Пустота приходила не сразу, она обволакивала, накапливалась, постепенно погружая в себя, засасывая, как вязкая, топкая жижа. И казалось, что этому теперь и не будет конца, что всё, всё что сейчас происходит, всё давно существует независимо, само по себе. И уже не было той тревоги, того раздражения, тупого животного страха за свою жизнь. Наверное, точно так замерзают люди, умирают мучительно долго от настигнувшего их холода или одиночества рядом с нами, а мы не в силах, не можем, не хотим им даже однажды помочь.
Сначала она засыпала, как будто срывалась, проваливалась в бездонную ледяную пропасть — вздрагивала от нарастающего ужаса — просыпалась и больше никак не могла уснуть — лежала всё с открытыми глазами, прислушивалась — долго прислушивалась к ночной тишине, к своему одиночеству, где перед глазами медленно проплывала вся её жизнь — давно пережитое, все те старые обиды, с которыми, как ей теперь казалось, было легче пересилить, заглушить, задушить ту новую, стучащую острой болью в сердце, беду — эту звенящую пустоту... Но тогда она ещё ничего не понимала.
«Вика, Вика-горемыка... горемыка ты моя, горемыка!..» - Причитала ещё так недавно, прижимая её к своей груди дрожащими руками бабушка и плакала — плакала долго, много дней, много ночей, плакала украдкой... и Вике было безумно жалко тогда свою так вдруг постаревшую бабушку, которая опускала опухшие от слёз глаза и всегда обещала, что мама с папой скоро, очень скоро приедут, привезут ей много разных подарков... она так и не смогла рассказать Вике всю правду... и бабушка ушла из жизни так вдруг, тихо, так ласково кому-то улыбаясь во сне... Тогда-то Вике по-настоящему стало холодно и страшно. Нет, это чувство не отпускало, оно становилось всё сильнее и было так пусто...
«… все отвернулись от тебя, бросили... предали... все предали тебя... все, все, все...» - страшный голос шипел и шипел ей на ухо...
– Вика, Вика-горемыка...
– Вика, Вика-горемыка... - бубнила и бубнила она про себя...
Она сидела на старом скрипучем диване, обхватив руками и прижимая к груди свои худые острые колени, бледная, и, раскачиваясь взад и вперед, считала полоски на потертом бабушкином ковре - он здесь всегда лежал у дивана...
... одна, две, три...
… красная, жёлтая, зелёная...
… зелёная, коричневая, жёлтая...
- Вика, Вика-горемыка... - стучало у нее в висках...
… жёлтая, зелёная, коричневая...
...не выдержала, сорвалась — уткнулась лицом в колени и зарыдала — заревела навзрыд, ревела она... ревела и удивлялась, откуда же в человеке берётся столько слёз и почему, почему они никак не кончаются...
Пустота приходила не сразу — она обрела для неё свой потаённый смысл. Ей на ум всё чаще приходила одна, как ей показалось, спасительная мысль: раз и навсегда покончить со своим жалким существованием... Ей так понравилось об этом думать. Она так думала и всё отчётливей понимала — так и надо сделать, только так... сегодня ночью... и всё... это будет её последняя ночь...
Потом она сидела на том же месте — ждала... ждала, тупо уставившись в одну неподвижную точку на стене... Сколько прошло времени Вика не знала, но как-то вдруг почувствовала, что в комнату кто-то вошел... стоит и смотрит на неё внимательно — по-доброму так смотрит... она не слышала шагов, не обернулась — просто почувствовала это... Вика осторожно перевела свой взгляд — в нескольких шагах от дверей стояла девушка — тоненькая, в легком платьице, белокурая и такая светлая, такая свежая, такая прозрачная, что Вике показалось светящейся изнутри.
– Здравствуй! - первой заговорила она, - меня зовут Вера. А ты Вика, я знаю.
«Знает она... Откуда?.. Что ты можешь знать!?.» - возмутилась про себя на незваную гостью Вика.
– Я многое о тебе знаю, - улыбнулась ей та...
Было что-то такое родное и знакомое, столько тепла в этой девушке — Вика смотрела на неё заворожённая и ничего не понимала...
– Не удивляйся, - Вера как-то неслышно подошла и присела рядом. - Я хочу помочь тебе. Я знаю, что тебе тяжело. Но как ты могла... Это же не выход... - Вера говорила, говорила и серьёзный голос и лицо её при этом были такими по-смешному строгими.
Вика вжалась в диван, ей было стыдно, стыдно за свою слабость, за такие минутные обиды на жизнь, что теперь вот кто-то узнал все её мысли... Она хотела уйти, уйти из этой жизни и мстить... кому?.. тому, кого любила и любит... любит и мечтает им отомстить... отомстить за то, что она их любит, а они любили её... за то, что её теперь никто не любит... как она могла опуститься до этого?.. разве любовь способна на месть?!.
– Тебе сейчас тяжело, я знаю. Ты одна. Ты страдаешь — это больно... Ты боишься страдать... А ты молись, молись Господу... Господь милостив, Он всегда поможет и поддержит тебя... всегда поймёт и простит...
– Меня никто не любит! Ты понимаешь, меня никто не любит!.. - Неожиданно для себя самой закричала Вика. - Они меня бросили — все... бросили... У меня никого нет... Я не хочу так жить, Вера!.. Ты понимаешь... я не хочу...
– Я знаю, моя хорошая, я всё знаю... Не надо так... не надо...
Вика плакала, плакала у Веры на плече, а та гладила и гладила её по мягким волосам. Вика плакала чуть вздрагивая, тихо, измученно, будто последние слёзы свои сейчас выжимала, выдавливала из глаз... и от этого теперь становилось как-то легче, теплее, спокойнее у неё на душе...
Неожиданно и резко запахло лекарством. О чем-то шептались незнакомые женские голоса. Вика открыла глаза и сразу прищурилась от яркого света...
– Как вы себя чувствуете? - кто-то наклонился над ней и теплая ладонь легла на Викину руки. - Вы сейчас в больнице. Всё хорошо. Я Вера, сестра Вера...
Вика узнала бы её и из тысячи...
– Всё хорошо. Теперь всё будет хорошо...
Там, за пыльными больничными окнами уже во всю бушевала весна.
Сестра Вера. Рассказ
