Созревает в высокой лесной траве крупная, как малина, земляника; ослепительно белые кучевые облака неподвижно дремлют над дальним лесом, над заливными лугами, наполненными крепким медвяным ароматом, над селом с колокольней, отражаются в спокойной речке, в которой около дна даже в самую жаркую пору держится обжигающе-студеная ключевая вода, которую можно пить, и она вкуснее колодезной, не говоря уж о городской водопроводной. Сквозь воду видно речное дно – камушки, травинки, песочек. Травинки стелются по дну и постоянно шевелятся, как живые, а меж них стайками проплывают мелкие неяркие рыбешки.
Вечером звезды, сначала бледные, постепенно разгораются, и выплывает из-за холмов сказочно красивая половина луны, похожая на разрезанный каравай. И воздух, густой и прохладный, можно пить, как воду, большими вкусными глотками.
Однако история, которую я сейчас расскажу, доказывает, что не всегда деревенский воздух оказывается полезным для здоровья. История эта началась задолго до отъезда за город, еще осенью.
В погожий октябрьский денек мы со старшей дочерью зашли на птичий рынок, чтобы побродить там между рядами аквариумов, населенных сказочными тропическими рыбками, так непохожими на наших северных, — сверкающими и переливающимися, как драгоценные камни и еще красивее драгоценных камней.
Набродившись по рынку, уже на выходе из ворот мы увидели девочку лет двенадцати. У нее на плечах, словно горжетка, лежал шикарный серебристо-серый кот, мимо которого пройти не остановившись было просто невозможно. Восхищало спокойствие, с которым он взирал на людскую суету. Ни страха, ни даже нервного подергивания хвостом — зверь являл собой олицетворение безразличия и достоинства. Лишь время от времени вспыхивал изумруд приоткрывшегося глаза. Покупать его мы не собирались, но интересно было узнать, почем коты на московском базаре.
– Я не продаю, – обрадовалась нашему вопросу девочка, – прошу вас, возьмите его так.
– Почему ты хочешь отдать такого красивого кота?
– Вилька с папой не сошлись характерами. Папа хочет отнести Вильку к ветеринару, и... — Тут девочка всхлипнула было, но быстро справившись с собой, продолжила: — Лучше отдать его в добрые руки, но чтобы видеть, кому отдашь. Я вас очень прошу, возьмите, он хороший, очень хороший. Пожалуйста…
Пожалев невозмутимого красавца, мы решились спасти его от ветеринара. Девочка взяла с нас слово, что мы не будем обижать ее питомца, и Вилька благосклонно переселился к нам. В дороге он вел себя так же невозмутимо, как и на плечах у прежней хозяйки.
Едва взглянув на кота, моя жена заявила, что это благородный сэр, и звать его можно только полным именем, а еще лучше — и с титулом. Так Вилька стал Вильгельмом Завоевателем.
В доме он сразу повел себя как хозяин и заявил права на мое кресло. Любого другого кота я бы тут же согнал, но Вильгельм Завоеватель всем своим видом показывал, что он не из породы тех, кого гонят, и я понял, что никогда не добьюсь его доброго отношения, если не уступлю. Впрочем, подумалось, что мудрость не в упертости, и мне приятно было проявить благородство.
Когда же младшая дочь попыталась бесцеремонно вцепиться в кошачий хвост, Вильгельм вежливо, но твердо не позволил ей сделать этого, отойдя в сторону и одарив, я бы сказал, снисходительно-воспитательным взглядом. И не было в этом взгляде ни гнева, ни обиды, однако фамильярность в их отношениях скончалась, не успев родиться.
Вильгельм Завоеватель вел себя в высшей степени порядочно. С нашего благожелательного попустительства он принимал участие в общей трапезе, важно восседая на табурете наравне со всеми членами семьи, и, поставив лапы на край стола, очень аккуратно и всегда дочиста подъедал свою порцию со специально выделенной для него тарелочки. Настолько аккуратно, что даже моя жена, окончившая медицинский институт по санитарно-гигиеническому профилю, не возражала против присутствия кота за семейным столом. Вильгельм Завоеватель был очень чистоплотен и не оставлял после себя не только запаха — ни малейшей шерстинки.
Такой вот непогрешимый кот.
Впрочем, и на солнце бывают пятна, и ахиллесова пята у нашего непогрешимого Вильгельма обнаружилась. Он начисто терял самообладание, учуяв запах печенки и, подобно капризному ребенку, падал на спину и сучил всеми четырьмя лапами, закатывал глаза, подвывал и готов был уворовать кусок аж со скворчащей сковороды. Пришлось изъять печень из рациона, чтобы не искушать кота, а также избавить детей от дурного примера.
Во всем остальном Вильгельм Завоеватель был сущим ангелом.
Ежедневно он совершал с нами моцион, вальяжно развалившись на моих плечах, в десять вечера спал в оккупированном кресле, и по нему можно было сверять часы. А противоположным полом и вовсе не интересовался. Казалось, ничто не может вывести его из равновесия, он заматерел, раздался в плечах и начал полнеть.
Так миновали осень, зима и весна, а в начале лета мы всей семьей перебрались на дачу в подмосковное село Воскресенское, где нам принадлежала половина пятистенка, доставшегося жене в наследство. Село стоит на холме. Холм одной стороной снижается в огромный зеленый овраг, а другой – более полого и отдаленно – к реке. Потом местность опять поднимается за оврагом и рекой, и там стоит лес. Черемуха около реки, холодные омутки, где все-таки можно окунуться и почувствовать неизъяснимое наслаждение, земляника и рыжики (по времени) в близких лесочках. Полевые и луговые цветы во все стороны, тишина, синее небо и воздух, воздух…
Нам казалось, что перемена обстановки будет полезна Вильгельму, но как жестоко мы ошибались! Бодрящий сельский воздух так сильно ударил в голову бедняге, что уже через три дня высоконравственный кот превратился в исчадие ада, со страшной быстротой скатываясь по наклонной плоскости. Вот когда полностью оправдал себя его титул — Завоеватель. Освоение новых земель шло планомерно, методично и тщательно. Началось с того, что он перестал ночевать дома, возвращаясь под утро изрядно потрепанным, но не побежденным. Определенно, он оказался завидным женихом, поскольку под нашими окнами теперь не прекращались кошачьи концерты, в упоении исполняемые невестами со всей округи. Коты-аборигены — Васька и Мурзик — сильные, выносливые, привыкшие к местным условиям и давно уже поделившие между собой и территорию, и сельских кошек, обалдев от неслыханной Вильгельмовой наглости, готовы были разорвать его на части. Они требовали немедленного удовлетворения, и неизменно получали его, причем, по какому-то странному стечению обстоятельств, победителем всегда выходил наш герой: видимо, кошачий бог почему-то благоволил к нему. А может быть, такое воздействие оказывал здоровый деревенский воздух. На местных котов, получается, воздух воздействовал иначе, потому что после серии ожесточенных сражений ни Барсик, ни Мурзик уже не могли считать себя бойцами. Кроме того, Вильгельм, ко всеобщему ужасу, начал душить кур, соседи смотрели на нас с плохо скрываемой ненавистью, и жизнь превратилась в кошмар. В пролный рост встала проблема скорейшего обращения к ветеринару.
Я посадил Вильгельма в большую сумку и отправился в город. Старшая дочка вызвалась сопровождать меня.
— Папа, я тебя очень прошу, — взмолилась она, — давай дадим Вильгельму возможность исправиться!
— Как ты себе это представляешь, после всего, что он натворил?
— Давай отнесем его на птичий рынок и отдадим в добрые руки. Ведь в городе-то он ведет себя идеально. Ну а дачные приключения пусть будут его маленькой тайной.
— Что ж, — вздохнул я, — пожалуй, можно дать ему шанс.
И вот на выходе из рыночных ворот встала моя двенадцатилетняя дочь. У нее на плечах, словно горжетка, возлег, излучая спокойствие и достоинство, Вильгельм-Завоеватель...
