Часть I Гл. 2
Тридцатого августа 1948 года меня тетка привела в ремесленное училище. Оно называлось специальным и носило номер двенадцать. Находилось оно на окраине города в старинном двухэтажном здании, бывшем монастыре, с рядом мелких построек: кухней, столовой, школой, мастерскими. Напротив располагалась краевая психиатрическая больница.
Директор поморщился, сказав, что только избавились от одного хулигана, как привели другого, но документы взял и велел приходить первого сентября.
Нас собралось около четыреста человек, сто были новичками. Баня, новая с иголочки форма, парадная, повседневная, рабочая, обувь. Все это источает запах новизны, как вкусно пахнут новые хромовые ботинки, им не уступают и рабочие из керзы, все это красиво и хорошо. Спальная на тридцать коек, чистое белье, большие окна, школа с черными партами. Все сделано основательно и на долго, что мелочиться, на тысячелетия. Но если признаться честно, то фундаментально выглядит только спальня, школа и мастерские небольшие одноэтажные помещения. Ученье Ленина вечно, потому что оно верно! Фантазии Гитлера хватило на тысячелетний рейх, Мао замахнулся на десять тысяч лет. Мы же согласились только на вечность.
Нам первогодкам по двенадцать, в основном мы без родителей. Наверное, кто-то задумал создать поколение, для которого государство и отец, и мать и дом родной. Сколько было по всему Союзу ремесленных, нахимовских, суворовских училищ. "Я маленькая девочка танцую и пою, я Сталина не знаю, но я его люблю". Каждый вечер нас строили на стадионе, и мы пели гимн Советского Союза. "Нас вырастил Сталин на верность народа, на труд и на подвиг он нас вдохновил. "В школе мы изучали подвиг Матросова, Олега Кошевого, Зою Космодемьянскую, Павлика Морозова, героев гражданской войны, Чапаева, Ворошилова, Буденного. Мы о наших героях знали все и хотели быть похожими на них. Но несмотря на искусную пропаганду она не достигала того эффекта, на который рассчитывали учителя, мастера, преподаватели, начальство. Эти образы воспринимались нами как атмосферные явления, как фон нашей жизни, а сама жизнь текла по другому. Мы еще играли в войнушки, бегали по лесу, катались с горок на коньках и ветках. Потом мы стали делать ножи-финки с набором ручек из разноцветного оргстекла, самопалы, драться с местными мальчишками и совершать набеги на яблоневые сады, охраняемые психами из психиатрической больницы.
Нас хорошо одевали; черные шинели с петлицами, на которых мы пришивали серебряные буквы, конечно, они были из белого железа, но все рельефно и красиво выделялось на черном фоне- СпРУ-12. Что означало специальное ремесленное училище номер 12. Выдавали выходную и рабочую форму, обувь, белье и многое другое. Уже много позднее, встав взрослым, я неоднократно задумывался: как же так, страна только три года назад вышла из войны и голода, а жизнь так быстро налаживалась. Отменили карточки, в магазинах появилось много продуктов, провели денежную реформу, и началось снижение цен.
Напротив ремесленного училища раскинулся лес, зимой мы катались на ветках, коньках по просекам. В первый год мы только учились, по программе пятого класса, время свободного было много, и мы проводили его весело. Не было того детдомовского налета, атмосферы сиротства, мы учились профессии. В мастерской стояли загадочные фрезерные и токарные станки, которые нам предстояло подчинить себе. В двенадцать лет в теле большая подвижность, на перемене мы играем в коридоре школы в ловушки, бегаем стремительно вокруг бюста Сталина, шум, гвалт, веселье нарушается внезапной тишиной, на полу лежит разбитый гипсовый Сталин, а мы мгновенно разбежались.
На другой день дяди в погонах по одному вызывали в отдельную комнату и допрашивали, не было ли злого умысла, кто зачинщик и главное кто столкнул бюст. К счастью допрос закончился благополучно, никто из нас не пострадал, но мы пришли к выводу, что вождей нужно делать железными или чугунными.
Весна 1949 года была теплой и зеленой. Пахло сиренью и просто свежей зеленью. Мы готовились к экзаменам, учили билеты, на душе было празднично и ожидание чего нового, еще неизведанного, но это должно быть обязательно приятным.
Из школьных уроков, мы знали - какой добрый Сталин и как он заботится о нас, что бы мы были всегда сыты, одеты и хорошо учились. И никому из нас не приходила в голову мысль, почему у нас нет родителей, почему он любит детей и не любит когда они вырастут. Но Сталин был добрый и мудрый, он все думал о том, что бы мы лучше жили и хорошо учились. У меня была книжка, в которой описывалось, как вся страна спит и только в Кремле светится одно окно, Сталин ночью звонит на Урал и советовает конструктору как лучше сделать какой - то нужный станок, а рабочему как лучше обработать деталь. У него много помощников, самые главные их них храбрые маршалы Буденный и Ворошилов. Я завел альбом и записывал в нем песни про героев гражданской и отечественной войны. Особенно мне нравилось про Колю-тракториста, у которого не хватило керосина и он поехал в город за бензином, а фашисты - гады его убили.
То, что оставалось за кадром нашего бытия. Война кончилась, страна восстанавливала свое разрушенное хозяйство ударными темпами, о чем писали газеты жирными заголовками. Черчилль уже произнес свою знаменитую речь, в Фултоне, о начале новой войны против СССР. Он не назвал ее ни холодной, ни третьей мировой. Уже составил Даллес свой план войны, свои директивы. В этой войне не будет храбрых львов, которые должны, открыто сражаться, нет! Это будут микробы, жучки которые будут разлагать общество, пожирать его незаметно, каждый день, каждый час и каждую минуту. Это не будет блиц-криг, на эту войну уйдет столько же времени, сколько Моисей водил евреев по пустыне. Уже определен статут ЦРУ своим законом. Для начала десять тысяч воинов. Они имеют связи со 100 университетами, что бы взять все приемы войны, которые знало человечество за 4 тысячи лет. Основной закон ведения войны – никакой морали, чем грязнее, тем лучше. Уже около 80 лет висела в музее картина Репина «Бурлаки на Волге» и хотя критики утверждают, что картина обличает эксплуатацию народа и вместе с тем утверждает скрытую в нем силу и зреющий протест, но мне кажется, что он написал пророческую картину, весь двадцатый век разутому и раздетому русскому мужику из последних сил тащит на своих плечах громадную империю сытых, лживых инородцев и чиновников готовых предать его в любую минуту.
На переменке, почуяв тепло, вылезли и психи из своих палат. Через неширокую дорогу, нам хорошо было видно и слышно, о чем они говорили. А говорили они складно и красиво - о революции, о Бухарине и Троцком, мы, конечно, ничего не понимали из сказанного, но мы отлично видели, как после проникновенной речи один из ораторов пытался написать нянечке в карман.
После сдачи экзаменов у нас впереди было целое лето. Днем мы ходили купаться на речку, рвать абрикосы в лесополосе, а вечером нас тянуло к цыганам. Они раскидывали свои шатры на окраине города. Мы подходили тихо и садились у костра. Сколько мы услышали интересных историй, рассказов и басен. Один из главных цыган просил нас наворовать ему у психов яблок, а взамен он обещал отковать каждому по финскому ножу. Когда мы пришли вечером за расчетом, то увидели следы цыганской кузни и остатки золы от костра. Цыгане исчезли. И мы повадились ходить к психам в кино. Белое полотнище экрана было натянуто прямо во дворе на веревке, стояли деревянные скамейки, и ритмично стрекотал киноаппарат. Мы смотрели "Мое сокровище" и хохотали, словно мы были не гостями, а пациентами.
Осенью 1949 года нас перевели в шестой класс, и мы начали учиться через день. День школа- день мастерская. Мастер рассказывал об устройстве токарного станка - ДИП- 200, изготовленного на Московском заводе "Красный пролетарий". Станок был новый, красивый и настоящий. Точно такие станки работали на заводах, а ДИП означал - догнать и перегнать Соединенные Штаты Америки. И мы обязательно их перегоним, особенно по чугуну и стали. К зиме мы уже точили детали и сдавали мастеру. В основном это были несложные работы по второму и третьему разряду.
Новый 1950 год я встречал у тетки. Пища постепенно отходила на задний план, уже не гонялись за куском хлеба, а ходили в кино, на танцы, где плясали польку- бабочку, краковяк и вальс. Танцы были везде: в парке, в заводских домах культуры, в школах и институтах. Люди, словно пытались догнать то, что было упущено в долгие годы войны и голода.
Распорядок дня был по - прежнему жестким, подъем в шесть ноль- ноль, туалет, зарядка, умывание. Перед завтраком получасовая политинформация. Почти всегда ее проводил наш воспитатель двенадцатой группы Юшков Павел Терентьевич, бывший военный разведчик. Войну он начал в июне 41, будучи студентом четвертого курса педагогического института, а закончил в середине сорок девятого по случаю контузии и осколочного ранения. Три месяца отлежал в госпитале и прибыл к нам, как он от - рапортовался - для прохождения дальнейшей службы.
На политинформации он рассказывал, как страна восстанавливает Днепро ГЭС, заводы, фабрики, больницы и институты, как ударно и упорно трудится народ, что бы залечить военные раны. А вечером вспоминал как он ходил в разведку, много рассказывал про войну и ни словом ни обмолвился, где он был еще четыре года после войны.
Мы взорвали атомную бомбу и теперь не боимся американцев - говорил он нам с гордостью.
-А разве они наши враги ?- спросил как мой сосед по койке - Володя Зубков- они же союзники.
- Они наши союзники, когда мы воевали с Гитлером, с фашизмом, а когда мы строим социализм, то американцы являются капиталистами, эксплуататорами рабочего класса, и тут они наиправёйшие наши враги. Да у нас нет фронта, мы не стреляем друг в друга. Но у них есть атомная бомба и у нас есть. И мы сумеем постоять не только за себя, но и за те страны, которые выбрали социалистический путь развития. Американцы создали Центральное разведывательное управление, собрали под одну крышу тысячи специалистов высочайшего класса: психологов, историков, разведчиков и больше половины из них будут работать против Советского Союза.
Конечно, мы мало понимали в его, но нас больше интересовали его рассказы храброго разведчика в тылу врага, приключения и необычные истории.
Летом нашу группу повезли в Пятигорск, в лагерь Трудовых резервов на Бештау. В Минводы мы приехали ночью, и я в первый раз увидел горы, невдалеке в темном небе летел красный огонек, это шел на посадку самолет. Мы ждали электричку в огромном стеклянном вокзале. В лагерь добрались почти к обеду. В лагере нас хорошо кормили, не только был обед, но и полдник. Целыми днями мы лазали по горам, бродили по лесу или ездили на экскурсию по Пятигорску. Вечером показывали кино и довольно поздно расходились по палаткам. Это был длинный нескончаемый праздник, который все - таки кончился и мы вернулись в родное ремесло.
До начала учебного года я пожил у тетки, а первого сентября нас собрали в классе. Все мы стали семиклассниками. Теперь мы должны день учиться, день работать на заводе "Красный металлист". Так я оказался впервые на заводе, в цехе, где было много станков, они стояли рядами, разбитые на отдельные участки, пахло нагретым машинным маслом. В обеденный перерыв, после столовой, мы лежали на свежих выструганных досках или ящиках с готовой продукцией и говорили о жизни. Дни летели быстро – школа - завод, школа- завод, и в то же время это был океан времени, оно не сжималось, а плескалось подобно волнам, ритмично и казалось бесконечным. Незаметно пришла зима.
В 1950 году 94% жителей США верили в летающие тарелки, мы же верили только в наших вождей, которые обещали нам счастливую жизнь.
Новый 1951 год мы встречали в столовой. Зал был украшен елкой, играл духовой оркестр, было много приглашенных девчонок. Выбрав минуту тишины - начал говорить Юшков: Вам молодым, жить во второй половине двадцатого века, века небывалого технического прогресса, века научной мысли и пусть пока этот прогресс коснулся только оружия, но мы своим трудом повернем его в сторону советского человека, что бы нам было жить легко и интересно. Бедный Юшков, он не догадывался, что господа из ЦРУ, КГБ и Политбюро готовили нам совершенно другую судьбу, суровую и прозаическую, где достойная бедность сменялась просто на бедность и даже за чертой бедности. Но Юшков был немногословен, и танцы продолжались и хлопали хлопушки и кружились разноцветные конфетти, и воздух был напоен молодостью и праздником. Наутро мы взломали двери школьной библиотеки и похитили книги, мне достались две: одна толстая "Поджигатели" Шпанова и небольшая "Оливер Твист" Диккенса. Я читал их на чердаке возле какого-то отопительного оборудования, читал запоем, и в сознании прочно отложилось, что войну начинают грязные и злые люди. А воровать это очень плохо, это низко и некрасиво. И я опять себя видел взрослым в смокинге и цилиндре с тростью, гордого и независимого, идущего по красивым городским улицам.
Весной мы сдавали экзамен за семь классов и, таким образом получив семилетнее образование, считалось, что рабочему человеку это вполне достаточно. На лето меня пригласил погостить мой друг Володя Кривошеев под Нальчик. Мы купались в Подкумке Пятигорска, потом ехали на автобусе в птицесовхоз. Работали на сеноволокуше, ездили в Нальчик к его сестре, где я впервые увидел близко гряды гор, покрытых розовым снегом. Лето было длинным, сытным, мы много купались в холодных, горных речках и жизнь была хорошей и мирной. Война все меньше и меньше напоминала о себе, и я стал забывать, что такое голод.
Первого сентября мы встретили в ремесле. Теперь мы только работали на заводе "Красный металлист", каждый день, ежемесячно получали зарплату по 33 процента от заработанных денег и были в ремесле старшими, готовились к выпуску, и нам завидовала малышня - первогодки.
Летом 1952 года сдавали экзамены по профессии токаря, теорию я сдал на хорошо, за практику получил пять, мне досталось точить планетарку токарного патрона и присвоили пятый разряд. Весь июнь мы ждали распределения. Наконец, пришел долгожданный слух, направляют в два места, военный радиозавод в Таганроге и "Ростсельмаш" в Ростове. Причем в Таганрог на десять дней раньше, что и решило наш выбор. Мы распрощались с нашим разведчиком-воспитателем Юшковым, который не преминул сказать прощальную речь, что бы мы своим трудом крепили оборону страны, а то американские империалисты уже испытали силу нашего оружия в Корее и убедились что оно для них - крепкий орешек.
