- Баба Юфа! … Тётя Вая! … Баба Шуя! … Баба Юба! … Ба…
Тут он весь напрягся, и, выпятив вперёд животик, завопил, что было мочи:
- БабЫ-ы-ы!!!!! Выньте меня ватсюда-а-а!!!!!!
Тут уж не высвободить его из заточения никакого сердца не хватит! Настроение его менялось мгновенно. Учащённо дыша от радости, он начинал щебетать без умолку, заполняя собой всё пространство. Потом, когда уже и чай попили, и посуду помыли, и гости стали расходится, Славка затих. Он боялся, что его вот-вот уложат спать, и он пропустит что-то очень важное. Подойдя к почти опустевшему столу, Славка поднялся на цыпочки и внимательно его осмотрел, - внимание привлёк большой кухонный нож. Он только было протянул к нему ручонку, как сверху тут же услышал строго-предупреждающий голос тёти Ванды:
- Тю! … Ни в коем случае!
Похлопав несколько раз ресницами-опахалами, он опустился на пяточки и затаился. На краешке стола остались только вцепившиеся, порозовевшие от натуги, его пальчики и приплющенный лепёшечкой, словно придавленный комочек жвачки, нос. На столе перед самым его носом, возле пузатого в цветах бокала с недопитым чаем лежал карандаш. Славка опять приподнялся и, покосившись на тётю Ванду, потянулся к карандашу. Тётя Ванда молчала, улыбаясь одними глазами. Но карандаш Славке был сейчас не интересен. Он дотронулся до него пальчиком и вернулся в исходное положение. Он терпеливо, опираясь расплющенной пуговкой носа и крайними фалангами почти кукольных пальчиков, на край стола, ждал, когда эта вездесущая тётя Ванда отвернётся. Наконец, дождавшись, Славка с силой надул щёки, видимо полагая, что от этого рука станет длиннее, и снова потянулся к ножу.
- Славчик! … Я кому сказала?! Ни в коем случае!
Тогда он, не отрывая взгляда от тёти Ванды, уже нарочито ещё раз дотронулся до карандаша, - в ответ молчок.
Тут вмешалась баба Руфа:
- Славик, ты почему не слушаешься? Нож острый, нельзя его брать! Вот вырастишь большой, тогда, пожалуйста! Лежит он, и пусть себе лежит! Не трогай. И вообще тебе спать пора! Вон, темно уже как на улице!..
Славка равнодушно посмотрел на окно, потом попытался положить на стол голову на бок, но у него не получилось, стол был слишком для него высоким, и пришлось опять опираться носом. Глядя невидящим взглядом в тёмный проём окна, Славка задумался. Потом, тяжело вздохнул. И также держась ручками за край стола, с некой философской фатальностью в голосе, изрёк, показывая лишь указательным пальчиком то на нож, то на карандаш:
- Это - и в коим съюучаи, а это – в ко-о-о-оим… съюучаи, - а дальше, уже быстро, скороговоркой, еле слышно, - Этоивкоим, аэтовкоим, … ивкоим и ко-о-о-оим… … съюучаи.
Славка любил всех, но спокойнее всего он чувствовал себя с бабой Шурой.
Баба Шура, которой было уже хорошо за 80-десят, была очень начитанной и на удивление мечтательной и шустрой, как живчик. Ежедневно она бегала на рынок (в пяти автобусных остановках от дома) за какой-нибудь мелочью.
- Господи, ну, мама! Чего тебе опять приспичило?! Ляг, отдохни! Жарко ведь! – пыталась урезонить её баба Руфа.
- Да ничего, Руфинка! Я скоренько!
- Ты хоть на автобус что ли сядь!
- Нет-нет-нет, мне надо быстро!
- Видала? … Быстро ей надо! Поэтому – пешком! – усмехнулась Руфа,
обращаясь к Ванде, - Не-е, её не исправишь!
Все, конечно, не без основания подозревали, что на самом-то деле баба Шура «бегала», чтобы пообщаться со знакомыми, и особенно не перечили.
Баба Шура надевала любимую, модную во времена царя Гороха, шляпку с широкими полями, брала, видавшие виды, торбу-плетёнку и с несколько кокетливо-загадочным видом часа на полтора-два – ей же быстро надо! – исчезала. Потом она появлялась повеселевшая, и звонко, нараспев оповещала всех домочадцев, что принесла бутылку кефира или булку свежего хлеба. Она никогда ни с кем не ссорилась, даже не повышала голос, со Славкой разговаривала, как со сверстником, деловито и обстоятельно, без назиданий и нравоучений, просто иногда корректируя его поведение или неправильно сказанное слово, в форме совета, что, мол, если сделать не так, а вот так, то это будет лучше. Однажды при одном из многих монологов бабы Шуры Славка нечаянно пукнул, От неожиданности он округлил (и без того по ложке!), глаза, надул щёки и смущённо хихикнул. Баба Шура, не прекращая перебирать кучу тряпок, вынутых из шкафа, и не меняя интонации, словно в продолжение своих комментариев по поводу прочитанной статейки журнала «Работница», пропела:
- Ничего, Славик, смеяться не надо, так бывает. Просто, если ещё когда-нибудь такое случиться, надо сказать «извините», это будет гораздо этичнее. А? Верно? – и тут же продолжила свои прерванные размышления, так сказать, на тему.
Прошло несколько дней. Как-то баба Шура полола траву, Славка, видимо с утра вовлечённый в беседу, плёлся позади, как хвостик, помахивая просто так пластмассовым ведёрком. Он уже почти заскучал от монотонности и лишь изредка кивал головой в знак солидарности с бабушкиными рассуждениями, или коротко отвечал ей: «Да». Но вдруг, когда старенькая баба Шура подняла охапку травы и понесла её к выходу из огорода, Славка услышал знакомые звуки. Он остановился и внимательно посмотрел на бабушкину юбку, но поняв, что самой бабе извиняться некогда, решил помочь. Прибавив шаг, на каждое бабушкино «прп», «прп», Славка, не отрывая взгляда от издаваемого звуки объекта, тихонько выкрикивал:
- Извините! … Извините! … Извините! … Извините!..
Способность к воображению намного опережала Славкин возраст, а к трём годам у него появился кумир – Валентин Дикуль! Если вдруг мальчонка расшалится, а баба Руфа пригрозит, что, мол, всё, сейчас она позвонит (по детскому телефону) Валентину Дикулю, и расскажет, ай-яй-яй, как в этом доме мальчик плохо себя ведёт, Славка в мгновение ока становился, как шёлковый! О Дикуле Славка впервые узнал, конечно, от бабы Шуры. Она день и ночь читала и перечитывала, в том числе и Славке, все газеты и журналы, что попадались ей на глаза, не зависимо от года их выпуска. А заметки, которые ей особенно нравились, она всегда с удовольствием готова была бы обсудить со всеми, но её мало кто слушал. А уши были нужны! Даже самые маленькие, такие, например, как у праправнука! К тому же он был не против. По телевизору Славка несколько раз видел выступление могучего Валентина Дикуля, и он очень нравился!
Как-то Славка немножко простыл, но множко рассопливился. Баба Руфа работала аптекарем и знала, насколько опасны разные там нафтизины и прочие лекарства. Лучшим и наиболее безопасным средством от насморка она считала порошок стрептоцида. Но его ведь надо было вдыхать! А как убедить сделать это маленького ребёнка?! Пришлось «звонить» Валентину Дикулю. Славка внимательно слушал, как тётя Ванда с Валентином Дикулем «по телефону обсуждают способ выздоровления», при этом тётя Ванда что-то переспрашивала, смеялась, потом хвалилась, какой хороший и послушный мальчик Славик, как он уважает Валентина Дикуля и слушается его советов, - конечно, у него получится, он же уже большой!.. В общем, ребёнку нос стрептоцидом засыпали, он даже мужественно несколько раз вдохнул. Но потом вдруг у мальчишки градом брызнули слёзы, он выхватил у тёти Ванды трубку своего телефона и с причитанием сам стал жаловаться Валентину Дикулю на бабу Руфу и тётю Ванду, да так, что они, слушая, как ребёнок явно таки отвечает на вопросы «абонента»: «Да-а, … а они всё явно сыпют! А?.. Не-ет. … Хаяшо. … Вадно!» - обе с наиглупейшим видом в изумлении переглянулись. Баба Руфа не выдержала первой:
- Погоди-ка, … дай на минутку….
Она отобрала красный телефончик в жёлтый горошек у внука и приложила трубку к уху. Тётя Ванда, увидев это, фыркнула и выскочила на кухню, потом следом за ней со слезами на глазах вылетела и баба Руфа. Там они, прикрыв дверь и зажав рты, давились от смеха, поочерёдно то прыская, то шикая друг на друга:
- Ну, что, старые дуры? Дождались, что на нас самому Дикулю ребёнок жалуется?!
Славка, всхлипывая, «проговорил» с Валентином Дикулем ещё минут пять, потом всё-таки успокоился и вскоре уснул, напоследок пообещав тому, что постарается выздороветь "завтва".
