Добавлено (13.02.2013, 00:47)
---------------------------------------------
Вожделение
Солнце жарило прямо с утра. С раннего утра. Это садизм! Он сидел на плоском неудобном камне, сжимая руками раскалывающуюся голову.
«Пить, пить, пить,…» - шептал страждущий мозг, и распухший, шершавый язык был согласен, только вот выговорить не мог это вожделенное слово «пить».
Скрип двери за спиной.
- Открыто!
И – долгожданная прохлада зала. Он перевел дух, принял степенный вид и направился к прилавку.
- Мне эту… - и сует продавщице несколько мятых бумажек.
- Кончилась, - цедит слова та, - есть вот эта, - и пальцем в стеклянный ряд емкостей – тыц, - еще рупь надо!
Рупь. Какое красивое слово. Да где ж его взять!
- А это, красавица…
- В кредит не продаем, - и морда сразу, как налоговая полиция.
Ушел.
Опять плоский камень. Мысли всякие.
«Ограбить банк? Занять у Толика? Выпросить у «бывшей»? Эх. Где у нас ближайший банк?»
Тетка вылазит из автобуса. Семейственная. Две сумки тащит. И ведь, зараза, ни в одной нету пузырька, ни в одной! Сумки колышутся в пышных руках, и новенький, пухленький, жирненький, симпатичненький кошелек выскальзывает из сумки, и шлепается на горячий асфальт.
Вы когда-нибудь видели ястреба в атаке?
«Мама моя,… да тут у нее - вся зарплата…».
Похолодевшие пальцы. Волной, из еще трезвого детства: батя врезал мамке по морде, потому что у той на рынке сперли кошелек. С зарплатой.
- Гражданочка! Вы тут, того - обронили.
Жирные пальчики, цапнувшие было кошелек, вдруг задрожали. Потом ручка нырнула внутрь, вытащила бумажку, сунула:
- Спасибо. На, мил человек, на здоровье!
Цветы могут цвести и на стенах, и на стекле витрин, и на прилавке вино-водочного отдела.
- Мне вот ту! Сдачи не надо!
Он парил над бренной землей, сжимая в руке запотевшую Вожделенность, и был счастлив. До тех пор, пока Запотевшая не выскользнула из дрожащей руки, и не раскололась вдребезги об асфальт тротуара.
Вы когда-нибудь видели мужчину, плачущего над осколками, и перебирающего их, раня пальцы в кровь?
- Мама, а пачиму дядя плачит?
- Тихо ты! Дядя алкаш, ему бы лишь бы нажраться! - и Розовый Бантик потащили за ручку прочь.

Добавлено (15.02.2013, 00:26)
---------------------------------------------
Пытаюсь писать фантастику:

Полынья

Хлесткая снежная крупа била в щеки Джека Салливана. Это было хорошо. Когда ветер и снег, это хорошо. Значит, можно быть под открытым небом три часа, а то и больше. Вот если тихо, ни ветерка, лишь сияют в громадном промерзлом небе стылые чужие звезды – пиши пропало. Значит, мороз превышает все мыслимые границы, и дышать убийственным воздухом можно полчаса, не более. Потом – черная чахотка, кашель, ошметки легких на носовом платке, и смерть, довольно быстро.
Но сегодня снег, а значит, у него в запасе еще три часа, а значит, он успеет дойти до места. А если бы не успел? Какая ему разница? Все равно он остался один.
Один на этом чертовом куске льда.
Он на минутку остановился, поднимая глаза вверх, в круговерть снежной крупы. Что он там хотел увидеть? Звезды? Смешно. Еще смешнее надеяться увидеть там, среди россыпи чужих звезд, его родное Солнце. Он не видел его ни разу, даже когда мороз выстуживал черное небо до прозрачности. Даже тогда в застывшей дали невозможно было разглядеть Солнце, от которого когда-то давно улетел в дальний путь их корабль «Арктика».
Джек горько усмехнулся. «Как вы лодку назовете, так она и поплывет!». Это ж надо – «Арктика». Ну и получите Арктику, по полной программе. Он оглянулся назад, и сказал телу, замотанному в одеяла и привязанному к санкам:
- Потерпи, малыш. Немного осталось.
И пошел дальше, склонив голову и пряча лицо от пощечин ветра.

Дина Салливан была мертва. Но Джек все равно укутал ее во все имеющиеся у него в запасе вещи. Так, будто мертвая может замерзнуть! Но Дина была мертва. Закрытые глаза ее запорошил снег, ветер теребил светлую прядь волос, выбившуюся из-под капюшона куртки, и нежной россыпью золота бросал эту прядь на восковое лицо. Дина была мертва, но она улыбалась. Может потому, что отмучилась.

«А мне еще предстоит, - подумал Джек, глядя в мраморное лицо жены, - у меня еще впереди эти муки, жар, лихорадка, потом судороги, потом я впаду в ступор, и – смерть, похожая на сон. Остановка дыхания, остановка сердца, остановка всех жизненных процессов, лишь тело, одно лишь тело, будет храниться, странным образом не разлагаясь. Впрочем, как может быть иначе в этом общем всепланетном холодильнике?» - и он зло хмыкнул, поудобнее перехватил лямки саней и потащил труп жены туда, куда уходили все.
Прорубь во льдах, вечных льдах, укрывших всю планету. Эту прорубь сделали тогда, когда на «Арктике» погиб первый член экипажа. Он умер от снежной чахотки – просто сжег легкие на морозе. Тогда они еще не знали, сколько же можно дышать воздухом этого мира без боязни схватить снежную чахотку. Легкие Петера Клауса отказали через три дня, а еще через день прорубили во льдах Полынью, и капитан, Иван Козин, сказал, запинаясь и вспоминая слова своей веры:
- Помяни, Господи, душу усопшего раба Твоего Петера и всех бывших на «Арктике» и погибших до сего часа, и прости им вся согрешения вольная и невольная, даруй им Царствие Небесное и причастие вечных Твоих Благ, и сотвори им вечную память. Опустите тело усопшего в воду, как полагается испокон веку поступать с усопшими на кораблях.
И тело Петера, спеленатое, как куколка, скользнуло в темную воду, опоясывающую всю планету. Как знать? Может быть, оно и достигло дна. Где-то же есть дно у этой бездонной, залитой черной водой и укрытой слоем льда, планеты!

Полынья выросла из снежной круговерти внезапно, и Джек даже обрадовался. Быстро дошел. Значит, еще поживет. Посуществует. Послушает тонкий свист ветра и шорох снега над бесконечными ледяными полями планеты. Последний член экипажа «Арктики». Да. Повезло же тебе, парень. Отчаянно повезло!
Он втащил санки внутрь Полыньи. Эти русские, входившие в состав экипажа, всегда смеялись, когда они говорили – внутрь полыньи. Объясняли, что полынья – это всего лишь дыра во льду. Ничего подобного. Их Полынья – это широкая прорубь в вечных льдах, которую сверху накрыли куполом из снежных кирпичей. Даже крест выложили снаружи, на куполе. Прорубь опять затянуло льдом, и Джек, взяв топор, начал рушить эту ледяную корку, иначе как он отправит Дину в последний путь, туда, где ее ждут остальные члены «Арктики»?
Ну, вот и все. Готово. Он отбросил топорик и присел рядом с женой. И заговорил, только глядел не в мертвые глаза, а в черную воду, дымившуюся стылым парком:
- Прибыли, девочка моя. Все готово. Сейчас ты отправишься к нашим. Там уже все – и капитан, и его жена, и твоя подруга Лиза, и наш врач, который так и не нашел способов лечить эту болезнь. Не нашел, бедолага, хотя старался, ночами не спал, ходил с глазами красными. «Это местный вирус или паразит, я уверен!» – говорил он. Какая разница – вирус или паразит. Главное, что болезнь начала косить нас после того, как кончились запасы воды и мы перешли на местную воду. И ведь проверяли ее многократно, и очищали, и ничего в ней не могли найти, а люди начали умирать один за другим. Вначале жар, лихорадка, потом наступали судороги, потом ступор, потом смерть. Мертвый не дышал, сердце не билось, тело не разлагалось. Доктор вначале хватался за голову, но недолго – от этой болезни он умер третьим, ты же помнишь. А тебе повезло – вон сколько протянула. А мне… мне повезло больше всех, чертова планета, чтоб ее!!!
Он уткнул голову в колени, бормоча ругательства, потом полез в карман, достал оттуда крохотную фигурку звездолета и сунул ее в одеяла, спеленавшие тело покойной.
- Дина, когда встретишь там нашего малыша, передай ему это. Он любил играть с маленькой «Арктикой», помнишь? Я вчера нашел игрушку у себя в столе. Дина, я, когда ее увидел, чуть не умер. Но потом вспомнил, что мне еще нужно отвезти тебя к полынье, и не умер. А «Арктику» я сам у сына отобрал, когда он спать не хотел, и сунул в стол. И забыл. А он, наверное, ее вспоминал, когда… когда… - и захлебнулся воздухом, скривился, некрасиво сморщив лицо и беззвучно тряся головой. По сухим, исхлестанным морозом щекам не скатилось ни единой слезинки. Только глухое, исполненное боли, некрасивое, хриплое мычание раздавалось в мертвой тишине Полыньи.
Потом долго было тихо. Джек опустил голову на руки и, казалось, сам закоченел прямо тут, рядом с трупом своей жены. Он думал.
«Что дальше? А все. Дальше уже ничего не будет. Размечтались! Вначале-то мы думали, что нам чертовски повезло – обнаружена пустая, незаселенная планета, сплошь покрытая пресной водой! Причем – укрытая слоем льда, так что по поверхности можно передвигаться! Разработка таких запасов воды принесла бы громадные прибыли. О, тогда все сразу быстро поняли, что на этом можно хорошо заработать! Тем более, что, после тщательных проверок, было признано – вода чистая и совершенно безвредная!
Ага, как же. Узнали потом на своей шкуре, какая она безвредная… да поздно было!»
Джек вспоминал.
Была паника, с примесью веры, что вот-вот доктор и его подручные что-то сделают. Доктор умер третьим, ничего не сделав.
Потом было обжигающее, черное отчаяние, и тогда много чего плохого было…
Потом стало совсем пусто. Последние выжившие уходили уже даже как-то равнодушно. Полынья не успевала покрываться льдом.
Потом остались они с Диной. Одни во всем звездолете. Они ждали.
Дина дождалась. Скоро дождется и он.
Джек погладил жену по холодной, будто стеклянной щеке, неумело перекрестил ее, пробормотал «покойся с миром» и столкнул тело в черную воду.
Потом встал и зашагал назад к звездолету. Умирать.

Тело Дины Салливан медленно опускалось вниз. Глубина была нешуточная, вначале было черно и холодно, потом стало заметно теплее. Откуда-то снизу разливался ровный рассеянный свет. Тело опускалось, плавно, медленно, паря в толще воды. Давно пропитались водой намотанные на Дину одеяла. Кожа на лице и на теле Дины стала рыхлой, и казалось, тело впитывает в себя влагу, как губка.
Свет стал ярче. Теперь это было множество ярких точек внизу, вокруг которых кипела вода. Стало еще теплее.
Тело Дины начало содрогаться в конвульсиях. Не выдержав, упали с нее неплотно намотанные одеяла. Дина тряслась, как в лихорадке, сжимались и разжимались пальцы рук, судорогой сводило ноги, запрокинулась голова, и, наконец, она открыла глаза и глубоко вдохнула – еще не понимая, что дышит уже появившимися за ушами жабрами.
Оттолкнулась от воды появившимися между пальцами перепонками, дернулась вперед, освобождаясь от ненужной одежды, и поплыла вниз, к теплу и свету, привыкая к своему новому телу. И чувствуя, особой сенсорной полосой вдоль всего тела чувствуя, что там, у источника тепла, есть пища - и есть такие же, как она.
Цикл замкнулся. Вода, попавшая в организмы чужаков, запустила сложный механизм преобразования тела, в котором так называемая «смерть» была лишь первым этапом. Далее были регенерация тела, приобретение новых функций и жизнь уже в новой, водной среде.
Но всего этого Дина не знала. Она лишь чувствовала, что вода приняла ее, свою новую дочь, и Дина была этому рада, вот только в глубине памяти маленьким черным гвоздиком стучало слово «Джек»…
Но Дина знала, что это скоро пройдет.