Это – уникальная книга. Ее написали девять совершенно не похожих друг на друга авторов, которые живут в разных городах России и Европы. Но их объединяет любовь к хоррор-жанру. И каждый из них рассказывает свои истории – мистические, страшные, детективные, иногда забавные.
Мы надеемся, что наш сборник рассказов ужасов понравится и тебе, любитель зомби, призраков и маньяков. Готов? Тогда открывай книгу и отправляйся в мрачное путешествие. Но не оглядывайся: сама Смерть идет за тобой по пятам. Будет ли у твоей истории хэппи-энд? Найди в себе смелость осилить дорогу и узнать, что ждет тебя в конце пути.
1.0 — создание файла
Авторы
Вера Стах
Дарина Шевченко
Александр Гирька
Мария Иванова
Антон Ляпин
Сергей Крутиков
Максим Власов
Алена Княж
Евгений Долбилов
Художники
Дарина Шевченко
Юрий Табашников
Составитель
Мария Иванова
(при поддержке сайта www.newauthor.ru)
Издательство «Союз писателей»
2015
Не оглядывайся!
Черт, Мамми идет за нами, давай прибавим шагу!
Не оглядывайся: сама Смерть идет по пятам. Слышишь шаги за спиной? Они сводят с ума, гонят вперед.
Тропинки почти не видно во мраке. Плачет ветер, цепляясь за крючковатые ветви мертвых деревьев, склонившихся низко-низко. Они бьют тебя по лицу, но ты должен, должен, должен идти, пусть и почти что на ощупь. На мутном небе полная луна налилась кровью – сегодня кто-то умрет. И если не хочешь, чтобы это был ты, прибавь шагу.
Звуки за спиной все ближе. Кто там, во тьме? Это зомби волочит ногу, на гниющей роже горят глаза от вечного голода. Это крадется безумец-врач, пряча в кармане шприц с жидкой погибелью. Это тварь из другого мира тянет к тебе бесформенные отростки, и они выжигают сухую листву. Это призрак выдает себя лязгом костей, это демон хохочет над твоим страхом, это убитый ребенок зовет в могилу – поиграть с опарышами. Это Смерть поудобнее перехватила косу. Она все ближе. Она безлична и многолика, она начало и конец, альфа и омега... Она настигает.
Не оглядывайся! Просто переставляй налившиеся тяжестью ноги, сжимай револьвер с последним патроном и смотри вперед, на далекий просвет среди частокола деревьев.
Будет ли у твоей истории хэппи-энд? Или ты, как и многие до тебя, сгинешь на этой тропе? Найди в себе смелость осилить дорогу и узнать, что ждет тебя в конце пути.
Вера Стах
Родилась в Астрахани. В 1987 году с родителями переехала в Ригу, Латвия. Окончила экономический факультет Латвийского университета. На данный момент проживает в городе Кауниайнен, Финляндия.
Первое произведение написала в 13 лет.
Среди любимых писателей: Борис Васильев, Филипп Рот, Джордж Оруэлл, Александр Беляев, Герберт Уэллс, Борис Акунин и другие.
Книжные публикации: «Кодовое имя: Ангел», 2013 год, Кауниайнен, Финляндия.
Жизненное кредо: Нет ничего невозможного! Бывает только мало желания достичь того, о чем мечтаешь.
Час расплаты
Пожилая дама вышла на пустующую веранду. Час был ранний, и немногочисленные постояльцы дома престарелых, скорей всего, еще спали либо нежились в постели.
Обведя цветущий зеленый сад безразличным взглядом, Эмма Штольц, так звали женщину, медленным шагом подошла к плетеному креслу-качалке. Усевшись в него, она взяла с подлокотника старенький клетчатый плед и положила себе на колени. Затем сняла очки в толстой черной оправе, устало потерла переносицу и, откинувшись на спинку кресла, вздохнула, прикрыв глаза.
Вот уже две недели ее мучала бессонница, сопровождаемая ужасными головными болями. И на протяжении всего этого времени ее не покидало ощущение подавленности и бессилия. Эмма бы давно пожаловалась врачу на свое состояние, если бы не одно «но», – она боялась уснуть, боялась снова оказаться в плену кошмаров и вновь пережить страшные события давно минувших дней. Призраки далекого прошлого не отпускали ее, не давали заслуженного покоя, заставляя вспоминать все те ужасы, которые она надеялась забыть, покинув родной город и страну, где прошла ее молодость.
Все началось пару недель назад – ей впервые за долгие годы приснился Дахау. Во сне она открыла глаза и обнаружила себя сидящей в барокамере; той самой, что нацисты использовали для экспериментов над евреями, проверяя на них высотные режимы.
Она прекрасно знала, как работает система камеры, как и знала, через что ей предстояло пройти. Животный страх сковал душу Эммы, внутри все похолодело, а на лбу выступили капли пота. Она попыталась закричать, но с губ сорвался лишь еле слышный хрип. Она хотела броситься к двери, но ноги словно приросли к полу, она не смогла пошевелить и пальцем, – все тело будто парализовало.
Проснуться! Ей нужно проснуться! Она не выдержит этой пытки! Лучше пулю в лоб, но не такая смерть! «Господи, прошу тебя, сделай так, чтобы я проснулась! Прошу тебя!»
Но Бог был глух к ее молитвам.
Вскоре она почувствовала жуткое давление на голову. Медленно проходила минута за минутой. Время как будто остановилось, бесконечно растягиваясь, превращаясь в вечность. Ей становилось все хуже. Грудь жгло адским огнем, каждый вздох давался с огромным трудом. Она задыхалась. Из носа хлынула кровь, и Эмма тут же ощутила металлический привкус во рту.
Ее охватила волна жара. Волосы прилипли к мокрому лбу, а одежда насквозь пропиталась липким потом.
Давление на барабанные перепонки стало невыносимым; боль достигла своего апогея, и женщина заорала, завыла нечеловеческим голосом, надрывая связки. В приступе безумия она начала биться головой о стену, рвать на себе волосы и царапать лицо ногтями.
Потом появились сильные спазмы. Худое тело извивалось и корчилось на полу в непрерывных судорогах. Голос осип, она больше не кричала; вместо этого – судорожно хватала воздух широко открытым ртом, словно рыба, выброшенная на берег.
Эмма умерла во сне от разрыва легких и мгновенно проснулась. Тяжело дыша, резко села на кровати и схватилась за сердце. «Сон, всего лишь сон», – успокаивала она себя, чувствуя, как струи пота стекают по спине.
В другом сне ее, обнаженную, поместили в чан с ледяной водой; еще один из экспериментов Зигмунда Рашера. Она кричала, рыдала, молила о пощаде, но ее никто не слышал или просто не хотел слышать. Смерть наступила лишь через четыре часа. И когда ее сердце остановилось, она, взмокшая и перепуганная, вернулась в реальность – свою светлую комнатушку в доме престарелых.
На следующую ночь Эмма перенеслась в деревянный жилой барак. Она, в полном изнеможении, лежала на кровати. Истощенный организм требовал пищи, а еще ей безумно хотелось пить.
Перевернувшись на бок, женщина увидела стоявшее рядом ржавое железное ведро, наполненное водой. Она потянулась к нему, запустила худую ручонку в прохладную живительную влагу и, зачерпнув ее ладошкой, поднесла к губам… На смену радости пришло разочарование, – это оказалась морская вода; она въедалась в незажившие раны, вызывая жгучую боль.
Эмма разрыдалась от отчаяния, несправедливости и жалости к самой себе. Не зная, что делать, она решила сперва подняться с грязной, пропитанной едкими запахами мочи и пота, постели. Сев на кровати, что стоило ей огромных усилий, она свесила длинные костлявые ноги, похожие на две палки. К ее удивлению, ступни коснулись влажного дощатого пола.
Обезвоженная и обессиленная она, не раздумывая, упала на колени и с жадностью стала вылизывать недавно вымытый пол.
Но самый страшный сон ей приснился четыре дня назад…
Двое мужчин в форме эсэсовского легиона привели ее в операционную. Грубо усадили на металлический стул, крепко привязали руки к подлокотникам, лодыжки – к ножкам и ушли, оставив наедине с врачом-живодером. Она повернула голову в его сторону и, не моргая, уставилась на мучителя глазами полными страха.
– Прошу… пожалуйста, не делайте этого, – взмолилась Эмма. – Умоляю… – голос ее дрогнул. – Ведь я же человек, живой человек…
– Все узники концлагерей – не люди, – было ей ответом.
По бледным впалым щекам женщины катились безмолвные слезы. Ей предстояло пережить очередной круг ада.
Держа в руках скальпель, врач подошел к подопытной, задрал подол ее платья, обнажив угловатые колени и бедра. Придвинулся ближе и сделал глубокий надрез. Эмма не проронила ни звука, – она изо всех сил сдерживала рвавшийся наружу крик. Зубы ее до крови впились в нижнюю губу. Поток слез усилился; скатываясь по острому подбородку, они падали ей на грудь, оставляя мокрые следы на сером изношенном платье.
Доктор медицинских наук тем временем отложил скальпель в сторону и занялся открытой раной; поместил в нее осколки стекла, древесную стружку и подсадил бактерии анаэробной гангрены, после чего остановил кровотечение при помощи жгутов. Теперь оставалось лишь одно – ждать и тщательно следить за процессом заражения, детально записывая все изменения.
Закрыв глаза, женщина стала шептать молитвы, отчаянно прося у Бога забрать ее, избавить от мук. Но и в этот раз Он проигнорировал ее.
Проснувшись поутру, Эмма почувствовала себя совершенно разбитой. Сон был настолько реалистичным, что невольно создавалось такое впечатление, будто это и не сон вовсе. Она не понимала, как старое сердце выдержало все эти пытки. И ее пугала мысль о том, сколько всего оно еще могло вынести.
– Господи, дай мне умереть… дай умереть, – чуть слышно проговорила женщина и закрыла лицо дрожащими морщинистыми руками.
Она мечтала о скорой безболезненной смерти. Уснуть навеки, без сновидений, оставив этот бренный мир, – пожалуй, это лучший и верный способ избавиться от преследуемых кошмаров прошлого.
Из размышлений пожилую женщину вывел голос врача:
– Доброе утро, мисс Штольц! Как вы себя чувствуете сегодня?
Эмма вздрогнула от неожиданности. Открыв глаза, она взяла очки, покоившиеся на коленях, и, надев их, взглянула на высокого улыбающегося мужчину в белом халате:
– И вам доброе утро, доктор Коувелл! Чувствую себя прекрасно, спасибо.
– Вы прирожденная актриса! – ответил Дэвид Коувелл, покачав головой, и присел на плетеный диванчик. – Сестра Кэрри жаловалась на то, что вы плохо спите и вас, судя по всему, мучает бессонница.
– Эта Кэрри всегда сует нос не в свои дела, – фыркнула Эмма; вездесущая медсестра ее ужасно раздражала.
– Это ее работа, – смягчившись, сказал врач. – А вам, мисс Штольц, стоит заботиться о своем здоровье.
«На кой черт оно мне сдалось? – с досадой подумала она. – Чтобы с новыми силами вернуться в нацистский барак ада?! Лучше сразу выпить яду!»
– Я сегодня же выпишу вам лекарство, – не дождавшись ответа, продолжил доктор и, поднявшись с места, добавил: – А как выспитесь, приходите в зал развлечений. Вечером мы будем играть в Бинго.
– Непременно, – выдавив улыбку, отозвалась Эмма.
– Вот и славно! – кивнул врач и, пожелав старушке доброго дня, вернулся в свой кабинет, что находился на третьем этаже дома престарелых.
Через десять минут на веранду явилась полноватая темнокожая женщина в форме медсестры и, вежливо поздоровавшись с мисс Штольц, протянула ей пластиковый стаканчик с разноцветными таблетками и бутылочку с минеральной водой. Эмма приняла «дары» и нехотя проглотила лекарство. После этого сестра Кэрри проводила ее в комнату и уложила спать.
Женщина проснулась от яркого света. Инстинктивно она попыталась прикрыть глаза, но попытка оказалась безуспешной, – в запястья тут же впились кандалы. И цепи, звякнув, вернули их в изначальное положение. Эмма, прикованная по ногам и рукам, лежала на операционном столе.
По спине прошел холодок. Она резко повернула голову влево, вправо, – в поисках очередного мучителя, но рядом никого не оказалась.
Сделав глубокий вдох и выдох, она досчитала до десяти. «Сон, просто сон», – словно молитву повторяла она про себя, стараясь успокоить бешено-колотящиеся сердце, норовившее выпрыгнуть из груди. Что с ней будут делать на этот раз? Какие эксперименты еще остались?
«Белый фосфор… сыпной тиф… горчичный газ… малярия… Думай, голова, думай! – принялась лихорадочно вспоминать Эмма. – Для чего приковывать к столу?.. О, Боже! Стерилизация!» – это предположение привело ее в ужас. Ею овладел дикий, панический страх, и она начала брыкаться, извиваться, надеясь вырваться из железных оков. Но они лишь сильнее впивались в запястья и лодыжки, раздирая кожу в кровь.
Дверь операционной со скрипом открылась, и в комнату вошел врач в белом халате. Эмма притихла и воззрилась на вошедшего. Увидев в его руке хирургическую пилу, она поняла, что все сны, которые видела до этого – ничто. Настоящий кошмар ждал впереди.
К счастью, судьба оказалась благосклонной к ней и, через несколько невыносимо долгих секунд после начала процедуры, она потеряла сознание.
Очнувшись от небытия, женщина обнаружила себя сидящей в инвалидном кресле. Перед взором все расплывалось, словно в тумане. Она подняла тяжелые, будто гири руки и протерла глаза. До сознания медленно начало доходить, что руки ее свободны от оков и цепей. Эта мысль приободрила, и Эмма слегка расслабилась.
Немного придя в себя, она опустила ладони на ноги… но к ее великому изумлению их не оказалось на месте. Ей стало дурно. Сглотнув, она последовала взглядом за ладонями… От увиденного она на мгновение перестала дышать. Все внутри нее сжалось, а к горлу подкатил комок… Вместо ног – обугленные обрубки.
Она с минуту взирала на представшую перед ней картину. Потом в мозгу что-то неожиданно щелкнуло, и она закричала во весь голос. Надрывно. Истошно. Дико. Казалось, она окончательно потеряла рассудок.
Взявшийся из ниоткуда доктор, влепил ей звонкую пощечину, и Эмма вмиг замолчала. Не удостоив ее и взглядом, мужчина подошел к медицинскому шкафчику, достал оттуда настольную лампу с необычным абажуром и поставил на край операционного стола, на котором лежали две человеческие ноги.
«Мои...» – Эмма вздрогнула от этой догадки.
Врач сделал замеры высоты, верхней и нижней части абажура, записал все цифры в блокнот и приступил к работе. Взяв в руки длинный острый нож с тонким лезвием, он принялся осторожно отделять хрупкую кожу от плоти аккуратными ровными лоскутами.
У Эммы закружилась голова, и ее вывернуло наизнанку. Пустой желудок извергал лишь желчь, оставляя горький привкус во рту. Перед глазами все поплыло и, тихо простонав, женщина провалилась в пустоту.
Эмма проснулась от собственного крика. Распахнув глаза, она с трудом приподнялась на дрожащих руках и с тревогой огляделась по сторонам. Она находилась в небольшой, скромно обставленной комнатке; она дома, в безопасности.
Обессиленно откинувшись на подушку, она разрыдалась. «Прошлое не оставит меня. Никогда… Никогда!.. Никогда».
Как ни странно, приняв и смирившись с этой истиной, она почувствовала некое облегчение. Она словно бы обрела внутреннюю гармонию, покой, умиротворенность; Эмма поняла, как избавиться от страданий.
Она перестала плакать и, вытерев лицо краем тонкого одеяла, поднялась с постели. Накинула бежевый махровый халат на влажную от пота сорочку и вышла из комнаты.
Остановившись у лестницы, она застыла на минуту, прислушиваясь. Снизу доносились чуть слышные голоса и смех. «Скорей всего из комнаты развлечений, – подумала она и взглянула на настенные часы. – Семь вечера… Время Бинго». И Эмма спокойно спустилась на первый этаж. Удостоверившись, что за ней никто не следит и не подсматривает, свернула налево и двинулась в дальний конец коридора. Она осторожно ступала по скрипучему полу, боясь издать лишний звук, и то и дело нервно оглядывалась, проверяя, не идет ли кто за ней.
Оказавшись перед дверью прачечной, она положила ладонь на прохладную ручку и, слегка повернув, открыла ее и заглянула внутрь. Никого. Обрадованная, женщина быстро зашла внутрь, закрыла за собой дверь и, защелкнув ее на задвижку, поспешила к встроенному шкафу, где медсестры обычно хранили всякую утварь. Перерыв несколько ящиков и коробок, она, наконец, нашла то, что искала – бельевую веревку.
***
Доктор Дэвид Коувелл спустился в подвал и через потайную дверь прошел в секретную лабораторию. Включив свет, он легкой, уверенной походкой зашагал к рабочему месту. Усевшись в мягкое кресло с высокой спинкой, придвинулся к массивному столу из красного дерева и вытащил из верхнего выдвижного ящика толстую тетрадь в дорогом кожаном переплете. Положил ее перед собой и, задумавшись о чем-то, медленным движением провел рукой по обложке. Глубоко вздохнув, собираясь с мыслями, открыл первую страницу и написал по-немецки ровным красивым почерком: «Собственность Давида Ковальски».
После чего перевернул страницу, поставил дату на чистом листе и сделал первую запись:
«Три недели назад я начал свой маленький эксперимент. Признаюсь честно, изначально я был настроен скептически. Конечно, в душе теплилась надежда, но, тем не менее, разум оставался холодным и расчетливым.
И вот, сегодня я получил результаты… Успех! Препарат «Час расплаты» оказался эффективным и действенным! Эмма Штольц, более известная под именем Гертруда Рюдигер, повесилась два часа назад. Сестра Кэрри нашла ее безжизненное тело в прачечной.
Рюдигер делала смертельные инъекции сотням евреям и военнопленным других национальностей, испытавших на себе все муки ада в ходе различных экспериментов в Дахау. Справедливость, наконец, восторжествовала!
На протяжении всего этого времени меня мучали разнообразные вопросы. Но в целях безопасности пришлось умерить свое чрезмерное любопытство. Ведь если бы Рюдигер меня в чем-то заподозрила, весь план пошел бы коту под хвост. Но все, к счастью, прошло гладко и никаких проблем в ходе операции не возникло.
К сожалению, я не имею никаких данных о том, что именно заставило Рюдигер перейти к решительным действиям… Было бы интересно узнать, какие кошмары снятся нацистам…
В любом случае, я рад, что она продержалась так долго. Хотя с другой стороны, что такое – три недели? Этот срок – ничто, по сравнению с годами, которые мои родители провели в концлагере... И все же для начала – неплохо. Но в будущем я постараюсь улучшить формулу.
Следующие в списке: миссис Роберта Бергман (она же Ирма Берг из Освенцима) и мисс Клаудия Смит (Гермина Йост из Равенсбрюка). На этот раз им не удастся избежать наказания за свои бесчеловечные злодеяния!
Удивительно… об экспериментах нацистских врачей накоплено столько информации, в то время как работа младшего медперсонала, задействованного в процессе, – «тайна, покрытая мраком», о ней практически ничего не известно.
Мне пришлось потратить немалые деньги, чтобы собрать сведения о немецких медсестрах, работавших в те годы в лагерях смерти. Но я ни о чем не жалею, это определенно того стоило!»
Мужчина отложил ручку в сторону. Откинувшись на спинку кресла, он закатал рукава белоснежной рубашки до локтей и заложил длинные загорелые руки за голову.
На внутренней стороне левой руки красовался вытатуированный личный лагерный номер, состоящий из пяти цифр, – воспоминание о страшном детстве.
Spécialité du chef
Расплатившись с водителем такси, я вышел из машины и осмотрелся. В этом районе я бывал и раньше, но по работе здесь впервые.
Не так давно на Парковой улице открылся новый ресторан – «Марсель», в рекордные сроки ставший жемчужиной города. Кухня шеф-повара Франциса Бокюза завоевала сердца посетителей и привлекла внимание прессы не только необычайно вкусными блюдами с французской изюминкой, но и широким выбором вин, высоким уровнем обслуживания и приятной расслабляющей атмосферой. Получив множество положительных отзывов от именитых критиков и сотни писем от восхищенных клиентов, «Марсель» заинтересовал компанию «Мишлен». Именно по этой причине я, инспектор Эрик Шульц, и приехал сюда.
Ресторан находился в живописном месте, прямо напротив цветущего сада. Втиснутый между двумя узкими разноцветными домишками, наподобие тех, что можно встретить в Амстердаме и Копенгагене, он занимал небольшое помещение в два этажа. На третьем же располагались апартаменты самого Бокюза.
Взглянув на элегантную вывеску, я зашел внутрь. Дверь тихо закрылась за моей спиной, и я очутился в ином мире, прекрасном, далеком от реальности, изумительном мире, где царили гармония и красота. Из старинного граммофона лилась чудесная музыка давно забытых дней. Она завораживала и в то же время успокаивала и расслабляла, обволакивая волшебной пеленой тело и разум. Меня охватило ощущение эйфории. И губы против воли расплылись в широкой чуть глуповатой улыбке.
Из нирваны вывел голос метрдотеля:
– Добрый вечер и добро пожаловать в «Марсель»! – пропел он и улыбнулся, показывая ряд белоснежных зубов.
– Здравствуйте, – тут же отреагировал я. – Столик на одного, пожалуйста.
Кивнув, мужчина подозвал официанта и произнес:
– Лучший столик на одного, Даниэль.
– Прошу следовать за мной, – обратился тот ко мне и двинулся вглубь зала; зачарованно озираясь по сторонам, я последовал за ним.
Интерьер ресторана полностью выдержан в стиле прованс. Стены выкрашены в приглушенные пастельные тона и отдекорированы лепниной в виде цветов и виноградных лоз. Пол покрыт неровно выложенной терракотовой плиткой, а потолок украшен выщербленными деревянными балками с эффектом потемнения от времени. Все продумано до мелочей: светильники, фарфоровые фигурки, статуэтки, рамки с фотографиями завораживающих французских пейзажей, горшочки с травами, подсвечники. Сочетание простоты и утонченности. Деревенский шик, несомненно, создавал уютную комфортную обстановку.
Усадив меня за маленький столик у окна, официант подал меню с винной картой, налил воды в пузатый стакан и, поставив полупустой графин на стол, удалился.
Первым делом я взглянул на список предлагаемых напитков… и был приятно удивлен широким ассортиментом. Помимо прочего, ресторан предлагал редкие архивные вина прошлого столетия. Досконально изучив карту, я одобрительно кивнул (привычка, знаете ли), отложил ее в сторону и открыл меню, состоящее всего из четырех страниц: Le Poisson (рыба), La viande (мясо), Végétarienne (вегетарианское) и Spécialité du chef. А под каждым из них указано вино, идеально дополняющее трапезу. Я сделал выбор и подозвал официанта.
– Вы готовы заказать?
– Да, – улыбнулся я, поглядывая на четвертую страницу, и добавил: – Особое блюдо от шеф-повара выглядит заманчиво.
– Отличный выбор!
Я решил не импровизировать с напитками и заказал по бокалу из перечисленных в меню вин. Официант сделал запись в блокноте, затем подал на стол корзинку со свежей домашней выпечкой, деревенским маслом и деревянным ножом, и, убрав меню с картой, поспешил на кухню.
Я доедал третий ломтик хлеба, когда молодой человек поставил передо мной изящную тарелку, расписанную в прованском стиле. Пожелав приятного аппетита, он оставил меня наедине с прекрасной закуской.
Морские гребешки с брюссельской капустой в морковном соусе и хрустящий французский крекер с кунжутом и печеночным паштетом из свежей зелени и тыквы. Достав из глиняного горшочка столовые приборы, я принялся за трапезу.
Гребешки приготовлены идеально. Слегка островатый соус совершенно не портил общего впечатления, более того – превосходно дополнял вкус, создавая фейерверк ярких ощущений. Особого же внимания заслуживал паштет. Насыщенный, пикантный, легкий. Пожалуй, это один из лучших печеночных паштетов, что мне доводилось когда-либо пробовать! Все ингредиенты сбалансированы и великолепно сочетались с поданным вином.
На второе – свиное филе с пюре из сельдерея в горчично-яблочном соусе, украшенное лепестками цветов чеснока. Не просто аппетитное блюдо, а настоящее произведение кулинарного искусства, глядя на которое получаешь ни с чем несравнимое эстетическое удовольствие!
Что меня впечатлило больше всего, так это свинина. Само совершенство! Потрясающий, неописуемый… божественный вкус! Я всегда предпочитал говядину и баранину, но это филе, на мой взгляд, вне конкуренции!
Ужин, превзошедший все мои ожидания, завершился слоеным творожным десертом с фруктами, вареньем из лесных ягод, шоколадным соусом и сметанным кремом, украшенный мятой и свежей малиной. Очередной шедевр от шеф-повара!
Тающее во рту слоеное тесто с цитрусовыми нотками и тонкими намеками ванили и меда. Нежнейший крем, ароматное варенье…
«Изумительно!» – мысленно восторгался я.
Не возникало ни малейших сомнений в том, что Францис Бокюз профессионал в своем деле. Я бы сказал больше – он волшебник, поэт и художник. А его кухня покорила не только мое сердце, но и желудок, что в профессии инспектора намного важнее. Я готов был отдать ресторану «Марсель» не одну, а сразу две звезды «Мишлен»!
Довольный, словно кот, объевшийся сметаны, я расплатился, оставив щедрые чаевые, и вернулся в отель.
Очутившись в номере, я почувствовал усталость; разделся, бросив одежду на стул, и заполз под одеяло. Но, как ни странно, заснуть этой ночью мне так и не удалось. Мыслями я постоянно возвращался в ресторан, пытаясь разгадать тайну мастерски приготовленных паштета и свинины.
Невольно вспомнилось, как один из моих хороших друзей – Айзек Вильмонт, именитый люксембургский шеф-повар, решил подшутить надо мной, дав отведать свое новое изобретение – десерт, который он назвал (по причинам известным только ему) «Семь смертных грехов» и попросил отгадать главные составляющие. Я справился. Почти. Оставалось еще три компонента… Айзек около часа смеялся над моим сосредоточенным видом, время от времени повторяя одну и ту же фразу: «ушел в себя и не вернулся». Но в итоге сдался сам – сжалился надо мной и открыл секрет: карамелизированная питая, консервированные личи (они же – китайские сливы) и нэши.
– Карамелизированная питая, – усмехнулся я, покачав головой.
Чуяло мое сердце, что с блюдами Бокюза все не так просто. Именно в этот момент у меня появилась маниакальная идея – во что бы то ни стало, выяснить способ приготовления этих изысканных шедевров кулинарии. Я должен… нет, я обязан узнать, каким образом Бокюз творит такие чудеса. И следующим же вечером я намеревался вернуться в «Марсель».
***
Прошло четыре дня, а я ни на йоту не приблизился к разгадке. Четыре бессонных ночи в догадках и предположениях. За все это время я понял лишь одно – если не получу ответы на мучающие меня вопросы, то просто сойду с ума! Именно по этой причине решился на отчаянный шаг – спросить у шеф-повара лично. Я прекрасно осознавал, что подобный поступок является нарушением всех законов, правил и табу, писанных и не писанных. Но ничего не мог с собой поделать.
Итак, вечером пятого дня я вновь зашел в ресторан. Вновь сел за тот же столик у окна. Вновь подозвал официанта… но вместо того, чтобы сделать заказ, попросил «аудиенции» с королем кухни. Работник отказал мне в просьбе, ссылаясь на занятость шеф-повара. Я был к этому готов, поэтому попросил передать Бокюзу, что в зале его ожидает Эрик Шульц.
Официант колебался всего секунду и, неуверенно кивнув, засеменил на кухню. Если Бокюз действительно знаток в своем деле, то мое имя должно быть ему известно. Лишь на это я и надеялся.
Спустя десять минут в зал вошел могучий широкоплечий мужчина в белоснежном халате. Я по-разному представлял себе шеф-повара… но не так. Он походил, как говорят русские, на зека: бритая голова, татуировки до локтей, взгляд убийцы… Акульи глаза просканировали присутствующих и остановились на мне. Не могу сказать, что я из трусливых, но мне стало не по себе, и я уже начал сомневаться, правильно ли поступил.
Францис Бокюз медленным шагом подошел к столику, а я, словно ошпаренный, вскочил с места и, протянув руку, выпалил:
– Эрик Шульц!
– Мне сообщили, – ухмыльнулся он, пожимая ее.
Крепкое рукопожатие. Могу поклясться, что я услышал хруст костей. Или мне почудилось?..
– Честно говоря, меня слегка удивило… хм… ваше желание увидеться со мной, – сложив руки на груди, сказал Бокюз глубоким голосом с легким французским акцентом.
– Удивил? Почему же?
– Ходят слухи, что вы входите в состав инспекторов «Мишлен». А если это так, и если память не изменяет мне, инспекция должна проходить анонимно. Или я ошибаюсь?
– Нет, не ошибаетесь… и я бы не пошел на крайние меры, если бы не ваше Spécialité du chef. Мне бы очень хотелось узнать, как вы добились такого непревзойденного вкуса… Знаю, возможно, глупо с моей стороны просить шеф-повара раскрыть свой секрет, и все же я решил рискнуть, поскольку данное блюдо настолько запало мне в душу, что ночами я не могу сомкнуть глаз, мысленно представляя, как оно готовится, и какие специи при этом используются.
– Даже не знаю, что сказать, – задумчиво произнес Бокюз. – Приятно слышать, что мой скромный труд произвел впечатление на столь почитаемого критика, как вы. Но боюсь вас разочаровать, открыв карты… никакого секрета нет. Лишь правильные ингредиенты и, несомненно, многолетний опыт…
– Я почту за честь, если вы устроите мне небольшой мастер-класс, – мои глаза загорелись, – конечно, если у вас есть время и желание.
– Время и желание – не проблема, – ответил мужчина. – Меня лишь беспокоит тот факт, что «мастер-класс», как вы выразились, может в какой-то мере изменить ваше мнение и взгляды. И я не хотел бы, чтобы это повлияло на отзыв о моем ресторане.
– О, не волнуйтесь, месье Бокюз…
– Францис, – поправил он и улыбнулся: – Никаких «месье».
– Хорошо, – сглотнул я, думая о том, что улыбка его больше походила на оскал. – На сей счет можете не волноваться, Францис. То, что вы покажете мне, останется строго между нами и никоим образом не отразится на моей оценке. Дело в том, что я подумал об этом нюансе, поэтому отправил полный отчет компании «Мишлен» еще сегодня утром. И… не люблю забегать вперед, но есть вероятность, что к концу года вам присудят первую звезду.
– Приятно слышать! Что ж, раз так, то не вижу других причин отказывать вам, мистер Шульц…
– Эрик, – перебил я. – Никаких «мистер».
– Эрик, – кивнул шеф-повар, сузив глаза. – Пусть это будет нашей маленькой тайной. – И, выдержав небольшую паузу, добавил: – Оставайтесь на ужин, за счет заведения. Мы закрываемся сегодня в одиннадцать, и как только посетители и работники покинут ресторан, кухня в нашем полном распоряжении.
– Благодарю!
– Что вы! – махнул он рукой. – Мне только в радость. – И поинтересовался: – Знаете уже, что будете заказывать или принести меню?
– Spécialité du chef! – не раздумывая ответил я.
– Прекрасный выбор! – одобрил Францис, и на секунду его глаза сверкнули недобрым огнем. Или мне показалось?..
***
Я оглядел просторную кухню. Металлические столы, полки и бытовая техника блестели ослепительной чистотой. Ни соринки, ни пылинки. Именно такой и должна быть кухня ресторана.
Бокюз зашел следом и закрыл дверь на задвижку.
– У нас неспокойный район, – ответил шеф-повар, заметив мой удивленный взгляд, – а это, – он обвел руками помещение, – моя сокровищница.
Я понимающе кивнул.
– Ну что ж, приступим, – воодушевленно произнес Бокюз и двинулся вглубь комнаты. – Начнем, пожалуй, с паштета.
Я последовал за ним.
Подойдя к холодильной камере, больше похожей на вход в банковское хранилище, он набрал комбинацию из восьми цифр на кодовом замке и, крутанув штурвал поворотного механизма, открыл массивную дверь.
Картина, представшая передо мной, повергла в шок. Сердце учащенно забилось, а по спине пробежал холодок. С трудом подавив подкатившийся к горлу слизкий ком тошноты, я отступил на шаг и буквально вжался в стенку. Трясущеюся рукой я пытался ослабить тугой узел галстука, впившегося в кожу, словно удавка. А шеф-повар тем временем, как ни в чем не бывало, прошел между подвешенными на крюках частями человеческих тел, достал с полки две пластиковые коробки, неторопливо вернулся на кухню и, поставив их на свое рабочее место, закрыл дверь в камеру, избавив меня от шокирующего зрелища.
– Мистер Шульц, вы даже представить не можете, как долго я ждал этого дня, – сказал Бокюз, открыв крышку квадратной емкости с надписью «семь-восемь месяцев».
Несмотря на то, что в помещении было довольно прохладно, меня прошиб пот. Нехорошее предчувствие сковало тело. Страх пробирался до самых костей. Я боялся. Боялся пошевелиться. Боялся сделать вдох. Боялся издать хоть какой-то звук… Но больше всего я боялся узнать, что находится в коробке.
– Это – главная составляющая «печеночного паштета», – пояснил Бокюз, вытащив оттуда умерщвленного младенца.
Больше не в силах себя сдерживать, я рванул к мусорному ведру и упал на колени. Меня начало рвать, выворачивая внутренности наизнанку. Сильные рвотные спазмы вызывали нестерпимую адскую боль, заставляя тело вздрагивать. Я блевал, корчась в мучительных конвульсиях, отчего на глаза наворачивались слезы.
Опустошив желудок, я, обессиленный, рухнул на пол, жадно ловя ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег.
– Раньше я использовал плаценту, – продолжил шеф-повар, не обращая на меня внимания, – но результат разочаровал – по вкусу напоминало вареную резину… Хотя вам, наверное, это совсем неинтересно, – вздохнул он и, отложив кухонный топорик для рубки мяса, оперся ладонями широко расставленных рук на гладкую поверхность стола. – Вы, наверняка, горите желанием узнать, почему я ждал именно вас, мистер Шульц… О, простите, совсем забыл, мы ведь отбросили формальности, Эрик, – оскалился мужчина. – Возможно, сейчас вы задаетесь вопросом, не пересекались ли наши с вами пути в прошлом? Не насолили ли вы мне чем-нибудь? Видите ли, все дело в моем двоюродном брате – Жан-Жаке Клемансо. Он был воистину великим шеф-поваром. Уверен, вы помните его. Как-никак, именно вы повинны в том, что его лишили трех звезд «Мишлен». Заслуженных звезд. Настоящая трагедия, ставшая для него сильным ударом… Он покончил жизнь самоубийством. Из-за вас, мой дорогой Эрик. – Бокюз замолчал на минуту, размышляя о чем-то своем. – Жан-Жак был замечательным человеком. Он заменил мне отца. И я в долгу перед ним. Думаю, вы понимаете, к чему я веду. – Его прищуренные колючие глаза буравили меня насквозь.
«Бежать… Бежать! Бежать!!!» – обезумев, кричал внутренний голос.
Превозмогая боль и тошноту, я приподнялся, опираясь на обе руки и, сплюнув остатки рвоты на кафельный пол, покосился на дверь – единственный путь к спасению. Подобрав ноги, я приготовился к рывку. Все мышцы напряглись… и я метнулся к «спасательному кругу». Молниеносным движением открыл засов и, оглянувшись всего на секунду, отворил дверь. Меня почему-то удивило то, что Бокюз не сдвинулся с места, не предпринял попытки остановить меня. Но эта мысль задержалась в мозгу лишь на мгновенье и тут же исчезла.
Я сделал шаг… и охнул от резкой боли в области живота. Взгляд скользнул вниз. Чуть выше пряжки ремня брюк торчала рукоятка ножа. Я непонимающе уставился на нее, наблюдая за тем, как рубашка пропитывается алой кровью. Пошатнувшись, я поднял голову и посмотрел в лицо атаковавшего. Темнокожий парень азиатской внешности. Холодные глаза не выдавали абсолютно никаких эмоций. Пустота. Как будто он и не человек вовсе.
– Как я уже говорил, район у нас неспокойный, – подал голос шеф-повар. – Чуть ли не каждые полгода происходят грабежи и убийства. Взять, к примеру, сегодняшний вечер… по дороге в отель на знаменитого критика, Эрика Шульца, было совершено нападение с целью ограбления. К сожалению, мистер Шульц скончался на месте происшествия от серьезного ножевого ранения.
Ноги подкосились, и я повалился на пол.
– Куда подевались мои манеры? – приблизившись ко мне, улыбнулся Бокюз. – Я совсем забыл сказать вам merci! Ведь благодаря вам, Эрик, к концу года я получу звезду «Мишлен»! Первую, но не последнюю. Надеюсь, ваши коллеги, как и вы, оценят мое мастерство…
Это последнее, что я услышал, прежде чем тьма поглотила меня.
Год змеи
На мягком стуле перед зеркалом сидела молодая королева. Держа в руках серебряный гребень, она изучающе смотрела на свое отражение. Ровная белоснежная кожа без малейшего изъяна, правильные черты лица, большие и глубокие голубые глаза, похожие на два бездонных озера, слегка пухлые аккуратные алые губы, длинные волнистые волосы, отливающие янтарным светом. Ее красота притягивала восхищенные взгляды не только мужчин, но и женщин. Ее любили, боготворили, обожествляли.
Смешно! Ведь всего пару лет назад она была никем, простушкой, служанкой… девушкой незнатного происхождения. Но в 1567 году все изменилось, ее заметил сам король Швеции! Эрик XVI влюбился в шестнадцатилетнюю Каарину до беспамятства. И уже четвертого июля 1568 года они обвенчались… А пятого числа того же месяца ее муж был свергнут с престола братьями – Юханом и Карлом, и заключен под стражу. Он потерял все королевские права на Швецию. Каарина Маунунтютяр же, названная в народе финской золушкой, стала королевой.
Конечно, она прекрасно знала, что правление ее будет недолгим, и в скором времени Юхан займет трон, принадлежащий ему по праву. Что означало – у нее в запасе месяц, а то и меньше, дабы осуществить задуманное. А хотелось ей лишь одного – сохранить молодость. Глядя в зеркало на прекрасное личико почти восемнадцатилетней девушки, она понимала, что так будет не всегда. Пройдут года... И что в итоге останется?.. Дряблая кожа, морщины, мутные глаза… Нет, Каарина не постареет! Она сделает все, что в ее силах, и даже больше за одну лишь возможность оставаться вечно молодой!
Размышления королевы прервал стук в дверь. Вздрогнув от неожиданности, она положила гребень на резной столик и, поднявшись, произнесла громким голосом:
– Войдите!
Дверь открылась, и на пороге появилась служанка.
– Ваше Величество, – присев в реверансе, сказала она. – Ингер Эклунд желает аудиенции.
Эта новость обрадовала девушку:
– Приведи ее ко мне!
– Сюда?.. – удивилась служанка. – К вам в спальню?.. Быть может лучше в тронный зал…
– Ты смеешь перечить своей королеве?! – разозлившись, оборвала ее Каарина.
– Нет, Ваше Величество! Что вы! – испуганно округлив глаза, Риикка отрицательно замотала головой и, откланявшись, поспешила выполнить приказ.
Проводив гостью в опочивальню королевы, служанка удалилась, закрыв за собой дверь.
– Надеюсь, ты принесла добрые вести, – холодно произнесла Каарина, поправляя складки темно-бордового бархатного платья.
– И да, и нет, – уклончиво ответила ведьма.
– Что это за ответ? – в глазах девушки блеснул огонь.
– Прежде, чем гневаться, госпожа, выслушайте.
– Что ж, говори, – согласно кивнула та, стараясь унять раздражение.
– Как вы знаете, есть множество способов замедлить старение, но, увы, ни один из них недолговечен, рано или поздно свежесть увянет, а красота сойдет с лица… Но мне кажется, выход есть. Я изучила все рукописи черной магии, что достались мне от моей пра-пра-прабабки. И наткнулась на кое-что интересное… Существует одно древнее и могущественное проклятье, которое может удержать душу в нашем мире… на века…
– Что толку от этого?! – нетерпеливо перебила королева. – Зачем мне душа, если нет тела?
– О, тело будет, госпожа! Вы сами сможете выбрать понравившееся. Конечно, ни одна выбранная вами дева не будет обладать столь совершенной красотой, как вы, моя королева… и все же эта цена не столь велика за вечную жизнь.
На губах Каарины заиграла легкая улыбка. Немного помедлив с ответом, она, наконец, сказала:
– Быть может, ты права… Поведай мне, что это за проклятье.
– Оно было известно еще в Древнем Востоке, – начала рассказ ведьма. – В восточных странах, как вам, наверное, известно, используют лунный календарь, согласно которому новый год наступает в первое новолуние после двадцать первого января. И каждый год соответствует определенному животному. Древнейшие из них – дракон и змея. К черной магии последней мы и прибегнем. – Сделав небольшую паузу, женщина продолжила: – После кончины душа ваша останется на земле, вселившись в змею, гадюку, например. В этом облике вы пробудете до Года Змеи.
– Как же я, будучи рептилией, узнаю который год на дворе? – нахмурилась Каарина.
– О, вы ни с чем не спутаете приближение Вашего Года, госпожа! В этот период вы ощутите всю силу магии! И когда время придет, ваша задача – найти подходящее тело. И как только выбор сделан, следует умертвить девицу. Ее душа отправится к праотцам, а ваша, моя королева, в ее молодое тело.
Девушке подобный расклад пришелся по вкусу.
– Но помните, на поиски вам дается год, – предупредила Ингер Эклунд. – Если не успеете в срок, то следующей возможности придется ждать двенадцать лет. В облике змеи!
– А что станет со мной в облике девицы по истечении этого времени?
– Вы снова превратитесь в змею, – вздохнула ведьма, задумчиво почесав подбородок.
– И снова предстоит искать новую жертву?
– Да, госпожа.
– И так каждые двенадцать лет? – уточнила Каарина.
– Истинно так, моя королева. Устраивают ли вас условия? – И не дав королеве ответить, добавила: – Решить следует как можно скорее!
– Знаю! – фыркнула девушка. – Сама-то успеешь совершить обряд до того, как меня лишат трона и золота?
– Магия сложная… Но до конца сентября все будет готово! – заверила она.
– До конца сентября?..
– Да, госпожа. У меня было видение… В начале октября вы составите компанию мужу в замке Стокгольма. А через три года вас и всю вашу семью отправят в крепость Кастельхольм, что на Аландских островах.
– Сегодня королева, а завтра – узница, – горько усмехнулась Каарина. – Что ж, не будем тратить попусту время! – голос ее стал твердым, со стальными нотками, а в глазах сверкнули молнии.
Подойдя к громоздкому сундуку, стоявшему у стены между двумя витражными окошками, молодая королева откинула тяжелую крышку и достала оттуда увесистый кожаный кошель, наполненный звонкими серебряными талерами.
– Этого пока должно хватить, – произнесла она, передавая деньги ведьме. – Вторую часть получишь через две недели, а остальное – после обряда.
Ингер немедля привязала кошель к поясу и прикрыла плащом, – подальше от любопытных глаз.
– И смотри, не подведи меня, ведьма, – сузив глаза, угрожающе прошипела Каарина на прощанье.
– Не беспокойтесь, моя королева, союз наш крепок. Ничто не в силах нарушить клятву крови. – С этими словами Ингер Эклунд поклонилась и вышла из опочивальни Ее Величества.
***
Полив последний ряд грядок, Анника отнесла садовые лейки в деревянную пристройку рядом с домом. Затем наполнила водой обложенный белым камнем маленький бассейн, служивший своего рода прудом и водопоем для птиц, и перекрыла кран.
Проведя по взмокшему лбу тыльной стороной ладони, девушка тяжело вздохнула. В этом году лето выдалось на удивление жарким. Солнце палило неимоверно, а сухой воздух обжигал ноздри. Погода будто сошла с ума! Термометр показывал плюс двадцать восемь, что совершенно несвойственно климату Финляндии. Анника, как и большинство финнов, тяжело переносила жару. И после тяжелого трудового дня в огороде под палящим маревом хотелось лишь одного – смыть с себя всю грязь и пыль.
«Прохладный душ… Баночка холодного пива… о, да!» – девушка улыбнулась приятным мыслям и поспешила в дом.
Оказавшись в душной гостиной, она первым делом включила кондиционер. Пользовалась им Анника довольно редко, поскольку за день счетчик наматывал столько же, сколько при использовании всей остальной бытовой техники за месяц. Но сегодня ей было наплевать и на съеденные киловатты, и на большой счет за электроэнергию.
Она прошла в просторную ванную комнату, большую часть которой занимала стальная допотопная ванна. Девушка надеялась в ближайшем будущем заняться ремонтом и заменить ее стеклянной душевой кабиной с низким поддоном. Принятие ванны она считала чрезмерной роскошью и необоснованным расточительством. Да и не понимала в чем прелесть лежания в кипятке. «Чтоб лучше пропариться? – спросила сама себя. – Так для этого есть сауна!» – пожав плечами, Анника разделась, освободила непослушные рыжие кудри от оков заколки, включила воду и с наслаждением встала под освежающие струи слегка теплого душа.
Десять минут блаженства, и она почувствовала себя помолодевшей и посвежевшей, как цветок после полива. К ней мгновенно вернулось хорошее настроение.
Насухо вытеревшись махровым маримекковским полотенцем, она облачилась в сатиновый халат-кимоно насыщенного темно-изумрудного цвета и, бросив одежду в корзину для грязного белья, вернулась в гостиную, где к тому времени царила бодрящая, приятно ласкающая кожу, прохлада.
Достав из мини-холодильника любимое пиво «Карьяла», она открыла его и сделала несколько жадных глотков, после чего поставила баночку на журнальный столик. Сама же устроилась на широком мягком диване. Прикрыла на минуту глаза и не заметила, как задремала.
Трудно сказать, сколько прошло времени – десять минут, полчаса, час или больше, когда Анника внезапно проснулась. Точнее – ее что-то заставило проснуться. Инстинкт самосохранения? Шестое чувство? Всем своим существом она ощущала приближение опасности, каждая клеточка тела била тревогу. Сердце заколотилось в груди, как дикая птица в клетке.
Медленно приподнявшись на руках, девушка обвела взглядом комнату и прислушалась. Ничего. Только легкое жужжание кондиционера и все… Но тут краем глаза она заметила какое-то движение в углу, рядом с дверью. Что-то черное, блестящее, что-то похожее на черный жидкий металл. А уже в следующую секунду оно исчезло.
«Показалось?» – в страхе подумала Анника.
– Показалось, – повторила вслух более уверенным тоном, стараясь успокоить расшалившиеся нервы.
Переведя дыхание, закрыла глаза и снова легла. Но как только голова коснулась подушки, почувствовала неприятное прикосновение чего-то холодного, липкого, тяжелого. Все мышцы девушки напряглись, словно натянутые струны. Глаза резко распахнулись и уставились на бедро… по которому, извиваясь, скользила змея. Блестящий черный верх тела в контрасте с оранжево-красным брюхом придавали ей зловещий вид. В том, что она ядовита, Анника не сомневалась.
«Главное – никаких резких телодвижений», – пронеслось в голове. Но значения это не имело, поскольку она даже при всем желании не смогла бы пошевелиться, – ее будто парализовало, мышцы затвердели от напряжения, дыхание замедлилось. Казалось, она вообще перестала дышать.
Змея вытянула шею и зашипела, как бы предупреждая: не смей шелохнуться! Изо рта высунулся отвратительный черный слизкий раздвоенный язык. Пасть раскрылась, показывая длинные клыки и пару мелких острых зубов. Рептилия приготовилась нанести смертельный удар, но в последний момент отвернулась от жертвы, – ее отвлек звук, раздавшийся из прихожей.
В ту же минуту в комнату ворвался мужчина, держа в руках садовую лопату. Не раздумывая, он со всей силы ударил гадину. Та отлетела к стенке и, приземлившись на спинку дивана, соскользнула с нее и упала на пол.
Анника, опомнившись, соскочила с места и, прыгнув к противоположной стороне комнаты, буквально вжалась в стену, с ужасом наблюдая за тем, как Исмо, ее парень, перевернув журнальный столик с початой банкой пива, принялся яростно орудовать лопатой под диваном, пытаясь дотянуться до рептилии.
Металлический лоток, добравшись, наконец, до цели, поранил хвост, разозлив тем самым змею еще больше. Злобно зашипев, она свернулась кольцами. Затем осторожно выглянула из-за спинки дивана и, повернув голову в сторону Анники, посмотрела ей прямо в глаза.
Встретившись со свирепым, почти человеческим взглядом незваной гостьи, девушка застыла подобно статуе. Внутри все похолодело, а по спине побежали мурашки. Дикий, почти первобытный страх мерзкими щупальцами начал пробираться под кожу. Она хотела отвернуться, убежать, но не сдвинулась с места и словно загипнотизированная продолжала смотреть на хищника. Она могла поклясться, что услышала змеиный шепот: «Душа в душе»…
А дальше… дальше все произошло с молниеносной скоростью. Змея внезапно рванулась вперед и, сделав стремительный бросок, впилась в ногу Анники. Девушка вскрикнула от адской, жгучей боли.
Исмо, не теряя ни секунды, схватил рептилию руками и, оторвав ее от подруги, отбросил в сторону, после чего начал бить ее лопатой. Удар, еще и еще… Он продолжал до тех пор, пока голова змеи не превратилась в кровавое месиво.
Запыхавшись, он выронил орудие и повернулся к Аннике. Нога ее начала опухать, а рваная рана сильно кровоточила. Не зная, чем помочь девушке, он трясущимися руками открыл футляр, прикрепленный к ремню брюк, и, достав из него мобильный телефон, быстро набрал 112.
В глазах потемнело, стало трудно дышать. От нестерпимой боли хотелось кричать, но сил на это не было, Анника лишь хрипло вздохнула.
«Нужно сохранять спокойствие, в противном случае яд распространится»… – довести мысль до конца не успела, потеряла сознание.
С трудом разлепив веки, девушка сипло ухнула и прикрыла глаза ладонью, защищаясь от яркого, слепящего солнца. Когда они, наконец, привыкли к свету, Анника тяжело приподнялась на подушках и осмотрелась вокруг. Незнакомая комната, белые стены, белая мебель, прямо напротив кровати – большое окно с открытыми занавесками. Она находилась в обычной одинарной палате местной больницы.
– Господи, это был не сон, – чуть слышно застонала она и, потерев переносицу, взглянула на прикроватный столик, на котором стояли графин с водой и стакан. Вид животворящего эликсира вызвал нестерпимую жажду, во рту тотчас пересохло. Она потянулась к сосуду, но капельница остановила ее действия. Тут же закружилась голова и в бессилии она рухнула на постель.
– Анника! Ты очнулась! Наконец-то! – На пороге стоял высокий светловолосый мужчина; при виде любимой, на губах появилась улыбка облегчения.
– Привет, – тепло произнесла она. – Как долго я была в отключ… – договорить помешал приступ сухого кашля, горло жутко першило.
Исмо тут же пришел на помощь, протянув ей стакан с водой. Залпом опустошив содержимое, она попросила еще. А потом еще один. После четвертого, наконец, полегчало. Сделав глубокий вдох и выдох, она спросила уставшим голосом:
– Так сколько я в отключке находилась?
– Два дня, – тихо ответил мужчина. И приблизившись к Аннике, нагнулся и нежно поцеловал ее в губы. – Я так волновался за тебя! Благо врачи подоспели вовремя, иначе… – комок подступил к горлу, и он умолк, не желая продолжать.
Девушка провела ладонью по его лицу, обросшему короткой щетиной и, притянув к себе, поцеловала в щеку.
– Все позади, – улыбнулась она. – Ты ведь убил эту тварь, да?
– Да, – кивнул он.
– Я никогда не видела таких змей… – прошептала Анника, глядя куда-то вдаль невидящим взглядом. – Думала, у нас только гадюки водятся.
– Это была черная ехидна, – нахмурился мужчина. – Одна из опаснейших змей Австралии.
– Австралии?! – удивленно воскликнула девушка, переведя взгляд на Исмо. – А что у нас-то она делала?
– Понятия не имею, – пожал он плечами. – В новостях ничего конкретного не сказали. Возможно, кто-то занимается незаконной перевозкой ядовитых змей…
***
Подойдя к высокому металлическому столику, женщина поставила на него Bluetooth-динамик и, подключив к плееру, нажала «play».
Заиграла красивая чарующая классическая музыка, мягко разливаясь по комнате.
– Ах, Моцарт! Как же я тебя люблю! – восторженно произнесла Анника, дирижируя двумя указательными пальцами.
Сбросив с себя шелковое кимоно кроваво-красного цвета с вышитым на спине золотыми нитками драконом, она, плавно ступая по кафельному полу с подогревом, закружилась в танце и засмеялась. Легко, жизнерадостно, беззаботно, непринужденно. Так обычно смеются дети.
В центре ванной комнаты, выдержанной в стиле ампир, стояла белоснежная акриловая ванна на позолоченных ножках. Из крана, приятно журча, лилась вода, наполняя резервуар. Анника добавила несколько капель эфирного масла, бросила бурлящий шар с морской солью и маслом виноградных косточек, и, закрутив краны, погрузилась в воду. С губ в тот же миг сорвался блаженный стон. «Горячая ванна обладает воистину чудодейственными свойствами!» – она зажмурилась от удовольствия.
Придвинув поближе специальный поднос, прикрепленный к бортикам, женщина взяла с него кусочек сырого мяса оленины, отправила в рот и, не прожевывая, проглотила. Замурлыкав от наслаждения, взяла еще один и отправила его вслед за предыдущим, после чего закрыла глаза и ушла под воду с головой.
Спустя две минуты, Анника вынырнула и, резко сев, зашлась судорожным кашлем, отчего на глаза навернулись слезы. Отдышавшись, она взволнованно огляделась по сторонам. Ванная комната выглядела иначе, чем в прошлый раз, более богато, даже вычурно, совершенно не в ее вкусе. «Зря времени она не теряла, – раздраженно подумала женщина. – Сколько, интересно, на этот раз я отсутствовала?»
Взглянув на настенный календарь, она ужаснулась: «Шестое ноября!!! Прошло больше месяца!»
От неутешительных мыслей ее отвлек странный предмет, похожий на медузу, плавающий на поверхности воды. Дернувшись с места, Анника отшвырнула поднос с мясом и выпрыгнула из ванной. Подождав, пока вода не перестала бултыхаться, она приблизилась к резервуару и, держась руками за бортики, нагнулась, пытаясь разглядеть инородное тело.
– Кожа… – прошептала она, затаив дыхание. Только сейчас заметила, что с тела, подобно ветхому тряпью, свисает старая кожа. Глаза женщины округлились от ужаса, и она закричала.
«Хватит орать! Скоро барабанные перепонки лопнут!» – в голове раздался голос, полный презрения.
– Что… что со мной происходит?.. – еле выдавила из себя Анника.
«Что-что… Линька!»
– Какая к черту линька?!
«Змеиная! – раздраженно прошипела Каарина. – Она происходит раз в двенадцать лет, обычно за пару месяцев до года Змеи. Или ты уже забыла все, о чем я тебе рассказывала?»
– Не забыла! – огрызнулась женщина.
«Кстати, сегодня шестое ноября! – проигнорировав ее тон, запел голос. – Мой день рождения! Хотя после смерти я предпочитаю его называть не днем рождения, а днем перерождения».
– Рада за тебя, – буркнула Анника, с отвращением снимая с себя большой кусок полупрозрачной кожи; она с трудом подавила тошноту, когда тот упал на пол с характерным хлюпающим звуком.
«Знаешь, если бы ты умерла в две тысячи первом, как и задумывалось, то ничего бы этого не было. А я бы не впала в спячку на одиннадцать лет. – И, помолчав с минуту, добавила: – Сколько тебе сейчас? Тридцать шесть-тридцать семь? Через двенадцать лет сорок девять стукнет… Кошмар! – брезгливо произнесла она. – Я даже припомнить не могу, когда в последний раз мне доставалась такая старуха!»
– Прошу простить за доставленные неудобства, – фыркнула Анника, но вспомнив о чем-то важном, мгновенно изменилась в лице.
Каарина, будто прочитав ее мысли, сказала:
– Не тревожься, Хелки нет дома.
Анника вздохнула с облегчением, но тут же спохватилась:
– А где она?
– С отцом, в Испании. Вернутся через неделю.
«Что ж, может это и к лучшему», – с грустью подумала женщина.
Она сняла с крючка банное полотенце и, вытеревшись на скорую руку, бросила его на статую Гебы – древнегреческой богини юности, – точную копию работы Кановы, после чего подняла с пола кимоно. Облачилась в него и, на ходу завязывая пояс, подошла к большому, обрамленному внушительной позолоченной рамой, зеркалу овальной формы.
Из отражения на нее смотрела незнакомка. Осветленные волосы, тонкие темные брови совершенно иной формы, чем изначально, нарощенные ресницы, белоснежная кожа без намека на веснушки, алые, слегка пухлые губы, – явно не обошлось без коррекции и пигментации. От настоящей Анники практически ничего не осталось.
Даже представить сложно, что когда-то она выглядела по-другому, когда-то была собой и когда-то жила, не зная забот. Или, быть может, ей это лишь привиделось, приснилось. Игры больного разума? Мираж?.. Казалось, она находится где-то между сном и явью.
Любящий муж, счастливый брак, хорошо оплачиваемая работа, приносящая не только доход, но и радость… Жизнь только начиналась, и впереди ждало еще столько всего интересного… Но три месяца назад все кардинально изменилось. Появилась ОНА, перевернув вверх ногами устойчивый мир Анники.
Сначала Каарина уволила ее с работы, потом продала дом, доставшийся в наследство от родителей. Дом, в котором она выросла и провела детство и юность. Затем заставила Исмо уехать из любимого, родного города, – так Анника против воли оказалась в Тампере.
Мужа встревожило ее странное поведение, стремительная смена настроения и ничем необоснованные поступки; она часто разговаривала, как он думал, сама с собой. Создавалось такое впечатление, что у нее порой происходило раздвоение личности. И это пугало его, – главным образом из-за Хелки. Не видя другого выхода, Исмо предложил обратиться к специалисту. Анника согласилась, не раздумывая. Вот только врач ей ничем не помог. Он лишь развел руками и многозначительно произнес:
– Депрессия, – после чего выписал рецепт на соответствующие медикаменты и выдал больничный лист на пять месяцев.
Конечно, она могла рассказать доктору правду, поведав истинную причину своего недуга… Но кто знает, к чему бы привело подобное откровение. Ей наверняка поставили бы какой-нибудь диагноз и упрятали в дурку. И кто бы их осудил?..
Как объяснить нормальному человеку то, что с ней происходит, не услышав в ответ «шизофреничка»?
Анника несколько раз пыталась поделиться своей «тайной» с Исмо, но так и не решилась. Неизвестно, как бы он отреагировал. Хотя представить несложно… Она точно знала одно, – если ее упекут в психиатрическую лечебницу, то она потеряет дочь, и скорей всего навсегда. А этого женщина боялась больше всего; и страх вынуждал ее держать язык за зубами.
Молчание, правда, ни к чему хорошему не привело. Брак трещал по швам. Масла в огонь подлила Каарина, приложив все усилия для того, чтобы избавиться от ненавистного муженька… и ей таки удалось – в середине сентября они развелись, разделив опеку над ребенком поровну. С тех пор Анника Исмо не видела.
Так, день за днем жизнь, словно песок, утекала сквозь пальцы. И она не могла ничего с этим поделать, не могла ничего изменить. Оставалось лишь в бессилии стоять и смотреть, как ведьма из далекого прошлого разрушает то, что ей дорого, то, что она строила годами.
От собственной беспомощности хотелось кричать. Но вместо этого Анника, сжав от ярости зубы, так, что на скулах заиграли желваки, медленно приблизилась к полке, на которой стоял позолоченный подсвечник. Схватив его, она замахнулась и запустила в зеркало. Раздался звон разбитого стекла и на пол мелким дождем посыпались осколки.
– Что ты творишь, сумасшедшая?!! – взревела Каарина. – Знаешь, во сколько мне обошлось это зеркало?!
– Не тебе, а мне! – гаркнула Анника и вышла из ванной.
Пройдя по коридору до конца, она открыла дверь детской и заглянула внутрь.
Кровать не застелена. Одежда, игрушки и книги небрежно разбросаны по полу, на подоконнике – полуживые растения. Покачав головой, женщина принялась раскладывать вещи по местам. Ей потребовалось около получаса на то, чтобы привести комнату в божеский вид и полить цветы. Сложив книги в стопку, она аккуратно расставила их на книжной полке.
Глаза скользнули по фотографии, стоявшей тут же. Сделана она была чуть больше года назад, когда они всей семьей отдыхали в Швеции. Глядя на счастливые, улыбающиеся лица, сердце защемило, а к горлу подступил ком. Анника безумно скучала по Хелке и Исмо, скучала по прежней жизни; она бы отдала все на свете за возможность заново прожить последние пять лет.
Взяв в руки рамку с фотокарточкой, она поцеловала дочь и мужа… бывшего мужа… прижала ее к груди и, сев на кровать, тихо заплакала.
«Может, хватит уже крокодильи слезы лить?» – недовольно выговорила королева.
– Господи, – устало вздохнула Анника, – когда же ты, наконец, оставишь меня в покое?
«Ты, видимо, так до сих пор и не поняла, насколько тесно мы связаны друг с другом, – усмехнулась Каарина. – И не волнуйся, я позабочусь о дочурке после твоей кончины».
– Что значит, после моей кончины?.. – не поняла женщина.
«Не хочу тебя расстраивать, но тот факт, что я могу время от времени контролировать твой разум, говорит о том, что приближается мой час. И как только год Змеи вступит в свои права, ты, моя милая, отойдешь в мир иной, а я стану полноправной хозяйкой твоего, к сожалению, уже немолодого тела. Но что поделать, выбирать не приходится».
Анника, словно громом пораженная, молча сидела на кровати не в силах произнести и звука. Королева Каарина, проклятье, черная магия, год Змеи… Чушь несусветная! Вся эта ситуация казалась фарсом и абсурдом! Она не хотела верить, хотя в глубине души сознавала, что ведьма говорит правду.
«Значит, я умру... Скоро... Через пару месяцев или около того…» – сокрушенно подумала женщина и, положив фоторамку на одеяло, в изнеможении закрыла лицо руками. Она чувствовала себя разбитой, опустошенной и потерянной.
Неожиданно что-то щелкнуло в мозгу, и слезы тотчас иссушились. Анника выпрямилась и, нахмурившись, прошептала чуть слышно:
– Что ты имела в виду, говоря о том, что позаботишься о Хелке?..
«Буду растить ее как собственную дочь, – ответила та. – Если ты не в курсе, у меня тоже были дети… когда-то».
– Поклянись, что не тронешь ее! – потребовала Анника.
«Конечно, милая! Клянусь, что не трону ее… до две тысячи двадцать пятого года!»
– Две тысячи двадцать пятого… – автоматом повторила женщина. И тут до нее дошло: – Год Змеи!
«Именно! – в голове раздался звонкий радостный смех. – Ей как раз исполнится семнадцать лет. Молодая, красивая, и тратить времени на поиски не надо. Неужели ты думала, что я не воспользуюсь таким шансом?»
– Ты не посмеешь!!! – резко вскочив на ноги, крикнула Анника в пустоту.
«А кто меня остановит?» – насмешка в ответ.
– Ты забрала у меня все! Мужа, дом, работу, разум… жизнь! Но дочь ты не получишь! Я найду способ тебя остановить! Любой ценой! Ребенка моего ты не тронешь, змея!
«Глупая девчонка! – разозлилась Каарина. – Ничто не в силах нарушить клятву крови!»
Анника молчала. Тяжело дыша, она смотрела куда-то вдаль, прокручивая в мыслях слова ведьмы: «Ничто не в силах нарушить клятву крови… Ничто не в силах… клятва крови… Ничто… Если только…» – женщина прикусила нижнюю губу, и ее бледное лицо напряглось.
Выход есть. Она поняла, как разрушить проклятье. Это так просто и очевидно! Но действовать надо немедля, пока она еще находится в здравом рассудке. Неизвестно, сколько времени у нее осталось, прежде чем Каарина возьмет над ней контроль. И кто знает, как долго придется ждать следующего раза, если таковой, конечно, вообще наступит.
«Это единственная возможность спасти Хелку».
Вынув из рамки семейную фотографию, Анника спрятала ее в карман кимоно, после чего вышла из детской и быстрым шагом направилась в сторону кабинета.
В комнате царил идеальный порядок, все находилось на своих местах. Было видно, что Каарина нечасто заходила сюда.
Она взяла стул с высокой изогнутой спинкой и обивкой из кожзаменителя, поставила рядом со шкафом и, забравшись на него, открыла дверцы антресолей. На самой верхней полке располагались папки с отчетами, счетами и прочими документами за последние три года.
«Надеюсь, ты еще здесь», – подумала Анника и сбросила папки на пол. За ними, покрытая тонким слоем пыли, стояла широкая лакированная шкатулка под черное дерево.
«На месте!» – сердце участило ритм.
Ощутив положительные эмоции, исходящие от жертвы, королева насторожилась:
«Что ты делаешь?»
Несмотря на то, что она старалась скрыть нарастающее волнение, от Анники не ускользнули нотки беспокойства в ее голосе. Это придало сил и решимости, отчего губы дрогнули в легкой улыбке.
– Я знаю, как победить тебя, ведьма, – самодовольно ответила женщина и взяла шкатулку. Бережно держа ее в руках, словно новорожденного ребенка, она опустилась на пол и, подойдя к рабочему месту, поставила ее на гладкую поверхность стола.
«У тебя, видимо, со слухом совсем туго, – раздраженно произнесла Каарина. – Или же до твоего крохотного умишки до сих пор не дошел смысл сказанного мною? Если так, то повторюсь. Клятву крови…»
– Клятву крови, – не дав ей договорить, перебила Анника, – нарушить может только кровь!
Каарине потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить ее слова.
«Ты не посмеешь!» – яростно прошипела она.
– А кто меня остановит? – использовав реплику королевы, насмешливо сказала женщина и села в кресло.
«Не делай этого!.. – взмолилась Каарина. – Прошу тебя, одумайся!»
Анника проигнорировала ее. Открыв шкатулку, она облегченно вздохнула и вытащила оттуда кольт.
Змея решила предпринять еще одну попытку остановить неотвратимое:
«Милая… – прошептала она сладко. – Подумай, сколько горя ты принесешь своей семье этим поступком. Подумай о Хелке…»
– Именно о ней я и думаю в первую очередь! – отрезала Анника.
Каарина еще о чем-то говорила, умоляла, угрожала, но женщина ее больше не слушала и не слышала. Проверив обойму, она спустила предохранитель и отложила пистолет в сторону. Затем достала из ящика стола чистый лист бумаги и ручку. Она так много хотела написать, рассказать и объяснить… но вместо этого вывела красивым ровным почерком:
Вытерев слезы рукавом кимоно, Анника вынула из кармана фотографию и с грустью взглянула на любимые родные лица дочурки и мужа. Поцеловала Хелку с Исмо и, положив фотокарточку рядом с запиской, обхватила холодную рукоять кольта.
Плеер доигрывал последнее произведение Моцарта – Eine kleine Nachtmusik, когда раздался громкий выстрел.
Дарина Шевченко
Родилась в 1993 году в культурной столице Украины, городе Харькове.
Окончила факультет ветеринарной медицины. Во время учебы и начались первые серьезные пробы пера. Насыщение рассказов подробностями медицинских тонкостей, без которых, на ее взгляд, невозможен хоррор, началось именно благодаря образованию.
Пишет в жанре фантастики и ужасов. Десятки фильмов и книг соответствующего содержания и тяжелая музыка вдохновляют на написание все новых и новых рассказов.
Любимые писатели: бессмертный мэтр Стивен Кинг и группа российских писателей под псевдонимом Александр Варго.
Жизненное кредо: Не сдавайся без боя.
Черный дар
Уже родные. Каждый ромбик. Поролоновые стены, такие мягкие, грязные, желтые, с какими-то пятнами и потеками. Засаленные и бесконечно высокие, ни залезть, ни допрыгнуть до верха. Окошко под самым потолком изредка бросало рассеянные лучи солнца в мои хоромы. Не выбраться. Да. Это невозможно. Увы.
Смирительная рубаха, пропахшая грязным телом, потом и кровью, казалось, намертво вросла. Моя вторая кожа, ну что ж, какая есть. Как же давно я не чувствовал рук, остальные заключенные наверняка тоже. Хотя откуда мне знать? Иногда кажется, что я один такой, на всем белом свете. Люди из нашего крыла никогда не видели друг друга. Временами истошные крики или предсмертный вой агонии какого-то несчастного вселяли в меня сомнительное благоговение. Я не один. Мы как животные, грязные и голодные, каждый в своей клетке.
Раз в день ко мне приходят гости. Святая троица, так я их прозвал. Двое медбратьев, такие себе шкафчики с пустыми антресолями, и омерзительно огромная медсестра кормилица. Она снимает с меня кожаный намордник и ложкой сквозь стиснутые зубы проталкивает в рот какую-то сероватую жижу, пока два обалдуя держат сзади мои руки. Насильно. Как будто бы кому-то надо, чтобы мы жили. А зачем? Передних зубов уже не осталось. Очень сильная женщина. Намордник надевают сразу же после кормежки. Наивные. Боятся, что без него я перегрызу себе вены. Интересно, как, чем и зачем?
После еды амбалы отбрасывают меня в угол. Спасибо, старый поролон, за то, что мои ребра еще целы. Один медбрат уходит с медсестрой, а другой протягивает шланг в мою камеру и ледяной водой обдает с ног до головы. Обливает весь пол, струей сбивая экскременты в маленький слив в углу. Какая санитария. Я остался один. Как же приторно пахнет сыростью и мочой. Шаги удаляются от меня по коридору. Рубаха врезается в кожу, если конечно мои кости и немного мышц еще что-то покрывает.
Минуты, часы, дни, недели, года. Не помню. Сколько я здесь? За что, почему, как так-то вышло? С течением времени здесь все срастается в одну сырую, промозглую, плесневелую грибницу бесконечности. Нет, я не молил о смерти. Но каждую свободную минуту звал Его и надеялся. Просил, умолял. Приди же, помоги. Возьми все, что хочешь. В моей прошлой жизни должно же быть что-то, что можно взять взамен. Да и мои руки, если их размять, еще на что-то да сгодятся. Руководи ими, делай то, что тебе нужно. Только там, где светит солнце и воздух пахнет дорожной пылью, свежестью после дождя, цветущими лугами. Шестьдесят девять поролоновых ромбов, понимаешь? Знаешь, сколько раз я пересчитывал? Двадцать семь фурункулов на лицах медбратьев, сорок три мерзких жестких волоска на подбородке кормилицы, выбившей мне зубы ложкой. Шестьдесят девять. Двадцать семь. Сорок три. Шестьдесят девять, умоляю, приди. Так холодно. Забери! Забери! Забери!
– Один, два, три, демон черный меня забери. Четыре, пять, шесть, под свое крыло, нет сил поесть. Семь, восемь, секунды не могу считать. Девять, десять, не устал к тебе взывать!
Бормотал. Уснул. Забылся. Может умер? Нет. Сквозь сон слышу дыхание. Вдохи. Раз, два, три? Открываю глаза и не верю, сон или нет? Передо мной стоит Он. Такой же, как я его представлял тысячи раз. Во сне, в бреду и наяву. Высокий, бледный, в черных одеждах, почти прозрачный. Постепенно материализуется, становясь осязаемым, плотным, человеческим. Руки чинно сложены в замок. Глаза с интересом смотрят на меня, сковывая невидимыми оковами страха, моей ничтожности, черного благословения.
Он подошел и снял с меня намордник, прилипшей к кускам каши, засохшим на моем безволосом лице. Я от испуга вжался в стену. Поролон жалобно чавкнул под давлением костлявой спины. Серые потеки с желтизной устремились на пол.
– Вызывал?– с интересом осведомился Он.
– Д-да. Очень д-давно. Долго и с-страстно желал. З-звал. Звал! – заикаясь, наспех пробормотал я.
– Все вы, людишки, одинаковые. Сначала молите все низшие силы, чтобы мы пришли, а когда являемся, под вами уже желтая лужа, – Он издал надменный смешок.
– Это не я, это со стены, – выдавил я. – Не ожидал увидеть ваше темнейшество в моем скромном жилище. Наконец-то. Присаживайтесь.
– Нет. Спасибо. Я постою, – Он брезгливо осмотрел мокрый пол, отдававший кислой сыростью.
– Рад приветствовать вас. Вот, звал, молил, просил, стонал и плакал. Полюбуйтесь, в какой роскоши я живу.
– И туалета здесь тоже нет, – сказал Он, и, поморщившись, глянул мне между ног, – Хотел забрать тебя в Ад, такого назойливого, маленького и бесполезного, но вижу, что ты уже в Аду.
Я молча смотрел на него, боясь сказать что-то лишние и упустить единственный шанс в своей жизни выбраться отсюда.
– И чего же ты хочешь, затворник? Зачем так усердно взывал ко мне целых тридцать лет? Я сначала думал, что ты спятил, но в последний месяц верх взяло мое природное любопытство.
– Я хочу бежать отсюда! Далеко и навсегда! Подальше от этих стен! Хочу свободы! – на одном дыхании выпалил я, чем явно не удивил Демона.
– Ну, хорошо, маленький упрямец. Я сегодня добрый и выполню твое желание. Дам тебе свободу. Но через десять лет вернусь за тобой и кое-что у тебя заберу.
– Что угодно, Господин, что угодно!– тараторил я и уже хотел броситься к нему в ноги.
Демон взмахнул рукой, хищно улыбнулся и исчез. Смирительная рубаха рассыпалась на тысячи мельчайших обрывков, обнажив тощее, изъязвленное тело. У моих ног лежал острый кухонный тесак.
Я медленно поднялся на трясущихся ногах, подобрал нож и затаился у двери. Такой силы в руках не было давно. Я чувствовал их! Словно тридцать лет превратились в три часа. Я ждал, сжимая рукоятку ножа все сильнее, до белизны в костяшках.
Когда легкая дрема едва коснулась моих век, дверь со скрежетом отворилась. Медбратья не всегда ходили парами. Сегодня зашел один. Один! Он озадачено смотрел в угол, где вчера оставил меня лежать, и стоял, растерянно почесывая фурункулы. Жирный тугодум! Сегодня не твой счастливый день! Я молниеносно подбежал сзади, бесшумно ступая по поролону, и изо всех сил засадил нож промеж складок на шее, по самую рукоятку, и быстро вынул обратно. Что-то громко хрустнуло. Ноги амбала подкосились, как ватные. Струя густой крови вперемешку с чем-то желтоватым хлынула ему на спину. Медбрат успел выдавить из себя только жалкий писк испуга, боли и неожиданности. Обрюзгшая туша рухнула, как подкошенная, на пол, в быстро наполнявшуюся лужу собственной крови.
– Эдик! Хватит валять хлюпика, поломаешь! – базарным одесским голосом пробасила полная медсестра, заходя в камеру.
Она остолбенела от ужаса, сковавшего ее тело. Истошный женский крик разлился волной по пустынным коридорам, когда я в один скачок настиг ее и нанес удар ножом в самое сердце. Она взвизгнула последний раз, как визжат свиноматки на мясобойне, и повалилась на пол вместе с миской похлебки, судорожно зажатой пальцами-сарделями.
Мои руки и голое, озябшее тело были в крови. Не помня себя от счастья, я бежал. Мелкие соленые слезы радости падали на плесневелый пол коридоров, эхом освещающих мои гулкие босые шаги. Бесконечные пустые коридоры, крики, стоны, свист, рычание узников, делали мой побег еще более знаменательным, придавали праздничности и веры.
Стремглав выбежав через парадные двери, я остановился и осознал, что за мной никто не гонится. Милицейские сирены не были слышны. Леса вокруг дома скорби были тихие, молчаливые, умиротворенные. Я плакал от счастья, как маленький мальчик, как много-много лет назад. Свобода!!!
– Ай да Демон, вот уж молодец, вот спасибо! Десять! Долгие десять лет есть у меня, чтобы насладиться жизнью! Клянусь, что проживу их достойно! СПАСИБО! – кричал я, вихрем уносясь по лесным тропинкам прочь от своего последнего приюта.
Прошло полгода. Я зажил по-новому в небольшом селении под лесом, близ реки. Меня приютила прекрасная женщина. Я устроился на работу в пекарню. Через месяц у нас свадьба. Мы уже ждем нашего первенца.
Как скоро пролетят эти десять лет? Что я успею? Как оставлю свою семью? Что захочет Демон взамен моему блаженству? Я наслаждался каждым глотком воздуха и каждой секундой свободы. Ответов на свои вопросы я не знал. Не знал, как и того, что мое тело до сих пор лежит в четырех поролоновых стенах с крохотным окошком, едва пропускающим свет в маленькую комнатку за шестью замками. Сейчас меня будут кормить. Я никуда не сбегал.
Раскаты прошлого
Боль откатила волной, обдавая тело неприятной прохладой. Липкий, холодный пот проступил вдоль спины, на лбу, ладонях. Сейчас она смогла наконец-то вздохнуть и лежать неподвижно. Старые настенные часы провожали натужным щелчком каждую секунду в такт пульсации еще одутловатого живота. Желание кричать отступило вместе с болью, и девушка дрожащей рукой вынула изо рта пожеванный, мокрый край простыни, служивший ей кляпом. Она сглотнула скудную слюну и принялась глубоко дышать пересохшим ртом.
Пьяные мать с отчимом гремели бутылками в соседней комнате, о чем-то шумно переговаривались. Девушка знала, что это значит – еще с полчаса возлияний, мерзкого пьяного секса, и они уснут. Тогда она сможет избавиться от своего новорожденного ребенка.
Эти девять месяцев были для нее сущим адом. Скрытие беременности, просторные свитера, балахоны, чтобы никто ничего не заметил. Это был первый и единственный случай в жизни, когда она благодарила Бога за свою легкую полноту. Мать кричала, что она их объедает, вон как разъелась, и давала ей самые скудные объедки. Девушке это было только на руку. Наряду с недоеданием она много раз пыталась вызвать выкидыш – удары, падения, алкоголь до беспамятства лился рекой, пачки сигарет одна за другой. Но было бесполезно, ребенок в ее утробе слишком сильно хотел жить.
Она крепко сжимала в руках попискивающий, кровавый сверток, который не должен быть здесь, который принес ей слишком много проблем. Девушка не допускала даже мысли оставить его, мать даже не стала бы ее слушать, а отчим хладнокровно отправился бы в кладовую за битой, как он делал всегда, когда она в чем-то им противилась. Сбегать ночью из дома к друзьям и ходить с подбитыми ногами – это ничто по сравнению с тем, что он мог с ней сделать за младенца, ведомый алкоголем. Мать даже не подумала бы заступиться, обычно она включала старый музыкальный центр громче и задорно повизгивала в такт матерным словам, которыми отчим сопровождал каждый удар, называемый «воспитанием приемной дочери».
Наконец-то все стихло. Теперь можно не опасаться, что они зайдут в комнату, как-то помешают. Ребенок на удивление тихо попискивал, как будто бы чувствовал волнение нерадивой матери и, только что родившись, не хотел ее подставить. Говорят же, что дети еще в утробе слышат каждое слово. Этот малыш все прекрасно знал и словно смирился еще там, внутри.
На ослабевших, подкашивающихся ногах девушка кое-как поднялась с кровати и направилась к окну, не включая свет, чтобы никто из дома напротив даже не посмел смотреть в сторону ее окна. Все свои четырнадцать лет она прожила в этой квартире и вслепую могла дойти в любой уголок, не зашуршав мусором на полу и не наткнувшись на табурет без одной ножки, подпирающий висячую дверцу серванта. Каждый шажок отдавался режущей болью где-то глубоко внутри, где еще недавно ютился маленький комочек жизни, который сейчас мирно и молча она держала в руках. Девушка не знала, жив он или нет.
Наспех отрезав пуповину скрипучими портняжными ножницами, она крепко замотала его в простыню, даже не посмотрев на детское личико. Этот взгляд мог стать для нее камнем в горле, решающим и фатальным для них обоих. А так она останется жива, и когда придет время, обязательно родит снова для человека, который будет ее любить, будет ее законным супругом, а не пьяным одноклассником на коврике под чердаком.
Негнущимися пальцами, она открыла створки окна и посмотрела вниз. Высота в шестнадцать этажей внизу раскрыла пасть непролазного кустарника, который не подрезали с тех пор, как умер сосед с первого этажа. Они приобнимали старые мусорные баки, сейчас на половину пустые. Это не должно было вызвать никакого подозрения.
Из-под письменного стола девушка достала заранее приготовленный мусорный пакет и обернула им тихий кровавый сверток, чтоб уж наверняка отвести какое-либо любопытство.
Закрыв глаза, она на вытянутых руках держала своего малыша над теми самыми баками. Сквозь слезы прошептав что-то напоминающее «прости», девушка отпустила пакет, и он спустя несколько секунд с хлопком приземлился в груду мусора. От нахлынувшей слабости она опустилась на колени, содрогаясь в беззвучном плаче.
***
Прошло десять лет. Болезненная рана на сердце от ошибки прошлого постепенно рассасывалась, замещалась счастливыми моментами настоящего. Все реже она плакала по ночам, а сейчас уже и вовсе не вспоминала о своем первенце, слишком много забот, приятных хлопот и прочих радостей семейной жизни.
Девушка продала квартиру, доставшуюся ей в наследство после смерти матери. Та спилась окончательно, цирроз медленно пожирал ее, а после постановки диагноза ее ухажера и след простыл. Годы, проведенные у зловонной кровати, бесконечные утки и желчная рвота в обмен на долгожданную свободу. Больше ничего не держит девушку в этом городе. Уехать подальше от того места, где столько гнетущих воспоминаний о тяжелом детстве и покалеченной юности. Она уедет с любимым мужем и начнет все с чистого листа.
Девушка последний раз окинула взглядом свою старую комнату. Скрипнувшая оконная рама навеяла неприятный холодок, разливающийся под сердцем. Глубоко вздохнув, она отогнала дурные мысли и навсегда закрыла комнатную дверь, с натянутой улыбкой передавая ключи старушке, новой владелице жилплощади. Она спускалась на лифте вниз, последние воспоминания прошлого картинами проносились перед глазами – обшарпанные стены, побои отчима, умирающая мать и скрип оконной рамы. Все это она долгие годы запирала где-то глубоко внутри себя, никому не рассказывала, молчала и терпела. Наконец настал тот день, когда она с полной уверенностью и легкостью могла сказать, что началась новая жизнь.
Во дворе дома ее ждал молодой человек на белой «девятке», нетерпеливо постукивая пальцами по кожаной оплетке руля. Девушка помахала ему рукой и указала на пакет с мусором, кивнув на старые баки, расположенные в разросшемся кустарнике, чуть примятом колесом мусоровоза, ежедневно выполняющего свои обязанности. Мужчина улыбнулся, кивнул и принялся прогревать машину. Мотор с готовностью взревел, и свежий морозный воздух наполнился спертым запахом выхлопных газов.
Девушка неспешно подошла к бакам и, замявшись, остановилась буквально в полуметре. У нее в ушах отчетливо послышался тот самый хлопок, как и десять лет назад, когда маленькое тельце обреченно прилетело вниз с шестнадцатого этажа. Глубоко вздохнув, она мысленно посчитала до трех и подошла ближе.
В баках лежали мусорные пакеты, ворох каких-то бумаг и съеденный молью свитер грязно-синего цвета. Ничего похожего на кровавый сверток в черном пакете и в помине не было. Девушка облегченно вздохнула и забросила пакет с мусором в бак.
– Мамочка, пожалуйста, мне холодно, я хочу домой! – раздался тоненький голосок откуда-то из бака. – Прости меня, мамочка!
Девушка пронзительно закричала и бросилась к белой «девятке», чуть было не потеряв сознание. Рухнув на переднее сиденье, она тут же захлопнула за собой дверь. Горячие слезы проступили в уголках глаз, а мелкая дрожь предательски колотила руки.
– Что случилось, ты чего? – выпалил мужчина, не на шутку перепугавшись.
– Крыса, просто огромная, жирная крыса,– закрыв глаза, пробормотала девушка.
Белая «девятка» тронулась с места, увозя ее прочь из прошлого.
***
– Так, быстренько умываться и спать!
Девочка трех лет весело смеялась и никак не хотела прекращать игру в кукольном домике на самом интересном месте.
– Ну, мамочка, ну еще чуть-чуть, ну самую маленькую капелюшечку! – вертя плюшевым медвежонком перед мамой, просила девочка.
– Нет, дорогая, завтра рано вставать, тебе, между прочим, в садик, а мне на работу, иди умывайся, а то не буду читать тебе перед сном, – улыбнулась женщина, устало собиравшая игрушки в коробок.
Это был самый весомый аргумент. На секунду задумавшись, девочка приложила пальчик к губам, звонко рассмеялась и умчалась в ванную чистить зубы.
Полчаса спустя мама в сотый раз перечитывала дочке ее любимую книгу про Алису в Стране чудес. Как ни странно, девочка не спала, а внимательно слушала, задумчиво рассматривая комнату.
– Мам, а когда эта девочка уйдет? – спросила малышка, указывая пальчиком в сторону открытого окошка, где колыхались розовые занавесочки и откуда веяло прохладой.
Женщина испугано обернулась и не увидела ничего необычного. Холодный липкий зверек прошмыгнул и закрался куда-то в душу, заунывно скребясь и волнуя. Погладив дочь по волосам, она как можно спокойнее сказала:
– Не выдумывай, милая, никого там нет, закрывай глазки, пусть тебе приснится Алиса и ее веселая страна.
Девочка внимательно посмотрела на маму, потом еще раз в сторону окна, сладко зевнула и закрыла глаза. Женщина еще с минуту сидела на краю детской кроватки, гладя волосы дочери и беспокойно бормоча что-то под нос, после чего встала, перекрестила ребенка и тихо ушла к себе в спальню.
***
Девочке было очень весело с ее новой подружкой. Как оказалось, она совсем не страшная, а очень веселая и общительная девчушка, просто стесняется взрослых, вот и пряталась за занавеской. Она обещала сегодня показать девочке свой домик, сказочный домик из леденцов и шоколада, из самых вкусных сластей, но только тогда, когда мама и папа лягут спать.
Новая подружка стеснительно пряталась все за той же шторкой, когда и в этот вечер мама дочитывала девочке ее любимую книгу. Сказочные персонажи ярко и явственно возникали в воображении, сходя со страниц. Когда мама поцеловала дочь перед сном и ушла в спальню, девочка открыла глаза, как они и договаривались.
– Все, мама ушла к себе, ты готова к нашему маленькому путешествию? – проговорила Подружка из-за шторки.
– Конечно! Но к утру мы должны вернуться, мне завтра в садик, – с готовностью выпалила девочка, ныряя маленькими ножками в белые пушистые тапочки у кровати. Подружка приветливо улыбнулась и протянула ей руку:
– Это ненадолго, я тут совсем близко живу, и у нас будет много-много времени, чтобы играть.
Подружка подставила к окошку стул, залезла на него и показала крохотной ручкой куда-то вниз:
– Вот, гляди, там мой домик, его мне сделала мама!
– Моя мама? – удивилась девочка, вглядываясь в ночную темноту.
– Наша мама, – злобно ухмыльнулась Подружка, но девочка этого не заметила, и все вглядывалась куда-то вниз.
Она была заворожена увиденным. Прямо перед ней раскинулась сказочная полянка. Высокие пестрые говорящие цветы приветливо улыбались. Рябые грибочки копошились за старым пнем. Синие птицы хорохорились друг перед другом и спорили о чем-то птичьем. Яркая радуга, протянувшаяся через все небо, светилась, излучая теплые маленькие блестящие звездочки, которые щекотали нос. Прямо перед девочками стояло высокое дерево, уходящее своими ветвями куда-то далеко-далеко в мягкую ватность облаков. Кора цветными витками оборачивала ствол, источая приятный аромат карамели. Дверь была приятного шоколадного цвета с вкраплениями чего-то светлого, это, должно быть, были орешки. Сразу за деревом пробегал ручеек, он пенился, шипел, от него веяло сладостью и пахло вишневой газированной водой.
– Ничего себе! – пробормотала девочка. – Красотища какая, это ты тут живешь?
– Конечно, – с гордостью и звериной ухмылкой ответила Подружка. – А теперь приглашаю тебя в дом, у меня очень много игрушек, мы вынесем их на двор и будем играть на сахарной полянке под цветами. Только для всех гостей у меня одно правило.
– Да-да, какое? Тапочки и мыть руки? – спросила девочка, трогая сахарный цветочек у порожка.
– Нет, глупышка, нужно съесть большую шоколадку, – Подружка достала из корзинки, висевшей на ветке, плитку молочного шоколада с орешками. – Справишься?
– Еще как! – восторженно воскликнула девочка, вгрызаясь с удовольствием в сладкую плитку.
Она не могла поверить своему счастью, ведь мама разрешала ей есть сладкое только днем и не больше одной конфетки, а тут ночью и целая плитка отличного шоколада!
– Давай, залезай ко мне, – раздалось из домика в дереве, но через распахнутую дверцу, девочка видела только темноту.
– Где ты? – откусывая очередной кусочек, спросила она.
– Я тут, внизу! Мой домик такой же, как нора кролика, в которую прыгала Алиса, помнишь, мама читала? Тут тоже нужно долго лететь вниз, только без кролика, внизу мягкая подстилка из фруктовой жвачки, она так весело пружинит, прыгай скорее! – заливаясь смехом, кричала Подружка.
– Ну, не знаю, – пробормотала девочка, опасливо вглядываясь в черноту. Шоколадка начала таять и липким бесформенным куском растекалась в ладошке.
– Ой, а что ж это ты шоколадку не ешь? – раздалось откуда-то сзади.
Девочка повернулась, прямо у нее за спиной стояла и улыбалась Подружка. Одним рывком она притянула малышку к себе и принялась засовывать шоколадку ей в рот. Девочка расплакалась, шоколад никак не жевался, а какой-то бесформенной массой обволакивал зубы и язык. Из всех звуков получалось только натужное мычание. Когда весь кусок шоколада был уже у девочки во рту, Подружка звонко рассмеялась и толкнула девочку прямиком к себе в домик, захлопала в ладоши и прыгнула следом.
Они летели рядышком по какой-то темной то ли трубе, то ли тоннелю, девочка все пыталась прожевать шоколадку. Подружка взяла ее за руку, чтобы той не было страшно. Откуда-то подул прохладный ветер, запахло липами. Девочка посмотрела на лицо Подружки, и что было сил замычала.
Лицо существа, державшего ее за руку, стало плавиться и расползаться, как таящий воск, обнажая какое-то слишком детское, изуродованное, сморщенное личико. Девочка хотела крикнуть, но Подружка крепко держала большой невкусный кусок шоколада, не давая его выплюнуть. Вокруг все завертелось волчком с нарастающей скоростью, вызывая головокружение и тошноту. В нос девочке ударил сладковатый зловонный запах гниющего мусора. Она летела головой вниз, а ужасный, облезший уже до конца кусок мяса, державший ее за руку, вцепился еще крепче и шептал:
– Это моя мама, ты не будешь с ней вместе никогда, мы будем играть здесь целую вечность!
***
Мой кровавый пантеон
Когда тебе за пятьдесят, жизнь уже не кажется такой радостной, безоблачной и полной перспектив. Дети давно отпочковались от твоего коралла и ушли в свободное, просторное море юношеских утех, время от времени набегая игом и нещадно потроша твой холодильник до основания. Рачок-отшельник супруг нашел себе новый коралл помоложе, посвежее, оставив тебя наедине с крошащимся атоллом.
Нет, ну а что ты хотела с таким-то характером? Рутинная работа, не та, которая нравится, а та, которая когда-то попалась, уже не приносит не то что удовлетворения, а даже тех денег, на которые можно задрать ноги на стену, улечься на диван, ничего не делать, а вечером отужинать в кафе. Да, дорогая, а что ты думала?
Старые, не долеченные когда-то или вообще спущенные на тормоза болезни и недомогания теперь дают о себе знать все чаще. Крутит колени на погоду, желудок плачет спазмом на тяжелую пищу, иногда трудно встать с дивана, а заставить себя пойти утром на пробежку вообще равносильно возведению многоэтажного дома в две руки. Может, правильно муж выбрал другой коралл – активный, работоспособный и без мигреней на погоду, перепады давления, солнечные вспышки и скачки настроения?
А как теперь раздражают люди. Нет, раньше они тоже не были твоими самыми любимыми существами на голубом шарике, ну а сейчас что? Дети кричат, дерутся, своевольничают, растут сорняками рядом с мамашами, у которых телефон от уха не отлипает, по ту сторону трубки явно интереснее, чем первый шаг, слово, первый класс ребенка. Кровиночка и сама как-то вырастет, а вот Ленка из третьего подъезда завтра уже может и не спать с Толиком из первого. Старики постоянно ворчат еще больше, чем обычно, и даже тебя считают пренеприятной особой, которая если не варит дома метамфетамин, то ест котят, это как пить дать. Молодняк по ночам песни орет под окном под звон бьющихся бутылок, а отдельные особи беременеют так громко, что слышит весь дом на семь подъездов.
Если бы не твое хобби и предвкушение будущего фурора, который ощущается всеми фибрами души ярче и ярче с каждой оконченной работой и звонком агента, ты наверняка сошла бы с ума или принялась кидаться из окна гнилой картошкой. С таким-то характером фурии, верно, Инга?
***
– Инга, дорогая, добрый вечер! – прощебетал по ту сторону телефонной линии женский голосок.
«Еще молодая. Рыженькая. С аппетитными формами а-ля мечта античного поэта. Это как вечно мелькающее перед глазами отражение твоей молодости, ушедшей безвозвратно. Раздражает? Такая вертлявая, своенравная, но пробивная девушка. Не зря ест свой хлеб, крутясь на вертеле над костром агентов и мира современного искусства. Там и огонь горячее, чем раньше, и языки пламени уже не алые, а неизвестных оттенков, которым еще и названия не дали, а вместо дыма искусственный туман и пары жидкого азота. А почему нет? Ведь все они говорят «Я так вижу», а чем ты хуже?»
– Здравствуй, Афрочка, ну как у нас дела, машина подъехала сегодня с утра, уже все разместили? Вопросы утрясли? – выдавила дружеский тон Инга.
«Правильно, еще немного, еще самую малость потерпи, и триумф на пару с чувством долгожданного удовлетворения затмит собой озлобленность, одиночество, месть и чувство вины… Они уже умирают в тебе медленно, с каждым мазком гипса по скульптуре, последней в твоем цикле, за которую ты вот-вот возьмешься, а в голове уже прокручиваешь не один день. Тебе же это нравится, верно, Инга?»
– Все получилось, поздравляю! Стали один в один, как мы на плане рисовали, освещение очень удачное. Меню фуршетных столов я обсудила с кафе, которое вы рекомендовали, все будет точно в срок. Воскресенье станет днем вашего триумфа, днем рождения новой жизни! – радостно щебетала девушка. – Вы же успеете со своей последней работой?
«Она так похожа на тебя в молодости. Сколько задора, энергии, азарта в голосе, а эти глаза, а эта фигурка еще без отложений сладкого печенья на боках и нервных пятен на щеках, верно?»
– Конечно, Афрочка, я возьмусь за нее буквально через пару часов, к концу недели все будет готово. Спасибо тебе огромное. В воскресенье я приеду в зал за час до церемонии с венцом моей коллекции. Уже даже знаю, как тебя отблагодарить за работу помимо премиальных, – с натянутой улыбкой и чувством облегчения сказала Инга.
– Да ладно, что вы, не стоит! – явно зарделась девушка. – Не буду вас отвлекать и сама побегу, у меня через час встреча, – елейно прощебетала она и, еще раз попрощавшись, повесила трубку.
«Вертихвостка, как будто у нее в голове набиты розовые конфетти, но она чертовски хорошо делает свою работу. Вот змея, крутится, как уж на сковороде, все пытается откусить кусок побольше, да так, чтоб и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. Но такая старая кость, как ты, ей не по зубам, верно, Инга? Молодость. Красота. Беспечность. У нее еще вся жизнь впереди. Или нет? Ты же уже бывалая и не носишь розовых очков, знаешь, как оно бывает в жизни, верно?»
***
Мужчина средних лет медленно ехал на своем стареньком «Опеле» вдоль главной улицы города. Стрелки часов приближались к своей вершине. Звонок от Инги был уже привычным для ночи понедельника, хоть и странный, и это фото, которое она прислала, вот ведь старая развратница. Но почему не помочь старой подруге, тем более, когда нужно было ему, она всегда помогала даже при наличии рачка-отшельника под боком. Он был не из тех, кто задавал слишком много вопросов, и о себе распространяться не любил. Опытный взгляд его скользил вдоль улицы, высматривая девушку с фотографии.
«Вот ведь есть еще порох! Подумать только, уже которую неделю ты привозишь ей этих панельных моделей. Зря Сашка от нее ушел, не знал ведь, какие они бывают, эти ребра адамовы, когда им за пятьдесят. Уже и на девушках пробует свои навыки, подумать только. Слушай, может и тебе попробовать с ней сойтись, вдруг и тебя, кобелину, чему научит, а, Славунь?»
– Да, фигурка у этой что надо. Никогда не думал, что старая развратница Инга докатится до такого. Или нет? Тьфу ж ты, старая кошелка, да вот же она! – выкрикнул мужчина и притормозил у обочины.
Симпатичная молодая девушка. Длинные ножки в обертке серебристых чулочков. Короткие шорты из кожи, ну прям без масла в них и не влезть. Вы посмотрите на эту огненную россыпь волос. Она, наверное, еще та фурия с пол оборота.
Девушка мило улыбнулась и нырнула на переднее сиденье.
– К тебе или ко мне? – кокетливо спросила незнакомка, поправляя меховую накидку.
– К нам, – весело бросил Славик, выруливая на проезжую часть.
– А кто у вас там еще, мальчики или девочки?
– Та еще девочка, милая моя.
– Тогда полторы, – поудобнее усаживается ночная фея.
– Да хоть три, мое дело правое, отвезти.
– Еще и личный водитель? – смерила она недоумевающим взглядом порядком поношенную одежду и прокуренный салон.
– А как же, она у нас без пяти минут знаменитость, а там, может, скоро и ваши мальчики-девочки не пригодятся, мужика себе заведет, – подкуривая сигарету, Славик свернул на окружную дорогу.
Попутчица замолчала. Теплый ветер трепал волосы через открытое окно. Пахло пыльной городской дорогой, немного бензином от водителя, стухшим бутербродом из бардачка и «Черной магией» от дивы.
Вы когда-нибудь задумывались, как выглядит идеальная ночь? Та самая последняя ваша ночь? Хотите мелкий дождик или чтобы природа оплакивала вас ливнем? Хотите жаркий вечер под стать вашему характеру или зябкий закат? Утром или вечером?
Попутчица никогда об этом не задумывалась. Она просто ехала, смотря в ночную даль и вздыхая ароматы салона старого «Опеля», ее последней колесницы, по дороге в ад.
***
Когда она открыла глаза, все плыло, как в тумане. Дикая усталость окутала слабое тело. Веяло холодом. В воздухе витал неприятный запах металла, формалина и аммиака. Она попыталась пошевелиться, но ничего не вышло. Тело просто обмякло и не хотело слушаться. Девушка буквально чувствовала, как силы по капле покидают ее. Жуткая паника пронзала сотнями иголок, казалось, шевелилась под кожей. В голове пробежали тысячи мыслей, и ни одна из них не могла объяснить случившегося. Хотя? Красивый дом, бокал вина, и вот сзади был слышен стук каблуков. Наверное, хозяйка. Стандартный вопрос оплаты. Какой-то знакомый голос, а когда попыталась повернуть голову, сознание покинуло ее. Вот оно что? Опоили? Зачем? Это какое-то новое извращение? Говорили же девушки, лучше с сутенером работать, если не они прихлопнут, так клиенты какие. А вторая работа? А встречи? Это слишком важная неделя, чтобы просто так лежать непонятно где! А как же мечты о домике на побережье, помнишь? Тихие волны ласкают белый, горячий от солнца песок. В воздухе разливается запах соленой воды. Позади уютный коттедж, небольшой, но все в выдержанном постмодернизме. Просто лежать в гамаке и ничего не делать. Чайки жалобно пищат, пролетая над головой. Вдохнуть полной грудью и забыться, просто так, навсегда. Кап-кап-кап. По капельке уходит жизнь, мечты, надежды. Кап-кап-кап, уже не будет так, как прежде. Кап-кап-кап из белеющего тела. На последнем выдохе уходит душа. Но куда? Есть ли что-то за пределами твоей тленной оболочки?
***
Рыжеволосая девушка распахнула глаза и замерла в неведении. На нее смотрела бледная сущность в черном плаще. Капюшон был откинут на спину, и можно было рассмотреть лицо цвета холодного альпийского снега. Большие черные глаза завораживающе смотрели, манили, даже где-то очаровывали. Волосы цвета гривы самого вороного жеребца волнами струились поверх плаща чернее ночи, но все равно были темнее. Она смотрела куда-то глубоко внутрь нее, сквозь пелену невидящих глаз, в самые потаенные уголки души, единственного живого, что в ней осталось. Живого? Спорный вопрос, бывает ли смерть души? Это, должно быть, самое жестокое наказание за какие-то непростительные ни Богу, ни Дьяволу грехи.
– Ну же, чего разлеглась, вставай, нас уже ждут, – леденящим спокойным голосом проговорила сущность.
– Я что, умерла? Ты, вы смерть? Я попала в... где мы вообще? – запинаясь, пробормотала рыжая.
– Ну, почти все угадала, – иронично улыбнулась Смерть. – Мы пока что нигде. Это мое царство, оно не имеет названия. Это не Рай и не Ад, и не Чистилище. Мы находимся вне этого всего. А сейчас нам нужно просто пройти вон туда, – Смерть махнула рукой в сторону, и из белого тумана начали проясняться окрестности.
Девушка только сейчас смогла осмотреться. Мелкая, редкая сизо-серебристая трава проглядывала через прозрачную материю. Казалось, тут можно провалиться. Но это глубокое невесомое нечто плотно держало их, не давая сгинуть в пучине прозрачного нечто или оступиться. В воздухе пахло горьким медом и вереском. От ароматов немного кружилась голова. Туман уходил, растворялся в пространстве. Чуть поодаль были накрыты дубовые столы, можно было рассмотреть людей, сидящих за ними. Мужчины и женщины, ничего примечательного. И только новая спутница томно вздохнула.
– Афра, вставай. Видишь эти столы? Там собрались люди, они такие же, как ты, у вас с ними есть одна незримая, тонкая красная нить, которая переплела ваши судьбы. Нить, которую неосознанно плели вы сами. И теперь ваше место здесь, пускай ненадолго, но вы сможете насладиться моим гостеприимством, вересковым медом и пустошами, которые так благотворно влияют на проведение бесконечности в размышлениях. Это мое любимое место во всем пространстве, Афра, – Смерть умиротворенно улыбалась, словно это ее самая сердечная собеседница.
– Но как это произошло? Я вообще не помню, кто и почему меня убил. Что я сделала? Кто эти люди? Причем тут к ним я, когда я совсем их не знаю? У меня еще столько дел, можно мне назад, я не хочу умирать! Что теперь будет? – истерически, срывая голос, прокричала девушка.
– Не сотрясай воздух напрасно, не поможет. Ты мертва, иди туда к столам и жди. Когда придет время, я вернусь за вами и проведу в одно место, где вы получите ответы на все ваши вопросы. Там же и определиться ваше положение на пару следующих вечностей. А теперь прости, но меня ждет алкоголичка из Минска, ее наконец-то сбила машина, – с холодной улыбкой сказала Смерть и, вскинув руки, растворилась в пространстве, как раньше туман, окутывавший загадочные пустоши.
Девушка поднялась на ноги и направилась к столам, где сидели незнакомцы. Они тоже ничего не знали, одни вопросы, ни одного ответа. Человеку не всегда положено много знать. Часто мы умираем в неведении того, за что вообще это все выпало на наши плечи. Они сидели молча, лишенные воспоминаний, имен, индивидуальностей. Только на их кружках, до верху наполненных вересковым медом и никогда не пустеющих, были высечены номера. Так они и звали друг друга: один, два, три...
Там не было счета времени. Они не чувствовали холода могильного ветерка, гуляющего этими пустошами не одну вечность. Не знали, сколько еще ждать и как долго они там пробыли. Смерть сказала ждать, значит, будем ждать. Мы все.
***
Инга стояла рядом со столом на колесиках, обшитым старой клеенкой. Она наблюдала, как жизнь с каждой каплей крови выходила из ее будущего материала. Девушка, лежавшая на столе, была белее картонного холста. Большая игла торчала из ее вены в предплечье, и кровь довольно быстро стекала в ржавое ведро, стоящее на полу. Инга готова была поклясться, что видела, как с последней каплей изо рта девушки вылетела едва различимая серебристая дымка, рассеявшаяся в воздухе.
– Ну вот, дорогая, можно начинать. Я же говорила, что успею к воскресенью, – проговорила Инга, поглаживая огненные волосы.
У нее было всего три часа на подготовку, пока не началось разложение. Уже наметанным глазом и твердой рукой она разложила на маленьком столике рядом с собой все необходимое. Ведро, новое, блестящее, как копеечка, источало головокружительный запах формалина. Многоразовые большие стеклянные шприцы поблескивали в свете ультрафиолетовых ламп. Длинные сменные иглы, слегка проржавевшие, но острые, как рога самого Дьявола, лежали рядом. В воздухе витали душные спертые ароматы нагоняющего слезу формалина, евшего глаза спирта и металлический запах свежей крови, от которой еще шел пар.
– Видишь, какая ты красивая, когда обескровлена. Не будет никаких трупных пятен, просвечивающих сквозь тонкий слой облагораживающего гипса. Белоснежная и прекрасная. Аристократическая бледность. Такая чистая, невинная, как будто того пыла, ража и ночных похождений никогда и не было. Людей портит дурная кровь. Теперь ты, как кусок белого мрамора, большой, цельный, но уже с намеченным планом работ. Я сделаю тебя бессмертной. Я же обещала тебе вознаграждение, а что может быть ценнее бессмертия, а, Афродита?
Инга выбрала самую длинную иглу и насадила канюлю на шприц. Методично, отработано и быстро принялась набирать в него формалин.
– Тебя сейчас я вдоволь напою, за слоем слой, затем подкожно, я Афродите песню пропою, о том, как воскресать безбожно, – нараспев приговаривала Инга.
С небольшим усилием она ввела иглу девушке между ребер и, углубившись насколько было можно, принялась вводить формалин. Минута за минутой, она делала быстрые проколы и послойно заливала жидкость, окутывающую органы и препятствующую разложению. Точными, четкими движениями. Она уже не замечала характерного звука лопающихся хрящей или рвущихся нитями мышц. Тут главное успеть вовремя.
С полчаса спустя рыжеволосая девушка на обитом клеенкой столе была вся в проколах. Из некоторых еще сочилась бесцветная жидкость. Едкий запах, казалось, заполнил собой каждый уголок комнаты в подвале дома Инги.
– Не волнуйся, дорогая, ты же у меня такая красивая, эти дырочки тебя совсем не портят, я тебя так загримирую, что их никто и не увидит. Ты будешь самая очаровательная на приеме, все будут смотреть только на тебя, – ласково сказала Инга, заплетая волосы девушки в тугой хвост и прикрепляя к самодельному подъемнику. Спасибо, Славик, вот уж доброй души человек, всегда по хозяйству поможет. Да и туповат, не задает лишних вопросов, надо, значит надо.
Инга подошла к остову установки и нажала на кнопку. Со скрипом и звуком крутящихся несмазанных металлических частей цепь стала подниматься вверх, натягиваться. Вместе с ней поднималось и бескровное, исколотое тело.
– Вот видишь, Афрочка, я же говорила, хорошие у тебя волосы, густые, крепкие, вон как хорошо твой вес выдерживают, – прошипела Инга.
Нажатие другой кнопки остановило процесс, когда Афродита уже висела над полом, и прозрачная жидкость стекала из многочисленных отверстий, устремляясь к сливу. Ай да Славик, ай да молодец. Ну конечно, я тут просто разделываю животных на мясо. Нет, ну а что, не правда, скажите? Инга нажала узловатым артритным пальцем на другую кнопку, и тело, подвешенное за волосы, колыхаясь на цепи, уехало по проложенной на потолке «рельсе» в соседнее помещение.
Эта комнатка была совсем маленькой, буквально два на два метра. Посередине стояла большая ванна, источавшая пары ароматов формалина и спирта. Славунь, ну конечно, в ванну удобнее всего спускать кровь из поросят, ты же любишь кровяночку? Спасибо, дорогой, что установил, я тебя обязательно угощу!
Новым нажатием на пульте управления Инга опустила тело девушки в ванну. Жидкость покрывала ее с головой.
– Ну вот, а теперь еще и спа процедуры, все как ты любишь, милочка. Полежи тут до вечера, но не дольше, а то можем не успеть в сроки, ты же сама меня торопила. Съезжу-ка я в город за мешочком алебастра и мешочком гипса, а как вернусь, будем делать тебе маникюр, ты же помнишь, у настоящей Афродиты очень коротко стрижены ноготки, – прощебетала Инга, выключила свет и вышла из подвала.
***
Инга сидела у себя в подвале, размешивая в ведре гипсовый раствор. Такой красивый, молочно белый, а как ладно он ложится на окоченевшую кожу. Ровно-ровно, как всю жизнь и был на этом самом месте. Полы были начисто вымыты, ни кровинки, ни грязинки. Афродита висела над сливом, уже почти полностью высохшая. Аккуратные культи рук и ног были скрупулезно подшиты, суставы, по которым резала мастер, гладко отесаны.
– Вот видишь, Афрочка, как так и родилась, честно, это очень эстетично выглядит. А знали же античные скульпторы толк в красоте, черт их раздери, – усмехнулась Инга, аккуратно опуская тело кончиками культей на заготовленный заранее каменный куб. – Это будет нечто наподобие девушки, рожденной их камня. Я сделаю тут такие красивые волны, будто Зевс тебя не при помощи Геры сотворил, а из камня вытесал.
Инга шпателем наносила раствор на каменный куб и покрывала культи ног, чтобы смастерить подпору. Она с нескрываемым удовольствием вдыхала ароматы гипса и поглаживала тело Афродиты, нанося раствор на некогда прекрасные ножки.
– Вот так, чтобы ты четко стояла за свои убеждения, как раньше, помнишь? Такая дерзкая, пробивная, в каждую бочку затычка, все вертелась, крутилась. Хотелось подарить тебе сито и занять на пару дней. Все мы выживаем, как можем, но не у всех получается, Афрочка, – покачала головой Инга и, включив промышленные вентиляторы на противоположных друг другу стенах, отправилась снова к своему творению.
– Застывай, моя дорогая, помнишь, ты должна намертво стоять за свою правду, за желание укорениться в этой оболочке навечно, я же обещала тебе бессмертие, осталось тебе еще самую малость потрудиться, – прощебетала Инга, подвязывая культи рук девушки к цепи, чтобы они застыли так, как нужно. Тяжело работать с застывающим телом, благо, формалин помог. И конечно, отдельное спасибо Славику за отличные вентиляторы, ловко списанные им из цеха. Очень хорошие.
«Вот придешь сюда завтра, основание скульптурки-то подсохнет. И ручки застынут, как нужно. Завтра тяжелый день, твоей благодетели нужно отдохнуть, чтобы завтра снова вершить великие дела. Вы же должны понимать, что просто так ничего не происходит и каждый ваш вдох может кардинально менять судьбу. Через неделю вы можете ужинать в ресторане или рыться в мусорных баках, сидеть в салоне красоты на пиллинг-процедурах или ваше лицо могут в канаве обгладывать крысы. Каждый шаг, любой шаг. Не оступитесь. Завтра может быть уже поздно».
***
Тринадцать душ сидели в полной тишине, не зная счета времени, казалось, целую вечность. Не проронили ни слова, голоса стали постепенно пропадать, они чувствовали это и берегли их на всякий случай. Не все верили в Бога, не все в реинкарнацию, но для каждого было абсолютной неожиданностью то место, в котором они находились. У всех в мыслях крутился один вопрос – что будет дальше? Молчаливо буравили окрестности взглядом, время от времени попивая горький мед.
Откуда-то из пространства, так же, как в прошлый раз растворилась, теперь появилась Смерть. На белоснежном лице не читалось усталости или прилива сил, все тот же холод, спокойствие с толикой надменности и всевластия.
– Вот я и вернулась за вами, господа. Настал момент, когда вы поймете, кто вы и почему вас настигла та или иная участь, о которой вы не помните. Я могла бы и сама рассказать, но зачем, когда это сделает гораздо красноречивее моя далекая клиентка, с которой с глазу на глаз мне удастся поговорить ох как нескоро, – сказала Смерть, обводя присутствующих взглядом. Морозный отголосок ее дыхания окутывал дымкой устрашения тринадцать ежившихся душ, внимающих каждому ее слову. Вопросов от этого не стало меньше, а тот главный из них теперь колющимся колом засел на подкорках, внушая подобие страха.
Смерть вознесла руки вверх. Пустоши стал окутывать густой туман, клубящийся, обволакивающий все зримое и незримое. Души медленно растворялись в пространстве. Время остановилось. Смерть отправилась за ними, незримой, мертвенно белой рукой направляя их в путешествии к месту вынесения приговора.
Материализовались они в красивом, ярком и просторном зале, декорированном для проведения какого-то мероприятия. Тринадцать душ смотрели на тринадцать скульптур, которые распахнутыми глазами, мастерски вырезанными по тонкому слою гипса, смотрели на них. Каждый на себя.
Очень страшно увидеть свое тело со стороны. Это может означать ту самую точку невозврата. Мало кому удавалось договориться с высшими сущностями. Да и не всем захочется. Хотя гораздо страшнее так никогда и не узнать, кто же ты на самом деле и что произошло. Скитание, вечное скитание где-то между небом, землей и подземным миром достается тем, кто не заслужил ничего и не может считаться даже невинной жертвой. У каждого свои судьи и свой приговор, будь то болезнь, старческое увядание организма, кирпич из окна, нож в спину или несущаяся фура. Иногда от тебя зависит все, а порой вообще ничего. Где-то там, куда не в силах пробиться взгляд простого смертного, всем нам вынесен приговор.
Тринадцать душ замерли в обреченном молчании. Прибывающие люди проходили сквозь них, сквозь образ Смерти, неустанно следившей за своими подопечными. Оставалось только ждать, но разве мы знаем, чего именно?
***
«Вот, моя хорошая, осталось совсем чуть-чуть. Но самое важное. Глаза, они должны быть с поволокой печали и мудрости. Тонким лезвием я придам им живые очертания. Пусть каждая морщинка, начавшая прорезать кожу молодого личика, будет на своем законном месте. А эти губки, я накину на них шаль радости и грусти одновременно, обрамленных мудростью и смирением. О Боже, сколько в них женственности и женской судьбы. Настоящая Афродита».
Инга с трепетом и нежностью орудовала маленьким полотном лезвия по затвердевшему, но такому тонкому слою гипса, словно по звездной пыли, припорошенной поверх мертвого тела. Она увлеченно наносила последние штрихи, грузчики ведь уже на подходе. Инга самозабвенно напевала себе под нос песенку, крутящуюся в голове с тех пор, как она познакомилась со своим агентом:
– С волос обрезанных я приготовлю кисть, и разведу слезами пепел на палитре, из сердца кровью, что собрала в шприц, я напишу улыбку мертвой Афродиты…
***
Толпа людей оживленно переговаривалась. Ценители прекрасного то и дело сновали между скульптурами, фотографировали, шумели, делали какие-то записи в ежедневниках. Славик стоял поодаль от всей этой кутерьмы в углу, около ломившегося от яств стола, наминая тарталетки с икрой. В противоположном углу все уже было готово для начала аукциона. Стрелки часов подбегали к полудню. В воздухе зависла атмосфера напряженного ажиотажа. Всем не терпелось услышать самого мастера, еще не известного широким массам, и услышать как можно больше о скульптурах на давно всем известную тему. Как же удалось вдохнуть в них столько жизни?
Славик подливал себе виски в бокал и обдумывал поздравительную речь. Оделся он прилично, даже стрелочки на брюках выгладил сам, и что с того, что они неровные, зато увидит Инга домовитого да хозяйственного мужика, а там вдруг и порох в пороховницах не отсырел. Нужно брать, пока другие не расхватали.
Входная дверь зала распахнулась, и вошла Инга. Толпа в момент стихла и чинно зааплодировала мастеру, осматривая ее чуть ли не тщательнее, чем скульптуры. На женщине был строгий брючный костюм, волосы стянуты в пучок, украшенный сдержанной заколкой с зелеными камушками в тон гарнитуру из колье и кольца. Она вышла в центр зала, едва сдерживая радость. Наконец-то, вот оно, признание, вот то, чего ей так не хватало все эти пятьдесят пять лет жизни!
– Добрый день, уважаемые гости! Я рада приветствовать вас всех в этом уютном зале на презентации моего первого цикла скульптур. Вы, я вижу, успели уже с ними немножечко ознакомиться. К сожалению, мой агент где-то задерживается, поэтому я сама проведу небольшой экскурс по моим скромным творениям, – с радушной, гостеприимной улыбкой говорила Инга.
– Инга Адольфовна, простите, – протараторила девушка, подбираясь к ней с микрофоном, за ней неустанно следовал тучный оператор. – Я Ольга Романская с местного телеканала. Сегодня знаменательный день для вас, скажите, пожалуйста, нам и всем телезрителям, возможно, будущим ценителям такого зрелого, но безумно талантливого скульптора, как вы, как называется ваш цикл работ и как вам удалось достичь такой детальности, они как живые! – тараторила худенькая репортерша.
Инга аж зарделась. Вот уж Афрочка, вот умница, и репортеров вытащила из офисов, и толстосумы подсчитывают деньги для скорых торгов, а сколько юных лиц. Все-таки правильно я сделала ей такой бесценный подарок!
– Оленька, добрый день. Я очень долго наблюдала за жителями нашего прекрасного городка, зарисовывала, записывала, анализировала, ища вдохновение и материалы для своих работ. Долгие и долгие годы. Вот, наконец, я рада представить вам свой первый, но, надеюсь, не последний цикл, который я назвала, в виду того, что все скульптуры очень реалистично получились, «Мой кровавый пантеон». Когда я работала, то буквально ощущала, какие они живые, настоящие, будто теплые, сейчас распахнут свои глаза и сделают первый вдох.
Инга принялась за презентацию своих работ. Гости и репортерша Оленька, сразу вызвавшая у скульпторши идею для следующего цикла, заворожено слушали. Тринадцать душ, занесенных Смертью, во главе с бледной дамой в черном капюшоне впитывали каждое слово, съеживаясь в маленькие комочки. Это не может быть правдой. Мы не такие! Мы просто жили так, как нам нравилось, делали то, что хотелось. Так нельзя! Нельзя!!!
– Это номер один. Знакомьтесь, повелитель неба, грома и молний Зевс. Циничен, пробивался к своей цели через реки крови, не пощадив того, кто дал ему жизнь. Он жил в роскоши, почитаемый всеми, имел власть, авторитет, его боялись и уважали. Подношения, дары он принимал, как должное, свысока смотрел на окружение и не считал людей за что-то достойное, это так, грязь из-под ногтей. Кровавый правитель своей вотчины. Его сгубила власть, гордыня и тщеславие. Как я люблю говорить, все проблемы Олимпа и Древней Греции еще и от того, что Зевс не умел контролировать молнию у себя в штанах.
Номер Один смотрел на свое тело, сильное, статное, он когда-то был явно не последним человеком. В мыслях сразу же всплыли картины роскошной жизни: шикарные женщины, лучшая еда, элитные напитки, кровопускание неверным, уничтожение конкурентов, власть. Его душа начала медленно растворяться в воздухе, в ушах уже кричали души убиенных им людей. Они ждали его в Аду с раскаленными жердями и плетями, чтобы стегать следующие четыре вечности.
– Это номер два. Рада представить вам – Гера. Ревнивая, строптивая, но прекрасная. Дьявольски красива своим шармом. Ревностно охраняла семейный очаг. Не признавала соперниц, всячески мстила любовницам своего не очень-то благоверного. Насылала на них страшные козни. Не щадила внебрачных детей. На что только не идут женщины, чтобы сохранить давно потухающий и увядающий семейный очаг, который, оказывается, давно уже заброшен и никому не нужен.
Номер Два с содроганием смотрела на свои волевые плечи, нежные руки и гордый профиль. Голоса кричащих женщин, умирающих от ядов, заставлявших кровоточить каждую клеточку тела и умирать медленно, в муках, раздирали ее душу. Плач маленьких детей, хриплый и утихающий при погружении в реки, где она давала им последнее пристанище, заставляли кровавые слезы литься из глаз разрывавшейся души. Все для семейного счастья. Любой ценой! Она медленно растворялась в воздухе, уносимая в Ад, где ее уже ждали зубастые младенцы с острыми клыками и река раскаленной лавы. Трепетать и задыхаться, истекать кровью от укусов и воскресать снова и снова, девять следующих вечностей.
– Рада представить вам – Посейдон, номер три. Волевой и жестокий владыка. Владелец несметных сокровищ, отвоеванных в кровавых битвах и ревностно охраняемых им. Властный, несокрушимый, любвеобильный. Четыре супруги, множество возлюбленных, бессчетное количество детей. Каждый из них нашел свое пристанище в его бескрайних владениях.
Номер Три округлившимися от страха глазами смотрел на себя со стороны. Статный, волевой, в каждом изгибе тела читалось бесконечность амбиций, сладострастие, власть, любовь к богатству. Перед глазами проплывали бессчетные особняки с элитной обстановкой, в каждом из которых прекрасная женщина в дорогих мехах и звонкий детский смех. Мелькали мертвые глаза и струйки крови из пулевых ран тех, кого ему пришлось убрать, чтобы добиться этого. Испепеляющие взгляды отвергнутых любовниц. Он растворялся в воздухе, летя туда, где его ждут невинно убитые мужчины с шипастыми битами, сочащимися ядом, отвергнутые женщины с острыми когтями и маленькие дети, которые три вечности подряд будут кричать ему в самые уши «Где наш папа?»
– А это, дорогие гости, номер четыре. Аид, бог подземного Царства Мертвых. Владелец несметных подземных богатств, бог плодородия, дарующий урожай из недр земли. Строгий каратель, он забирал в свое царство души умерших и сам решал участь каждого из них. Его имя боялись произнести вслух.
Номер Четыре смотрел на себя и ужасался. В мыслях мелькали его многочисленные походы на кладбища, обряды, разорения могил с целью наживы. Он считал себя справедливым карателем и лишал жизни тех, кто, по его мнению, ее не заслуживает, принося их души посредством черных ритуалов в жертву самому Дьяволу. Ему не удалось его задобрить. Душа медленно растворялась в пространстве. В Аду его поджидали бесы, точа свои ржавые кинжалы. Они будут резать по его телу карманы из его же кожи и закладывать туда раскаленные слитки золота, вырезать на нем пентаграммы, а огненные церберы, вызванные бесами, разорвут его тело снова и снова десять вечностей кряду.
– Номер пять, это скульптура Ареса, бога кровопролитных и несправедливых войн. Вероломный, хитрый, коварный. Война ради самой войны, он, как дикий волк, почувствовал однажды вкус крови и не смог остановиться. Этот блеск тигриных глаз и хищный оскал могут говорить за меня бесконечно.
Номер Пять смотрел на себя, съедаемый звуком ножей, входящих в плоть по самую рукоятку, предсмертных хрипов и мольбы его жертв. Разжигал конфликты, заставляя идти брата на брата из-за якобы существующего противоречия. Упивался самозабвенным последним словам жертв, умирающих у него на руках. Он неистово кричал, растворяясь в воздухе, по дороге в Ад, где его ждут души убитых им людей. Они будут резать его теми самыми ножами, лишившими их жизни, резать на лоскуты, как свежину, тонкими ломтиками, и упиваться его криками, как он когда-то их, двенадцать вечностей подряд.
– Шестой номер, господа, это моя любимая скульптура. Я называю ее – улыбка мертвой Афродиты. Красота, любовь, вечная и прекрасная. Она как воплощение настоящей женщины. Грустная, но не унывавшая, красивая, но печальная. Безжалостна к тем, кто отвергает любовь. Женское коварство и мстительность, граничащие с молодостью, вечной красотой. Такая живая, настоящая и прекрасная.
Номер Шесть сквозь слезы смотрела на себя и шептала слова прощения своему жениху. В день их свадьбы он обвенчался с другой женщиной, покинув Афродиту. До сих пор в ушах звенели крики этой несчастной и ее возлюбленного, когда она сожгла их заживо на брачном ложе. А как же Афрочка тогда смеялась. Она растворялась в воздухе по пути туда, где пара влюбленных будет лить на нее жидкий огонь и рвать сердце поцелуями три вечности кряду.
Один за другим все тринадцать душ отправлялись в Ад, где их поджидали заслуженные наказания. Смерть удовлетворенно подмигнула Инге и ушла на вересковые пустоши.
Скульпторша, выступавшая в роли праведной карающей руки высших сил, успешно продала все свои скульптуры. Но она не успела насладиться роскошной жизнью с мастером на все руки Славиком в новом коттедже. Один из покупателей случайно уронил скульптуру при перевозке. Дурная слава о серии убийств женщиной средних лет была предана огласке. Так же быстро, как Инга все получила, она это и потеряла. Славик стал подрабатывать на посылках у другой женщины средних лет. Ингу признали невменяемой и упрятали в скорбный дом, доживать остаток дней. Когда она его покинет, в Аду будут ждать ее души убитых ею людей, готовые рвать ее в клочья.
Все циклично. Благими намерениями устлана дорога в Ад. Даже если вы думаете, что живете правильно, наказываете тех, кто этого заслужил, делаете то, что считаете нужным, не расслабляйтесь. Час расплаты придет за каждым из нас. И по деяниям нашим воздастся.
Александр Гирька
Живет в Краснодаре.
До пятнадцати лет прожил на Украине, в городке Умань. Затем родители приняли решение переехать на родину отца – Кубань, где обосновались в многострадальном Крымске (в то время – симпатичном, не обещающем никаких бед городке). Там и произошло знакомство автора с мэтрами жанра ужасов – Стивеном Кингом, Брэмом Стокером, Эдгаром Алланом По, Амброзом Бирсом.
«Туманные осенние ночи и воображение захватили меня навсегда, – вспоминает Александр. – Основная тема, рассматриваемая мной в произведениях – поведение людей, попавших в мистические, зловещие ситуации. Или ситуации, кажущиеся мистическими...»
Автор имеет опыт публикаций в местной прессе: лирическая поэзия и несколько социальных статей.
Жизненное кредо: Мы живем во тьме, в то время как все думают, что кругом свет.
Посмотри в окно
Игорь Рябцев, закоренелый любитель дешевизны, даже представить не мог, когда приехал с женой и детьми в курортный поселок, что на побережье в сезон бывает НАСТОЛЬКО бюджетное жилье.
– Двести рублей? Я не ослышался? – переспросил он администраторшу – пожилую даму совдеповской закваски.
– Именно так! – подтвердила женщина без тени улыбки на лице. – По двести со взрослых, дети – в подарок... Разумеется, вам! В номере – холодильник и кондиционер. Удобства – на территории базы... Так будете брать?
Они согласились не раздумывая. «Лесное царство» находилось в горном участке поселка. Домик, который они сняли на несколько дней, спрятался в самой верхней части базы. Когда они, уже с ключами от номера, подъехали на машине к домику, оказалось, что это древняя деревянная постройка, стены которой не красились, возможно, со времен развала СССР. Дом был в два этажа, со множеством номеров, двумя верандами – верхней и нижней. При взгляде на этого старичка, окруженного корявымми горными соснами, создавалось впечатление, что строением совсем не занимаются. Уж как-то подозрительно для базы отдыха.
– Замечательно... – подытожила Оля, когда увидела холодильник. Маленький, ржавый, на сырых досках вместо ножек, он был не менее совдеповский, чем бабушка-администратор.
Игорь обнял жену и доверительно заметил:
– Дорогая! Две сотни... Мы же не покупаем эту развалюху. Я словно в прошлое попал...
– А как тебе этот монстр из прошлого? – Оля указала на кондиционер – огромного доисторического динозавра, занимающего большую часть окна. Вместо облицовочной решетки – радиатор охладителя, заросший, точно мхом, густой паутиной.
– Кажется, мы первые люди в этом доме за десять лет... – сказал Игорь, распахивая окна.
– Обживаетесь? – спросила девушка, появившаяся на пороге. – Вам повезло, этот номер единственный, состоящий из двух комнат. Остальные в этом корпусе – однокомнатные. Я принесла смену белья на кровати. Туалет – прямо по аллейке. Умывальник там же. Маленькая просьба – воду экономьте, она у нас привозная.
– Не беспокойтесь, я люблю экономить! – уверил ее Игорь. – Подскажите, здесь так много пыли...
– Мы убираем во всех номерах. Просто в этом году погода дождливая, постояльцев было мало. Вы первые, кто занял этот номер после зимы... Зато корпус – полностью ваш! Приятного отдыха!
Девушка развернулась и ушла.
– Тебе не показалось, что она отмазалась? – сказала Оля, разгребая сумку с едой. Девочки уже захныкали голодными голосами после долгой дороги.
– Я думаю, хозяин базы специально держит дешевый дом, чтобы увеличить количество клиентов. Естественно, они уделяют меньше внимания таким местам, это же не VIP... Но тут довольно мило, ты не находишь? За домом – лес, отдыхающие не снуют под окнами... За две сотни сейчас и автокемпинг не снимешь...
– Если Настя ночью обкакается, придется далековато бежать к умывальнику!
– Милая! Как всегда, это сделаю я. Так что можешь не беспокоиться!
Море оказалось прекрасным. Полный штиль. Вода немного прохладная, но без повода для расстройства. Дочки не хотели выходить на берег, приходилось либо ругать их, либо завлекать сладостями.
День тянулся долго, но как-то быстро закончился. Вечером, когда оранжевое солнце садилось прямо в море, они прогулялись по набережной, посидели в одном из кафе. Дети отведали мороженного, родители выпили пива. К пиву ничего не брали. Все было предельно бюджетно. Игорь был экономен даже на отдыхе.
На выходе из кафе к ним пристал пожилой мужчина, местный таксист.
– Куда поедем?
– Спасибо, мы уже на месте! – сказал Игорь.
– Если что, ребята, обращайтесь! – крикнул он вслед. – Я тут всех знаю!
Девочек, уставших после моря, уложили довольно быстро. Вторая комната, в которой и был кондиционер, помогла родителям уединиться. Все это напомнило Игорю студенчество, когда неважно было, в какой обстановке проводишь ночь с девушкой...
Шел двенадцатый час, и они вдвоем, не включая света, вышли на веранду, чтобы вдохнуть ночного воздуха и выпить по бутылке пива, упаковку которого купили по дороге в гипермаркете с хорошей скидкой. Стояла тихая летняя ночь без звезд и луны. Где-то внизу, около моря, звучала веселая мелодия из прибрежного кафе. Наверху же, напротив, стояла первозданная тишина, заполняемая лишь трелью цикад. В кронах деревьев гулял полночный бриз. Игорю захотелось романтики, и он потащил Олю на верхнюю веранду. В аллее светило несколько фонарей, которых хватило, чтобы не упасть со ступенек, глухо поскрипывающих под ногами.
Верхняя веранда оказалась широкой, с рядом одинаковых дверей по стене и деревянным поручнем у края. Она открыла по-настоящему романтический вид, где среди корявых силуэтов деревьев были видны огни набережной с разноцветными вывесками кафе и кораблей на рейде в темном море, блиставших не хуже кафе.
Делая глотки пива из бутылок, они целовались, глядя на далекие огни. Это был мир ночной тьмы и треска цикад, не унимающихся ни на минуту.
– Мы в раю, милая, – говорил Игорь, обнимая жену одной рукой.
– Я тебя люблю... – призналась Оля, благодарная мужу за отдых у моря.
Они спали в разных комнатах. Оля с дочками – в одной, Игорь в одиночестве – в соседней. Стояла душная ночь, и он включил кондиционер. Это шумное создание работало до утра, но почти не дало холода. Сквозь сон Игорь будто слышал шум огромного водопада, от которого под утро начала болеть голова. Возможно, голова заболела не от шума, а от той пыли, которую поднял кондиционер. Или от того, что приснилось ему во время шума. Что-то неприятное. Или зловещее... И этот монотонный гул...
– Ты слышал ночью? – спросила Оля, когда он, чувствуя себя разбитым, вышел из комнаты.
– Как гудит кондиционер? Это какой-то монстр...
– Да нет же! В потолке... Кто-то скреб всю ночь... Какой-то зверь... Крак-крак-крак, по дереву... Я не выспалась совсем!
– Не знаю. Может, там белка живет?
– Игорь! Оно разбудило Настю! А я вообще не спала!
Он поднялся на верхнюю веранду. Раннее утро. Низкое солнце скрыто молочным туманом, как и часть моря. Поселок молчит. Что искать? Возможно, это зверушка пробралась на чердак и теперь не может найти выход. Это ведь дом, а не коробка спичек.
Почесывая голый живот, Игорь окинул взглядом ветхое здание. Четыре белых двери вдоль веранды. На одной из стен, около третьей двери, накарябана какая-то надпись. Он подошел поближе – «Посмотри в окно». Вырезано острым предметом прямо на шелушащейся синей краске, поблекшей от времени. Для чего? Точно какой-то постоялец баловался.
«Посмотри в окно»...
Игорь пожал плечами, подошел к окну и заглянул. Полутьма однокомнатного номера. Такого же пыльного, как и их номер. Маленький древний холодильник, две кровати... Игорь похолодел. На одной из кроватей лежал человек. Мужчина, лицом вниз.
Игорь отпрянул от окна. Сердце колотилось, точно испуганная птичка в клетке. Но чего он испугался? Просто он считал, что они одни в этом корпусе. Игорь глубоко вдохнул и еще раз подошел к окну. Холодильник, кровати... Пустая комната. Спрятаться негде, если только под кроватью. Холод волнами гулял по спине...
– Я вас уверяю, что кроме вас в корпусе нет никого! – монотонно и убедительно проговорила администратор. – Скажу больше! Комната, о которой вы говорите, заколочена, ключа нет. Там была проблема с крышей, вечно подтекает, поэтому комнату запечатали. Так что отдыхайте спокойно. И пейте поменьше пива! В сезон они обязательно подмешивают в него всякую ерунду.
– А как же зверушка, которая скребла всю ночь? – недовольно спросила Оля, держа на руках Настю.
– Будет мешать – сообщите. Я вызову нашего слесаря, он разберется!
– Что-то меня начинает напрягать их отношение к нам, – сказала Оля, когда они лежали на пляже.
– Да, пожалуй... – задумчиво проговорил Игорь. Из головы не выходил образ темной фигуры на кровати. В рациональном сознании, привыкшем все взвешивать и анализировать, не было ни одного ответа. Какое-то наваждение.
Он угрюмо наблюдал за волнистой гладью моря. Под облачным небосводом вода имела неприятный свинцовый оттенок. Казалось, что это и не вода вовсе, а какая-то ядовитая ртуть, на поверхности которой копошатся тонущие люди.
Игорь проснулся очень рано. Сонное утро больше напоминало осень, когда чередой идут туманные дожди, холодные и гнетущие. За окном со старой пыльной шторой нависал серый туман. Но разбудило его не это.
Шаги наверху... Быстрые, нервные шаги по дощатым полам верхнего этажа... Кто-то там, сверху, в этот рассветный час быстро вышагивал туда-сюда, точно ждал чего-то. Вперед-назад... Иногда был слышен посторонний звук, как если бы переставляли стул... Жуткие звуки с верхнего этажа, на котором никто не жил.
Игорь лежал в кровати, укрывшись до глаз простыней. Сердце колотилось загнанным зверем, слух обострился до максимума. Он слышал каждый шаг. Эта нервная ходьба... Это раннее безумие...
Ольга ничего не слышала кроме того, что младшая во сне нервно ворочалась. В пять утра, когда Игорь услышал шаги, жена спала мирно и сладко.
– Игорь, – сказала она, – хватит спать в одиночку... Может, у тебя подушка неудобная?
Игорь нервно хмыкнул, поддерживая шутку жены. В душе по-прежнему был холод. Он, как ребенок, не мог отпустить этот утренний страх. Как не смог утром подняться на верхнюю веранду.
После завтрака они совершали обычный поход на пляж. Игорь нес сумки с едой и полотенцами плюс Настю, Ольга – барсетку с кремами. Походы к пляжу проходили по крутому склону, что при наличии сумок и двухлетнего ребенка на плечах не доставляло особого удовольствия. Но все делалось ради отдыха, ради нескольких дней у мирно искрящегося моря. И все делалось по самой низкой цене, по самой бюджетной, без излишеств. Так совершалось всегда. Это был его азарт, его уклад.
Однажды один из его друзей по институту, из тех, кто к своим тридцати годам сумел пересесть со старенькой «девяточки» на навороченный джип, во время очередной встречи язвительно заметил: «По всему видно, Рябцев, что ты – жмот. Зарабатываешь мало, да еще и экономишь... Даже одет, как жмот!» Игорь тогда нашел, чем ответить на обидную шутку, обозначив жмотами богатеев, которые, экономя на зарплате работников своих предприятий, наживают миллионы. От услышанного ехидство институтского друга поубавилось.
Но вот теперь получалось так, что он и впрямь зажмотил денег на хороший отдых, нашел по интернету супер-эконом, да еще с подвохом. Хорошо, что Оля пока молчала по этому вопросу, но долго ли...
При наличии двух детей они с женой плавали за буйки только по одиночке. Так же и в этот раз Игорь отплыл подальше и лег на спину, оглянувшись на береговую полосу. Издали поселок представлялся муравьиным ульем. За полосой пляжа, кафешками и магазинами на лесистых склонах виднелись крыши отелей и баз отдыха. На одной из горок, среди дубов, сосен и платанов, скрывался и их ветхий корпус. Странно, но Игорю вообразилось, что даже на расстоянии дом излучает нечто неприятное, как если бы в нем был источник психологического оружия. Игорь чувствовал, но... его ум был чересчур рационален для каких-либо мистических субстанций.
Тем не менее, он все же попытался внести хоть какую-то ясность в странные события, когда заговорил с таксистом. Игорь брел с пляжа в один из продуктовых магазинов, когда увидел пожилого шоферюгу на проезжей части, рядом со своим авто. Таксист явно ждал какого-нибудь прохвоста.
– Несколько дней назад вы сказали, что знаете тут всех... – растерянно улыбаясь, начал Игорь.
– Куда едем? – по-свойски спросил пожилой мужчина, указывая на свою машину.
– У нас тут возникла маленькая проблемка, – гнул Игорь свою линию.
– Знаете ли, я всего-лишь извозчик, и количество масла на моих бутербродах зависит от количества людей, которых я отвезу за смену. От разговоров в кармане не прибавится.
– Мы остановились в «Лесном царстве», в шестом корпусе...
Мужчина открыл рот, чтобы возразить, но не произнес ни звука, лишь смерил Игоря оценивающим взглядом.
– В таком случае, – сказал он, – предлагаю купить мне чашку кофе в этом кафе. Думаю, кое-что я все же расскажу.
– Шестой корпус «Лесного царства» прославился в девяносто девятом, когда в нем поселился Штамов Сергей Иванович. Не помните такого? – начал пожилой господин, закурив сигарету. – И не удивительно, что не помните. Про Штамова даже СМИ промолчали, хотя какой мог быть материал!
– И чем же он отличился, этот Штамов?
– Восемь человек порешил, – мужчина сделал очередную затяжку. – Из них была одна баба, милиционерша, сыщик! Ловила на живца... Хе-хе-хе... Знаете ли, есть такие бабы, думают, что они самые умные! Штамов растянул ее кишки на дереве, как новогоднюю гирлянду. Но это не в отместку, а просто он со всеми убитыми так поступал. Устраивал арт-хаус из внутренностей. Милиция холодела от его «творений», уж будьте уверены. Он был маньяком.
– И он жил в шестом корпусе? – прошептал Игорь.
– На верхнем этаже. Приехал на отдых из какого-то северного города. Кажется, там себя так буйно не вел. Чтоб за месяц восемь человек... Да! И самое главное – милиция поймать его не смогла. Он сдружился с каким-то отдыхающим, который его потом сдал. Но только поздно было – Штамов вскрыл себе вены в собственном номере. Остался безнаказанным... Правда, говорят, умер как-то странно, будто своей кровью на полу начертил фигуры – круги, ромбы, и в них разлегся. Какой-то чертовщиной увлекался. Совсем у него крыша съехала. Хотя... Ведь видел я его, Штамова этого. Непримечательный был мужик, интеллигентный...
– Да, но почему же администрация умалчивает об этом, когда предоставляет номера в шестом корпусе?! – возмутился Игорь.
– Ну а как им еще быть? – пожал плечами мужчина. – Благо, что в комнате Штамова никого не селят. А так... Наш бизнес – летний, деньги всем нужны. А то, что было, пусть об этом историки судачат. Только уж если будете ругаться с администрацией, меня не сдавайте. Поселок у нас маленький...
Так уж вышло, что ругаться Игорь не стал. Он был ошарашен рассказом таксиста. Обескуражен поведением администрации базы. Он был сбит с толку... Он напился. Он просто пошел в бар и напился. Точнее, он хотел выпить пару рюмок, но нервное напряжение... Он не заметил, как надрался.
Был вечер, солнце село. Оля в номере укладывала детей, звонила ему несколько раз по сотовому. Он сказал, что собирается подниматься с пляжа на базу, но вернулся лишь в двенадцатом часу, еле волоча непослушные ноги. В голове наворачивали свои неприятные круги спиртное и куча мыслей о странном человеке, который убивал людей и сам уже давно был мертв, но все же давал о себе знать.
– Игорь! Что это значит? Я вся изнервничалась!
Оля стояла на веранде перед номером в свете желтой лампочки.
– Прости, любима-я, я сам из-неври...чался... – промямлил он. – Но я знаю, что нам нужно... Я покажу этому ублюдку...
– Куда ты, Игорь? Хочешь свалиться?
Он словно ничего не слышал. Кроме того, как цикады трещали неестественно громко в эту темную ночь. Неведомая сила тащила его на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице. Он был уверен, что докажет себе всю чушь происходящего в этом доме. Он был уверен в этом.
«Посмотри в окно».
– Я посмотрю! – пробасил Игорь, шаря рукой по стене с дурацкой надписью и двигаясь в направлении нужной двери. – Я обязательно загляну, ублюдок! Нравилось людей убивать? Гниешь в могиле!
Нужная дверь. Рядом – темное окно. Загляни – не увидишь и ближайших вещей.
– Ублюдок! – повторил Игорь и шарахнул кулаком по дощатой двери. Всю силу вложил. И тут же следом, по инерции полетел в комнату. От удара дверь волшебным образом распахнулась, хотя администраторша ведь утверждала, что дверь заколочена наглухо! Краем сознания Игорь начал понимать, происходит что-то недоброе, но алкоголь был сильнее голоса разума. Игорь настойчиво ввалился в загадочную комнату.
– Игорь! Куда ты? – забеспокоилась жена, увидев, что он исчез в темном квадрате проема. Он не услышал.
Глаза быстро привыкли к темноте. Игорь вдруг ощутил – в комнате что-то происходит. Закружилась голова, стены будто поплыли, расширяя темное пространство, кровати и маленький холодильник куда-то поехали, отдаляясь от него. Под ногами появился искристый зеленоватый свет, выявивший нарисованные на полу круги и прямые линии, орнамент из замысловатых фигур. Все это мерцало вокруг него... Он был внутри этого!
Тут появился неприятный звук – треск стекла, точно по нему вели стеклорезом или камнем. Звук шел от одной из стен, той, где висело зеркало. Игорь обратил внимание, что зеркало как бы увеличилось в размерах и выдувалось внутрь комнаты, как мыльный пузырь. Оно трещало, готовое лопнуть в любой момент. Внутри этой субстанции мелькала неясная тень, металась, подобно морской змее в аквариуме. Игорь похолодел. Теперь он был трезвее трезвого и глаза его наполнились безграничным ужасом. В них отсвечивал зеленый огонь, набирающий силу...
Когда Игорь пришел в себя, оказалось, что он лежит на асфальте перед своим номером и над ним склонилась Оля.
– Игорь... Игорь, ты жив? – повторяла она.
– Что случилось? – спросил он.
– Слава богу! – выдохнула Оля. – Ты вдруг свалился с верхней террасы... Я думала, ты разбился. Что произошло, милый?
– Я не знаю... Не помню... Этот свет... Не помню! Мы должны уехать отсюда, Оля! Прямо сейчас, слышишь?
– Я не понимаю...
– Прямо сейчас. Ты поведешь! Перенесем девочек в машину и собираем вещи. Это очень плохое место...
Он вскочил. Заныли ушибленные бок и нога, но он не обращал внимания.
– Собирай вещи! – приказал он.
Вошел в комнату, где спали дети, аккуратно поднял на руки Настю и проследовал с ней в машину, открыл дверь и сел на заднее сиденье. Настя заворочалась, и Игорь принялся укачивать ее. Затем он обнаружил, что открытая дверь машины с тонированным стеклом проецирует изображение террасы второго этажа с темным квадратом открытой двери. Игорь настороженно пригляделся. Ему показалось, что от темного проема в отражении отделилась другая тень, человеческая, и начала приближаться. Игорь закрыл глаза и мотнул головой, отгоняя видение. Тень исчезла. Настя заворочалась и начала хныкать. Она прямо-таки занервничала во сне, размахивая ручками, точно защищаясь от чего-то. Игорь принялся успокаивать ее, не понимая, что происходит. Теперь уже он не увидел, что зловещая тень мелькнула в отражении совсем рядом с машиной...
Во втором часу после полуночи в каморку смотрителя Ани Мурашовой, дежурившей в эту ночь в «Лесном царстве», ворвался мужчина из шестого корпуса.
– Открывай ворота, дура! – с ходу прорычал он. – Мы уезжаем отсюда! Что уставилась?! Черт-те что у вас тут происходит!
Аня, не девочка, по крайней мере, последние лет тридцать, взглянула на мужчину строго, хотела возмутиться вероломному вторжению в свои покои, но взамен неосознанно завизжала, точно школьница на змею. Она вскочила со стула, уронив его, воткнула скрюченные ужасом пальцы в свою пышную шевелюру. По стеночке, опасаясь приближения к ночному «гостю», пробралась к выходу и исчезла из комнаты. Ее истеричные, удаляющиеся крики были слышны в ночи. Она орала так, будто за ней гнался черт.
Мужчина, глядя ей вслед, зловеще улыбался.
***
– Что же такого стряслось этой ночью? – недовольно прогнусавила Лидия Семеновна Шац, хозяйка «Лесного царства» с далекого девяносто пятого года, с тех самых пор, когда база досталась ей в наследство от одного очень (ОЧЕНЬ!) влиятельного человека. Лидии Семеновне нравилось вспоминать о тех временах, как о захватывающих днях ускользающей молодости, о днях передела власти и деньгах, крупных и нескончаемых. Это было действительно легкое время. Не то, что сейчас. Московские жулики так и норовят состряпать неприятности и прибрать базу к рукам. Московские жулики, со слов Лидии Семеновны, все чаще наседают на пятки. Да и денег у них больше. Это плохо, потому что теперь решают все лишь деньги.
– Анька-дура позвонила мне в половине третьего ночи и принялась орать прямо в трубку так, точно спятила, – сказала невысокая старушка -собеседница – Людмила Ивановна Хлебцова, администратор базы с самого первого дня. Женщины были также и подругами, иногда настолько близкими, что хозяйка с опаской думала – Хлебцова знает чересчур много. Но, тем не менее, Хлебцова была ее правой рукой.
– Чего она всполошилась так посреди ночи-то? – спросила Лидия Семеновна, закуривая дорогую ароматную сигарету.
– Штамов, – сказала Хлебцова всего одно слово, и рука хозяйки нервно дрогнула.
– Замечательно... Он вызвал ее к себе в номер?
– К ней вломился мужчина из шестого корпуса, Анька взглянула на него и с ужасом увидела в его лице черты Штамова. Уж она-то помнит Штамова, ты сама знаешь, Семеновна!
– Да уж, мы все его помним, – устало вздохнула Лидия Семеновна. – Иногда я даже жалею, что не сожгла этот чертов корпус вместе с его телом.
– Уж где там, Семеновна! Знахарка предупредила, что так мы горю не поможем. Только какой-нибудь недотепа, войдя в номер ночью и очутившись напротив зеркала, сможет увезти зло вместе с собой.
– Да, я знаю! – нетерпеливо перебила ее пожилая хозяйка, отмахнувшись рукой с сигаретой. – Поэтому каждым летом мы планомерно подселяем в шестой корпус олухов-отдыхающих... Но это даже не уголовное дело! Мы ведь не виноваты, что пятнадцать лет назад в «Лесное царство» занесло маньяка-убийцу, который резал людей, доставал из них определенные части тела и в своей комнате занимался бесовщиной!
– Совсем не виноваты, Семеновна! – подтвердила старушка и тоненько чихнула.
– Вот! Моя правда! Эти людишки тащатся на юга в надежде снять угол подешевле. А мы занимаемся благими делами! Кроме того, что мы видим каждый год? Орущие пьяные тела. Блевотина на клумбах, презервативы кругом... Да, Штамов был монстром, но он хотя бы не вел себя, как животное!
– Он был зверем, Семеновна, – поправила ее подруга. – Вспомни ту девушку, что работала в милиции. Эту ужасную гирлянду...
– Да-да, не напоминай, прошу... Так вот, он был зверем. Но он не вел себя, как скотина! И, подумать только, это было пятнадцать лет назад! Мы так постарели... А помнишь этих ублюдков, что нагадили в своем номере и уехали, не заплатив? Накарябали на стене – «Не смотри в окно».
– А я придумала переправить на «Посмотри в окно»! – гордо заметила Хлебцова. – Чтобы ускорить процесс!
– Да уж, есть что вспомнить! – подтвердила Лидия Семеновна, вдавливая окурок в хрустальную пепельницу. – Так значит, ты считаешь, что все закончилось?
Хлебцова доверительно подвинулась к ней.
– Да, Семеновна, я так считаю! Этот молодой человек, скорее всего, увез призрак Штамова с собой! Всей семьей прыгнули ночью в машину и укатили восвояси.
– Поистине говорят, зло не исчезает бесследно, – задумчиво проговорила Лидия Семеновна. – Вот что, Людмила. Нужно устроить проверку в шестом... Ну как обычно, очередных отдыхающих. Если все в порядке, если все это закончилось и больше не будет никаких странных ночных звуков, я такой пир вам закачу!
Она улыбнулась и мечтательно возвела взгляд к потолку.
– Пусть все это закончится, – проговорила она. – Пусть прошлое остается в прошлом. Я так этого хочу...
Физик
Альберт Новиков, ученик седьмого класса восемьдесят четвертой школы, сидел за партой и лениво созерцал темные квадраты классных окон. Уроки второй смены закончились, школьники разбежались по домам. Новиков остался по велению Анюшкина – преподавателя физики. За дверью умолкли разговоры покидавших школу ребят, а физик так и не появился. После звонков и криков учеников в коридорах и классах установилась забвенная тишина, что нарушалась лишь глухими аккордами пианино, плывущими из актового зала. Шла подготовка к новогодним концертам, до конца полугодия оставалась неделя.
На вечерних улицах завывал декабрьский ветер, и в темноте кружили редкие снежинки. Подобно мошкам, они выписывали грациозные пируэты.
Альберт устало лег на правую руку, наблюдая за хороводами «мошек» за окнами. «Какой же зануда этот Анюшкин!» – думал он, вспоминая, как глумился над безвольным преподавателем во время урока. Это происходило регулярно, да и как не происходить, если Анюшкин был таким слюнтяем!
Новиков не отрицал, что физик увлекательно ведет уроки, возможно, тщательно готовя материал. Не то, что преподаватель русского языка – Инга Семеновна, которая явно не любила тратить силы на учеников, диктуя лишь номера страниц и заданий. Нет, физик мог часами рассказывать о чудесах природы либо опытах, проводимых с мензурками. Он умудрялся исписать всю доску, поправляя свои огромные очки испачканной мелом рукой, чем напоминал чокнутого профессора. Эти его жесты чаще всего и становились объектами насмешек Альберта.
На уроках Альберт кривлялся перед классом, отвлекая внимание ребят от столь увлекательных рассказов преподавателя. Больше всего, конечно, Альберт старался из-за Лизы Кныш. Точнее, только из-за нее. И в основном, конечно, на физике. Часто не последнюю роль в этом планомерном процессе играло и то, что Альберт не любил физику. Не его это был предмет! Анюшкин мог залезть на потолок, рассказывая свой материал, но... Новикова все это так мало волновало, что он, даже глядя на физика, мог ничего не слышать. Анюшкин часами трещал о чудесах вокруг нас, Альберт в это время представлял, как охотится на жестокого монстра, играя в «Evolve».
Захватывающая компьютерная игра уже несколько месяцев не давала ему покоя. Это был его интерес! Что там физика! Огромный драконоподобный инопланетянин Кракен одного за другим пожирал ребят из команды охотников в дебрях чужой планеты под названием Шир. Иногда Альберт так заигрывался, что ему казалось, будто он сам попал в этот захватывающий мир. Когда приходил в себя, выяснялось, что незаметно прошло четыре, пять часов. Однажды он очнулся, когда часы на стене показывали половину пятого утра. Альберт отложил наушники, выключил компьютер, и даже после того, как он погасил свет и лег в кровать, перед его широко открытыми глазами настойчиво двигалось огромное безумно-опасное Монстро...
Даже сейчас Альберт словно забылся, вспомнив последние действия в игре, тот уровень, который так тяжко давался вчера. Свет настольной лампы, бликующий на мониторе, огромные беспроводные наушники на голове. Пальцы одной руки, точно паучки, прыгают по клавишам, а вторая охватывает округлую поверхность компьютерной мыши. С чем можно сравнить мышь? Однажды на уроке физкультуры, когда для выполнения упражнения на батуте вызвали Лизу Кныш, Альберт внезапно для себя представил, что ее грудь, очерченная обтягивающей футболкой, так напоминает округлость мышки, которую он «ласкал» каждый день по многу часов. Эти образы связались в юношеском сознании. Теперь иногда он ловил себя на мысли, что его рука охватывает не мышь, а грудь нравившейся ему девушки.
Кроме того, очень часто Альберт покупал «Пепси» в баночке и ставил ее рядом с клавиатурой на стол. Он пил очень редко, скорее в те моменты, когда добивался успеха в игре. Иногда газ успевал полностью испариться из банки, но это его не расстраивало. Главным было то, что он утолял жажду победы!
Внезапно, в тот момент, когда он очередной раз погрузился в мысли об инопланетной аркаде, голос учителя заставил его вздрогнуть.
– Очень похвально, Новиков, что ты дождался меня!
Альберт от неожиданности вскочил с места. Сердце неприятно колотилось в груди. Каким-то образом физик незаметно появился в классе и теперь стоял перед ним, поблескивая стеклами больших очков. Взгляд его неестественно увеличеных глаз пытливо изучал школьника.
– Иван Сергеевич... – промямлил Альберт.
– Присаживайся, Новиков, – спокойно сказал физик и облокотился на парту, стоявшую через одну от Альберта.
Новиков опустился на стул, ощущая неприятное напряжение в спине. Преподаватель заставил его понервничать. Он будто возник из воздуха. Обычно он заходил через дверь... Это было даже как-то смешно. Возможно, Альберт так сильно погрузился в свои мысли и не увидел, как Анюшкин заходит в класс. «Что ему нужно?» – подумал Альберт.
– Как ты думаешь, Новиков, почему я решил тебя задержать после уроков? – в свою очередь спросил учитель.
Альберт изобразил недоумение:
– Хотите мне что-то сказать?
– Вот именно, Новиков! Я поражен твоей проницательностью! Обычно она покидает тебя во время физики!
Его очки вновь пустили блик в свете ламп дневного света, словно искорки в глазах. Альберт отметил, что учитель ведет себя по-другому, нежели на уроках. Как-то более задиристо. И эти очки – большие, в толстой роговой оправе, они словно скрывали собой настоящее лицо.
– Я знаю, что ты совсем не глупый мальчик и по другим предметам получаешь хорошие оценки, – продолжал физик своим обычным тоном. – К сожалению, я веду предмет, к которому твое сознание не питает ни капли заинтересованности. И поэтому мы оба страдаем, не находя общей точки соприкосновения, что иногда выражается в насмешках с твоей стороны и плохих оценках – с моей. Поэтому я думаю...
Анюшкин продолжал говорить, а Новиков, похоже, успел потерять нить разговора, потому что вел себя, как и на всех уроках физики – кивал сказанному, а сам мечтал о компьютерной охоте, что ждала его дома.
– ...Сколько времени тебе потребуется, чтобы уничтожить Кракена?
Альберт, мигая, уставился на физика.
– Откуда вы знаете про игру, в которую я играю?
– Думаю, Новиков, ты недооцениваешь нас...
– Кого?
– Учителей, конечно! – спокойно продолжал физик. – Вы, нерадивые двоечники, мечтаете на уроках о всякой ерунде и даже не подозреваете, что все это написано на ваших примитивных лицах!
Новиков почувствовал дискомфорт, начиная ощущать, что творится нечто неординарное. На уроках Анюшкин был добрее котенка. В этот момент он словно источал какую-то угрозу.
– Даже сейчас, когда я пытаюсь что-то втолковать тебе, я чувствую, как ты «забиваешь» на меня свой маленький «болтик»! – продолжал физик, коварно улыбаясь. – Из года в год, работая в школе, я вижу учеников, подобных тебе. Глядя на тебя и таких, как ты, создается впечатление, что учителя нужны лишь для того, чтобы обслужить Ваше Величество, упасть пред Вами, Ваша Светлость, на колени и умолять не устраивать балаганы на уроках.
Физик со всего размаха хлопнул ладонью по столешнице и исподлобья посмотрел на Новикова. Альберт вздрогнул. Он решил, что терпение Анюшкина лопнуло и он оторвется на ненавистном ученике по полной.
– Тем не менее, Новиков, я нашел формулу, по которой мне удалось присмирить подобные варварские действия, – сказал Анюшкин и поднялся со стола.
– Надеюсь, Сергей Иванович, она не связана с насилием? – спросил Альберт, также поднимаясь из-за парты. Ему показалось, что физик, обычно невысокого роста, странным образом увеличился в размерах.
Физик стал приближаться к Новикову, и тот невольно попятился назад. Что-то во взгляде учителя заставило Альберта почувствовать страх. В животе неприятно забурлило, будто он съел в столовой плохую котлету.
– Не переживай, Новиков, это лишь в твоих игрушках коварные твари мочат людей пачками. В жизни все не так драматично...
Альберт с ужасом обнаружил, что лицо доброго доселе физика стало мертвенно серым. Перемена произошла в течение нескольких секунд. Словно он уже был мертв и кровь давно застыла. Глаза в это время, наоборот, сделались горящими и большими. Они сверлили Новикова через линзы очков, как солнце, выжигающее сквозь лупу.
– Сергей Иванович, что... происходит?
Альберт вздрогнул – его спина уперлась в холодную стену. От этого ужас зашкалил в разгоряченном мозгу.
– Я всего-лишь... покажу тебе фокус... – прохрипел Анюшкин низким гортанным голосом. – Так жаль, Новиков, что ты не любил физику... Пропустил столько по-настоящему интересного... Но знаешь... Твоя любовь к инопланетному помогла мне сделать выбор... В этом мы так похожи...
Физик остановился в метре от обмочившегося, хнычущего Новикова. Он сорвал с лица очки, но глаза были огромными даже без них. Черные круги под глазами делали лицо устрашающим, а какое-то движение на скулах походило на ползающих под кожей червей.
Новиков трепетал. Он был так напуган, что даже не звал на помощь. Но не этого он хотел. Он желал просить, умолять физика не делать ему ничего плохого. Оставить ему жизнь...
– Страх... – пророкотал физик, да нет же, выросшее, дергающееся существо, лишь отдаленно напоминающее преподавателя, над которым так любил издеваться Альберт. – Как же похожи люди... Только под властью страха вы становитесь такими, какими должны быть ВСЕГДА! Благородство, уважение, честность – эти качества нужно выдавливать из вас с помощью страха! Это я понял, когда столкнулся с вашей популяцией!
Огромная тварь, больше напоминавшая уродливого гоблина, нависла над Новиковым, затмив его своей тенью. Тварь развела руки и пророкотала:
– Я заберу твой страх...
Альберт ощутил, как вокруг начинает двигаться воздух, словно зарождалась маленькая буря. Сквозь слезы он заметил, как волосы физика шевелит этим ветром. Вдруг монстр засветился изнутри, словно хрустальная ваза, в которую поместили мощный источник света. Больше не было видно ни его волос, ни одежды. Он стал прозрачным. Внутри его корявого, огромного тела теперь было видно другое существо! Нечто нечеловеческое, жуткое, тянущее свои когтистые лапы в сторону Альберта. Кракен из мира Шир! В нарастающем рокоте Альберт закричал, но нечто заставило его голос застрять в глотке, словно невидимая рука, сдавившая горло. Та же рука затмила его глаза и резко дернула все его существо, точно дерево, вырываемое с корнем из земли. Посыпались искры, словно миллиарды звезд, проносящиеся мимо с быстротечностью комет.
Внезапно Новиков понял, что произошло, что случилось с тем, которого все принимали за физика, тщедушного и безобидного. Огромное древнее существо, появившееся с другой стороны Вселенной, из глубин ее темной стороны, прообраз Ктулху, вселяющийся в тела людей, лишь таким образом имея возможность обитать в этом мире. И те сотни людских тел, меняемые им, как перчатки. Многие сотни...
Новиков открыл глаза спустя какое-то неопределенное время. Вначале все расплылось перед взором, но все же он, напрягая зрение, сфокусировал взгляд: потолок, квадратные лампы – школа. Постепенно, издалека возвращался слух. Все так же были слышны приглушенные аккорды пианино из актового зала.
Он понял, что лежит на парте. Нещадно болела голова и беспокоило какое-то странное чувство в груди, в области сердца.
Оглянулся – рядом стояли завуч и ночной охранник школы.
– Иван Сергеевич, вы в порядке? – спросила Ольга Доновна озабоченно.
– Где он? – еле ворочая языком, спросил Альберт. Ему очень не понравился собственный голос.
– Кто? – не поняла Ольга Доновна. – Вам лежать нужно, скоро приедет «скорая». Возможно, сердечный приступ...
– Физик где? – продолжал Альберт. – Он не человек... Исчадие ада...
– Что происходит? – удивилась завуч и посмотрела куда-то. – Новиков, что случилось?
– Думаю, он ударился головой, Ольга Доновна, – услышал Альберт свой родной голос. Превозмогая головную боль, он обернулся и увидел – себя! Себя со стороны.
Сердце забилось тяжелым молотом, тело затрясло.
– Что это? – захрипел Альберт. – Что ты сделал, тварь?! Что ты сделал?!.. Это же – не я, Ольга Доновна! Вы разве не видите?!
Альберт указал рукой на своего двойника и вдруг понял, что это чья-то чужая рука, совсем не похожая на его руку. О, Боже! На нем – пиджак физика! Рука физика и его тело!
– Иван Сергеевич, держите себя в руках! – забеспокоилась завуч, утихомиривая его. – «Скорая» уже...
– Он украл мою жизнь! – хрипел Альберт, пытаясь дотянуться до тела, в котором находилась теперь эта тварь.
Его двойник, демон в его теле, наблюдал за ним широко открытыми глазами. Он все точно расчитал и теперь созерцал: до сердечного приступа оставались считанные секунды. До того приступа, который мог остановить его навсегда, прервать цепочку его перерождений. И он невольно улыбнулся. В такие моменты он всегда улыбался!
Мария Иванова
Родилась в 1986 году в Москве. Закончила Московский педагогический государственный университет имени В.И. Ленина с красным дипломом по специальности «журналист». Замужем, воспитывает маленькую дочку, рассказывая ей на ночь мрачные сказки и страшилки.
Писать стихи и рассказы начала в школе, однако все они уходили «в стол». Хоррор-литературой заинтересовалась в 2005 году, когда познакомилась с книгами Стивена Кинга. Впоследствии «Король ужаса» стал одним из ее любимых писателей наравне с Федором Достоевским, Эрнестом Хемингуэем, Уильямом Голдингом и Хантером С. Томпсоном.
Ее рассказ «Человек в черной шляпе» занял второе место на конкурсе фэнфиков по произведениям Стивена Кинга «Форнит 2014».
Жизненное кредо: Жизнь – это не поддерживающая система для искусства. Все совсем наоборот (Стивен Кинг).
Неудачные роды
Ее раздражала капельница. Ее раздражал слишком яркий свет. Ее раздражали лица врача, акушерки и мужа. Ее раздражало все вокруг. И особенно этот унылый белый кафель на стенах.
Настя уверяла себя, что за десять кошмарных часов она привыкла к боли и уже не замечает ее.
«Я все делаю правильно. Я дышу, как учили на курсах для беременных. Да, я часто кричу, это нехорошо, но боже, кто же способен вытерпеть такое?»
И вот они говорят, что все в порядке, что ее тело готово, что вскоре появится малыш. Все это чушь. Они чего-то недоговаривают. Вон как дрожат руки у акушерки! Врач весь в поту, а ее муж побледнел и избегает ее взгляда.
«Им меня не обмануть. Что-то пошло не так!»
Настя почувствовала, что приходит новая схватка.
– Сейчас опять, – сказала она. Ее голос прозвучал хрипло и незнакомо, она сама насилу узнала его. Это все виноваты лекарства.
«Это гидроксизин, транквилизатор. Он поможет вам успокоиться. А это трамадол, анальгетик. Он уменьшит боль», – вспомнила Настя слова врача. Она могла поспорить на что угодно – он улыбался за этой своей маской.
Не нужно было соглашаться на эти их наркотики! От них толку ноль, только горло перехватило и голос сел. А может, это вообще какие-то не те препараты?
– Анастасия Сергеевна, постарайтесь расслабиться, – подошла к ней акушерка. – Ребеночек трудится больше вас, ему тяжело. Помогите ему!
– Настенька, дыши, как тебя учили! Помнишь? – это ее муж. Наконец-то обратил на нее внимание.
Свет вспыхнул ярче, все звуки стали громкими, резкими, невообразимо противными. Пришла новая волна боли, ее тело перестало ей подчиняться.
– Сам... дыши, – зашипела она сквозь зубы.
Должно пройти девяносто секунд. Ей их не пережить. Ее лицо напряглось, покраснело, на лбу и висках выступили жилы. Она закричала.
– Настя, не кричите! От этого не будет легче, только вред! – сказал врач. – Дышите! И ни в коем случае не тужьтесь! Не тужьтесь, дышите!
Муж стал гладить ее по волосам, и она замотала головой, чтобы сбросить его руку. До чего же он глуп!
Но вот боль пошла на спад, схлынула. Настя ловила ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание. Она зло посмотрела на врача.
– Вы говорили, что пора, вы говорили, что он уже рождается, вы наврали мне!
– Настя, вы же сами знаете – нельзя форсировать, вы мешаете ребенку и ставите себя под угрозу. Расслабьтесь и дышите правильно, это главное. Лекарства уже действуют, просто у вас стресс.
– Анастасия Сергеевна, вы отлично справляетесь! – сказала акушерка, сжав ей руку. И хихикнула. Она могла поклясться, что акушерка хихикнула!
– Вы все против меня, – Настя откинулась на подушку. Как же противно пахнет в палате – застарелыми лекарствами, потом и кровью, страхом... Она стала ждать новую схватку.
***
Затишье настало так неожиданно, что Настя поняла: ребенок умер.
Акушерка сказала, что все прекрасно, что сердцебиение малыша в норме, что он уже начал спускаться и скоро она увидит его головку. Врач объяснил, что такая передышка после схваток задумана самой природой, чтобы все могли немного отдохнуть.
Но она-то знала, что они врут ей. Ребенок умер. Она заплакала.
– Вы убили моего малыша! – прошептала она. – Вы все сделали неправильно, вы убили его!
Ее муж склонился над ней, неуклюже обнял и зашептал, что нет же, все хорошо, он видит на мониторе, как бьется сердце маленького, самое тяжелое уже позади, осталось последнее усилие.
Но Настя не желала слушать. Она знала, что схватки были слишком сильные и задавили малыша. Или что пуповина обвилась вокруг шеи, и он задохнулся.
«И помните: пуповина никак не может задушить ребенка, так как до рождения он не дышит легкими. Здоровые дети рождаются даже при двойном обвитии», – вспомнила она подготовительные курсы. Но ее там обманули.
Она слабо оттолкнула мужа и посмотрела на акушерку и врача. Они возились у столика с инструментами. Там у них скальпель?! Боже мой, они же зарезали малыша!
– Я все знаю! – хрипло крикнула она, рыдая. – Я знаю, что вы сделали!
Врач и акушерка удивленно взглянули на нее. Потом переглянулись, перекинулись парой слов и стали готовить шприц.
«Наверное, хотят вколоть мне что-то, какой-то наркотик, чтобы я все забыла. Чтобы я забыла, что вообще была беременна. Чтобы я забыла, кто я».
Настя затаилась. Она должна сделать все, чтобы эти мерзавцы не ушли от ответа! Муж принес ей стакан воды и она послушно выпила половину, не сводя глаз с врача и акушерки. Они шепчутся! Это заговор! Акушерка хищно улыбнулась.
Она решила действовать. Сейчас тихо расскажет все мужу, он поймет ее, должен понять. Пусть он скажет, что ему нужно выйти, и идет за главврачом. Нет! Ведь главврач тут всем и заправляет! Пусть звонит в полицию и сразу возвращается к ней, а то никто не знает, что предпримут эти двое...
Но врач опередил ее. Он позвал ее мужа, и тот послушно отошел с ним в сторону. Врач что-то прошептал ему, а тот закивал, как овца, поглядывая на нее. Как можно быть таким дураком? Должно быть, он с ними заодно! Да!
– Анастасия Сергеевна, как вы?
Настя чуть не подпрыгнула: акушерка подкралась к ней. Она решила ничем себя не выдавать, выиграть время:
– Нормально.
– Это хорошо, – улыбнулась женщина, и Настя разглядела огромные желтые зубы за растрескавшимися губами. – У вас снова начнутся схватки – это естественно, ведь ваш организм так помогает ребеночку родиться.
– Ладно, – ответила Настя, понимая, что и это ложь.
Но вдруг она почувствовала знакомое давление в животе и удивленно вздохнула. Боль вернулась, усилилась, Настя выгнулась всем телом и вскрикнула.
– Доктор, началась активная фаза, – сказала акушерка. И засмеялась! Господи боже, акушерка смеется над ней! Над ее беспомощностью.
Подошел врач:
– Ну, Настя, готовы? Теперь все пойдет быстрее.
Он клацнул зубами.
Настя испуганно посмотрела на врача и увидела, что радужки глаз у него красные. И она поняла, что с ребенком все в порядке, но и врач, и акушерка – каннибалы. Они хотят забрать его! И съесть! Судя по всему, главврач – их предводитель, он так ловко заманил ее в эту клинику! И ее муж на их стороне – наверное, они обещали ему кучу денег или что-то в этом роде.
Слезы вновь потекли по Настиным щекам. Она медленно кивнула врачу, а сама решила, что должна во что бы то ни стало защитить малыша от этих убийц.
***
Настя металась от боли. Врач задорно говорил ей, когда тужиться, когда нет, будто играя в веселую игру. Он облизывался под маской, а глаза так и горели. Акушерка подбадривала его, чуть пританцовывая. Муж тоже участвовал в этом жестоком спектакле: он держал ее за руку, он забалтывал ее, чтобы отвлечь от главного.
«Главное – бежать отсюда! Спасти ребенка и себя!» – думала Настя, стараясь не утратить контроль над телом. И все больше раздражаясь на приказы «тужьтесь-не тужьтесь».
– Да решите же вы наконец, что мне делать! – рычала она. Сил кричать не было.
– Анастасия Сергеевна, все хорошо! – подоспела акушерка. – Началась стадия родов, когда нужно четко выполнять указания врача. Он поможет вам.
Настя хотела сказать, что уже давно разгадала их хитрый план – отобрать у нее ее маленького. Но она взглянула на акушерку и вдруг забыла о своей боли.
Женщина в белом халате выглядела очень уставшей – она была с Настей все эти долгие часы, когда у нее были схватки. И тем не менее акушерка успевала все: выполнять команды врача, следить за состоянием ребенка, нежно гладить ее по руке, успокаивать, подбадривать. А врач? Он тоже столько времени на ногах, он относится к ней так бережно, и от его советов всегда легче. И муж... ах, как он переживает за нее, делает все, чтобы облегчить ее страдания...
«Они ведь на моей стороне, они помогают мне! Они так внимательны, так добры», – подумала Настя. По ее щекам покатились слезы – слезы благодарности и светлого счастья от того, что эти замечательные люди рядом с ней в трудную минуту.
– Спасибо, спасибо вам за помощь, – зашептала она. – Я справлюсь. Я обязательно справлюсь!
– Мы и не сомневаемся в вас, – мягко сказала акушерка. – Вы держитесь молодцом, осталось немного.
Врач улыбнулся ей, и Настя не видела в своей жизни ничего прекраснее этой улыбки.
***
Но вот что-то изменилось – там, внизу. Что-то было не так. Что-то определенно было не так!
«О нет! Мой малыш! Что с ним?»
Жжение и страшное тянущее чувство. Она почувствовала какую-то новую боль, непонятную и слабую. Все происходило слишком быстро... и слишком легко.
«С ним что-то плохое!»
Врач полностью сосредоточился на ребенке. Акушерка сообщила, что уже видит головку, а вот показалось и плечико, все хорошо, и скоро она обнимет своего малыша.
Слишком быстро, слишком стремительно!
Ее муж плачет, его губы дрожат. Посмотрев на него, Настя с ужасом поняла, в чем дело: ее ребенок родился без рук.
«Боже, только не это! В одной газете писали, что такое бывает, но это не может случиться со мной, не может!»
Внизу все стихло, замерло. Настя поняла, что у ребенка нет ног. Что он глухой. И слепой. Ее забила крупная дрожь, из тела как будто ушло все тепло, голова раскалывалась и кружилась.
«Мой сын никогда не увидит меня, не услышит мой голос, не сделает свой первый шаг. Он инвалид, инвалид, инвалид!»
Краем глаза она увидела на руках врача изувеченное тело младенца. У него не было лица, сплошное кровавое месиво.
Вокруг потемнело, и мир стал сжиматься в одну маленькую пульсирующую точку. Перед тем, как потерять сознание, Настя услышала неестественно громкий крик, переходящий в плач. И голос акушерки, будто за тысячу километров отсюда:
– Поздравляю! У вас мальчик!
***
Настя с трудом разлепила веки. Больничный потолок, кафельные стены. Мир постепенно стал резким.
Она огляделась: врач о чем-то говорил с ее мужем, акушерки в палате не было. У нее на груди лежал теплый комочек. Она приподняла дрожащей рукой край простыни, которой была укрыта.
Ребенок был маленький и розовенький. Светлые волосы пушились вокруг головки. Он то и дело двигал своими крошечными ручками и ножками, инстинктивно стараясь прижаться к матери. Малыш приоткрыл глаза и взглянул на нее. Ей показалось, что он улыбается ей.
«Какой хорошенький! Слава богу, с ним все в порядке! С ним все в порядке...»
Она прислушалась к разговору.
– Это были самые обычные роды, – сказал врач. – С физиологической точки зрения все прошло идеально, несмотря на затянувшиеся и довольно болезненные схватки. Но потом все было просто прекрасно. Младенец здоровый и совершенно нормальный, ваша жена неплохо справилась.
– Доктор, но она говорила такие странные вещи, – ответил ее муж. – Особенно перед потерей сознания. Что вы убили ребенка, что вы его съедите, что он родился уродом...
– Не переживайте. Она была в бреду, в сильном стрессе. Кроме того, это могли быть галлюцинации – специфическая реакция организма на транквилизатор или анальгетик, или на их сочетание. Такое предсказать почти невозможно – все очень индивидуально, бывает крайне редко.
– А это пройдет?
– Ну конечно! К вечеру действие препаратов окончательно прекратится, – врач глянул на Настю, но она сделала вид, что еще не очнулась. – Кстати, природа преподнесла вам подарок: ваш сын родился с кусочком плаценты на личике. Считается, что это добрый знак, что это к удаче.
– Ах да, я слышал, будто такие дети обладают телепатическими способностями, – засмеялся ее муж.
«Вот оно что! Мой малыш – особенный!»
– Осталось несколько формальностей, – сказал врач. – Пусть ваша жена отдохнет как следует. Пройдем в мой кабинет?
И они вышли за дверь.
Настя насторожилась. Каких еще формальностей? О чем они? Что они задумали? Эти двое ведут себя странно. Они о чем-то договорились, пока она была в отключке. Что же они хотят?
Настя откинула простыню и снова посмотрела на малыша. Нежно погладила его по голове, по спинке. Его теплое тельце льнуло к ней.
– Что бы они ни замышляли, я смогу защитить тебя! – прошептала она, нежно глядя на сына. И увидела, что его большие глаза светятся синим. Это значит, он – ребенок-индиго. Это значит, он – избранный.
– Я никому не отдам тебя! А они попытаются...
«Да, мама! Защити! Не отдавай!» – услышала она внутри головы. Кивнула.
Вернулась акушерка и сразу же подошла к ней:
– Как вы себя чувствуете, Анастасия Сергеевна?
– Спасибо, хорошо, – Настя следила за каждым ее движением.
– Замечательно! – улыбнулась акушерка, и Насте очень не понравилась эта улыбка. Она была слащавой, фальшивой. Это отвлекающий маневр!
В дверь постучали, акушерка приоткрыла ее – совсем чуть-чуть, чтобы не было видно, кто там стоит. Выслушав тихий приказ и быстро кивнув, женщина вернулась к Насте.
– Как малыш?
– Превосходно, – Настя сдерживалась, как могла, чтобы не показать свою неприязнь. И свой страх.
– Тогда я проведу несколько стандартных тестов и подготовлю его к кормлению, – акушерка протянула к ребенку руки.
Настя проворно схватила сына.
– Все в порядке! – улыбнулась женщина в белом халате. – Я не унесу его! Все сделаю вон на том столике, через минуту он будет с вами.
«О нет! Она поняла, что я поняла! У меня будет всего один шанс!»
Настя покорно убрала руки, продолжая смотреть в неприятное лицо акушерки. Та опять улыбнулась своей наигранной улыбкой и взяла – слишком грубо! – малыша на руки, пошла с ним к пеленальному столику у противоположной стены.
Настя медленно села на кровати, превозмогая слабость и боль. Она уже знала, что будет делать.
***
Она подкралась так тихо, что акушерка ничего не заметила. Настя смотрела на ее затылок – под голубой медицинской шапочкой были видны темные волосы.
Акушерка что-то делала с ее ребенком. Должно быть, что-то ужасное. Медлить нельзя.
Настя подняла скамеечку для ног, которая помогала ей сидеть на гимнастическом шаре во время схваток, размахнулась от плеча и со всей силы опустила острый угол на затылок акушерки.
Женщина в белом халате даже не вскрикнула, только вздохнула и осела на пол, откинувшись назад – Настя едва успела отскочить. Тело акушерки несколько раз дернулось и застыло, вокруг головы стало шириться кровавое пятно.
Настя поставила скамеечку на пол, пригляделась к акушерке – не притворяется ли? Но женщина лежала совершенно без движения, даже не дышала.
Настя повернулась к пеленальному столику: с ребенком все хорошо.
Слава богу, успела!
Она быстро завернула уснувшего малыша в простыню. Сверток получился не очень аккуратным, но ничего, потом она научится. Сейчас главное – бежать. Она чувствовала слабость, голова немного кружилась, иногда накатывала боль, но это она выдержит. Скорее всего, виноваты те ужасные наркотики, которыми ее обкололи. Их действие ослабло, и она больше не будет терять сознание.
Настя оглядела палату. На стуле висел плащ ее мужа. Она накинула его поверх больничной рубашки, перепачканной внизу кровью. А вот обуви не было, и она сняла с акушерки ее белые шлепанцы. Пока что и так сойдет.
Сунув руку в карман плаща, Настя нащупала ключи от машины. Вот он, ее шанс спасти сына и себя! Но нужно торопиться – с минуты на минуту вернутся врач и ее муж. Наверняка с ними придет главврач. И они отберут у нее ребенка!
Она подхватила малыша на руки и быстрым шагом подошла к двери. На плане пожарной эвакуации нашла грузовой лифт. То, что нужно! Ей бы только добраться до парковки, не привлекая внимания! Она была уверена, что сможет это сделать.
Настя приоткрыла дверь – в коридоре никого. Как же ей повезло, что сегодня воскресенье! Поудобнее перехватив малыша, она тихо вышла из палаты.
***
– А теперь новости. Срочное сообщение: неадекватная женщина сбежала из медицинского центра на юго-западе столицы сразу после родов, украв собственного новорожденного сына, сообщили в управлении МВД России по Москве. Она уехала в неизвестном направлении на машине своего мужа, темно-синем седане марки «Форд». По мнению врачей, женщина может представлять угрозу как для ребенка, так и для окружающих. В городе введен план «Перехват».
***
Настя выключила радио.
Она очень внимательно следит за дорогой и спидометром. Ей совсем не нужно внимание со стороны правоохранительных органов. Потому что полиция заодно с ними! С теми, кто хочет причинить вред ей и ее ребенку!
Внизу живота больно тянет. Кажется, у нее началось кровотечение. Но ничего, она справится! Единственное, что беспокоит Настю, – это малыш.
Сев в машину, она положила сына в заранее приготовленную люльку и пристегнула ее к пассажирскому креслу ремнем безопасности. Ребенок проснулся и посмотрел на нее. У Насти потеплело на душе, и она поняла, что все делает правильно.
Но сейчас малыш ведет себя странно. Он пристально смотрит на нее – а ведь новорожденные не могут сознательно фокусировать взгляд, разве не так? Он смотрит на нее, и у нее по коже бегут мурашки.
Настя убедилась, что не превышает скорость, и включила радио. Зажигательная песенка про лето и море поднимет ей настроение.
Ребенок зло глядит на нее. И шипит. Под пухлыми младенческими губами прячутся острые зубы, совсем не человеческие.
«Боже мой, что же это?» – в панике думала Настя. Сердце заколотилось в горле, дыхание перехватило, руки стали просто ледяными и задрожали, ей пришлось крепче стиснуть руль.
А что, если это он все подстроил? Что, если это не ребенок, а нечто, скрывающееся под личиной ребенка? Нечто злое? Так и есть! Но ему не удастся обмануть ее!
Настя скосила глаза на люльку. В ответ уродец отвратительно зарычал.
– Я знаю, что ты замышляешь, – сказала она. – Ничего не выйдет. Я знаю, что мне нужно сделать.
Мальчик, который боялся уколов
– А чего ты свою таблетку не съел?
– Не съел и не съем, потому что не дурак, – ответил Дима, рассматривая продолговатую белую капсулу. – Никакой это не дибазол.
– Спец по таблеточкам, – ткнул его локтем Мишка.
Мимо них пронеслись первоклашки. Перемена в самом разгаре.
– Ну и что, что не дибазол? – сказала Оля, глядя на капсулу. На прошлом уроке весь класс получил такие от школьной медсестры, которая пробурчала что-то насчет профилактики сезонных заболеваний.
– Между прочим, дибазол от гриппа и ОРВИ не очень. В справочнике сказано, его при язве желудка прописывают, при судорогах, – добавила девочка.
Вообще, Дима и Мишка не общались с девчонками, как и положено всем двенадцатилетним мальчишкам. Но Оля была своей – они дружили с первого класса.
– Зачем же нас пичкают им каждую осень и весну? – спросил Мишка.
– Не знаю. Но сейчас, должно быть, додумались давать более эффективные таблетки. Добро пожаловать в прогрессивные девяностые!
– Может, и так, – сказал Дима и спрятал капсулу в карман джинсов. – Только знать бы, что это за таблетки.
Прозвенел звонок, и ребята поспешили в класс. Где-то за окном завыла «скорая».
***
Химия была для Димы кошмаром. Он ничего не понимал в соединениях и окислительных процессах, а таблица Менделеева – как китайская грамота. Но в Еловом-4 химия была чуть ли не важнейшей школьной дисциплиной, ее вводили в программу с шестого класса, а учителя агитировали «учить химию как следует, чтобы потом поступить в наш НИИ Биохим». Так уж заведено в подмосковном закрытом военгородке, который специализируется на производстве биологического оружия.
– Достаем задачник. Страница 37, упражнение три, – сказала учительница, и огромные очки блеснули. – К доске пойдет...
Диму прошиб пот.
– ...Степанов.
«Ну вот. Дома влетит за двойку...»
Мишка сочувственно хлопнул его по спине. Дима нехотя поднялся, проплелся между рядами парт, встал у доски и начал читать:
– Оксид азота-два взаимодействует с кислородом, в результате чего образуется...
БУМ!
Отличница Катя с размаху ударилась лбом о парту, сползла со стула и забилась в судорогах. Химичка подпрыгнула, Дима чуть не выронил задачник, весь класс ахнул. Из носа у девочки хлестала кровь, изо рта падали розовые хлопья пены, на лбу наливалась огромная шишка.
– Катя! – крикнула ее соседка по парте. Подоспевшая учительница склонились над отличницей, несколько школьников смотрели с интересом и страхом.
Дима подошел поближе. С ним рядом встал Мишка:
– Что это с ней?
– Не знаю.
– Столько крови, мне сейчас тоже плохо станет! – причитала одна из школьниц, но продолжала с любопытством смотреть на содрогающееся тело.
– Сбегайте за медсестрой, Вова, Леша! – крикнула учительница, пытаясь привести Катю в чувство. – Девочки, найдите какой-нибудь шарф. Остальные сядьте на места, ей нужен воздух.
И тут раздалась сирена «скорой». Совсем близко.
– Ох, так быстро врачи приехали? – учительница поправила очки тыльной стороной руки. Ладони у нее были в крови, а пальцы дрожали.
– Марья Васильевна, это не для Кати, – Оля выглянула в окно. – Там сразу двоих на носилках увозят. Старшеклассника и кого-то из младшей группы. Кажется, их трясет, и кровь из носа...
Несколько человек рванули к окнам, Дима тоже подошел посмотреть. Учительница подложила свернутый палантин под голову Кати, светлая ткань окрасилась кровью. Девочка продолжала биться в конвульсиях. С улицы снова донесся вой «скорой».
***
– Не хочу завтра в школу.
– Ты говоришь это раз пять в неделю, – мама взъерошила Димины светлые волосы.
– Нет, теперь по-настоящему, – он возил вилкой по нетронутым макаронам с кетчупом.
– Нужно пойти, сам знаешь.
– Там такое! Человек пятнадцать увезли на «скорых». И у всех одинаково: падают в отключке, бьются в судорогах, а из носа кровь хлещет. Это точно эпидемия, лучше дома сидеть.
Дима считал, что творится что-то неладное. И не только из-за внезапной волны странных обмороков. Еще из-за этих вздутых пластырей, которые он заметил у некоторых людей на улице. На шее, чуть ниже затылка... Пластыри сочились зеленоватой жидкостью. Или ему просто показалось?
Мама положила ему в тарелку две вареные сосиски и сказала:
– Все хорошо, не переживай так. Нам на производстве объяснили, что произошел выброс газа, но это совсем не опасно. Даже режим ЧП вводить не стали. На большинство людей газ никак не влияет, и лишь некоторые реагируют на него. Но и их здоровью ничто не угрожает. Уверена, завтра ребята из твоей школы, которых увезли на «скорой», придут на уроки, как ни в чем не бывало.
– Что-то слабо верится. Когда выброс газа, всем приказывают не выходить из дома, закрыть окна, проложить щели влажными тряпками и дышать через маски. Как несколько лет назад, в 1992-м – я тогда только в первый класс пошел. Помнишь?
– Сынок, не спорь, – сказал отец, отложив газету. – Всем сотрудникам НИИ дали лекарства для профилактики, мы с мамой их уже приняли. И вам в школе должны были выдать таблетки. Те, кому стало плохо, просто не выпили их. И зря.
Дима хотел возразить, но промолчал.
– Завтра школьникам выдадут вторую порцию препаратов, все будет в порядке, – и отец развернул спортивный раздел газеты.
– Да, пап, наверное, – сказал Дима, нащупав в кармане джинсов белую капсулу.
***
Дима не верил своим глазам. Он заглядывал с улицы в окно школьного медкабинета, как раз в щель между занавесками. Вместо медсестры там были люди в голубых халатах. Двое. Они приглашали учеников по одному, усаживали на стул и что-то вкалывали сзади в шею. После инъекции школьник дергался, чуть не падая, но его держали. Судороги быстро прекращались, шею ученика залепляли пухлым пластырем, а в его карточку ставили штамп. И отпускали.
– Ты тут чего? – у Димы чуть сердце не остановилось, когда раздался голос Мишки. – У нас сегодня плановые прививки, а ты опять в штаны наложил?
Дима судорожно сглотнул. Действительно, он до смерти боялся уколов, несколько раз даже падал в обморок. Ему было очень стыдно, особенно когда одноклассники дразнили его неженкой и девчонкой, но поделать с собой ничего не мог: как только медсестра поворачивалась к нему со шприцем, у него перехватывало дыхание, сердце заходилось в горле, а в глазах темнело.
– Миш, глянь, что они там творят! – зашептал Дима, толкая друга к окну. – Это никакие не прививки! Это... это... – он не мог подобрать слов.
Мишка поглядел в щель между занавесками. Какое-то время внимательно наблюдал за тем, что происходит в медкабинете, а потом повернулся к Диме и сказал:
– Да все нормально. Прививки делают.
Дима посмотрел в окно (там как раз пригласили войти очередного ученика), а потом на друга:
– Неужели ты не видишь?
– Не вижу чего? Дим, у страха глаза велики. Пойдем, скоро наша очередь.
***
Весь класс собрался в коридоре. Раньше ребята на ушах бы стояли от счастья – урок отменили! Но сейчас они вели себя тихо. Дима не узнавал своих одноклассников, и это ему очень не нравилось.
Он так и не смог уговорить Олю и Мишку сбежать, не даваться стремным людям в голубых халатах. Он мелко трясся, когда рассказывал о пластырях и зеленоватой жидкости. Но друзья лишь смеялись и подбадривали его: они-то помнили все его обмороки от уколов.
Из кабинета вышла отличница Катя, которой вчера стало плохо на уроке химии. На лбу красовался огромный синяк, девочка была бледна, но улыбалась.
– Ни капельки не больно, – сказала она подружкам, и Дима увидел пухлый пластырь ниже затылка, прямо под линией волос, собранных в высокий пучок.
– Иванцев! – позвали из медкабинета.
– Я пошел, – сказал Мишка.
– Не надо, слушай, не надо! Давай свалим! – пробормотал Дима.
– Да ну тебя. Пусти.
В последний момент, когда Мишка уже взялся за дверную ручку, Дима рванулся к нему и схватил за плечо, быстро зашептал на ухо:
– Ты же знаешь, как я боюсь уколов! Как девчонка! Отвлеки их как-нибудь и тисни этот штамп мне в карту. Я не смогу, я там помру!
Мишка посмотрел на друга, в его взгляде мелькнула пустота и безразличность, и это напугало Диму. Но потом Мишка улыбнулся и кивнул:
– Ладно уж, трусиха. С тебя пачка жвачки и три банки «Пепси».
И Мишка зашел в кабинет.
***
Мишка вернулся из медкабинета совсем другим. Он глупо лыбился, на вопросы не отвечал, лишь твердил, что это совсем не больно, что это совсем не страшно, а наоборот – прекрасно. У него на шее красовался пухлый пластырь.
Дима трясся, но ждал до последнего. Его так и не вызвали – должно быть, лучший друг успел до инъекции провернуть диверсию с картой.
Из медкабинета вышла Оля. Она стала последней из их класса, кому сделали «сезонную прививку». Девочка выглядела уставшей, но довольной – под глазами залегли синяки, на губах была неестественная улыбка. Она с энтузиазмом рассказала, как все хорошо.
Ученики построились в шеренгу по двое и строем пошли на урок. Дима онемел: такого не бывает, такого просто не бывает!
Он решил ничем не выделяться и послушно зашагал вместе со всеми к кабинету русского. Там стояли еще двое в голубых халатах и выдавали таблетки – такие же, как вчера. Дима быстро поднял воротник клетчатой рубашки, чтобы спрятать шею, и глупо улыбнулся, как все его одноклассники.
***
Дима подумал, что это самый тихий день в школе за всю историю человечества. На переменах ученики строем выходили из классов, молча строились и маршировали к кабинетам, где у них будет следующий урок. Никто не бегал. Никто не дрался. Никто не играл в сотки. Никто не закидывал портфель очкарика-тихони в девчоночий туалет на потеху друзьям. Старшеклассники не ходили за угол школы курить. А учителя просто стояли в коридорах и смотрели на школьников. Иногда они смотрели на Диму, и у мальчика душа уходила в пятки – а вдруг они догадаются, что он избежал укола?
Оля и Мишка никак не реагировали на своего друга, лишь бросали на него взгляды, от которых у Димы леденела спина. Что стало с его друзьями? Ему бы больше настойчивости, и он смог бы спасти их... Спасти? От чего?
На уроках было еще хуже. После того, как весь его класс посетил медкабинет, осталось всего три – русский, математика, география. И уже к середине русского Димина рубашка насквозь пропиталась липким потом.
В начале урока учительница встала у доски. Она ничего не делала, ничего не говорила, просто смотрела в одну точку. Ученики сидели, не двигаясь и даже не моргая. Дима покосился на Мишку – тот тоже смотрел остекленевшими глазами на русичку.
Через пару минут Дима спросил: «Наталья Викторовна, все в порядке?» и тут же горько пожалел об этом. Учительница и весь класс уставились на него и смотрели, смотрели в упор своими пустыми глазами.
На Диму накатила волна страха, сердце заколотилось в горле, и его стук, казалось, можно было услышать в гробовой тишине, которая окутала кабинет. Мальчик замер и постарался взять себя в руки, слиться со своими одноклассниками, тише воды-ниже травы.
Через несколько тягостных мгновений учительница отвела от Димы глаза, и ученики вновь уставились на нее. «Как на каком-то безумном гипнотическом сеансе!» – подумал Дима и сосредоточился на том, чтобы сидеть без движения. А мысли путались, неслись. В голове возникали идеи – одна фантастичнее другой.
Прозвенел звонок, Дима вздрогнул. Ученики встали с мест и начали собирать вещи, и мальчика пугала неестественная синхронность их действий. Из его дрожащих рук выпал пенал, на звук обернулись несколько ребят, и Дима снова увидел эти странные глаза. «Они смотрят на меня, как на чужака», – подумал он и твердо решил больше ничем себя не выдавать.
Дима хотел сбежать с уроков, примчаться домой, рассказать все родителям. Они бы сразу поняли, что делать, кому звонить. Отец бы наверняка связался с участковым, а мать бы позвонила трем своим подругам из НИИ, чтобы узнать, что происходит в другой школе, где учатся их дети.
Но интуиция подсказывала, что его прогул сразу заметят. Он представил, как его настигнут физкультурник и трудовик, скрутят по рукам и ногам, отведут в медкабинет, где люди в голубых халатах позаботятся о том, чтобы и он стал спокойным и безвольным, чтобы и у него на шее появился пухлый пластырь, подтекающий зеленым...
Диму передернуло. И он послушно замаршировал со своими одноклассниками к кабинету математики. Осталось вытерпеть два урока, не привлекая к себе внимание. Он сможет это сделать.
***
Начало октября радовало теплыми деньками, но солнца не хватало. Серые тучи затянули небо. Клены и липы начали золотиться, роняя листья, но и это не поднимало настроения: вокруг было на редкость мрачно.
Дима шел домой и бросал боязливые взгляды вокруг. Слишком пусто, слишком безлюдно – даже для их военного городка на пять тысяч жителей. По дороге из школы он встретил всего трех людей, и они вели себя так странно. Они стояли, будто прислушиваясь к чему-то. Или принюхиваясь.
И было тихо. «Скорые» больше не выли. Мимо него не проехало ни одной машины. Ни одной. По улицам Елового-4 гулял ветер, шелестя обертками конфет, банками из-под газировки и брошенными газетами...
Когда до дома осталось два квартала, Дима не выдержал и сорвался на бег. Он не мог подавить паническую мысль: в городе творится что-то очень, очень плохое.
***
Входная дверь была приоткрыта. Первое, что пришло на ум, – воры. На уроках ОБЖ его учили, что заходить в квартиру опасно, если подозреваешь, что в ней орудуют преступники. Но Дима просто не знал, к кому обратиться за помощью. Поэтому он осторожно открыл дверь и неуверенно позвал:
– Кто здесь?
В квартире послышалось движение. Дима приготовился бежать прочь, но в коридоре появилась женщина.
– Мама! – выдохнул Дима, страх наконец отпустил его. – Как хорошо, что ты дома!
Он зашел в квартиру и захлопнул дверь, проверил замок. Повернулся. Это была не его мама. Бледное лицо, огромные глаза, чуть сгорбленная фигура – плечи выдаются вперед, как у гориллы в зоопарке...
– Мама... – прошептал Дима, задрожав. И женщина в три быстрых шага оказалась рядом, нависла над ним, знакомое и одновременно незнакомое лицо совсем близко. Глаза совсем не человеческие. В них ни проблеска мысли, лишь пустота.
Дима замер, не смея даже дышать. Только слезы катились по его щекам. Но вот мама выпрямилась, отвернулась и ушла. Тишина.
«Что с ней случилось?! Что с ними всеми случилось?! – беспорядочно думал мальчик. – Это авария в институте? Ошибка во время испытаний биооружия? Но системы защиты не позволили бы... и эти таблетки... эти уколы... пластыри... Правительственный эксперимент?»
Наконец Дима осмелился пройти по коридору и заглянуть на кухню. Его родители стояли у открытого окна, смотрели на улицу и не двигались. Мальчик подкрался поближе и понял, что они не смотрят. Они слушают, покачиваясь из стороны в сторону.
На шее отца – чуть ниже затылка – пухлый пластырь, под которым засохла зеленоватая струйка. Разглядеть мамину шею Дима не мог – мешали ее длинные рыжие волосы. Но он знал, что и ей сделали укол.
***
Попытка поговорить с родителями не привела ни к чему хорошему. При первом же слове мать и отец резко повернулись к нему, и в их глазах он прочел подозрительность и неприязнь. Его снова накрыло чувство, что на него смотрят, как на чужака. Но вот родители перестали изучать его бледное заплаканное лицо, переглянулись, задержав взгляд друг на друге, и снова отвернулись к окну. Диме показалось, что они каким-то образом говорили между собой. Телепатически? Бред.
Мальчик пробрался в коридор и поднял телефонную трубку, даже не зная, какой номер набрать. Тишина, ни гудка. Он знал, что у Олькиных родителей есть переносной телефон – кажется, он называется сотовый. Такие новомодные телефоны только начали появляться в продаже, в Еловом-4 они были большой редкостью. Впрочем, кто мог поручиться, что они сейчас работают? Да и кому бы он позвонил, когда, казалось, весь город сошел с ума?
Дима на цыпочках прошел в туалет, а потом и в душ. Он с облегчением скинул пропотевшую рубашку и помылся, потому что больше не мог выносить эту едкую вонь, которая шла от его тела. Так пахнет страх. Так пахнет безысходность.
После душа он снова заглянул на кухню: мама с папой все еще стояли у окна. Мальчик зашел в свою комнату и щелкнул простенькой задвижкой. Поколебавшись, подпер дверь стулом.
Он включил телевизор в надежде на вечерний выпуск местных новостей, но на всех каналах его ждал лишь белый шум. Мальчик вспомнил о своем старом радио, которое давно пылилось в нижнем ящике стола. Вставив свежие батарейки, он покрутил ручку настройки. Только странный статический шум, совсем не похожий на тот, что бывает в радиоприемниках. Диме показалось, что он слышит в этом шуме последовательность, какие-то сигналы.
– Сука! – раздраженно крикнул Дима, и тут же зажал рот рукой. Нервы нервами, но шуметь нельзя – вдруг родители услышат и придут... придут за ним? От этой мысли он задрожал всем телом, воображение рисовало самые скверные картины.
Было еще очень рано, но Дима разделся и залез в кровать. Завернулся в одеяло, пытаясь унять дрожь. Начал всхлипывать – двенадцатилетний мальчик, оставшийся один-на-один с бедой, которая накрыла весь город... Что произошло? Что делать?
Дима думал, что ему не уснуть, но через двадцать минут он крепко спал, обняв подушку.
***
Он проснулся рано, часов в шесть. Потянулся на кровати и почувствовал себя полностью отдохнувшим. Вчерашний кошмар с уколами, пустыми улицами и невменяемыми родителями казался ему далеким и неправдоподобным. Может, это был просто дурной сон? Дима встал, натянул джинсы и футболку... И услышал.
Звук очень странный – он был похож на пение, но в нем не было ничего человеческого. Он звучал на одной ноте, не повышаясь и не понижаясь, длился и длился, будто тем, кто его издавал, не нужно было дышать. Мальчик отпер дверь своей комнаты и почувствовал, как холодно стало в квартире. Он заглянул на кухню.
Как и вчера вечером, родители стояли у открытого окна, и октябрьский ветер шевелил занавески и мамины волосы. Родители пели, тянули долгое жуткое «Аааа», синхронно покачиваясь из стороны в сторону.
«Что они делают? Что происходит? Что же они делают?!» – испуганно подумал Дима.
Вдруг его мать покачнулась, дернулась и упала на пол – плашмя, неестественно, с громким стуком. Судя по всему, она стояла всю ночь, и теперь силы покинули ее.
– Мама! – крикнул Дима, кинувшись к ней. И тут его отец повернулся к нему лицом.
Дима оцепенел. Что стало с папой за ночь, всего за одну ночь? Кожа бледная, сухая, аж треснула в нескольких местах, под ней видны набухшие темные вены. Под носом, на губах и в уголках глаз запеклась зеленоватая субстанция... Но хуже всего были глаза: белки покрылись кровавой сеткой, зрачки сжались в точки, радужки стали белыми. В этих глазах не было ничего осмысленного. Ничего.
Изо рта отца вырвался хрип, и мужчина бросился на Диму. Тот вскрикнул и отшатнулся, чудом не попавшись в протянутые руки с крючковатыми пальцами. Мальчик буквально выпрыгнул из кухни и хлопнул застекленной дверью. Стекло разлетелось – отец выбил его и, не обращая внимания на несколько осколков, полоснувших его по лицу, снова попытался схватить сына. Дима был уже около своей комнаты – перепуганный, трясущийся и плачущий.
Мужчина зарычал, захрипел, начал вылезать через проем с торчащими осколками... Мальчик юркнул в комнату, щелкнул задвижкой и, напрягшись, пододвинул тяжелый комод к двери. Затаился.
«Папа не догадался нажать на дверную ручку! Он забыл, как открывать кухонную дверь!» – лихорадочно думал Дима.
В коридоре раздались шаги. Ближе, ближе. Мальчик был уверен, что сейчас отец начнет ломиться к нему в комнату. Он попятился к окну.
Тот, кто когда-то был Диминым папой, остановился по ту сторону двери. Постоял. Шаги стали удаляться, а потом вновь раздалось долгое «Аааа».
Диму затрясло. Он не мог поверить, что все это действительно происходит. Он забрался на кровать и сжался в комок, обхватив ледяными руками колени и закрыв глаза.
***
Он мог бы просидеть так долго-долго – ничего не делая, ничего не видя, стараясь ни о чем не думать. Но этот звук, это ужасное пение теперь отчетливо слышалось отовсюду. Подняв заплаканное лицо, Дима понял, что поют на улице. Это другие люди, которые, как его родители, перестали быть людьми из-за странных уколов.
Телевизор не включился, настольная лампа не зажглась – электричества нет. Тогда он достал радио на батарейках – только шум и странные сигналы, как вчера.
Ему в голову пришла одна идея, должно быть, не самая удачная и не самая умная, но он просто не знал, что еще делать. А сидеть здесь и ждать неизвестно чего было просто невыносимо. Вдруг отец и мать снова изменятся? Начнут ломиться к нему в комнату?
Дима подошел к окну. Второй этаж, под окном желтая труба газопровода, а под ней окно со стальной решеткой. Повиснуть на трубе, слезть по решетке и спрыгнуть вниз.
В голове постоянно вертелись мысли о том, что все это эксперимент, что людей намеренно превращают в зомби, роботов... А почему именно их подмосковный город? Да потому что Еловый-4 в прямом смысле слова стоит вдали от цивилизации – вокруг лишь леса и болота, да три мелкие полузаброшенные деревни. Закрытый военный городок в глуши, специализирующийся на биологическом оружии... И если кто-то узнает, то можно все списать на утечку опасных веществ... Лучше и придумать нельзя!
Он решил действовать, пока его снова не затрясло от страха и безысходности.
***
Дима постоял у родного подъезда. Людей не видно, но слышно – отовсюду несется ровное и страшное «Аааа». Мальчик застегнул ветровку и поправил лямки своего школьного рюкзака. В нем лежали теплая кофта, фонарик, радио и пачка батареек, сухие крекеры, и самое главное – карта местности и туристический компас. Выйти на кухню за водой он не осмелился, как и в коридор за ботинками. Пришлось достать из шкафа летние кеды.
План прост: выбраться из города. Еловый-4 обнесен высокой бетонной стеной, по верху которой змеится колючая проволока под напряжением – обычное дело для закрытых военгородков. Но Дима знал одну хитрость: в стене есть лаз, через который выбираются мальчишки, чтобы удить рыбу в лесном озерце. Ему бы добраться до лаза, а там он рванет к автодороге – искать помощь... Далеко, но он справится.
Мальчик подумал, что ему следует осмотреть здание милиции, а также блокпост на въезде в город. Но издалека, потому что мало ли что. Потому что на блокпосте всегда дежурят военные. А военные, как и милиция, с правительством заодно. И если все это эксперимент... Он просто не знал, что думать и кому верить.
Дима оглянулся: те, кто совсем недавно были его мамой и папой, продолжали петь, глядя в окно. На него они не обратили внимания.
«Еще позавчера все было хорошо, еще позавчера...» – мальчик вытер глаза и отправился в путь.
***
Дима решил, что лучше не попадаться никому на глаза. Безопаснее всего идти не по тротуару, а вдоль домов, по переулкам, держаться в тени.
Пройдя три квартала, мальчик понял, что большинство людей – или кто они теперь? – разошлись по своим квартирам и стоят у распахнутых окон. Поют, слушают сигналы... Общаются телепатически, ждут приказов? На улице ему редко попадались зараженные. Эти, похоже, потерялись и бродили без цели. Но нужно быть начеку!
Вскоре Дима увидел двухэтажное здание милиции. Он сразу понял, что туда соваться бесполезно – у окон толпились люди в форме с раскрытыми ртами: «Аааа». Идею залезть внутрь и найти рацию мальчик отмел – слишком опасно, да и он совершенно не представляет себе, как ей пользоваться. И с кем связаться. И что сказать.
Вдруг раздался крик, и Дима оглянулся. По кленовой аллее бежал человек, спасаясь от пятерых преследователей. Оказалось, зараженные люди могут не только тупо смотреть вдаль и петь: они быстро настигли истошно кричащего мужчину, повалили его на землю и закружились над ним, загудели, как рой шершней. Дима не увидел, что они сделали с несчастным, и это к лучшему. Мальчик опустился на корточки и отполз в кусты. Он молился, чтобы его не постигла та же участь.
***
До лаза в бетонной стене Дима добрался только к вечеру. Он ужасно боялся попасться на глаза зараженным, поэтому шел окольными путями и очень медленно.
Еловый-4 изменился. Он стал пустым и как будто плоским. Без автомобилей, без пешеходов и без играющих во дворах детей он казался мертвым. Город-призрак, населенный непонятными и опасными существами. Единственный звук – унылое «Аааа» в октябрьском воздухе.
Дима еще дважды стал свидетелем того, как люди, превратившиеся в монстров, загоняют своих жертв. Сначала это была женщина. Сбросив туфли на шпильках, она бежала босиком, ее быстро настигли. Потом это были пожилой мужчина с маленькой девочкой на руках – должно быть, внучкой. Девочка визжала. Дима не стал смотреть, что с ними стало. Он догадался, что это те, кто по какой-то причине не получил укол в шею, как и он сам.
Блокпост военных располагался метрах в двухстах от лаза. Дима увидел, что тяжелые ворота на въезде в город наглухо закрыты. Такого никогда не было. Никогда-никогда, даже когда случился выброс газа в НИИ несколько лет назад. Дима пригляделся: около блокпоста ходили люди в голубых халатах. Много-много. Мальчик собрался с духом и стал пробираться сквозь сухие кусты к лазу. До него рукой подать.
Справа раздалось хриплое шипение, и из зарослей поднялся бледный мужчина с пустыми глазами. Неужели это дядя Коля, продавец из магазина, в котором Дима всегда покупал хлеб и молоко? Мальчик замер, но зараженный увидел его. И закричал: на этот раз «Аааа» было высоким, резким, призывным.
Дима услышал сзади шум: это стая зараженных сбежалась на охоту. Он рванулся к лазу. Главное, не останавливаться, главное, не даться им!
Слева, со стороны блокпоста, закричали, и это были обычные человеческие голоса, отдающие приказы. Мальчик увидел, что ему наперерез бегут двое в голубых халатах. И в руках у них шприцы. Волна адреналина ударила в голову: УКОЛЫ! И от ужаса Дима перестал соображать, остались только инстинкты и животный страх. Он нырнул в кусты, чудом избежав протянутых рук дяди Коли. Сзади ломились другие зараженные, но сухие стебли мешали им двигаться быстрее.
Дима буквально влетел в узкий лаз, он уже наполовину высунулся наружу, но его схватили за щиколотки и рванули назад. Он закричал и схватился за края лаза, бетон предательски крошился. Мальчик дергал ногами и рыдал, но хватка была железной. Он оглянулся: продавец-зомби скалился, хрипел и тянул его к себе...
Вдруг раздался новый вой, и Дима увидел, что зараженные, преследовавшие его, кинулись на подбежавших людей в голубых халатах. Дядя Коля дернул, и руки мальчика не выдержали, сорвались. «Он сожрет меня, он сейчас сожрет меня!» – мелькнуло в голове, и Дима завизжал.
В этот момент монстры повалили одного из людей в халатах, и тот вскрикнул, а другой выхватил из кармана пульт с антенной и нажал на кнопку. Всех зараженных будто выключило, они попадали на землю. Дима отбрыкнулся от ослабших скрюченных рук и вылетел в лаз, порвав о бетон левый рукав ветровки. По ту сторону стены он вскочил и побежал, не оглядываясь, в лес.
***
Дима несся через лесную чащу, не разбирая дороги и закрывая лицо от хлестких веток. Он боялся, что его преследуют – и теперь это не тупые зараженные, а люди в голубых халатах. И военные. И уже пустили по его следу собак!
Он бежал изо всех сил. О произошедшем не думал, сосредоточившись на одном: автодорога и нормальные люди, которые, скорее всего, не поверят ему, но в помощи не откажут.
Мальчик бежал, пока лес вокруг не поредел, а почва под ногами не стала зыбкой. Отяжелевшие и пульсирующие болью ноги зачавкали по жиже. Это становилось опасным: каждый житель Елового-4 с детства знал жуткие истории о тех, кто зашел в болота слишком далеко.
Наконец Дима остановился и сел на трухлявый пень, попробовал отдышаться. Легкие жгло, голова кружилась, в горле стоял противный привкус крови. Он то и дело оглядывался и прислушивался: нет ли погони? Не слышно ли лая ищеек? Или призывного «Аааа» зараженных? Но лес молчал.
Смеркалось. Холодный ветер гулял в верхушках деревьев. Оставалось надеяться, что не пойдет дождь. Дима достал из рюкзака карту и компас. Уроки географии не прошли даром: он понял, где находится. Выбрал направление – в обход опасных болот и подальше от страшного военгородка. Он встал и усилием воли заставил себя идти.
В кармане джинсов что-то лежало. Дима достал две одинаковые белые капсулы, покатал их по ладони и спрятал обратно. Все началось с них. Это улика. Это доказательство. Но чего? И кто сможет разгадать их тайну? Может, никто. А может, ничего этого не было, он сошел с ума и бредит, а это просто дибазол.
Дима отогнал эти мысли. Перед ним простирались километры незнакомого леса и мрачных болот. Позади он оставил родной город – город, который всего за день изменился до неузнаваемости. Возможно, навсегда.
Вещун
Сейчас прут синей рябины лопнет, и внучек вырвется на волю. Мне бы успеть закончить то, что начал, да и нож уже готов. Только б прут еще немного продержался.
Это синяя рябина не дает ему уснуть. Все так. Клетка так и ходит ходуном, так и пляшет. Откуда в малом столько силы? Рябинка-рябинка, не ломайся еще немного!
А мальчик так хорош. И мне так жалко его убивать.
***
Я как увидел его – сразу понял: будет вещуном. Родился он раньше сроку, скользкий, синий, полумертвый. Дочка-то плакала у меня на груди – мол, оживи, спаси жизнь безгрешную. Отдал я за это черпак крови, левый глаз да десять лет жизни. Таков он, наш Белый Бог, сговорчивый, но на жертвы шибко падок.
Выжил малой, Федорием назвали – Федькой. Дочка мне руки целовала.
Первый вещий сон Федька выснил года в два. Может, раньше, шут его знает. Но в тот раз прибежал ко мне утром – а я частенько с ним сидел, пока мать с отцом в поле – рассказал, что снилась ему повозка, доверху груженная рыбой. Такая уж диковина для нас – рыба. Но через неделю женился наш староста на девке из соседнего села, да сам глава волости прислал ему подарок – воз трески. Вот уж вся деревня на свадьбе погуляла!
Уважают у нас вещие сны. Старики-то вещуны уже повымерли – все думали, не будет больше вещунов. И тут Федька. То хороший погожий денек выснит, то об урагане предупредит. Да и Николаича вон от смерти спас. Приснилось Федьке, что ворвались к Николаичу волки и грызут его, так мальчонка не испугался, выснил себе два хлыста огненных и забил серых насмерть. А наутро прибежал Николаич к нам весь седой – напали на него волки, да упали вдруг замертво, лишь шерсть дымится.
Тут-то я и смекнул, что Федька наш не просто вещуном может стать, а настоящим повелителем снов. И я начал учить его снить: как голову очистить от злых мыслей, какие травки смешать да выпить, как Белому Богу жертвы приносить – то палец уколоть нужно, а то и по ладони полоснуть. Нелегко мне было – нет у меня, простого знахаря, дара вещунского. Да внучек все на лету схватывал, все снил и снил без устали. И уж научился не только будущее видеть, но и добрые дела творить через сны.
Зацвела деревня. Поля как ото сна воспряли – по три урожая в год давать начали. Ягод и плодов в лесу стало видимо-невидимо, да и трав-кореньев лечебных. Быки и рогатые кони расплодились, и вот счастье – родился жеребенок с одним золотым рожком посреди лба, очень добрая примета. Давно не было у нас такого изобилия!
Было тогда внучку пять годков. И все в деревне на Федьку-вещуна не нарадовались.
***
Грянул гром нежданно-негаданно. Вернулась сестра моя в деревню, Морея, ведьма проклятая. Черная туча жуков-живоедов по деревне прошлась, скотина поослабла, померли утки, дюже чувствительные к злой силе, на поля порча легла – колосья стали ломаться, сенная трава бурыми пятнами поизъелась. Да и люд весь в печаль впал, у слабых духом разум помутился.
А Морея зуб на мой род заточила: посыпала черными желаниями наш двор, хворать все стали, дочка чуть к Белому Богу на пир не отправилась. Ненавидит нас ведьма люто: это я сорок лет назад ее на вечную ссылку обрек за дела нечеловеческие. Да все зря: приковыляла обратно Морея на деревянной ноге – свою-то Белому Богу отдала, чтобы изгнание ее раньше срока кончилось. А против Его воли никак не пойдешь.
Пришел в деревню большой страх: жить Морея в лесу стала, да повадилась ночами на Сером холме стоять, на деревню зло глядеть да заклинания нашептывать. И никто не знал, что она, проклятая, делает.
***
Беды начались страшные. Сначала Настасья умом тронулась. Передушила ночью всех ловчих псов, а потом и мужа своего. Разрубила его на куски, руки-ноги собрала и во дворе сложила, ворота головой украсила. Сама же потом печь разожгла и бросилась туда. Одна только дочка ее от расправы спаслась – спряталась в подполе. Да не говорит после всего этого.
Потом Иваний на себя руки наложил. Три дня по деревне бегал в чем мать родила, грудь всю ножом истыкал, а кровью знаки везде чертил. Все кричал о том, что через него в этот мир придет великое зло. Поджег три двора, один дотла выгорел со всей семьей – одни косточки нашли на пожарище. Бросился Иваний в колодец, да застрял на полпути. Неделю его вытащить пытались, все тщетно. Так и помер в мучениях.
Дальше – больше. Старуха Марфовна с семейством в доме заперлись, окна изнутри заколотили. Сколько ни просили их выйти – только шепот в ответ, мы-де теперь своему властелину подчиняемся, другому богу молимся. Через десять дней пошел из избы нестерпимый запах – скотина замертво ложилась. Замотали мужики лица мокрыми тряпками, вломились – в доме желтая слизь повсюду, а Марфовны, детей ее да семерых внучат нет. Слизь эта двух мужиков убила – растворились в ней, как не было. Трое других убежали, да ослепли, один кровью кашляет. С тех пор из избы той яд струится, землю-воздух отравляет.
Потом пришло к нам стадо белоснежных коней. Пасутся на лугу, красивые, холеные, будто и не дикие вовсе. Золотые рожки на солнце сверкают – красавцы! Собрались наши девушки, чтобы приручить коней. Двенадцать невинных дев вышли к лугу, разделись и начали алые ленты в волосы вплетать. Пошли к коням, протягивая руки и шепча нежности, а те уж рады, играют, веселятся. Так всегда коней приручали, и они после ритуала верными друзьями людям становились. Но не в этот раз. Не кони это были, а что-то злое под личиной коней. Вырвались из-под длинных грив щупальца бессчетные, разорвали дев в клочья, визг по всей деревне стоял. Прибежали мужики – а уж поздно: весь луг красным подернулся, а чудовища жрут с хрустом все, что от красавиц осталось. Что это за твари? Даже мне, знахарю, неведомо. Нет таких тварей на этом свете.
Остановилась в деревне жизнь. Люди мрачнее тучи стали – неведомое творится, страшное. Решили, что это ведьма Морея их прокляла, да где ж искать ее, окаянную? Сколько ни ходили в лес – нет следов. Да и что бы от мерзкой старухи осталось? За такие дела черные Белому Богу бы руки-ноги отдать пришлось, да глаза и уши, да крови немерено. Так что откуда беды на нашу голову – тайна глубокая. И как остановить это все – никому не ведомо.
***
Приходили старейшины к дочке моей – повидать Федьку, помощи у него попросить вещунской, чтобы уменьшил он беды черные, изгнал колдунью Морею, животных вылечил, обезумевшим разум вернул.
Очень старался малой, снил что есть силы – и днем, и ночью. Побледнел, осунулся. Руки все ножом исполосованы, от трав волшебных весь рот зеленый. Стал Фелька часто залипать на полпути, будто засыпать на ходу: весь напряжется, лоб холодным потом покроется, а глаза пустые-пустые, глядят в одну точку.
Да не работали вещие сны – страшные вещи только хуже делались. В озере паразиты завелись ужасные, на тритонов похожие, по ночам из воды вылазили и шли в деревню, жрали все на своем пути – и растения, и животных. Пьяницу, уснувшего в стоге сена, до костей обглодали. На полях колосья пеленою серо-рыжей подернулись, а как сжали их да муку смололи – отравились все, кто в мельнице работал. Проросла мука, деревья-людоеды потянулись к небу, детей Миколая сожрали, лишь окровавленная одежда на ветках осталась. Воздух над деревней стал густым-густым, уж не вздохнуть полной грудью. Селяне все в черную тоску ударились.
А Федька все старается – снит и снит хорошее. Богом Белым клянется, руки заламывает. Должно было мое сердце что-то почуять, должно! Но не в силах знахарь с вещуном тягаться, пусть даже с мальчишкой.
***
Поймал я Федьку за злым вещунством в ночь, когда полегла семья Игнатия.
Жаловаться стал Игнатий, что к нему в избу морок начал наведываться, как в сказках. Приходит по ночам к его кровати, садится в изголовье и нашептывает всякое. А сам весь черный, переливающийся неведомым, нездешним светом. И от его шепота голова кругом. Кому Игнатий ни расскажет – все на огненную воду намекают, мол, пьешь много. Да и немудрено нынче в кручину впасть.
Как-то после заката прибежала ко мне дочка – говорит, неладное что-то с Федькой. Я гляжу: он весь в поту по кровати мечется, руками кровавыми себе в волосы вцепился, снит что-то изо всех сил. Я-то подумал, проклятье хочет снять, всю деревню спасти. А он как зашипит сквозь зубы:
– Морóк-морóк, пошли Игнашке обморóк, чтобы кожу спилил, чтобы зелье сцедил, чтобы грязь потекла, чтоб деревня вымерлá!
Тут-то я и понял, чем внук занимается. Не Морея это проклятье наложила – нет никакого проклятья. Это вещун наш от добрых дел отвернулся. Не сам, конечно. Это ее, колдуньи, месть всем нам. Захватила Федьку Морея заклинаниями, поработила волю, наполнила сердце злом. И снит теперь Федька-вещун нам несчастья.
Ничего не сказал я дочери, тихо вышел из избы в темную ночь. К Игнатию уж поздно бежать: никакими силами не отвратить того, что вещун выснил. Не жилец уже Игнатий.
Только одно осталось. Пошел я в лес – синюю рябину искать. Редкое это дерево, ох, редкое, но лишь оно может вещуна от сна удержать. Так что отдал я Белому Богу за четыре прута синей рябины четыре пальца – по два с каждой ноги.
Пруты длинные мне достались, выше роста. Разрубил каждый пополам, согнул, ивовой веревкой перевязал да ветки горе-сосны вплел. Получилась клеть округлая. Нужно теперь нож заговорить – и да поможет мне Белый Бог.
***
Вернулся я в деревню с рассветом. Во дворе Игнатия переполох: убил всю семью Игнатий. Страшной смертью жена и семеро детей погибли: повязал их сонных Игнатий да снял кожу с живых еще, два мальчонки только утром дышать перестали. А над кожами он черный ритуал провел, да такой, который простому мужику неведом. Разложил восемь кож по деревне – плохое, злое число. А девять – еще злее, так что начал Игнатий и с себя кожу срезать серпом, чтобы оставить ее у дома старосты, да светать уже стало. Нашли его мужики полуживого – от ног до груди успел кожу снять Игнатий, да обмяк: крови много вытекло. Лежит, дергается, глазами вращает, а ноги и живот – сплошное мясо, на мышцы скользкие песок да всякий сор поналип.
Из-за восьми заколдованных кож еще одна напасть приключилась: все дворы в трехстах шагах от них заразились. У людей раны по всему телу открылись, да не просто раны, а как будто глаза чьи-то из них глядят, в наш мир хотят пролезть. Крик начался в деревне – насильно заразившихся в постели уложили, всех врачевателей созвали. Наш-то двор, по счастью, не задела эта беда.
Не стал я время терять драгоценное: отправил всех родных раненым помогать, чтобы в избе никого не осталось кроме Федьки. Вот уж дочка моя упиралась, не хотела сына оставлять – чуяло сердце матери. Но и она ушла.
Достал я припрятанную в сенях клеть из синей рябины. Она уж вся соком сочится – аж руки жжет. Синие капли падают на пол, выжигают в дереве лунки.
Зашел к внуку в спаленку: спит еще Федька, добрый знак. Закрыл я дверь на засов, стулом и скамьей подпер. Подошел к кровати, послал Белому Богу молитву о помощи, да затащил Федьку в клеть – быстро-быстро.
***
Федька сразу же открыл глаза и завизжал: жестока синяя рябина к вещунам, а уж к злым и подавно. Начал он клетку трясти, да руки жжет.
– Выпусти меня, деда! – кричит.
– Нет, внучек, поддался ты заклинаниям ведьмы старой, так и помыкает она тобой, как хочет. Всю деревню погубишь, – отвечаю я, а сам продолжаю над ножом наговор старинный читать – чтобы наверняка убить вещуна, с первого удара.
Федька остановился на миг, посмотрел на меня чистыми голубыми глазами и говорит жалостливо так:
– Деда, я же хороший, это она во всем виновата. Заколдовала, порчу навела! Выпусти меня, деда, я ее сном вещим убью!
– Милый мой, не обманешь ты знахаря. Знаю я: злым ты стал, в твоем сердце зло семена посеяло, нет уж дороги назад. Если вещун хоть один черный сон выснил по умыслу – пропала его душа, только смерть осталась, – говорю, а сам плакать начинаю, жалко внука, мальчишка еще.
– Да пропади ты пропадом, старый хрыч! – зашипел Федька. Лицо все сморщилось, побагровело, на шее жилы выступили, не узнать внука. – Нет никакой колдуньи! Подохла она двадцать лет назад от голода! Это я, я ее для всех вас выснил!
Оторопь меня взяла: быть того не может. Мальчик таким хорошим всегда был, таким добрым... Неужели правда?
Растерянно посмотрел я на Федьку. Он сжался в комок, чтобы не касаться ядовитого сока синей рябины, подтянул колени к подбородку, ладонями уши прикрыл и глаза закатывает – уснуть вещим сном пытается. Уснет – мне конец, всему конец! Ан нет: не дает ему спать рябинка.
Раздался тихий стук, дочка моя позвала сына из-за двери, потом меня. Постучала сильнее. Федька смекнул, что не уснуть ему, да заорал:
– Мама! Мама! Спасииииии! Дед меня зарезать хочет!
Дочка закричала, побилась в дверь, и все стихло – побежала за помощью. Мало у меня времени, а над ножом надо еще три стиха начитать, да Белому Богу помолиться, да кровавую жертву принести.
А внучек снова клетку трясет что есть мочи, прутья рябины гнутся, ветки сосны трещат, крепежная веревка разматываться стала. Орет Федька – больно рукам, уж кровь каплет да дымок вьется – а не бросает. Знает, что либо он меня, либо я его.
– Мерзкий старик! Ты сейчас умрешь! Я для тебя такое высню, такое!
Заколотили в дверь: дочка мужиков привела, они кричат, что шкуру с меня спустят, думают, что я рехнулся, как Игнатий. И не знают, кто здесь настоящее чудище. Не знают, что Федька-вещун злым сделался.
Положил я левую руку на стол – «Белый Бог, прими мою жертву!» – и отхватил ножом заговоренным три пальца, косточки хрустнули под лезвием. Густая кровь потекла, как сок из спелой сливы.
Тут прут синей рябины хрустнул, и в тот же миг дверь с петель слетела, да уперлась в скамью. Метнулся я к клети, старые кости взвыли от рывка, но медлить нельзя. Мне-то все равно погибать.
Федька вырвался на волю, воя и проклиная меня, закрыл глаза и провалился в вещий сон. Схватил я его, коротко размахнулся и всадил нож по самую рукоять. Зашептало, запело железо заговоренное, черное пятно поползло вокруг раны в груди. Ноги мои подкосились, я в обнимку с внуком начал оседать на пол: успел-таки вещун и на меня смерть напустить.
Нестерпимая боль захлестнула меня, и краем глаза я увидел, как ноги отделяются от тела, как колени растягиваются, растягиваются. Пятна крови проступили через ткань штанов. А вот и руки зашевелились, будто ведомые чьей-то злой волей. Разошлись, разорвались локти, повисли на кровавых сухожилиях и венах. Плечи хрустнули и тоже отделились от тела. По полу поползли оторвавшиеся пальцы, ступни забились на вытянутых кровавых ошметках. Ребра полезли из груди, порвали бледную старческую кожу. И я уже чувствовал, как расходятся, растягиваются в шее позвонки, разрывая горло, из которого со свистом выходил воздух.
Скамья отлетела в сторону, в спаленку ворвались с криками мужики, дочка моя ревела в голос. Налетели, распинали куски моего тела ногами, схватили Федьку на руки – да поздно, мертвый он.
А боль все нарастает, сознание гаснет, и последняя мысль сквозь тьму пробивается: убил я внука, свою кровь и плоть, но кто из нас прав – лишь Белому Богу ведомо.
Антон Ляпин
Родился в поселке Восточный Светлинского района Оренбургской области. В 2010 году поступил в Оренбургский государственный педагогический университет по специальности «География-биология».
Пробой пера заинтересовался в 2011 году, балуясь в социальных сетях. Чуть позже, примерно через год, решил заняться писательством всерьез.
Любимые писатели: Стивен Кинг, Говард Филлипс Лавкрафт, Генри Райдер Хаггард, Рэй Брэдбери, Наиль Измайлов и Анджей Сапковский.
Жизненное кредо: Когда остальные следует своей вере и истине, помни – ничто не истинно. Когда все ограничивают себя в рамках закона, знай – все дозволено (Кредо ассасинов).
Непрошеный гость
– Мам, а тебе не кажется, что ты придираешься?! – завопил Артур, когда мать зашла в комнату с пустой сахарницей. – Откуда мне знать, кто это?
– Мистер, ты не обалдел ли, случайно? – мама пылала в гневе. – Мы втроем в этом доме живем! По-твоему, это отец так шутит, а?
– Да откуда мне знать! – заверещал Артур, повернувшись на стуле к монитору. – Не видишь, что я играю? Домовой, значит, это сделал!
Мама хлопнула дверью и пошла жаловаться отцу. Артур повернул голову и стал прислушиваться к гулким голосам на кухне. Ничего не разобрать, но слышно, что мать вне себя, рвет британский флаг и мечет на него икру.
«Чертовщина какая-то, – подумал он, надевая наушники. – Мать психует, отец читает нотации, и все из-за какой-то гребаной сахарницы! И почему сразу я? Она, конечно, ограничивает меня в сладком из-за прыщей, но я ж не такой дятел, чтобы так глупо мстить! Но если на минуту представить, что это отец подшучивает над нами… Бред! Только не он. Он всю жизнь хмурится и вообще с чувством юмора у него туговато. Мать? Если только она совсем из ума выжила. Орет-то на меня! Но если это не я, тогда кто?»
– Артурик! Але, Бобруйск! Ты че там, уснул? – голос из наушников заставил парня вздрогнуть и помотать головой, чтобы опомниться.
– Пардон, пацаны! Задумался.
– Фига се ты задумался! Мы же полдня орем тебе!
– Я заканчиваю, короче. Всем пока! – попрощался Артур и под серенаду возмущенных голосов в наушниках он выключил игру.
– Да кто же у нас в доме поселился тогда?
***
Все началось в понедельник, рано утром. Мама растолкала Артура со словами: «Сынок, опоздаешь же в школу! Вставай, кому говорят!» и пошла почти так же будить отца на работу. Сама она уходила в полдень, но все же просыпалась в семь утра, чтобы приготовить завтрак, «накормить мужиков», как говорила она, и выпроводить их из дому.
– Артур, ты не знаешь, кто сахарницу на пол за газплиту поставил? – спросила она сына с явным намеком на него, когда тот вошел в кухню, сонный, потирая глаза.
– А мне откуда знать? – промямлил парень. – Папка, наверное.
– Фарит! Твоя шутка? – крикнула она.
– Чего? – отец вышел из ванной комнаты, вытирая лицо полотенцем. – Какая шутка?
Мама опустила плечи и вздохнула. Артур, не дожидаясь новых вопросов от нее, прошмыгнул мимо отца в ванную, чтобы почистить зубы, умыться и, как выражалась мама, «не вонять кислятиной».
– Вы издеваетесь надо мной что ли? Почему сахарница там оказалась? – услышал Артур, намазывая зубную пасту на щетку.
– Да ладно, парень пошутил! – отозвался отец. – Возраст такой у него. Я в свои четырнадцать, правда, мотоцикл у отца угонял, но…
Мать зашипела, дав ему понять, чтобы тот закрыл рот. Не хватало еще, чтобы Артур, вдохновленный подвигами отца, украл у него ключи и угнал машину.
На следующий день история повторилась, но мать просто промолчала.
На третий день тоже.
В четверг она сказала, чтобы Артур прекратил дурачиться. Парень оскорбился тем, что все свалили на него, и это вылилось в небольшую ссору.
В пятницу мама сделала ему последнее предупреждение. Сахар был рассыпан по полу белым пятном, на нем, видимо, пальцем нарисована дуга прогибом вниз, наподобие улыбки. Артуру это напомнило смайлик из чатов. Мать до самого вечера пыталась добиться от него ответа на вопрос «Зачем ты это делаешь?»
«А теперь она вспыхнула, как головка спички, и пошла проедать плешь отцу».
Артуру крайне не нравилось, что обвиняют именно его, а понимать, что кроме него обвинить-то и некого, он просто не хотел.
***
Разбудил Артура мочевой пузырь. Казалось, что в него засунули чугунную гирю, и от этого все, что было ниже живота, сильно болело. Он сонный сел на край кровати, пошаркал ногами по полу в поисках тапок, нашел их под кроватью и, качаясь, побрел в туалет.
Глазам было больно от яркого света, поэтому он справлял нужду с закрытыми глазами, пытаясь не попасть на себя и не уснуть в таком положении. Вышел из туалета уже с явным облегчением там, где совсем недавно была гиря, и тут в голову пришла неожиданная идея.
Он заглянул в кухню, не включая там свет. В окне виднелась полная луна, а ее серебристый отблеск разливался по полу, рисуя на линолеуме четыре вытянутых прямоугольника. Справа от окна стояла газплита и раковина, слева – стол у стены, на котором мать составила чашки-кружки в рядок.
Сахарница была на месте.
Артур взял ее в руки, покрутил, осмотрел со всех сторон и, пожав плечами, поставил обратно, к стене. Ничего примечательного – сахарница, как сахарница. Прозрачная, пластиковая, с заляпанной крышкой и прилипшими ко дну крошками от хлеба.
Парень вышел в коридор, подошел к двери родителей и стал прислушиваться. Мама тихонько посапывала, отец же иногда всхрапывал и причмокивал.
Артур улыбнулся – его всегда умиляло видеть, как мама и папа спят в обнимку, и от этого у него в душе растекалась теплая волна.
Скрипнула половица.
Полы в доме были старыми, отец всегда обещался их перестелить, но руки-ноги не доходили до этого. Скрип раздался на кухне. Артур замер, прислушиваясь к звукам. Сопение и редкий храп из спальни, шум проезжающей машины за окном и все. Тишина.
Он вернулся в кухню, включил свет. Никого. Все было на своих местах.
Почти все.
Сахарница.
Она стояла в центре стола. Артур снова взял ее в руки, нахмурился. Наклонился под стол, заглянул за плиту – никого. Ему пришла мысль – может, он спросонья поставил ее именно туда, не думая? В этот раз прислонил ее к стене, даже слегка стукнул ею об обои. Развернулся, вышел в коридор, выключил свет на кухне. Его уже не так сильно клонило в сон, и мозг стал понемногу включаться.
На кухне послышался шорох, а затем легкий стук. Артур узнал его. Когда кто-то открывал сахарницу и клал крышку на стол, то она легонько стукала с гулким пластиковым звуком. Его пробрала дрожь.
В кухне кто-то был.
Он медленно обернулся и стал всматриваться, но никого не увидел. На столе стояла сахарница, в центре. Крышка лежала рядышком, крупинки сахара поблескивали на столешнице.
– Кто здесь? – Артур зашел в кухню, заглянул под стол, за плиту. Свет включить он не подумал. – Фигня какая-то.
Он потянулся к сахарнице, чтобы закрыть ее, но со стороны коридора послышался тихий рык. На собачий он не был похож – больше напоминал сиплое, резкое карканье вороны.
В проходе стояло человекообразное существо низкого роста и с длинными, до ступней, руками. Лунный свет не дотягивался до него, поэтому Артур не мог разглядеть его подробно, но и от этого волосы на его загривке зашевелились. В груди резко кольнуло, там будто стал набухать шар, а затем он упал в желудок, и его коленки затряслись. Мальчик сделал шаг назад и уперся в подоконник.
Бежать некуда.
Он был словно муха, попавшаяся в паутину, которая бьется в конвульсиях собственного страха и никак не может выбраться из ловушки. Во рту у него пересохло, в горле встал ком, который никак не получалось сглотнуть.
Существо сделало шаг назад и визгливо захохотало. Юнец перед ним трясся от страха, округлив и без того большие глаза и постанывая при каждом выдохе. Оно рассмеялось громко, на весь дом, и не то что родители – соседи могли подскочить в своих кроватях. Мерзкий смех, словно гром, врезался в самый мозг мальчика, голова закружилась, в глазах помутнело.
Но Артура одолела надежда. Он надеялся, что отец проснется и придет спасти его. Все дети верят, что отец защитит их – так устроена детская психика. Даже те, кто никогда не знал лика своего отца – они тоже верят, что если бы он был рядом, то обязательно бы их защитил.
Но никто не проснулся.
Существо сделало еще шаг назад, не отрывая свой хитрый взгляд от ребенка, а затем развернулось и пошло в сторону спальни родителей. Медленно, словно оно плыло по полу.
Сначала Артур облегченно вздохнул, но потом до него дошло.
«Боже, он идет к родителям! Они же спят! Оно застанет их спящими, и тогда…»
Почему они не просыпаются?
Почему?!
Артур заплакал. Ему стало страшно потерять родителей – самое ценное, что есть в жизни ребенка. Мальчик открыл ящик стола и стал нащупывать ручку ножа. Он поднял его на уровень глаз и всмотрелся в лезвие, отражающее блеск луны. Вряд ли он испугает то существо, но это лучше, чем с голыми руками…
***
Когда Артур увидел спальню родителей, то снова заплакал.
Вся комната была грязной, обои – ржаво-коричневого цвета, исписанные черными полосами в хаотичном порядке. С распахнутой дверью в нос Артура ударил резкий аромат чего-то тухлого. Глаза заволакивало дымкой, словно в комнате был туман. Он то видел мутные пятна, то перед глазами летали черные мушки, а некоторые мушки были размером с пчелу. Вокруг него что-то гудело, как гудят иногда неоновые лампы.
Отец лежал на полу в неестественной позе, прогнутый в спине. Вместо глаз на лице были огромные черные дыры, рот открыт, челюсть скошена на бок. Пальцы были в крови, ногти сломаны.
Мама стояла в углу, лицом к стене. Грязные, жирные волосы спускались на плечи, и из-за них невозможно было разглядеть лицо.
Артур моргнул – и вот комната чистая, ничто не гудит и не жужжит, перед глазами ничего не летает, но вскоре кошмарная картинка вернулась, проявилась, словно пленка фотоаппарата. Мальчик сильнее сжал нож в руке.
– Мама! – закричал Артур. – Что происходит?
Но мама даже не шелохнулась. А вот существо, стоявшее на кровати, снова расхохоталось с визгом. Все его тело было покрыто длинной шерстью, утопленные в глазницы хитрые глаза с издевкой смотрели на ребенка. Рот искривился в хищной улыбке, и оно поманило Артура к себе рукой.
– Нет! – закричал он ему. – Что ты сделал с ними?!
Вместо ответа противный смех.
– Мам, пап… Что тут творится?! – кричал он, надеясь, что кто-то даст ответ.
«Это сон?! Это всего лишь сон! Всего лишь. Сон…»
Он обхватил свое оружие двумя руками, поднял его на уровень глаз.
Существо довольно ухмыльнулось, растопырило ладонь и двинуло ею вперед, словно нажало большую кнопку. Артур даже не успел моргнуть, как что-то толкнуло его, и он вылетел из комнаты, ударившись о стену в коридоре и вскрикнув. Нож выпал из руки и грохнул об пол. Дверь громко захлопнулась, и за ней раздался пронзительный крик матери. Сначала он был чистый и немного хрипящей, затем сменился на утробное бульканье.
– Мама! – закричал Артур и молнией поднялся на ноги. Он уперся в дверь, выкрикивая «Мама! Мама!!!» и не обращая внимание на ушибленную спину, которая отдавала в мозг тупой болью.
Дверь никак не поддавалась. За нею прогрохотал визгливый и мерзкий голос.
«Он ее убьет!» – раздалось у мальчика в голове, и он, сняв тапки, уперся ногами в пол и изо всех сил натужился. Дверь слегка скрипнула, распахнулась, и Артур от неожиданности упал на пол, расквасив нос и больно прикусив язык. Из глаз прыснули слезы.
Он поднял голову и замер, пытаясь понять, что же произошло. За дверью оказался зал.
«Как же так? Там же комната родителей! Почему я в зале?»
Он встал, вытер слезы и кровь рукой, размазав их по лицу. Затем, не теряя времени, пустился бегом в коридор и остановился перед дверью, которую недавно никак не мог открыть.
Дверь стала, как и стены в комнате родителей, гнилостно-ржавого цвета. За ней уже никто не кричал, никто не смеялся. В доме царила тишина.
Артур взялся за круглую шершавую ручку, и она плавно повернулась. Дверь открылась – за ней был снова зал.
«Но… Не может такого быть! Что тут творится?» – ужаснулся мальчик, схватившись за голову. Он вошел в дверь, снова прошел в коридор, снова открыл ее.
И снова сделал круг. На пятый раз дверь стала еще темнее. Голова разрывалась, Артур вцепился в волосы, сел на корточки и закричал. Он кричал от сумасшествия, от безысходности, от невозможности ситуации. Он вырвал с макушки клок волос и даже не заметил этого. Вены на его шее вздулись, лицо побагровело.
Безысходность. Ему некуда бежать, он запутался в лабиринте из дверей и комнат, а там, где-то далеко, незваный и нежданный гость убивает его родителей; его отца, который постоянно хмурился, читал ему нотации и мог защитить его, если бы не спал; его маму, часто улыбающуюся, целующую его в щеку перед тем, как отправить в школу. Их больше не будет. Если Артур их не защитит, то их больше не будет.
Недалеко от него на полу лежал кухонный нож. Тот самый, который он выронил, когда тварь вышвырнула его из комнаты. Значит, она испугалась его? Поэтому вышвырнула?
Артур на коленях подполз к нему, взял в руки и, выпучив глаза, оскалился и засмеялся. Он сможет это сделать. Он убьет мерзкое существо. Он накинется на него, вонзит в шею лезвие, перережет глотку, выпустит грязную кровь, медленно отрежет голову, выколет на ней хитрые глаза. Он это сделает. Да, черт возьми! Он это сделает! Он заставит его страдать!!!
Артур поднялся на ноги и подошел к двери. Его походка была покачивающейся, движения резкими, отрывистыми. Рот превратился в хищный, безумный оскал – он жаждал крови. Дверь так же плавно открылась, за ней снова был зал. «Нельзя сдаваться! – подумал мальчик. – Я должен найти отсюда выход! И его!»
Он побежал через весь дом к той же двери, потом снова, и снова. После тридцатого круга он сбился со счета, и ему стало казаться, что он бегает так уже несколько дней. Неделю. Месяц.
Иногда он останавливался и громко, визгливо, словно то существо, смеялся, и смеялся, и смеялся.
В какой-то момент дверь не открылась. Ручка противно заскрипела, но дальше не пошла. Артур навалился плечом, отошел к стене, ударил в дверь ногой, затем снова уперся плечом, и дверь снова резко распахнулась, но в этот раз мальчик успел среагировать и не упал.
Кроме существа в комнате никого не было. Оно сидело на кровати и хитро скалилось, а у его ног лежали оторванные головы отца и матери.
Мам?.. Пап?..
Артур замер, глаза широко раскрылись, и на них навернулись слезы. Они стекали по лицу, перемешивались с кровью. Мальчик плакал кровавыми слезами.
Лица родителей были искажены в ужасной гримасе боли, у отца не было глаз, лишь темные дыры на их месте.
Крохотная жизнь вмиг исказилась, разорвалась на лоскуты, воспаленный мозг не выдержал. Он хотел поверить, что все это сон.
«Мама! Папа! Спасите меня, кто-нибудь! Я хочу выбраться отсюда! Я хочу проснуться!»
Артур закричал и кинулся на тварь с ножом.
***
Сергей Крутиков
Родился в Ростове-на-Дону. Окончил переводческий факультет Ростовского института иностранных языков. Сейчас проживает в городе-герое Смоленске.
Впервые взялся за ручку с осознанной целью изложить мысли на бумаге в 11 лет, когда учительница русского и литературы решила издать сборник лучших работ гимназии. В итоге стал самым молодым автором, вошедшим в сборник напрямую, без голосования. После этого не уделял писательству должного внимания, пока не решил снова попробовать уже во взрослом возрасте. Проба оказалась удачной, с тех пор медленно, но верно Сергей идет по выбранной дороге сочинительства.
В 2013 году в сборнике ужасов «Здравствуй, смерть» опубликован его рассказ «Ожидание». В 2014 году рассказ «Десять» победил в литературном конкурсе журнала «Игромания», приуроченном к выходу фильма «Война миров Z».
Любимые писатели: братья Стругацкие, Стивен Кинг, Майкл Крайтон, Дэн Браун.
Жизненное кредо: Жизнь – мясорубка, а люди в ней – кости.
Десять
Я любил дождь. Стоишь себе голым посреди улицы, и никому нет дела до тебя. Капли молоточками стучат по голове, а разряды молний лишь на мгновение озаряют все вокруг под аккомпанемент барабанной дроби, раздающейся в небесах. Закрываешь глаза и слушаешь эту завораживающую симфонию природы. Только ты и она – поглощающая мелодия звуков… Гармония пространства, клеткой которого ты себя ощущаешь...
Раньше я любил дождь, но не сейчас…
Тот день я запомнил в мельчайших подробностях. Все десять минут, от и до. Я старался спастись, как и все, сопротивлялся до последнего стона, но вирус оказался сильнее, намного сильнее. Все произошло слишком быстро. Пали все. Мгновенно. Многие даже не поняли, что произошло, настолько стремительно распространялось заражение, вирус не пощадил никого… Но самое ужасное – это то, что больше мы не станем прежними… Никогда.
Тот день не предвещал ничего плохого. Я выбрался из своей каморки и как всегда решил прогуляться до магазина. Шел проливной дождь, что меня изрядно обрадовало. В кой-то веки можно было смыть с себя всю эту грязь, уже коркой покрывавшую мое тело, десять дней не мылся как-никак, не меньше! Тело смердело, как носки прыщавого подростка. Брр… Столько времени прошло, а я все так же содрогаюсь, вспоминая этот запах…
Стянув с себя рубашку и кое-как стащив штаны, я выбрался, наконец, на улицу. Упругие капли, словно метеориты, разбивали корку засохшей грязи и пыли, покрывавшую мое иссохшее тело, я словно умер заново… Непередаваемые ощущения, поверьте на слово…
Буквально в нескольких метрах от моего скромного жилища находился супермаркет. Я специально поселился поближе к нему, чтобы не бродить бесцельно, как делали многие мои собратья, забывшись как всегда после очередных десяти минут осознанности. Вышел, зашел в магазин, подкрепился и обратно домой. Не любил я общество, если честно, мне и самому с собой было интересно. Но я не изгой и не отшельник, не подумайте! Я просто люблю думать в одиночестве, даже сейчас, не знаю почему, но люблю.
Раньше я представлял себе, как некий вирус оживляет все неживое, сеет кругом жизнь, панику, все бьются в последних преджизненных конвульсиях, сердце начинает стучать, в глазах появляются пугающие огоньки абсолютного сознания, такие страшные огоньки… Самый настоящий конец света, не щадящий никого! Что тут сказать, я был подростком. А подростки, как известно, те еще фантазеры, и рано или поздно мечтают о подобном, я тоже не был исключением из этого правила. Я мечтал, но никогда не допускал того, что однажды мои мечты станут реальностью, печальной, гнетущей реальностью...
Мне было десять с чем-то лет, по крайней мере, я выглядел на столько, и десять с чем-то мне было уже очень давно. Свой точный возраст я не знал, может быть, я был мертв уже долгие годы, а может быть и нет. Я не помнил, как умер, так как никто из нас этого не помнил. Наверно, это и к лучшему. Не каждая психика выдержит подобные воспоминания, тем более детская.
Некоторые наши философы мычали, стараясь дать ответ на этот животрепещущий вопрос, но, если честно, выходило у них никудышно. Ученые также строили различные теории, но и они каждый раз обрушивались, как карточный домик, стоило лишь задаться одним-единственным вопросом: «Откуда мы произошли?» И все, словно под копирку – одно гнетущее молчание в ответ.
Никто не знал ответа ни на этот вопрос, ни на многие другие, связанные с нашим существованием. А оказалось, все было так просто!.. Нужно было просто взглянуть на себя в зеркало… И все! Ответы находились на поверхности, прямо перед нашим носом! Но мы их в упор не замечали…
Как раз зеркало и стало отправной точкой моей десятиминутной истории. Вернее не зеркало, а витрина. Я стоял у дверей супермаркета и глядел на свое отражение, искаженное, размытое и еле различимое. Каждый день я ходил по одному и тому же маршруту, но ни разу не замечал своего отражения, а вот тогда заметил. Наверное, дождь всему причина, других объяснений я не нахожу.
Сквозь струи воды, стекавшие по мутному стеклу, я увидел тощего мальца с разорванной и сгнившей до зубов щекой, стоящего лишь в одних промокших до нитки трусах. Я задумался тогда о жизни, как бы я выглядел, если бы ожил. Растрепанные и местами вырванные волосы сменились бы ухоженной прической, зияющая дыра на лице заросла бы плотью и покрылась белой румяной кожей, чистые постриженные ногти, футболка с Микки Маусом, шорты и безразмерные кроссовки – я даже содрогнулся от представленного образа, настолько он был неестественен и противен. Промычав что-то нечленораздельное в сторону витрины, я помотал головой, прогоняя дурные мысли, и вошел в магазин.
Супермаркет. Магазины. Ларьки. Никто не знал и не понимал, откуда в них была еда, она просто была и все. Никто ее туда не приносил, она там не росла и не появлялась по мановению чей-то волшебной палочки, она просто была. Всегда. Так же как и города. Откуда взялись эти дома, ржавые остовы машин, асфальт и мусорные баки? Никто этого не знал, и никого это не волновало.
Я ел все: гнилое; прямо в упаковке, разгрызая полиэтилен; я жевал рис, макароны, печенье… Ух, как же я любил печенье! Не то, что сейчас... В общем, все, что попадалось под руку, я жевал. Голод он ведь не тетка.
К счастью, я наедался быстро. Это радовало. К тому же обеда мне хватало дней на десять или даже больше. К сожалению, точнее сказать не могу. Тогда я еще не мог считать больше чем до десяти, производить в голове длинные цепочки мыслей или выполнять различные замудреные действия, требовавшие от меня недюжей памяти. Я просто существовал, и меня все устраивало.
Вообще, число десять было основой нашего существования. Оно было везде: десять пальцев на руках и ногах (правда, не у всех), десять цифр, десять минут, во время которых сохранялась память и осознанность действий. Эта цифра была везде, но мало кто обращал на это внимание.
Мне нравилось все в моей жизни. Мне не были страшны холод и зной, я совершенно ничего не ощущал и у меня ничего не болело, мне, в общем-то, ничего и не хотелось, кроме как поесть, даже крыша над головой не особо-то была и нужна. Ни каких-либо правил и законов, ни преступности, ни болезней, и даже работать было не надо. Я просто существовал.
Единственное, что меня огорчало, это то, что каждые десять минут я, как и все остальные, мгновенно все забывал. Щелк, и ты словно снова просыпаешься, не понимая где находишься. Наша память была короткой, всего каких-то десять минут, но и их хватало, чтобы существовать и быть счастливым, как бы парадоксально это ни звучало.
Я зашел тогда в супермаркет и начал спешно искать, что поесть. Задержавшись перед витриной, я лишил себя нескольких минут обеденного времени, поэтому к несчастью для себя довольно-таки сильно спешил. Мне захотелось отведать любимого печенья, полки с которым находились в самом дальнем углу магазина. Это меня всегда прилично раздражало. Но уж очень хотелось съесть это пересохшее хрустящее лакомство! Ворча себе под нос, я побрел вглубь помещения.
Света было мало, за окном гремела гроза, и чтобы ненароком не наткнуться на какой-нибудь стеллаж, я выставил перед собой руки и медленно-премедленно побрел по достаточно скользкому полу. Печенье в итоге сыграло со мною злую шутку… За это я возненавидел его всей своей душой! И даже больше! Я совсем перестал есть сладкое!..
Проходя мимо бытового отдела, я поскользнулся (обыденное дело, скажу я вам), но тогда, потеряв равновесие, я упал и прямо головой со всего маху въехал в один из ближайших стеллажей. Раздался оглушительный грохот падающих шампуней и другого барахла, стеллаж, опасно пошатавшись и выплюнув со своих полок различные тюбики, мыло и мочалки, наконец-таки замер на месте и угомонился. Промычав со злости, я поспешил подняться и продолжить свой крестовый поход, но тут я услышал то, что боялся услышать больше всего в своей жизни – неожиданно быстро приближавшиеся шаги!
Я замер, повернув голову на звук, и тут сверкнул ярчайший разряд молнии, осветив на мгновение весь магазин. Передо мной резко остановилась, замахнувшись на меня бейсбольной битой, молодая красивая девушка. Прогремел гром. Мне хватило доли секунды, чтобы заметить эти пугающие огоньки абсолютного сознания в ее широко открытых глазах. Образы, которые я любил представлять, в одночасье превратились в ужасающую реальность! Передо мной стоял зараженный! Уже почти живой! Лишь легкая бледнота говорила о том, что вирус практически полностью захватил ее тело!
После яркой вспышки я на мгновение ослеп и на несколько секунд практически полностью потерял свое зрение. Раздался звук упавшей на кафель деревянной биты и быстро удаляющиеся шаги. Девушка также неожиданно исчезла, как и появилась.
Что-то коснулось моей ноги.
Когда зрение адаптировалось к темноте, я увидел брошенную на пол биту. Отшатнувшись от нее в испуге, я вжался в злополучный стеллаж.
Повисла гнетущая тишина. Раньше я не обращал на нее внимания, но в этот раз она меня сдавила словно тиски.
Живая! Зараженная! Вирус… Последняя мысль словно пронзила мозг электрическим разрядом. Нет… Нет! Только не это!
Я кое-как поднялся и замер на месте, пытаясь сообразить, что мне делать дальше. Если есть одна, то могут быть и другие! Надо срочно бежать и прятаться! Срочно! Мысли лавиной навалились на меня. К счастью, у меня не было с ней телесного контакта и, возможно, я не заразился.
А если вирус переносится по воздуху?? Этот вопрос зазвенел в моей голове, словно колокол, мне даже показалось, что я почувствовал, как напряглись мои иссохшие извилины. Нет! Нет! Я не мог заразиться! Все произошло слишком быстро! Так не бывает!
Я ринулся к полкам стеллажей и начал хватать все, что попадалось мне на глаза. Постой! Что я делаю? Зачем мне это мыло, шампунь?? Я же зомби! Не зараженный оживляющим вирусом, а ЗОМБИ!
Я был настолько напуган, что не заметил, как от удара об пол по инерции начал дышать. Ребра хрустели при каждом вздохе, противный воздух наполнял засохшие легкие.
Хватит! Хватит! Я схватил себя за шею и передавил горло. Пара секунд, и я снова не дышал.
Словно груз свалился с плеч, и я, собравшись, попытался думать логически. У меня было мало времени, слишком мало, каких-то пара минут, и я снова очнулся бы в супермаркете, не понимая, как там оказался. На улице уже вовсю оживали мои товарищи. Это мне так повезло, повезло, что на вид мне было десять с чем-то лет, повезло, что зараженная девушка, увидев ребенка, не решилась поднять на него руку. Я сейчас понимаю это, а тогда я просто дико испугался и верил до последнего, что ужасный вирус еще не взялся за реанимацию моего бренного тела…
Я понимал, что не могу оставаться в этом супермаркете. Если одна зараженная проникла туда, то и другие смогут, а вот в моей каморке по соседству было вполне себе безопасно. Я судорожно стал соображать, что мне следует взять с собой.
Еда! Это главное! Я поковылял как можно быстрее к продуктовым стеллажам. Под руку подвернулась одинокая пластмассовая корзинка, и я, не церемонясь, покидал в нее все, что был в состоянии схватить. В корзинку посыпались консервы, бутылка уксуса, какие-то крупы, еще непонятные пачки чего-то, наверное, брикеты сухой лапши и различных «Дошираков». Я слишком спешил, чтобы осознанно выбрать то, что пригодится мне в дальнейшем для существования.
Перед самым выходом я наткнулся на стеллаж с туалетной бумагой, батарейками, целлофановыми пакетами и другими товарами первой необходимости, которые обычно находятся на самом видном месте, почти у самых дверей. Все перечисленное также полетело в уже переполненную корзину. Не знаю почему, но особое внимание я неосознанно уделил туалетной бумаге. Рулонов семь схватил, не меньше! Два подмышку, в один вцепился зубами, остальные полетели в корзину. На тот момент мне показалось, что благодаря этим вещам я смогу пережить первые дни конца света. О том, что будет дальше, я не задумывался.
Выбравшись на улицу, я поспешил к себе домой. По дороге носились уже почти ожившие зараженные. Вирус делал свое черное дело. У самого порога моего жилища валялся на земле и бился в агонии один бедолага. Я пытался не смотреть на него и быстро, как только мог, забрался в свою скромную обитель. Не теряя времени, я навалился всем своим щуплым телом на стоявшую рядом со входом вешалку для вещей и завалил ее на бок, забаррикадировав входную дверь.
Стоны находившегося в агонии бедолаги почти тотчас перестали доноситься из-за двери. Вирус полностью овладел и его телом. Я забился в дальний угол комнаты и сполз обессиленно на пол. Впервые за многие дни или даже годы я вымотался так, что меня не держали ноги. Тогда я не обратил на это внимания. А зря, очень зря…
За окнами раздавались приглушенные крики, вопли, стоны, это был самый настоящий ад! Я сидел и пытался отвлечься, стараясь думать о чем угодно, но только не о том, что творилось снаружи, мои нервы потихоньку сдавали…
Откуда взялся этот ужасный вирус, оживлявший всех и каждого? Это первый вопрос, который возник у меня в голове. Возможно, кто-то из наших недалеких ученых экспериментировал и доэкспериментировался, создав живительный вирус, который в состоянии оживить всех и вся? Немудрено, что при нашей десятиминутной памяти они могли потерять над ним контроль. Ученые перестраховывались и работали группой по десять человек, так как каждый забывался по своему собственному «расписанию», эта мера была вполне логична и безопасна, половина из десяти всегда находилась в сознании, но кто его знает, всякое бывает. Отвлеклись, не уследили…
Вероятно, подопытный, над которым производился эксперимент (может быть, та самая девушка) слишком быстро заразился и ожил тогда, когда этого никто не ожидал. А может, сама природа-матушка родила в своих недрах этот живительный вирус, оживлявший моих собратьев за окном. Версии одна за другой заполняли мой мозг.
Шли минуты. Я не заметил, как прошла одна, потом вторая, а за ней и третья… Но я все еще оставался в сознании и мыслил…
Эта чертова бита… Одного прикосновения зараженного предмета хватило, чтобы вирус через кожу попал в мой организм… и началось необратимое…
Мне больно рассказывать дальше… О том, как я бился в агонии. Как начал чувствовать и дышать… Вам лучше не знать, как это больно, когда начинает биться сердце и циркулировать по венам кровь… Вам лучше не знать, каково это стать живым…
Вам лучше не знать, каково это разлюбить дождь...
***
Вот сижу сейчас и гляжу в окно. Льет как из ведра, но на душе печаль… Тянет щеку. Болят мышцы. Мне уже двадцать с чем-то лет. Долгих десять лет минуло с того дня, а память о том, как я был мертв, был счастлив и наслаждался каждыми десятью минутами, проведенными в тишине, все еще дает о себе знать…
Возможно, где-то там, в лесу или в нетронутом вирусом городе, все еще бродят мои собратья, которые останутся для меня таковыми, несмотря ни на что. Возможно. Я на это надеюсь. Да, я заразился, и вирус оживил меня, но я навсегда останусь мертвым в глубине своей души! Навсегда...
P.S. Я много думал о том, смог бы я избежать заражения? Этот вопрос мучил меня долгие годы. Со временем я пришел к выводу, что да! Конечно бы смог! Надо было следовать всего лишь десяти простым правилам…
1) Мой дом – моя крепость. Где бы вы ни обитали, в заброшенном доме или в лесу среди вековых стволов деревьев, помните, вирус распространяется быстрее, чем вы думаете, поэтому у вас всегда должно быть место, в котором вы сможете спрятаться и переждать!
2) Хлеб – всему голова. Чтобы переждать, вам необходим хотя бы минимальный запас еды. Но запомните! Ни в коем случае не запасайте печенье! Оно – источник всех бед!
3) Оружие. Без него никуда. Ваши зубы и острые ногти, конечно, весомый аргумент, но только не против зараженных! Любая палка, камень или та же бейсбольная бита будет намного эффективнее и безопаснее! Если же вы маленький десятилетний мальчик, то вам уже заведомо не страшна определенная категория зараженных – девушки. Помните об этом!
4) Изоляция. Ни за что не касайтесь самих зараженных, это – верная жизнь! Также избегайте любого контакта с зараженными предметами!
5) Бег. Если понимаете, что вы в заведомо проигрышном положении или зараженных слишком много, то бегите! Просто бегите, куда глаза глядят! Понимаю, мышцы не тянутся, кости скрипят, поэтому тренируйтесь ежедневно. Желательно перед едой.
6) Я – живой. Если же не удается сбежать, у вас сломана нога или просто вас застали врасплох, то притворитесь живым! Зараженные очень умнеют, но этот маневр собьет их с толку и даст вам такие важные секунды, чтобы успеть воспользоваться правилом №5.
7) У страха глаза велики. Зараженные намного умнее нас, но и чувство самосохранения у них развито намного сильнее! Это значит, что их можно напугать! Состройте ужасное выражение лица, зашипите, вытяните перед собой руки и сделайте шаг в сторону зараженных. Но только один шаг! Не переусердствуйте! Если это не помогло, воспользуйтесь правилом №5.
8) Одна голова хорошо, а две лучше. Ходите группами! Желательно по десять! Если же вас мало, то все равно старайтесь держаться вместе. В случае нахождения поблизости зараженных, воспользуйтесь правилом №6, если же эффект не достигнут, то смотрите правило №5.
9) Гранит науки. Учитесь фокусировать взгляд. Без этого вы не сможете прочитать эти правила. Если же не умеете читать, то обратитесь к местным ученым. Выучите с их помощью хотя бы четыре основных буквы – Б, Е, Г, И.
Если же в той местности, где вы обитаете, не развита система образования, а также отсутствуют научные центры, то интересуйтесь, спрашивайте незнакомых собратьев, придавайте своему мычанию вопросительные интонации. Рано или поздно кто-нибудь поведает вам об этих правилах. Мир, как говорится, тесен. Помните об этом!
10) Исследование. Если вы в состоянии фокусировать взгляд и умеете читать, то изучайте доступную вам литературу, связанную с нашей историей. Любые книги, в которых мы воюем с живыми, помогут вам понять, как они действуют.
Выучите, запомните и применяйте данные правила! Повторяйте их, как молитву, каждые десять минут и через некоторое время, поверьте мне на слово, они отложатся в вашей памяти!
Это правила, следуя которым вы сможете обмануть судьбу и избежать участи пройти тот путь, который не посчастливилось пройти вашему покорному слуге. Надеюсь, эти строки помогут вам и вашим близким оставаться такими же мертвыми и счастливыми, какими вы являетесь сейчас!
Захар по имени Зомби
О, боже! Что за вид?? Волосы растрепаны, все лицо в пыли, наверняка опять где-то ползал… Печальное зрелище. Тусклый солнечный зайчик, отраженный от огромного зеркала, перед которым я неожиданно для себя застыл, узкой лентой опоясывает голову. Словно умирающее светило в агонии набросило свое тусклое световое лассо через небольшую щель, наглухо занавешенных окон.
Синяки под глазами. Или это та же пыль? Жаль, что руки давно не слушаются, так бы протер и узнал. Ничего, это мелочи. А вот то, что зрачки расширены и никак не реагируют на яркий солнечный свет, это уже нехорошо, ох как не есть хорошо! Мда… Я долго держался, надо отдать себе должное. Это двадцать седьмой или восьмой день, что-то около месяца, точнее сказать не могу. По крайней мере, я все еще вижу. И пускай все краски потеряли былую яркость и насыщенность, но я вижу, а это для меня уже больше, чем плюс. Два плюса!
Узкая световая лента медленно сползает ниже. Солнце будто неторопливо сканирует мое изрядно исхудавшее лицо. Острый крючок вместо носа. Вылитый клюв орла! В былой жизни, наверняка, эта черта лица была моей визитной карточкой, хоть в кино снимай, ей-богу. Впалые скулы. Да уж… Они настолько впалые, что видны ранее не различимые очертания черепа. Сухая потрескавшаяся кожа. Нитки посиневших вен и капилляров. Дистрофик, одним словом. Бухенвальд.
Стою, покачиваясь. Несильно, почти не заметно, просто так легче держать равновесие. Вестибулярный аппарат давно уже ни к черту. Сколько же я настрадался, пока не научился балансировать и находиться в вертикальном положении, брр… Ползаешь по локоть в пыли и мусоре, пока не натолкнешься на какую-нибудь оставленную впопыхах машину, мусорный бак или любой другой предмет, по которому можно вскарабкаться и принять стоячее положение. А когда идет дождь… О-о-о… Пиши пропало… Как корова на льду. Вспоминаю, содрогаюсь.
Вспоминаю… Очень смешно. Дней так пятнадцать назад я еще бы смог изобразить пальцами в воздухе импровизированные кавычки, говоря про себя это слово, но не сейчас. Аж улыбнуло.
Жду, когда полоска света опустится ниже. В помещении начинает ощутимо темнеть. Вот так всегда, стоит задуматься на секунду, как сразу бах и все, время, такое впечатление, начинает стремительно ускоряться. Постой-постой… Время. Солнце… В последнее дни все труднее и труднее создавать в голове длинные взаимосвязанные цепочки мыслей. Простые рассуждения или как я называю их – мыслеблудие, как два пальца об асфальт, а вот стоит задуматься, тем более осознано, и сразу беда, все разваливается, как карточный домик…
Надо напрячься, времени у меня, судя по всему, осталось немного, может час, два от силы. Надо собраться. Так. Что мы имеем? Темнеет. Упомянутое выше время и солнце… Так-так, похоже уловил. Сейчас... вечер?! Стой-стой-стой, а где я вообще?! Пытаюсь оглядеться по сторонам одними лишь глазами, шея уже давно перестала гнуться. Теперь, если нужно осмотреться или сделать какой-нибудь маневр в пространстве, приходится поворачиваться сразу всем телом. Но сейчас я этого делать не буду, стоит шевельнуться, как полоска света соскользнет с моего лица, а принять предыдущее местоположение – это все равно, что полуслепому космонавту состыковать шаттл с космической станцией, надеясь лишь на свой глазомер. Почти что невозможно.
Уже вечер. Печально… Значит, я бродил целый день, как и все остальные, тупо, бесцельно и бездумно. Нехорошо… Раньше мне удавалось прийти в себя намного быстрее. Как-то даже очнулся с самыми первыми лучами рассвета. Но это было давно, очень давно…
Полоска света соскользнула чуть ниже, осветив мою «белоснежную» улыбку. Да уж… Рот приоткрыт, сухие полопавшиеся губы, желтая россыпь зубов и два ярко-белых клыка, прям как у вампира. Наверное, искусственные, уж больно сильно они отличаются от остальных. Изо рта лениво течет что-то наподобие слюней, только более густое что ли… Не знаю, как правильно описать, больше похоже на сопли, а не слюни, какая-то зеленая противная слизь… Фу… Красавчик, ни дать, ни взять. А эти два клыка… Такие белые. По крайней мере, они намного светлее остальных зубов. Не берусь утверждать, что именно белые, со зрением у меня беда, скажем так – светлые.
Интересно, когда мне их вставили? Может, в детстве? Или позже? Я почти уверен, что точно не после того, как все это безобразие случилось с нами. Да, наверняка. Вероятно, было больно, если в детстве… Хотя… Кто его знает, что там было в детстве. Я уже не помню толком свою прошлую жизнь. Так, какие-то несвязанные осколки, одиночные кадры, не более, они иногда еще всплывают, но это крохи. Печально, когда ты не помнишь свою жизнь, не помнишь своих родителей, друзей и семью, если она, конечно, у тебя была. Порой доходит до смешного – забываешь свое собственное имя. Кстати…
Вот с чем еще я настрадался за эти двадцать с чем-то дней моей борьбы за существование. Память. С каждым днем она становится все слабее и слабее, все меньше подробностей, все меньше воспоминаний. Сейчас вот совсем до смешного дошло, не могу вспомнить, как меня зовут…
Хм… Зомби? Нет-нет, уж точно не зомби. Я еще не зомби, вернее зомби, конечно, но пока что только снаружи, я еще мыслю, стараюсь, по крайней мере, так что этот вариант отпадает. Арнольд? Хм… Интересное имя… Подожди, какой такой Арнольд?? Не могли меня назвать Арнольдом, опять мыслеблудие. Надо думать логически. Какие имена я помню?.. З-з-з… Зина?.. Причем тут Зина? Это вообще женское имя. Отпадает. З-з-з… И снова эта буква. Странно... Почему в памяти всплывает именно она?
Так, ладно, сделаем по-другому. Алфавит. Буду произносить про себя буквы и рано или поздно что-нибудь да всплывет, это же мое имя, в конце концов! Не мог я его забыть! Чем я тогда отличаюсь от этой безжизненной серой массы, что бродит и мычит за окном! Соберись, тряпка!
Итак, начнем: А. Б. В. Е… Нет, не Е. Что там дальше после В, соберись! Ах да, вспомнил! А. Б. В. Г. Д. Е. Вот теперь – Е. Затем – Ж. Потом – З. З… И снова эта «З»… Значит, все-таки она… Во всяком случае, это лучше, чем ничего.
Какие имена у нас есть на букву «З»? Зина, Зомби… Черт, слишком длинная цепочка мыслей… Начинаю сбиваться. Так, надо собраться, хорошенько собраться! З-з-з… Зо… Тьфу ты, чтоб тебя! За-за-мби… Черт. Вот чувствую, что рядом, но не могу уловить. За-за… За-ха, заха-ха, За-хар… Вспомнил! Да будет свет! Ура! Я – Захар! ЗАХАР! Пускай и зомби, но Захар по имени Зомби!
Так-так-так, снова мысли плывут. Вот черт, полоска света уже на моих ногах! Они голые? Почему мои ноги голые?! Я разделся? Зачем я разделся?! Лишние вопросы. Надо скорее выйти на улицу, а то снова отвлекусь и потом опять все сначала. Так, где здесь дверь? Ого! Как же меня болтает! Тише-тише, Захар, потихоньку, шаг за шагом, ручки выставим перед собой, чтоб ненароком не расшибить себе лоб, медленно, но верно продвигаемся вперед. Надеюсь, я выбрал правильное направление и не придется… Черт! Похоже, что стена. Темно, как у негра... Разворачиваемся, осторожно, осторожнее, я сказал! Вот так, молодцом. Ага, вон, вижу полоску света, похоже, это дверь. Шагаем, хорошо, ручки, не забываем про ручки! Та-ак. Оп! Грохота-то сколько, но дверь отворилась. В отсутствие чувствительности есть иногда свои плюсы, вот сейчас, например, что-то хрустнуло, похоже, палец сломал, а мне не больно! Ха-ха-ха…
На самом деле, это печально, очень. Я бы многое отдал, чтобы вновь почувствовать хоть что-нибудь. Боль, вкус, запах… Хоть что-нибудь… Вот сейчас как можно осторожнее спускаюсь по ступенькам порога, одна, вторая, третья. Пронесло, не грохнулся, повело капитально, но в этот раз пронесло. Легкий ветерок касается кожи, треплет волосы, но я не чувствую… Заходящее солнце из последних сил пытается ослепить меня, отражаясь от некогда натертого и блестящего остова автомобиля, но я даже не щурюсь… Давно не чищенные полугнилые зубы, изо рта смердит, как от трупа… Чем я в общем-то и являюсь… Но я не чувствую… И десятки, сотни других «но», которых я больше не ощущаю и ощущать уже не буду…
Я не помню, как все началось. Были это террористы или же в какой-нибудь секретной лаборатории провели неудачный эксперимент, сейчас это уже не важно. Важно то, что теперь почти не встретишь на улице живого человека. А если встретишь, то кроме воплей и сверкающих пяток больше ничего и не увидишь. Нас боятся, как прокаженных, что отчасти вполне обоснованно. Это я такой, один из немногих, кто еще пытается сохранять в себе хоть частицу былого человека, того человека, кем я являлся раньше. Остальные же в основном перестали бороться и пошли по легкому пути – смирились.
Вот стою сейчас посередине дороги. Кругом мусор, остовы ржавых автомобилей, наверное, производители экономили и не покрывали их цинком. Не меньшее количество остовов покрытых пылью и грязью, но на вид вполне себе целых, сохранившихся, эти, видимо, покрывали. Трава, обильно пробивающаяся сквозь трещины в асфальте, пара скелетиков, культурно лежащих на тротуаре, и практически абсолютная тишина.
Да уж… Все-таки гнетущая тишина, даже птицы не поют… Только где-то там вдалеке мычит несвязно один из моих собратьев по несчастью.
Слух – это то единственное чувство, которое практически не изменилось с того самого рокового дня. Слух и зрение. Зрение, правда, в последнее время стремительно ухудшается, а вот слух как был острым, так и остался. Ах, да, я чуть было не забыл самое главное, есть еще – голод. Голод, конечно, имеет мало общего со способностями к восприятию окружающего мира, но он тоже играет немаловажную роль – стимулирующую. Голод толкает вперед, заставляет двигаться и искать, мозг работает, в конце концов, правда, не у всех в правильном направлении. В основном, те, кто смирился и перестал бороться, руководствуются исключительно этим инстинктом – поесть. Я не исключение из этого печального правила. Но, к счастью, я другой.
Да, было трудно, когда остальные не брезгали и набрасывались на первого попавшегося бедолагу. Особенно в первые дни, когда зараза только начала распространяться по моему бренному телу. Дикая боль и голод сопровождали меня повсюду. Первые несколько дней прошли для меня, как в аду. Судороги, жажда, ярость, голод, боль. Я метался по квартире, бился головой о стены, не понимая, что со мной происходит, мне было плохо, ужасно плохо… Я не знаю, сколько времени прошло после заражения, я лишь помню, как прошла боль. Словно кто-то выключил рубильник, и вся боль сразу улетучилась. Щелк и все. Голова стала ватной, и ярость отступила.
Думать было трудно, пришлось учиться этому по новой. Мысли или упорно не рождались, и я сидел, глупо глядя на стенку, или же лились, как из рога изобилия, вводя меня этим в еще больший ступор. Я долго не выходил из дому, банально не возникало желания сделать это. До поры до времени.
Первые нотки голода я услышал ранним утром. Начавшись с легких и ненавязчивых посылов, инстинкт нахлынул на меня, словно цунами. Я не мог думать ни о чем, кроме желания, дикого желания поесть. К сожалению, такая прописная истина, как открыть холодильник и поесть, была для меня сродни решению теоремы Пифагора, не помню, правда, кто это такой... Мысли фейерверком взрывались в мозгу, не давая мне здраво мыслить. Один лишь голод на уме... Дикий безудержный голод. Не знаю, вернее не помню, жил ли я один или же с кем-то, но процесс поедания человека я бы запомнил наверняка, это уж точно…
В итоге голод вынудил меня покинуть свое жилище, и через некоторое время я оказался на улице. То, что я там увидел, навсегда останется в моей памяти, будь я Захаром по имени Зомби или же Зомби по имени Захар, неважно. Улицы были буквально залиты кровью. В глазах пестрело от красноты. Я брел по дороге и видел обглоданные останки людей, они валялись повсеместно. Это было ужасно. Мой мозг туго соображал, но я все прекрасно понимал. Самое удивительное, это то, что я был абсолютно спокойный, как сейчас, даже ярости не было. Да, меня гнал вперед голод, но в остальном я был абсолютно спокоен. Мои собратья по несчастью носились, как ужаленные, ища очередную жертву, не вовремя показавшуюся из своего укрытия и все еще живую. Если им удавалось найти и догнать, то они разрывали бедолаг на куски и с яростью в глазах пожирали их тела. Настоящий пир среди чумы…
Но я был другой. И это, возможно, позволило мне сохранить рассудок до сегодняшнего дня. Я не испытывал никаких чувств, глядя на куски мяса, разбросанные на дорогах, я даже не хотел наброситься на еще живых бедолаг, которые пытались с переменным успехом покинуть границы зараженного города. Меня ни что не трогало и не волновало, только голод…
Тот день я также запомнил навсегда, тот день, когда наконец-таки увидел то, что, не осознавая, искал все это время…
Рынок.
Именно он разбудил во мне настоящего зверя! Ярость нахлынула, глаза наполнились кровью, и я бросился, дико шипя, по направлению к распахнутым воротам с огромными стальными буквами на изрядно поржавевшей арке – ОВОЩНОЙ РЫНОК.
Ярость переполняла! Я рвал и метал! Баклажаны, арбузы, картошку, лук, все, что видел, то и ел, поглощал, пожирал. Я набивал себе живот до тех пор, пока еда не начала вываливаться наружу. Тогда я впервые ощутил это чувство, чувство полного удовлетворения, когда голод притупляется, а ярость отступает. Хорошо быть вегетарианцем, когда на дворе наступил конец света. Хорошо.
Я не помнил своего прошлого, кем я был, чем занимался, я даже не задумывался над тем, когда заразился – в первые дни этого безумия или же намного позже. Сейчас я гляжу на ржавые автомобили и склоняюсь ко второму предположению, хотя могу и ошибаться. Я не помнил и не понимал толком ничего, но в тот день я осознал, что я не такой, как все. Вероятнее всего, я был вегетарианцем в прошлом, и это меня спасло. Вроде бы всего лишь не ел мясо, а сколько пользы! Хоть и после смерти…
С тех пор я старался держаться отдельно от остальных, пищи у меня было в достатке. Со временем я научился думать и обдумывать свои действия. Практически в каждом магазине я мог утолить возникающий голод, и это позволило мне сосредоточиться над сдерживанием и адаптацией к новым условиям существования, с которыми мне приходилось мириться.
Первыми полностью пропали тактильные ощущения. Я касался предметов и ничего не чувствовал, привыкнуть к этому было безумно сложно, но со временем адаптировался. Затем пропал вкус. Пища стала однообразной. Приходилось есть все больше и больше того же лука, чтобы почувствовать хоть что-то. Очень скоро и вкусовые ощущения стали для меня всего лишь памятью.
Тело постепенно становилось все менее гибким, сухожилия деревенели, мышцы теряли свою былую эластичность. Я медленно, но верно засыхал, превращаясь в мумию. Возможно, причиной этому стало питание… Нехватка жиров и углеводов. В овощах содержится все необходимое для организма, пускай и мертвого, но мясу овощи не конкуренты, в этом я убедился на своем личном опыте. Нужна сбалансированная диета. Помимо овощей, хочешь не хочешь, а надо есть мясо, тех же крыс или собак, например. Этот момент я упустил, но уже поздно пить Боржоми.
Изо дня в день я становился все медлительнее и медлительнее. Сейчас вот спускался и думал, что отвлекусь и усну, присоединившись к толпам своих безмозглых соплеменников, но пронесло. Пока еще пронесло. И это радует.
Противный скрежет чего-то железного об асфальт, что это? Брр… Какой же противный звук!
Из-за кирпичного угла дома лениво выползает в меру упитанный товарищ по несчастью. Он достаточно далеко, но я вижу, что на нем что-то вроде грязного черного балахона, за собой он тащит по асфальту какую-то непонятную золотую вазочку, она то ли привязана к его руке, то ли так прицепилась, когда он лазил там, где не надо. Товарищ заметил меня и остановился, медленно повернувшись ко мне всем торсом. О-о-о, похоже, я понял, кто это. На груди отчетливо виднеется массивный золотой крест. Похоже, это священник или, если судить по габаритам, самый настоящий поп! Он смотрит пристально на меня, словно задумавшись.
– Эй, ты, а ну-ка топай, куда топал, я атеист! И к тому же невкусный! – подумал я как можно громче и что есть мощи зашипел. Вышло, правда, никудышно, но и так сойдет.
Не люблю я этих в прошлом святош. Злые они. Почти такие же, как и эти… Как их там… С палками. Стражи порядка, в общем. Что те, что эти – дикий народ. Я обычно держусь от них подальше, от греха, как говорится.
Такое впечатление, что товарищ в рясе услышал мои мысли и не спеша удалился, скрежеща кадилом об асфальт. Ну и бог с ним. Он меня отвлек… Так, на чем я остановился? Ах, да.
Самое главное чувство, что для человека, что для… меня – Захара, это зрение, и спорить тут не с чем. Зрение дает возможность ориентироваться в пространстве, искать ту же самую пищу. Оно начало садиться у меня несколько дней назад. Сначала я перестал воспринимать предметы на расстоянии ста и более метров, я их просто не видел, мой круг восприятия сузился до безобразного. Затем начала снижаться яркость цветов и их насыщенность. Теперь вот практически все вижу исключительно в черно-белых тонах, и это удручает. Открытие сегодняшнего дня – невосприятие яркого солнечного света. Скорее всего, мои собратья наблюдают окружающий мир именно в таких красках… Блеклых. Но ничего, пока я еще в состоянии мыслить, я буду стараться жить, а не существовать!
Кстати, о жизни. Что-то я долго стою без движения. Движение – это жизнь. При отсутствии других чувств только зрение и слух помогают мне цепляться за свое самосознание, а чтобы они помогали мне в этом жизненно важном деле, я должен их постоянно стимулировать. В моем случае стимуляция заключается в передвигании своих окостеневших конечностей. Ну что, поехали!
Воу! Стоять! Стоять!!! Фух… Чуть было не распластался на асфальте. Что это было? Пытаюсь согнуться в три погибели, чтобы взглянуть на свои деревянные ноги. Позвоночник противно хрустит. Раз-два, раз-два, прям как зарядку делаю, только равновесие держу с особой осторожностью, не хватало мне еще на ночь глядя оказаться на четвереньках.
Наконец мне удается согнуться. И что я вижу! Ух ты! А я-то без штанов!!! Вернее, штаны есть, но одна порчина снята, а вторая надета по колено. Вот из-за чего я чуть было не грохнулся! Так, осторожно, бочком-бочком, убираем ногу с порчины, на которую имел неосторожность наступить. Все. Теперь хорошо. Как же это я умудрился не наступить на нее, спускаясь по ступенькам? Повезло. Мертвым тоже иногда везет.
Хм… В таком согнутом положении как-то тяжело в животе. Нет, не больно, я ведь ничего не чувствую, именно тяжело. Пучит что ли… Не помню, ел ли я сегодня, очнулся же совсем недавно. Скорее всего, не ел. Или наоборот переел. Ладно, опять начинаю мыслеблудить, надо двигаться.
Ох и хрустит же мой позвоночник! Надеюсь, там ничего не сломано. Шаг за шагом, медленно, но верно идем по прямой. Что-то вправо заносит. Эй-эй! В чем дело? Ау! Почему правая нога волочится, прямо как у зомби?? Так, еще разок. Вот так. Хорошо. Нет, ну это просто ни в какие ворота! Она и вправду волочится! Ох, не хорошо это, ой, как не хорошо!
Надо подумать, надо вспомнить. Вспоминай, говорю! Кому говорят, говорю! Какие-то образы… Размыто… Непонятно… Так человек… Так-так. Что за человек? Вроде живой человек… Хм… Интересно, почему я видел его снизу вверх? Словно… Словно сидел… А он… Так-так… Вспомнил! Я все-таки переел! Ха-ха-ха! А тогда… А тогда хотел справить нужду! Точно! Именно так и было! Ишь ты память, ишь ты сукина дочь! Очередное очко в мою пользу!
Я редко этим занимался. Я про справление нужды. Остальные мои собратья не задумывались о таких мелочах и поэтому смердели, как городская канализация после глобальной эпидемии диареи. Я же так не мог. Частично я все еще являюсь человеком, поэтому и нормы приличия и гигиены обязан соблюдать, хотя бы делать вид, что соблюдаю. Этим я в частности и отличаюсь от остальных таких же, как и я.
Похоже, меня застали за этим неприглядным действом. Да-да, вспомнил, точно, именно так и было. Я занимался своими делами, как неожиданно объявился человек. Он что-то там кричал, что именно – не помню, может просто, как обычно они делают, орут и убегают, правда этот вот не убежал. Он резко снял с плеча ружье и направил на меня. Я сориентировался быстро, молниеносно, в общем, как только смог, поднялся, развернулся и поковылял что есть мочи от своей верной погибели. Я видел много раз, как живые расправлялись с нашим братом, и пополнить ряды убиенных не горел желанием. Это уж точно.
Помню хлопок… Один. Второй. Помню, как что-то толкнуло меня в правую ягодицу, и я, потеряв равновесие, распластался на земле. Вот почему я весь такой грязный и лицо измазано! Меня подстрелили! Прямо в зад подстрелили… Пронесло. Меня в тот раз пронесло, причем в обоих смыслах этого слова. Человек, видимо, испугался и не стал меня добивать. Слава ему и честь за это! Долгих лет жизни!
Есть же еще нормальные люди среди живых! Пока существуют такие, как он, жизнь, что до, что после смерти будет процветать! Несомненно! Но что-то меня опять понесло…
Мыслеблудие. Сколько раз я говорил себе, что надо быть с ним осторожнее. И тут опять. Благо, спохватился вовремя. Так… Значит, будем брать левее. Хорошо. О как! Почти по прямой! Медленно, но верно, шаг за шагом. Пускай и выгляжу я глупо, хромаю, так еще и с голой задницей, но зато иду!
Солнце почти село. Скоро будет темно, хоть выколи глаз. Зрение теперь не поможет. Надо идти. Идти вперед. Двигаться. Чтобы не отвлечься и не уснуть, пополнив ряды серых бездумных масс. Движение – это жизнь! Надеюсь, завтра я снова очнусь. Надеюсь…
Максим Власов
Родился в Волгограде в 1987 году. В 20 лет волей судьбы попал в далекую сибирскую глубинку, где и прижился. Там же основательно увлекся туризмом, в частности, спелеологией и путешествиями автостопом.
В свободное время читаю всякого рода страшилки. Предпочитаю российских авторов, но поскольку в нашей стране хоррор как жанр литературы начал развиваться сравнительно недавно, пришлось, дабы не умереть со скуки, учиться сочинять рассказы самому. Каких-то конкретных жизненных позиций не имею, предпочитаю плыть туда, куда несет, и получать удовольствие от всех жизненных порогов.
Публиковался в сборнике рассказов «Здравствуй, смерть», а также в газете «Шанс».
Банка с ананасами
Стоило приоткрыть один глаз, как стало ясно — единственный выходной пройдет в мучениях. Уснуть, впасть в кому, погрузиться в анабиоз — согласен на все. Лишь бы не чувствовать, как шершавый язык скребет по сухому небу. Как мочевой пузырь настойчиво пытается решить свои проблемы.
Дико захотелось просто умереть. Вместо этого с кряхтением оторвал пятую точку от ортопедического матраца и все-таки сходил в уборную. Заглянул на кухню. Гора немытой посуды за ночь не уменьшилась ни на сантиметр. Вот он, единственный минус холостой жизни — грязная посуда. Попытался переступить через коалицию пустых бутылок у стола, но все-таки запнулся. Чертыхнулся и затолкал опорожненную тару под стол. Включил портативную колонку, лежащую на подоконнике. Монотонный бубнеж вокалиста группы «Кураре» ненавязчиво атаковал уши. Не всегда понятное бормотание, под заунывные аккорды. Какую же странную музыку я слушаю.
«То ли мы летчики, то ли поэты?»
«Мы — алкаши!» — я криво усмехнулся собственным мыслям и открыл холодильник. Пустые полки намекнули, что все-таки грязная посуда это не единственный минус жизни бобылем. Сок закончился, молоко скисло, минералка валялась где-то в квартире, и найти ее было сравнимо с подвигом. Глаза наткнулись на банку с консервированными ананасами. То, что нужно!
Осторожно взял прохладную жестяную банку в руки и приложил ко лбу. Вот оно, настоящее счастье! Поболтал ее возле уха и насладился сладостным бултыханием пока еще недоступной приторной жидкости. Поставил на стол и взял консервный нож. Предвкушая предстоящую трапезу, я вонзил его в банку. Послышалось тихое шипение, наружу вырвалась тоненькая струйка прозрачной жидкости и растеклась по верху. Я облизнул пересохшие губы. Вытащил нож и воткнул его с другой стороны крышки. И тут жидкость буквально прыснула мне лицо. Банка дернулась и упала на бок, расплескивая сок по всему столу. Проклиная руки, которые выросли не из нужного места, я схватил жестянку и поднес ее к губам, намереваясь насладиться остатками ананасовой водички. Странный темный волосок виднелся прямо у отверстия.
Отстранил банку от лица и попробовал смахнуть налипший сор. Вместо этого он слегка дернулся и исчез в отверстии. Я застыл, как током пораженный.
Жизнь в герметичной консервной банке?! Смешно, да и только.
Поставил посудину на стол и начал наблюдать. Волосок появился спустя минуту. Ощупал внешнюю сторону крышки. Капельки выплеснувшейся ранее жидкости на глазах уменьшались. Тварь поглощала ее! Мне стало интересно, какой длины это существо может быть, ведь оно еще ни разу не появлялось полностью. Выудил из ближайшего шкафчика перчатку, в которой обычно мыл посуду. Натянул ее на руку, рассудив, что если у волосинки и есть зубы, то столь толстый кусок резины они не прокусят.
Тварь словно почувствовала опасность и опять исчезла в отверстии. Умная зараза! Я застыл на изготовке в полной боеготовности.
Когда существо появилось в следующий раз, мне показалось, что оно прибавило в объеме. Выпило всю мою водичку, не иначе. Быстро проскочив крышку, кончик волосинки пропал в другом отверстии. Через секунду вновь вылез из первой дырки, прополз по верху, пропал во второй. Эта мерзость наматывала свое хилое тельце на крышку! Пока я это сообразил, тварь сделала еще несколько оборотов вокруг куска жести и застыла. Теперь назвать эту мерзость волосинкой не поворачивался язык, ее объемы на глазах раздувались. Изможденный дождевой червяк, перекрашенный в черный цвет, вот кого она напоминала.
В этот момент мне стало немного не по себе.
А через секунду тварь начала стягивать свои кольца. Банка изогнулась и повалилась на бок, прокатилась по столу и грохнулась на паркет. От неожиданности я отскочил. На полу продолжало скрежетать, посудина дергалась и каталась, словно в эпилептическом припадке. Откатившись к холодильнику, она застыла. Подойдя поближе, я снял с руки перчатку и бросил в банку. Та немного сдвинулась с места, стало видно развороченную крышку, буквально разрезанную на две части. Вокруг жестянки расползалась темная бесформенная субстанция, из которой виднелись тонкие длинные отростки. Не зная покоя, они дергались из стороны в сторону
Пора было заканчивать весь этот цирк и, сделав еще два уверенных шага, я со всей силы наступил на слизь. Нога словно провалилась в кисель, а тварь еще больше растеклась по кухне. Отростки ухватились за ногу и начали ее ощупывать, быстро пробегая по всей длине, до которой только доставали. Вспомнив, какой неимоверной силой обладают эти, на первый взгляд слабенькие, щупальца я отскочил обратно. Существо отлепилось от моей конечности. Оно вобрало в себя все отростки и растекшиеся части. Оно словно раздалась в высоту. С трудом верилось, что минуту назад это вылезло из небольшой банки из-под ананасов. Теперь ей бы понадобилась посудина повместительнее. Собравшись в комок, тварь замерла, и мне показалось, что готовится контратака. На всякий случай я отступил еще на несколько шагов. Вместо нападения слизь вновь растеклась лужей и скрылась под холодильником.
Такого коварства я не ожидал! И что с этим теперь делать, спрашивается? Не буду же я жить в квартире, зная, что разделяю жилплощадь с такой дрянью?
Сбегал в ванную и принес таз. Выгоню ее на открытую поверхность, накрою этой посудиной и… что-нибудь придумаю. Понадобится — тот же холодильник сверху поставлю, но она не выберется наружу.
Подергал холодильный аппарат, ожидая, что слизь обнаружит себя сама, но она оказалась умнее. Темное пятно с несколькими отростками появилась там, где я этого совсем не ожидал — над холодильником, а не под. Не издавая ни звука, она проползла по стене вверх и переместилась на потолок. Я не видел этого, пока тварь не свалилась мне на голову.
Голова погрузилась в густую клейкую массу. С трудом вобрав в себя единственную порцию воздуха, я не мог ее даже выдохнуть: и рот и нос заполнился инородной субстанцией. Попытался сорвать тварь с головы руками, но так не смог уцепиться. Руки проходили насквозь, и ничего не оставалось, как лишь хватать себя за слипшиеся клоки волос.
Бил себя по лицу, царапал дрянь, рвал… Пока не начал окончательно задыхаться. Тогда, в последнем порыве я дернулся к оконному проему в надежде, что проходящие мимо дома люди смогут чем-то помочь. Споткнулся о табурет и налетел прямо на окно. Пластик выдержал, и я сполз на подоконник. Разум отказывался бороться, а руки все шарили и шарили, ища хоть что-нибудь, что может помочь. Каким-то чудом нащупал зажигалку. Поднес ее к лицу и чиркнул. Тварь тут же слетела на пол. Я же обессиленно сел на подоконник и жадно задышал. Воздух, вот чего мне не хватало, об остальном я не думал. Впрочем, это продлилось недолго. Стоило поднять глаза, и я обнаружил, что слизь успела оккупировать раковину. Каким-то образом она включила воду и, стоя под струей, буквально раздувалась.
Мгновенно сообразив, чем мне это грозит, я бросился в ванную и перекрыл водоснабжение. Схватил освежитель воздуха и вышел в коридор. Подобрал выпавшую на бегу зажигалку и, улыбнувшись впервые за утро, распахнул дверь на кухню.
Тварь продолжала лежать в раковине, облепив собою всю гору грязной посуды. Места ей было мало — черными соплями она свисала вниз, чуть ли не до самого пола. Не тоньше пальца взрослого человека щупальца все шарили и шарили по ближайшей стене, словно что-то ища.
Я направил освежитель на тварь, нажал кнопку распылителя и чиркнул зажигалкой. Вырвавшегося пламени хватило, чтобы вывести существо из себя. Оно заметалось по раковине, то растекаясь, то снова собираясь в комок, но даже не пыталось уползти. Послышалось шипение, и воздух наполнился запахом карбида. Тварь извивалась и таяла на глазах. Я торжествовал победу, когда у меня в руках вспыхнула кнопка распылителя. От неожиданности выпустил из рук баллончик, и в ту же секунду дрянь набросилась на меня с неимоверной силой. Меня отбросило назад, на газовую плиту, и неплохо приложило о дверцу духовки. На этот раз тварь не игралась, она показывала все, на что способна. Перехватила шею, забила слизью рот, нос, с силой надавила на глаза. Я хотел выть от боли и кричать, но вместо этого лишь беззвучно корчился и задыхался.
В продавленных глазницах резало и жгло, кадык, верно, размазало по позвонкам. Тварь всерьез решила расправиться со мной, как с банкой. Просто оторвать голову, предварительно выпустив наружу все ее содержимое.
Из последних сил я вытолкнул тело наверх и поднялся на ноги. На ощупь нащупал рычаг конфорки на плите и включил газ. Лихорадочно зашарил в поисках пьезо.
Щелк! Ничего.
Я умирал. Боль захватила сознание, и противиться ей не было ни сил, ни желания. Захотелось сдаться и, наконец, увидеть собственными выдавленными глазами свет в конце туннеля.
Щелк!
Шипение газа сменилось на равномерное гудение, и бок обдало теплом. Недолго думая я опустился лицом в горящую конфорку. К запаху жженого карбида примешалась вонь горелых волос. Тварь отвалилась от лица и рухнула прямо на плиту, я отпрыгнул назад, захлебываясь приступом кашля. Резь в глазах немного утихла, но из-за потока слез я практически ничего не видел. Гортань жгло от боли, тяжелые хриплые вздохи переходили в безудержный кашель. Забившись между столом и холодильником, я неожиданно понял, что загнал себя в угол.
Осторожно привстал и осмотрелся: газ потух, твари видно не было. Неожиданно послышался шум, который я не мог ни с чем перепутать. Тварь принимала ванну. Умная гадина, я же воду перекрыл.
Открыл холодильник и достал литровую бутылку домашней чачи. Надеюсь, дружок не обманул и она действительно семидесятипятипроцентная. Подобрал в зале футболку и облил ее горючей жидкостью. Конец вставил в горлышко бутылки и направился в ванную комнату. Последний шанс ее уничтожить, или я ее, или она меня.
Когда я зашел в комнату, тварь занимала половину ванной. Она обнаглела до того, что даже не обратила на меня внимание. Вплоть до того момента, как я повторно не перекрыл воду. Тогда тварь вновь попыталось собраться в комок. С противным скрежетом ванну повело, на кафель посыпались куски эмали
Не теряя времени даром, я поджег фитиль и со всей дури бросил «коктейль Молотова» в чудовище. Бутылка пролетела сквозь гадину даже не замечая сопротивления и разбилась о кафель позади нее, расплескивая горючую жидкость по всей стене. Но она даже и не думала гореть! Это – провал! Я бросился бегом к входной двери, ощущая порывы ветра от пролетевших мимо щупалец. Дверь как внутри, так и снаружи открывалась только ключом. Ключ должен висеть на крючке прямо возле входа, но его там не оказалось!
Черт!
Вчера я вернулся пьяный и забыл повесить его на место. На полках прихожей ключа тоже не было…
Джинсы, я оставил его в кармане джинсов! А они лежали возле кровати. Бегом бросился в зал… Чертовы отростки уже вылезали в коридор, гадина плавно перетекала из ванны на пол. Чудовище, поглотив слишком много воды, стало более неповоротливым. Это был мой шанс на жизнь.
А вот и штаны. Пусто, в карманах ничего нет. Со злости встряхнул, и чертова связка все-таки выпала. Схватив ключи, я обернулся и понял, что опоздал. Тварь, заняв собой половину дверного проема, плавно перетекала в мою сторону. Она знала, что перекрыла последний путь для отступления, поэтому никуда не спешила.
Продлевая минуты своей жизни, я бросился в дальний угол квартиры, прекрасно осознавая, что все это бесполезно. Перевернутая кверху дном кухня встретила очередной заунывной песней любимой группы.
Только тут я обратил внимание на специфический запах. Газ, который затушила собой слизь, заполнял помещение все это время. Открыл остальные конфорки. Вновь выбежал в зал, схватил с полки самодельный домик из спичек и вернулся на кухню. Одним резким движением сломал постройку и принялся ждать.
Щупальца появились через несколько минут, а за ними вылезло и само чудовище. Я улыбался, я его обхитрил.
«Смерти нет, есть только ветер!» — надрывалась «Кураре».
Что ж, вот и проверим.
Тварь сравнялась с газовой плитой, и я решился. Повторил детский фокус — приладил спичку к ногтю большого пальца и резко чиркнул. На этот раз получилось с первого раза.
Смерти нет, есть только ветер…
Полуночное такси
Кто-то называет самоубийц жалкими трусливыми тварями, но на самом деле – все не так. Я ощутил это всем существом, когда поднялся на общий балкон шестнадцатого этажа нашего дома с одной единственной целью – окончить бренное существование. Когда же встал перед чертой, то осознал, что сделав лишь один – последний шаг, уже не смогу никоим образом повлиять на дальнейшую жизнь. На жизнь, которой останется лишь несколько секунд свободного падения. Меня не станет, а все окружавшее, все эти дома, улицы, города, даже не заметят этой моей жертвы, все это будет стоять ровно так же, как и до меня… Обидно, не правда ли? Самоубийцы – смелые люди, я не такой. Жалкая никчемная квашня. Не мужик. Я смотрел вниз на пролетающие огни автомобилей – ведь в каждой машине кипит жизнь, кто-то куда-то спешит, домой, на работу, к друзьям. А у меня все разрушено, не осталось никакой мелочи, ради которой стоило бы жить. Если бы мне сегодня с утра сказали, что такое возможно – рассмеялся бы в лицо. А сейчас... сейчас уже все кончено.
А случилось все, как в банальном анекдоте – вернулся из командировки на несколько дней раньше, решив устроить жене праздник. А она – скачет на моем лучшем друге в нашей кровати. Увидев мужа, моя любимая даже не слезла с любовника, лишь прикрылась, бросила, будто оправдывалась:
– А что ты ожидал? Я тоже человек, мне любви хочется! – и продолжила скачку.
Моя жена трахалась с моим лучшим другом, а я просто смотрел. Господи, она же, наверно, от этого еще больше возбуждалась…. Извращенка гребаная! А я так ничего и не сделал – будь проклята моя трусливая рассудительность. Как же хотелось их раздавить, уничтожить, стереть с лица земли. Но даже в такой момент не мог не думать о том, что будет за двойное убийство: где же это помогающее воздать по заслугам состояние аффекта?
Я покинул наше уютное гнездышко, так ничего и не предприняв. Я ушел с твердым решением больше никогда сюда не возвращаться. Первой мыслью было все это закончить одним махом – перечеркнуть жизнь черной лентой, но прохладный ночной воздух освежил. Кому я что докажу этой выходкой? Я лишь облегчу этим предателям существование. Нет уж, нужно двигаться дальше. Но куда? Друзьями с такой разъездной работой особенно не обзаведешься, а появляться родне на глаза просто стыдно. Что я им скажу? «Вы знаете, моя жена – б…, позвольте пожить у вас, пока она выполняет свои предначертанные ее сучьей сущностью обязательства».
Обида на себя и на весь мир терзала изнутри, но умирать уже не хотелось. Я буду жить – назло вам, голубки чертовы.
Вызвал лифт и через пару минут уже выходил на улицу. Шум ночного города обрушился на меня новой волной – более громкой, нежели там, наверху. А погода, она будто вступила в сговор с моим настроением – выдала новую порцию осеннего холодного дождя.
Решение проблемы лежало на виду – снять в ближайшей ночлежке койко-место, а затем отправиться в бар и нажраться до невменяемого состояния. А завтра будь что будет.
Рядом с соседним подъездом стояло такси – темно-вишневая, видавшая и лучшие времена «девятка». На ее крыше ярко мерцали «шашечки». Хоть с «мотором», считай, вопрос решенный – я направился в сторону авто. Открыв переднюю дверцу со стороны пассажира, я приземлился на сиденье и бросил взгляд на водителя. Обыкновенный бомбила: щетинистая рожа, лет под пятьдесят.
– Поехали, приятель, до ближайшей ночлежки.
– Э-э-э, дорогой, – водитель улыбнулся, обнажив все тридцать два зуба, желтые и гнилые. – Я на вызове.
– Слушай, «дарагой», поехали. Я двойную цену дам, нужно очень.
– Туда – всегда успеешь, не стоит спешить… – не дав закончить дорожному философу фразу, я перебил его, помахав перед носом голубой купюрой с тремя нулями, после чего бросил ее на приборный щиток. Водитель пожал плечами и тронулся…
И что дальше? Думать об этом не хотелось. Нужно забыться, просто забыться… Попросил шофера тормознуть возле магазина со спиртным, но тот отказался, пробурчав что-то на тему, что и так опаздывает. Ну, и черт с ним, приеду и затарюсь на месте.
А затем появился этот запах. Открытое окно лишь заносило в салон обжигающие дождевые брызги и порывы ночного ветра, даруя свежесть и прохладу, но от царившего в салоне «аромата» это не спасало. Ассоциация была одна – мой кот из далекого детства, кажется, его звали Филя. Точнее, его зловонный труп. После того, как маленькое скрюченное тельце, изуродованное какой-то бродячей собакой, пролежало месяц в земле, оно отнюдь не стало лучше. Пасть, перекошенная предсмертным оскалом, впадины вытекших глаз, обрубок шеи, где раньше гнездилась оторванная голова моего котенка, везде копошились белые черви, заменяя его внутренности собственными испражнениями. Зловонный запах, ударивший мне тогда под дых, заставил загнуться напополам и выблевать остатки полупереваренного обеда. Слишком много я тогда увидел и узнал для своих семи лет. Но разве можно меня винить за это? Я лишь хотел убедиться, что Боженька забрал моего котенка на небо, но это все оказалось ложью – как нет Деда Мороза, так нет и Бога. Есть лишь гниющая, разлагающая реальность – все остальное глупые выдумки.
Задумавшись и отвлекшись на мысли о происхождении запаха, я даже не сразу обратил внимание на то, что мы держали путь на выезд из города, хотя, по логике вещей, именно центр изобилует тем количеством злачных мест, которое мне понадобится в ближайший вечер. Черт с ним, с запахом, но куда мы двигаемся?!
– Эй, куда мы едем? – обратился я к водителю. Паника еще не овладела мной, но первые всполохи уже плескались где-то на окраинах сознания. Водитель обернулся и оскалился в очередной раз:
– Туда.
Отчего-то стало смешно. Какой насыщенный, однако, вечер получается: тут тебе и измена любимого человека, и попытка самоубийства, и таксист придурошный.
– Останови машину, а не то…
– Что «не то»? Ты мне «врежешь», точно так же, как своему другу детства или жене-шалаве? Что ты мне сделаешь, Витюша?! – водитель глянул на меня…
«дорога, смотри на дорогу»
… и расхохотался. Абсолютно лысое лицо, нет намека даже на брови, не то что на щетину или волосы, глаза, лишенные белка, темно-голубые, поражающие своей глубиной. Что тут происходит? Я глянул на ремень безопасности…
«пристегнут»
… на рулевое колесо…
«вытяну руку и дотянусь – скорость не высокая»
Глубокий вздох, раз, два… Водитель продолжал сверлить меня взглядом, абсолютно игнорируя дорогу. Резким движением засунул руку под сидение, а в следующее мгновение в ней что-то блеснуло. Еще какая-то доля секунды, и мой ремень оказался рассечен на две половины, я даже не успел толком испугаться.
– Хорошая попытка, Витюша. Но еще не время.
– Ч-что происходит? Кто вы? – я не мог оторвать глаз от шофера, его облик начал меняться на глазах: немного вытянулся нос, чуть впали щеки, голова обрастала волосами, кожа разглаживалась, поменялся разрез глаз… На меня смотрела моя жена.
– Витенька, не бойся! Я с тобой, я тебя не оставлю, все будет хорошо! Хочешь, в знак примирения сделаю тебе хорошо? Хочешь?!
Руки…
«Господи, руки! Смотри же на дорогу, смотри, ну!»
… потянулись к моей ширинке, в то время как существо не сводило с меня своих бездонных зрачков.
– Хочешь? Хочешь? Хочешь? Хочешь? – повторяло оно без устали.
Шея монстра начала удлиняться и, встретив головой преграду в виде крыши автомобиля, изменила направление – изогнувшись под резким углом, она направила голову в мою сторону…
– Хочешь?! – прокричало существо мне прямо в лицо, обдав новой порцией зловония.
Меня начало мутить. Сознание отказывалось воспринимать происходящее, сделав самое простое из возможных вариантов действий – оно попыталось выключиться из этого мира. Но не тут-то было – резкий удар в челюсть принес взрыв боли, но в то же время прочистил нити, связывающие меня с реальностью.
– К-кто вы?..
Водитель вновь принял свою первую форму и смотрел на меня с доброй, отеческой улыбкой.
– Генацвале, у меня много имен, но все они не имеют значения, поэтому называй меня, как пожелаешь. Как будет для тебя удобней? Смерть, пусть будет Смерть. Ты глупый, трусливый, жалкий, ничтожный человечишка, мне надоело с тобой играть. Все – это конец.
Существо, назвавшее себя Смертью, щелкнуло пальцами, и… все.
Не было ни приступов боли, ни ярких живописных картинок перед глазами, не было ничего – просто в одно мгновение огни ночного города померкли перед глазами…
Знайте, если вам кто-то будет рассказывать про свет в конце тоннеля, Святые небеса и Геенну огненную – это все глупость. Там есть лишь тьма, абсолютная, всепоглощающая Тьма…
Алена Княж
Живет в Чебоксарах. По профессии – преподаватель иностранных языков, переводчик, по призванию – вечная искательница самой себя.
Выдумывать свое начала еще в средней школе. В старшей школе пробовала себя на поприще фанфикшна. После окончания университета снова решилась взяться за изложение своих выдумок в ранее неизведанном жанре.
Душа тянется чуть ли не ко всем видам творчества и досуга: от игры на инструментах до сочинительства песен, от тренировок в зале до йоги, от реггетона до зумбы, от рисования до художественного прокрастинирования в обнимку с любимыми фильмами на иностранных языках.
Среди публикаций – художественный перевод одной из книг серии «Мировая книжка» издательства «ЭНАС-КНИГА» (Москва).
Любимые писатели: Джоан Роулинг, Чарльз Диккенс, Теодор Драйзер, Ричард Райт, Поппи Брайт, Фрэнсис Скотт Фицджеральд, Уильям Голдинг, Олдос Хаксли, Джордж Оруэлл, Рэй Брэдбери, О. Генри, Эдгар Аллан По, Говард Филлипс Лавкрафт и другие, а также бессменный фаворит Джон Рональд Руэл Толкин.
Жизненное кредо: Stop existing and start living (с)
Созидатель
Мне давно следовало прислушаться к совету моего лечащего врача доктора Ривза и взяться за перо, чтобы хоть как-то избавиться, по крайней мере, от крошечной толики того ужаса, что сковал мое горло в прямом смысле слова, лишив меня способности говорить. Доктор говорит, что с помощью описаний случившегося со мной кошмара на бумаге я смогу избавить свой истощенный разум от надобности думать об этом, и возможно, я снова заговорю.
В любом случае, я чувствую, что готов поведать этому дневнику мой кошмар, я принял его и смирился с ним, и готов дать ему отпор, потому что все еще хочу жить в здравом уме и теле. Итак...
Доктор Майерс.
Он был моим идеалом, моим кумиром. Вдохновившись именно его работами, я занялся хирургией. Упорным трудом и готовностью залезть в любые исследования и эксперименты, проводимые его лабораторией, я стал одним из трех счастливчиков, что удостоились чести стать его новыми учениками. Это было событие всей моей жизни: получив письменное уведомление о своем принятии в экспертную команду, я рыдал словно мальчишка над этой жалкой бумажкой – так меня переполняли одновременно радость, гордость и удовлетворение от проделанного пути и открывающихся возможностей. Я и подумать не мог, что это был первый шаг к моему безумию.
Доктор Майерс всегда слыл среди коллег попеременно то гением, то безумцем. Но никто из этих жалких докторишек не смел похвастаться хоть толикой его знаний, которые он выкрал у природы, и дерзости, которая позволяла ему надавать ей пощечин.
Став его учеником, я заразился его маниакальным желанием проникнуть в самые потаенные и темные стороны биологической жизни, не оборачиваясь назад, на жалкую примитивную библиотечную жизнь мелкого студентишки, и не подозревая, в какой мрак ведет меня пламя темного факела моего вдохновителя.
Как я уже говорил, в команде нас было трое студентов. Ни один из них не обладал никакими выдающимися качествами, и мне было совершенно непонятно, почему они были выбраны из всех возможных достойных кандидатов, коих в нашем университете было предостаточно. Я откровенно презирал их за это чертовское везение, тогда как мое место было заработано бесконечными часами тяжкого умственного труда над всевозможными медицинскими справочниками и учебниками и в лабораториях при любой мало- мальской возможности.
Так я думал вначале, не ведая, какая была заготовлена им судьба, не задаваясь вопросом, какая роль приготовлена мне.
По правде говоря, среди коллег доктора Майерса было немало его откровенных противников. Некоторые его эксперименты поражали своей смелостью и, так как они требовали некоторых действительных жертв, животных и их трупов в основной своей массе, университет не препятствовал лаборатории, поэтому оппонентов доктора наверху не поддерживали так рьяно. Разногласия и проблемы с университетом для лаборатории начались, когда доктор Майерс заговорил о необходимости использования человеческих трупов в своих экспериментах.
Ситуация ухудшалась, так как доктор не собирался отказываться от этой необходимости несмотря на увещевания, а потом и угрозы со стороны руководства университета.
Противники доктора ликовали: в конце концов, лабораторию закрыли.
Закрытие лаборатории сильно ударило по нашей команде, и один из студентов под давлением своей чопорной, многоуважаемой семьи покинул, с его слов, «бесперспективную, заблудшую, обреченную на провал» группу. В тот момент никто не понимал, насколько благосклонна к нему оказалась судьба.
Тогда же я злорадствовал и упивался возможностью больше пользоваться вниманием доктора, ведь я не планировал покидать его, пока он нуждался в ассистентах. К моему великому сожалению, второй из оставшихся учеников придерживался такой же точки зрения.
Изначально положение казалось бедственным, но проблемы решились быстрее, чем мы ожидали. Один из старых товарищей доктора предложил нам свою лабораторию в полное пользование. Его звали профессор Блэкрафт – знаменитый в своем деле антрополог и археолог, окончательно и бесповоротно помешанный на Египте.
Лаборатория находилась в подвальном помещении старого фамильного поместья профессора Блэкрафта в скучной, полузаброшенной деревушке статной старой Англии. Старомодное, когда-то величественное поместье достаточно обветшало, чтобы не быть привлекательным для жилья с первого взгляда, и создавало образ классического заброшенного фамильного гнезда, молодое поколение которого слишком занято собой, чтобы заботиться о фамильном достоянии. Тем не менее, на первом этаже нашлись две уютно обустроенные комнаты, отремонтированные и комфортные, выходящие прямо в коридор, ведущий к лестнице в подвальное помещение, где находилась лаборатория, как будто кто-то тщательно готовился к нашему приезду. В одной из комнат расположился доктор, а мы, ученики доктора Майерса, заняли двухместную напротив.
Эрик Уайтфол – второй из нас, ассистентов, – казалось, чуть умерил свой пыл к работе, когда мы прибыли на новое место. Тем не менее, огонь энтузиазма и жажды знаний, сжигавший его глаза изнутри, пылал почти так же сильно, как и у меня.
Нашим бытом, едой и уборкой, занимался мистер Редьярд – мрачный, молчаливый, даже, казалось, немой слуга, древний, как само поместье. Он даже никогда не реагировал на наши слова и не поднимал глаз. Все поручения слуга выполнял машинально и без вопросов, будто это единственное, для чего он еще передвигал свои иссохшие ноги.
Первое время мы выполняли поднадоевшие, уже такие привычные процедуры, которыми занимались в стенах университета: мы ампутировали конечности животным и сшивали их вновь, внимательно следя за ходом срастания и восстановления в костях и тканях. Доктор Майерс занимался своим «эликсиром роста», который увеличивал размеры некоторых животных почти на четверть, отчего ими приходилось заниматься во втором примыкающем к лаборатории помещении. Казалось, зачем было ссориться с университетом, если мы в итоге не занимались тем, в чем он нас не поддерживал? Но через пару недель наметилось изменение в нашей деятельности, и тогда атмосфера отношений в нашей тесной группе стала меняться.
Необходимо отметить, что, несмотря на мое легкое презрение по отношению к остальным студентам первоначальной группы, со временем я привык к оставшемуся Эрику Уайтфолу, и между нами возникло некое подобие дружбы, какое возможно со стороны такой отстраненной личности, предпочитающей одиночество, как я. Эрик же отличался невероятно живым умом и добродушным характером, подпорченным разве что горячностью головы и сердца одновременно. Он был эмоционален и порой задумчив, слишком многое принимал близко к сердцу, и именно поэтому я сомневался в его способности резать и калечить живые существа в том объеме, который нам был необходим в ходе экспериментов. Но, вероятно, жажда знаний и амбиции по поводу достижения вершины хирургического мастерства благодаря опыту работы с таким мастером, как доктор Майерс, поглощали любые человеческие порывы его сердца, за что я мог бы отдать ему должное. Хотя и очевидно, что именно пылкое сердце и человечность сделали из Эрика жертву в конечном итоге.
Хоть мы с Эриком были вдохновлены и увлечены своими исследованиями больше, чем кто-либо из наших бывших сокурсников, и работа в лаборатории не воспринималась нами как принудительная и изматывающая, юность наших характеров и умов требовала некоей отдушины от длительного умственного напряжения, хотя бы в виде прогулок и общения с другими людьми. Доктор Майерс не одобрял наших затей и становился угрюмым, когда мы приглашали его отведать жареной баранины в деревне, и принимался бормотать с нетипично старческим и мрачным выражением о том, что это невозможно ни при каких обстоятельствах. Мы никогда не уделяли этому особенного внимания, ведь доктор был достаточно эксцентричен, чтобы реагировать на повседневные вещи не так, как все, пока не услышали совершенно неоправданные и глупые, на наш взгляд, сплетни.
В одну из редких вечерних вылазок после суток экспериментов и наблюдений мы с Эриком разговорились у камина единственной местной таверны, дряхлой, темной и сырой, как все вокруг, и не заметили, как начался сильнейший ночной ливень. Возвращение в лабораторию оказалось невозможным, ведь она находилась на другом конце деревни. Кроме того, не подозревая, что можем попасть в такую ситуацию, мы не были одеты для такой погоды, чтобы вернуться домой хоть в каком-то подобии человеческого вида.
К нам подсел один из местных старожилов, необычайно лучезарный и добродушный пожилой мужчина с типичным добрым намерением развлечь и себя, и чужаков простой беседой обо всем и ни о чем. Еще до того, как мы успели рассказать, кто мы и чем занимаемся, он грустно отметил:
– Приятно все-таки видеть молодежь, хоть вы и чужаки. Годков десять, ну, может пятнадцать, осталось нашей деревушке. Как видите, у нас-то молодежи совсем нет, очень было тяжко с ними лет двадцать назад, кто-то оставался еще тогда, а остальные разъехались теперича, ну, а мы не молодеем день ото дня. И нам осталось-то только занять свое место на кладбище, что за этим проклятым поместьем.
– А что было не так с вашей молодежью двадцать лет назад? – спросил Эрик, пропустив мимо ушей тот факт, что старик упомянул определенно наше поместье, так как иных в округе не имелось.
– Беда, – протянул старик. – Это все ничтожный отпрыск Мэри и Джонсона, рос нелюдимым – все в своих книгах, все про какой-то Египет. Подростком все перерыл в округе, испортил фамильную землю. А потом уехал в свой университет, так мы вздохнули с облегчением. Так нет же, вернулся, да не один, а с целой оравой каких-то чопорных умников, которые позволяли себе смотреть на нас, как на скот. И вроде все поразъехались потом, но один остался, самый противный. Такой же странный, как и наследничек. И все-то они пропадали в своей лаборатории. А наши дитятки-то, самые юные и чуть старше, стали к ним захаживать, слушать про жизнь в большом городе да интересоваться, что-де они там делали в своей лаборатории.
Старик угрюмо замолчал, уставившись в камин, а нам стало донельзя любопытно, поэтому мы не смогли удержаться от расспросов.
– И что с того? – спросил Эрик, не дав старику окончательно погрузиться в раздумье.
– Что-что... Стали пропадать девушки и парни. Сначала по одному. Потом двое. Через пять лет мы посчитали, что двадцать семь наших ребят, наше будущее, почти всех, кто остался здесь, мы потеряли здесь же, в родной деревне.
– Куда они могли пропасть? – удивился я.
– То-то, что негде им здесь пропадать. Вот только каждый из них подружился с этими учеными чертями. А самое плохое, что никто не мог доказать, что они виноваты, ведь ни трупов, ни останков – ничего ни разу не нашли. А когда обыскивали проклятый дом, не находили никаких доказательств. Только головы кошек, собак, шакалов, птиц по банкам рассованы, будто в аду. Но мы-то знаем... мы-то все знаем, просто доказать не можем...
Мы переглянулись с Эриком, и хотя ответ был очевиден для таких проницательных умов, как наши, не спросить мы не могли:
– Кто же это были, отпрыск Мэри и Джонсона и его друг?
Лицо старика скривилось, прежде чем он выплюнул два имени, словно проклятие:
– Николас Блэкрафт и Гордон Майерс.
По дороге в поместье в предрассветный час я лишь устало ухмылялся себе под нос, прокручивая в голове услышанную местную легенду, тогда как Эрик не на шутку задумался.
– Ты тоже думаешь, что исчезновения молодых людей могли иметь отношение к профессору Блэкрафту и доктору Майерсу? – с ноткой беспокойства спросил Уайтфол. Мне стало смешно от серьезности его тона, и я только успел дернуть плечом, как он снова заговорил:
– Доктор Майерс сказал, что время пришло. Он сказал, что покажет нам нечто такое, для чего на самом деле мы работали эти четыре года.
В тот момент тень легла на мое доверие к Эрику. Я считал, что мы на равных, что доктор Майерс дает нам одинаковую информацию, не выделяя и не ущемляя ни одного из нас. А из слов коллеги я сделал поспешный вывод, что доктор доверился ему больше, чем мне, и это больно ранило мое самолюбие. Я ничего не ответил Эрику, в молчании мы добрались до поместья.
После этой нашей вылазки Уайтфол стал ходить угрюмый и молчаливый, иногда я даже путал его с Редьярдом в полумраке коридора, так тихо и скрытно он себя вел. Я стал замечать напряжение в рабочих отношениях, и хотя тогда я ошибочно принимал его за результат моей мелочной зависти по отношению к Эрику, на самом деле поменялось его отношение к доктору. Уайтфол стал пристальнее присматриваться к нему, старался заглядывать в глаза, будто все решался что-то спросить.
Однажды вечером, после того, как Эрик вызвался мыть оборудование и кормить животных в одиночку, а я поднялся в нашу комнату, я услышал нечто вроде ссоры между ним и доктором. О чем они поспорили, мне так и не довелось узнать, потому что разговор на повышенных тонах закончился так же внезапно, как и начался, а на вопросы об этом вернувшийся спустя два часа Эрик отвечать отказался. Тогда я и разозлился на него окончательно.
Как глуп и амбициозен я был, чтобы распознать действительную тревогу моего коллеги! Я предпочел гордыню вместо простого человеческого разговора с товарищем, коим мне почти стал Эрик. На какие адские муки я обрек его...
И однажды пришел день, когда я обо всем узнал. Помню мучительное пробуждение после тяжелой ночи, когда меня мучили бредовые, будто искусственные, сны, полные возни и молчаливой борьбы, после которых мою голову будто разрывало нездоровое похмелье. С трудом очнувшись, я спустился в лабораторию на слабых ногах. Я ожидал, что Эрик будет там, так как его кровать была пуста и с подчеркнутой прилежностью заправлена. Но в лаборатории меня ждал только доктор Майерс.
В плохо освещенной комнате стояла нестерпимо неприятная вонь, какой раньше не было, и необычайно затхлый воздух, хотя мы всегда пытались поддерживать свежую прохладу. Я почувствовал тошноту, подстегиваемую нестерпимой болью, но мне удалось взять себя в руки. Прежде чем я поздоровался с доктором и спросил, куда пропал Уайтфол, доктор с нездоровой улыбкой подозвал меня к столу.
– Вот, теперь твоя очередь увидеть это. Я думаю, что не ошибся, что ты как раз меня и поймешь, – сказал доктор Майерс, указывая на небольшой объект, спрятанный под белоснежным покрывалом. Прежде чем присмотреться к очертаниям под тканью, я заметил, что инструменты для оперирования были недавно в деле, что посуда для использованных тампонов была переполнена кровавыми клочками материи. В отдельных емкостях лежали какие-то органы, к которым я не стал приглядываться, еле сдерживая рвоту.
– Посмотри, – практически прошептал доктор и убрал простынь.
Под ней оказалось существо невообразимо мерзкое в своей несуразности. Сначала показалось, что это обман сознания, его дьявольская шутка или просто неудачный эксперимент, который больше никогда не повторится ввиду его порочной низости. Но, как назло, в тот самый момент, когда я был готов вывернуться наизнанку одновременно и от плохого физического состояния, и от увиденного, объект пошевелился и заерзал.
Я замер и сжался всем своим существом, лихорадочно пытаясь определить, галлюцинация ли то, что я вижу, или нет. Доктор, будто прочтя мои мысли, мягко проговорил:
– Видимо, мой мальчик, с наркотиком тебе переборщили. Как тебе наш новый эксперимент? – улыбнулся он.
Тем временем существо перевернулось на живот и, помогая себе ручками – именно ручками, а не лапами или крыльями, – встало на пухлые, ребяческие ножки. Адское создание дышало грузно и медленно, будто привыкая к новой дыхательной системе через нос кота. Это был гибрид, урод, невероятное отродье больной фантазии и искусных рук хирурга, существо с кошачьей головой, пришитой с ювелирной точностью к тельцу ребенка лет четырех. Слова вместе с рвотой застряли у меня в глотке.
Кошачья челюсть упала ребенку на грудь, будто голова еще не совсем соображала, как контролировать старые и новые части тела, с острых зубов медленно капала набиравшаяся слюна.
– Это всего лишь репетиция. Мы давно научились оживлять маленьких богов, – почти с нежностью сказал доктор Майерс, внимательно глядя на свое кошмарное создание. Руки уродца безвольно висели вдоль туловища, а зад периодически дергался из стороны в сторону, будто кошка, управлявшая телом, пыталась недовольно помахать несуществующим хвостом. – Правда, ни один экземпляр долго не прожил и не вырос, как мы того хотели, хотя Редьярд в своей комнате следит за моими недавними питомцами, и, знаешь, Гренхоуп, они показывают положительную динамику.
С этими словами я бессильно обрушился в глубокий обморок.
Очнулся я, судя по полумраку, под вечер в нашей общей с Эриком комнате. Воспоминания об увиденном кошмаре живо заполонили мое сознание, и я понял, что это был не сон, что Эрика по-прежнему нет, что это не он, а Редьярд возится с чем-то у окна. Я позвал его, но, как и прежде, не получил ответа. Я разозлился и, несмотря на отсутствие сил, встал с кровати и сделал пару шагов по направлению к нему. Видимо, отреагировав на шум, Редьярд чинно развернулся и двинулся ко мне. Я был так зол, что намеревался вытрясти из старика душу, чтобы он ответил мне хоть на один вопрос, но с совершенно неожиданной дьявольской силой этот хилый старик сжал мои предплечья, поднял над полом и буквально закинул обратно в кровать. В тот момент, прежде чем повиснуть в воздухе в руках старика, я оказался достаточно близко, чтобы заглянуть в его темные глаза, ловко укрытые седыми кустистыми бровями. Вот только в полете в сторону кровати я осознал, что там, куда я заглянул, не было глаз. Не было вообще ничего.
То ли от душевного стресса, то ли от возможного удара головой я снова потерял сознание и очнулся, как мне показалось, только через несколько дней. Солнце светило в окно комнаты, будто бы все ужасные картины увиденного были всего лишь плодом моего утомленного разума, а в доме стояла звонкая тишина, словно кроме меня здесь никого и не было. Я попытался встать, но обнаружил, что крепко прикован к самому каркасу металлической кровати. Меня сковал ужас, и крик застрял в горле. Я попытался собраться с силами и закричать, но понял, что причина немоты вовсе не страх, а физическая неспособность издать хоть стон. И тогда я позволил себе залиться слезами отчаяния.
Солнце уже клонилось к закату, когда я услышал шаги за дверью. Еще через какое-то время зашел доктор Майерс в необычайно приподнятом настроении и за ним Редьярд как всегда в своей, как теперь оказалось, совсем не метафоричной манере живого мертвеца. Доктор Майерс, мой гений и вдохновитель, мой ужас и губитель, сел на стул рядом с кроватью и с отеческой заботой спросил меня о моем самочувствии и пообещал вернуть мне мой голос и свободу при определенных условиях. На мой кивок в сторону кровати Эрика, доктор ухмыльнулся:
– Не беспокойся, мой мальчик. Мистер Уайтфол работает, ты даже не представляешь, какую сложную работу он выполняет! И выполняет восхитительно успешно, мой дорогой! – я никогда прежде не слышал такой радости в голосе доктора. Тот факт, что Эрик, как оказалось, жив и в порядке, притом еще и занят работой в лаборатории, не вселил в меня никакого облегчения или радости: я почувствовал, что за словами доктора о работе Эрика скрывался совсем иной смысл.
Редьярд вколол мне какой-то раствор и случайно прикоснулся пальцами к моей коже. От его мертвенного прикосновения крик снова застрял у меня в горле, разрывая голову на куски, потому что это было ледяное, потустороннее прикосновение давно остывшего тела.
Инъекция, видимо, лишила меня воли, потому что я с трудом помню, как меня освободили, одели, привели в порядок и отвели вниз, но сейчас я совершенно точно осознаю, что тогда самовольно отказался от какого-либо сопротивления. Пообвыкнув к своему нынешнему состоянию, снова погрузившись в лабораторную атмосферу, я, наконец, с практически полным осознанием происходящего оглядел лабораторию.
Пока я был недееспособен, доктор Майерс, видимо, много работал и готовил материал для своих богомерзких, тошнотворных экспериментов. На некогда пустовавших стеллажах и полках стояли достаточно вместительные прозрачные емкости с головами шакалов, змей, птиц и кошек, естественного размера и увеличенные благодаря формуле доктора, тестируемой им ранее. А в отдельном аквариуме покоилась голова небольшого крокодила. Прибавилось хирургических инструментов, и общая площадь лаборатории уменьшилась из-за выставленной за спиной доктора ширмы. Заканчивая оглядывать комнату, я осознал, что его голос отдается в моей голове, ибо он рассказывал о результатах своих последних наблюдений за выжившими объектами.
Пока я собирался с мыслями и прислушивался к словам доктора Майерса, мимо меня медленно прошло существо и, подойдя к доктору, попросилось на ручки. Это был тот самый ребенок-кошка, нынче с закрытым ртом и вполне адекватно владеющий телом. По всей видимости, это была девочка, насколько можно было судить по длинному белому одеянию и нелепо помпезным золотым украшениям на запястьях и шее.
– Гляди, Бастет-2, это мистер Гренхоуп, он тебя не обидит, – пробормотал доктор Майерс существу на ухо. Желтые кошачьи глаза, казалось, со знанием дела немигающим взором заглядывали в самую мою душу. – Это моя поздняя идея, на самом деле, – деловито сказал доктор Майерс уже мне. – Оперировать на человеческих детенышах, в смысле. Я решил рискнуть после того, как не удалось спасти ни одной взрослой особи, а их было немало: три Анубиса, пять Сехмет, также погибли оба Себека, а ни один из Тотов даже не очнулся после операции. Так что я решил попробовать вырастить настоящих богов из детского состояния и в одиночку запустил этот эксперимент, который дает положительные результаты! Теперь я не допущу старых ошибок со взрослыми образцами, как в прошлый раз!
Объясняя это, он передал девочку на руки Редьярду, отодвинул ширму, и моему взору открылась картина, с поражающей реалистичностью воспроизведенная из повседневности ада: в большой клетке для животных возилось несколько искалеченных уродцев, они трогали и рассматривали друг друга, будто общались, и даже дрались с той легкой свирепостью, с которой дерутся обычные дети. Среди них я разглядел двух шакалов, одну львицу, двух ибисов и одного сокола. По всей видимости, именно на птицах доктор тестировал свою формулу роста, потому что на маленьких человеческих плечиках сидели птичьи головы достаточно большого размера для тела человеческого ребенка.
В углу клетки сидело еще одно несчастное существо, и ужас и горе разорвали мое сердце при виде его: это был мальчик лет пяти, с отсутствующим видом глядящий сквозь копошащихся в сторонке «богов». Человеческая голова ребенка была на положенном месте, а по бокам от слабого тельца были распластаны слишком большие для мальчика птичьи крылья, обе ноги были ампутированы ниже колена, и вместо человеческих голеней к потемневшим культяпкам были неаккуратно пришиты две мощные, тонкие птичьи ноги с крупными когтистыми лапами. Прооперированные места явно были заражены, и по нездоровому цвету лица, кровотечению из ушей и обильному гною на конечностях можно было смело сказать, что ребенок медленно умирал прямо на моих глазах.
Я бросился к клетке и в исступлении схватился за ее прутья, ибо я не мог отбросить мысли о том, что это был
В шоке я отпрыгнул от клетки, прижимая кровоточащую кисть к груди, и, впав в безудержное бешенство, я подскочил к доктору и схватил его за грудки, хорошенько тряхнул, мысленно извергая тонны проклятий, а на деле – жалкие хрипы. Тут же я почувствовал железную хватку трупа: Редьярд поднял меня в воздух за ворот моей одежды, и я стал задыхаться. Доктор Майерс чинно поправил свой халат и, глядя на меня снизу, медленно проговорил:
– Вы совершаете отчаянную глупость, мой друг, если проявляете такое неуважение к моему труду. Вам предстоит узреть всего лишь одно, последнее, и на данный момент самое мое удачное творение. Во имя науки, вспомните свою яростную страсть к знаниям или хотя бы жажду жизни, прежде чем я поставлю перед вами выбор: работать со мной или... – он замолчал и жестом приказал Редьярду отпустить меня.
Откашлявшись и выпрямившись, я не придумал ничего лучшего, чем увидеть то, что мне хотели показать. Только сейчас я заметил, что на кушетке, отодвинутой подальше от света, под белоснежной простыней лежало тело. Я похолодел, в голове застучала кровь. Я знал, кто там, я уже догадался, как именно «работал» Эрик...
Ноги отказывались держать меня, и мне пришлось опереться о стеллаж с крокодильей головой. Я не мог отвести взгляд от белого силуэта, в то время как Редьярд подошел к нему и аккуратно убрал покрывало.
Тело Эрика оставалось неподвижно. Да, это был мой коллега и друг, обнаженный, в набедренной повязке и с гротескными золотыми украшениями древности на руках и ногах. Я рассматривал его тело и не мог заставить себя посмотреть на его голову. Но вдруг по телу прошла крупная конвульсия, и тело Эрика затряслось вместе с кушеткой во внезапном припадке. Внезапным он оказался и для доктора Майерса, так как довольная улыбка тут же сползла с его лица, и они с Редьярдом быстро передвинули кушетку в центр лаборатории. Я не ожидал такого
Я смотрел словно завороженный на задыхающуюся баранью голову. Она подавилась своим языком и бешено вращала вытаращенными желтыми глазами с черным продольным зрачком. Тело дрыгало ногами и хватало руками Редьярда и доктора, пытавшихся усмирить свое создание и спасти его никчемную жизнь. Кажется, доктор кричал мне какие-то команды, я не мог разобрать, да и не хотел. Не отрывая взгляда от бараньей головы несостоявшегося божества Эрика-Хнума, я попятился прочь на ватных ногах. Редьярд пытался было меня удержать, но доктору была необходима его помощь.
Поднявшись из подвала, я обрел рассудок и, убедившись, что за мной нет погони, отправился на кухню так быстро, насколько мне позволяло мое слабое тело. На кухне я выволок кочергой из очага тлеющие угли, разлил вокруг масло и керосин, попутно обливая себя, и разбросал горящие спички. Пламя занялось быстро и, казалось, радостно, стремясь захватить и меня. Теряя остатки самообладания, на чистом адреналине я поспешил прочь из проклятого дома. По пути я сообразил закрыть и заблокировать дверь в подвал, откуда раздавались бараний рев, многоголосый звериный гам и звуки борьбы.
Нашли меня в деревне, с обгоревшей спиной, в беспамятстве и истерике.
О, как бы я хотел, чтобы то состояние беспамятства не покидало меня и по сей день...
***
Закончив последнее предложение, господин Гренхоуп бессильно уронил руку на кровать и откинулся на подушку. Исписанные торопливым, угловатым почерком страницы тетради перевернулись по инерции, и тетрадь упала на пол больничной палаты. Кисть нещадно болела после беспрерывного письма, голова разрывалась от разбуженных воспоминаний. Но улучшение было на лицо: спустя три месяца интенсивной терапии, которая боролась с приступами истерии и панического страха при виде животных и детей, пациент мог смириться с образами своей памяти и бороться с дискомфортом. Доктор Ривз был прав: письменное изложение кошмара, произошедшего с ним, облегчило его усталую душу.
Последний луч солнца скрылся за горизонтом, и палата погрузилась в полумрак. В комнате было тихо, и только отдаленный шум шагов и разговоров персонала и больных напоминал Гренхоупу, что он не один. Осталось дождаться обхода, ужина, и можно было отдыхать. Пациент очень надеялся, что сегодня ему не будут сниться кошмары о кровавых обрядах человекозверей.
В дверь деликатно постучали.
Пациент, не имея возможности откликнуться голосом, звучно постучал ложкой по тумбочке.
Дверь тут же отворилась, и вошли трое. Гренхоуп вжался в подушку, понимая, что в этот раз бежать ему некуда. Один человек медленно прошел к изножью кровати больного, ведя за собой на цепи существо, тогда как другой мягко затворил дверь и остался стоять возле нее. Первый человек откинул скрывавший голову существа капюшон ему на спину, и господин Гренхоуп заметался по кровати в бессильном паническом припадке.
В сумеречной палате чуть слышно раздалось тявканье шакала.
Гниющие среди гнилых
В подлеске стояла тишина, нарушаемая лишь мерный щебетом птиц в ветвях с нежной зеленью, бархатный шелест крон деревьев на легком ветру и шепот, шорох, дыхание всего живого и шевелящегося, что скрывалось от глаз со всех сторон. Когда-то в прошлой жизни, казалось, эти звуки принесли бы Энджел умиротворение и тепло, но теперь ей было некогда обращать внимание на красоту природы. Трудно наслаждаться птичками и ветерком, когда жизненно важно следить за тем, чтобы на тебя не напал ходячий труп.
Мир, ставший враждебным, наполнился страхом не только из-за ежесекундной угрозы нападения и заражения, но и из-за неумолимого искажения всего, что когда-то называлось человечностью и добротой. Нынешний окружающий мир, где господствуют гниющие ходячие трупы, вселял страх даже в тех, кто к нему уже привык, но никто не смел признаться себе, что более всего боится заглянуть в мир внутренний, ибо именно там царило самое главное и сокрушительное гниение.
Нет, сейчас Энджел не посещали подобные мысли, ведь она давно уже бросила рассуждать о красоте и уродстве человеческой души, хотя на уроках английского в Хэдстоунской средней школе она этим и зарабатывала себе на жизнь, восемь лет подталкивая юные умы к подобным рассуждениям на основе величайших примеров художественной литературы Америки. Сейчас Энджел сконцентрировалась на своей главной задаче: тихо, максимально тихо, чтоб не выделяться из общего монотонного лесного фона, набрать образец воды из родника и отнести группе. Мартин, главный в их группе, мог определить, можно ли эту воду пить, и тогда они смогли бы решить, в какую сторону двигаться дальше и брать ли отсюда воду для дальнейшего похода.
Женщина остановилась, не дойдя до родника пяти шагов, и с напряжением прислушалась к шепоту подлеска. Ощущение пустоты и одиночества стали уже обыденной окружающей атмосферой. Но на деле одиночество могло оказаться обманчивым.
Она покрепче взялась за рукоять мачете, закрепленного на поясе – без оружия нынче даже не спали, ведь опасность могла настигнуть в любой момент, с любой стороны. Стрелять Мартин категорически запретил: рядом могли быть другие группы людей, и, как показывал опыт, их лучше обходить так же как и гнилых, а выстрел мог привлечь и тех, и других. Несмотря на запрет, Энджел мысленно повторяла раз за разом быстрое движение, которое позволит ей выхватить револьвер и защитить себя при внезапной опасности. Чутье Энджел подсказывало, что здесь что-то не так, но никаких подозрительных вещей ни ухо, ни глаз распознать не смогли, поэтому женщина нехотя подошла к воде еше ближе.
Источник был слабый и едва приметный, он бесшумно изливался в канавку из-под прошлогодней листвы, образуя скрытые лужицы. Энджел совсем не хотелось брать эту воду, ей вообще не хотелось быть здесь. Это была плохая идея – остановиться недалеко от городка. В городах еще полно гнилых. «Но и запасов», – спорил Мартин. «Но и других людей тоже!» – спорила с ним Энджел буквально полчаса назад. Но в итоге все послушались «главного» и решили действовать быстро и тихо. Обычная схема: прибежали – затаились, запаслись – убежали. Обычно срабатывало. Но здесь и сейчас Энджел снедало необъяснимое беспокойство.
Никого в подлеске кроме нее не оказалось, поэтому, вдоволь наслушавшись и наглядевшись, она все-таки спустилась к роднику и приставила к струйке воды первую бутылку. Вода словно специально стала течь медленнее, и Энджел это показалось законченным издевательством. Наполнив первую бутылку, женщина спешно поменяла ее на пустую. Воздух как будто сгустился вокруг нее, и волосы на затылке встали дыбом: женщина явственно осознала, что за ней кто-то наблюдает.
Резко оглядевшись, она не увидела ходячих, и все ее нутро похолодело. Лучше бы это были гнилые, да хоть десять штук, ведь она смогла бы с ними справиться, чем пусть и один, но где-то затаившийся живой человек. С ходячими не нужно договариваться, им можно доверять, ведь здесь один-единственный вариант развития событий: убиваешь гнилого и все. Гнилые ничего не скрывают, они просто хотят тебя сожрать, и если ты хочешь жить, то просто руби черепушку пополам. Эта житейская истина уже не вызывала ни страха, ни иллюзий о чувствах или душе живого покойника. Это стало мерой выживания. А вот столкновения с живыми людьми – абсолютно непредсказуемы, потому что им невозможно доверять и с ними практически невозможно договориться в теперешнем мире, где не производят еду и не обогревают дома.
Оставив бутылку, женщина медленно выпрямилась и подняла руки. Она попыталась аккуратно оглядеться, чтобы не спровоцировать наблюдателя.
– Я знаю, что вы здесь, – негромко, но четко произнесла она. – Я не причиню вам вреда. Я просто искала воду. Пожалуйста, позвольте мне уйти. Я одна.
Энджел ответил резкий для местной тишины звук булькающей воды: бутылка наполнилась, и теперь струя весело вырывалась из горлышка. Энджел не шевельнулась и, на пару секунд задержав дыхание, явственно услышала аккуратный щелчок передернутого затвора.
Куст. Маленький неприметный кустик, скорее даже набор нескольких веточек, у подножья мощного дерева напротив: он скрывал чью-то голову. Среди нежной зелени Энджел теперь четко рассмотрела уверенно направленный на нее пистолет.
– Я одна. Я просто искала воду. Я не причиню вам вреда. Пожалуйста, позвольте мне уйти, – повторила она уверенно.
– Оружие на землю, крошка.
Энджел уставилась на куст в глубоком удивлении: ее поразил не приказной тон, не манера фамильярничать, но голос! Этот голос выбил ее из колеи: это был детский голос. И она не могла бы с уверенностью сказать, был ли это мальчик или девочка, пока не увидела бы его обладателя.
Куст с пистолетом остался недвижимым, и Энджел не придумала ничего лучше, кроме как подчиниться. Осторожно вытащив мачете, она положила его на листву: металл мягко провалился в скрытую под ней лужицу. Женщина снова подняла руки.
– И все?– недоверчиво фыркнул куст. Энджел мягко кивнула, до последнего надеясь сохранить кольт утаенным. Спустя несколько секунд раздумий, маскирующая листва слегка дернулась.
– Отойди на семь шагов назад, крошка. И не думай дать деру: мои маленькие детки покусают тебя за ножки.
«Это он про пули?» – в исступлении подумала она, решив, что обладатель голоса все-таки мужского пола. Все еще с поднятыми вверх руками, женщина поднялась с корточек и медленно отошла на семь небольших шагов назад, не спуская взгляда с куста.
Когда она замерла на месте, куст дернулся, и из-под него вырос – хотя какой там «вырос», ему еще было расти и расти! – появился мальчуган лет двенадцати, ростом от силы фута четыре. Обеими руками он держал увесистый пистолет, уверенно целясь Энджел в голову. На боку мальчика в ножнах покоился широкий охотничий нож, и Энджел была готова поспорить, что тот использовался вовсе не для охоты.
Уповая на свой преподавательский опыт, женщина мысленно вздохнула и прикинула, что сложившуюся ситуацию вполне возможно разрешить мирно. Она улыбнулась и чуть опустила руки.
– Привет, ты совсем один здесь? – начала она, чуть расслабившись. – Твоя группа, наверное, недалеко. Давай попробуем сделать вид, что мы друг друга не видели, и просто разойдемся, давай?
– Хаваль завали! – рявкнул мальчик до смешного крутым тоном. Энджел оторопела. Это было несколько вызывающе, даже если учесть абсурдность ныне гибнущей цивилизации. – Ты че, реально одна тут шарахаешься? – сказал он, подходя ближе. – Не рыпайся, – недовольно добавил он, быстро глянув по сторонам одними глазами. – Руки выше! – рявкнул он. Женщина послушалась.
Энджел лихорадочно думала, что делать и как себя вести. Абсурдность ситуации не позволяла ей придти ни к одному здравому решению. Мальчишка приближался.
– На колени, – сказал он с ухмылкой.
Энджел чуть помедлила, но встала на колени, рассматривая мальчишку. Тщедушное тельце – плохое питание (а у кого оно нынче хорошее?), но руки сильные, видимо, за месяцы выживания пришлось трудиться наравне со взрослыми. Светлые или светло-русые грязные космы выбивались из-под банданы защитного цвета – давно не стригли. Клетчатая рубашка явно не по размеру, снята с кого-то – на боку старое кровавое пятно вокруг резаной дыры. Загорелое лицо, острые скулы и тонкий нос – скорее южанин, с фермы, манеры деревенские. Глаза темно-синие, злые, пустые – глаза не ребенка, а дикого животного. Он подходил медленно, не опуская пистолета ни на дюйм, принимая все меры предосторожности.
– Руки за голову, – сказал он, не дойдя пары шагов.
– Слушай, мой милый мальчик, – неуверенно начала Энджел, убирая руки. Реплика его достаточно взбесила, подбежав, он внезапно пнул женщину в живот и ткнул оружие под самый нос.
– Я сказал,
Энджел кривилась: удар был не то чтобы сильно болезненный (от взрослого мужчины досталось бы куда сильнее), но голодный желудок отозвался резкой болью. Она вдруг узнала оружие перед носом: точно такой же пистолет был у Мартина, лидера группы Энджел, и называл он его, кажется, «пустынный орел» или что-то в этом роде.
– Руки за головой держи и не рыпайся, – повторил он. – Стреляю я хорошо, а на выстрел прибегут все мои парни, и тебе мало не покажется. Так что не провоцируй меня, крошка, – ядовито сказал он.
«Мои парни, – хмыкнула про себя Энджел. – Орава подготовишек, небось?»
Мальчик обошел Энджел слева и приблизился вплотную сбоку. Он остановился прямо возле нее, и женщина ощутила холодное дуло ствола у виска.
– Не рыпайся, а то укусит, – издевательским тоном предупредил ее парень, и после этих слов Энджел почувствовала, как свободной рукой тот дотронулся до ее шеи. Пальцы сначала прочертили линию по изгибу вниз, к ключице, а оттуда сразу под рубашку к груди.
– Ммм, – промычал он. – Неплохо. Своих выродков чай не было никогда. Упругие, – грязно хмыкнул мальчишка. – Вот Тони и Гэри меня похвалят, что я им привел еще одну нежную цыпу, – довольно проговорил он и тут же предостерегающе прибавил: – Не рыпайся.
Лицо Энджел скривилось в гневе, ее переполняли все мыслимые и немыслимые чувства негодования, от отвращения до ярости. Это было настолько мерзко и низко, что идея Мартина обмазаться останками гнилых для маскировки человеческого запаха и пройти сквозь их бессчетное скопление на шоссе 83 в прошлом месяце показалась совершенно нормальной. Она не могла понять, что беспокоило ее больше: дуло у виска или детские пальцы, сжимавшие сосок.
Энджел силой воли заставила себя собраться с мыслями, абстрагируясь от ощущения жадной ручонки, ласкающей ее грудь, и быстренько сообразить, как сбросить с себя этого паразита и незаметно ускользнуть отсюда.
Решение проблемы ей подсказал сам мальчишка:
– Давай-ка мы эту рубашечку расстегнем. Только медленно, без глупостей. Посмотрю на красавиц, а то Тони опять не будет делиться... Медленно! – приказал он.
Опыта мальчику явно не хватало, поэтому совсем напрасно он упустил из виду, что его пистолет оказался слишком близко к руке Энджел. Сначала, медленно отняв ладони от затылка, женщина стала разводить руки в стороны, а после, действуя на свой страх и риск, резким движением левой руки вывернула кисть мальчика так, что его палец соскользнул с курка, а правой, чуть развернувшись, ударила кулаком в область его живота. Получилось не так сильно, как требовала ситуация: Энджел просто-напросто не могла себя заставить причинить настоящий вред ребенку. Пусть ребенок и угрожал ее жизни, но инстинкт, казалось, мешал мышцам женщины выполнять приказы разума. Тот же инстинкт, по-видимому, лишил ее способности быть осторожной по отношению к себе: спокойно забрав пистолет из рук сложившегося пополам мальчишки, она не двинулась с места, оставляя мальчику возможность напасть на нее. Именно это он и сделал буквально через пару секунд после потери оружия: пацан без страха кинулся ей на шею и повалил набок, не опасаясь пистолета, теперь оказавшегося между их телами.
Повалившись в листву, женщина испугалась скорее за него, чем за себя, зная, что может случайно выстрелить. Мальчик же не терял даром время: усевшись на нее верхом, он залепил ей пощечин, бормоча ругательства себе под нос. Вся потасовка выглядела ужасно нелепой: с одной стороны ребенок, не обладающий достаточной физической силой, чтобы справиться со взрослой женщиной; с другой – женщина, которая больше боится навредить ему, чем себе. Но ситуация грозила ухудшиться, потому что ярость мальчика не имела границ.
Поймав парня за руку, женщина выставила ему в лицо его же «орла».
– Отвали от меня, – процедила она сквозь зубы. К ее ужасу, лицо мальчика исказила безумная гримаса.
– Стреля-яй, – протянул он и плюнул ей в лицо.
Энджел пришлось стерпеть очередное унижение, лишь отмахнувшись. Возмущение кипело внутри, но природа все еще не давала ей волю эффективно отбиться от пацана. Он наклонился ниже, так, что грудь коснулась дула «орла», и с издевкой словно пропел:
– Ну-у же!..
Ухватив его за ворот одной рукой, женщина сначала с силой перевернулась с мальчиком вбок, как бы поменявшись с ним местами, потом не без труда поднялась на ноги и увлекла парня с собой, ни на мгновение не спуская того с прицела. Оказавшись на ногах, Энджел с отвращением оттолкнула мальчика от себя. Он, кажется, и не думал сопротивляться, а все происходящее вызывало у него какое-то больное веселье.
Женщина откинула «орла» в листву и затараторила на одном дыхании:
– Мальчик, опомнись, что же ты делаешь?! Ты едва управляешься с оружием, тебя послали как пушечное мясо охранять эту воду, зная, что если ты погибнешь, особой потери твоя группа не почувствует. Милый мальчик, послушай, пойдем со мной, у нас хорошие люди, ребята тоже есть, мы о тебе позаботимся и научим правильно обращаться с оружием, чтобы выживать, спасаться от гнилых, слышишь, уничтожать гнилых, а не людей!
Рука ее инстинктивно скользнула за спину под рубашку, где за поясом джинсов был припрятан миниатюрный кольт. Вполуха слушая Энджел, мальчик нарочито неторопливо вытащил нож и теперь поигрывал лезвием на ладони.
– Ты шутишь что ли, дура? – он сделал к Энджел пару шагов. – Ты считаешь, что я поверю на слово и пойду с незнакомой теткой к каким-то уродам? Мне будут давать ужин на полпорции больше и конфет следующие две недели, если я приведу тебя голенькую к ребятам! – мальчишка недобро ухмылялся. – Ты думаешь, я пойду с никчемной теткой, – он остановился в опасной близости перед Энджел, – которая даже не в состоянии понять, что пистолет не заряжен?!
Все остальное случилось так быстро и так неожиданно, что после Энждел не могла упомнить ни одной картинки произошедшего, только полностью опустевшие, стеклянные глаза мальчика совсем близко, чтобы разглядеть истлевающий уголек детской смешинки где-то на дне.
Мальчик дернулся с ножом вперед, целясь Энджел в висок, и ему бы непременно удалось его туда вогнать, но, в конце концов, инстинкт самосохранения заставил ее выдернуть кольт из-за спины.
Стайка птиц резко взметнулась с ветвей в поднебесье от внезапного выстрела.
Мальчик, скорчившись, поднес руки к животу: по рубашке быстро расползалось кровавое пятно.
– Вот... с... сука... – выдохнул он и не удержался на ногах, рухнув на колени. – Я просто хотел... бл... конфет, – с гримасой боли и разочарования мальчик упал на землю лицом вниз.
К привычному шуму леса примешался шорох неуклюжих шагов нескольких пар ног и полузвериные вопли мертвецов: они торопливо ковыляли к Энджел, взбудораженные выстрелом. Женщина безвольно осела на листву возле тела мальчика и перевернула его на спину. Стеклянные глаза уставились в небо, грязные пальцы слабо держали рукоять ножа, мягкий рот, над которым еще не скоро могла бы появиться щетина, больше не изрыгал ругательства. Шум неуклюжих шагов все усиливался.
– Черт, вот черт, как же так, – шептала она, всхлипывая и рассматривая ребенка. – Ну почему надо, чтоб вот так,
Слезы брызнули неожиданно для самой Энджел, словно тугой узел страха и отвращения, разбухнув до предела, наконец, лопнул внутри. Со слезами пришло осознание невменяемости создавшегося мира, ситуации, в которую она попала, где пришлось бороться за свою жизнь с ребенком. Но у нее совсем не было времени оплакивать молодую, но так неожиданно загубленную жизнь.
Гнилых было штук двадцать, с трех сторон. Чуть дальше были те, что подходили с той стороны, куда ей надо было бежать. Времени искать мачете не было, а в револьвере осталось не больше трех патронов. Внутренняя борьба, чувство вины, жалости образовали невыносимую, почти что физически разрывающую боль. Но времени на раздумья не было, не было совсем.
Бежать.
«Прости,
Давясь слезами, женщина мягко опустила мальчику веки и побежала сквозь лес, не оборачиваясь. Чуть поодаль, уже на безопасном расстоянии от зомби, она обернулась и увидела группу мертвецов, сгрудившихся кучей над маленьким телом на земле.
Судя по всему, кроме них за ним никто и не думал приходить.
Евгений Долбилов
Родился в 1982 году в Красноярске. В 1987 году, после рождения сестры, родители приняли решение переехать на родину отца в Челябинск. Волей судьбы в 1999 году переехал в Тольятти и поступил на юридический факультет в Волжский университет имени В.Н. Татищева.
Первое произведение написал в 19 лет, находясь под впечатлением от романа Брайана Ламли «Некроскоп». Именно он предопределил мое увлечение жанром ужасов. Первая книга вышла сумбурной, наивной, и посему до сих пор лежит в столе, дожидаясь лучших времен, чтобы я ее переписал заново. Однако этот шаг дал толчок моему увлечению писательством, которое, по прошествии лет, лишь набирает силу.
Первая публикация вышла в 2013 году в сборнике ужасов «Здравствуй, смерть». Вторая – в январе 2015 года в журнале «Город» (Тольятти).
Любимые писатели: Брайан Ламли, Ричард Мэтисон, Дин Кунц, Стивен Кинг, Роберт Маккаммон, Питер Страуб, Ричард Лаймон, Джек Лондон, Михаил Булгаков и другие.
Я реалист, поэтому жизненное кредо: Хочешь мира, готовься к войне (Si vis pacem, para bellum).
Слабакам здесь не место
В кузове мощного пикапа нещадно трясло, несмотря на это, казалось бы, совершенно не располагающее ко сну обстоятельство, я умудрился задремать. Сон был тревожным, прерывистым, но абсолютно необходимым для измученного организма. Вот уже две ночи подряд я первым заступал в караул и, в отличие от остальных членов банды, проводил в нем самое продолжительное время.
На время дежурств мне выдавали пистолет, мой же, кстати сказать, добытый несколько месяцев назад путем честной мародерки. Я шел по трассе и набрел на разбитый патрульный автомобиль, внутри которого бесновался зомби-полицейский. Разобравшись с ним, я обнаружил в кобуре пистолет. Не знаю, что произошло, но судя по всему мужика покусали еще при жизни, сидя за рулем он обернулся, машина потеряла управление и влетела в дерево. Так я разжился единственным огнестрельным оружием. Помимо пистолета у меня была дубинка, собственноручно изготовленная из прута арматуры, на одном конце которой был приварен кусок уголка, другой я обмотал изолентой, чтобы ребра не резали ладонь.
Примкнув к банде месяц назад, я лишился пистолета, его у меня просто отобрали и выдавали лишь на время ночных дежурств. Не то, чтобы я сильно горевал по этому поводу, дубинка намного эффективней пистолета, к тому же бесшумная, но все равно жалко. Остальные члены банды были вооружены не в пример лучше меня. У всех автоматы АК, даже у девчонок.
В нашей банде шесть человек. Главарь – туповатый качок по имени Александр, однако предпочитающий, чтобы к нему обращались сугубо по кличке Викинг. Второй – рыжий верзила, которого кличут Скифом; третий – парень по имени Сергей, или просто Серый. Есть две девушки, Наташа и Марина. Наташа – миловидная блондинка с отличной фигуркой, носик чуть с горбинкой, но это ее ничуть не портит. Марина – полная ей противоположность: худощавая страхолюдина со скверным характером, тупая, как и ее братец, наш главарь. И я.
С Наташей и Серегой у меня хорошие дружеские отношения, чего нельзя сказать про остальных. Остальные считают меня слабаком и искренне удивляются, как мне удалось выживать все это время. Да и хрен с ними, я терплю их выходки лишь из-за того, что пока у нас общие цели, а если быть точным, то направление. Группа Викинга движется на юг, где, по последним данным, находится анклав выживших в апокалипсисе людей.
В первые дни после начала конца света, пока еще вещало радио, в эфире передавали координаты уцелевших военных баз, принимавших выживших. Одна из таких баз располагалась высоко в горах на берегу Каспийского моря. Наш главарь умом не блещет, но одну умную вещь его мозг все же смог родить. Он предложил добраться до Саратова, загрузиться на одну из яхт, коих на берегу Волги превеликое множество, и по воде дойти до Каспия. Мысль была толковая, тем более, совпадала с моими планами, поэтому я остался в группе и не покинул их до сих пор, хотя очень хотелось.
За исключением Наташи и Сергея, остальные относятся ко мне плохо, можно сказать, с презрением, искренне полагая, что делают мне одолжение, позволяя находится в группе. Я так не думаю и считаю, что прекрасно смогу обойтись без них, смог же до сих пор; однако мысли о том, чтобы оставить группу, отбросил. Во-первых путешествовать в группе все же безопаснее, чем в одиночку, а во-вторых, трудно управлять яхтой, когда ты один, особенно парусной. Брать яхту с мотором глупо, ведь ее надо чем-то заправлять, а значит, придется причаливать к берегу. А это проблема в виде толпы мертвецов, слоняющихся в порту. Учитывая тот факт, что зомби в воду не лезут, парусная яхта более привлекательна.
Итак, цели наши совпадают, деваться некуда, а посему приходится терпеть издевательства и нападки трех уродов.
Черт! Забыл представиться. Меня зовут Роман Крутовский, хотя кому сейчас есть дело до фамилий? Здесь, в группе, меня даже по имени не называют, обращаясь ко мне исключительно по кличке, которую главарь банды придумал в первый день нашего знакомства – Шнырь.
Ростом я не вышел, равно как и мышечной массой, всего метр шестьдесят пять при весе пятьдесят девять килограмм. Однако это не помешало мне выжить, в отличие от большинства людей, гораздо крупнее меня сложенных. Особого достижения я в этом не углядываю, просто за свою непродолжительную жизнь я научился быть незаметным, осторожным и предусмотрительным. Сперва эти навыки спасали меня от местной гопоты, подкарауливающей подобных мне очкариков в темных подворотнях, теперь помогают спасаться от толп зомби, рыскающих в округе в поисках свежего мяса. Все четыре месяца я был осторожен и скрытен, не рисковал, потому и выжил.
Пикап перестало трясти, он становился. Мозг, запрограммированный за долгие месяцы постоянного ожидания опасности, дал команду проснуться, но меня опередили, и проснулся я оттого, что кто-то плеснул мне в лицо водой. Вскочив, как ужаленный, я принялся озираться по сторонам, пытаясь сообразить, что происходит, чем вызвал новые раскаты ржания нашей «святой троицы».
– Просыпайся, Шнырек, пора поработать на благо отечества! – произнес довольный своей выходкой Скиф, закручивая колпачок походной армейской фляжки. Все уже были на улице и готовились к вылазке, проверяя оружие и боеприпасы.
Осмотревшись по сторонам, я понял причину остановки. В полукилометре отсюда виднелась огромная заправочная станция с рваными флагштоками перед фасадом, на которых едва различимо просматривался логотип некогда крупного нефтеперерабатывающего завода. За заправкой, на большой площадке, виднелась вереница фур, чуть поодаль пост ДПС с разбитыми окнами, вокруг которого собралась пробка из автомобилей, сбившихся в кучу. Привычная картина вблизи любого города, которую я много раз видел в последние месяцы.
– Ну, что застыл, как неживой?! Шевели «батонами»! – приказал мне Викинг, вытаскивая рюкзак из кузова. – И не надейся отсидеться здесь в безопасности, пойдешь с нами!
Хотелось ответить ему в том же духе, но я промолчал. Стиснул зубы, собрал волю в кулак, но промолчал. Какой смысл в этом, если все равно ничего не добьешься?
Освободив рюкзак, я выбрался из пикапа. Несколько минут ушло на то, чтобы еще раз проверить оружие и боеприпасы. Когда Викинг убедился, что все подготовились как надо, он распределил роли каждого.
Наталью назначил водителем, остальных поделил на две группы – по три и два человека. Он, Серега и Марина в одной, Скиф и я в другой. Троице во главе с предводителем досталась сама заправка, нам со Скифом площадка с фурами. Скиф не упустил возможности нелицеприятно высказаться в мой адрес:
– Какой толк от Шныря? Увидит мертвяка и свалит тут же, обгадив штаны! Что мне тогда, одному с нежитью биться?! Пусть Серый со мной пойдет, так будет честнее!
– Что ты ссышь?! Даже отсюда видно, что на площадке никого нет! Вам надо просто осмотреть фуры по-быстрому, вдруг что ценное найдете, мы же обшарим заправку тем временем. На все про все минут пять, не больше!
– Вот и возьми Шныря, пусть помогает тебе батончики сникерса и чипсы в рюкзак укладывать, а мы с Серым фуры обшарим! Мне с ним как-то спокойнее будет, нежели с мелким доходягой ссыкуном!
– Это кто ссыкун?! – не сдержался я в этот раз, сжав кулаки так, что костяшки побелели.
Скиф и Викинг оторопели на секунду, не ожидая от меня такого. Когда оторопь прошла, Скиф оскалился и, сделав пару размашистых шагов, замер в полуметре, схватив и тряхнув меня за грудки.
– Да ты ссыкун, кто же еще?! Неужели ты думал, что я такому задроту свою спину доверю? – прохрипел он мне в лицо. От запаха давно не чищенных зубов меня аж передернуло, это произошло на автомате, я не смог сдержаться, хотя все присутствующие восприняли мою реакцию как проявление испуга.
Скиф, словно желая закрепить результат, еще раз тряхнул меня и отпустил.
– Викинг, не гони, я не могу идти в разведку с ним! – продолжил негодовать Скиф, вновь переключив внимание на главаря. – Ты посмотри на него, – не поворачиваясь, он ткнул в мою сторону пальцем, – ну, что толку с него?
– Я, между прочим, как-то умудрялся выживать все это время и без вас! – уже не находя сил сдерживать негодование и злобу, выплеснул я. – Тоже мне, защитник! Я попадал в такие передряги, что вам и не снилось, и ничего – жив, здоров!
Мои спутники замолчали и недоуменно посмотрели в мою сторону так, словно впервые узнали, что я вообще умею разговаривать. Скиф насупился, морда налилась кровью, кулаки сжались.
«Может, зря выступать начал? – мелькнула мысль. – Побои и синяки ох как сейчас некстати!»
– Ну, вот, видишь! – гоготнул Викинг, положив руку на плечо рыжего. – А ты говорил, ссыкун! Видишь, какой, оказывается, воин с нами!
Илья смахнул его руку и сплюнул на землю.
– Вот и взял бы его с собой, раз такой умный!
Главарь крякнул и зашагал в сторону заправки, знаком руки дав понять остальным, что операция началась, а вот дискуссия закончилась. Все занялись делом согласно распределенным ролям, я остался с тупым рыжим придурком наедине и, мягко говоря, был этому не рад.
– Значит, говоришь, яйца отросли?! – пренебрежительно обратился он ко мне. – Крутым себя возомнил?
Он сделал шаг ко мне, словно намеревался врезать по морде. Как бы мне ни было страшно, я не отступил назад.
– Ну-ну! Ладно, что болтать, пошли пошаримся по фурам!
Я облегченно вздохнул и зашагал за ним.
Мы находились на возвышенности возле границы леса, трасса и заправка были внизу. Хороший обзор во все стороны. Было раннее утро, и солнце еще не поднялось из-за густых крон хвойной верхушки. Внизу над травой клубился туман, расстилаясь густым одеялом, скрывая низ деревьев в густом молоке.
Спустившись по склону, мы притормозили на обочине и замерли. Откуда-то издалека, из самой чащи, доносилась соловьиная трель и щебетание многочисленных мелких птах.
– Ну, что, Шнырь, страшновато небось? – поинтересовался рыжий, с тревогой всматриваясь в лес и пустующее пространство стоянки, устланной всевозможным мусором.
– Пошли, – спокойно ответил я и, обогнув его стороной, решительно направился вперед. Страшновато, если честно, но я не хотел, чтобы он видел это. Скиф догнал меня, и мы зашагали вровень.
– Только давай без глупостей! – произнес он, когда мы подошли к первому тягачу с кровавыми отпечатками рук на левом крыле. – Пройдемся, осмотримся, заглянем в фуры по-быстрому и сразу назад. Уверен, ничего стоящего мы здесь все равно не найдем, так что не стоит лишнего шума поднимать.
– Да, уж, шуметь ни к чему! – согласился я.
Поравнявшись с кабиной ближайшего тягача, мы осторожно заглянули внутрь. Ничего – водительская дверь распахнута настежь, на хромированных ступеньках несколько капель крови, на сиденье старая камуфляжная куртка, возле педалей потертый ботинок.
Кивком головы Скиф указал на саму фуру, я кивнул в ответ. На полусогнутых ногах мы прошли в конец, пару раз на всякий случай заглянув под тягач, мало ли чего, какой трупак там притаился? Двери фуры оказались приоткрыты.
– Голяк, какой-то хлам! – прошептал он.
Я мельком заглянул внутрь: разобранные секции алюминиевых строительных лесов, бочки из-под краски, поддоны, рулоны упаковочной пленки, удлинители валиков и прочий строительный скарб.
Мы двинули дальше и замерли возле второй фуры. Здесь двери были закрыты на навесной замок, вставленный в петли. В глазах парня мелькнул интерес. Коли двери закрыты на замок, значит, содержимое фуры в целости и сохранности и его до сих пор не разграбили.
– Это уже интереснее! – хмыкнул рыжий, убирая автомат за спину.
– Может, ну его нафиг? Сам же говорил, сделать все по-тихому, не привлекая внимания.
– Не ссы, все будет пучком! «Сработаем без шума и пыли», как говорит наш дорогой шеф!
Он принялся возиться с замком, пытаясь вскрыть его при помощи монтировки, я стал озираться по сторонам, держа ситуацию под контролем.
Проклятый туман словно стал еще плотнее, полностью накрыв и без того мрачную площадку, скрыв за пеленой стоящие рядом тягачи, что сильно осложняло наблюдение. Мне стало не по себе. Откуда-то со стороны леса потянуло гнильцой. Я принюхался: однозначно, вонь шла со стороны леса. Пришлось напрячь слух, вдруг удастся расслышать шум шагов и треск веток, свидетельствующих о приближении мертвецов.
– Мля! Твою мать-то так! – заорал рыжий так, что я подпрыгнул от неожиданности.
– Ты чего орешь?! – прошипел я, подходя ближе.
– Сука! Сраный замок, всю ладонь располосовал! – зажимая левую руку, которая уже окрасилась в алый цвет, выпалил Скиф. – Чтоб он сдох со своим замком, чертов подонок!
– Ты чего орешь?! – вновь повторил я. – Сдурел?
– Да заткнись ты! – отмахнулся он, распахивая дверь фуры. – Без тебя тошно!
Створка отворилась в лучших традициях фильмов ужасов, медленно и с жутким скрипом. Уставившись на коробки с товарным знаком и надписями, до боли знакомые с детства каждому жителю нашей страны, мы невольно ахнули.
– Бухло! – вскрикнул взволнованный молодчик, напрочь позабыв про осторожность. – Беру свои слова обратно относительно водилы! За такое добро и руки лишиться не жаль!
– Ты головы лишишься, если будешь и дальше так орать!
– Да заткнись ты уже, накаркаешь! – огрызнулся ошалевший от навалившегося внезапного счастья Скиф и полез внутрь. – Лучше по сторонам смотри в оба глаза!
Ослепленный желанием поскорей «накидаться», рыжий отложил автомат в сторону и принялся с нетерпением рвать картонные коробки, что-то бормоча под нос. Мне стало не по себе, внутри все сжалось в тугой комок, чутье вопило от безумия, призывая поскорее покинуть гиблое место. Туман густыми клубами обволакивал корни деревьев, стелился по еще не прогретой земле, заслонял кривые черные ветки кустарника, плотно примыкавшие к площадке стоянки. С тактической точки зрения препоганейшая ситуация, надо сказать. Ни одна из сторон не просматривается и на сотню метров, случись зомби направиться к нам, мы узнаем об их приближении в самый последний момент.
Бр-р! От собственных выводов меня передернуло.
– Ну, где ты там, черт бы тебя побрал?! – прошипел я злобно, стараясь, чтобы звук был не громче шепота, но имел твердость кремня. – Сколько можно там возиться?
Скиф не услышал моих стенаний или пропустил их мимо ушей. Он все еще продолжал копаться в недрах алкохранилища, время от времени радостно крякая и что-то бубня себе под нос.
– Ты там скоро, хренов гурман?! – уже громче спросил я.
Из леса донесся звук треснувшей ветки и шорох кустарника. Я вздрогнул, по спине пробежал неприятный холодок. Напрягая зрение и слух, я пытался отыскать причину внезапного звука.
– Эй, там кто-то есть!
Рыжий идиот пропустил мои слова мимо ушей, продолжая рыться в коробках. С улицы мне была видна лишь его задница в потертых старых джинсах.
Звук вновь повторился, теперь уже ближе. К нам кто-то или что-то приближалось. Поняв, что внимание рыжего мне не привлечь, я сплюнул в сердцах и полез внутрь фуры.
– Ты оглох? Говорю тебе, валить надо отсюда, пока не поздно! В лесу кто-то есть и, судя по звуку, он движется прямиком сюда.
– Да че ты ссышь, малахольный! – гоготнув мне в лицо свежим перегаром, изрекло захмелевшее тело. – Глянь, что я тут нарыл!
Он продемонстрировал мне бутылку дорогого виски, уже распитую наполовину. Растянув глупую ухмылку, он протянул ее мне.
– Зацени!
– Ты в своем уме? Не слышал, что я сказал?
На пару секунд промелькнувшее здравомыслие заставило его взглянуть в сторону леса. Не заметив ничего необычного, рыжий скривил презрительную физиономию, грубо оттолкнув меня.
– Вот правильно все-таки мы тебя ссыкуном считаем! Чуть ветерок подует, а у тебя уже полные штаны!
– Какой, к матери, ветерок?! Глаза разуй, штиль полнейший! Говорю же, слышал из леса звуки шагов!
Презрительно хмыкнув в мою сторону, парень сделал несколько жадных глотков из бутылки и демонстративно рыгнул, стараясь, чтобы звук был смачным и громким.
– Не знаю, сколько ты еще пробудешь возле нас, насколько тебя хватит, но скажу тебе вот что: таким как ты здесь не место! Под словами «таким как ты» я подразумеваю «таким слабакам, как ты». Я вообще поражаюсь тому, как ты до сих пор смог выжить?!
Я до скрипа сжал зубы, едва сдерживаясь, чтобы не выстрелить в пьяную ухмыляющуюся физиономию. Вот еще один звук, теперь чуть правее.
– Ну, дождались! – произнес я холодно и отстраненно за секунду до того, как появились первые из них.
– Мля!!! – выругался я, инстинктивно делая шаг назад, подальше от дверей фуры. Как оказалось, вовремя, так как через секунду после этого ко мне потянулись две пары скрюченных грязных рук зомби. Женщина в синем пуховике, изодранным в клочья за время скитания по лесам, и сухощавый старикан в грязном окровавленном тулупе с пустым патронташем вокруг торса.
Рыжий, до крайности пораженный их внезапным появлением, громко прыснул облаком из виски и, поперхнувшись, стал бить себя по груди кулаком, пытаясь прочистить дыхательные пути.
– Ну, что, гребаный выродок?! Теперь ты доволен?!
Парень упал на колени и прополз к ранее отброшенному автомату, продолжая судорожно кашлять.
– Твою мать! – изрек он, схватив автомат и шарахнувшись назад, на безопасное расстояние.
– Нет, как раз таки твою мать! – огрызнулся я.
Тем временем из леса вывалили еще четыре кадавра, тут же направившиеся к ловушке, в которой мы оказались. Быстро оценив ситуацию, я заткнул пистолет за пояс и, покрепче сжав дубинку из куска арматуры, сделал шаг вперед, замахиваясь для первого удара. Стрелять нельзя, по крайней мере, пока из западни не выберемся. Нельзя шуметь, лишний шум ни к чему…
Жаль, что мой напарник оказался не столь дальновидным. Не успел я опустить самодельную дубинку на голову женщины в пуховике, как раздался стрекот автоматной очереди, разорвавший тишину.
Дальнейшее словно в тумане. Первым делом я шарахнулся в сторону и прижался к борту фуры, уходя с линии огня обезумевшего пьяного молодчика, выпускавшего одну очередь за другой. Зомби стали оседать, исчезая из вида. Мы кинулись к выходу, но стоило нам спрыгнуть на землю, как выяснилось, что стоянка уже полностью забита мертвецами, бредущими к нам с разных сторон, отрезая путь к спасению.
Рыжий повернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза, на его лице застыл немой, бесконтрольный ужас.
– Я… – невнятно промямлил он.
– …головка от часов Заря! – выпалил я злобно.
Зомби были уже совсем близко, и надо было принимать решение, что делать дальше, куда бежать, как спасаться?
Парень дернулся в сторону и открыл огонь по ближайшим мертвецам, выпуская длинные очереди. Не мудрено, что вскоре рожок опустел. Трясущимися руками он отстегнул его и полез в сумку за новым, теряя драгоценные секунды. Несколько долгих, длинных, как вечность, секунд, потерянных на то, чтобы вставить новый рожок в автомат, и вот уже к нему тянутся окровавленные руки.
Беспорядочная стрекотня автоматной очереди…
Стоны обступивших вокруг мертвецов…
Агония боли и ужаса человека, в плоть которого впились десятки кривых зубов…
Настал мой черед?
Я так не думаю.
Без ложной скромности скажу, что я, не в пример только что съеденному идиоту, трезво и осмысленно рассудил, что стоять на месте и отстреливаться от окружавших меня зомби сродни самоубийству. Будь у меня пулемет, можно было бы попробовать, но у меня был лишь пистолет, абсолютно бесполезный в этой ситуации, поэтому я побежал. Не просто побежал, тупо без оглядки, как испуганная лань. Я бросился вперед, кидаясь из стороны в сторону, петляя, пригибаясь и уклоняясь от протянутых мертвецких рук.
Зомби выли, как ненормальные, пытались схватить меня, но мне удалось проскочить мимо них и выскочить на середину стоянки. Здесь было посвободнее, и я смог оглядеться по сторонам, пытаясь сообразить, куда бежать дальше. Слева послышались автоматные очереди, со стороны автозаправки. Похоже, у моих спутников те же проблемы.
– Только без паники! Только без паники! – повторял я про себя.
Пробегая мимо очередного грузовика, я споткнулся и полетел вперед. В последний момент мне удалось выставить вперед руки, поэтому падение оказалось не фатальным. Случись упасть менее удачно, из легких выбило бы воздух, и на то, чтобы оклематься, понадобилось бы время, которого не было. Причиной моего падения оказался изрядно обглоданный мертвяк, выползающий из-под грузовика. Когда я пробегал мимо, он схватил меня за ногу, и теперь, когда я оказался на земле, полз в мою сторону, яростно работая сухими почерневшими культями – все что осталось от рук. При падении я выронил дубинку, и сейчас она была вне досягаемости. Я выхватил пистолет, снимая его с предохранителя. Мертвяк тем временем оказался рядом и вцепился зубами в ботинок. Пока он пытался прогрызть грубую кожу берца, я спокойно прицелился и нажал на спусковой крючок. ПМ выплюнул свинцовый сгусток, зомби вмиг обмяк.
Вновь послышались выстрелы и короткие выкрики, неразличимые в общем шуме. Я резко вскочил на ноги и бросился бежать. Грузовики мешали обзору, я мог лишь слышать, как развивается ситуация у моих спутников. Внезапно послышался свист срывающихся с места покрышек.
– Не может быть! – ужаснулся я.
Опасение оказалось верным: пикап, виляя и заваливаясь из стороны в сторону, набирал скорость, удаляясь прочь. Я остался один посреди пустой дороги, и зомби уже приближались со всех сторон.
Их было много. Такое ощущение, что враз сработали все законы подлости на свете. Я просто стоял и смотрел вслед удаляющемуся автомобилю, все еще не веря в происходящее.
В магазине осталось семь патронов: шесть для мертвяков, последний для меня. Я поднял руку и прицелился в ближайшего зомби, палец лег на спусковой крючок, чуть натянув механизм.
Внезапно на глаза попалась облезлая будка старого покосившегося туалета, стоящего у самой границы леса. В голове промелькнула мысль, заставившая рвануть с места и броситься со всех ног к нему. Зомби были повсюду, поэтому пришлось как следует повилять, прежде чем добраться до обветшавшего домика.
Ворвавшись внутрь, я едва успел захлопнуть хлипкую дверь перед носом зазевавшегося мертвеца. Зомби, оставшийся ни с чем, принялся ломиться в дверь, сотрясая хлипкое, обветшавшее от старости строение. Вскоре к первому присоединилось еще несколько мертвецов, и не успел я опомниться, как старый туалет обступили со всех сторон. Теперь он не падал лишь потому, что давление на стенки, почти сгнившие у основания, происходило со всех сторон и компенсировалось.
Что ж, похоже, мне повезло и сегодня я не стану чьим-то обедом!
Однажды я уже спасся таким образом. Сработало тогда, сработает и сейчас. Если знаешь природу своего врага, это не составит особого труда. Будет мерзко, противно, но делать нечего, иного выхода нет.
Постояв немного над грязным зловонным отверстием и собравшись с духом, я присел на обгаженный пол и свесил ноги. Вонь из дырки ударила в нос и обожгла легкие, пошли рвотные спазмы. Взяв волю в кулак, я опустился еще ниже, проникнув в клоаку по пояс. Желудок сжался в клубок, рот наполнился соленой слюной. Сделав последний, более-менее чистый глоток воздуха, я опустился вниз, в самую «кашу»…
Ноги ушли по колено и уткнулись в скользкое, но все-таки твердое дно ямы с дерьмом. На дворе начало мая, земля еще плохо прогрелась после зимы, потому и дерьмо еще не полностью растаяло. Называйте меня психом, но я скажу, что мне повезло в этот раз. В прошлый раз я погрузился в зловонную жижу по грудь, поскользнулся и ушел в нее с головой. Даже вспоминать не хочется, что было дальше. Тогда я чуть не задохнулся, трижды проблевался, а затем едва не потерял сознание. Это было реально трудно – удержать сознание в узде и не поддаться искушению вырубиться. Но я смог, так как страстно хотел выжить. Хотел и выжил! И сейчас хочу!
Когда рвотные спазмы стихли, я сделал усилие над собой и опустился на колени в холодную зловонную мешанину. Закрыв глаза, я погрузил руки в экскременты, захватил побольше (лучше с первого раза это сделать, уж поверьте моему опыту) и принялся размазывать «это» по лицу и голове.
Зомби поумерили пыл. Домик уже почти не раскачивался, большая часть, как и следовало ожидать, разбрелась восвояси, потеряв к нему интерес.
Я высунулся из отверстия наружу и осмотрелся. За дверью парочка, может, чуть больше. Уже не ломятся, как прежде, просто топчутся снаружи, потеряв запах добычи. На то и рассчитывал! Без каких бы то ни было опасений я отворил дверь и сделал шаг наружу. Перед туалетом топталось три зомбака, чуть поодаль еще парочка. На меня они никак не отреагировали, я прошел мимо них без проблем, вмиг перестав быть объектом для нападения.
Я узнал об этом случайно, еще в самом начале апокалипсиса. Благодаря этой случайности я тогда выжил, благодаря полученному знанию я выжил сегодня.
Я шел медленно, без спешки, стараясь обходить стороной слонявшихся по дороге мертвецов. Я не спешил, ибо знал, что они реагируют не только на запах живого человека, но и на резкие движения, равно как и на шум. В их мире царит тишина и медлительность, и я играл по их правилам.
Вскоре я дошел до поста ДПС, вблизи которого образовалась внушительная пробка из помятых, а местами и вовсе обгоревших автомобилей.
На пути возник мертвяк. Кинув в мою сторону безжизненный пустой взгляд белесых глаз, он побрел дальше, обтирая пыль с разбитой машины. Взяв чуть правее, я заметил перевернутый пикап, опрокинутый вверх колесами, замерший на обочине. Вокруг него столпилась компания из полутора десятков зомби, методично пожиравших уже неузнаваемые тела, превратившиеся в куски бесформенного окровавленного мяса. И хотя лиц у них уже не было, я без труда узнал своих недавних спутников.
Судя по всему, они пытались объехать затор, полезли на склон, но взобраться не смогли. Пикап перевернулся, скатился вниз, прямо в лапы обезумевших от голода зомби.
Что ж, может, это и прозвучит кощунственно, но мне их ничуть не жаль.
«Слабакам здесь не место!» – так они считали? Ну-ну!
Жаль лишь, что Наташа, единственная девушка, что относилась ко мне, как к равному, и не презирала, разделила с ними столь страшную участь. Только она да может еще Серега мне нравились.
Я решил не задерживаться.
– Ромка! – донесся еле слышный окрик.
Я замер, как вкопанный, и медленно развернулся в сторону, откуда он донесся. Никого. Неужели показалось?
– Рома, я здесь, наверху!
«Наташа?» – промелькнула призрачная мысль.
– Посмотри наверх!
Посмотрев наверх, я заметил место, где она укрылась. Мог бы догадаться, что здесь что-то не так: так просто, без причины, с десяток мертвецов не станет толкаться возле двери пустующего здания. Наташа смогла вырваться и спряталась на втором этаже поста ДПС. Глаза зареванные, лицо белее извести.
– Помоги! Прошу тебя! – давясь слезами, простонала она, задыхаясь от отчаянья. – Не оставляй меня здесь одну, умоляю!
Приложив палец к губам, я призвал ее к тишине и кивнул головой. Наташа едва не взвизгнула от счастья. Оглядевшись по сторонам, я подобрал с земли кусок рваной материи, свернул ее и отошел немного подальше от поста. Выбрав первую попавшуюся тачку, я открыл лючок бензобака, вставил импровизированный фитиль и поджег его. Никогда не курил, но зажигалку всегда таскаю с собой, сейчас без нее никуда.
Пламя разгорелось быстро, проникнув в недра стального монстра, запалив его изнутри. С глухим звуком рванул бензобак, после чего языки пламени объяли всю машину, извергая в небо едкий черный дым.
Зомби, все как один, повернули уродливые морды и, уставившись на огонь, как завороженные, поковыляли к нему. Не прошло и пары минут, как дверь на пост была свободна. Знаком руки я пригласил Наташу выйти, она сделала, как я велел. Не привлекая излишнего внимания, мы поспешили подняться по склону наверх и направились в сторону леса. Наташа шла молча, не донимая тупыми вопросами «как» да «почему», и лишь однажды я прочитал в ее взгляде вопрос.
– Позже объясню, – прошептал я, придерживая ее руку, когда мы карабкались по мокрой от росы склону.
Она сосредоточенно кивнула.
Через полчаса мы были уже далеко от опасности и смогли перевести дух. Девушка, несмотря на то, что я был весь в подсыхающем, но все еще жутко смердящем дерьме, кинулась мне на шею и крепко обняла, не находя слов благодарности за спасение. Я все ей рассказал – и про трюк с дерьмом, и про пламенный «пионерский» костер на трассе, что отвлек внимание зомби.
Кстати, чтобы вы знали, это тоже работает! Огонь приманивает зомби, не знаю почему, но это факт. У меня в арсенале есть еще парочка заморочек по поводу того, как выжить в зомби-мире, но я приберегу их для себя и для моей Наташи.
Нехорошая вещь
Леонид слишком демонстративно выдохнул, ни сколько не заботясь о том, что полицейский, так медленно и нудно заполнявший страницы протокола, обратит на это внимание, и поежился от холода. Прошло уже почти два часа с момента аварии, невольным свидетелем которой он стал, и теперь их придется отбивать, выжимая акселератор в пол, чтобы наверстать упущенное время.
Надо было все-таки допить кофе, как изначально хотел. Глядишь, выехал бы попозже, не пришлось бы сейчас торчать на пронизывающем до костей ветру, в очередной раз повторяя туповатому гаишнику обстоятельства аварии.
– Товарищ лейтенант, ну сколько можно? – взмолился Леонид, мысленно проклиная полицейского за его медлительность. – Мне еще до Оренбурга чесать и чесать, а я тут с вами торчу! Может, я поеду, ведь я все уже рассказал?
– Куда торопитесь, сами же видите, к чему спешка приводит? – ответил толстый гаишник, не отрываясь от составления протокола. – Сейчас распишетесь на всех листах и поедете.
Леонид ухватился за долгожданную весть и протянул руку в надежде, что гаишник отдаст ему протокол, но тот и бровью не повел, продолжив делать какие-то заметки на схематичном изображении аварии. Мужчина, едва сдержавшись, чтобы не взвыть от досады, отдернул руку назад, мысленно обозвав полицейского последними словами.
Вот ведь угораздило заторчать на трассе из-за какого-то придурка, который разбился насмерть на его глазах, ни с того ни с сего выскочив на встречку и долбанувшись об отбойник, после чего кубарем полетев по дороге. Когда это произошло, Леонид прикуривал сигарету, на секунду опустил глаза, а когда поднял, машина уже кувыркалась по асфальту, раскидывая куски пластика и рваного металла. Он еле вырулил, чтобы не влететь во все это безобразие, бешено крутя руль то влево, то вправо, объезжая искореженный автомобиль.
«Водитель не справился с управлением, выехав на полосу встречного движения, и допустил столкновение с ограждением», – так сформулировал толстяк в погонах, описывая причину аварии.
«Ага, конечно! Обдолбался наркоты, вот и вылетел, чертов говнюк! Торчи теперь из-за него на ветре, и это при температуре плюс пять на улице. Вот дьявол, и какого хрена я не допил свой кофе? Глядишь, проехал бы мимо, покачав головой, и поехал бы дальше, – в очередной раз проклиная себя подумал Леонид. – Сейчас бы уже к Башкирии подъезжал».
Наконец гаишник дописал и протянул Леониду планшет с листами протокола и описания места происшествия.
– Не забудьте указать свой номер телефона, – сказал он, глядя, как Леонид размашистым почерком ставит подпись на первом листе. – Вдруг возникнут вопросы, мы с вами свяжемся.
– Ага, непременно! – на автомате ответил он, переходя к следующему листу.
Покончив, наконец, с процедурой, Леонид попрощался с гаишником и направился к своему автомобилю, моргавшему аварийкой на обочине.
«Слава богу, этот придурок меня не зацепил! – подумал он, бросив беглый взгляд на искореженный до неузнаваемости автомобиль, опрокинутый на бок. – Только мытарства по страховым мне сейчас не хватает!»
Прежде чем тронуться с места Леонид в последний раз посмотрел на труп неизвестного водителя, который в данный момент грузили в карету скорой помощи.
«И как его только угораздило? – в очередной раз удивился Леонид. – Так тупо опрокинуться на сухом асфальте, причем на пустой дороге. Ну, ладно бы пошел на встречку и не рассчитал, тут я бы еще понял, но так… Пять утра, пустая трасса, ровный сухой асфальт, да и скорость-то никакая, не больше ста десяти. Ну, точно обдолбанный!»
Леонид чертыхнулся и, сорвавшись с места, ловко вклинился в поток, постепенно набирая скорость. Только когда перевернутый автомобиль скрылся за поворотом, он надел солнцезащитные очки, так удачно прихваченные им с места аварии. Очки были, что называется, высший класс: качественные стеклянные линзы в дорогой металлической оправе черного цвета с золотыми вставками. По-любому такие шикарные очки стоят не меньше двенадцати тысяч, и ведь какое совпадение: оказались под стать его лицу, словно на заказ изготавливались.
Который раз полюбовавшись в зеркало на новое приобретение, Леонид ухмыльнулся отражению. Очки сидели идеально, в них он выглядел не просто круто, а именно шикарно. Такие сам фиг выберешь, просто удача, что ему они достались, пусть и таким странным образом. И вот ведь удивительный факт: машина вдребезги, мужик в хлам, а очки целы-целехоньки, даже не поцарапались несмотря на то, что валялись на асфальте метрах в пяти от тачки.
«Вот что значит качество!» – подумал Леонид и прибавил газу, обгоняя медленно ползущую на подъем фуру.
Демон, насытившийся смертью своей жертвы, довольно потер когтистые лапки и потянулся в истоме, облизнув змеиным языком острые, как бритва, зубы. В его черных, как смоль, глазках вспыхнул огонек блаженства, он был сыт и мог немного поспать, прежде чем вновь проснуться от разрывающего голода. Он знал, что когда проснется, голод будет невыносим и станет пожирать его изнутри, требуя пищи, но уже не беспокоился об этом, ибо пища была найдена и ждала своей участи. Свернувшись в калачик, демон прикрыл глаза, приготовившись погрузиться в дрему. Перед тем, как отключиться, он ментально укусил жертву, опробовав ее на вкус, и, убедившись, что попался на редкость сладкий экземпляр, растянул пасть в улыбке. Чем тяжелее багаж грехов жертвы, тем вкуснее.
Внезапно словно что-то кольнуло в мозгу. Леонид ойкнул и скривил лицо, острая боль исчезла так же стремительно, как и возникла. Тряхнув головой, он не без облегчения отметил, что все в порядке, подождал немного и снова потряс головой – никакой боли.
«Что это было? – подумал Леонид, поправив чуть съехавшие набок очки. – Только бы не менингит! – он прикинул, сколько времени провел на холодном ветру, и решил, что такое вполне возможно. – Только этого мне не хватает!»
Демон зевнул и потянулся, вытянув лапки в истоме. Перед взором стелилась кривая, как линии судьбы, дорога, окаймленная острыми краями скальных выступов, покрытых мхом и лишайником, на которые упали первые лучи восходящего солнца.
Автоколонна ползла слишком медленно, взбираясь на перевал, плестись за ней было просто невыносимо. Леонид в очередной раз предпринял провальную попытку обогнать ее, придавливая акселератор и выскакивая на полосу встречного движения. Заметив ненавистный знак «Обгон запрещен», нырнул обратно.
– Гребаные козлы, чтоб вас всех, давайте резче! Какого дьявола вы тащитесь шестьдесят километров в час?!
Разумеется, все его призывы прибавить скорость остались без ответа. Леонид несколько раз медленно выдохнул, пощелкал шеей, досчитал до десяти и попытался успокоиться. Хоть оборись, пока не поднимутся на перевал, колонна не разгонится. Можно смириться с этим фактом, можно бесноваться и, брызжа слюной, орать – результат будет одним и тем же. Леонид предпочел смириться и не тратить силы на нервотрепку.
Чтобы отвлечься, он покрутил головой, рассматривая местный пейзаж. А посмотреть было на что: по левую руку от него возвышался крутой склон горы, на котором среди огромных валунов и редких деревцев только-только начала пробиваться первая весенняя зелень. По правую руку, практически сразу за отбойником, тянулся крутой обрыв, из которого виднелись верхушки елей. Солнце стояло в зените и освещало мягким светом пушистые ветви, играя и переливаясь на мокрых после дождя иголках искрящимися бриллиантами капелек.
Несколько секунд Леонид умилялся чудесному виду пробуждающейся ото сна природы, как внезапно ощутил прилив ярости и злобы, растекающейся по венам.
Положительные эмоции, проникнувшие глубоко в сознание человека, разбудили спящего демона, который завопил от боли. Он испытывал блаженство от негатива, который исходил от жертвы, прекрасное же, напротив, вызывало всепоглощающую боль. Очнувшийся демон тут же вонзил когти в сознание Леонида, заставив того завыть от острой боли. Проникнув в глубины его сознания, демон запустил коготки в темные частички души, ухватился за них покрепче и надавил на рычаги злобы, провоцируя жертву на агрессию.
Леонид бросил полный ненависти взгляд на маячившую перед ним фуру и нажал на клаксон, оглашая окрестности протяжным сигналом.
– Да что это с тобой?! – с ненавистью закричал Леонид. – Проваливай с дороги, чертов ублюдок!
Демон закусил губу от удовольствия, наслаждаясь нахлынувшим потоком негатива, словно после изнывающей жары окунулся в прохладные воды.
Водитель фуры вздрогнул от неожиданности и дернул руль, отчего грузовик слегка вильнул по дороге.
– Вали нахрен, кусок дерьма! – крикнул Леонид, отпуская клаксон. – Еще и вилять он тут будет! Думаешь, испугаюсь?! Ты, грязный, никчемный кусок урода!!!
Демон застонал, наслаждаясь потоком. Проглотив волну, он запустил коготки глубже и надавил сильнее, предвкушая сытное пиршество, ожидающее впереди.
– Да куда ты прешь, сучий потрох! – вновь посигналив, крикнул Леонид. Внутри все клокотало от ярости и злобы.
Водитель грузовика, задетый столь неадекватным поведением следовавшей за ним легковушки, с яростью сжал пальцы на руле и, решив немного проучить наглеца, вновь вильнул фурой.
– Ах ты, ублюдок!!! – взревел Леонид. – Значит, ты так?!
Резко крутанув руль влево, он выскочил из колоны и, утопив педаль акселератора в пол, стал набирать скорость, двигаясь параллельно грузовику. Поравнявшись с кабиной, Леонид опустил стекло с пассажирской стороны и, словно и вправду надеялся, что водила его услышит, закричал:
– Ты что, тварь, г…на объелся, бл…й выродок! Да я тебе сейчас башку оторву!
Демон заверещал от удовольствия. С аперитивом было покончено, настало время переходить к главному блюду.
Леонид сильно вильнул в сторону грузовика, словно намеревался его ударить. Водитель отреагировал мгновенно, дернувшись вправо и зацепив колесами гравий обочины. Фуру замотало и заметно затрясло. Матюкнувшись в сердцах, водила нажал на клаксон.
– Тебе что, мля, жить надоело?! – взревел он, крутанув руль влево. Фура оказалась в опасной близости с автомобилем, лишь чудом не зацепив его. – Вали на х..!
Сознание закипело, сердце бешено билось, кровь летела по венам со скоростью светового потока. Леонид ушел от столкновения и – не успел водила опомниться – вновь рванул на сближение.
В этот раз столкновения избежать не удалось. Раздался противный скрежет сминающегося металла, «Форд» Леонида, несколько секунд трущийся боком об грузовик, внезапно сильно занесло, автомобиль потерял сцепление и закрутился, медленно смещаясь вправо. Водитель фуры надавил на педаль тормоза, из-под заблокированных колес повалил черный дым. Колонна двигалась на подъем, шла медленно, и многотонная машина стремительно потеряла скорость и остановилась. Легковушка, крутанувшись пару раз вокруг своей оси, влетела в ограждение правым боком, подскочила от удара и, зависнув на секунду в воздухе, исчезла из вида, провалившись в обрыв.
Демон завизжал от экстаза. Смерть жертвы, сдобренная хорошей порцией из ненависти, ярости и страха, в мгновение ока утолила его голод.
Капитан полиции Сергеев Юрий Алексеевич, будучи человеком в возрасте, да еще и грузной комплекции, пыхтел от натуги, пока спускался по влажной траве крутого склона, хватаясь руками за ветки кустарника, чтобы не свалиться и не полететь кубарем. Почти спустившись вниз, полицейский отвлекся на секунду и, получив веткой по лицу, плюхнулся на задницу, прокатившись пару метров на пятой точке.
– Твою-то мать! – выругался Юрий Алексеевич, потирая саднящую полосу на лбу и поднимаясь на ноги.
Осмотревшись по сторонам, он сориентировался в направлении и осторожно, чтобы не сломать ногу о скользкие камни, направился к лежащей невдалеке легковушке, опрокинутой вверх колесами. Пропетляв среди колючих, цепляющихся за одежду кустарников и пышных елей, он наконец подошел к ней вплотную, присел на корточки возле двери водителя и попытался заглянуть внутрь. Учитывая, что автомобиль упал на крышу, с этим возникла серьезная проблема.
Сомнений, что водитель машины погиб, у капитана не возникало, принимая в расчет высоту падения и характер повреждений автомобиля, но по долгу службы он был обязан убедиться в этом воочию. Обойдя искореженный кусок металла, в котором с трудом можно было опознать недавний новенький «Форд Мондео», капитан опустился на корточки возле багажника машины и заглянул внутрь через небольшую щель, которая раньше была задним стеклом.
В забрызганном кровью салоне он заметил огромный кусок черепа с клочком слипшихся от густой крови волос, вокруг которого бесформенными пятнами виднелись кусочки мозга, чуть в стороне лежал вырванный глаз.
Капитан выпрямился и снял рацию с пояса, нажал кнопку.
– Тут труп, вызывай спасателей.
– Не понял, повтори! – отозвался голос напарника.
– Водила мертв, вызывай спасателей.
– Точно?
– Точнее некуда, я тут на его мозги, размазанные по салону, любуюсь.
– Понял.
Капитан отключил рацию, достал сигарету и подкурил. Пару раз глубоко затянувшись, он осмотрелся по сторонам и, заметив поваленное дерево в пяти метрах, направился к нему, чтобы присесть. Однако не прошел он и пары метров, как в траве что-то блеснуло, привлекая внимание.
Подойдя ближе, Юрий Алексеевич увидел шикарные, по виду очень дорогие солнцезащитные очки. Не раздумывая ни секунды, он поднял трофей с земли и внимательно его осмотрел. Так и есть, очень дорогие очки известного бренда, причем, как это ни парадоксально, учитывая серьезность аварии, полностью целые и даже кровью не заляпанные. Повертев очки в руке, капитан задумался: с одной стороны, от покойника ничего брать нельзя, но с другой стороны, вещица-то стоящая. Качественные линзы, чуть меняющие тон в зависимости от освещенности, шикарная черная оправа с золотыми вставками, модная в новом сезоне форма.
«Брать? Не брать? – засомневался капитан. – А-а, какого черта, что за предрассудки? Ладно были бы поцарапаны или разбиты, или кровью заляпаны, а то их словно с витрины сняли».
Аккуратно сложив дужки, Юрий Алексеевич сунул очки в нагрудный карман и, присев на бревно, докурил сигарету.
Демон слегка коснулся сознания новой жертвы, пробуя ее на вкус, растянул безобразные губы в страшной улыбке и свернулся калачиком, приготовившись заснуть.
Попутчик
– Скорый поезд номер 113У «Челябинск-Кисловодск» прибыл к пятой платформе на десятый путь! Время стоянки поезда сорок три минуты, нумерация поезда с хвоста состава! – произнес приятный голос диспетчера вокзала.
Я машинально взглянул на часы – точно в срок, без опоздания. Закинув небольшую спортивную сумку на плечо, я поспешил к выходу на платформу.
До Нового года всего два дня, так какого черта я делаю на вокзале в Самаре? Ответ до банальности прост: я еду в командировку. Причем сам вызвался! Зачем я это сделал? Да потому что мне все равно не с кем встречать этот славный праздник. Моя девушка Настя, с которой мы прожили без малого два года, накануне собрала вещи и, гневно хлопнув дверью, уехала к матери в Оренбург, оставив меня одного в четырех стенах нашей съемной квартиры. Что мне оставалось?
Пойти справлять Новый год к родителям, чтобы вновь ловить на себе хмурый взгляд отца, мысленно обвиняющего меня в безалаберности? Или всю ночь выслушивать нотации матери по поводу того, что мне уже тридцать лет, а я все еще не женился и не обзавелся потомством, не в пример моей младшей сестре, у которой по дому уже бегало два спиногрыза? Нет уж, увольте! Такого счастья мне не надо!
Конечно, я мог позвонить друзьям и напроситься к ним в гости, но в очередной раз выдержать алкомарафон, после которого несколько дней приходишь в себя, мне не хотелось. Притом, зная свое порой неадекватное поведение после энного количества спиртного, тем более, без постоянного контроля со стороны сбежавшей к матери пассии, я просто побоялся. Проснешься после такой вечеринки, ничего не помнишь и с дрожью в коленях ожидаешь, пока проснутся остальные, чтобы с диким ржанием и подколками рассказать тебе, как ты косячил вчера.
Перспектива так себе, поэтому на вопрос начальника «Кто может съездить в командировку на праздничные дни?» я ответил утвердительно. Почти не задумываясь: «Я могу!» Мой внезапный добровольческий порыв был встречен одобрительно как со стороны начальства, так и со стороны коллег. Одной короткой фразой я вмиг заработал в копилку кучу баллов. Мои семейные коллеги теперь в долгу передо мной, ибо не найдись доброволец, начальник превентивно указал бы на кого-то из них, и это означало бы испорченный праздник. Перед начальником же я вообще поднялся на очередную ступеньку и теперь мог рассчитывать на его лояльность в будущем, когда зайдет речь о повышении. В довершение ко всему, за командировку в праздничные дни полагалась двойная премия, а это солидная прибавка к зарплате.
Одни плюсы, короче! Кроме того, что реально пришлось тащиться вечером на вокзал и ждать поезда. Но я решил подойти к этой проблеме в несвойственной мне обычно манере, попытался найти плюсы такого положения. И вот что получалось: помимо денежной прибавки и уважения коллег я получил путешествие на поезде. Что ж, я всегда любил ездить на поездах, с самого детства, когда каждый год родители отправляли меня к бабушке в Уфу. Летать я всегда боялся, есть такая фобия – боязнь свободного падения, поэтому самолет отмел сразу. А вот поезд – это круто! Я даже зажмурился, представив, как сейчас сяду в теплое купе, познакомлюсь с попутчиками, мы достанем на стол всякую дорожную снедь, распечатаем бутылочку коньяка, весело отметим наступающий праздник! Супер! Просто высший класс!
Всегда любил выпить и поболтать со случайными попутчиками! С ними видишься один раз и больше никогда не встретишься в жизни, поэтому можно наплести с три короба: например, что хорошо зарабатываешь, работая в крутой компании на приличной должности, что у тебя дорогой мощный внедорожник, что ты не женат, поэтому до сих пор таскаешься по ночным клубам и радуешься тому, что не опутан узами семейной жизни! Короче, наплести можно столько, сколько хватит фантазии. Пусть и на время, но побыть другим человеком, тем, кем ты не являешься на самом деле, пожить другой, сладкой жизнью! В общем, люблю я это дело!
Так, еще что там с плюсами?.. Ах, да! Начальник недвусмысленно намекнул, что в одиночестве я прозябать не буду, что там, в Волгограде, меня ждет теплый прием и масса веселья. А это уже само по себе отличная новость.
Я работаю ревизором в крупной компании, у которой сотни магазинов по всей России. В основном тружусь в родном регионе, но иногда мотаюсь по командировкам в другие города. Работенка не пыльная, бумажная, так что мне нравится. Я работаю уже семь лет, изучил ее вдоль и поперек, а потому выполняю свои обязанности не напрягая мозги, просто на автомате. Все что от меня требуется, так это приехать, а там уже не мои заботы. Да и должность просто высший класс: все передо мной прыгают, улыбаются и пытаются угодить, как в комедии Гоголя. «Господа, я пришел, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор!» – все ахают и хватаются за сердце! Это про меня.
Кстати, совсем забыл представиться. Зовут меня Максим, а фамилия моя… «Фамилия моя слишком известная, чтобы я ее называл», – как в знаменитой комедии Гайдая. Шучу, конечно, хотя есть в этой шутке доля правды. Фамилия моя Галкин. Максим Галкин! Когда знакомлюсь с кем-то, постоянно натыкаюсь на удивленные глаза. Что ж, я уже привык, но каждый раз приятно лишнее внимание.
Итак, как вы видите, плюсов было множество, и я шибко не парился. Поездка предстояла веселая, куча бонусов у начальства и коллег, поэтому настроение было прекрасным.
Спустившись по лестнице, я вышел на платформу и, подкурив сигарету, бойким шагом направился по перрону. Погода стояла великолепная. Ветра не было совсем, температура слишком теплая для зимы, в ночном небе кружились и падали большие мягкие снежинки, покрывая грязный слежавшийся снег ровным белым покрывалом. Туда-сюда сновали люди. Одни торопились подняться в здание вокзала, другие, напротив, спешили попасть в вагон и разместиться с комфортом в уютных купе с приглушенным освещением.
Дойдя до нужного вагона, я достал из кармана паспорт с вложенным внутрь билетом и протянул его проводнице. Та приняла его и принялась сверять данные в билете с данными в паспорте. Пока она занималась своей работой, я окинул ее критичным взглядом. Одна моя давняя мечта – «замутить» с симпатичной проводницей – так и не была реализована до сих пор.
На вид ей было около тридцати пяти, рост выше среднего, на полголовы ниже меня, фигурка хоть и стройная, но с отпечатком родов (эти следы почти никогда не проходят после), ножки длинные, облаченные в сапожки выше колен. Волосы собраны в тугой конский хвост, глаза уставшие и слегка грустные, губы чуть сжаты. В целом неплохо, вполне в моем вкусе, можно попробовать…
– С наступающим вас! – поздравил я свою потенциальную любовь на одну ночь.
– И вас, – безучастным голосом ответила дива, даже не взглянув на меня. – Купе номер два, сразу за купе проводника.
– Значит, мы будем ехать по соседству, разве это не судьба?! – попытался я пофлиртовать и закинуть «первую удочку».
– Конечно, судьба, никак не меньше! Купе номер два! – ехидно отрезала девушка мой подкат. – Проходите, гражданин, не задерживайте очередь.
Что ж, нахрапом не удалось, но еще не все потеряно! Позже попробую снова.
Получив билет и паспорт обратно, я поднялся в жарко натопленный вагон и остановился перед нужным мне купе, протянув руку, чтобы открыть дверь. Внезапно я замер на середине пути. Меня словно током шарахнуло. Ни с того ни с сего я почувствовал, как сознание сковывает ледяной холод, липким языком коснувшись мозга и спустившись по нервным окончаниям. От противного ощущения меня аж передернуло. Кончики пальцев неприятно закололо, ноги стали ватными, все нарастающее чувство опасности заставило отдернуть руку от ручки. Тряхнув головой, я попытался отогнать наваждение.
«Что происходит? – мелькнула мысль. – Почему я боюсь открыть дверь? Бред какой-то!»
Собрав волю в кулак, я вновь коснулся ручки купе. Сознание завизжало от ужаса и завопило от боли. Ручка оказалась холодной, как лед. Инстинктивно отдернув руку, я даже посмотрел на ладонь, словно ожидал увидеть термический ожог. И хотя его не было, кожа до сих пор хранила память об обжигающем прикосновении. Внутренний голос продолжал вопить от ужаса, и я стоял, как идиот, не соображая, чему верить. Здравому смыслу, говорящему о том, что ничего опасного и жуткого в купе нет, или внутреннему ощущению опасности, исходящему изнутри. В воздухе будто витал дух смерти, обжигая могильным холодом. Если отбросить бред, что проносился в голове, и довериться ощущениям, я мог бы поклясться, что даже воздух вокруг стал холодным и безжизненным.
Вновь тряхнув головой, отгоняя наваждение, я повернул ручку и толкнул дверь, делая неуверенный шаг внутрь.
В купе, как, впрочем, и повсюду в вагоне, царил полумрак. Вечером в поездах всегда такое приглушенное освещение – специально для тех, кто желает поспать. В этом ничего необычного не было, странность была в жутком холоде, который внутри купе становился только сильнее. Создавалось впечатление, что вместо тепла от печки (а проводники всегда усердно топили зимой) в купе подавался ледяной воздух из кондиционера.
Зайдя внутрь и закрыв за собой дверь, я бросил сумку на полку и окинул взглядом купе. У окна, отвернувшись и не обращая никакого внимания на вошедшего попутчика, сидел человек, сосредоточенно разглядывая перрон. Его появление оказалось для меня настолько неожиданным, что я подскочил на месте, шарахнувшись назад. Глядя на него безумными глазами, я был готов поклясться, что только что его здесь не было. Он появился так внезапно, что у меня сердце екнуло.
«Появился? – задрожала испуганная мысль. – Или он же был здесь, и я его просто не заметил?»
В пересохшем горле застрял ком, жутко захотелось пить.
– Добрый вечер! Я не заметил вас, когда вошел, – заплетающимся взволнованным голосом пролепетал я.
Мужчина никак не отреагировал на мои слова, даже не повернулся, продолжив наблюдать за падающими с неба снежинками, словно я был пустым местом.
– С наступающим вас! – произнес я, вновь пытаясь привлечь к себе внимание.
Ноль реакции, мужчина даже не пошевелился.
«Чертов придурок! – промелькнула мысль. – Достался же такой дебильный попутчик!»
Так и не добившись никакого результата, я махнул на нелюдимого соседа и принялся обустраивать нехитрый быт. Согласно билету у меня была верхняя полка напротив странного мужчины. В обычной ситуации никакой разницы, но сейчас я предпочел бы полку над ним, чтобы как можно реже смотреть в его сторону. Раскрутив и расстелив матрас, я достал с багажной полки одеяло с подушкой, приготовил все и поспешил выйти на улицу. До отправления было еще тридцать минут, и мне очень не хотелось находиться все это время с ним в купе.
Очутившись на свежем воздухе, я вздохнул с облегчением. Мне даже показалось, что на улице немного теплее, чем внутри. Вокруг сновали люди, был слышен полупьяный смех и гомон десятка радостных голосов. На перрон из вагонов вывалило много людей, сбившиеся в кучки, они курили и громко хохотали, что-то обсуждая меж собой. Я невольно им позавидовал. Именно так я и любил путешествовать – в большой шумной компании, именно на это я и рассчитывал. И уж никак я не рассчитывал на молчаливого неприветливого попутчика, уткнувшегося в морозное окно купе.
«Черт! Неужели всю дорогу теперь придется ехать с этим мизантропом? – перспектива подобного исхода отразилась внутри меня криком отчаянья. – Нет, не может такого быть, кто-то еще сядет на станции. Это же Самара, огромный город-миллионник, не может быть, чтобы больше никто не подсел к нам», – попытался я себя успокоить.
Пусть на время, но это помогло. Постепенно я успокоился и отвлекся. Даже хотел было возобновить попытки подката к симпатичной проводнице, но ее не оказалось рядом. Очевидно, вошла в вагон, чтобы не мерзнуть. Ну ничего, еще представится шанс.
Вскоре объявили отправление. Провожающие покинули вагон, пассажиры вошли внутрь, я вошел последним. Со стороны могло показаться, что я не могу накуриться перед длительной поездкой (закон как-никак: в поезде курить запрещено), но на самом деле я просто боялся входить и как мог тянул время. К моему кошмару, ощущение тревоги и животного страха вернулось сразу, как объявили окончание стоянки. Я пытался уговорить себя не паниковать, но ничего не помогало. Страх, как и в прошлый раз перед дверью купе, вновь поселился внутри, не желая уходить.
Войдя в купе, я едва не застонал от разочарования. Мои ожидания не оправдались, больше никто не подсел, и в купе, как и прежде, находился только странный пассажир. Странный, нелюдимый, молчаливый пассажир и пронизывающий до костей холод.
«Спокойно, возьми себя в руки, ты взрослый мужик! – приказал я себе, стиснув зубы от злобы. – Все будет хорошо, на следующей станции кто-нибудь подсядет. Или «этот» сойдет!» – схватился я за спасительную мысль.
Усевшись напротив и стараясь не смотреть в его сторону, я распаковал сумку, достав пакет с едой. Жутко хотелось есть, последний прием пищи у меня был в обед, часов девять назад. Однако стоило взглянуть на жуткого попутчика, продолжавшего разглядывать темноту за окном, я напрочь распрощался с аппетитом.
«Ладно, невелика потеря, поем позже, когда чертов гад уснет или свалит, выйдя на своей станции! Я потерплю, не маленький!»
Громко кашлянув, я скосил взгляд в надежде, что тот отреагирует. Мужчина остался безучастным.
«Раз не получилось поесть, тогда хотя бы выпью», – подумал я и достал из сумки купленную заранее бутылку коньяка, поставив ее на столик.
В дверь постучали. Я вздрогнул от неожиданности. В купе, не дожидаясь приглашения, вошла проводница, свалив на полку рядом со мной стопку упакованного постельного белья.
– Ваш билет, пожалуйста, – произнесла она сухим официальным тоном.
– Конечно, пожалуйста! – ответил я, всем своим естеством радуясь пусть и короткой, но все же компании нормального человека.
Проводница еще раз скрупулезно пробежалась по данным, вбитым в билет, и кивнула головой.
– Порядок! Постельное белье входит в стоимость билета, – сказала она, протягивая упаковку.
Я посмотрел на попутчика и обнаружил, что оного у него нет.
«Значит, скоро выйдет, – внутренне обрадовался я. – Если не взял постельное белье, значит, спать не собирается!»
Я облегченно вздохнул. Перспектива, что скоро молчун оставит меня в покое, обнадеживала. У меня даже поднялось настроение, истерзанная муками душа понемногу начала успокаиваться.
– Чай, кофе? – поинтересовалась проводница.
– Чай.
– Хорошо, сейчас принесу.
– Да, и еще… Не могли бы вы прибавить температуру? В купе очень холодно, я едва зубами не стучу.
Несмотря на обыденность просьбы, женщина посмотрела на меня, как на идиота.
– Отопление общее для всего вагона, и, надо сказать, здесь весьма жарко, как, впрочем, и во всем остальном вагоне.
– Вы уверены? – с сомнением спросил я. – Мне почему-то очень холодно.
– Более чем! К тому же, как мне кажется, вы очень скоро согреетесь! – чуть надменно произнесла она, бросив взгляд на бутылку на столе. – Сейчас я принесу ваш чай.
Прошло около получаса, как мы отчалили от Самары. Поезд размеренно покачивался, набрав крейсерскую скорость, до слуха доносился мерный перестук колес. Мой сосед продолжал пялиться в окно, не подавая признаков жизни, мало-помалу я начал привыкать к его обществу. По-прежнему оставалось чувство тревоги, которое я мужественно держал в узде. Жутко хотелось выпить. За прошедшее время я трижды порывался пригубить из бутылки и все никак не решился. И дело тут вовсе не в том, что, по общему убеждению, в одиночку пьют лишь алкаши. Причина моего сомнения сидела напротив.
Так прошел еще час. За все это время попутчик не произнес ни слова, хотя некий прогресс в его присутствии все же наметился. Пару раз он пошевелился и чуть сменил позу, созерцая темноту ночи, проносящуюся за окном. Я попытался поразгадывать сканворды, но у меня это плохо получалось. Мысли путались, я не мог сосредоточиться даже на самых плевых вопросах. В итоге я только делал вид, что занят, а сам боролся с непреодолимым желанием выпить, а еще больше – покинуть злосчастное купе, ставшее камерой пыток для моих воли и терпения.
– Вы выпить не желаете? – наконец осмелился я обратиться к странному попутчику. – По сто грамм за наступающий новый год!
Ни тени движения. С тем же успехом я мог обратиться к пустоте. Возникло непреодолимое желание вскочить и врезать проклятому молчуну по морде. Разбить его голову о столик, а потом долго и упорно, пока не выдохнешься и не упадешь без сил, пинать его остывающий труп. Но я сдержался, подавив нарастающее желание на корню.
«А-а-а, плевать я хотел на этого ублюдка! Пусть себе сидит и колет глаза, пялясь в пустоту! Что жеманничать и тупить, выпью в одно лицо и будь здоров!»
Я взял бутылку, откупорил ее и налил в пустой стакан из-под чая добрую порцию коньяка. Не закрывая бутылки, выпил почти все залпом и, подумав немного, подлил еще. Обжигающая жидкость протекла по пищеводу, согревая изнутри. Впервые с момента отправления поезда я ощутил разливающееся по венам тепло. Кожей я все еще чувствовал пронизывающий озноб, как при горячке, но вот внутри немного отпустило. Решив закрепить достигнутый успех, я пригубил еще, и еще…
Когда в бутылке оставалось меньше половины, я расслабился. Алкоголь сделал свое дело: согрел и немного успокоил расшатанные нервы. Забравшись наверх, на свою полку, я попробовал заснуть, однако из этого ничего не вышло. Незримое присутствие молчаливого статуеобразного попутчика не давало мне покоя. Мысли без конца крутились в голове, заставляя думать только о нем. Я пытался отвлечься, подумать о работе – не вышло. Тогда я переключился на думки по поводу нашей ссоры с Настей. Тоже не заладилось. Я не мог найти причину такого спонтанного гнева с ее стороны, а потому не мог сосредоточиться на проблеме. Началось все с банальности, с пустяка, с мелочи, а закончилось разрывом отношений. Хотя в этом я не был уверен и все еще в глубине души тешил себя надеждой, что все разрешится и она вернется домой.
«Дьявол! Не вспыли она тогда, не укати к матери на Новый год, я не вызвался бы добровольцем, и тогда не факт, что выбрали бы меня в эту чертову командировку! Если бы мы не поссорились, я бы не торчал сейчас в одном купе с этим маньяком!»
Новый приступ гнева заставил меня повернуть голову и бросить невольный взгляд на попутчика. Впервые встретившись с ним глазами, я едва не свалился с полки. Не уверен, но мне кажется, я вздрогнул всем телом, когда наткнулся на холодную безжизненную синеву его тяжелого взгляда.
Оказывается, ублюдок смотрел на меня немигающим взором, так, как это делает энтомолог, рассматривая невиданное доселе насекомое. В его глазах не было ничего человеческого, одна всеобъемлющая боль и ненависть. Хотя нет, в них еще светился могильный холод. Словно в черноту могилы заглянул, прямо в самое сердце преисподней.
Не знаю, как долго он за мной наблюдал, может только что взглянул, а может все то время, что я валялся наверху. Встретившись с ним взглядом, я всерьез заскучал по тому времени, когда он в окно таращился. Уж лучше бы он этого не делал, я только-только начал успокаиваться и привыкать к его присутствию.
Попутчик продолжил меня изучать, словно сканируя душу, я же не находил в себе силы отвести взгляда. Наконец я осмелился и спросил:
– Как дела? – понимаю, что сморозил глупость, но это было первое, что на ум пришло.
– Она ушла…
У моего странного попутчика оказался жуткий голос, напоминающий скрежет металла вперемешку с завыванием кладбищенского ветра.
– Кто ушла? – едва выдавил я.
– Моя Лена. Ушла и забрала дочь, – мужчина сделал многозначительную паузу и добавил, еще больше понизив голос. – Как она могла? Как посмела?
Что мне было ответить на это? Я неопределенно пожал плечами.
– Я просил ее этого не делать, умолял, на коленях ползал, а она все равно ушла! КАК мне жить без нее?! Без моей дочурки?! – он повысил голос, сделав сильное ударение на слове «как». Я невольно сглотнул, чувствуя, как по мере нарастания эмоциональности его слов ко мне возвращается чувство панического страха, едва потухшее в глубине сердца. Кончики пальцев опять начало покалывать, по спине пробежала дрожь.
– Почему она это сделала? – еле-еле подавив дрожь в голосе, спросил я, боясь услышать ответ.
– Я вложил все что у нас было в этот бизнес, занял деньги у друзей, взял кредиты… Разве я мог знать тогда, что кризис все уничтожит?! Разве я мог знать, что все потеряю?! Я для них старался, почему она этого не поняла?!
Впервые за долгое время незнакомец вскочил со своего места и, замерев на секунду, сел обратно. У меня сердце подскочило в груди, адреналин хлынул в кровь под таким напором, что в висках запульсировало. Дыхание перехватило, я едва не лопнул изнутри. Возникло желание спрыгнуть с верхней полки и кинуться без оглядки, не разбирая дороги, но я не мог пошевелиться, меня словно парализовало. Ужас сковал сердце, схватил его в кулак и что есть мочи сжал.
– Я желал им только добра, я не виноват, что так вышло! – его голос почти сорвался на крик.
Я лишь безмолвно кивнул.
– Я не хотел, чтобы так получилось!
Попутчик смолк и вновь посмотрел в окно, я с трудом сглотнул.
– Она увезла мою дочь, не поверила мне, – как-то безжизненно и отстранено, сказал незнакомец, разглядывая пустоту за окном. – Увезла далеко, мою крошку, мою лапочку… Далеко, чтобы я не мог ее увидеть, не мог прикоснуться, прижать к себе. Она хотела, чтобы мне было еще больнее. Она хотела сделать мне еще больнее!!! – он вновь вскочил с места и замер без движений, сверля во мне дыру безжизненными холодными глазами.
Ей-богу, если б мог пошевелиться, рванул бы прямо сверху.
– Но я смог пройти через это, смог пережить… – тембр его голоса менялся молниеносно, перескакивая с тихого шелеста травы на раскаты грома в грозу. – Я выжил!
«Черт бы побрал эту Настю, эту надбавку к зарплате, эту лояльность начальства! Если бы я мог, то очутился бы подальше отсюда! Господи, будь я проклят, что вызвался добровольцем!»
Попутчик вновь смягчился и сел обратно на свое место, однако на этот раз взгляда не отвел, не переключился на созерцание темноты за окном, продолжая сверлить во мне дыру.
– Но теперь все позади, и я возвращаюсь домой! Я возвращаюсь к моей зайке! Все позади, скоро я ее увижу… Скоро я ее обниму и расскажу, как я ее люблю!
Трясущейся, как при лихорадке, рукой я вытер холодный пот со лба. Если он еще раз так вскочит с места, я обделаю штаны.
– Я купил ей зайку! – торжественно произнес он, ткнув пальцем в потолок. Я поднял глаза и едва не завопил от ужаса: передо мной, на верхней полке напротив, сидел огромный плюшевый заяц серого цвета с бантиком на ухе, сжимающий алое сердце с надписью «I love you».
На мгновение сердце остановилось, я почувствовал, как из желудка начинает подниматься желчь. Стараясь остановить рвотные спазмы, я лихорадочно пытался вспомнить, как надо дышать. Это уже выше моих сил, еще немного и я сойду с ума, если уже не сошел. Я мог поклясться чем угодно, кем угодно, что этого проклятого зайца там не было. Всему можно было найти объяснение, чему угодно, только не тому, что он там находился. Его там не было ни когда я впервые вошел в купе, ни когда вскарабкивался наверх, чтобы отдохнуть. Его там не было…
Боже, помоги!
Поезд начал замедлять ход, из коридора за дверью послышались шаги и приглушенные голоса людей, спешащих на выход. В полубреду я вспомнил, что должна быть станция. Стоянка всего пять минут, но мне этого достаточно. Достаточно, чтобы сбежать из этого ада!
Не чувствуя конечностей, балансируя на грани сумасшествия, я свесил ноги, с трудом нащупал поручень и стал спускаться.
– Пойду покурю, – заплетающимся голосом пролепетал я.
Мой попутчик, как и прежде, безучастно смотрел в окно. Жадно хватая ртом воздух, я выскочил из купе.
С остервенением втягивая в себя никотин, я пытался унять бешено бьющееся сердце. Я искал ответы и никак не мог их найти.
Что это было? Кто это? Почему я, взрослый тридцатилетний мужик, на полном серьезе, без прикрас, не помня себя от ужаса, буквально вывалился из вагона, лишь только проводница подняла страховочную площадку? Почему, ступив на снег, я одной рукой схватился за сердце, а другой за пах, искренне опасаясь обнаружить, что намочил штаны? Почему и за что я удостоился такой чести – поседеть на треть головы за какие-то жалкие два часа пребывания в компании с неизвестным человеком? Вопросов была тысяча, и ни одного ответа. Я не знал, что происходит, и мечтал лишь об одном: никогда не возвращаться в то злосчастное купе.
Подкурив очередную сигарету от своего же окурка, я посмотрел по сторонам. Чуть в стороне от меня стояла компания молодых людей – четыре человека из соседнего вагона, которые что-то оживленно обсуждали. С их стороны доносился смех и веяло спокойствием. С тоской и болью я посмотрел на каждого из них, люто завидуя их безмятежности и непринужденности. Казалось, что передо мной самые счастливые люди на свете.
В руке одного из них я заметил бутылку водки, у второго полуторалитровую баклажку пива, у девушек были стаканчики. Не понимая, что делаю, я направился к ним.
– Ребята, не угостите водкой? – обратился я к ним. Голос по-прежнему предательски дрожал.
– Не вопрос! – отозвался здоровяк с бутылкой. Несмотря на бестактность моей просьбы, он ответил вполне искренне. – Тара есть?
– Нет, – виновато ответил я, стараясь не смотреть им в глаза.
– Ну, что ж, тогда испей из моего кубка! – пошутил второй, долговязый с татуировкой на шее в виде замысловатого узора. – Не побрезгуешь?
Я мотнул головой так, будто привык хлебать водку прямо с пола в общественном туалете. Парень наполнил стаканчик на треть и посмотрел на мою реакцию. Не знаю, что там отразилось на лице, но он передумал и наполнил стакан наполовину.
Я принял с благодарностью и, не моргнув глазом, выпил содержимое, даже не поморщившись.
– Запить? – поинтересовалась одна из девушек.
Я отрицательно помотал головой и посмотрел голодным взглядом на бутылку в руке парня.
– Еще?
– Да, если можно.
– Не вопрос! – улыбнувшись, ответил он, вновь наливая в стаканчик. – Что, тяжелый день выдался?
– Не то слово, – опять запнувшись, ответил я.
– Бывает!
Жгучая жидкость в мгновение ока исчезла внутри меня.
– Это навряд ли!
Проводница пригласила всех зайти внутрь. Компания, очевидно, заподозрив что-то неладное, проводила меня тревожным взглядом, пока я не поднялся в вагон. Заходить обратно не хотелось, все естество было против этого, но что еще оставалось? Не оставаться же на платформе проездной станции, у черта на куличках, без багажа и верхней одежды. Мне пришлось вернуться. Но не в купе. Покрутившись возле титана и дождавшись, пока все пассажиры разойдутся по своим купе, я вернулся в тамбур, чтобы остаться наедине с собой.
Я не хотел идти туда. Нет, не так. Я до дрожи в позвоночнике боялся возвращаться к жуткому попутчику.
«Буду торчать здесь, пока не приедем на место», – решил я.
В тамбуре было холодно, из-за неплотно закрытых дверей сквозило морозным воздухом, стекла замерзли, и сквозь них невозможно было что-либо разглядеть. Простояв там часа полтора и замерзнув до полусмерти, я все же решился вернуться к себе. Все то время, что я был на морозе, я пытался найти логичное объяснение происходящему, но так и не нашел его. Его не было, хоть ты тресни. Продрогнув до костей, я все-таки смог убедить себя в том, что мне это показалось.
Нет, ну правда! Выпил лишка коньяка, да еще и на голодный желудок. Ну, разыгралось воображение, с кем не бывает. А попутчик мой… Он просто странный и все! Сам виноват, любитель фильмов ужасов, навоображал себе по пьяни, вот и померещилось. С кем не бывает?
Я почти смог убедить себя в этом. Собравшись с духом, я направился к купе. Постоял немного перед запертой дверью и решился наконец войти. Схватившись за ручку, которая, к слову сказать, как и прежде была ледяной, я сжал пальцы так, что побелели костяшки. Громко выдохнул и медленно открыл створку, отодвинув ее в сторону.
От картины, представшей передо мной, сердце покрылось коркой льда.
Мой попутчик стоял ко мне спиной и смотрел в окно. Повсюду – на стенах, на столе, на спальных полках и, что ужаснее всего, на жутковатом плюшевом зайце – повсюду была кровь! Море крови! Будь у меня время, стойкость и, самое главное, желание, я мог бы прикинуть, что такое количество крови не могло быть в одном человеке. Да что там в человеке – в здоровом быке не может быть столько крови! Она была повсюду. Густыми подтеками кровь собиралась в одно пятно и струйками стекала со стола. Занавески на окнах насквозь пропитались ею. Жуткий плюшевый заяц, теперь окрашенный в единый алый цвет, улыбался мне дьявольской улыбкой, сжимая вместо плюшевого сердца самое что ни на есть настоящее, еще бьющееся в его мягких лапках.
Попутчик медленно, как в фильме ужасов, повернулся ко мне лицом, на котором из-за глубоких, до самого мяса порезов не было живого места, и произнес замогильным голосом:
– Я купил зайку и возвращаюсь домой!
Перед глазами все поплыло. Сделав пару неуверенных дерганых шагов, я рухнул на пол, провалившись в темноту.
Очнулся я в купе проводника. Когда она склонилась надо мной, я заорал как потерпевший, чем здорово ее напугал.
– Эй, придурок, ты что орешь?! – вскрикнула она, отвесив мне звонкую пощечину. – В чем дело? Почему ты валяешься на полу в вагоне?
Все еще пребывая в состоянии глубокого ужаса, я не нашел, что ответить, беззвучно открывая рот и пытаясь выдавить из себя хоть слово.
– Черт! Ты здорово меня напугал! Когда я нашла тебя в проходе, на тебе лица не было! Что случилось?
Я замотал головой.
– Ты что, припадочный?
– Нет, – только и смог изречь я.
– Тогда почему валяешься на полу?
Глубокий выдох и три рваных коротких вдоха.
– Блин, я чуть не родила, когда наткнулась на тебя! Что произошло?
– Не знаю, что сказать…
– Скажи как есть!
– Водка есть?
Проводница с сомнением посмотрела на меня, очевидно, оценивая, поможет ли сие лекарство, и, убедившись, что перед ней не сердечник, кивнула головой.
– Вообще-то мы не возим и уж тем более не торгуем водкой, но у меня есть. Так уж получилось, что я…
– Налей, пожалуйста! – оборвал я ее на середине фразы. – Прошу, очень надо!
– Ладно.
Поколдовав в недрах купе, девушка извлекла на свет чуть початую бутылку «Путинки» и налила водку в традиционный для поездов граненый стакан, вставленный в алюминиевую подставку. Опрокинув залпом, я кивком попросил еще.
– Так уж и быть, – поняв намек, произнесла она, – но за это ты расскажешь мне, что с тобой произошло.
– Не уверен, что смогу такое рассказать.
– А ты постарайся! Или проваливай обратно в свое купе.
– Нет, только не туда! – ужаснувшись альтернативе, запротестовал я. – Я все расскажу!
– Хорошо, так-то лучше.
– Ты подумаешь, что я псих…
Я рассказал ей все. Пока рассказывал, она не проронила ни слова. Я говорил и говорил, а она слушала. Причем, что удивительно, несмотря на неправдоподобность моего рассказа, который нормальному человеку показался бы бредом сумасшедшего, на ее лице я не увидел ничего подобного. Напротив, она слушала внимательно и без тени сомнения. Когда я закончил, мы долго молчали, погруженные каждый в свои мысли.
– Я тебе верю, – наконец, первой нарушив молчание, произнесла она.
Я не ожидал такого поворота событий, думал, она посмеется надо мной, поэтому сильно удивился.
– Это похоже на бред, без сомнения, так бы это и восприняли другие, но не я. Уж поверь, ты не первый, кто рассказывает нечто подобное про этот рейс.
Я аж привстал. Неужели это правда? Неужели жуткий попутчик уже встречался кому-то ранее?
– Конечно, то, что ты рассказал, такое впервые, но нечто подобное уже было. Не со мной, со сменщицей, но было… Кто-то видел его мельком, кто-то видел кровь, зайца этого… – она сделала паузу, проглотив ком в горле. – Зайца этого проклятого, будь он неладен, но чтобы так?
– Как – так?
– До сих пор никто с ним в одном купе не ехал, тем более так долго. И уж тем более он ни с кем не разговаривал. То, что произошло с тобой, просто уникально, до сих пор такого долгого контакта ни у кого не было.
– Я польщен! – немного презрительно бросил я и, улучив удобный момент, подлил еще водки.
– Нет, правда! Конечно, это жутко до одури!
– Жутко? Боюсь, это не совсем точное определение этому явлению, я чуть не сдох от страха!
– Я понимаю.
– Не думаю.
На какое-то время мы замолчали.
– Хочешь, я расскажу тебе предысторию появления «призрака примерного семьянина» на этом маршруте?
– А что, есть и такое?
Она утвердительно кивнула.
– Черт, не уверен, что хочу это услышать! Мне и того хватило.
– Дело было так! – проигнорировав мое сомнение, начала проводница. – Год назад, как раз примерно в это время, аккурат перед Новым годом, на станции «Челябинск» сел молодой человек. Ничего особенного, ничем не приметный кроме того, что почти всю дорогу он молчал. Женщины рассказывали, что он был нелюдим, ни с кем не общался, а только в окно все смотрел, словно ждал чего-то с нетерпением. Потом, в Уфе, в купе к нему сел мужчина. Он был изрядно пьян, но, несмотря на это, вместо того, чтобы лечь спать, он продолжил алковозлияния. Пить одному не хотелось, поэтому он стал приставать к попутчику с просьбой поддержать компанию. А тот ни в какую. Уж не знаю точно, что там произошло, да только дракой и поножовщиной все закончилось в итоге. Этот пьяный идиот набросился на него с ножом. Исполосовал так, что мать родная не узнала бы. Парень умер, что не мудрено. Девоньки рассказывали, которые работали тогда на маршруте, что все купе было залито кровью.
Я сглотнул. Все купе залито кровью! Уж я-то знал, что это не фигура речи и не преувеличение фактов, свойственное многим женщинам.
– Так-то. Труп сгрузили на ближайшей станции, убийцу в каталажку, а зайца окровавленного выбросили.
Мы посидели еще немного, пока не заявилась напарница моей проводницы. Она отработала смену в день и желала отдохнуть. У моей неожиданной подруги тоже было много дел, поэтому мы покинули купе. По моей просьбе она подселила меня в другое купе, где до самого Волгограда пустовала полка. Людей было немного, тем более в купейном вагоне, да еще и накануне Нового года, так что мне, можно сказать, повезло. Возвращаться в то жуткое купе я наотрез отказался. Если честно, то и в другом купе я не смог сомкнуть глаз. Всю ночь ворочался и вздрагивал от каждого шороха, не в пример моим новым попутчикам – вахтовикам, возвращавшимся с работы домой и храпевших всю ночь напролет.
Утром, перед самым прибытием поезда на станцию, я осмелился вернуться в свое купе, чтобы забрать вещи. Ночью туда подселилась семья из трех человек – молодая пара с пацаном лет семи. Они мирно посапывали, когда я осторожно открыл дверь и юркнул внутрь. Купе было чистым. Никакой крови, зайцев и жутких попутчиков с вырезанным из груди сердцем. Я невольно позавидовал им, взял сумку и поспешил удалиться. Кстати, теперь в купе было тепло и даже душно, хоть окна открывай.
Одно меня беспокоит: ведь мне обратно этим же маршрутом ехать. Смогу ли я побороть страх и вновь войти в вагон? Смогу ли вообще когда-нибудь набраться смелости и отправиться в путешествие на поезде? Не дай бог новую фобию заработать, на поезда.
Пожалуй, обратно поеду на автобусе. Дольше, не так комфортно, зато без жуткого попутчика с проклятым плюшевым зайцем.
Смерть по пятам
Глупо было предположить, что зомби наскучит следовать по пятам или что по совершенно невероятной причине он отстанет и потеряет добычу из виду, но Юра в очередной раз повернул голову и посмотрел назад. Надежда не оправдалась. Зомби никуда не делся и монотонно плелся за человеком, время от времени издавая протяжное мычание или заунывный звук, похожий на храп. Как и сотню раз до этого, человек выругался в его адрес и продолжил упрямо идти, чуть прихрамывая на правую ногу; зомби простонал жалобно, щелкнул почерневшими от времени зубами и вожделенно уставился на жертву, ожидая, пока та упадет. Но человек не желал сдаваться и цеплялся за жизнь, продолжая упорно двигаться вперед без определенной цели, просто идти, чтобы не попасть в лапы мертвеца. Зомби вообще цели не ставил, он просто следовал за ним, ведомый всепоглощающим безудержным голодом. Так они и шли, самая нелепая на свете парочка путников, петляя по уже начавшей зарастать проселочной дороге, пролегавшей между двумя бескрайними полями пшеницы, уходившими за горизонт. Пару раз попадались небольшие островки леса, но настолько маленькие и редкие, что мысль о том, чтобы попробовать спастись внутри них, человек отбросил сразу.
Мужчина был серьезно ранен, каждое движение давалось с трудом и причиняло жуткую боль. То, что он уже больше часа не сбавлял темпа движения и сохранял дистанцию между ним и мертвецом, было уже само по себе чудом, учитывая ранения. В правом плече, в сантиметре под ключицей зияла рана от пули, которую приходилось зажимать здоровой левой рукой, чтобы остановить кровотечение. Помимо огнестрельного ранения у Юры были сломаны два-три ребра слева (точнее он мог бы определить, если остановиться и как следует осмотреть тело) и серьезно вывихнута правая лодыжка, уже заметно опухшая, отчего ноге было тесно в ботинке. В прежние времена при таких ранениях Юра лежал бы пластом в ожидании кареты скорой помощи, причем, скорее всего, был бы без сознания, но не сейчас. Сейчас от того, движется он или нет, зависела его жизнь. А он любил жизнь, любил и боролся за нее. От одной мысли, что зомби может нагнать его и разорвать в клочья, становилось дурно. Нет, не такой конец он себе представлял. Пока есть силы, пока есть хоть и слабая, но все же надежда избавиться от назойливого опасного спутника, он будет бороться, будет цепляться за жизнь всеми руками или, если понадобится, зубами.
Погрузившись в тяжелые раздумья, мужчина не заметил толстого корня, торчавшего из-под земли, запнулся об него и едва не упал. Чтобы сохранить равновесие, пришлось выставить раненную ногу вперед, перенося вес тела на нее, выбросив руки в стороны. Боль разорвала сознание, словно тысячи раскаленных игл вонзились разом в плоть. Юра взвыл от боли и трижды проклял небеса, зомби завыл в тон в предвкушении.
– Хрена ты там вякаешь, тварь вонючая! – закричал Юра сквозь зубы, превозмогая острую боль в лодыжке и силясь не упасть. – А ну заткнись, кому говорят!
Зомби проигнорировал его требование. Воспользовавшись заминкой человека, он быстро сокращал дистанцию до критичной и уже вскинул костлявые руки, чтобы схватить жертву, но так и не добрался до вожделенного. Юра быстро сообразил, чем может обернуться для него эта остановка, и похромал дальше, морщась от боли. Теперь дистанция между ними была не больше трех метров, человек чувствовал дыхание смерти у себя на спине. От внезапной близости зомби оживился, завыл противно и усердно попытался заставить одеревеневшие мертвые суставы двигаться быстрее, чтобы настичь жертву. На счастье человека мертвяк не мог прибавить скорость, как бы ни старался. Но дистанция между ними теперь была предельной, а значит, как только боль в травмированной лодыжке немного поутихнет, придется подналечь на мышцы, чтобы вновь увеличить отрыв.
– Ничего, – произнес Юра, не опасаясь озвучить свои планы вслух, – сейчас немного отойдет, и я от тебя оторвусь, сраный ублюдок! Подожди немного. Вот отдышусь, наберусь сил и свалю от тебя.
Зомби простонал в ответ, словно запротестовав.
– Что, не нравится идейка?
– М-м-м! – протянул мертвец.
– А мне похрену, нравится тебе это или нет! Так я хочу и так оно и будет!
На этот раз зомби издал странный звук, очень похожий на насмешку: «Ага, держи карман шире! Будет по-моему, и ты это прекрасно знаешь! Скоро ты устанешь, боль доконает тебя, и ты сдашься, и уж тогда я попирую всласть. Просто надо подождать немного. И я подожду, я никуда не тороплюсь. В этом мире у меня больше нет других дел, кроме этого. Я не устаю, мне не нужен сон… Я подожду».
– Хрен тебе! – огрызнулся Юра, словно диалог с самим собой происходил в реальности. – Не дождешься.
Прошло около пятнадцати минут, прежде чем Юра почувствовал, как боль в лодыжке начала стихать, переходя на прежний «монотонно-саднящий-достающий, но терпимый уровень», при котором можно было напрячься и без особых затрат увеличить дистанцию между ними. Мужчина напрягся, стиснул зубы и, сжав волю в кулак, прибавил шаг, увеличивая разрыв. В какой-то момент ему даже показалось, что боль прошла и можно перейти на легкий бег, однако радость была недолгой: метров через сто все вернулось на круги своя, пришлось вновь перейти на спокойный выверенный шаг. И хотя зомби никуда не делся и продолжал плестись за ним следом, на душе стало как-то поспокойнее. Если не сбавлять шаг, безопасное расстояние останется таковым. Это Юру вполне устраивало. Он верил, заставлял себя верить, надеялся, что рано или поздно сможет избавиться от проклятого преследователя, а потому восстановленный паритет добавил сил и желания выжить любой ценой.
На какое-то время мужчина отбросил мысли о преследовании и решил заняться собой. Отняв руку от больного плеча, он осмотрел пулевое отверстие. Кровь почти перестала из него сочиться – это был хороший момент его состояния, значит, от потери крови он не упадет, потеряв сознание. Однако был и плохой момент: пуля не прошла навылет, а застряла внутри. Без хирургического вмешательства не обойтись никак. Можно потерпеть, подождать какое-то время, но если не извлечь пулю, о выздоровлении можно забыть. Хуже того, будучи врачом хирургом, он знал о побочных осложнениях, которые непременно наступят позже. Достать пулю из тела для него не составляло никакого труда, тем более из плеча, но для этого надо было хотя бы присесть и подготовиться к операции, достать и обработать скальпель, зажим, обтереть рану спиртом, собраться с силами и духом, отдышаться... а вот этого как раз у него и не было.
Теперь ребра. Сломанные ребра тоже не проблема: ввиду подвижности грудной клетки при дыхании зафиксировать их в гипс не получится, однако можно стянуть тугой повязкой место перелома. При постельном режиме хватит полутора недель, чтобы они срослись. Однако об этом тоже не приходилось мечтать. Без помощи постороннего этого не сделать, да и спокойный режим ему не светит. Но и без всего этого жить можно, если не размахивать руками.
С вывихом лодыжки та же история, что и с пулей в плече. Если бы представилась возможность спокойно посидеть хотя бы час, он перетянул бы лодыжку эластичным бинтом, зафиксировал бы ее крепко и был бы порядок.
Приставка «бы» мешает. А еще мешает чертов зомби сзади, из-за которого эта злосчастная приставка имеет место быть.
Вспомнив про зомби, Юра посмотрел назад и не без сожаления отметил, что тот никуда не делся. Бредет себе, пошатываясь, среди желтого бескрайнего моря колышущейся на ветру пшеницы и немигающим взглядом жутких глаз сверлит спину впереди идущей добычи.
В сотый раз послав проклятие в сторону мертвеца, Юра вернулся к своим мыслям. С ранениями все ясно – не сделав привал и не отдохнув, он не сможет заняться ими, поэтому про это пока стоит забыть. Сначала надо избавиться от преследователя, а уж потом все остальное. Но как это сделать? Юра решил помыслить вслух, как когда-то делал в прошлой жизни. Работая главным хирургом районной больницы, ему не раз приходилось решать сложные задачи, причем решать их быстро, вот в те времена он и придумал способ посовещаться сам с собой вслух. Когда озвучиваешь проблему вслух и перебираешь варианты ее решения, мозгу становится легче найти оптимальное решение.
– Итак, что же с тобой делать, мой зловонный упертый приятель? – начал он размышлять. – Ты же не отступишь, не отстанешь от меня сам, а значит, мне придется придумать способ, как избавится от тебя.
Зомби ничего не ответил, даже не промычал в ответ, словно затаился и решил выслушать план человека. Однако Юра знал, что он все равно не поймет его слов. Зомби тупые, ничего не соображающие машины для убийства. Они способны ходить, ими движет голод, но они не способны мыслить, не способны осмыслить происходящее, а посему можно без опасений выложить ему свои рассуждения.
– У меня есть автомат, но нет патронов, и значит, пристрелить тебя я не могу. Проломить тебе голову? Вариант, но, скорее всего, неосуществимый. Я правша, а правая рука у меня выведена из строя, я ее даже поднять не могу. Нанести удар левой? Можно попробовать, но это навряд ли принесет желаемый результат! Слишком велика вероятность того, что удар не будет достаточно сильным, чтобы прикладом проломить тебе твою пустую уродливую башку. Опять же не забудем про сломанные ребра слева. Хорошего взмаха не выйдет, силы удара тоже не будет, а второго шанса замахнуться ты мне не дашь. Ведь так?
Повернувшись вполоборота, Юра посмотрел на плетущегося вслед мертвеца. Тот пару раз щелкнул челюстями и издал протяжный стон.
– Я так и думал, – процедил мужчина сквозь зубы. – Сукин ты сын! Ублюдок чертов! Ты не отступишь, пока я не проломлю твою поганую башку, а я не смогу этого сделать из-за ранения! И это значит, что ты так и будешь идти следом, а я буду убегать от тебя.
Юра задумался ненадолго и, тряхнув головой, произнес:
– Кого я обманываю, мне конец! Моих сил хватит еще на полтора-два часа в таком темпе. Потом я устану и начну замедлять шаг, а ты начнешь настигать меня, пока наконец не догонишь и не схватишь. Что будет дальше, мы оба знаем: твои поганые зубы вонзятся в меня. Ты будешь рвать мою плоть, пока я не сдохну. А потом я встану и присоединюсь к тебе, чтобы так же как и ты бродить в поисках жратвы.
Мертвец протяжно заунывно застонал. Учитывая слова, которые только что произнес человек, это прозвучало примерно так: «М-м-м, жду не дождусь, когда это произойдет! Прямо сгораю от нетерпения! Скорей бы уже!»
Представив картину неизбежного, Юра буквально взорвался от злости:
– Так значит?! Хочешь пожрать меня, зловонный гнилой пид..с?!
«Конечно, это же очевидно!»
– А вот хрен тебе на всю рожу! Я найду способ избавиться от тебя, не сомневайся!
Зомби словно хмыкнул.
– Я найду способ справится с тобой, так что не надейся!..
«Поживем – увидим! У меня хватит терпения и упорства, а у тебя хватит сил продолжать оттягивать неизбежное?»
Следующие двадцать минут они шли в тишине, пока по правую руку от Юры не раздался подозрительный шорох в пшенице. Услыхав его, Юра не на шутку испугался, его буквально затрясло от ужаса. Если сейчас из поля выйдет еще один зомби, ему несдобровать. Найти способ справиться с одним «пассажиром» еще возможно, но вот с двумя?
Шорох повторился вновь, теперь более явно, словно кто-то или что-то двигалось в их сторону. Юра почувствовал, как душа уходит в пятки, как адреналин качается сердцем по венам, расплавляя их.
– Боже, кто это? И почему его не видно? – только и смог прошептать он, наблюдая, как ровная гладь желтого моря раскачивается по мере того, как неизвестное существо приближается к краю проселочной дороги. Еще мгновение и все будет кончено. Юра приготовился к самому худшему, затаив дыхание.
Через пару томительных секунд, которые показались человеку длиннее вечности, поле исторгло на свет божий молодого, но достаточно крупного кабанчика с уродливой грязной мордой. Не веря своим глазам, Юра замер на месте и уставился на него немигающим взглядом, не зная, как поступить дальше. Понимая, какую опасность может таить в себе дикое агрессивное животное, человек замер без движений, призывая на помощь всех богов, которым молилось человечество до апокалипсиса.
На его счастье кабан не был возбужден или напуган, его ничто не тревожило и не раздражало. Выйдя на дорогу и застыв между живым и мертвым человеком, он посмотрел на обоих и, смачно хрюкнув, как ни в чем не бывало двинулся в другое поле. Зомби все равно кого жрать, поэтому появление кабана отвлекло его от первоначальной цели. Простонав в предвкушении, он вытянул руки и направился за ним.
Юра едва не закричал от радости, но спустя несколько секунд застонал от разочарования. Стоило кабану исчезнуть в зарослях пшеницы, как зомби потерял его из виду. Постояв немного в недоумении, он покрутил башкой, обнаружил свою старую цель и вернулся на дорогу, направившись к ошеломленному от стремительно меняющихся событий Юре.
– Будь ты проклят, сраный, гнилой, долбанутый на всю голову, никчемный кусок дерьма!!! – заорал в сердцах человек, едва не посадив голос. – Чем тебе он не понравился?! Почему ты не пошел за ним?!
Зомби замычал и защелкал челюстями, стремительно сокращая дистанцию между собой и жертвой. Юра застыл на месте и вместо того, чтобы начать движение от него и спасаться, сорвал с плеча автомат, продолжая извергать самые грязные проклятья.
Страх…
Отчаяние…
Злость…
Боль…
Все смешалось в единый адский коктейль безнадеги. Человек покрепче сжал автомат и приготовился к нападению.
Зомби было все равно, какими словами его поносили. Когда до жертвы осталось не больше пары метров, он вскинул кривые руки с тонкими костлявыми пальцами и протянул их к человеку. Юра набрал полную грудь воздуха, сжался в пружину и сделал шаг навстречу...
Человек допустил грубую ошибку, за что тут же поплатился. Идея с нападением на преследовавшего его зомби была правильной, только реализовал он ее неверно. Вполне закономерным итогом явилось то, что мертвец, как и прежде, никуда не делся и неотступно следовал за ним по пятам. Однако баланс сил перераспределился. Теперь человек находился на грани обморока и едва волочил ноги, в буквальном смысле цепляясь за жизнь зубами, а зомби в разы увеличил свои шансы им отобедать. Сейчас это было лишь вопросом времени – когда? Скоро или очень скоро. Юра не знал, как долго еще сможет сопротивляться неизбежному, насколько хватит его несгибаемой воли жить и просто физической возможности организма терпеть боль и усталость. Человек понимал, что скоро сдаст, а зомби просто ковылял следом, время от времени издавая протяжные заунывные звуки, словно издеваясь над раненным.
Юру невероятно раздражало мычание плетущегося сзади мертвяка, жутко хотелось выпустить пар и наорать на него, выместить накопившуюся злобу, но даже на это у него не было сил. Так они и шли, медленно, прерывисто, шаркая ногами, словно две сломанные куклы: человек и мертвяк. Жизнь и смерть, теперь уже просто в погоне за временем.
Как же получилось, что он не смог справиться с тупым зомбаком? Юра сотню раз задавал себе один и тот же вопрос и сотню раз получал на него закономерный, банальный, беспощадный ответ – по тупости. Решение атаковать было правильным. Изначально у человека был огромный шанс исправить положение вещей и наконец-таки избавиться от нежелательного спутника, но он его упустил. Просрал, если быть честным и откровенным до конца. Что тут подыскивать мягкие эпитеты? И если само решение напасть было правильным, то исполнение реально подкачало. Юра совершил грубейшую ошибку. Он бросился на зомби в состоянии гнева, а гнев не лучший помощник в этом деле. Если учесть, что Юра был серьезно ранен, измучен физически и морально, то для такого решительного шага требовался трезвый спокойный ум и холодный расчет (изначально было понятно, что попытка у него одна), а он психанул и бросился наугад.
А дело было так.
В какой-то момент Юра завелся, разозлился и решил наброситься на мертвяка. В немалой степени этому поспособствовал тот злосчастный кабанчик. Явившийся из ниоткуда и исчезнувший в никуда. Зомби мог бы переключиться на него, что решило бы проблему, однако предпочел следовать за Юрой. Это просто взбесило неимоверно и заставило человека выйти из себя. Потеряв душевное равновесие и поддавшись слабости, человек начал делать ошибки. Для успешного воплощения плана надо было собрать волю в кулак, примериться, выждать оптимальным момент и нанести выверенный четкий удар. Один-единственный, но точный и страшный, сокрушительный удар, который был способен проломить голову проклятого мертвяка. Однако вместо того чтобы действовать головой и сосредоточиться, собраться и подготовиться, он тупо бросился вперед, поддавшись воле чувств, пойдя на поводу у ярости.
Автомат тяжелый, приклад крепкий, а височная кость тонкая и слабая, оружие что надо, дело вполне могло выгореть. Один точный удар со всей силы – и проблема решена. Но Юра сделал все иначе. Вместо того чтобы успокоиться и выбрать момент для выверенной атаки он бросился вперед и, размахивая автоматом, как полоумный тряпкой, нанес удар вслепую. Зомби не ходит ровной походкой с гордо поднятой головой, его поступь шаткая, дерганая, голова склонена чуть набок, его движения рваные и хаотичные – неудивительно, что удар прошел вскользь и не нанес мертвяку серьезного урона. Чуть чиркнув по виску, приклад опустился ниже, и основной удар пришелся на ключицу. Ключица сломалась, но что с того? Зомби это нисколько не смутило.
Времени и сил для второго удара у Юры не было, и теперь уже зомби перешел в атаку. Вскинув руки, он схватил Юру мертвой хваткой и навалился всем весом, роняя того на землю, медленно, но верно подтягивая обезображенную морду, лишенную губ, к лицу человека. Кривые почерневшие зубы защелкали перед носом, и Юра едва находил силы, чтобы сдерживать их на безопасном расстоянии. Зомби взвыл, чувствуя близость плоти, и усилил нападки, человек взвыл от невыносимой боли, пронизывающей все тело. От напряжения и борьбы рана на плече вновь раскрылась, из нее потекла кровь, пульсирующими сгустками вырываясь наружу и забрызгивая морду мертвеца. От запаха крови мертвец в конец обезумел и рвался что есть мочи, пытаясь добраться до плоти. Юра уже не просто кричал, он буквально верещал от боли, до хрипоты срывая голос. От навалившейся сверху массы бьющегося в экстазе тела сломанные ребра сдвинулись, вонзились в мясо острыми осколками, причиняя невыносимую боль. Юра кричал и изо всех сил сопротивлялся, пытаясь скинуть с себя зомби, пытаясь освободиться от мертвой хватки. Собрав все силы в один последний рывок, он рванул и наконец отбросил от себя мертвеца.
Как смог подняться на ноги, он не запомнил. Пелена перед глазами и туман в голове не запечатлели этот момент. Когда сознание вновь вернулось, он вновь брел по дороге, низко опустив голову вниз. Самое удивительное: несмотря ни на что, автомат остался при нем. Долгое время человек шел, опираясь на него, как на трость, а чуть позже, когда боль немного поутихла, он перекинул его за спину. Логично было бы выбросить лишнюю ношу, но Юра этого не сделал. В новом опасном мире автомат, даже без патронов, это слишком ценная вещь, чтобы ею разбрасываться.
Попытка не удалась, все вернулось на круги своя, преследователь и преследуемый снова шли по дороге, ведомые каждый своей целью.
Медленно повернув голову, Юра посмотрел назад. Зомби следовал за ним, сверля спину впереди идущего белесыми тупыми глазами. Человек презрительно усмехнулся, скривил лицо, словно разжевал лимон, и отвернулся. Солнце переместилось вправо и уже опускалось к линии горизонта. Юра прекрасно понимал, что в запасе у него не больше пяти часов, пока на землю не опустятся сумерки и шансы выжить сведутся к нулю. В темноте не видно дороги, а это значит, не будет возможности обойти ямки и торчащие тут и там корни деревьев. Стоит ему раз оступиться или споткнуться, встать он уже не сможет. Это будет конец всему.
Разумом он понимал, что оттягивает неизбежное, но духом не желал сдаваться и продолжал плестись вперед, стиснув зубы от боли и обиды. Далеко не каждый человек был способен на это, но Юра всегда считал себя сильным, волевым мужчиной, победителем, а не побежденным, хозяином своей судьбы, а не жертвой.
«А может, зря я так? – промелькнула крамольная мысль. – Плюнуть на все и отдаться на этот раз судьбе? Что мучится и оттягивать неизбежное? К чему весь этот мазохизм?»
– Тебе бы этого хотелось, не правда ли, приятель?! – произнес Юра вслух. В этот раз он не стал смотреть на спутника, а напротив, высоко поднял голову и посмотрел вдаль впереди себя.
На звук его голоса зомби заметно оживился и монотонно промычал. Видно, прозвучавшие в тишине слова явились дополнительным раздражителем. А быть может, зомби почувствовал, как человек вновь начинает злиться, начинает заводить себя, начинает делать новые ошибки и тем самым приближает долгожданный для него момент.
– Хрена с два тебе! Тебе этого хочется, но чтобы пожрать, тебе придется потрудиться. У нас обоих был шанс, там, в пыли дороги, но мы его упустили. Так что не ной, все по-честному!
Зомби простонал и фыркнул.
– И не надо тут ерничать! Признай, мы оба просрали представившуюся возможность поставить точку в этом вопросе!
М-м-мы-м! – донесся звук из-за спины.
– А ты думаешь, я этому рад?! Ничего подобного! Если бы моя затея удалась, мы оба выиграли бы в этой ситуации.
Хрм-м-мым…
– Каким образом? Ну, ты даешь! Я отделался бы от тебя, надо мной не висела бы угроза, а ты обрел бы покой!
М-м-мых…
– Вот только не надо! Не пытайся убедить меня в том, что ты находишь свое положение классным и не о чем не жалеешь! Готов поспорить, что будь твоя воля, ты предпочел бы гнить себе спокойно в могиле, чем бродить по миру неупокоенным.
Хм-м-мых…
– Ага, вот и я про то же! Твое нынешнее состояние – полное дерьмо, уж извини за прямоту. Мы тут одни и можем поговорить начистоту, если ты не против? Лично меня ты уже достал хуже некуда, как гребаная изжога, как понос, как... – Юра задумался на секунду, подбирая сравнения. – Я даже подобрать нужное слово не могу, но для описания того, как мне осточертело твое общество, сгодится любое! И мне искренне жаль тебя, как бы странно это ни прозвучало.
М-мы-м-ах…
– Не веришь мне? Твое право, приятель, но это чистая правда! Конечно, себя мне жаль больше, если бы не ты, я не попал бы в эту передрягу, но что поделаешь? Однако мне и вправду тебя жаль – быть зомби? Слоняться по свету без цели, без души, а я уверен, что у твоего брата нет души, в поисках жратвы?.. Нет, это дерьмо, а не существование, согласись?
М-м-мым… Ах-а-м…
– Ну вот, что и требовалось доказать! Бьюсь об заклад, ты бы дорого заплатил, чтобы не быть сейчас зомби! Уж лучше смерть, чем это! Не правда ли?
На этот раз мертвец не издал ни звука. Юра прислушался к шаркающим шагам за спиной и, не дождавшись ответа, продолжил:
– В глубине души, которой у тебя нет, ты согласен со мной и твое красноречивое молчание – лишнее подтверждение этому.
Солнце еще грело, но Юра уже начал чувствовать изменение температуры вокруг. Яркий диск клонился к горизонту, легкий осенний ветерок усилился и стал заметно холоднее. Поежившись от озноба, Юра отнял руку от раны на плече и осмотрел ее. Кровь почти остановилась, это радовало, но проблему это не снимало. Необходимо заняться ею, и чем быстрее, тем лучше. Левая рука, которой он зажимал рану, была липкой от крови, под ногтями виднелась грязь.
«Черт! Ведь я этой рукой к нему прикасался, – внезапно осенило его. – А вдруг зараза попала в рану и я теперь заражен?»
Мысль, пришедшая с опозданием, не на шутку его испугала. Поднеся ладонь к носу, Юра понюхал и с нескрываемым раздражением отдернул ее от лица. Ладонь воняла разложением. Мускусно-сладковатый запах тлена, знакомый еще с первого курса медицинского института. Теперь этот запах везде, он стал неотъемлемой частью новой жизни, но тогда, двадцать с лишним лет назад, он был для него в диковинку. Юра прекрасно помнил, как после первого посещения прозекторской не мог отделаться от мысли, что руки пахнут трупом. Этот запах мерещился ему повсюду, казалось, им пропиталась кожа насквозь, и избавиться от него нет возможности, сколько ни мой и ни дезинфицируй руки. Со временем ощущение пропало, Юра привык и больше не замечал его. Теперь же запах тлена ощущался явственно, он исходил от окровавленной ладони, и человек знал, что он ему не мерещится.
«А вдруг я заразился? – едва сдерживаясь, чтобы не запаниковать, подумал Юра. – Вдруг зараза с мертвяка попала в открытую рану?»
Он еще раз понюхал ладонь – явная вонь. Пусть не сильная, но все же есть. Что делать? Ведь не прижимать руку к ране он не мог: любое движение, и кровь вновь начнет сочиться. Отгоняя дурные мысли, он вернул руку на место, прикрыв рану. Чему быть – того не миновать!
– А кем ты был раньше? – вновь обратился Юра к своему зловещему спутнику, желая отвлечься от дурных мыслей. – На вид тебе лет сорок-сорок пять, мне сорок шесть, значит, мы с тобой ровесники. Я до того, как на мир опустился «пушистый сибирский зверек» ПИСЕЦ, был врачом-хирургом, а кем был ты?
М-мым-ум…
– Подожди, не отвечай, дай угадаю! Ты был адвокатом?
М-м-ам-ум…
– Хорошо, может, тогда депутатом?.. Что молчишь – угадал? Ты был депутатом?
М-м-му-х…
– Что за «мух»? Мухой ты не мог быть, не ври! Просто тебе, видать, стыдно, вот ты и пытаешься отшутиться! Нет, приятель, не выйдет, я тебя раскусил! На тебе костюм деловой, галстук опять же. Пусть твой костюмчик не в лучшей форме, как и ты, но даже сейчас видно, что стоил он столько, сколько я за полгода не зарабатываю.
Хм-м-умс-хр…
– Ага, значит, верно я подметил! Ну и что, господин народный избранник, не помогли тебе твои деньги и власть? – он прислушался, зомби промолчал в этот раз. – Что замолк? Не помогли! Потому что деньги не все решают, уж теперь-то ты это понял! И что, как это было?
М-м-му-х…
– Опять ты про мух! Сдались они тебе, эти мухи?! Мух-мух! Ты по существу давай, как зомбанулся расскажи?
М-м-м-у-ух-м…
– Черт! А ты становишься невыносимым! Ну, что ты заладил все мух да мух? А, я понял! Тебя, наверное, мухи достали, и ты мне жалуешься на них! Черт, как я сразу не догадался! Ладно, раз уж ты не желаешь мне поведать свою историю, я расскажу тебе свою. Про жизнь «до» не стану, ибо так долго мы с тобой вместе не будем. Я реалист и смотрю трезво на вещи: либо я сдамся и ты меня сожрешь, либо я найду способ от тебя отделаться. Понятное дело, меня устраивает второй вариант, ты же ратуешь всем телом за первый. У нас разные цели и интересы, но дорога пока одна на двоих, так что… – человек задумался, размышляя, с чего начать. – Я расскажу тебе, как начался этот дерьмовый во всех смыслах день, что в итоге вылилось в то, что мы имеем сейчас. Ты не против?
М-м-у-у...
– Ага, теленок ты мой! Я так и подумал. Тогда слушай, только сначала скажи, как тебя зовут? Мы же теперь что-то вроде друзей, а друзья должны обращаться друг к другу по имени, – Юра обернулся и внимательно прислушался к следующему звуку. Зомби выдавил из себя что-то похожее на храп. – Ты забыл? Ну, ладно, я дам тебе новое имя. Я буду звать тебя Сан Санычем. А теперь слушай, как дело было!
Сан Саныч, в прошлом депутат одной из правящих партий, а ныне зловонный грязный зомби, издал звук, похожий на стон измученного человека. Юра ухмыльнулся, взглянул на него бегло и продолжил говорить.
– Что тебе не нравится, мил друг? Что ты так тягостно вздыхаешь? Мне вот тоже не по душе ни разу, что ты за мной прешься, но я же смирился, терплю тебя, вот и ты потрудись послушать.
Ковылявший сзади мертвец оступился. Нога случайно угодила в небольшую, но весьма глубокую ямку на дороге. Человек обрадовался. На секунду ему показалось, что зомби вот-вот свалится или сломает ногу, но тот, как назло, смог удержать равновесие.
«Что ж, еще не вечер», – подумал Юра.
– Все началось два дня назад, когда мы подобрали эту девушку на дороге. Никто тогда и предположить не мог, что она окажется «засланным казачком». Все выглядело вполне банально и естественно, поэтому никто не усомнился в правдивости ее рассказа. Меня что-то напрягло в тот момент, но я не мог понять, что именно. Смотришь на нее – вроде бы обычная девушка, ничего особенного или странного, и уж тем более пугающего в ней не было, а нутром понимаешь, что что-то не так, и взгляд какой-то неестественный, – Юра задумался ненадолго, подбирая подходящий эпитет, – слишком холодный, что ли? Но тогда я не придал этому особого значения, хотя мог бы и насторожиться. Уж слишком решительный и твердый взгляд у нее был, расчетливый. Словно она вовсе не перепуганная жертва обстоятельств, волей судьбы, чудесным образом спасшейся после того, как на ее группу напали отморозки, а нечто иное.
На дорогу, метрах в десяти перед Юрой, выбежала куропатка. Заметив опасность, она, не сбавляя темпа, бросилась в густую гладь пшеницы и исчезла из виду. Желудок Юры отреагировал мгновенно, заурчав, как недовольный зверь. Против воли голодного уставшего человека в памяти всплыли воспоминания недельной давности, когда один из их группы, Васильевич, умудрился наловить с десяток птичек в здешних полях. Ох, и славный ужин вышел тогда! Жаркое из куропаток с гречневой кашей, посыпанное сушеным лучком и щедро сдобренное перцем. Савельев, лидер группы, по такому случаю распорядился специй не жалеть – ужин вышел на славу, просто пальчики оближешь!
Воспоминания причинили боль. Желудок свело от голода, а сердце – от печали утраты. Теперь вся группа Савельева мертва. Все, кроме Юры Сергеева, да и тот в одном шаге от них.
– На вид ей было около тридцати. Невысокого роста, с карими глазами, хрупкая и беззащитная, кулачок, как у десятилетнего ребенка. Судя по внешности и фамилии, явно татарочка или башкирка. Как же ее звали? Ах, да – Юля, а фамилия?.. По-моему, Шириязданова. Хотя не уверен.
Му-умх! – выдохнул зомби. Юра кивнул, словно соглашаясь с собеседником.
– Посмотришь на нее и уже жалко ее, хоть вой. Так и хочется прижать, погладить, успокоить, сказать, что все будет хорошо. Как же мы в ней ошибались! Потом выяснилось, что на обочине, где мы ее подобрали, она оказалась не случайно, а все, что она нам поведала про свои злоключения, полная брехня! Никто на них не нападал, и она вовсе не спасалась бегством. Она вышла к нам с конкретной целью, и эту самую цель она успешно притворила в жизнь. А мы повелись на ее слезливую душещипательную историю, как последние кретины! А ведь у меня были сомнения относительно нее, столько факторов указывало на то, что она не та, за кого себя выдает, а я проигнорировал все тревожные звоночки. Что теперь говорить об этом, сделанного не вернешь! Надо было прислушаться к интуиции, надо было поделиться с Савельевым своими опасениями, но я промолчал. Как же я каюсь теперь!
Му-у-мнх… У-у-уа… – раздалось протяжное мычание сзади.
По щеке покатилась слеза, воспоминания терзали душу. В глубине души Юра понимал, что, рассказывая это, лишь терзает себя, бередит свежую кровоточащую рану на сердце, но ничего не мог с собой поделать. Ему нужно было выговориться вслух, иначе боль сожгла бы изнутри. Надо сбросить часть груза, чтобы идти дальше, чтобы продолжать бороться за жизнь.
– Естественно, мы взяли ее с собой. Позже на стоянке она рассказала нам жуткие подробности нападения на ее группу. Поплакала об утрате, мы поплакали вместе с ней. Наши женщины так и вовсе прониклись к ней небывалым материнским инстинктом. Каждая из них посчитала своим долгом сделать для новенькой что-то приятное, что-то стоящее, чтобы она забыла недавнюю трагедию. Все как могли пытались ей угодить, из кожи вон лезли, чтобы она почувствовала теплоту и то, что мы приняли ее как свою.
Мну-у-ух… Ух-м-м-у-у… – словно негодуя, протянул спутник.
– Ты прав, Сан Саныч! Знай я тогда, какую змею мы на груди пригрели, задушил бы своими собственными руками!
Му-у-у-у… – промычал Саныч.
– Но мы не знали! Хотя, как я уже говорил ранее, могли бы и догадаться. Много фактов указывало на это. Но я… Мы… – Юра сделал долгую паузу. Спустя время, лишь после того, как боль немного стихла, он продолжил. – Ладно, что теперь об этом рассуждать? Что толку кричать «Пожар!», когда уже головешки дотлевают?!
У-у-уам…
– Да-да, я знаю! Ты прав, друг мой зомби – нам всем свойственно делать ошибки! Но от осознания этого не легче, уж поверь!
Чуть правее дороги, у края поля, показалась внушительного размера яма. Пшеница почти вплотную подступила к ее краю. Очевидно, яма была здесь давно и местные колхозники, не утруждая себя лишней работой по ее выравниванию, просто обогнули стороной, когда перепахивали поле.
Внезапно Юру осенило. Он придумал план, как избавиться от мертвого народного избранника. Свернув в сторону, он уверенно направился к яме; зомби, как и следовало ожидать, последовал за ним.
Спускаться в яму было хлопотно, лишний раз нагружать больную лодыжку, но Юра сделал это. Осторожно, разведя руки в стороны для баланса, он спустился вниз и, подождав, пока Сан Саныч подойдет к краю, двинул в противоположную сторону. Зомби не мог понять хитрости задуманного человеком, поэтому тупо шагнул следом. В отличие от Юры, осторожно спустившегося в яму по осыпающемуся рыхлому краю, мертвец шагнул в пустоту и тут же свалился вниз, потеряв равновесие. Юра вскрикнул от радости – план удался! – и поспешил вылезти наружу.
И хотя задумка была верной, обстоятельства подкачали: яма была неглубокой, к тому же с покатыми краями. Выбравшись наружу, мужчина с сожалением увидел, как мертвец карабкается следом и вполне справляется с препятствием. Еще оставалась надежда, что он не удержится, свалится вниз, но и она растаяла. Зомби выбрался наверх и, выпрямившись в полный рост, словно издеваясь над задумкой человека, поплелся следом, возвращаясь на пыльную проселочную дорогу.
– Будь ты проклят, чертов козел! – выругался Юра. – Ну, что тебе там не сиделось?!
Му-у-ум-х… – ответил тот.
– Мля! – матюгнулся человек. Все вернулось на круги своя, избавиться от нежелательного «пассажира» не удалось. Хотя прогресс в решении вопроса явно наметился. – Черт с тобой, гребаный засранец! Радуйся, пока можешь! Однако будь уверен, я найду другую яму, поглубже, и скину тебя туда! Не сомневайся, следующая яма станет для тебя могилой!
У-у-у-а… – словно пререкаясь, запротестовал мертвяк.
Какое-то время они шли молча, если это так можно назвать. Юра молчал, обдумывая идею столкнуть зомби в яму, из которой тот не сможет выбраться, а мертвец просто выл время от времени, будто пытался отговорить его от этой затеи. Внезапно свалившееся обстоятельство натолкнуло человека на мысль, что избавиться от спутника не так уж и сложно, как это казалось на первый взгляд. Причем при удачном стечении обстоятельств, если повезет, даже не придется прикладывать никаких сил к этому. Надо лишь найти яму поглубже или овраг с крутым обрывом, подманить зомби к краю и столкнуть его вниз. Даже та яма подошла бы вполне, пройди накануне дождь. Будь земля мокрой и скользкой, мертвец не смог бы выбраться. Выход есть, надо лишь дождаться подходящего момента.
Настроение Юры заметно улучшилось, он даже улыбнулся. По мере осмысления плана начали всплывать все новые и новые способы его реализации. Очень скоро человек понял, что для успеха ему даже не обязательно искать яму или овраг: подойдет и река, даже самая мелкая и неглубокая. Зомби, как известно, не заходят в воду. Непонятно, почему, но водная гладь их останавливает. Может, некое подобие страха, а может, провидение Господне! Юра верил в Бога, несмотря ни на что. А потому мысль, что Господь, пусть и покаравший человечество столь извращенным образом, все же придумал предохранительный механизм, удерживающий порождения ада в границах хоть какого-то тормоза, грела душу.
– Скоро мы с тобой расстанемся, друг сердечный! – не сдерживая радости, произнес Юра, впервые за продолжительное время нарушив тишину. – Совсем скоро что-нибудь попадется на пути, и мы с тобой распрощаемся. Я пойду своей дорогой, а ты останешься позади. Не могу скрывать, что сей факт вызывает у меня радость! Ты, понятное дело, против! Но мне наплевать, если честно, на твое мнение! Главное, что я избавлюсь от тебя, а там хоть трава не расти!
Му-у-мхн… А-хах…
– Прости, но тебя никто не спрашивает! Все равно будет по-моему.
А-мх… – будто обидевшись, коротко бросил Саныч.
На некоторое время вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь пением птиц, шорохом колосьев пшеницы и редкими стонами зомби. Человек молчал, продолжая идти погруженным в раздумье. Юра не мог поверить, как это он не догадался раньше до такого простого и очевидного способа решить свои проблемы. Но лучше поздно, чем никогда.
– Если не возражаешь, я закончу рассказ! – обратился Юра к зомби. Зомби что-то промямлил, ему этого хватило. Юра понимал, что делиться с мертвецом историей – все равно, что плевать в трухлявый пень, но, тем не менее, решил продолжить. Он делал это не для него, а для себя. Просто проговаривал вслух случившуюся с ним трагедию в надежде, что придет пусть и незначительное, но все же облегчение.
– Итак, Юля оказалась не той, за кого себя выдавала. Ничего из того, что она нам поведала, с ней не произошло. Это было чистой воды вранье. Оглядываясь назад, я понимаю, что она фактически описала не свою трагедию, а нашу. То, что они нам приготовили. Я имею в виду, она и ее подельники.
Обернувшись назад, Юра увидел, как зомби слегка покачнулся, наступив ногой в кротовью нору, что попалась на дороге. Нога чуть провались в рыхлый грунт, но этого оказалось недостаточно, чтобы он запнулся и упал.
«Что ж, не прокатило пока, ну и хрен с ним!» – подумал про себя человек.
– Как мне кажется, ее задача состояла в том, чтобы выяснить наш потенциал, найти слабые стороны, узнать, насколько хорошо мы вооружены, какую опасность можем представлять. Думается, то, что она успела о нас узнать за те два дня, что была с нами, отбило охоту напасть на нашу группу «в лоб». В нашей группе было двадцать два человека. Это девять крепких мужчин, восемь женщин, способных оказать вооруженное сопротивление, три женщины пожилого возраста и двое детей. У каждого из нас, за исключением старушек и детей, было огнестрельное оружие. Почти все женщины, пусть и не очень метко, но все же умели стрелять, а одна из них и вовсе была первоклассным снайпером. Так что «в лоб» нас было не взять.
Му-м-хн…
– Я не знаю, сколько точно их было, – словно отвечая на уместный в данном случае вопрос, произнес Юра. – Как-то не успел посчитать, когда они напали, было не до того. Но, как мне кажется, их было не меньше восьми. Время для нападения они выбрали правильно: за исключением меня и двоих парней в дозоре, все остальные спали в палатках. Да и я проснулся чисто случайно – захотелось в туалет. Если бы не мой слабый кишечник, позвавший в то роковое утро, я бы погиб с остальными.
Юра сглотнул комок, подкативший к горлу.
– Пока я облегчался за кустом, отойдя подальше, они и напали. Не могу утверждать с достоверностью, но мне кажется, что наша Юленька приложила руку, причем непосредственно, к тому, чтобы дозорные не смогли подать вовремя сигнал. Мне кажется, она их убила. Просто другого объяснения, почему они не подняли шум, заметив, как к лагерю приближаются враги, я не нахожу.
Мм-у-у-умх… А-а-ахм..
– Ты тоже со мной согласен, как я посмотрю. Когда раздались автоматные очереди, я со всех ног кинулся к лагерю, но было уже поздно. Они расстреляли нашу группу прямо через палатки, не дав опомниться. Просто тупо, как животных, пустили в расход. На то, что кто-то может отлучиться и зайти им в спину, они явно не рассчитывали, поэтому меня никто не ждал.
Юра замолчал ненадолго, а потом заговорил, уже чуть понизив голос.
– Стрелок из меня не ахти, если честно. Уж чего не дано, того не дано. Однако я успел прикончить троих, прежде чем по мне открыли огонь.
Юра дошел до того момента своей истории, вспоминать который было стыдно. Здесь он начал делать паузы, нервно кашляя то и дело.
– Ты знаешь, мне стыдно вспоминать, что было дальше, может, не стоит рассказывать?
Ма-ам-х… Му-у-у-умх…
– Садюга! – произнес Юра, чуть обернувшись назад и бегло взглянув на преследователя. – А ведь мог и промолчать, поддержать друга. Сказать, что все понимаешь, что ничего другого не оставалось, как побежать, спасая свою жизнь. Я ведь и вправду уже ничего не мог поделать! Палатки превратились в лохмотья от пуль, никто внутри не смог бы выжить после этого.
Му-у-м… А-ах…
– И вовсе я не оправдываюсь! Зачем ты так говоришь? Ты хочешь унизить меня, пристыдить? Хочешь, чтобы я мучился? Так ничего у тебя не выйдет! Ибо, как судьба уже наказала меня, никто не накажет. Еще час назад я бы позавидовал им. Они мертвы, отмучились, а я раненный, больной и голодный, пытаюсь бежать наперегонки со смертью.
Ма-ах… Му-м…
– Оплакивать их я буду позже, когда избавлюсь от тебя. И откуда ты только взялся на мою голову? Черт, до сих пор не пойму, как угораздило повстречать тебя на пути?.. Не успел я перевести дух, как один из уродов нагнал меня и сбил машиной. Так я получил три сломанных ребра и вывихнутую лодыжку, а после еще и пулю в плечо.
У-а-у-у-мх…
– А потом появился ты! Как чертов х..й на лбу! Свалился на мою больную голову, не известно откуда! Жаль, что патронов не хватило. С ублюдком, сбившим меня, я справился, а вот на тебя уже ресурсов не осталось, да и сил, если честно!
Дорога начала уходить влево, в сторону небольшого подлеска. Стоило путникам преодолеть его, как она вновь повернула вправо, возвращаясь к полю. Не успел Юра вырулить из-под тени деревьев с уже заметно поредевшей листвой, как перед взором предстал огромный комбайн, стоявший в поле. Позади него, на добрый километр, пшеница была аккуратно убрана, виднелись стога с соломой. Понимая, что видит перед собой результат деятельности человека, Юра едва не запрыгал от счастья, в последний момент сдержав эмоции.
– Ну, Сан Саныч, что я говорил?! – закричал Юра, чувствуя, как грудь распирает от счастья. – Похоже, скоро мы с тобой распрощаемся. Там впереди люди, живые люди!
Му-у-у-м… У-а-х… – затянул зомби свою заунывную песню.
– Ага, как бы не так! – попытался возразить ему Юра, но тут же осекся, крепко задумавшись. А ведь и вправду, наличие впереди поселения еще не означает, что его там кто-то ждет. Сейчас такое время, что никогда заранее не знаешь, как все обернется.
Аха-х… – словно насмехаясь над наивностью человека, простонал мертвец.
– Но это мы еще посмотрим! – парировал Юра его издевку.
Минут через сорок показалось большое село, раскинувшееся на высоком берегу реки. Даже отсюда было видно, что река, огибающая его стороной, полноводная и достаточно широкая. Юра едва не пищал от счастья, приближаясь к ней. Зомби тоже заметно преобразился, отреагировав на бурные эмоции человека: он теперь выл без остановки. Случись кому оказаться поблизости, их бы приняли за двух сумасшедших, сбежавших из клиники.
Юра, насколько это было возможно, учитывая больную ногу, прибавил шаг, торопясь избавиться от нежелательного спутника; зомби чуть отстал сзади. По мере приближения начали проступать старенькие, порядком обвешавшие дома, едва прикрытые покосившимися заборами. Несмотря на то, что явных признаков жизни не было видно, Юра был уверен, что деревня обитаема. Он буквально кожей ощущал исходящую от домов жизнь.
Доковыляв до берега реки, Юра увидел блестящую гладь воды, отливающую красными бликами заходящего солнца. Дав волю эмоциям, он расплакался, как ребенок. Течение было несильным, едва заметным глазу, и выделялось из остального безмолвия лишь на середине. Отбросив всякую осторожность, Юра замер перед водой, любуясь красотой природы. Вдоль берега рос густой камыш, тихо шелестевший на ветру пожелтевшими длинными листьями. Через всю реку, от одного берега до другого, была раскинута рыболовная сеть, Юра без труда смог разглядеть поплавки из пенопласта, плавающие на поверхности.
От созерцания реки его отвлек звук шаркающих шагов сзади и нудное мычание. Юра встрепенулся, оживился и посмотрел назад. Зомби был уже рядом и неуклонно шел к своей цели. По мере его приближения Юра становился все напряженнее, взгляд сосредоточенный и жесткий, как у человека, решившегося сделать последний решающий шаг. Вот между ними уже не больше трех метров. Зомби вскинул руки, протягивая их к вожделенной добыче; человек сгруппировался и снял автомат с плеча, приготовившись его встретить.
Шаг, еще один, и еще… Зомби почти схватил человека, но тот в последний момент увернулся и сделал шаг в сторону, пропуская мертвяка вперед. Используя его энергию движения, Юра толкнул зомби в спину и проводил взглядом, наблюдая, как тот падает, а потом погружается в прохладное безмолвие реки.
Место для приведения плана в действие оказалось как нельзя более удачным. Берег был крутой, обрывистый, и возвышался над водой примерно на метр. Как Юра и предполагал, глубина в этом месте оказалась достаточной, чтобы мертвяк не смог выбраться.
Когда стало понятно, что он в безопасности и все закончилось, Юра издал победный клич, разнесшийся эхом над рекой, устало опустился на пожухшую траву и позволил себе наконец-то вытянуть ноги. Разглядывая, как зомби беспомощно барахтается в воде, не имея возможности выбраться на берег, Юра не мог поверить в свое счастье. Сан Саныч, опасный и жуткий враг, но одновременно и его единственный друг за последние десять часов, больше не представлял никакой опасности, и Юрию даже было немного жаль его.
– Ну, что, Саныч, я же обещал, что найду способ избавиться от тебя! Как видишь, я сдержал свое обещание!
Зомби не отреагировал на его голос, продолжая барахтаться в воде и пытаясь найти точку опоры, чтобы встать на ноги, обрести равновесие. По непонятной причине человек его больше не интересовал, по крайней мере, на таком расстоянии.
– Не буду врать, будто мне было приятно с тобой познакомиться, что буду скучать или вообще когда-либо вспомню о тебе в будущем, однако что-то сверлит изнутри. Слегка, но сверлит. Может, я к тебе привык?
Зомби что-то простонал, но как-то невнятно, неразборчиво. За плеском воды ничего не разобрать.
– Ладно, черт с тобой, не хочешь разговаривать, не надо! Я тут расстилаюсь перед ним, а он в игнор ушел! Лучше я займусь, наконец, раной, пока кровью не истек.
Юра уселся поудобнее и пошарил в карманах потертой куртки, извлекая из них содержимое. Когда нехитрый скарб был извлечен, он все внимательно осмотрел и начал выбирать необходимые для операции предметы. Здесь был скальпель, небольшой зажим, пачка бинта, без упаковки и далеко уже не стерильного, кусок ваты размером с кулак. Пузырек с перекисью, зеленку и иглу с ниткой он пока отложил.
В голову пришла мысль отмочить что-нибудь колкое, остроумное в сторону плескавшегося в речке мертвяка, но он осекся, так и не проронив и слова, когда услышал шаги позади. Сердце подпрыгнуло, дыхание перехватило от страха, по спине пробежал озноб. Рука сама метнулась к автомату, инстинкт сработал раньше, чем мозг осознал бесполезность действия – патронов-то не было.
– Ты что, реально решил это сделать? – раздался мужской голос за спиной.
Услышав голос живого человека, Юра вздрогнул от неожиданности, но и выдохнул с облегчением. Ладно, хоть не мертвяк очередной!
– Сделать что? – не понял Юра. Пальцы легли на холодный корпус автомата и уже почти добрались до спускового крючка.
– На твоем месте я бы этого не делал, – спокойно произнес незнакомец.
– Не делал бы чего?
– Этого, – ответил он, явно намекая на автомат.
Возникла томительная пауза, Юра хотел повернуться и посмотреть на незнакомца, но боялся, как бы это не спровоцировало его.
– Я могу повернуться? – его голос предательски дрожал. Юра изо всех пытался говорить уверенно и спокойно, но нотки паники в голосе выдавали его с головой.
– Если руку уберешь с «калаша».
Этого делать как раз таки и не хотелось, но ему пришлось отвести руку в сторону.
– Так нормально?
– Вполне!
Юра медленно повернулся и посмотрел на незнакомца, державшего его на прицеле. На вид парню было около двадцати пяти. Высокого роста, стройный, со смуглым загорелым лицом, голубые глаза и растрепанные волосы. Было непонятно, ветер ли их растрепал или парень просто не заморачивался насчет их укладки. Из одежды на нем был охотничий камуфляж «Камыш», на ногах резиновые рыбацкие сапоги до паха. В целом, он выглядел, как вполне мирный «дружище-рыбак», за исключением двустволки, направленной в сторону Юры.
– Твой первый вопрос, о чем он был? – поинтересовался Юра, стараясь выглядеть как можно дружелюбнее. – Что именно тебя интересовало?
– Я хотел знать: ты правда решил зашивать себя здесь, прямо на берегу?
«Откуда он знает про мое ранение?» – напрягся Юра.
Парень пояснил:
– Я стоял в камышах, ловил рыбу. Вдруг вижу, ты идешь, а следом этот, – он кивнул головой в сторону барахтающегося в воде зомби. – Я был рядом и все слышал. Все, что ты ему сказал.
Юра напряг память, пытаясь вспомнить, что он тут нес минуту назад. Он говорил несерьезно, просто чтобы что-то сказать, дурачился, поэтому смысл сказанного Сан Санычу ускользал.
Парень, заметив его замешательство, решил оставить эту тему:
– Это был твой друг?
– Нет.
– А что ты с ним болтал тогда?
– Просто так, – не зная, что на это ответить, сказал Юра.
Несколько секунд мужчины рассматривали друг друга, потом парень немного отвел ствол в сторону и улыбнулся.
– Я Илья, – представился он, – Гусельщиков. Живу здесь, в селе. А тебя как звать, откуда ты?
– Юра Сергеев, врач. Живу везде, где придется, а прибыл из Верхнеуральска.
– Далековато отсюда, – кивнул парень.
– Да, неблизко, – согласился Юра. Немного помолчав, он решил спросить: – Я могу опустить руки?
– Можешь, – утвердительно ответил Илья, – только твой автомат я заберу.
Автомат, пусть и без патронов (Илья не знал этого, кстати), был единственным, пусть и эфемерным щитом безопасности Юры. Расставаться с ним ох как не хотелось, тем более, что намерения парня были не до конца ясны.
– Ты пойми, я не могу привести в село незнакомца с автоматом в руках, – заметив его замешательство, пояснил Илья. – Это чистой воды абсурд, если ты понимаешь.
«Все равно патронов нет, – подумал Юра, – даже случись что-нибудь, что я сделаю?»
– Да, ты прав, – кивнул Юра. – Сделаем жест доброй воли!
Сказав это, Юра нагнулся и подобрал лежавший в траве автомат, протянув его Илье. Парень взял автомат и, даже не проверив, заряжен он или нет, повесил за спину.
– Порядок, теперь пошли. Там, чуть подальше, есть старый пешеходный мост, – он указал направление.
Возник резонный вопрос: в каком статусе пойдет Юра? Если Илья не уберет ружье, то в качестве задержанного, если уберет, то в качестве гостя. Парень оказался догадливым и, поняв щепетильность положения своего нового знакомого, повесил ружье на плечо.
– Был еще один мост, главный, но его взорвали пару месяцев назад, – как ни в чем не бывало, продолжил Илья. – Автомобильный мост, конечно, вещь нужная и удобная, но слишком рискованно было оставлять его, особенно после того, как на нас попытались напасть.
– На вас нападали? Кто?
– Шут его знает, какая-то банда отморозков пару месяцев назад нагрянула со стороны Карталов и попыталась навести свои порядки.
Тут Илью осенило, он остановился и с подозрением посмотрел на Юру.
– Я не из них, не сомневайся! – поспешил с пояснениями Юра. – Моя группа тоже пострадала от таких же уродов, гастролеров-мародеров!
– Смотри, у нас тут долго думать да решать, что делать, не станут! Мужики у нас суровые и за ребра на крюк подвесить могут!
Юра кивнул в знак полной солидарности. Илья сделал знак рукой, приглашая продолжить путь.
– А так у нас тут славно, село под полным нашим контролем, есть патрули и охрана. Живем, короче, как и раньше, поля возделываем да за хозяйством следим.
– Это по мне! – обрадовался Юра.
Вскоре показался мост. В этом месте река делала изгиб, берега густо поросли ивой, поэтому моста не было видно, пока они до него не дошли.
– Слушай, а что с тобой-то приключилось, откуда ранения? И какого лешего ты с этим мертвяком путешествуешь?
Юра остановился и посмотрел парню в глаза.
– Я расскажу, но позже. Веришь или нет, но я едва на ногах стою от усталости и боли. Хотелось бы поскорее принять горизонтальное положение. Хотя, нет, сперва надо вынуть пулю из плеча.
– За это не бойся, дед Кондрат сейчас мигом тебя подлатает. Он хоть и ветеринар, но свое дело знает. Ему что козы, что люди – какая нахрен разница!
– Ну, значит, будем с дедом твоим врачеванием заниматься, я ведь по профессии хирург, – поспешил обозначить свою значимость для села Юра.
– Хирург, говоришь? Тогда точно приживешься! Врачи нужны, с ними сейчас худо!
«Слава богу!» – подумал Юра и поспешил следом за Ильей.
С другого берега донесся голос дозорного, Илья ответил ему, обозначив себя. Получив разрешение идти дальше, они продолжили путь.
Через час, после предварительного разговора со старостой деревни, Юра уже лежал на полатях в бане у деда Кондрата, отмытый и перевязанный. Дед Кондрат сидел рядом и расспрашивал его о былом, не забывая подливать крепкий и терпкий, как сам русский дух, самогон.
Юра был счастлив, как никогда.
Конец
Выходные данные