Аисты

В этой бедной избушке никто не живёт,
Спит хозяйка давно на погосте.
Только белые птицы сюда каждый год
Прилетают домой, а не в гости.

Здесь у аистов свито большое гнездо
На дырявой рассохшейся крыше.
Старый дом. А когда-то вокруг всё цвело
И мальчишеский смех был тут слышен.

Для хозяйки счастливее не было дней,
Но ударила жизнь, словно розги.
В сорок первом она, проводив сыновей,
Долго слёзы лила у берёзки.

А потом у лампадки, лишённая сна,
В ненавистные длинные ночки
Перед старой иконой молилась она,
Чтоб живыми вернулись сыночки.

Но не ведала мать средь ночной тишины,
Что один из сынов в жутком мраке
Упадёт в васильки уж в начале войны,
Захлебнувшись в кровавой атаке.

А второму, Ивану, чуть-чуть повезло:
Он с победой дойдёт до Берлина,
Но, увы, не вернётся в родное село,
По дороге домой где-то сгинув.

Но от веры своей не уйдя ни на пядь
(Ведь случается, врут похоронки),
Всё ждала и молилась с надеждою мать
И сама угасала тихонько.

Старый дом на краю. У пригорка зажат.
Здесь покой и сейчас не нарушен.
И весною над ним, как и прежде, кружат,
Может, птицы, а может быть… души.

Из бабушкиного детства

День весенний чист и ясен,
Гром войны не слышен тут.
Нас сегодня целым классом
Дружно в госпиталь ведут.

Дали каждому по книжке,
Карандашик и тетрадь.
«Помогите, ребятишки,
Письма раненым писать».

Подошла к кровати робко,
Там солдатик занемог.
Только что-то он короткий.
Боже мой! Да он без ног!

Видно, взгляд мой выдал жалость.
Не смогла её сдержать.
«Что, сестрёнка, растерялась?
Ничего, давай писать.

Напиши: был бой кровавый,
И вокруг снарядов шквал.
Я на ДЗОТ свой танк направил,
Но снаряд в него попал.

Загорелся, думал, крышка,
Что умру я, не пожив.
Но напарник мой, братишка,
Спас меня, а сам погиб.

Что без ног и нет силёнки,
Ты пока что не пиши.
Приходи ещё, сестрёнка,
Завтра что-нибудь решим».

Я пришла, кровать – пустая.
«Где солдат, ну тот, без ног?»
А бойцы мне отвечают:
«Умер ночью твой дружок».

Новый год под Сталинградом
(Из рассказа ветерана)

Тихий вечер. Канонады 
Не гремят. Наоборот.
В блиндаже под Сталинградом
Мы встречаем Новый год.

От печурки свет полоской,
От свечей чуть слышный треск.
В гильзе веточка берёзки,
Просто ёлок нет окрест.

Но украшена, как надо,
Из обёрточных чудес.
Дали к празднику «награду» –
Из пайка деликатес:

Колбасу, тушёнку, сахар
И заветные сто грамм.
Ах, какой витал там запах:
Спирта с мясом пополам!

Командир, его мы дедом
Называли, поднял тост.
«За скорейшую победу! –
Он серьёзно произнёс. –

И за то, чтоб были живы
И вернулись все домой,
Чтобы дружбу сохранили,
Закалённую войной».

Разомлели мы не сразу
От тепла речей таких.
Полились рекой рассказы
О любимых и родных.

Каждый знал, что состоится
Бой решительный на днях.
И не каждый возвратится,
Смерть геройскую приняв.

Но об этом все молчали,
Не гадали наперёд.
Просто весело встречали
Сорок третий Новый год.

«Ночные ведьмы»

Ночь не темна совсем под лунным диском,
И воздух тих, прозрачен, недвижим.
Летят девчата над Новороссийском.
Сам город, бухта – непомерно близко,
А вот и цель – скопление машин.

Их самолёт, быть может, неказистый
И тихоход, совсем не высший класс.
Зато над целью будто бы повис он,
Бросая бомбы на объект фашистский,
Предельно точно выпустив запас.

Внизу у немцев полыхнуло алым,
И тут же враг включил прожектора.
От них лучи, как острые кинжалы,
Ища ПО-2, по небу побежали,
И шквал зенитный искрами костра.

Но поздно! Нашим можно возвращаться,
Девчата, сделав резкий разворот,
Летят назад. Им не впервой сражаться,
Хотя юны, ведь им едва за двадцать.
Но здесь в кабине – штурман и пилот.

Под ними моря тёмная равнина,
А сверху небо звёздами манит.
Но кто-то рядом движется незримо.
Чей фюзеляж блеснул полоской длинной?
Откуда взялся этот мессершмитт?

Да, враг хитёр, умён, коварен слишком.
Сейчас чужой некстати самолёт.
И в этот миг в кабине яркой вспышкой
Снаряд взорвался попаданьем близким,
И замолчал безжизненно пилот.

Пошёл ПО-2 в нежданное паденье,
И у девчонки, той, что позади,
Сейчас другого не было решенья,
Чем взять самой впервые управленье
И самолёт до дома довести.

Аэродром в тревожном ожиданье,
Неужто сбили наш ПО-2 враги?
Но нет, и он летит уже с заданья,
Но весть сейчас была, увы, печальна:
Пилот геройски в том бою погиб.

***
Война прошла, но помнят и поныне
Враги девчонок из большой страны,
Что ад несли полётами своими.
Их называли «ведьмами ночными»,
А «ведьм» боялись пуще сатаны.

Первый выстрел
(Из воспоминаний женщин-снайперов)

Его лицо во сне я вижу чётко,
Как и тогда в оптический прицел:
Чуть странновато-рыжая бородка,
Обычный немец, жив пока и цел.

Пора курок нажать легко, небыстро,
Но жалость что-то бьётся дрожью век.
Как трудно сделать этот первый выстрел,
Убить врага. Ведь тоже человек!

Но я должна. Они нас не жалели,
Когда бомбили наши города,
Сжигали сёла, с целью и без цели.
Им наша жизнь ничуть не дорога.

А у меня на днях убита мама,
Разрушен дом: попал в него снаряд.
Погибли все. На этом месте – яма.
Кто мне вернёт родных моих назад?

За кровь и слёзы неизбежно мщенье.
Сомненья прочь – настал расплаты срок.
И повинуясь этому решенью,
Мой палец жмёт податливый курок.

***
Войне – конец! В весенние наряды
Победный май подвёл под ней черту.
И грудь мою украсили награды –
Десятки немцев на моём счету.

Остались в прошлом фронтовые сводки,
Отпор достойный дали палачам.
Но то лицо с торчащею бородкой
Мне продолжает сниться по ночам.

Сирень

Тает ночь в рассветной тине,
Предвещая тихий день.
Будто нет войны в помине,
Да ещё цветёт сирень.

Тянет сладким ароматом.
Видно, сад там за рекой,
Лёгкой дымкою объятой.
Через час нам снова в бой.

Нервы словно кровоточат,
Но мандраж мне ни к чему.
Я, пожалуй, пару строчек
Маме быстро черкану.

«Здравствуй, мама! На рассвете
Снова в бой. Конечно, мне
Погибать резона нету,
Ведь почти конец войне.

Знаю, молишься о сыне,
А со мною образ твой.
Если счастье не покинет,
Я вернусь к тебе живой.

Коль паду я, умирая,
Средь не наших деревень.
То прошу тебя, родная,
Посади в саду сирень.

Пусть она в момент цветенья
Из войны протянет нить.
Буду запахом весенним
С ней незримо приходить.

Но прощай, уже ракета
Ввысь, шипя, взвилась стрелой».

…Он не знал ещё, что это
Для него последний бой.

Васильки

Как небес просторы широки 
И полны бездонной синевою! 
Отраженье неба – васильки – 
В поле, растревоженном войною. 

Жаль, цветы молчат, не говорят, 
Рассказать могли б они немало. 
Сколько ж их, молоденьких солдат, 
В том бою геройской смертью пало! 

Грудью шли, пощады не моля, 
Защищая подступы к России. 
Но от бомб корёжилась земля, 
Рои пуль безжалостно косили. 

До высот чуть-чуть не добежав, 
Где скопились страшные бойницы, 
Гибли парни от смертельных жал, 
Лишь взмахнув руками словно птицы.

Ни на шаг не отступив назад, 
Здесь лежать остались под холмами, 
А навек застывшие глаза 
Отражали небо васильками. 

Помнят травы выжженных полей, 
Где война теснила нивы с хлебом, 
Всех убитых наших сыновей, 
Что в земле сейчас под синим небом. 

Васильки, простые васильки, 
Много вас в России синеоких. 
Вы растёте мирно вопреки 
Всем смертям, назло боям далёким. 

Солдатские вдовы

А в мае звонче птичьи трели
И в поле зеленеет рожь.
Уже салюты отгремели,
Конец войне – ты мужа ждёшь.

Он обещал назад вернуться,
Когда в июньские дожди
Ушёл туда, где бомбы рвутся,
Сказав, прощаясь: «Верь и жди!»

Ты ждёшь, а лето жаром дышит,
В зените злаки колося,
И аист свил гнездо на крыше,
Дитя тебе не принеся.

Бегут неделя за неделей:
В полях уже убрали рожь,
И птицы к югу полетели,
А ты всё ждёшь, а ты всё ждёшь…

И вот уж белые одежды
Зима надела, правя бал.
А ты ещё жива надеждой:
«Он обещал, он обещал…»

А старость рвётся понемногу
Коснуться тела твоего.
А ты всё смотришь на дорогу
И ждёшь его, и ждёшь его…

Могильный холмик, незаметно 
Смерть и к тебе подобралась.
Ждала ты мужа беззаветно,
Но так его не дождалась.

Теперь ни зной, ни дождь, ни вьюга
Не смеют твой тревожить прах.
Ты на земле ждала супруга,
А он тебя – на небесах.

Рейхстаг

Над Рейхстагом поверженным стелется дым
От пожаров и взрывов недавних.
А вчера здесь вставала земля на дыбы,
И дрожали и рушились камни.

Это был самый главный, вершающий бой,
Отбивался фашист, как зверюга.
Но я выжить сумел, бережённый судьбой,
Но погибли мои оба друга.

Мы прошли всю войну, дружбу свято храня,
Согревали друг друга в окопе.
Берегла нас она, как стальная броня,
На российской земле и в Европе. 

До Берлина дошли и мечтали уже
О победе, казавшейся скорой.
Разве знали друзья на её рубеже,
Что погибнут они как герои.

В бой последний мы шли под прицельный накал,
До сражения нас было трое.
Только я до Рейхстага один добежал,
А друзья полегли за стеною.

Бой окончен. Победа. Я слёз не скрывал.
И под шелест пурпурного флага
Я друзей имена и своё написал
На стене обожжённой Рейхстага.

Рассказ ветерана

Немецкий город в выжженных руинах,
Здесь шли бои, дорога на Берлин.
Свистели бомбы, рвались громко мины.
Кромешный ад – страшнее нет картин.

Теперь всё стихло, словно не бывало.
Нам здесь стоять, получен был приказ.

Кругом разруха. Нет домов – подвалы.
Что делать, в них и разместили нас.

Наш командир на площади торговой
Велел столы поставить из щитов,
Чтоб каждый в этой временной столовой
Поесть нормально наконец-то смог.

И вот сидим мы: полевые кухни,
Дымится каша, ароматы щей.
Но видим: дети, как на запах мухи,
Вылазят тихо из руин, щелей.

Едва стоят от голода и хвори.
Как у собак побитых, тусклый взгляд.
Враги, конечно, но хлебнули горя.
Ну кто ж из них в войне той виноват?

Да, их отцы в России не жалели
Ни стариков, ни женщин, ни детей.
А сколько павших в огненной метели,
В концлагерях замученных людей!

Но наш Солдат – особое явленье.
Назло вражде и мести вопреки,
Мои друзья без всякого сомненья
В карманы прячут хлебные куски.

А хлебец этот – вовсе не излишек,
Но для солдат иного нет пути,
Как накормить голодных ребятишек,
Чтоб их от смерти медленной спасти.

И доброта окупится сторицей:
Запомнят нас надолго и всерьёз.
Пусть никогда война не повторится!
Не надо крови, голода и слёз!