Акатия Акатиевича Сапожкова после двадцати лет беспорочной службы в Госавтоинспекции отправляли на пенсию «по достижении предельного возраста…» Капитан Сапожков до последнего надеялся на продление контракта ещё на пять лет в персональном, так сказать, порядке. Но вопрос, по-видимому, был решён загодя, и кадровик лишь пожал плечами:
- Не горюй, капитан. Станешь майором запаса, подарим тебе «Командирские» часы с гравировкой, - полковник хохотнул. - Пенсия у тебя - по полной выслуге... Спасибо за службу.
Приказ должен быть подписан со дня на день. Оставалось только ждать и думать о том, как теперь жить и с каких шишей расплачиваться с кредитом, взятым в банке на постройку дачного домика. Вся пенсия Сапожкова будет уходить на погашение займа: сумма долга, проценты на неё, проценты на проценты, то-сё... Брал миллион, а возвращать придётся без малого два. А как было не взять: столько лет мечталось, как сидит он, Акатий Сапожков, в любимом старом кресле на дачном крылечке, любуется закатом, рядом жена Наталия, и ничего им больше от жизни не надо. А то, что есть, никто не отберёт, не конфискует.
Племянник Славка позвонил, когда Сапожков собирался на службу.
- Дядь Кать… - Славка никогда не здоровался по телефону, - сегодня твоя смена?
- А то ты не знаешь!
- Дело на штуку баксов… Я подскочу?
Племянника Сапожков недолюбливал. Уж очень Славка был деловой, про таких говорят, мимо рта не пронесёт - весь в покойного папашу. Славкин отец, Наташин младший брат, бросил жену с новорожденным ребёнком, уехал искать лучшей доли и теперь обосновался в Израиле, что-то там продаёт и, по слухам, не бедствует.
Капитан Сапожков, хотя и служил в ГИБДД, взяток не брал. Молодые офицеры над ним за это посмеивалась, за глаза называли Катей-мастодонтом, и были, наверное, правы - Сапожков оставался если не единственным, то одним из последних в отделе полицейским, служившим «не токмо корысти ради, а пользы для».
Ну что ж, никуда не денешься, придётся звонить директору автошколы «Главная дорога», давнему приятелю Веригину. Сегодня его курсанты сдают «вождение». Акатий набрал номер и после обязательных ничего не значащих фраз продиктовал с бумажки данные на протеже племянника.
С Веригином Сапожков знался давно, с тех пор, когда водителей ещё готовил ДОСААФ. Инспектор ГАИ в то время был на дороге хозяином. Его уважали, к нему шли за помощью. А сейчас такое творится, глаза бы не смотрели: зелёный пацан-летёха на папином «вольво» по Невскому рассекает. Налетели стервятники, растащили страну по кусочкам, а теперь напоказ жируют. И никто им не указ.
Жена, как и всегда, вышла в прихожую проводить мужа на службу. Заспанная, с припухшими глазами, а всё равно красавица. Акатий до сих пор удивлялся: ну что Наталия в нём нашла? Ростом он не вышел; сутулился; его чуть рыжеватые и всегда-то реденькие волосы стали вылезать, и последние годы приходилось прикрывать лысину зачёсом; выглядел он даже в форме измождённым: грызла желудок язва, скакало давление.
- Кому это ты с утра, Катий? - Наталия кивнула на телефон.
- Веригину звонил, Славке опять надо... - буркнул Сапожков и пошёл на кухню выключить телевизор.
На экране юркий адвокатишка разъяснял автолюбителям, как обходить закон и не платить штрафы за нарушение Правил дорожного движения.
- Скоро водители будут на инспектора в Европейский суд по правам человека подавать, - проворчал Сапожков. - Ну, я пошёл, Наташа.
- Передай привет Веригину. Как его Зинаида, поправилась?
- Спрошу.
Вот к Веригину и пойду инструктором. А Наталия пускай дома сидит.
Да, давненько они с Колей Веригиным знакомы. Попросит один что, другой в лепёшку расшибётся, а сделает. Но последнее время отношения с автошколой не ладятся.
Прошлой осенью группа Веригина сдавала первый экзамен по вождению без выезда на трассу: так называемую «площадку». Накануне целый день поливало как из ведра, а ночью разъяснило и загололёдило. Курсанты сейчас балованные, на отцовы деньги учатся. Вот и тогда: один «забуксовал» на эстакаде, второй «заглох». Села девчушка, с виду недомерок - цыплёнок за рубль пять - белобрысенькая, хвостик, джинсики. А, видать, с характером: дунула на чёлку, глазёнками сверкнула - и по газам. Характер перед папой надо показывать, а не перед капитаном ГИБДД на государственном экзамене по вождению. Перелетела эстакаду. Хорошо, машина повисла на ограждении задним мостом. Сердце у Сапожкова захолонуло. До пенсии - кот наплакал, вот уж оно, крылечко дачное, рукой подать, а тут на тебе - «ЧП».
А вчера, уже, как говорится, под занавес, когда последний ученик оставался в машине, чуть было не вляпались по-крупному. И опять - «Главная дорога»! Повернулся Сапожков в пол-оборота назад к Веригину, расслабился под конец экзамена. А ученик знай себе едет. Акатий болтать-то болтает, а краем глаза на дорогу поглядывает. Отвечать, случись что, ему придётся. Видит: пешеход пьяненький наперерез через проезжую часть по диагонали шагает. Не торопясь идёт, пошатывается, по сторонам не смотрит. Ему в винный отдел надо, видите ли. А ученик катит себе спокойно «на третьей», думает, наверное, что раньше алкаша проехать успеет. Дурачок, дорога не доска классная в автошколе. Ты-то успеешь, а что если он не успеет? Вдруг испугается и побежит или, того хуже, метаться начнёт? Ударил Акатий по тормозной педали - нет эффекта. Надавил что было мочи - едет машина. Рванул руль на себя, вправо, - и за ручник, сразу же обеими руками. Хрустнуло в пояснице, зато остановились, слава Богу! Только по пути в отдел дошло до Сапожкова, что, обернувшись назад, давил он правой ногой не на тормоз, а на педаль сцепления. Нет, пора на пенсию.
В управлении всё прошло как по нотам. Веригин человечка Славкиного задним числом в автошколе по табелю посещаемости провёл, медсправка у того была, что ещё надо?!
Домой Сапожков поехал на метро, свою «десятку» оставил в служебном гараже - ныла спина. В вагоне его разморило, протолкавшись к дверям на своей станции, прочитал на противоположной стене вагона в числе других рекламный постер: «Отмажу от армии. Телефон...» Прочитал и не придал сразу значения. Но когда толпа у эскалатора прижала его к ограждению, машинально повторил про себя мерзкий слоган - сердце подпрыгнуло к горлу, и задышал, задышал Акатий в панике, судорожно захватывая ртом спёртый, пахнущий резиной воздух. На улице потом долго стоял, прислонившись к газетному киоску. Левая щека Акатия дёргалась, он придерживал её рукой.
Наталия мужа всю неделю на огород нацеливала. Приспичило благоверной, видишь ли, картошку в этот год посадить. Она сама из Белоруссии, а для них, «бульбашей», «картоха» - главное блюдо. Магазинная ей, видишь ли, не по вкусу; жёсткая, говорит, водянистая. Пока дачу строили, терпела. Понимала, что посадки машинами заездят и строители затопчут. Весной же, после того, как дом отделали и участок сеткой огородили, огород таки посадили. И теперь, в конце сентября, пока погода на бабье лето повернула, решили копать. А какой с Акатия сейчас прок, когда спину сорвал?
Вот Славка пускай и займётся. Помог дядя его человеку с экзаменом, и Славка должен проявить уважение, для тётушки расстараться. Он у Наталии - свет в окошке. Своих детей у Сапожковых не случилось, и жена на Славку-охламона молится. Только и слышишь: Славик без отца растёт, Славик то, Славик это...
Племянник остался доволен. Понятно, считай, «нахаляву» права его дружку дядя сделал.
- Я, дядь Кать, таджиков с работы привезу, - пообещал племяш.
У выхода из метро чернокожий в костюме Микки-Мауса и с мегафоном в руке предлагал всем желающим заём.
Сапожков подсчитал в уме цифру своего долга перед банком, остановился перед рекламным агентом и, не мигая, уставился на него. Микки-Маус, нимало не смутившись, обошёл странного полицейского:
- Любую сумму, на любой срок, без справки о зарплате и поручителях... - прохрипел мегафон.
Никто им не страшен. А чего бояться, наши же и «крышуют». Скоро эта мышиная гвардия всё приберёт к рукам. Сапожков вспомнил банковских улыбчивых девушек в белоснежных блузках, на высоких каблуках. «Господин Сапожков, посидите, пожалуйста, минуточку, к вам сейчас подойдёт наша сотрудница. Не желаете ли кофе?»
Желудок Акатия откликнулся на раздражение тупой болью, капитан вспомнил, что так и не пообедал сегодня.
Ночью Сапожкову не спалось: не давали покоя мысли о завтрашнем дне, не хватало воздуха, жгли расплодившиеся в затопленном три года назад подвале комары, за окном плескалась огнями реклама расположенного через дорогу ночного клуба.
Утром Славка просигналил в половине девятого.
Прямо на асфальте у подъезда какие-то уроды за ночь изобразил крупно, в три цвета: «Отдамся за iPad! Телефон...
- Да они что, совсем офонарели? Детройт здесь, что ли? - без пяти минут отставной капитан (отставной козы барабанщик, иронизировал он дома) был уверен, что все напасти пришли из-за океана. Он с силой потёр подошвой надпись, - куда там! - С самого утра начинается, пропал выходной, - проворчал Акатий и хотел было в сердцах поддать ногой стоящую посреди тротуара жестяную банку, но оглянулся на догоняющую его жену и... направился к машине.
- А где рабочие? - спросил Сапожков, когда Славка распахнул дверцу наглухо тонированного авто.
- Не срослось, дядь Кать, - племянник помассировал виски. - Босс забрал всю рабсилу на свою фазенду.
- Да ты что?! Наталья нам с тобой головы сейчас поотрывает, - зашипел Сапожков, - в кабак, небось, вчера завалились права обмывать?
- Дядь Кать, не парься ты, выкопаем твою картошку, «стопудово»! - Славка бросился к тётушке, выхватил у неё пакеты и расцеловал в обе щёки зардевшуюся от удовольствия Наталию Кузьминичну. Пока вёл к машине, пока подсаживал на переднее сидение, успел обнадёжить, что всё будет в порядке.
Умеет, стервец, выругался про себя Сапожков, забираясь в просторный салон «чероки», и тут же скривился от резанувшей поясницу боли.
Пока выруливали на Окружную, Славка рассказал родственникам свою диспозицию:
- Заедем на станцию. Туда один узбек, из гастайбартеров, по выходным осла приводит. Фотография рядом с ослом – «червонец», верхом на осле – «полтаха»!.. - Славка показал большой палец. - Плуг у соседки, тёти Даши, есть. Она рассказывала, что раньше, пока коней в колхозе ещё не извели, вся деревня тем лемехом пахала. Ваши двенадцать соток под плужок пробежим часа за два, знай, клубни собирай. Мешков, ведёр, теть Наташ, хватит?
Услышав о трёх тысячах за работу, узбек, одетый по-деревенски в телогрейку, солдатские, заправленные в кирзовые сапоги штаны и огромный «кепарь», какие любили раньше носить рыночные торговцы-кавказцы, совсем по-русски потёр ладони.
- Ты, - Славка уже перенял манеру новых бар обращаться к обслуге, - двигай по холодку со своим ослом к деревне, я тётушку с дядей отвезу и выйду тебе навстречу.
- Это ишак, - узбек потрепал животное по ушам. Тот недовольно фыркнул.
- А какая разница? - Наталия достала из сумки печенье и протянула животному. Ишак аккуратно взял лакомство, пощекотав ладошку замшевыми губами.
- Осёл болшой, - узбек провёл ребром смуглой ладони себе по груди. Помнишь кино «Шурик»? Он на ишак ездил, на маленький, как мой. - Лицо владельца тягловой силы прямо-таки лучилось приветливостью.
- А пахать он может? - спросил Акатий, сопоставляя рост ишака и размер старинного плуга, когда все собрались во дворе дачи.
- Очень хорошо пахать может, хозяин. Три тыщи давай.
- Деньги получишь, когда картошку выкопаем, - отрезал Славик.
Узбек поддал снизу под козырёк, сдвинул свой «аэродром» на затылок, и лицо его, в который уже раз, сморщившись в приветливую улыбку, стало похоже на лоснящийся от жира чебурек.
Славик меж тем принёс из сарая невесть как сохранившуюся крепкую пеньковую верёвку. Узбек задумчиво на неё уставился… Ишак не сводил глаз с плуга.
Верёвку узбек завязал петлёй, наступил на неё ногой, потянул - жилы на его загорелой шее вздулись - и накинул на шею животного. Ишак мотнул головой, игра ему, похоже, не нравилась.
Узбек воткнул плуг справа от крайнего картофельного рядка с уже поникшей ботвой и указал ушастому рукой на противоположный конец огорода.
- Пошт-пошт!
Ишак думал о чём-то своём.
Узбек пытался сдвинуть животное с места добрый час. Он то кричал на него по-своему, вздымая ладони к небу, то, мешая русские и узбекские слова, пытался донести до ишачьего разума, как будет хорошо, если они заработают три тысячи русских рублей, то нашёптывал в оттопыренное мохнатое ухо ласковые слова. Последнее упрямцу пришлось по душе, но он продолжал стоять.
Узбек повернулся к хозяевам, на его лице читалась решимость.
- Я пахать буду, давай три тыщи, - крикнул он гордо, метнул кепку в пыльные лопухи и накинул колючую петлю через плечо, будто бурлак на картине Репина.
- Паши-паши, давай, - ответил сидящий под навесом на берёзовом чурбаке Сапожков.
Красный от натуги узбек раза три дёрнул слегка заглублённый в землю плуг, опрокинул его набок и ткнулся носом в землю. Потом вскочил и принялся пинать ни в чём не повинного ишака.
- У, шайтон! Вай джаляб! Толко морковка жрать можешь! - кричал он, выпучив глаза.
Сапожков, держась за поясницу, встал с чурбака. В глазах роились чёрные мушки. Солнце напекло, подумал он. Постоял с минуту в тени и подошёл к горе-работничкам.
- А это что? - Акатий смотрел на большую, с ладонь величиной, сочащуюся сукровицей и кое-как замазанную зелёнкой рану на боку ишака. Над раной кружились мухи, и по коже животного то и дело пробегала волна.
- Брат аккумулятор со свалки возил, маленько обжёг, - объяснил узбек. – Он, было, засиял, как и давеча, но взглянул в лицо Сапожкова и смахнул с мокрого от пота лица улыбку. - Работы мало, кушать надо. Совсем брюха нет.
Сапожков сунул ему тысячную купюру, посмотрел, как тот воровато прячет её за пазуху, и вдруг рявкнул на весь двор:
- Прекратите издеваться над животным. Вон отсюда!
Ишак рванул к калитке, обогнав хозяина. Славик метнулся к джипу.
Акатий дошёл до крылечка, взялся за резные перила, обернулся:
- Страну... - горло перехватило, - державу... - Сапожков схватился за грудь и медленно стал оседать.
- Тёть Наташа, тёть Наташа, - закричал Славик, тыкая непослушными пальцами в телефон.
Наталья Кузьминична скатилась по ступеням, бросилась к мужу. Лицо его побагровело, глаза выпучились, он как завороженный, не мигая, смотрел на любимое, специально привезённое из дома кресло. Руки и ноги Акатия дёрнулись. Сапожков сейчас изо всех сил давил на тормозную педаль, рвал ручной тормоз, но машина мчалась задним ходом и не желала останавливаться. Заветное крылечко с каждым мгновением отдалялось.
Акатий шевельнул губами, он должен был успеть сказать очень важные слова – то главное, что только сейчас осознал...
Наталия упала на колени, склонилась к самому лицу мужа, но ничего не расслышала.