мой привязчивый город, где стол и ночник. Я люблю в полутьме отдаваться бумаге – разве можно любовь отдавать на свету? Скоро осень… Замри от неё в полушаге, чтобы после – войти, как реальность – в мечту.

Мы с тобой так давно безнадёжно знакомы, что, пожалуй, найдём друг для друга слова,

Тот, кто расскажет, что утро светлее, чем вечер,
видимо, будет себя позабывший старик.

И вспоминается мама – такой молодою…
Если бы знать, что и это однажды пройдёт.

и сколько достанется каждому марту разлуки,
и сколько останется – после – беспамятных встреч.

Суровым постом искупается зимняя треба,
и снова упьются дождём петербургские львы.
За спинами стен мы укроем вчерашнее небо,
в себе сохраняя остатки его синевы.

она стоит в окне, как будто ждёт.
А может, одиноко и устало
глядит, как ты идёшь за поворот,
поскольку ждать навеки перестала.

Чужое горе или счастье мне
увидеть довелось в одно мгновенье?
Но женщина, застывшая в окне,
мне кажется зеркальным отраженьем.

ПРОСТО

ОБРЕТЕНИЕ ВЕРЫ

Всё-таки суть не в догматах бездумных фраз,
не в троекратных поклонах в церковной мгле…

отвоевать у правды новый миф
и Галатею выкупить у глыбы.

Так слово, всеми гранями лучась,
магнитит простотой своих открытий,
овеществляя привязь или связь
мою – со мной – вне правил и событий.

Когда стоишь, смешно раскинув руки,
как птица – в невозможности взлететь,
осознавать, что не о чем жалеть, –
нет на земле полезнее науки,

как нет свобод бесправнее на свете,
чем эти бесконечные поля,
где в небо порывается земля,
переплетая волосы и ветер.

ОБРЕТЕНИЕ ВЕРЫ

где в небо порывается земля,
переплетая волосы и ветер.