|
Станислав Ластовский
|
|
| Станислав_Ластовский | Дата: Пятница, 23 Янв 2015, 06:37 | Сообщение # 51 |
 Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус:  | СОБЕСЕДНИК
Середина сентября. В Крыму тепло и солнечно, но море еще не успокоилось после недавнего шторма. Мощный пенный прибой яростно атакует берег, поднятой со дна разнокалиберной галькой больно бьёт по ногам, груди, спине, не позволяя дойти до заветной глубины, где зеленоватые волны, то высоко поднимаясь, то опускаясь, манят к себе. У меня впереди десять дней безмятежного отдыха, а в море не войти. По своей натуре я жаворонок. Для меня день начинается в шесть, семь, а иногда и в пять часов утра.
Второй день от начала отдыха. Проснувшись, решил, что зарядку буду делать на берегу. Пансионат «Актёр», куда мы прибыли, расположен у основания горы Поликуровской на одной из естественных горизонтальных террас, которая переходит в крутой, почти девяносто градусов, спуск к морю. Я вышел из корпуса. Чтобы найти тропу, ведущую к пляжу, нужно было сначала обратить внимание на стрелку – указатель, что рядом с беседкой, стоящей над обрывом. Несколько раз обошел территорию, пока, уже теряя терпение, не увидел эту стрелку. И спросить не у кого – раннее утро. Пройдя стрелку, спустился на несколько ступенек и увидел слева площадку с маленьким круглым бассейном и фонтанчиком, образующим водяной купол. Прошел десять ступенек с поворотом и справа от себя обнаружил невидимую сверху за зарослями непроходимого кустарника небольшую террасу со столиками винного бара – погребка, неглубоким гротом врезанного в скалу. Дальше каменные ступени вели в зелёный туннель, образованный лианоподобными деревьями со странным названием «лохи», в котором было прохладно и сумеречно даже в солнечный жаркий день. Туннель, внутри которого каменная лестница серпантином спускалась вниз, заканчивался на террасе со смотровой площадкой, огороженной со стороны моря перилами, и еще одной, металлической, лестницей к берегу. Когда спустился к пляжу, было начало восьмого. Пляж пуст. Слева из-за кромки моря выходил пока еще кажущийся маленьким густо – красный диск солнца, и яркая солнечная дорожка шла от него вдоль берега и дотягивалась, казалось, до нашего пляжа. Прибой, не такой пенный и агрессивный, как днём, набегая, шелестел придонной мелкой галькой. В море недалеко от берега была видна голова одинокого купальщика. Я скинул шорты и вошел в пену прибоя. Вода оказалась теплее утреннего воздуха. Плыть было легко и комфортно. Вошедший в море раньше меня высокий худощавый мужчина вышел на берег, вытерся большим махровым полотенцем и ушел. Вдоволь наплававшись, я возвратился на пляж, сделал несколько упражнений из арсенала ежедневной зарядки, посидел на лежаке, глядя на расширяющуюся по мере подъёма солнца световую дорожку, и пожалел, что не прихватил с собой фотоаппарат.
Утром следующего дня я вышел из воды одновременно с виденным накануне мужчиной.
- Вы не могли бы сфотографировать меня, заходящего в пенную воду прибоя? - спросил я.
Тот любезно согласился и несколько раз щелкнул затвором фотоаппарата, стараясь, чтобы в поле зрения попал и идущий невдалеке корабль.
- Может повторить?
Я посмотрел на экран цифровой фотокамеры.
- Получилось неплохо. Вы местный или отдыхающий?
Я назвал своё имя, а он представился почти официально:
- Олег Иванович Урюпин. Я приехал из Москвы по путёвке ВТО – Всероссийского театрального общества. Жена не смогла ехать по состоянию здоровья. Она бывшая актриса и сценарист, почетный член ВТО. Теперь пишет театральные сказки, и некоторые из них не сходят со сцены уже много лет. Я никакого отношения к театру не имею, но иногда пишу стихи к её сказкам. А вы откуда и как попали в этот пансионат?
- Мы, группа ветеранов – жителей блокадного Ленинграда, приехали от Межрегиональной организации ветеранов «АВИП» по линии социального туризма «Юла».
- Сколько стоила эта поездка?
- Для нас она оказалась бесплатной. Деньги на поездку выделило правительство города и спонсоры.
- Вы коренной ленинградец?
- Да.
- Я хоть из Москвы, но не москвич. Какое-то время был и ленинградцем. У нас есть квартира в центре Москвы, но мы там почти не живём. Я купил землю в Тамбовской губернии, практически в лесу, и построил дом и баню. Дом тёплый, зимний. Теперь это наше любимое гнёздышко.
- Построил? Сам?
- Конечно. Я рос в деревне, а деревенские всё умеют делать.
И мы незаметно перешли на «ты». И наши долгие доверительные беседы продолжались до самого отъезда Олега, который уехал на день раньше нас. Впрочем, беседы были несколько односторонними. Известно, что самый лучший собеседник тот, кто слушает, не перебивая. Олег рассказывал о своей жизни так откровенно, как рассказывает пассажир поезда дальнего следования своему попутчику, уверенный, что никогда с ним не встретится.
- А где вы жили тогда, в какой деревне?
- На Украине, в селе Обирки Сарновского района. У меня шесть братьев. Была еще и сестра, самая старшая. Она родилась в 1928 году и прожила совсем немного. Ей даже не успели дать имени. Отец с 1929 года, когда наступили времена голодомора, уезжал на заработки куда-то далеко, возвращался раз в два года как в отпуск, и каждые два года мама рожала ему сына. Старший брат, Сергей, родился в 1930 году, а я, самый младший, в 1942. В семье меня считали выродком.
- Как это?
- В мае – июне 1941 года отец в очередной раз заехал домой, в первые дни начала войны был призван на фронт, восьмого июля в село вошли немцы, а я родился в марте следующего года. Воевал отец на разных фронтах. Был шофёром сначала на полуторке, потом на американском студебеккере. Весной 1943 года их автоколонна попала в засаду, отец был ранен, а когда очнулся, вокруг были только немцы. Из концлагеря, находившегося под Львовом, был освобожден нашими войсками в 1944 году. Бывших военнопленных передали подразделениям Смерша и поместили в так называемый фильтрационный лагерь. После суда Военного трибунала, те, кто недавно попал в плен, были направлены в штрафные батальоны для «перевоспитания», остальные получили длительные сроки лагерей. Отец был осуждён на пять лет и возвратился домой только в 1949. И хоть все подсчеты подтверждали, что зачат я был до войны, он еще долго посматривал на меня с подозрением. Если мы с братьями что-нибудь набедокурим, наказывали всех, но за своей спиной я иногда слышал гневное: «Ух, выродок!». Правда, я и отличался от остальных братьев.
- Чем же?
- У нас было много общего в чертах лица, строении фигуры, и всё-таки я выделялся среди братьев стремлением к учебе, усидчивостью, упрямством и музыкальностью. Если где-то, даже вдали, слышались звуки гармошки, гитары или любого другого музыкального инструмента, бежал туда и слушал, пока не прогонят. Музыкального образования у меня нет, но и сейчас могу сыграть на баяне, гитаре и даже немного на трубе. И еще я не пил ничего спиртного, даже вино и пиво. Когда, уже взрослые, собирались за праздничным столом, и отец наливал всем водку, а я отказывался, он снова смотрел на меня подозрительно, но не уговаривал, зная, что это бесполезно. Теперь иногда выпью рюмку, другую с женой, когда сидим вечерком на даче, и то только для компании и потому, что ни в чем не могу ей отказать.
- Твоей маме я бы поставил памятник при жизни. Столько родить детей, да еще растить и поднимать их во время войны на территории, оккупированной немцами…
- Я с братьями и поставил ей памятник, только на кладбище. Наша мама, Евдокия, умерла на восьмом десятке лет. Отец, её одногодок, прожил после мамы еще десять лет и умер в 1989 году.
Во время войны нашему селу повезло. Немцы появлялись только наездами, чтобы забрать то, что еще можно было отобрать. Выживали за счет огорода и количества рабочих рук.
Отец возвратился весной. Работать в колхозе не смог и опять уехал на заработки, но ненадолго. Дом наш к тому времени превратился в развалюху, и мы, кроме старшего брата, Сергея, который уже был призван в армию, всей гурьбой переехали в город Славянск Донецкой области, где отец работал водителем в местной автоколонне.
- А где вы жили?
- Мама в той же автоколонне стала работать уборщицей. В помещении диспетчерской нам разрешили сложить вещи и выделили стол, за которым мы обедали и на котором спали мама с отцом. А мы, вшестером, спали в кузове отцовской полуторки. Только под осень нам выделили пустующий участок земли, где наша семья и начала обустраиваться. Чтобы дети не завшивели, сначала построили баню, в которой все и размещались. Потом взялись за дом. Материалами помогала автоколонна, рабочих рук хватало, и к началу холодов появилась крыша над головой. Я пошел в первый класс, братья продолжили учебу в школе. После семилетки я окончил техникум, отслужил в армии и еще не знал, куда определиться, когда к нам в гости приехал мамин брат, а мой дядя Николай с женой Дарьей. В отличие от отца, у дяди Коли детей не было. Они мне предложили переехать к ним в Ленинград. Я, не раздумывая, согласился, а родители не возражали.
Мои родственники жили в Гусевом переулке (теперь это переулок Ульяны Громовой) в коммунальной квартире. У них, кроме восемнадцатиметровой, была еще одна комната, площадью около девяти метров, считавшаяся нежилой. Комната была полутёмной с маленьким, размером с форточку, окошком, выходившим на лестничный пролёт. В этой комнате мне и предстояло жить. Дядя Коля помог устроиться на работу техником - конструктором в один из НИИ военно – промышленного комплекса. Техникум я окончил с красным дипломом, поэтому в том же году без экзаменов поступил на вечернее отделение Военно - механического института.
- Какие были первые впечатления от Ленинграда?
- Это были и удивление, и восхищение, и такое ощущение, словно постоянно касаешься чего-то прекрасного, и оно окружает тебя со всех сторон, но и какое-то обострённое чувство одиночества. Возможно, такое бывает у всех, кто переезжает из маленького городка в такой огромный город, особенно если еще не обрёл друзей.
Я часто гулял по Невскому. Без цели, просто наслаждаясь архитектурным ансамблем проспекта и дыша каким-то особым, питерским, воздухом. От моего переулка длиной в пять домов было три минуты ходьбы по улице Восстания до одноимённой площади, от которой начинался отрезок Невского проспекта до Литейного – местный «Бродвей», где можно было никогда не встретить человека, с которым хотел бы встретиться и неожиданно увидеть того, с кем не встречался много лет. Мне казалось, что по этому маршруту смогу пройти и с закрытыми глазами.
Однажды я шел в пёстрой толпе куда-то спешащих прохожих, словно сливаясь с ними, и всё же оставаясь наедине с собой. То шел за кем-то следом, то кого-то обгонял, и не заметил, как дошел до Адмиралтейства, подошел к Неве и остановился у парапета набережной рядом со стоявшей там девушкой. Я видел только её профиль со слегка вздёрнутым носиком и выбившейся из-под красной вязаной шапочки прядью светлых волос.
Неплохо было бы с ней познакомиться, подумал, но не знал с чего начать разговор. Я представлял себе как мы вместе пойдём по Невскому. Если она приезжая, расскажу ей о городе, покажу места, где люблю бывать. Если ленинградка, то оба, наперебой, будем говорить о своих увлечениях, и вообще обо всём на свете. И провожу её до дома.
И вдруг мы одновременно повернулись друг к другу, и я хотел заговорить с ней, но не успел.
- Дурак! - услышал я.
Девушка резко отвернулась всем телом и быстро пошла по набережной, как мне показалось, раздраженно стуча каблучками по асфальту. А мои ноги словно налились свинцом, и я не пошел, не побежал за ней, чтобы догнать. Я стоял, не в силах сдвинуться с места, и чувствовал себя полным идиотом.
В обратный путь отправился, ругая себя последними словами за неожиданную робость. Я брёл, не замечая никого и ничего вокруг, опустошенный и словно затерянный в пространстве.
На следующий день, в воскресенье, я возвратился к месту неожиданной и странной встречи. В еще тёплый и, что бывает редко, солнечный осенний день на набережной было много туристов, щебечущих на разных языках, неторопливо прогуливающихся парочек и детей, собирающих на газонах под деревьями яркие красно-желто-оранжевые листья. И мне казалось, что только я стоял в одиночестве, понимая, что в жизни еще много будет упущенных возможностей, что ждать повторения вчерашнего бессмысленно и всё же надеясь когда-нибудь встретить незнакомку.
- Так и не встретил?
- Её нет, но…
Прошло несколько месяцев с той встречи. Я шел по Невскому проспекту своим обычным маршрутом, когда сквозь кружащиеся в безветрии крупные снежные хлопья увидел идущую впереди стройную девушку в красной вязаной шапочке – берете. В памяти всплыла почти забытая встреча, и я шел, стараясь не упустить из виду «красную шапочку». На Аничковом мосту через Фонтанку набрал горсть снега из-под копыт скульптурного коня Клодта, слепил в комок и бросил в спину «красной шапочки». Девушка резко остановилась, оглянулась, и её лицо мне показалось знакомым. Я поравнялся с ней, извинился.
- Я думала, это дети играют в снежки и нечаянно попали в меня.
Говор явно не ленинградский, отметил про себя. А слово «снежки» почему-то произносит с ударением на букву «е». Похоже, украинка.
- Еще раз извините. Я хотел снежком попасть в коня, а попал в вас. Разрешите очистить вашу куртку от следов снежка? Я никуда не тороплюсь, просто гуляю. А вы куда-то спешите?
- Нет, мне тоже захотелось пройтись пешком.
И мы пошли рядом. И я о чем-то говорил, и она что-то рассказывала, и я потом не мог вспомнить, о чем. Подошли к Неве.
- Вы помните это место? Мне кажется, мы здесь стояли рядом прошлой осенью.
- Я редко бываю на набережной и не помню, чтобы подолгу стояла у парапета.
Мне стало грустно. Немного помолчав, я нагнулся, слепил снежок, бросил в девушку. Та ответила точным броском. И мы бегали, стараясь увернуться от летящих снежков.
- Меня зовут Олегом, а вас?
- Настей.
- Значит, Анастасия. Красивое имя. А отчество Ивановна?
- Да. Как вы догадались? Может быть, и мою фамилию угадаете?
- Фамилию угадать сложнее, но думаю, что она заканчивается на «ко».
- А начинается на «Я» - Ярошенко.
Я подошел к парапету и на его гранитной поверхности, присыпанной снегом, вывел пальцем крупно «А и Я».
- Видите, первые буквы вашего имени, отчества и фамилии соединились, и получилось: Анастасия и Я. Вы не против такого соединения?
- Нет.
Почистив друг друга от налипшего снега, мы пошли рядом. Нечаянно коснувшись её влажной ладони, предложил погреть и посушить её руки. И я грел их своим дыханием, а она рассказывала о себе.
Настя училась на втором курсе ЛИТМО – института точной механики и оптики. Жила в общежитии на улице, которая тогда носила имя Дзержинского, а теперь, как до революции, стала Гороховой.
- Я тоже учусь в институте, на вечернем отделении.
Мы шли, взявшись за руки, иногда сталкиваясь со встречными прохожими и не замечая этого. Неожиданно Настя остановилась.
- Мы пришли. Я здесь живу.
Я хотел открыть дверь и войти вместе с ней.
- Нет, ко мне нельзя. В комнате я живу не одна. Но можете звонить по телефону. Дежурная меня позовёт.
Она назвала номер телефона. Я несколько раз повторил его про себя, чтобы не забыть. Расставаться не хотелось. Я держал её узкие ладошки в своих, пока Настя, чмокнув меня в щеку, не проскользнула в приоткрытую дверь общежития.
Домой можно было ехать на автобусе, но пошел пешком. Мне хотелось петь, я чувствовал такую лёгкость внутри, что, казалось, вот-вот взлечу. Снегопад прекратился. Снежный наст, который не успели изуродовать песком с солью, слегка поскрипывал под ногами при лёгком вечернем морозце. Было красиво, и я шел не спеша, вдыхая полной грудью очищенный снегопадом воздух.
- И как тебе после этого спалось ночью?
- Да я почти и не спал, а утром было никак не сосредоточиться на работе. Я всматривался в чертёж, брал в руки резинку, чтобы подправить казавшуюся неудачной линию, затачивал и перезатачивал карандаши, а мысли возвращались к вчерашней встрече. Чертежи последнего задания были готовы к сдаче, но начальник бюро был занят проверкой работ моих коллег.
Моё рабочее место было за огромной чертёжной доской, установленной на чугунной станине – кульмане с пантографом, двумя линейками – рейсшинами, вертикальной и горизонтальной, соединёнными поворотным блоком, и стальным блином – противовесом. Станина позволяла доску наклонять, поднимать и опускать. В положении, близком к вертикали, верхний край доски был выше моего роста, а противовес всегда нависал над доской. Чтобы как-то отвлечься от вчерашнего, зная, что начальник меня не видит, я взял роман Ремарка «Чёрный обелиск», установил его на доске так, чтобы упирался в горизонтальную рейсшину и углубился в чтение, время от времени двигая левой рукой пантограф. Начальник бюро, не видевший меня за доской, но замечавший, что противовес движется, считал, что я плодотворно тружусь. Только после обеда мне удалось положить свои чертежи на стол начальника.
Басаргин, начальник нашего конструкторского бюро, очень боялся сесть мимо стула и часто засыпал, сидя за своим письменным столом. Возможно, он страдал какой-то сонной болезнью, а мимо стула боялся сесть после неудачной шутки, закончившейся трещиной на копчике, когда кто-то из коллег отодвинул стул из-под садящегося на него Басаргина.
В конструкторском бюро, называвшемся ТБ-4, в то время чертежи делали не на чертёжной плотной бумаге – ватмане, а на специальной карандашной кальке, полупрозрачной и более шершавой, чем обычная. Я положил на стол Басаргина чертежи. Тот проверял их, изредка делая замечания и иногда подрёмывая над ними. Если дрёма начальника затягивалась дольше обычного, я брал в руки кальку, сворачивал и разворачивал её. Басаргин от шелеста кальки просыпался и продолжал проверку.
Наконец проверка, а вместе с ней и рабочий день закончились. Я помчался домой, чтобы успеть перекусить и позвонить Насте до начала занятий в институте. Её быстро позвали к телефону, и мы разговаривали, пока я не спохватился, что пора выходить.
Время стало лететь быстрее обычного и состояло из ожиданий и встреч. Каждую неделю я не мог дождаться среды, свободной от занятий, потом субботы и воскресенья, которые полностью были в нашем распоряжении. Когда общались по телефону, не имело значения, о чем говорили. Главное, я слышал её голос, и мне хотелось слушать его бесконечно. Чёрная коробка настенного телефона висела в коридоре нашей коммунальной квартиры. Нина Михайловна, соседка, слыша из близко расположенной кухни эти разговоры, вопросительно поглядывала на меня и загадочно улыбалась.
В первую нашу среду было холодно и слякотно. И мы решили пойти в кино. Билеты взяли на последний ряд. Мы сидели, прижавшись друг к другу, щека к щеке. Иногда завиток волос у её виска щекотал мне нос, и я с трудом сдерживался, чтобы не чихнуть, но не отодвигался. Сердце моё так гулко билось, что, казалось, его слышат сидящие рядом зрители.
- И вы, конечно, вскоре поженились?
- Нет, что ты. Она, в отличие от моих предыдущих, легкодоступных, девушек, была еще долго неприступна.
- Так вы и гуляли по улицам да ходили в кино?
- Когда удавалось достать билеты на хороший спектакль, оперу или балет, ходили в театр. Посещали и музеи, а в хорошую погоду ездили в знаменитые пригороды Пушкин, Павловск или Петродворец.
- А в общежитии у неё бывал?
- Был один раз на масленицу. Она пригласила меня на блины собственного приготовления. В большой комнате общежития слева и справа я увидел по две кровати, разделённые узкими платяными шкафами, напротив двери окно почти во всю стену, посредине обеденный стол с большой горкой блинов на нём и сидящих за столом её соседок по комнате, которым она меня и представила.
Наши встречи с Олегом теперь начинались со слов «Так на чём мы остановились вчера?» И он продолжал рассказывать.
- Настю во время чаепития подруги называли Асей. Так с детства её звали родители. Я решил, что так и буду обращаться к ней.
- А откуда Ася родом?
- Из села со странным названием Мачехи в шести километрах от Полтавы.
- Летом там, наверное, красиво…
- До лета было еще далеко. Сначала Ася съездила домой на зимние каникулы и через неделю возвратилась, но мне эта неделя показалась тогда самой длинной в жизни.
Я решил, что пора пригласить Асю ко мне в Гусев переулок и познакомить с родственниками. Родственники приняли Асю радушно и, похоже, мой выбор одобрили. Теперь Ася иногда соглашалась, особенно в непогоду, после наших длительных прогулок зайти в мою комнату погреться, а потом спешила в общежитие, куда нужно было возвратиться до двадцати трёх часов.
Накануне длительных майских праздников родственники сказали, что уезжают на пару дней к друзьям на дачу.
- Вам удалось использовать эту ситуацию?
- Это получилось не специально. Первого мая я и Ася отмечали праздник у моих друзей, потом зашли ко мне. Мы были одни, и нам никуда не хотелось идти. Ася сказала, что останется при условии, что она будет спать отдельно. Я достал из кладовки старую раскладушку, постелил Асе на диване, разложил раскладушку напротив дивана у противоположной стены и тоже постелил. Раздевались при выключенном свете. Я отвернулся к стене и честно пытался заснуть, но это мне не удавалось, так и лежал с открытыми глазами, пока не услышал:
- Олежка, мне что-то холодно. Иди ко мне.
Я лёг рядом с Асей на тесноватый для двоих диван. И вдыхал запах её волос, тела и целовал, целовал. Она сначала отвечала робко и неумело, потом наши тела слились в единое целое, Ася неожиданно вскрикнула как от боли, потом затихла и только тихонько постанывала. Через какое-то время Ася попросила включить свет и посмотреть простыню. На ней было небольшое алое пятно.
- Нужно сполоснуть, - сказала Ася.
Я заменил простыню свежей, посмотрел на часы, было три часа утра, выключил свет и пошел на кухню. В квартире ванны и горячей воды не было. Испачканное место отмывал в раковине на кухне холодной водой и хозяйственным мылом. Когда возвратился, наощупь накинул простыню на шкаф, чтобы сохла, при слабом свете от уличных фонарей увидел, что Ася крепко спит, лёг на раскладушку и словно куда-то провалился.
У нас был еще один день до приезда родственников, и мы наслаждались нашей близостью и даже не выходили на улицу. Третьего мая рано утром, до возвращения дяди, мы потихоньку, чтобы не беспокоить соседей, вышли из квартиры.
Время полетело еще быстрее, и мы не заметили, как подошла летняя сессия. После экзаменов Ася сказала, что должна ехать домой на летние каникулы. И она уехала, а я почувствовал себя совсем одиноким и не мог дождаться сентября. Каждую неделю мы обменивались письмами. Письма, приходившие от неё, были сдержаннее моих и короче, но мне казалось, что все её невысказанные чувства я читал между строк.
Мне, как студенту – вечернику, отпуск на работе должны были предоставлять летом. Вот я и поехал в июле домой в Славянск. Мама первая обратила внимание на какие-то странности в моём поведении и спросила:
- Не влюбился ли ты, сынок?
Я рассказал об Асе, показал фотографию. Присоединившийся к беседе отец слушал внимательно, не перебивая, и посоветовал на этой девушке жениться.
- А что сказали братья?
- Братья к тому времени жили уже не в Славянске. Старший, Сергей, посвятил свою жизнь армии, остальные стали шахтёрами и работали на разных шахтах Донбасса.
- Представляю, каково им сейчас. Там ведь воюют, и ты не можешь, даже находясь в Ялте, заехать к ним…
- Они в семидесятых годах уехали с Украины и живут в разных городах за Уралом, в Кузбассе. Наш дом в Славянске после ухода родителей опустел. Он теперь оживал только летом, когда в него приезжали в отпуск мои братья с семьями. А теперь, кто его знает, может быть, и разрушен прямым попаданием бомбы или снаряда.
Мы сидели на длинной скамейке, стоявшей на смотровой площадке пансионата, и я внимательно слушал Олега. Спокойствие тёплого южного вечера нарушалось только шумом волн, разбивающихся о волнорезы, которые здесь называют бонами, и шелестом гальки, слизываемой и возвращаемой обратно прибоем с невидимого с нашей площадки расположенного под крутым берегом пляжа. Олег прервал рассказ и всматривался в морскую даль, думая о своём или что-то вспоминая, но затем продолжил:
- Отпуск пролетел быстро. Я возвратился в Ленинград, как мне казалось, другим человеком. К первому сентября приехала Ася. Ставшие привычными дни наших встреч стали пролетать еще быстрее, а расставаться становилось всё трудней.
Из института я возвращался обычно в одиннадцатом часу вечера и быстро проходил в комнату, стараясь не беспокоить соседей и родственников. Через неделю после отпуска, когда я уже собирался спать, вошла тётя Даша и пригласила зайти к ним выпить чашку чая. Разговор начал дядя Коля:
- После телефонного разговора с твоей мамой я понял, что в отношении девушки, с которой ты нас познакомил, у тебя серьёзные намерения. Ты нам не посторонний, и мы готовы тебе во всём помогать. У тебя слишком низкая должность, и, соответственно, зарплата для начала самостоятельной жизни. Есть возможность, не увольняясь, перевестись из института в конструкторское бюро, занимающееся разработкой навигационных приборов для авиации. Там будут и оклад, и ежеквартальные премии повыше. Если, конечно, ты не возражаешь.
Ещё бы я возражал! Я их поочерёдно обнял, расцеловал и пошел к себе.
Начальник бюро Басаргин обиделся, заявив, что сделал из меня конструктора, и вот теперь я его бросаю. Отработав после подачи заявления на перевод положенные две недели, поспешил оформляться на новое место работы. Из отдела кадров меня направили на собеседование к начальнику отдела, в котором буду работать. Тот подробно расспросил о предыдущей работе и, узнав, что учусь в вечернем институте, сказал, что взял бы меня на инженерную должность, но не пропустит отдел кадров, поэтому предложил поработать сначала старшим техником – конструктором. Я согласился.
В ноябре, когда в очередной раз зашли ко мне домой, Ася вдруг расплакалась. Я ничего не мог понять, долго успокаивал и расспрашивал, пока она, наконец, не призналась, что забеременела. В тот день я уговорил Асю остаться до утра. Вспоминали все наши встречи и не понимали, как такое могло случиться. Ведь мы предохранялись. И вдруг я вспомнил, что в сентябре, после приезда Аси, советское резинотехническое изделие №2, как тогда называли презерватив, не вы держало и лопнуло. Она, когда немного успокоилась, тоже вспомнила этот случай, и мы всю ночь строили планы нашего будущего, и решили, что у нас будет сын, и я взял с неё слово, что ни за что не прервёт беременность.
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Вторник, 31 Мар 2015, 18:02 |
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Пятница, 23 Янв 2015, 06:44 | Сообщение # 52 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | На следующий день попросил, чтобы после обеда меня отпустили с работы, заехал к Асе в институт, и мы пошли во Дворец бракосочетания. Там нас записали в толстый журнал и сказали, что нам даётся две недели на размышление, после которых можем выбрать день регистрации.
За три дня до регистрации приехали мама с отцом. В специальном магазине для новобрачных, такие были в годы всеобщего дефицита, мы купили Асе белое свадебное платье, но не длинное со шлейфом, как сейчас, а обычное, короткое, и небольшую фату. Там же подобрали белые туфли и мне новые черные ботинки, а заодно и черный костюм. И это был первый костюм в моей жизни. Ждали приезда Асиных родителей, но они не приехали.
- Знаешь, сынок, когда хотя бы одного из живых родителей нет на свадьбе, такой брак обычно не бывает счастливым, - сказал мне тихо, чтобы никто не слышал, отец. Занятый своими мыслями и хлопотами, я не обратил внимания на это замечание.
Первого декабря мы на двух такси, обычных, тогда еще не было специальных свадебных лимузинов, подъехали к Дворцу бракосочетания. В первой машине ехали мы, новобрачные, с двумя свидетелями. Со стороны Аси была её подруга – однокурсница, с моей - коллега по работе. Во второй были мама с отцом, дядя Коля и тётя Даша. Мы вошли в вестибюль, поднялись по широкой беломраморной лестнице и в большом красивом зале с белыми украшенными золотом диванами и креслами стали ждать вызова. Но вот зазвучал свадебный марш Мендельсона, и мы под его звуки вошли в зал регистрации. Мне и Асе предложили встать у стола, накрытого белоснежной скатертью. Под заключительные звуки марша из боковой двери вышла представительного вида женщина, подошла к столу и начала говорить что-то торжественное, а у меня гудело в голове, я почти ничего не слышал и не понимал из того, о чем говорилось, коленки слегка постукивали друг о друга, и по спине бежала струйка пота. Наконец я услышал: «А теперь поцелуйтесь и обменяйтесь кольцами». Какими кольцами?, подумал я, ведь на них у нас не хватило денег… . Оказалось, это сюрприз от дяди Коли. Потом мы, а за нами и свидетели поставили свои подписи в акте о заключении брака, и опять зазвучал марш Мендельсона в честь создания новой семьи.
Я понял, что моя спокойная безмятежная жизнь закончилась. Теперь я должен отвечать не только за себя, но и за судьбу Аси и будущего ребёнка. Нужно было срочно решать вопрос с жильём. Нам просто не поместиться в полутёмной комнатке, в которой тогда жил. Снова на помощь пришли родственники, и Новый год мы встретили в снятой ими для нас комнате. Сын хозяйки квартиры был в октябре призван в армию и попал на флот, где в то время служба длилась четыре года. Вот на эти четыре года мы и могли рассчитывать.
На смотровой площадке стало почти темно, со стороны моря подул свежий прохладный ветерок. Мы с Олегом решили, что продолжим «беседу» завтра.
Утром следующего дня на море не было сильного волнения, и наша группа ветеранов отправилась катером на морскую прогулку. Катер шел вдоль берега. Мы любовались видами Ялты, Мисхора, Ласточкиного гнезда, которое хотелось непрерывно фотографировать со всех сторон, и Алупки. После обеда часть группы, в том числе и я, пошли на пляж. Олег уже был там. Мы поставили лежаки рядом.
- Олег, на новом месте работы выполнили обещание, тебя перевели на инженерную должность?
- Да, уже через полгода я стал инженером – конструктором. Я быстро привык к новому коллективу. Ведущим инженером в моей группе был Шамрин Владимир Владимирович. Его за глаза называли «ВВ». Это был конструктор с огромным опытом, участник войны, но все, кого к нему прикрепляли, через некоторое время отказывались с ним работать из-за его разговорчивости. Мне, новичку, неудобно было отказаться, и я терпел. Он рассказывал, иногда забывая не только о работе, но и обеде, и про войну, и про то, как начал работать конструктором. До войны работал он в текстильной промышленности. Однажды ему пришлось разработать совсем простой чертёж – щель в полу под чесальной машиной, обитую кожей. Начертил. Нужно дать название чертежу. Думал, думал, ничего не придумал. Кто-то из коллег посоветовал назвать его: «Половая щель, обитая кожей». Так и назвал. Начальником отдела у них была женщина. Она уже хотела поставить подпись в графе «Утверждаю», как вдруг покраснела, бросила чертёж на стол и закричала:
- Пошел вон! Чтобы я тебя в отделе не видела!
Прошло время, она успокоилась, но ВВ иногда слышал за спиной: « Вон, смотри – половая щель идёт». Однажды он не выдержал и уволился.
- И чему он мог тебя научить при такой разговорчивости?
- Работа конструктора имеет свою специфику. Получив от руководства задание, конструктор возвращается на своё рабочее место и работает самостоятельно. Если вопросов нет, он может не обращаться к руководителю до выполнения задания или если тот сам не подойдёт. Я подходил к ВВ только за консультацией или когда что-то не понимал. Его наставления и помогли мне так быстро получить повышение. И еще он поручал мне работы гораздо сложнее тех, которые полагались по должности. А его рассказы были лирическими отступлениями при обсуждении технических вопросов. И, как и начальник конструкторской группы, он всегда защищал своих сотрудников, даже если те ошибались.
Начальником нашей конструкторской группы был Володя Иванов. Он пришел работать еще подростком, Володей, так его все и называли, даже подчинённые. Однажды, нака-нуне ноябрьских праздников, в сборочном цехе возникли вопросы по нашим изделиям. Из цеха позвонили и попросили Володю прийти на производство. Он возвратился чем-то возбуждённый и рассказал такую историю. Володя решил все разногласия, но на выходе из цеха зашел в туалет, не обратив внимания на прикнопленную к двери записку, что, в связи с ремонтом женского, мужской туалет переведён на другой этаж. Сидел он в кабинке, и вдруг услышал женские голоса. Ничего не понимая, он затих. Был обеденный перерыв, и женщины входили то по одной, то группками еще и покурить. «Ребята, если бы вы знали, чего только я там не наслушался. Я слышал такой многоэтажный художественный мат, который не слышал ни от одного мужика, узнал такие откровения и интимные подробности, о которых даже не подозревал. Эти подробности касались и кое-кого из наших коллег». Только к концу обеденного перерыва женские голоса затихли. Володя осторожно выглянул из кабинки, убедился, что никого нет, и пулей вылетел из туалета.
В конструкторском отделе нашего ОКБ, то ли отдельного, то ли опытного КБ, никто толком не знал, в огромном зале работало около ста конструкторов. Здесь не было кульманов. Моим рабочим местом был специальный конструкторский стол, напоминавший письменный, но с большим выдвижным ящиком под столешницей, куда можно было положить, не сворачивая, лист ватмана самого большого размера. На столе была установлена еще и большая чертёжная доска, которую можно было наклонять под разными углами. За таким же столом работал и Кирюша Найдёнов. Он был очень способным конструктором и был очень маленького роста – один метр и сорок восемь сантиметров. Вообще его имя – Кирилл, но его называли и Керей, и Кирой, и Корюшкой, и он не обижался. Он не подлежал призыву в армию, потому что не дотягивал до минимального роста – ста пятидесяти сантиметров, очень из-за этого расстраивался и, когда учился в институте, уговорил, чтобы его зачислили на военную кафедру. На занятиях по строевой подготовке, которые проходили во внутреннем дворе института, он ходил в строю хоть и на левом фланге, но всё же был горд этим. И вот однажды, как он сам мне это рассказал, когда изучали поворот кругом во время движения, он повернулся не в ту сторону, столкнулся с идущим за ним, и весь строй сложился как косточки домино, поставленные вертикально. С военной кафедры его списали. Он был маленького роста, но коллекционировал все сведения о людях – великанах, рост которых превышал два метра и тридцать сантиметров. Я видел в его коллекции фотографии и вырезки из газет и журналов, в том числе из единственных тогда доступных зарубежных югославских «Борба» и польских «Выборче». Забавно было видеть его за разработкой большого чертежа. Чтобы достать до элемента на правом верхнем краю чертежа, ему приходилось устанавливать доску горизонтально и почти распластываться на ней. Кирилл был очень добрым и иногда даже подчёркивал свои особенности. В одну из суббот я с друзьями собрался за город и на площади у Финляндского вокзала увидел странную фигуру. Передо мной двигался на коротких ножках огромный рюкзак, из которого торчал конец двуручной пилы, перекрывающий голову странного пешехода. Конечно, это был наш Кирилл.
Пляж стал пустеть. Мы тоже пошли на ужин, а после ужина опять сидели на смотровой площадке, дыша целебным морским воздухом.
Олег решил рассказать о начале семейной жизни.
- После регистрации и скромного свадебного застолья Ася собрала своё имущество, состоявшее из суконного, типа солдатского, одеяла, пуховой домашней подушки и чемодана с одеждой и перебралась ко мне на новое место жительства.
Время полетело теперь с невероятной скоростью. В дни, свободные от занятий, я старался найти любую работу, которая помогла бы нам свести концы с концами и заплатить за комнату. Через соседа, имевшего жигули «копейку», познакомился с председателем автомобильного гаражного кооператива, который привлекал меня к ремонту и покраске автомашин. Изредка осенью удавалось устроиться на разгрузку вагонов с картошкой, ка-пустой или помидорами в овощебазе. Разгрузку арбузов нам почему-то не доверяли.
Мой коллега и хороший товарищ Миша Фрид, который теперь живёт в Германии, тоже нуждавшийся в приработке, подрабатывал после работы в Духовной Академии и предложил присоединиться к нему. В Академии платили приличные по тем временам деньги – десять рублей за вечерние, с шести до десяти, часы работы. Деньги выдавали ежедневно, даже если из-за отсутствия материалов весь вечер просидели без дела. Когда последний студент семинарии, входившей в состав Академии, выходил из трапезной, приглашали на ужин и нас. За ужин денег не брали, готовили очень вкусно, и добавки можно было брать сколько угодно. Мы с Мишей работали подсобниками, кроме нас были и другие рабочие, некоторые из которых подходили к окну раздачи столько раз, что было непонятно, куда взятая ими пища помещалась. В один из таких вечеров, когда мы работали во дворе Академии, шедший по каким-то своим делам высокий человек в черной сутане остановился возле нас и стал расспрашивать о работе, кто мы и откуда, хорошо ли нам здесь платят. От него исходила какая-то волна доброты, с ним было очень легко общаться, и он говорил с таким участием, словно мы самые близкие для него люди. Человеком в черной сутане оказался нынешний наш патриарх Кирилл, а в то время ректор Духовной Академии. К сожалению, объёма ремонтных работ в Академии хватило только на две недели.
- Олег, Ася в связи с беременностью оформила академический отпуск?
- Нет, что ты. Зимнюю сессию Ася сдала успешно. Несмотря на то, что теперь ей после учебы приходилось покупать продукты и готовить, ведь я возвращался домой поздно вечером, она была полна энтузиазма и старательно училась, чтобы получать стипендию.
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Среда, 01 Апр 2015, 06:27 |
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Пятница, 23 Янв 2015, 06:50 | Сообщение # 53 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | Чем ближе была летняя сессия, тем заметнее становилась её беременность, да она это и не скрывала. Роды ожидались в июле. Рожать Ася хотела на родине, как она говорила, в хорошем климате. Я Иванович, она Ивановна, и мы решили, что если родится сын, назовём его в честь обоих дедушек. Экзамены в её группе должны были закончиться в последних числах июня, но Ася сдала их раньше с другой группой, и двадцать пятого числа уже была дома, а двадцатого июля у нас родился Ванечка.
- Он родился здоровеньким? Какого роста? – спросил я.
- Да, здоровеньким, ростом пятьдесят два сантиметра и три девятьсот весом. Но я его увидел только через месяц. Я специально оформил отпуск на август, чтобы к сентябрю, началу занятий, привезти и Асю, и Ванечку домой.
- Ты ехал поездом или летел?
- Поездом, и, пока ехал, старался представить себе, как буду знакомиться с Асиными родителями Иваном Афанасьевичем и Клавдией Матвеевной. У них было пятеро детей, и они жили в старинном украинском селе. Ася была младшей. Остальные три сестры и брат после школы учились в разных украинских городах, да там и остались.
От шоссе, где остановился рейсовый автобус из Полтавы, до околицы села нужно было пройти метров пятьсот по пыльной просёлочной дороге, по которой я не шёл, а почти бежал с рюкзаком за спиной и чемоданом в руке. На околице меня встретили Асины родители и Ася с Ванечкой в коляске. Мы обнялись, расцеловались, я передал чемодан Ивану Афанасьевичу, вынул из коляски сначала недовольного этим и заплакавшего, но потом успокоившегося сына, осторожно, еще не зная как с ним обращаться, взял на руки, и мы пошли к дому.
- Твой приезд и свадьбу, наверное, отпраздновали со «щирым» украинским задором?
- Ни у меня, ни у родителей Аси на это не было денег. Пригласили ближайших соседей и просто посидели за столом.
- И пили настоящую украинскую горилку?
- Да, все, кроме меня и Аси, пили горилку из милясы.
- А что это такое?
- Миляса – полуфабрикат сахара, который остаётся на внутренних стенках железнодо-рожных цистерн.
В нескольких сотнях метров от села было железнодорожное депо узкоколейной железной дороги, куда привозили цистерны для очистки от прилипшей к их стенкам милясы, которую откалывали, кто и чем мог. В такой день село пустело. Мычали коровы, которых забыли подоить, плакали дети, которых оставили без присмотра. Вооружившись молотками, зубилами, везя за собой тележки и толкая тачки, селяне спешили к депо. Обычно этим занимались женщины – «жинки», которые брали с собой в помощь детей – подростков. Иногда к ним присоединялись свободные в этот день от работы мужчины – «чоловики». В цистерну с ведром и инструментом забирались те, кто стройнее и моложе. Наполненные отколотой милясой вёдра подавали наверх, опорожняли в большие молочные бидоны или просто в тачки, и возвращали обратно. Тележки с бидонами и тачки с милясой отвозили домой, и снова спешили к цистернам. Работы хватало на весь день, а иногда и на два – три.
Когда тесть решил, что сырья для горилки достаточно, мы с ним сразу после завтрака принесли в летнюю кухню сварной железный короб объёмом около кубометра, водрузили его на большую кухонную плиту, загрузили всё, что нужно для браги и накрыли деревянным щитом - крышкой. Через несколько дней, когда процесс брожения закончился, крышку «загерметизировали» по периметру тестом, вставили в нее медную размером в полдюйма, как водопроводная, переходящую в змеевик трубку, а змеевик поместили в деревянную бочку и соединили его с наружным краном. Обязанностью тестя было разжечь плиту и поддерживать в ней огонь, а я должен был в большом молочном бидоне подвозить воду из колонки и заливать в бочку со змеевиком. Ко времени обеда первые капли из крана стали падать в стоявшую под ним трёхлитровую банку. Это пошла горилка. Иван Афанасьевич накапал в столовую ложку, поднёс горящую спичку – горит; подставил под кран стопку и наполнил для снятия пробы, предложил мне и посоветовал закусить малосольным огурчиком, обмакнутым в свежий, недавно снятый мёд. Выпить я отказался, а предложенную закуску попробовал, и она оказалась очень вкусной и с неожиданным ароматом. Тесть выпил стопку и удовлетворённо крякнул. Горилка получила высший балл. Самогонка на селе всегда была внутренней валютой, за которую тракторист мог вскопать огород, а комбайнер привезти для кур недоссыпанное при уборке урожая зерно, да мало ли еще что …
- А кроме приготовления горилки вы еще чем-нибудь занимались?
- Я помогал тестю в разных хозяйственных делах, которых на селе всегда много, Ася почти всё своё время посвящала Ванечке, который за это время заметно подрос и окреп. Погода была великолепной. Уезжать не хотелось, но пришлось.
Когда приехали, очень удивились, узнав, что моя мама тоже в Питере. Она остановилась у наших родственников в той комнате, в которой раньше жил я, и сказала, что приехала нам в помощь и, чтобы Асе не прерывать учёбу, будет сидеть с ребёнком. Она каждый день с утра приезжала к нам. Ася оставляла ей ребёнка и шла в институт. Мама сидела с Ванечкой, готовила нам еду и вечером уезжала к себе. Так продолжалось три года, пока Ванечка не пошел в садик. На лето мама возвращалась домой, а Ася с сыном уезжали к её родителям. Так Ася и окончила институт, не уходя в декретный отпуск. Я тоже доучился, продолжая везде, где возможно, подрабатывать.
Есть в Питере проспект Большевиков, который в то время только начали застраивать. Возможно, строители не укладывались в плановые сроки, может по другой причине, в нашем ОКБ стали записывать желающих месяц поработать на стройке с сохранением среднего заработка на основной работе. У меня как раз начались летние каникулы, и я, конечно же, записался, да и Миша Фрид тоже. Нам доверили укладку поребрика, так называют в Питере бордюр. Длинные тяжелые бетонные блоки бордюра, выгруженные самосвалом, мы поднимали двумя огромными в пол роста похожими на ножницы щипцами, переносили к краю дороги и устанавливали «встык» вдоль будущего проспекта. Когда бригадир строителей сказал, что пора обедать, мы с трудом доковыляли до строительной будки. Казалось, болело и ныло всё, что только может болеть. В будке за столом сидели все члены бригады, и мы тоже присоединились к ним, выложив на застеленный газетами стол свои припасы. Нам предложили выпить с ними за «почин». Мы, еле ворочая языком, сказали, что не пьём. Строители с жалостью посмотрели на нас как на больных, но настаивать не стали. Отдыхали часа два, пока не подвезли очередную партию блоков. Когда бесконечно долгий первый рабочий день закончился, было еще светло – белые ночи, а мне казалось, что потемнело не только в глазах, но и вокруг. Чтобы в бригаде к нам не относились как к изгоям, решили выставить от себя бутылку водки. Дома я с трудом добрался до дивана и заснул не ужиная. Следующий день был ещё тяжелее, но всё же мы постепенно привыкли к таким нагрузкам, и к концу месяца блоки уже не казались такими тяжелыми. Заработанных денег хватило на первый в семье телевизор «Рекорд – 306».
- Водку-то распили со строителями? – поинтересовался я.
- Бутылку мы поставили на стол, предложили выпить за наши успехи, от предложения присоединиться отказались, но строители стали к нам относиться с того момента как-то иначе и стали давать профессиональные советы, облегчающие работу.
- Олег, кстати о строительстве. Вам удалось решить свой жилищный вопрос? Создали вы своё, как ты говорил, гнёздышко?
- В этом нам, можно сказать, сказочно повезло. В то время при производствах разрешили создавать строительные кооперативы. Как только мы с Асей поженились, я пошел в профком (профсоюзный комитет) и попросил записать меня очередником на право вступления в кооператив. Моя очередь могла подойти и через три года, и через пять, но никак не раньше. Дом строило государство с долевым участием предприятия. На завершающей стадии строительства профком рассматривал заявления очередников. Преимущественным правом пользовались рабочие – победители социалистического соревнования, награждённые правительственными наградами, просто рабочие, и только после этого рассматривали очередников – инженерно – технических работников (ИТР). Чтобы стать собственником, нужно было внести двадцать пять процентов от стоимости квартиры, затем в течение пяти лет, живя в построенной квартире, ежемесячно перечислять свой паевой взнос до полной выплаты беспроцентной ссуды, выделенной государством. Валентина Ершова, инженер – конструктор из нашей группы, встала на очередь за несколько лет до меня. Подошло время взноса денег, а Валя не смогла собрать необходимую сумму. Чтобы она не потеряла право на вступление в кооператив, мы договорились поменяться местами в очереди. У меня и вовсе не было денег, но были месяц срока и шесть старших братьев, каждый из которых прислал, сколько мог. Необходимую сумму я внёс в срок, и мы к исходу второго года семейной жизни стали счастливыми обладателями однокомнатной квартиры. Из собственности у нас был только телевизор. Даже кроватка, на которой спал Ваня, принадлежала квартирохозяйке. Оставшихся после уплаты взноса денег хватило на полутораспальный матрас, который поставили на четыре красных кирпича, и новую кроватку для Ванечки. Остальную мебель, занавески и прочее докупали постепенно. И Ася говорила: «Наконец- то я могу пройти по квартире, если захочу, голышом, могу вечером недомытую посуду оставить в раковине, и никто утром не сделает замечание, и не нужно соблюдать очередь по уборке мест общего пользования. Остальное – дело наживное». На новоселье собралась вся наша конструкторская группа. Столом служил накрытый простынёй матрас. Гости сидели вокруг него на полу. Стаканов, рюмок и столовых приборов на всех не хватало, поэтому пользовались ими по очереди. Но все радовались за нас, и всем было очень весело.
Воодушевлённый воспоминаниями, Олег вполголоса запел на украинском: « Солнце низенько, вечер близенько, выйди до мене мое серденько…».
- Олег, завтра меня не будет. Рано утром наша группа уезжает на автобусе в Севастополь по приглашению севастопольцев – бывших ленинграцев, тоже «жителей блокадного Ленинграда».
- И когда возвращаетесь?
- Завтра вечером. Думаю, поздним.
Через день мы, привыкшие к постоянному общению, встретились так, словно давно не виделись.
- Ты доволен путешествием?
- Конечно. Поездка была очень интересная. Нам повезло с экскурсоводом. Она так увлечённо рассказывала о Крыме и Севастополе, что мы не замечали ни времени, ни усталости. Мы были и на Сапун – горе, и на Малаховом кургане, и осмотрели все памятные места города, гуляли по набережной, а на Графской пристани нас ждал главный сюрприз – экскурсовод объявила, что администрацией города и ветеранскими организациями мы приглашены на встречу с севастопольскими ветеранами – блокадниками в ресторан. В ресторане нас ждали празднично накрытые столы и радушные хозяева. Торжественная встреча закончилась дружественными тостами, песнями и танцами. Возвратились в пансионат после полуночи.
- Здорово! И всё было оплачено?
- Не знаю, кем оплачено, но мы ни за что не платили.
Я решил от вопросов ко мне перейти к жизнеописаниям Олега и спросил:
- Твоей жене после института удалось найти достойную работу?
- Работу Асе искать не пришлось. В те времена трудоустройством своих выпускников занималось само учебное заведение в соответствии с запросами предприятий. Правда, могли направить в любой регион страны, и три года молодой специалист обязан был там отработать. Поскольку у Аси в Питере образовалась семья, её оставили в городе и дали направление на приборостроительный завод, который, кроме почтового ящика, другого названия не имел. Её оформили в сборочный цех технологом. Работа ей нравилась, в коллектив влилась быстро, активно занялась профсоюзной деятельностью, и через два года уходивший на пенсию председатель профкома завода рекомендовал Асю на своё место. Так она стала профессиональным профсоюзным работником. Гордилась, что теперь у неё есть свой кабинет, в котором она принимает, как она говорила, «простых» тружеников – членов профсоюза. Но и председателем профкома она поработала недолго. Ася была принята в единственную существовавшую в советское время коммунистическую партию еще до поступления в институт, и через три года работы в профсоюзе стала секретарём партийной организации предприятия.
Когда Олег рассказывал об общественной деятельности жены, я обратил внимание, что взгляд его стал жёстче, цвет голубых глаз принял стальной оттенок, слова и фразы произносил как рубленые.
- Олег, похоже, ты занятие общественной деятельностью не очень-то одобряешь.
- Не так важна сама общественная деятельность, как её результат, и во что она превращает носителя общественной идеи, которой тот готов посвятить свою жизнь. Идея может оказаться ложной, и её пропагандисты однажды поймут, что были слепцами, ведомыми слепым вожаком. Мы оба помним время, когда воинствующие в прошлом атеисты стояли, да и теперь стоят, в церкви со свечками в руках, и мы их воспринимаем в роли под-свечников, не более того.
- А сам ты комсомольцем или коммунистом не был?
- Я и пионером не был. Это в больших городах могут не обращать внимания на прошлое твоё и твоей семьи. Там, где я рос, все знали, что мой отец отбывал срок по политической статье, а яблочко от яблоньки, как они считали, недалеко падает. Но речь не об этом.
Мы с Асей постепенно привыкали к жизни в нашей квартире. Купили стол, стулья, кухонный гарнитур. Появились платяной и книжный шкафы. Каждой новой вещи Ася радовалась как ребёнок. Вещи были часто не новыми, купленными в комиссионном магазине, но для нас это не имело значения. Было удобно, что детский сад и школа, куда ходил Ванечка, находились внутри нашего квартала.
С переходом Аси на профсоюзную работу забирать ребёнка из садика стал я. И на родительские собрания и в садике, и в школе тоже ходил я.
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Среда, 01 Апр 2015, 06:32 |
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Пятница, 23 Янв 2015, 06:51 | Сообщение # 54 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | У Аси на это не было времени. Мы реже стали вывозить сына к Асиным или моим родителям. Нам оказались доступны дефицитные для других путёвки в санатории и детские здравницы, а позже и в пионерские лагеря. Но ни разу мы не проводили свой отпуск вместе, только по очереди.
Ася всё чаще стала задерживаться на работе. То собрания, то конференции. Сначала профсоюзные, потом партийные. Буква «р» у Вани долго звучала как «л», и он спрашивал: «А мама опять на соблании?». Позже, когда старался выговорить трудный для него звук: «мама снова на соб-р-р-р-ании?». Постепенно Асю стали всё меньше занимать мои дела, да и я сам. Потом успехи и неудачи сына тоже престали её волновать. Зато она иногда с энтузиазмом рассказывала о своих партийно – профсоюзных делах, но и это случалось всё реже и с высокомерными нотками. «Сердобольная» подруга жены, жившая этажом ниже, при случайных встречах стала намекать, что, мол, не только партийные дела задерживают Асю на работе. Говорила она это как бы полушутя, я тоже отшучивался, но теплоты в наши с Асей отношения это не добавляло.
Когда Ванюшка перешел в пятый класс, мы договорились день окончания неполной средней школы отметить в семейном кругу. Я ушел с работы пораньше и встретил Ваню из школы. Мы зашли в магазин, купили коробку шоколадных конфет, бутылку любимого Ваней напитка «Байкал» и шампанское. Ася обещала на работе не задерживаться. К времени её прихода я разогрел ужин, Ваня достал и расставил тарелки, разложил столовые приборы и салфетки, открыл торт, воткнул в него четыре маленькие свечки и положил рядом с тортом спичечный коробок. Мы включили телевизор и стали ждать звук поворота маминого ключа в замочной скважине.
Ужин давно остыл, Ваню, отказавшегося даже от чая с тортом, я уложил спать, когда пришла Ася. Она удивлённо - отрешенно посмотрела на праздничный стол и торт со свечками, сказала, что очень устала и что ей нужно принять душ. После душа подошла к креслу – кровати, поцеловала в лоб спящего сына и молча легла на кровать лицом к стене. Мне казалось, что внутри меня всё кипит, я готов был кричать и бить, бить ставшее для меня чужим лежащее на кровати тело, но, посмотрев на сладко спящего сына, я достал старую раскладушку, разложил на кухне, не раздеваясь, упал на неё ничком и, не сомкнув глаз, лежал до утра, разматывая клубок воспоминаний.
Слабый свет начинающегося утра не добрался до наших окон, когда к раскладушке подошла Ася. Она встала на колени, наклонилась надо мной, долго молча смотрела мне в лицо, и я почувствовал, что на меня начали капать её слёзы, и как они, солоноватые, скатывались к моим губам. И сквозь Асины всхлипывания я услышал:
- Олежка, я знаю, ты меня не простишь, но тебе нужно срочно пройти обследование в венерологическом диспансере…
Ася поднялась с колен, а я вскочил с раскладушки как ошпаренный.
- В каком диспансере и зачем? Тебе нужно, ты и иди! Я там никогда не был, да и не знаю, где он находится.
- Ты должен пойти обязательно, чтобы встать на учет, - сказала она, и пошла собираться на работу.
Я стоял как оглушенный, глотая комки обиды и злости, казалось, что все меня предали, и я остался совсем один. Послышался звук закрываемой двери, и я пошел будить сына.
Олег прервал свой рассказ, словно у него перехватило дыхание.
- Ты всё же пошел в вендиспансер?
- Пошел. Там сделали необходимые анализы, ничего у меня не обнаружили, но выписали лекарства для профилактики. Я спросил, кто еще, кроме жены, приходил на обследование и какую болезнь предполагали обнаружить у меня. Женщина – врач сказала, что это хламидиоз, передающийся при половой близости. Остальное – врачебная тайна. Я вышел из диспансера и долго, до самого вечера, ходил по улицам, стараясь хоть как-то успокоиться. И никому не расскажешь, ни с кем не поделишься. Прошло столько лет, а ты первый, с кем я об этом заговорил.
- А дальше-то что?
- Одному из близких друзей я сказал, что у меня в семье неприятности, что мне нужно у кого-нибудь снять хотя бы на месяц комнату.
Когда вопрос с жильём был решен, сложил в вещмешок те мои вещи, которые поместились. Когда складывал вещи, увидел в шкафу листок бумаги с написанным от руки эротическим стихотворением, описывающим некоторые интимные подробности. В правом верхнем углу листка было написано «А и Я». Стихи вызвали у меня чувство брезгливости. Я машинально положил листок в карман, уложил Ванюшку спать, написал записку жене, что ухожу навсегда, и ушел.
Ася позвонила мне на работу через три дня. Просила одуматься, на мой вопрос о стихах и их авторе промолчала, но заявила, что сына я не увижу никогда и что замок в квартире уже заменила.
Я подал заявление на развод. В районном суде сказали, что заседание состоится не раньше, чем через месяц – полтора, и у нас есть еще время на отмену своего решения. Позвонил Асе на работу. Мне ответили: «Анастасия Ивановна срочно оформила отпуск по семейным обстоятельствам и уехала с сыном на Украину. Возвратится из отпуска, как и положено, через двадцать четыре рабочих дня. Эти двадцать четыре дня тянулись для меня как двадцать четыре года.
Наконец-то наступил день судебного заседания. Председателем суда был мужчина, судебным заседателем – женщина. Выслушав стандартное, что мы не сошлись характерами, она предложила перенести заседание, чтобы дать дополнительное время для примирения. Я не согласился и, в подтверждение своей решимости, передал председателю листок со стихотворными строчками. Тот молча прочитал, возвратил мне листок, и мы были разведены. Я просил судью оставить сына, если тот захочет, со мной, но мне было заявлено, что до достижения двенадцатилетнего возраста, когда ребёнок может сам выбрать, с отцом или матерью ему жить, по сложившейся практике советского законодательства, ребёнок останется с матерью.
- Олег, почему ты снимал квартиру, а не возвратился жить к своим родственникам?
- Мне бы пришлось им всё объяснять, а я не хотел то, что случилось, ни с кем обсуждать. О разводе, но без подробностей, я написал старшему брату Сергею, который к тому времени в звании полковника вышел в отставку и жил в Саратове. Сергей ответил, что в его доме для меня всегда найдётся место. Брат и его жена жили в трёхкомнатной квартире. Сын их служил в армии офицером. Дочь вышла замуж и жила в нескольких кварталах от отца с матерью. Я взял отпуск и поехал к брату. Возвратившись, уволился с работы, выписался из квартиры и уехал в Саратов, как тогда думал, навсегда.
- Ты прижился в Саратове?
- Город того времени мне понравился. Нравилось название улицы, на которой жил – Виноградная. Город казался чистым и аккуратным. Расположен он на высоком берегу Волги. Набережная Космонавтов двухуровневая. Проспект Кирова, ближе к Волге частично ставший пешеходным, у верхнего уровня набережной заканчивался площадкой, огороженной балюстрадой. В выходные и праздничные дни на этой площадке играл духовой, иногда и эстрадно - симфонический оркестр. Особенно хорошо его было слушать с нижнего уровня, от самой воды, когда оркестр не виден и музыка, казалось, звучала откуда-то сверху. Ширина Волги в этом месте восемьсот метров, и её пересекает длинный красивый мост, соединяющий Саратов с городом Энгельсом.
Работу нашел быстро. По объявлению рядом с входом в научно – производственное объединение (НПО) «Сигма», родственное тому предприятию, на котором работал в Питере. Приняли меня инженером – конструктором в отдел Главного механика на один из заводов объединения. Сначала я был единственным конструктором, потом, с появлением заказов на проектирование нестандартного оборудования, отдел стал расширяться. Я руководил группой конструкторов, переросшей позже в конструкторское бюро. Главным механиком у нас был армянин Геннадий Хачтрян, которого, за глаза, называли «крокодилом Геной». Когда я показывал чертёж довольно сложной детали, он всегда говорил: «Ничего не понимаю. Ты для меня нарисуй её во всех позах». Он любил выпить и, в подпитии, делился со мной своим богатым жизненным опытом:
- У меня хорошая и красивая жена. Хочешь, покажу её фото? Мы живём с ней так давно, что не сразу вспомню сколько лет. И, кроме неё, у меня всегда были две – три любовницы. И всех содержал. Теперь я старый и люблю только одну женщину. Она моложе на тридцать шесть лет, моя Раечка. Она была совсем молодой, а я уже пожилой. И ей нужно было выйти замуж. И я нашел ей жениха, русского, Володю. Только накануне первой свадебной ночи сначала с ней спал я, а уже потом жених. Теперь у них двое мальчиков, и они для меня как внуки. Посмотри на эту фотографию. Видишь, как они похожи на меня? Володе я помог купить и дачу, и машину.
Когда конструкторское бюро оформили официально, главный механик представил моего будущего начальника:
- Начальником бюро будет теперь Владимир Петренко. Он перешел к нам из другого отдела, где работал конструктором. Да я тебе о нём как-то рассказывал.
С новым начальником, «родственником» Хачтряна, я не сработался. Да и морально рядом с ним мне было как-то неуютно. Я перешел на другой завод, где отработал пять лет, когда случайно встретил начальника ОМА (отдела механизации и автоматизации) «Сигмы» Георгия Карабинова. Он сказал, что в его отделе организуется сектор робототехники, начальником которого он будет рекомендовать меня.
В первый день работы на новой должности в длинном заводском коридоре чуть не столкнулся с цеховым электриком Юрой Осипяном, и услышал: «Олег, я давно тебя не видел. Ты что, был на больничном»? «Юра, если на больничном можно пробыть пять лет, то да», - ответил я.
Мои новые начальники – руководители были, в, общем-то, неординарными людьми. Георгий Карабинов, которого все звали Юрой, а подчинённые между собой «карабином», был талантливым конструктором. Он первым в отрасли спроектировал автоматическую линию гальванической обработки печатных плат. У него было несколько авторских свидетельств и патентов на изобретения, а сколько было рационализаторских предложений, он не мог и вспомнить. Юра очень любил автомобили, но не столько ездить, сколько возиться с ними. Министерство разрешило ему использовать производственную площадку для сборки на ней в нерабочее время машины собственной конструкции. Лет десять он занимался этой машиной, всё-таки сделал, гордо выехал на ней из ворот завода, но к тому времени в стране появились иномарки, и он вскоре запер свою «самоделку» в гараж и купил «ауди». В те годы было принято отмечать ежеквартальные премии в кафе, иногда в ресторанах, но Юра всегда предпочитал ресторан «бревно». Недалеко от завода на берегу Волги с незапамятных времён лежало толстое бревно, на котором часто сидели любители выпить после работы. К их услугам всегда была бабулька со стаканом в обмен на пустую бутылку. Там можно было встретить и нашего начальника ОМА.
- Я не понял, зачем он запирал машину – самоделку в гараж. Чтобы не украли?
- Она там стояла, когда Юра выезжал в новой. Когда возвращался, то открывал гараж, заводил «самоделку», выезжал на ней и оставлял снаружи, а на её место ставил «ауди». Кузов машины он выклеил когда-то собственными руками из стеклоткани, и она не боялась никаких осадков.
Неизменным соавтором воплощенных идей и изобретений Карабинова был второй мой руководитель главный технолог Геннадий Александрович Саипов. Он тоже имел прозвище, о котором, возможно, и догадывался, но которое в его присутствии никто не произносил вслух. Его между собой называли «Безручко». Руки у него были ампутированы до локтевых суставов таким образом, что он мог вставить в суставы и удерживать в них ложку, вилку и даже нож. Рукава его пиджака, а на работе он всегда был в костюме, были укорочены так, чтобы прикрывали культи. При необходимости, особенно в столовой, он ловко подтягивал рукава к бицепсам, освобождая руки. Когда, во время обеденного перерыва, сидел с ним в заводской столовой за одним столом и видел, как он вставляет ложку в сустав правой руки, справившись с супом и переходя ко второму, то же самое делает с ножом и вилкой, а чай или компот подносит ко рту, держа стакан двумя культями, я чувствовал некоторое смущение, но потом привык, и смущение постепенно перешло в восхищение мужеством этого человека. Когда нужно было позвонить, трубку настольного телефона он зажимал локтевыми суставами, подбрасывал кверху, ловко ловил плечом и прижимал к уху. Телефон у него в кабинете был кнопочный, но и с дисковым номеронабирателем Геннадий Александрович справлялся. Ты бы видел, как он пишет! Ручку он зажимал между двумя культями и писал так ровно и таким почерком, как мне не написать и здоровой рукой. Всегда хотелось ему чем-то помочь, хотя бы пододвинуть стул, но всякую помощь он отвергал и справлялся сам. С одним он только не мог справиться – с пристрастием к алкоголю. Выпивал он после работы у себя в кабинете. Компанию ему составлял обычно главный механик, тоже Геннадий, «крокодил Гена», иногда они приглашали Юру Карабинова. В случае «перебора» Геннадия Александровича доставляли домой на дежурном заводском автобусе или в сопровождении кого-нибудь из «доверенных» подчинённых. Однажды таким «доверенным» оказался я, задержавшийся на работе. Я благополучно доставил его к входной двери в квартиру и позвонил. Дверь открыла жена. Она посмотрела на меня с удивлением, поняла, что я трезвый и пригласила войти. Те сопровождающие, которые доставляли её мужа раньше, просто прислоняли его к косяку двери, звонили и убегали. Мы, не снимая ботинок, уложили Геннадия Александровича на диван, и хозяйка предложила выпить чашечку кофе или чая.
- Меня зовут Анной. Муж мне о вас говорил, поэтому ваше имя знаю. Вы, пожалуйста, не думайте о нём плохо. Что поделаешь, такая судьба. Он вам не рассказывал о своей жизни, как потерял руки?
- Нет, не рассказывал, а расспрашивать мне было неудобно.
- Гена родился и жил до окончания школы в Псковской области. Он очень хотел стать лётчиком, и, получив аттестат зрелости, послал документы в город Чкалов для поступления в училище истребительной авиации. Дома он всегда помогал по хозяйству, и в тот злосчастный день вместе со старшим братом решил покосить сено на дальних полянах у леса. Возле кустов его коса наткнулась на невесть откуда взявшуюся там гранату времён войны. Раздался взрыв. Руки до локтей пришлось ампутировать. Из псковской больницы его перевели в ленинградскую областную, где я, старше Гены на три года, работала медсестрой. И я за ним ухаживала. Он мужественно переносил свалившиеся на него невзгоды, учился всё делать сам, приговаривая: «мы скопские, мы прорвёмся». Сначала я его жалела, а потом и полюбила. О лётном училище не могло быть и речи, и он стал готовить себя к поступлению в Ленинградский институт авиаприборостроения (ЛИАП). Своими укороченными руками он научился писать, перелистывать страницы книг и делать всё, что делают здоровые люди. Институт он успешно закончил. Наш брак не был зарегистрирован, и его, по распределению, направили работать в Саратов. Я поехала вместе с ним. Здесь он работал технологом на разных предприятиях, и вот теперь у вас главным технологом. У нас взрослая дочь и внук. Живут в Питере.
Мы допили чай, я попрощался с хозяйкой и поехал домой.
- Олег, ты не забыл, что мы сегодня идём в театр? – напомнил я своему собеседнику.
- Не забыл. На сегодня обещали дождь с ветром. Возьми зонтик, если он у тебя есть.
- Конечно, есть. Ты же помнишь, в каком городе живу. Зонтик я беру с собой в любую поездку.
Двадцать третьего сентября в театре имени Чехова открывался театральный фестиваль «Постефремовское пространство» в память театрального деятеля, актёра и режиссёра Олега Ефремова. Нам посчастливилось попасть на открытие фестиваля, руководила кото-рым дочь Олега Ефремова Анастасия. Она жила в нашем пансионате. За два дня до начала фестиваля в обеденном зале пансионатного ресторана, где мы обедали, Олег подошел к Анастасии, которую называл Настей, о чем-то поговорил с ней, потом подошел к нашему столику:
- Хочу вас порадовать. Анастасия Олеговна приглашает вас на открытие фестиваля. Она выделит для вашей группы пригласительные билеты, правда на шесть человек, но вы уж сами решите, кто пойдёт. Правда, и цена билетов очень доступна – от ста до трёхсот рублей.
И вот мы, группа из шести человек во главе с представителем общества «Юла» Владимиром Банниковым и присоединившимся к нам Олегом Урюпиным, вышли из пансионата на улицу Дражинского и направились к центру Ялты. На пешеходной набережной, до сих пор носящей имя Ленина, всегда заполненной пёстрой толпой, народу становилось всё меньше. Волны прибоя, обычно даже в ненастную погоду разбивающиеся за городским пляжем о высокую защитную стенку, перехлёстывали через неё и обрушивались на асфальт набережной и спешащих по ней прохожих. Держась ближе к домам, куда не долетали брызги и не доставала волна, мы дошли под моросящим дождём до улицы Екатерининской, на которой в доме тринадцать и находится театр. Мы увидели, что площадь перед театром заполнена ярко одетыми людьми, танцующими под зажигательную рок-музыку. Танцевали артисты – участники фестиваля. К ним присоединялись подходившие к театру будущие зрители. Дождь усилился, но танцы продолжались с зонтиками в руках, пока не раздался первый звонок. Это праздничное действо перед началом фестиваля, как мне объяснили, называется перфоманс и флешмоб.
Фестиваль открыл директор театра Николай Рудник. Потом выступила Анастасия Ефремова. После кратких выступлений руководителей фестиваля был спектакль по пьесе Ивана Франко «Украденное счастье». Спектакль закончился в одиннадцать вечера. Мы, еще под впечатлением прекрасно поставленного и сыгранного спектакля, вышли на улицу, но вынуждены были остаться под навесом театрального портика с колоннами. Дождь лил как из ведра. Ветер не просто не давал раскрыть зонтик, но вырывал его из рук. Потоки воды текли по улице под уклон, к морю, унося с собой сломанные ветки деревьев и всё, что попадалось на пути. Крыши торговых палаток, стоявших на площади перед театром, были сорваны. Зрители, выходившие из театра, бросались на улицу, чтобы поймать какую-нибудь машину, и, поняв бесполезность своих попыток, промокшие насквозь, возвращались в вестибюль, двери на выходе из которого не запирали, пока не разъехались все гости. Вызвать такси по телефону не удалось никому из нескольких сотен зрителей. Участникам фестиваля были поданы микроавтобусы. Они готовы были взять и нас, живших в том же пансионате, но не хватило места. Владимир Банников, по должности участвующий во всех наших мероприятиях и организовывавший наш досуг, чувствуя свою ответственность, не уходил с улицы, пока не отправил на попутной машине первую тройку из нашей группы и не договорился с одним из таксистов, что тот, выполнив полученный заказ, возвратится за нами. Отъехать от театра нам удалось только в начале второго ночи. И мы не были последними. По дороге, а езды нам всего пятнадцать минут, попадались упавшие и лежащие уже вдоль улиц деревья и сломанные крупные ветки. Ветер не утихал, мелкие ветки и листья летели навстречу машине, и водитель инстинктивно в этот момент наклонял голову. Было половина второго, когда подъехали к пансионату. Володя предложил зайти к нему в номер, чтобы снять стресс рюмкой коньяка. Олег сказал, что не пьёт, что завтра мы продолжим беседу и пожелал спокойной ночи, а мы с Володей снимали стресс до двух часов.
В семь часов утра я встретил Олега, как и во все предыдущие дни, на пляже. Море было так спокойно, словно накануне ничего не случилось. Мы поплавали, улеглись на лежаки, подставили свои, его плоский и мой, выступающий за пределы грудной клетки, животы лучам утреннего солнца и продолжили не законченную вчера беседу.
- Олег, в Саратове ты новую семью создал?
- Даже не знаю, как тебе и ответить. По приезду в Саратов я около месяца жил у брата, потом снимал комнату у рекомендованной мне на работе вдовы лётчика – испытателя. Надежда Комелькова, хозяйка двухкомнатной квартиры, миловидная немного полноватая женщина, примерно одного со мной возраста, поначалу приняла меня официально, и относилась ко мне, как к квартиранту, ровно настолько тепло, насколько я регулярно оплачивал своё жильё. Прошел год с того дня, чёрного для неё, когда, прожив с мужем двадцать лет, осталась одна. Дочь, Светлана, окончив школу и медицинское училище, вышла замуж за офицера – пограничника и жила вместе с мужем и сыном, внуком Надежды, на одной из погранзастав ЗабВО – Забайкальского военного округа, аббревиатуру которого расшифровывали как «забудь вернуться обратно». От квартиры на улице Виноградной, где теперь жил, на работу ходил пешком и возвращался с работы всегда раньше Надежды, которая работала продавщицей в одном из промтоварных магазинов в центре города.
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Среда, 01 Апр 2015, 06:37 |
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Пятница, 23 Янв 2015, 06:53 | Сообщение # 55 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | Мои глаза всегда искали, что сделать полезное по дому, а руки постоянно были готовы к любой работе. Я видел требующие замены обои, паркетный пол, который просил, чтобы его отциклевали и покрыли лаком и еще много чего по мелочам. Это кое-что, по мелочи, я и делал, пока Надежды не было дома. Она возвращалась домой обычно после восьми вечера, если видела меня, говорила несколько дежурных фраз, ужинала на кухне и шла в свою комнату к телевизору. И она словно не замечала или делала вид, что не замечала ни починенной мной ручки – защелки в двери ванной комнаты, ни подправленной криво висящей вешалки в коридоре, ни замененного новым старого выключателя. Иногда казалось, что и меня она тоже не замечала.
Прошло почти полтора года, и восьмого марта, в так называемый «международный женский день», выходной для всех, кроме работников торговли, по пути домой из продуктового магазина я увидел цыганку, продававшую цветы. У неё на деревянном ящике из-под овощей были разложены букеты тюльпанов. Пока еще не понимая для чего, купил самый большой из них, принёс домой и, не найдя на кухне цветочной вазы, взял трёхлитровую банку, налил туда воды, вставил букет и поставил в центр кухонного стола. Не помню, читал книгу или смотрел телевизор, а может и задремал, когда услышал стук в мою дверь. В дверях стояла Надежда в новом нарядном платье. Мне показалось, что в её глазах появилась доля теплоты. И я услышал:
- Олег, я приготовила праздничный ужин. Вы не составите мне компанию?
- Конечно, с радостью. Поздравляю Вас с первым праздником весны! Сейчас подойду.
Я старательно причесался, надел пиджак, достал из шкафа на всякий случай купленную к прошлогоднему новоселью бутылку шампанского, и пошел на кухню. На столе стояли тарелочки с нарезанными дефицитными в то время деликатесами и букет тюльпанов в красивой хрустальной вазе. Пока снимал золотистую фольгу с горлышка бутылки, думал как себя вести в такой обстановке. Ведь придётся и мне выпить. Пробка, вылетевшая из бутылки, ударилась в потолок, отскочила от него и упала в фужер хозяйки. Она вскочила от неожиданности.
- Ну, вы настоящий снайпер! Неужели так и было задумано? Я, пожалуй, не буду вынимать пробку из фужера. Наливайте!
Я наполнил фужеры и сказал тост. Потом были еще тосты. Стало весело и уютно. И она стала называть меня не по имени и отчеству, а Олегом, а её просила называть Надей. И был поздний вечер, когда мы встали из-за стола, и я обнял Надю за талию, слегка захмелевшую, подвёл к её комнате, открыл дверь и хотел войти вместе с ней, но услышал:
- Олег, мы хорошо отметили праздник, и я тебе благодарна за это, и давай не будем его портить. У нас могут быть очень хорошие товарищеские отношения, но не больше того.
В следующие выходные мы вместе клеили обои, и, когда я, слезая со стремянки, попал ногой в ведро с обойным клейстером, мы оба долго смеялись. Потом я отциклевал и покрыл лаком пол. Надя стала ко мне относиться с какой-то внутренней теплотой, но не женской, а скорее сестринской. Прошло еще два года, а наши взаимоотношения так и не пошли дальше хороших добрососедских.
Иногда она не отказывалась пойти со мной в театр. В Саратове девять театров практически всех жанров. Есть свой ТЮЗ, кукольный театр «Теремок», Академический театр оперы и балета, Академический театр драмы и другие.
В очередные длинные новогодние выходные я решил пойти в Театр драмы, купил два билета, честно скажу, не помню на какой спектакль. Надежда в этот день работала, и я пошел один. В антракте толпа зрителей устремилась к буфету так, будто только для этого они сюда и пришли. Поддавшись «стадному» чувству, пошел и я. Отстояв очередь, с двумя бутербродами на бумажной тарелке и чашкой кофе, стал искать себе столик. Свободным оказался только с табличкой «служебный». Сидящая за столом женщина посмотрела на меня снизу вверх удивительно выразительными серо – зелёными глазами, предупредила, что стол служебный, но рукой показала на стул, как бы разрешая его занять. Сидеть молча было неудобно, и я, так, на всякий случай, спросил, давно ли она в Саратове. Оказалось, что приехала из Москвы, как она сказала по служебно – личным делам. Говорили о спектакле, об артистах, занятых в постановке. О некоторых из них она говорила как о знакомых ей людях. Я слушал, и казалось, тонул в её завораживающих глазах. Раздался третий звонок, а мне не хотелось возвращаться в зрительный зал. И неожиданно для себя представился:
- Олег, а как Вас зовут?
- Мария.
- Мария, давайте сбежим из театра.
- Я согласна. Тем более, что этот спектакль мне хорошо знаком, и я, если захотите, расскажу вам содержание второго акта.
Мы вышли из театра. Мороз градусов пятнадцать. Свежевыпавший снег прикрыл образовавшийся местами после недавней оттепели лёд. Скользко. Я осмелился взять свою спутницу под ручку, она сказала, что ей удобнее самой опереться на мою руку, и Мария не возражала, когда я назвал её Машей.
Она считала свою поездку служебно – личной потому, что приехала для участия в постановке спектакля по своим «Театральным сказкам» в местном ТЮЗе. Приехала два дня назад и, предположительно, на месяц. Мы шли по проспекту Кирова. Мороз стал пробираться под моё демисезонное пальто, зимнее я тогда не носил. Похоже, и Маше стало зябко под её мутоновой шубкой. Она остановилась.
- Вот и дом тридцать четыре, гостиница «Волга». Здесь я живу. Будем прощаться.
Расставаться не хотелось, и мне удалось уговорить Машу посидеть еще хоть недолго в гостиничном ресторане. Заказали лёгкую закуску, кофе и пирожные. Согревшаяся, и, наверное, почувствовавшая ко мне доверие, Маша рассказала, что родилась в столице, окончила театральный, много лет служила актрисой в разных театрах разных городов страны, а потом и в Москве. Была замужем, но давно разведена. Муж был художником. Творческие натуры не сошлись характерами. Детьми Господь не наградил. Народной артисткой не стала, вышла на пенсию в звании «заслуженной» и занялась другим видом творчества. Её «Театральные сказки» ставились на сценах театров нескольких городов, и вот добрались до Саратова.
Я тоже кое-что успел рассказать о себе. Потом Маша, извинившись, сказала, что ей пора спать, проводила меня к выходу, и мы договорились о следующей встрече в холле гостиницы. И мы встречались до её отъезда. Потом она приезжала еще много раз, а я исполь-зовал всякую возможность, чтобы получить служебную командировку в Москву.
Наши встречи – расставания длились до моего выхода на пенсию и переезда к Маше. В прошлом году отметили десятилетие нашей совместной жизни. Мне кажется, мы дорожим каждым прожитым вместе днём. И наконец-то завтра мой самолёт вылетит в Москву, и я снова буду с моей Машей.
Ты меня спрашивал о сыне… . Скажу вкратце. У его мамы хватило мудрости всё же не настраивать сына против меня, не подавать в суд на алименты, и до совершеннолетия Ивана я перечислял положенные проценты не только с официальных заработков, а и со всего, что удавалось заработать. Иногда перечисленные суммы, думаю, были больше официальной зарплаты его матери. Теперь Иван стал Иваном Олеговичем, занимает приличную должность на одном из предприятий, растит двоих сыновей, моих внуков. Правда, общаемся чаще в интернете, но всегда в курсе дел друг друга.
Самолёт Олега вылетал рано утром, поэтому мы простились, обменялись адресами и телефонами, сказали, что оба надеемся на встречу, каждый в душе понимая, что вряд ли эта встреча когда-нибудь состоится.
Январь 2015г.
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Среда, 01 Апр 2015, 06:39 |
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Пятница, 06 Мар 2015, 06:38 | Сообщение # 56 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | ВСТРЕЧИ В ПУТИ
(рассказы)
С годами я всё чаще вспоминаю истории, услышанные когда-то от Виктора, с которым мы были так дружны, что если одному из нас было плохо, другой чувствовал это на расстоянии. Сам он всегда настаивал на том, что люди могут быть лишь товарищами, а настоящим бескорыстным другом признавал только свою собаку. Так сложились то ли обстоятельства, то ли судьба, что уже много лет Виктор живёт на другом конце света в Австралии где-то между городами Канберрой и Мельбурном. Его дочь Ольга на последнем курсе университета вышла замуж за однокурсника – немца и уехала с ним в Германию. Потом они перебрались в Австралию. После смерти жены, погибшей в нелепой автокатастрофе, Виктор сначала ездил к ним в гости, а потом и остался у дочери.
В его характере была доля неусидчивости. Возможно, это была неутолённая страсть путешественника, которому странствовать не позволяли то учеба в вечернем институте, то часто болевшая в детстве дочь. Он старался найти такую работу, где можно было бы выезжать в служебные командировки. Из поездок Виктор возвращался переполненный впечатлениями от новых увиденных мест и неожиданных встреч в пути, которыми делился со мной. И вот пришло время, когда мне неодолимо захотелось опубликовать его рассказы именно так, как рассказывал их он, от первого лица, и не в хронологической последовательности, а так, как они восстанавливаются в моей памяти.
ЧИЧКО
Самолёт в Донецк прилетел рано утром. Из аэропорта автобус доставил нас, пассажиров, в центр города, где за спиной памятника Ленину я обратил внимание на высокую чёрную остроконечную гору. До неё было далеко, но видеть её можно было из любого конца города. Мне объяснили, что это и есть террикон – гора отвалов пустой породы после добычи угля. Через два дня мои дела в Донецке были закончены, но мне предстояла еще поездка в Днепропетровск. Поезда нужно было ждать часов восемь, автобус отходил через два часа. Я убивал время за кружкой пива в кафе рядом с автовокзалом, когда к моему столику подошел человек среднего роста в расстёгнутой до пояса рубашке цвета хаки, поставил поднос с первым, вторым и компотом, сел напротив меня, протянул широкую ладонь и сильно сжал мою.
- Чичко, Иван. А ты откуда взялся такой бледный в середине лета?
- Из Питера. Жду автобус на Днепропетровск.
- А, ленинградец, так я ж так и подумал, что ты с севера.
Я допил бутылку пива и собирался взять вторую, когда думавший о чем-то своём неторопливо обедавший сосед по столику заговорил снова.
- Я еду из Ростова в Днепропетровск, потом в Одессу. Зачем тебе ждать автобуса, если хочешь, поедем со мной. И денег с тебя возьму не больше, чем ты заплатил бы за билет в автобусе.
Открытое загорелое лицо Чичко с весёлыми карими глазами вызывало доверие, и я согласился.
И мы пошли к его машине, стоявшей на обочине шоссе неподалёку. Это был голубовато – синий МАЗ с большим крытым кузовом, который называют «шаландой» и прицепом, тоже накрытым брезентом. Иван ласково погладил нагретую солнцем кабину с двумя рядами звёздочек, открыл машину, сел за руль и пригласил меня.
- Такси подано. Заходьте.
Не выпуская своего командировочного портфеля из левой руки, правой держась за открытую дверцу, я неумело поднялся в кабину и сел рядом с водителем. В кабине хватило места и мне и моему портфелю. Верхняя часть ветрового стекла была украшена полоской плотной ткани золотистого цвета с висящими на ней помпонами. «Отрезана от портьеры», - подумал я. На занавесочке было прикреплено еще и множество самых разных значков.
Ехали молча. Когда проехали последние пригороды Донецка, я решил прервать молчание.
- У вас на ветровом стекле так много значков…
- Так это ж я в каждом городе, где бываю, стараюсь купить значок с гербом города или каким-нибудь его видом.
- А звёздочки на кабине что обозначают? Я знаю, что такие звёзды рисовали лётчики по количеству сбитых самолётов противника.
- А у меня они показывают количество тысяч километров, пройденных без капитального ремонта.
- Ничего себе, значит у вас отличная машина…
- Еще бы. Ведь она у меня в экспортном исполнении.
- Она сначала поработала где-то за рубежом?
- Нет, я получил её новой, прямо с конвейера. Но если ты так и будешь мне «выкать», то не узнаешь, как это случилось. И он замолчал, словно обидевшись.
Мы ехали по Донбассу, оставляя позади небольшие города и посёлки, о которых раньше не слышал, но их названия мне так понравились, что легко запомнил: Горловка, Макеевка, Первомайск, Дружковка, Ивановка. И везде были видны терриконы. Дорога мне тоже нравилась - широкая, хорошо асфальтированная, без заплат, ямок и трещин, часто попадающихся в Ленинградской области. Решив прервать затянувшееся молчание, я спросил:
- Как же тебе это удалось?
- Что удалось? Ты про машину, что ли?
- Конечно.
- Я собирался оформлять отпуск, когда позвали в диспетчерскую к телефону. Секретарь директора сказала, что меня ждёт главный инженер. Когда зашел в кабинет, главный инженер вышел из-за стола, поздоровался и сказал, что дирекция единогласно признала меня лучшим водителем и награждает поездкой в Минск. Там я должен был получить новую машину и перегнать на наше автопредприятие. Главный инженер обещал и закрепить её за мной. Оформив командировку и получив командировочные, стал собирать вещи. В свой дорожный чемоданчик положил, как обычно, смену белья, бритву, ну и всё, что обычно беру в поездку; добавил хороший шматок сала, пяток варёных яиц, три головки синего лука и соль. И еще взял с собой большой просторный портфель, в который загрузил несколько бутылок «чорнил», бутылку горилки собственного приготовления и несколько плиток шоколада. Ты не знаешь, что такое чорнило? Так у нас называют дешевое плодово – ягодное вино.
В Минск приехал в воскресенье вечером, но, зная, что с утра проходят всякие совещания и летучки, на завод поехал в понедельник ближе к обеду. В заводоуправлении выдал несколько комплиментов секретарше, положил на стол плитку шоколада, которую она тут же ловко сбросила в приоткрытый ящик стола и подсказала, как найти кабинет начальника отдела сбыта и когда он обычно уходит на обед. Быстро нашел двери с табличкой «отдел сбыта и кооперации». Через стеклянную перегородку было видно несколько пустых рабочих столов, круглые электрические часы на стене и еще одну дверь, тоже с табличкой. Дверь в отдел была открыта, и я вошел. Вторая дверь оказалась заперта. Решил ждать в коридоре.
Стрелки часов показывали послеобеденное время, когда в конце коридора появился небольшого роста с большой лысиной и в очках человек неопределённого возраста и наружности. Он бегло скользнул по мне взглядом, быстро прошел через отдел, достал ключ, открыл им вторую дверь и вошел в кабинет. Для приличия подождав пять минут, и я подошел к этой двери, прочитал на табличке: "Начальник отдела Сб и К Лугин Дмитрий Николаевич", постучал и, получив разрешение, зашел. Дмитрий Николаевич внимательно прочитал моё командировочное удостоверение, предложил сесть, расспросил с какой целью и откуда приехал, глядя мимо меня, несколько минут помолчал и сказал, что вообще-то он еще не обедал, да и решить мой вопрос сразу не сможет, потому что должен просмотреть ведомости поставок, а все его сотрудники в разъездах. Я сказал, что тоже не обедал и предложил перекусить со мной за территорией завода. Начальник отдела сбыта взглянул на пузатый коричневый портфель на моих коленях и, как бы нехотя, согласился.
Когда вышли за проходную, я предложил перекусить тем, что находится в портфеле, и пройти в примеченный мной по пути на завод скверик неподалёку. Начальник отдела сбыта кивнул головой в знак согласия. На широкой садовой скамейке я расстелил газету, разложил заранее нарезанные сало и хлеб, поставил прихваченные из гостиницы два стакана и бутылку горилки. Налил граммов по сто. Дмитрий Николаевич выпил,вытер указательным пальцем сложенной в щепотку ладони правой руки губы, удовлетворённо крякнул, словно ему стало легче, и я вспомнил, что накануне было воскресенье. Поговорили «за жизнь», покурили, выпили еще, и перешли к делу. Начальник отдела сбыта предложил вне завода называть его Димой, сказал, что свою машину смогу получить в среду. Но если хочу в экспортном исполнении, то придётся ждать до пятницы. С трудом скрывая бурную радость, я согласился.
Во вторник мне выписали временный пропуск. Я ходил на завод каждый день, осмотрел всё сборочное производство, включая окрасочное. У конвейера «экспортного заказа» останавливался, стараясь угадать мою будущую машину. И каждый день в пять вечера я шел в наш садик, доставал всё, что нужно, из портфеля и ждал начальника отдела сбыта. Сала мне хватило, а спиртное и хлеб пришлось докупать.
В ночь с четверга на пятницу почти не спал. На завод пришел в числе первых. Дождался, когда освободится Дмитрий Николаевич, и мы пошли на производство. Там нашли бригадира конвейера номер два Сергея. Начальник отдела сбыта отвёл Сергея в сторону, о чем-то поговорил с ним, велел после обеда обоим зайти к нему для оформления документов и ушел. По конвейеру медленно двигались окрашенные в разные цвета машины. Сергей сказал, что пришлёт мне слесаря – сборщика и тоже ушел. Через несколько минут подошел слесарь. В руках у него была кувалда, на конце обмотанная ветошью. Мы пошли в дальний конец конвейера, где, сверкающие свежей краской, МАЗы готовы были сойти с него, чтобы дальше двигаться своим ходом. Слесарь сказал, чтобы я выбрал машину, которая понравится. Я показал. Слесарь подошел к ней и легонько стукнул кувалдой по правому крылу. На крыле осталась вмятина. «Теперь для экспорта её забракуют, и она станет твоей», подмигнул мне и пошел по своим делам.
Документы на машину были готовы, но не было заключения отдела технического контроля, а рабочий день заканчивался. Начальник отдела сбыта сказал, что придётся ждать понедельника. Значит, предстоит ставшее привычным за эту неделю «застолье», подумал я. Портфель к тому времени опустел, и я оставил его в гостинице. Ужинали мы в кафе, где, чтобы выпить на «посошок», пришлось заказать бутылку коньяка. Когда прощались, Дмитрий Николаевич приобнял меня за плечи, посоветовал не волноваться, обещал держать всё под контролем, пока не выеду на выбранной мной машине за заводские ворота.
Так и случилось. В понедельник мою машину, уже заправленную, увидел на выпускной площадке вместе с другими. Рядом с ней стоял начальник отдела сбыта с пакетом документов. Он тоже поднялся в кабину, сел рядом со мной, и мы вместе выехали с территории завода. И уже пять лет эта машина мне безотказно служит.
И Чичко, возможно заново переживая рассказанное, снова надолго замолчал.
Когда въезжали в Днепропетровск, Иван подсказал, в какой гостинице поселиться, что хотел бы подвезти меня до самой гостиницы, но там проезд грузовикам запрещён, поэтому затормозил перед автобусной остановкой. От предложенных денег он отказался, сказал, что может быть, даст Бог, еще где-нибудь встретимся. Я оставил ему свой домашний адрес и телефон, сказал, чтобы обязательно зашел, если будет проездом в Питере.
Прошло несколько лет. Я уже не вспоминал об этой поездке, когда в один из вечеров в квартире раздался звонок. Пошел открывать. Открыл дверь, а за ней стоит Чичко! Он вошел, мы обнялись как старые давно не видевшиеся друзья.
- Почему ты не позвонил, не сообщил заранее? Ведь меня могло не быть дома.
- Да не люблю я звонить. Вот взял и заехал по пути.
Начались расспросы и рассказы и затянувшийся допоздна ужин. Я на радостях открыл бутылку водки, но Иван пил только чай и рассказывал обо всём, что случилось с ним за это время, что продолжает ездить на той же машине, на которой подвозил и меня, что где только не побывал, а заехал проездом в Мурманск. Ночевать у нас он отказался.
- Я выеду завтра рано утром. Моя квартира на колёсах стоит внизу, можешь посмотреть, да и груз без присмотра не могу оставить. Даже охраняемой стоянке, на которую сейчас поеду, не доверяю.
Мы простились возле его машины, и оба надеялись, что когда-нибудь еще встретимся.
КАКТУС
Если была возможность поехать в Киев, от такой командировки я не отказывался. Когда позволяло время, обязательно шел на Крещатик. В эту поездку мне нужно было выполнить еще и поручение друзей – передать бандероль их знакомым, жившим возле Крещатика на Бессарабке за базаром. Запас времени до их возвращения с работы у меня был, поэтому пошел своим обычным маршрутом. Из метро я вышел на станции Майдан Независимости, прошел на Владимирскую горку к памятнику князю Владимиру, постоял у его подножия, любуясь видами Днепра, мостов через него и заднепровья, сделал несколько снимков, возвратился на Крещатик и пошел по нему. По пути зашел во Владимирскую церковь, в росписи которой принимал участие один из моих любимых художников Михаил Врубель.
К сожалению, тех, кто мне был нужен, не было дома. Сел на скамейку возле парадной и решил подождать. Слева от входа стояла Волга – такси, возле которой занимался своими делами мальчик лет пяти. Он несколько раз близко подходил к Волге, что-то рассматривал, обошел вокруг. И вдруг из распахнувшейся двери выбежал мужчина и закричал:
- Нужно смотреть за своим ребёнком! Поцарапает мне машину или еще напишет что-нибудь на ней!
Мальчика как ветром сдуло. Я встал со скамейки и стал объяснять, что это не мой ребёнок, что я вообще приезжий и рассказал о цели приезда. Раскрасневшийся от гнева мужчина смутился и долго извинялся.
- Ради Бога, простите. Меня зовут Владимир. Я понял, кто вам нужен. Это Надежда. Она и её дочь живут над нами, на четвёртом этаже. Это наши друзья. Кстати, Надя говорила, что ждёт вас со дня на день. Она еще не вернулась с работы, поэтому пойдёмте к нам. У нас сегодня праздник, и я хочу, чтобы вы в нём тоже участвовали.
Я пытался отказаться, говорил, что неудобно, что никого из гостей не знаю.
- Мы с женой на этот праздник никого не приглашали. Вы и будете нашим гостем.
Пришлось согласиться. В большой комнате двухкомнатной квартиры, очевидно, гостиной, я увидел стол с приборами на две персоны. В центре стола стоял цветочный горшок с довольно крупным кактусом. Женщина, хлопотавшая возле стола, удивлённо посмотрела сначала на меня, потом на мужа.
- Это моя хозяйка Оксана.
Потом добавил, обращаясь к жене:
- А это тот товарищ из Ленинграда, о котором нам говорила Надежда. Так что накрывай еще и на гостя.
- Господи, как я рада! Я пойду на кухню, а вы пока побеседуйте с Володей и чувствуйте себя как дома.
- Володя, так по какому поводу праздник?
- Садитесь на диван. Этот праздник мы отмечаем не каждый год. Кактус, который стоит на столе, расцветает один раз в три года всегда в один и тот же день и примерно в одно и то же время. И мы это торжественно отмечаем, но обычно вдвоём, потому что точное время всё - таки не знаем. И надо же было такому случиться, что наша нечаянная встреча произошла именно в этот день и в этот час! В этом что-то есть. Вы видите, у нас на окнах стоит много разных цветов, а кактус только один. Мы не любители кактусов, не кактусоводы. Этот кактус появился у нас случайно. Жизнь таксиста не обходится без приключений. Всякое случается на дороге. В ту ночь я дежурил в Борисполе, в аэропорту. В машину села пожилая пара, возвращавшаяся из Волгограда. Когда подъехали к их дому, у них немного не хватило денег, чтобы расплатиться по счетчику. Я махнул рукой, мол, ладно, обойдусь, но они в один голос заявили, что не хотят быть должниками и оставили в залог один из двух чемоданов. Вскоре мужчина возвратился, но вместо денег держал в руках цветочный горшок с кактусом. Он извинился за то, что в доме наличных денег не оказалось, сказал, что по цене кактус намного превосходит их долг, и чтобы мы не выбрасывали его, даже если не любим цветы, потому что через несколько дней он подарит нам удивительный праздник. И правда, через три дня кактус расцвёл. И с тех пор день его цветения отмечаем как праздник. Так что переходим к столу.
Стол к тому времени был уже уставлен закусками. Конечно, не обошлось без сала, нарезанного тонкими кусочками. Появилась на столе и бутылка горилки с красным перчиком на дне. Выпили за знакомство, за хозяйку, обсудили политические новости, а цветок как стоял, так и стоит. Чувствую, Володя начал нервничать, сказал, мол, праздник всё равно состоялся, раз за столом гость, как вдруг из вершины кактуса, градусов на тридцать отклоняясь от вертикали, стал медленно выдвигаться зелёный плотненький отросток. Он рос у нас на глазах, и когда достиг длины пятнадцать – двадцать сантиметров, его верхушка стала раздвигаться, выпуская из себя также медленно разворачивавшийся крупный алый цветок. Мы вскочили, хлопали в ладоши, обнимались и выпили еще по одной стопке.
Володя позвонил по телефону Надежде. Та уже возвратилась с работы и быстро спустилась к нам. Её удивлению и радости не было предела, только жалела, что опоздала на главное чудо –раскрытие цветка. Застолье продолжилось, и только уже собираясь уходить, я вспомнил о поручении и передал пакет Наде.
Простились так, словно все стали близкими родственниками, и я пошел к станции метро Театральная, чтобы возвратиться в гостиницу.
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Суббота, 02 Май 2015, 05:02 |
| |
| |
| Михаил_Соболев | Дата: Суббота, 07 Мар 2015, 21:43 | Сообщение # 57 |
 Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 188
Награды: 6
Репутация: 19
Статус: | Станислав_Ластовский, прочитал "Выковоренные". Типичная и в то же время трагическая история ленинградской семьи. Слёзы на глазах...
Всегда!
Моя авторская библиотека
Моя копилка на издание книги.
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Вторник, 10 Мар 2015, 16:46 | Сообщение # 58 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | Спасибо, Михаил. Я приступил к чтению повести "За туманом". Читать удаётся по одной - две главы в день. Читаю с интересом. Свои впечатления и кое-какие замечания пришлю на почту, когда дочитаю. Жду объективную и продуктивную критику моих материалов. Для меня это важно.
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Четверг, 12 Мар 2015, 11:53 | Сообщение # 59 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | СЛУЧАЙ В МУКАЧЕВО
Мне давно хотелось в Закарпатье. И, наконец, повезло. Выезжать нужно было срочно, и по расписанию поездов получалось так, что в Мукачево приезжал в пятницу. А если за один день не удастся выполнить задание? Решили, что возвращаться буду по обстоятельствам: в понедельник или во вторник. Думаю, кому приходилось бывать в командировках, тот знает, как не хочется задерживаться на выходные в чужом городе, когда не знаешь, чем себя занять. Но если в городе или в том месте, куда приехал, есть что посмотреть, то остальное уходит на второй план. Во Львове пришлось задержаться даже на праздничные ноябрьские дни.
В ту поездку мне повезло поселиться в историческом центре города. Гостиница называлась Першотравневая и находилась на улице Першотравневой. Эта узкая улочка имела одну особенность. Трамвайные пути почему-то находились рядом с пешеходными тротуарами по обеим сторонам улицы, а машины ехали посредине, правда, в одном направлении. В праздничные выходные я обошел весь центр пешком. Обнаружил две картинные галереи на одной улице. Одна была посвящена русскому художественному искусству, другая – украинскому. В украинской увидел живопись неизвестного мне тогда интересного художника Семирадского. Позже его картины видел в Харьковском художественном музее. Побывал в музее «Арсенал» на выставке холодного оружия от древнего до самых последних образцов. Каждый вечер ходил в католический кафедральный собор слушать орган. Но в знаменитый Львовский оперный театр попасть не удалось.
О поездке во Львов вспоминал, укладываясь спать на нижней полке своего купе и тихо радуясь этому. Обычно во всех поездках приходилось забираться на верхнюю полку. В поездах по утрам стараюсь встать пораньше, чтобы не стоять в нелепой очереди в туалет с полотенцем и мылом в руках. Приведя себя в порядок, вышел покурить в тамбур. Поезд двигался медленнее, чем вчера, и тепловоз, казалось, неохотно тащил за собой эти словно надоевшие ему зелёные коробки, наполненные пассажирами. В тамбуре был еще один курильщик.
- В туалете окно еще опущено для проветривания?
- Да. А что?
- Советую возвратиться туда и выглянуть через него. Думаю, вам будет интересно.
Так и сделал. Я посмотрел в открытое окно, высунул голову наружу и крутил ей то в одну, то в другую сторону. Наш вагон был сразу за вагоном – рестораном в середине состава, и я видел одновременно и тепловоз, и последний вагон, Состав выгнулся дугой, железнодорожным серпантином поднимаясь по склону горы к перевалу. И последний вагон был заметно ниже тепловоза. «Вот и Карпаты», - подумал и продолжал бы и дальше смотреть на зелёные вершины Карпат, но в дверь уже нетерпеливо и нервно стучали.
- Вы не подскажете, как называется гора, на которую поднимается поезд? – спросил у проводника, заглянув в его купе.
Проводник завтракал. Он, очевидно в раздумье, неторопливо дожевал бутерброд с колбасой, запил глотком чая из стакана в традиционном металлическом подстаканнике и только после этого, посмотрев снизу вверх на меня, ответил:
- Про гору не знаю, а перевал называется Верецкий.
В Мукачево поезд прибыл в удобное для меня время. Не настолько рано, чтобы не выспаться и не так поздно, а как раз так, чтобы устроиться, принять душ, перекусить и успеть на предприятие – цель командировки. Город небольшой. Первый встреченный мной горожанин показал, как пройти к гостинице, и я пошел пешком. Последняя декада октября, а тепло как у нас в конце августа и солнечно. В Мукачево в это время буйствовали осенние краски. Листья на деревьях, которых в городе было так много, что за ними скрывались городские здания, окрашены были самыми невообразимыми оттенками желтого, оранжевого и багряно - красного. Хорошо, что взял в поездку фотоаппарат, заряженный цветной позитивной плёнкой. Могут получиться отличные слайды. И я решил, что выходные нужно провести в этом городе.
В субботу с утра гулял с фотоаппаратом по городу. Вокруг было так красиво, что всё хотелось запечатлеть на плёнке. Проголодавшись, зашел в местную столовую – «едальню». В столовой ел такое вкусное тушеное мясо в горшочке, запечатанном пампушкой, что решил, пока в командировке, только там и питаться. После обеда направился в южную часть города, где на высокой горе видно было сооружение явно крепостного типа. Пошел в ту сторону и на дороге, поднимающейся к вершине, присоединился к небольшой, человек десять, экскурсии. Экскурсантами были школьники старших классов, как они мне сказали, члены исторического кружка. Экскурсовод говорил на украинском языке, но я понял, что мы поднимаемся на гору Замковую к средневековому замку, который называется Паланок. Я двигался вместе с экскурсией, не всегда понимая, о чем идёт речь. Когда отстал от них, засмотревшись через крепостную амбразуру на открывающийся вид с речкой внизу, строениями с церковью посредине на другом берегу и зелёным противоположным берегом, полого поднимающимся к подножию горы, кто-то положил мне руку на плечо.
- Вы не местный?
- Я из Ленинграда. Приехал в командировку, да задержался на выходные.
- Очень люблю ваш город. Знаете что, а вы и не догоняйте свою группу. Я вам расскажу об этом замке подробнее, и может быть, интереснее, чем экскурсовод. Мы, группа реставраторов, как раз и занимаемся восстановлением интерьеров этого замка. Видите, далеко внизу реку? Она называется Латорица. На том берегу реки – женский православный монастырь, который до тысяча девятьсот сорок девятого года был мужским униатским. Горы окружают Мукачево с трёх сторон. В древности он находился на пересечении торговых путей с запада, севера и востока на юг, и эти дороги назывались «Славянский путь». Город получил название от слова «мука» - на реке Латорице стояла огромная по тем временам мельница или, как говорят, от слов «земля пана Мункачи» - так звучит на венгерском название города. Замок Паланок начали строить в одиннадцатом веке и строили, перестраивали и достраивали еще лет триста. Он выдержал множество осад. Турки не могли овладеть им целых семь месяцев.
И добровольный экскурсовод, назвавшийся Остапом, обошел со мной все уголки и помещения замка и так интересно обо всём рассказывал, что уходить не хотелось. Он показал и колодец, такой глубокий, что дно его было ниже подножия горы. И он начал говорить о том, что из колодца, у самого дна, когда-то начинался подземный ход, который под дном реки выводил в монастырь. Но он давно засыпан или взорван немцами, боявшимися партизан. Остап не успел договорить, как к нему подошли два его товарища и напомнили, что пора идти домой – рабочий день закончился. Мы познакомились. Одного звали Иштван, другого Карел. Я хотел проститься с реставраторами, но они предложили пойти вместе. По серпантину горной дороги мы спустились вниз и оказались возле деревянного «под старину» пивного ларька. Столами здесь служили высокие дубовые бочки. Пока мы с Остапом продолжали разговор, только теперь о Ленинграде, два его друга принесли четыре большие кружки местного пива. Моя попытка заплатить за себя была задавлена в зародыше. Остап опять перешел к рассказу о прошлом Мукачево, а Иштван и Карел, немного отодвинувшись, разговаривали о чем-то на незнакомом мне языке.
- Остап, они говорят на другом языке, чтобы мы не поняли, о чем идёт речь?
- Нет, что ты, наоборот, чтобы нам не мешать.
- А на каком языке говорят?
- Я не прислушивался. Может быть на венгерском, а может чешском или немецком. Мы знаем по несколько языков с детства. Наш район граничит сразу с несколькими государствами, и в одном дворе могут играть и общаться дети разных национальностей. Так и становимся полиглотами. Когда выпили пиво, пошли всей компанией в город, и они проводили меня почти до гостиницы.
На следующий день решил прогуляться по окрестностям. Было так тепло, что пиджак оставил в номере. По шоссе я спустился к реке, перешел её по мосту и направился в сторону монастыря, огороженного таким высоким каменным забором, что за ним можно было увидеть только верхнюю часть купола монастырского собора с православным крестом. Мне захотелось войти и осмотреть монастырь, как когда-то Псковско – Печерскую лавру, но огромные деревянные ворота и калитка были закрыты. Нажал на кнопку звонка рядом с калиткой. Вышла небольшого роста очень пожилая монашенка и объяснила, что мужчинам вход в монастырь запрещён.
За монастырём - огромный и зелёный пока еще луг, плавно поднимающийся к подножию одной из гор, подковой окружающих город. Настроение хорошее, я шел и, наверное, сам себе улыбался, когда почувствовал чей-то взгляд. Остановился и сначала увидел пощипывающую траву корову, косящую на меня настороженным левым глазом, а потом, чуть выше, монашенку, которая сидела на раскладном брезентовом стульчике. В руках она держала небольшого формата книжку, внешне похожую на псалтирь и очень внимательно её читала. Казалось, она ничего не замечала вокруг. Подошел ближе. Монашенка оказалась очень молоденькой. Чёрная косынка, обрамлявшая юное лицо, только подчёркивала её красоту. Меня она словно и не видела. Похоже, я для неё вовсе не существовал. А мне хотелось расспросить её, узнать о судьбе или случае, приведшем такую красавицу в монастырь. Когда стоять молча стало неудобно, решил заговорить.
- Здравствуйте.
- Добридень, - ответила монашенка с ударением на "и".
- Можно задать вам несколько вопросов?
- Ни, нэ можно.
- А сфотографировать?
- Ни, это зовсим нэ можно.
- Ну, а хотя бы корову?
- Корову можно, - ответила монашенка, не поднимая глаз от книги и ни разу не взглянув на меня.
Я отошел в сторону, присел на корточки, сфотографировал корову, а потом, тайком, чтобы не заметила, и её несколько раз и с разных сторон.
«Теперь в моей коллекции будет и фотография монашенки», - радостно подумал и стал по широкой грунтовой дороге подниматься в гору. Оглянулся. Внизу открывался отличный вид на город и монастырь, но оказалось, что в моём «Зените» плёнка закончилась.
Закарпатье, возможно, потому так и называется, что горы здесь как бы и не горы, а скорее высокие лесистые холмы с округлыми издали вершинами. По широкой просеке я поднялся почти к перевалу, когда почувствовал необъяснимую эйфорию. Воздух, напоённый неизвестными мне ароматами, хотелось резать на куски и есть, а не вдыхать, и он словно опьянял, и я неожиданно для себя запел. Вокруг никого, надо мной и впереди голубое безоблачное и бездонное с лёгкой осенней дымкой небо, по сторонам высокие сосны, а я шел и пел во весь голос. И хотелось идти всё дальше и дальше. Когда всё же остановился, увидел, что склон горы, теперь безлесый, круто поднимается вверх. Мне показалось, что вершина совсем близко. Я решил её штурмовать. Сначала шел, потом карабкался, хватаясь за ветки кустарников, а до верха всё далеко. Всё же добрался до неё, но это оказалась вовсе и не вершина, а узкая терраса – площадка с остатками кострища и обгорелым с одного конца стволом дерева рядом с ним. А вершина опять казалась близкой, но мне теперь было понятно, что это оптический обман. Я почти упал на обгорелый ствол, стянул с себя рубашку и стал отжимать. С неё потекло, и, если бы костёр еще теплился, то я бы его залил своим потом. Высокая непримятая трава манила прилечь, но пора было возвращаться. И тут увидел тропинку, которая плавно извиваясь, вела вниз. И я быстро спустился к дороге. Мелькнула мысль: по тропинке ведь можно было легко и просто подняться, и совсем не нужно было брать гору штурмом. Ну что ж, учтём на будущее, и я пошел обратной дорогой в отличном настроении и напевая какую-то мелодию, но теперь про себя.
По возвращении из командировки решил сразу перемотать плёнку, вынуть из фотоаппарата и отдать в проявку. Начал перемотку, решил, что всю перемотал, открыл крышку и… последние десять кадров оказались засвечены! Пропали самые ценные снимки! Я был так расстроен, что долго не мог успокоиться. И решил, что не стоит фотографировать без разрешения ни монашек и монахов, ни священнослужителей. Да больше и не фотографировал их.
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Суббота, 02 Май 2015, 05:23 |
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Вторник, 31 Мар 2015, 05:40 | Сообщение # 60 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | АЛИТУС
Когда предложили поехать в колонию строгого режима, сначала опешил, потом просил подумать, потом мелькнула мысль: « А почему бы и нет?», и я начал оформлять командировку. Ехать предстояло в Литву, в город Алитус для проведения испытаний новых электроустановочных изделий. Там была ближайшая аттестованная лаборатория. И находилась она на территории колонии строгого режима.
Расстояние до Вильнюса немного больше, чем от Питера до Москвы. Поезд уходил чуть за полночь и прибывал в десять утра с минутами. Повезло – моя полка нижняя. Верхние полки в купе достались молодым людям, по виду и поведению – студентам, уже улёгшимся и весело что-то обсуждавшим. Место напротив пока было свободным. Я сел возле столика, сдвинул занавеску и смотрел на снующих по перрону отъезжающих и провожающих. Моё внимание привлекла остановившаяся возле окна высокая стройная девушка и её спутник. По громкой связи объявили, что до отхода поезда осталось пять минут. Провожающих попросили покинуть вагоны. Девушка и парень, стоявший рядом с ней, обнялись, и парень пошел в сторону здания вокзала, а она к дверям вагона. Когда перрон сначала медленно, потом всё быстрее стал отъезжать назад, я услышал: «К вам можно?», и в купе вошла девушка, которую видел в окно. «Какая красивая…», - мелькнула мысль. Я помог поднять полку, чтобы положить внутрь её чемодан, невольно коснулся округлой женской коленки и совсем рядом увидел внимательные, чуть прищуренные серо – голубые глаза с казавшимися мохнатыми ресницами. Полка не хотела опускаться, но вдвоём мы с ней справились, и оба рассмеялись.
- Буду устраиваться на ночлег. Мужчин прошу на пять минут выйти.
Я вышел в коридор. Ребята спустились и пошли курить в тамбур. Через несколько минут она, в синем махровом халате и полотенцем в руках, отодвинула дверь, пригласила войти и прошла так близко, что её пышные, но не длинные светлые волосы коснулись моего лица, а едва уловимый незнакомый мне тонкий аромат её духов задержался в купе. Я увидел, что моя полка аккуратно застелена, а куртка, лежавшая на ней, висит на плечиках возле входа. И почувствовал всплывающее изнутри и подступающее к горлу тёплое чувство признательности за заботу.
Возвратились курильщики, выключили общий свет и включили местный. Ложиться не хотелось, и я смотрел в окно на последние яркие огни остающегося в ночи города, на внезапно возникающие из тьмы и пролетающие мимо окна платформы дачных посёлков с рядами фонарей вдоль них, когда вошла она и быстро юркнула под одеяло. Мерный стук колёс и беседа вполголоса соседей по купе успокаивали. Я лёг и старался заснуть, но не мог отвести взгляд от почти невидимой, казавшейся такой близкой, и всё же, как будто недосягаемой незнакомки. И мне казалось, что она тоже не спит и протянул руку в её сторону. Мои пальцы почувствовали тонкие пальцы протянутой навстречу руки, и по ним словно пробежал ток.
И мы долго, казалось бесконечно долго, держались за руки и молчали, боясь спугнуть то, что пока не имело названия.
- Как вас зовут? – шепотом и, как-то робко спросил я.
- Инна, тихо ответила она. Я назвал своё имя, и мы опять замолчали, продолжая держаться за руки.
Когда малый свет на верхних полках погас, и тишину, кроме стука колёс, нарушал только чуть слышимый чей-то отдалённый храп, тонкие прохладные пальцы выскользнули из моей руки. Я встал, в полной темноте и наощупь приблизился к Инне, понял, что она отодвинулась к стенке, чувствуя сквозь тонкое одеяло тепло её тела, уже было лёг рядом, но сквозь жаркое дыхание возле своего уха услышал:
- В купе мы не одни. Я так не могу. И мне очень жарко. Давай лучше оденемся и выйдем.
Чтобы не толкаться в узком пространстве между полками, сначала вышел я, потом Инна. И мы, обнявшись, стояли в длинном коридоре купейного вагона и смотрели в пролетающую мимо ночную темноту с изредка появляющимися на горизонте и тут же исчезающими узкими световыми полосками то ли посёлков, то ли небольших городков и говорили обо всём на свете. И я узнал, что Инна работает врачом – психиатром в одной из клиник, что едет в Вильнюс на две недели отпуска к родственникам, что была замужем, но разведена, потому что муж оказался хроническим алкоголиком, которому не смогли помочь и в её клинике.
- Кто же тебя провожал?
- Провожал меня брат, с которым мы с детства очень дружны.
За окном замелькали пригородные платформы и стало светло, когда мы возвратились в купе. Ложиться спать было поздно, да и не хотелось.
Автобусный вокзал был рядом с железнодорожным. Мы с Инной прошли туда и купили билет до Алитуса. Полтора часа свободного времени у меня было. Мы зашли в привокзальное кафе, выпили кофе и перекусили. Инна записала в мою записную книжку телефон своих родственников. Она сказала, что очень хочет спать и поедет к ним, что до отъезда я смогу еще увидеть башню Гедеминаса и Кафедральный собор и подсказала, как туда пройти. Мы пошли на остановку её автобуса и договорились, что накануне обратного выезда я позвоню по телефону, сообщу время прибытия в Вильнюс, и мы встретимся. Инна уехала, а я стоял на остановке и до поворота с перекрёстка на боковую улицу видел её силуэт в полупустом салоне автобуса.
В справочном бюро автовокзала узнал, что сто пять километров до Алитуса автобус преодолеет за два с половиной часа. Моё место оказалось у окна. Начал дремать, но сосед слева, похоже, русский, сначала спросил, откуда я, потом расспрашивал о Ленинграде, в котором еще не был, потом стал рассказывать об Алитусе. И я узнал, что через Алитус протекает река Неман, что под своим названием он известен с конца четырнадцатого века, а на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков принадлежал одновременно двум государствам: западная часть вошла в состав Пруссии, а восточная – России, и лишь в 1918 году город стал литовским.
Мне приходилось бывать в Латвии и в Эстонии, и я часто слышал, что русских там не очень любят, но на своём опыте знал, что стоило сказать хоть одно слово на их языке, как отношение к тебе тут же менялось. Несмотря на то, что по-эстонски знал только слово «тэрэ» - здравствуй, по-латышски «лаба дена» - добрый день, находил общий язык с любым из них. Автобусный попутчик подсказал, что по-литовски здороваться нужно: «лабас денас». И еще он посоветовал съездить в бывшую столицу Литвы Каунас и посетить музеи Чюрлёниса и Чертей.
В автобусе поспать не удалось. Зато в гостинице, наскоро пообедав и приняв душ, так крепко заснул, что проснулся только утром и не сразу понял, где нахожусь.
Позвонил в испытательную лабораторию. Женский голос с сильным литовским акцентом сообщил, что меня ждали еще вчера и объяснил, как дойти до «зоны». Город маленький, и его можно обойти за час. Уже через пятнадцать минут передо мной были высокий бетонный забор, обвитый по верху колючей проволокой, большие металлические ворота, рядом с ними крыльцо в три ступеньки под навесом, обшитая деревом явно металлическая дверь, небольшое занавешенное квадратное окно рядом с дверью и кнопка звонка, которую и нажал. Через отодвинувшуюся занавеску я увидел круглое почти мальчишеское лицо и красный погон. Усиленный микрофоном голос велел назвать себя и занавеска закрылась. Щёлкнул электромагнитный замок, я открыл дверь, вошел в проходную и в узкую щель зарешеченного окошка слева положил свои документы. За решеткой открылась форточка, чья-то рука забрала их, потом приоткрылась дверь рядом с окошком и та же рука взяла у меня пакет с образцами изделий. Появилось время осмотреться. Передо мной был узкий коридор, разделённый на отсеки двумя стальными решетками от пола и до потолка, который упирался в решетчатую дверь. За ней была еще одна, металлическая, со смотровым окошком. На душе стало беспокойно. Через пару минут та же рука положила на полочку у окошка пропуск и моё командировочное удостоверение. Паспорт не возвратили, он остался как залог. Опять щелкнул замок. Я взял бумаги, открыл решетчатую дверь, которая тут же за мной и захлопнулась, и оказался между двумя решетками как в клетке. Решетчатых дверей две – на входе и выходе. Попытался открыть, но обе были заперты. Казалось, свобода осталась где-то там, далеко, за решетками и железными дверями. Сколько пробуду в этой клетке, не знал. Моё состояние было близко к паническому, когда через какое-то время, тянувшееся бесконечно долго, опять защелкали замки. В пространстве за клеткой появился охранник, выпустил меня, открыл выходные двери и вышел вместе со мной.
- Здравствуйте, меня зовут Витаутас, я начальник лаборатории, - почти без акцента сказал высокий литовец, стоявший снаружи у выхода. Он был без пиджака, в серых брюках и белой рубашке с галстуком в полоску.
Я представился, и мы, в сопровождении охранника, не выпускавшего пакет с изделиями из рук, пошли по территории колонии строгого режима. Шли молча, как под конвоем. Слева были корпуса явно промышленных зданий. Справа тянулся высокий забор из металлических загнутых вверху внутрь прутьев, напоминавший садовую ограду, если бы не проволока, в несколько рядов проходивщая поверху. Проволока, судя по изоляторам, находилась под напряжением. За «садовой» оградой была шириной метра три вспаханная следовая, как на границе, полоса и тот бетонный, высотой больше трёх метров, забор, который видел снаружи. Безлюдно. Слышался лай невидимых собак. Там, где под прямым углом забор поворачивал налево, над ним возвышалась сторожевая вышка с вооруженным солдатом. Недалеко от вышки, за поворотом, стояло кирпичное трёхэтажное здание, по виду – как заводоуправление. Там и находилась лаборатория. Справа за широким проходом и чуть выше металлической ограды на помосте над следовой полосой было видно низенькое деревянное строение с односкатной крышей и маленькими окошками. Я вопросительно посмотрел на идущего рядом «конвоира».
- Это «казарма» для наших служебных собак – немецких овчарок. В тёмное время суток мы их выпускаем, и они бегают между двумя заборами. Кормят их, между прочим, лучше, чем зэков.
- Наверное, у вас и побегов не было?
- Со дня постройки ни одного, - с нескрываемой гордостью ответил он, передал пакет Витаутасу и у входа в лабораторию попрощался с нами.
Вслед за Витаутасом я зашел в его кабинет, и он предложил снять пиджак и сразу пойти в лабораторию.
В довольно просторном помещении за столами, уставленными разными приборами трудились трое мужчин и женщина. Они словно и не заметили нашего прихода. Но когда я сказал громко: «Лабас денас!», удивлённо посмотрели на меня и улыбнулись. Витаутас представил меня подчинённым, сказал, что наши изделия им хорошо знакомы и, по его мнению, трудностей при испытаниях возникнуть не должно.
Когда возвратились в кабинет, он обратился ко мне запросто, на «ты».
- Сколько дней ты хочешь быть у нас? Вообще-то, можешь спокойно уезжать хоть завтра. Не беспокойся, мы всё сделаем в лучшем виде. Протоколы испытаний вышлем по почте. Всё равно, в лучшем случае, испытания закончим к концу дня в пятницу, а протоколы оформить до твоего отъезда не успеем.
-- Я планировал выехать в пятницу утром с протоколами на руках. В Вильнюсе у меня важная встреча.
- Раз встреча важная, значит с девушкой. Угадал?
- Угадал. А еще я хотел бы съездить в Каунас. Хочу побывать в музее Чюрлёниса и, говорят, там есть еще музей Чертей.
- Ты знаешь, кто такой Чюрлёнис и про музей Чертей?
- Про музей Чертей слышал, а с творчеством Чюрлёниса немного знаком. Я видел несколько его картин в Москве, по-моему, в музее имени Пушкина.
- Сегодня вторник. У тебя совсем мало времени. Завтра прямо с утра садись на автобус и поезжай в Каунас. До него всего семьдесят километров. Мы здесь справимся и без тебя.
- Витаутас, можно задать несколько вопросов?
- Конечно.
- Вы всегда ходите на работу «под конвоем»?
- Нет, что ты. Мы, вольнонаёмные, ходим без охраны, но когда к нам приходят посторонние, их сопровождает охранник. И сегодня, когда решим все вопросы по испытаниям, я вызову охранника, и он тебя сопроводит до выхода.
- Мы прошли почти через всю зону и никого не встретили. Где же заключенные?
- Ну, далеко не всю зону мы прошли. Кроме производственной, есть и жилая, отгороженная еще одной решеткой. Здесь целый городок со своим комбинатом питания, пекарней, где пекут, между прочим, очень вкусный хлеб, банно – прачечным комбинатом и даже школой для тех, кто её не закончил. Мы шли мимо производственных цехов, в которых изготавливают изделия, подобные вашим. А никого из заключенных не встретили, потому что в это время они все заняты на работах.
В конце рабочего дня за мной пришел сопровождающий. Этот охранник был разговорчивее предыдущего. Пока шли к проходной, я узнал, что колония называется строгой потому, что в ней содержатся рецидивисты, совершившие не одно тяжкое преступление и имеющие по несколько судимостей, что порядок здесь более жесткий и строгий, чем в обычных колониях, что попытки побегов были, но удачной ни одной.
Из цехов начали выходить заключенные. Они выходили быстрым шагом, почти бегом, и строились в колонны по четыре в ряд. Их оказалось неожиданно много. Все они были в одинаковых тёмно-серых робах и такого же цвета матерчатых плоскодонных головных уборах с козырьком. Не было слышно громких команд, но строились все быстро, по-военному. И никого из охраны, если не считать моего сопровождающего. Я был предупреждён, что останавливаться запрещено, но шел медленно, стараясь рассмотреть лица рецидивистов.
Несколько колонн, человек по пятьдесят в каждой, прошли мимо, обгоняя нас. Выражения их лиц и сами лица были обыкновенными, как у обычных прохожих, а не озверело – озлобленными, какими привыкли видеть на экранах кино и телевизоров. В первых рядах шли старшие по возрасту. Они были сосредоточены и хмуры. За ними шли те, что моложе и совсем молодые, которые казались даже беззаботными. Шли молча, и от того, что вот они, преступники, рядом, становилось жутковато. Удивляло только, что молодых среди них было намного больше. Когда они успели стать рецидивистами? С малолетства, что ли? Не найдя ответа на этот вопрос, я прошел через все поочерёдно открываемые передо мной решетки проходной и, когда последняя дверь выпустила меня на свободу, был так счастлив, будто сам только что вышел из заключения.
В среду рано утром я был на автостанции. У входа в автобус на Каунас небольшая очередь. У стоящего передо мной литовца уточнил, где купить билет. Оказалось, что все просто заходят в автобус, садятся на любые места, а перед отправлением приходит контролёр и «обилечивает» пассажиров. Литовец – попутчик спросил о цели моей поездки. Услышав, что я просто хочу увидеть город и посетить некоторые музеи, он очень удивился и, похоже, не поверил.
- Если не хочешь, не говори. Думаю, ты едешь по делам, а может что-то купить или продать. Я выхожу раньше, а то показал бы, где это сделать выгоднее.
Я обратил внимание, что все здесь обращались ко мне на «ты». Решил, что это знак особого доверия.
Каунас оказался уютным, чистым, словно умытым городом. Оба музея были в центре, недалеко один от другого, и я их быстро нашел. В музее Чюрлёниса услышал экскурсовода, говорящего на русском языке, присоединился к этой группе и не пожалел об этом.
Чюрлёнис был не только художником, но и композитором. Женщина – экскурсовод вела нас от картины к картине в сопровождении его музыки. Одно дополняло другое и казалось неотделимо друг от друга. Она так увлеченно вела рассказ, что захотелось повторить экскурсию. Я присоединился к следующей группе, а потом прошел в музыкальный зал, где слушал симфонические произведения Чюрлёниса.
Попал и в Музей Чертей. Один из известных литовских художников (его фамилия очень трудно произносима, и я её не запомнил) разместил в своей мастерской такое количество собранных со всего света вырезанных из дерева, отлитых из металла и пластика, изготовленных из кожи и тканей фигурок чертей, что теперь там музей, в котором выставлено больше трёхсот самых разных, от совсем крошечных до почти в человеческий рост экспонатов. Подобных музеев нет нигде в мире.
Успел заглянуть в кафедральный собор на выставку образцов витражного искусства от древних витражей из венецианского стекла и до самых современных.
С утра в четверг я был в лаборатории. Работа с моими изделиями шла полным ходом. К концу дня Витаутас вручил мне оформленный и утверждённый протокол положительных испытаний. Из кабинета начальника я позвонил в Вильнюс, сообщил Инне время прибытия автобуса из Алитуса, и она обещала меня встретить.
В гостинице у меня в номере на всякий случай была приготовлена бутылка водки, привезённая из Питера, и закуска в виде бутербродов с колбасой и сыром. Витаутас охотно согласился отметить благополучное завершение командировки. Моя бутылка быстро закончилась. Я предложил сходить за второй, но Витаутас остановил меня.
- Теперь моя очередь тебя угостить. Пойдём ко мне домой. У меня есть отличная самогонка. И насчет закуски не беспокойся.
Жена Витаутаса, похоже, не очень-то нам обрадовалась, но, узнав, что гость из Ленинграда, поставила на стол бутылку самогона, копченое и натёртое красным перцем сало, хлеб и пошла на кухню. Мы выпили не по одной стопке, когда она возвратилась, держа в руках большую сковороду с шкворчавшей на ней яичницей, и присоединилась к нам. Появилась еще бутылка. Я пытался объяснить, что завтра уезжаю, что пора уходить, но меня уже не слышали и просили не обижать хозяев. В гостиницу добрался совсем поздно. Чтобы успеть на автобус, встать нужно было в шесть утра. Попросил дежурную коридорную разбудить меня, зашел в номер, упал на постель и отключился.
Автобус отправился по расписанию. Я то засыпал, то просыпался. Меня укачивало. Когда стало невозможно терпеть, попросил водителя на минутку остановиться. Он взглянул сочувственно и затормозил. Я выскочил из автобуса и опорожнил желудок. Стало легче. На автовокзале купил бутылку воды, пошел в туалет и долго полоскал горло.
Минут через пятнадцать увидел спешившую Инну и пошел навстречу. Она подбежала ко мне, мы обнялись, и я хотел её поцеловать, но вдруг Инна резко отвернулась, оттолкнулась от меня и, ни слова не говоря, побежала на свою остановку. Я пытался её остановить, просил выслушать, но она успела вскочить в отходивший автобус. На душе и в желудке было очень скверно. Я поплёлся в кафе, где мы были совсем недавно, заказал сто граммов водки, но даже смотреть на неё не мог. Долго сидел и чего-то ждал, но пора было уезжать. И я почувствовал, что потерял что-то светлое и неповторимое.
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Суббота, 02 Май 2015, 06:01 |
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Суббота, 25 Апр 2015, 06:45 | Сообщение # 61 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | Михаил, спасибо за добрые слова.
|
| |
| |
| berserg | Дата: Вторник, 28 Апр 2015, 10:16 | Сообщение # 62 |
 Долгожитель форума
Группа: МСТС "Озарение"
Сообщений: 1809
Награды: 78
Репутация: 125
Статус: | Здравствуйте, Станислав! Знаком с Вашими произведениями, так как приходилось их озвучивать. Очень хорошая, тёплая проза!
marafonez
|
| |
| |
| Ла-Ра | Дата: Вторник, 28 Апр 2015, 10:48 | Сообщение # 63 |
 Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 3378
Награды: 42
Репутация: 127
Статус: | Здравствуйте, Станислав!
Очень понравился рассказ - Алитус!
Цитата Станислав_Ластовский (  ) Каунас оказался уютным, чистым, словно умытым городом. Оба музея оказались в центре, недалеко один от другого, и я их быстро нашел.
...оказался...оказались...
Вдохновения вам и удачи! 
От себя не убежишь...
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Среда, 29 Апр 2015, 10:42 | Сообщение # 64 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | Спасибо всем за добрые слова и замечания, которые постараюсь учесть при редактировании.
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Суббота, 02 Май 2015, 05:55 |
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Среда, 29 Апр 2015, 11:13 | Сообщение # 65 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | ТРУДОВИКИ
Город Славянск Донецкой области местные жители называют «Славенск» с ударением на «а». Цель моей командировки – Славянский завод технических плёнок местного химкомбината. Как обычно, с вокзала в гостиницу. Гостиница в городе одна, в центре, и я нашел её быстро по надписи из неоновых трубок «Готель» над входом в трёхэтажное здание из серого силикатного кирпича. Массивная, по виду дубовая, дверь с застеклённым окошком встретила меня негостеприимной, похоже, навсегда прикреплённой изнутри к стеклу бумажкой, заявляющей крупными буквами: СВОБОДНЫХ МЕСТ НЕТ. Надпись надписью, но я вошел. Пройдя три шага от двери, я оказался возле стандартной гостиничной административной стойки, разделившей надвое длинный коридор первого этажа. На стойке стоял изогнутый треугольником кусочек оргстекла с выгравыренным на нём и залитым черной краской словом «администратор». За стойкой никого не было. «Не пришлось бы ночевать на вокзале», - подумалось, и я представил себе, как укладываюсь на деревянный вокзальный диван и кладу командировочный портфель с бумагами под голову. Хотелось громко крикнуть: «Администратор!», но я терпеливо ждал, опёршись локтем о стойку, а пальцы правой руки, лежавшие на ней, независимо от меня, сами по себе, отбивали нервную дробь.
- Ну и чего вы барабаните? Или читать не умеете? Ясно же написано: свободных мест нет.
Сначала я услышал голос, а потом и увидел женщину, шедшую ко мне по коридору в синем халате, очевидно считавшемся фирменным.
- Извините, вы не могли бы позвать администратора?
- Я ж и е администратор.
Женщина постаралась придать лицу административную холодность, но ямочки на добродушных щеках и озорные искорки в её карих глазах позволили надеяться, что на улицу меня не выгонят.
- Я хотел бы поселиться у вас на несколько дней. Вот мой паспорт и командировочное удостоверение. Я прочитал, что свободных мест нет, но время вечернее, устроиться больше негде. Приехал из Питера в командировку. В городе впервые. Ни знакомых, ни родственников здесь нет.
С минуту длилось задумчивое молчание, потом я услышал:
- Не знаю, что с вами и делать. Могу предложить только раскладушку в номере, где живут четверо, да и то с их согласия.
Такой вариант меня не очень устраивал, но других не было. В любом случае, это лучше, чем на вокзале.
- Моё имя вы могли прочитать в паспорте, а как вас зовут?
- Галина. Идите за мной.
Мы прошли в конец слабо освещённого со скрипучим паркетом коридора, по левой стороне которого тянулся ряд нумерованных дверей. В последнюю из них Галина постучала.
- Заходьте, открыто, - послышался из-за двери густой бас, и мы вошли.
За столом, накрытым светлой клеёнкой, ужинали четверо мужчин примерно моего возраста, ну, может, моложе лет на пять.
- Хлопцы, примите на ночь подселенца – командировочного. Он с Ленинграда, и пойти ему некуда, - сказала Галина, словно давно с ними знакома и была уверена, что они не откажут.
- Що с Ленинграду, то добре. А ночевать дэ вин будэ, на полу? У нас всего чотыри койки, - ответил всё тот же бас.
- Я ему выдам раскладушку, матрас и постельное бельё.
И Галина направилась к выходу. Поняв, что вопрос пусть так, но решен, я оставил портфель у дверей и пошел за ней. Владелец баса вышел из-за стола и присоединился ко мне. В подсобном помещении под лестницей Галина выдала матрас, бельё и раскладушку. Я нёс раскладушку, мой сопровождающий остальное.
Ужин был прерван, и мы, впятером, стали решать, где будет еще одно спальное место. В квадратной комнате было большое окно почти напротив входа, в углу справа от входа за платяным шкафом видна раковина с краном над ней. «Раз кран один, значит вода только холодная», - отметил про себя. Слева от двери вдоль стен стояли застеленные синими байковыми одеялами четыре кровати, по две с каждой стороны, и стол между ними. Стол, накрытый к ужину, и четыре стула перенесли к окну. Раскладушку разложили в середине образовавшегося широкого прохода. Я уже начал её застилать, когда без стука вошла Галина, поставила возле стола пятый стул, на стол – пятый стакан, пожелала всем спокойной ночи и вышла.
- О, це дуже гарно. Сидайте за стол и будем знайовиться. Я - Мыкола, Николай, с Краматорска, рядом со мной Иван с Горловки, напротив – твой тёзка Виктор с Макеевки и, ближе к тебе, - Илья с Ивановки. Полотенце ты получил. Вон, в углу, раковина. Мой руки и присоединяйся, - почти приказал Николай.
Пока мыл руки, думал что делать. От предложенных мной не использованных в пути двух банок горбуши в собственном соку и паштета из гусиной печени гостеприимные временные хозяева гостиничного номера отказались. Разрешили поставить на стол пачку вафель к чаю и обрадовались ленинградскому ржаному хлебу. Здесь можно купить только пшеничный хлеб, белый. Садиться за стол с пустыми руками было неудобно.
- Подскажите, где ближайший гастроном? Я что-нибудь куплю к ужину, - неуверенно сказал я и услышал:
- Покупать сегодня ничего не нужно. Если уж так хочется, завтра купишь кружок кровяной колбасы. Она недорогая, но вкусная, особенно поджаренная на сале с луком. Да и садись уже.
Стол был накрыт по-холостяцки. Почётное место занимал развёрнутый из белой тряпицы и лежавший на ней большой кусок толщиной с вертикально поставленную ладонь розоватого на срезе и поблескивавший поверху кристалликами соли сала. Вокруг сала расположились толсто нарезанные куски белого хлеба, небрежно рассыпанные по столу пупырчатые огурцы и зелёный лук, и стояла большая стеклянная банка разных оттенков красного консервированных помидор. Соль была насыпана в фарфоровую с отбитой ручкой чайную чашку. Раскрытая бумажная пачка соли с надписью «Экстра» стояла на подоконнике. Украшала стол большая из зелёного стекла бутылка, заткнутая кусочком ткани, туго свёрнутой и выполняющей роль пробки. Эта бутыль почему-то называлась «огнетушитель».
Мой стул занял место в торце стола. На тарелке перед ним уже лежали несколько кусочков тонко нарезанного сала, кусок хлеба и пёрышки зелёного лука. Рядом с луком на дно тарелки была насыпана соль. Илья, сидевший по правую руку от меня, вынул тряпичную пробку из бутыли, сказал, что еще никто не отказывался от домашней горилки, плеснул каждому на дно стакана, да так ловко, что у всех оказалось поровну, и предложил выпить за знакомство. В горилке почти не было сивушного привкуса, и я выпил с удовольствием. Было еще много тостов. Соседи по столу говорили о каких-то сессиях, об экзаменах, о том, что баллон с горилкой, так они назвали трёхлитровую банку, стоявшую на полке в шкафу, скоро опустеет, и пора съездить домой за следующим баллоном, и что не нужно ждать, пока кто-нибудь съедет и освободит для меня номер, потому что они приняли меня в свою компанию, и я могу жить у них столько, сколько захочу.
Когда почувствовал, что могу заснуть прямо за столом, сказал, что подошло время отбоя, и я вынужден их покинуть. Никто не возражал, а Илья, на всякий случай, объяснил, что туалет и душ находятся в дальнем конце коридора и что, если ночью или рано утром понадобится сходить «по малому», то можно использовать раковину, предварительно открыв кран. На мой немой вопрос ответил, чтобы не смущался, они так поступают только потому, что идти слишком далеко. Закинув на плечо полотенце, с мыльницей в руке и слегка пошатываясь, я пошел по коридору. После душа возвратился более уверенной походкой, поставил возле раскладушки в ногах стул, разделся, сложил на него по-армейски вещи, лёг и мгновенно заснул.
Проснулся со свежей головой и хорошо отдохнувшим. Вчерашние «собутыльники» убирали со стола остатки то ли завтрака, то ли позднего ужина. Увидев, что я уже встал, они дружно сказали: «Доброго ранку», спросили, как мне спалось и просили ключ от комнаты, если буду уходить, оставить на стойке администратора.
Когда выходил из гостиницы, еще не знал, где буду завтракать, но, еще не сойдя с крыльца, увидел на другой стороне улицы кафе с названием «Нектар», и решил, что это то, что мне и нужно.
Утреннее меню кафе предлагало чай, кофе и множество самых разных булочек, пирожков и пирожных, выставленных за изогнутым дугой стеклом витрины. Я попросил кофе, булочку с запечённой в ней сосиской и своё любимое пирожное «эклер». «Не поняла», - с ударением на «о» сказала буфетчица и предложила выбрать пирожное из тех, что выставлены в витрине. Когда я показал пальцем на нужное мне, услышал, как бы тихо сказанное для себя, раздраженное:
- Приехала деревня, не знают, что это пирожное называется «заварное».
Я сделал вид, что не слышал. Кофе, несмотря на то, что с молоком и налито было в гранёный стакан из большой металлической ёмкости с краном как у самовара, оказался вкусным, да и пирожное тоже. Я спросил у буфетчицы, на каком автобусе могу доехать до химкомбината, и вышел из кафе.
На заводе технических плёнок и искусственной кожи мне нужно было зайти к директору. В его приёмной за столом с аккуратно разложенными бумагами я сначала увидел пышный бюст, потом и его хозяйку - секретаршу с большими, широко раскрытыми и словно навсегда удивлёнными глазами. Она сказала, что обязанности директора сейчас исполняет главный инженер, но мне придётся подождать, пока закончится утренняя «летучка». Совещание окончилось минут через пять. Секретарша взяла мои документы, зашла в кабинет, вскоре вышла и пригласила меня.
Главным инженером, к моему удивлению, оказалась миловидная женщина среднего, как и я, возраста. Я представился ей.
- Ольга Николаевна. Проходите к столу и садитесь.
Технические вопросы, касающиеся моей командировки, не заняли долгого времени. Вскоре вошла, очевидно, вызванная секретаршей женщина в производственном синем халате.
- Знакомьтесь. Людмила Ивановна работает у нас главным технологом, но сейчас еще исполняет и обязанности начальника производства. Она вам всё расскажет и покажет.
Сопровождавшая меня Людмила Ивановна оказалась очень разговорчивой.
- Ваша главная инженер встретила меня дружелюбно и обещала всяческое содействие…
- Это и понятно. Она родилась в Ленинграде, после окончания Ленинградского Технологического института, «техноложки», как она его называет, по распределению была направлена в наш город, здесь вышла замуж, у неё двое сыновей, оба учатся в Харьковском Политехническом институте, только на разных курсах. Мне кажется, она своей судьбой довольна. При этом она хороший специалист и порядочный человек.
- А ваш директор, он что, сейчас в отпуске?
- Наш директор сам себя посадил. Жители Харькова говорят, что у них есть два университета. Один – в центре города, второй – тюрьма на Холодной горе. Вот там он и проходит свои «университеты» со сроком «обучения» в десять лет. Здесь он руководил предприятием, а там, накануне пятидесятилетия, работает отбойным молотком на обрубке литья.
- Как это он сам себя мог посадить?
- На нашем заводе, кроме обычной, полиэтиленовой плёнки, изготавливают еще и «искусственную» кожу, которая применяется, в том числе, для обивки сидений автомобилей «Москвич» и «Жигули». Конечно, её воруют, выносят, пряча под одежду и другими способами. Воришек ловят, иногда судят. У директора в то время был очень опытный главный бухгалтер. Вот они вдвоём и занимались своим промыслом. Кто-то воровал по мелочи, а они вывозили машинами. Бухгалтер вышел на пенсию, через год скончался, а директор, имея связи в министерстве, просил рекомендовать ему другого грамотного главного бухгалтера. Они и рекомендовали. Бухгалтером оказалась женщина. Прежде чем вступить в должность, она тщательно и скрупулёзно проверила всю финансовую деятельность завода, и у неё появилось много вопросов к директору. Тот, чувствуя, что дело пахнет жареным и, желая избавиться от такого въедливого главного бухгалтера, написал на неё жалобу министерским друзьям. Те не могли отказать ему в просьбе и направили проверочную комиссию на завод. Министерская комиссия отнеслась к поручению с полной ответственностью, и результаты проверки передала в прокуратуру. Состоялся суд. Главный бухгалтер осталась на своей должности и работает до сих пор, а директор, выходит, послав жалобу, сам себя посадил. Жаль только, что вместе с ним арестовали и всеми уважаемую начальницу производства Анну Ивановну. Когда шло следствие, в прокуратуру вызывали по одному всех, до последней уборщицы. Там дознались, что Анна Ивановна иногда, накануне приезда очередной комиссии из Донецка или Москвы, выписывала премии своим подчинённым с условием, что они оставят себе сумму на компенсацию подоходного налога, а остальное возвратят ей. Собранные деньги она передавала директору. Себе ничего не оставляла, но в её сейфе следователь обнаружил пачку денег и списки людей, расписавшихся в их получении и показавших на допросе, что основную часть премиальных они возвратили начальнику производства. Анну Ивановну осудили на три года. В колонии под Донецком она второй год наполняет пастой стержни шариковых ручек. Мы с ней переписываемся и иногда, по возможности, навещаем.
Когда удалось вклиниться в монолог Людмилы Ивановны, я объяснил цель своего приезда, понял, что командировка будет успешной и возвратился в гостиницу, купив попутно два кружка кровяной колбасы и бутылку водки. В комнате, ставшей моим временным приютом, был только Илья.
- Привет, а остальные еще на работе?
- Привет. Вообще-то мы здесь не работаем. Мы студенты – заочники пятого курса. Регулярно, вот уже пять лет, приезжаем сюда на зимнюю и летнюю сессии для сдачи экзаменов и всегда в эту комнату. Мы «трудовики», ведём уроки труда в межшкольных учебных центрах. Работали на шахтах, но не в забое, под землёй, а наверху, в ремонтных мастерских и цехах. Когда партия решила, что школьники с малолетства должны приобщаться к профессиональному труду, нас, имеющих среднее или специальное техническое образование, направили обучать их. Педагогических знаний не хватало, и мы, тогда еще не знакомые друг с другом, каждый сам по себе, решили подать документы на заочное отделение ближайшего педагогического института. Такой оказался в Славенске. В соседней комнате живут четыре студентки – заочницы. Они учат детей в младших классах, а окончив институт, станут учителями русского языка и литературы. Они тоже из разных городков и посёлков Донбасса и тоже учатся на пятом курсе. Это наши «сессионные» жены. Сегодня мой день, и мы с подругой в институт не пошли. Кстати, вижу, ты купил колбасу. Я отнесу её нашим девчонкам, чтобы поджарили. У них есть электроплитка. К возвращению ребят колбаса будет готова. Водку ты мог бы и не покупать. На сегодня у нас есть, а завтра за ней пошлём гонца. И Илья ушел в соседнюю комнату.
Я прилёг на раскладушку, смотрел в потолок, без всяких мыслей разглядывал мелкие трещинки и неровности на нём, когда из коридора послышались приближающиеся мужские голоса и женский смех. Скрипнула, открываясь, дверь соседней комнаты, потом открылась наша. Возвратились студенты – заочники. Вскоре появился Илья со сковородкой. В шипящей сковородке среди расплавленного сала и шкварок почти плавали кусочки кровяной колбасы. Вместе с Ильёй вошла одна из заочниц, возможно, его «подруга». Она принесла явно «самиздатовскую» без твёрдой обложки, зачитанную и с разлохмаченными от частого перелистывания страницами, книгу.
- Ребята, книгу, которую дала Ванда, мы прочитали. Теперь ваша очередь. Кстати, вы рассказали новенькому как ночью, при необходимости, использовать раковину? Мы нашли решение только после нескольких неудачных попыток, когда сообразили, что можно забраться на стул, поставленный рядом с ней. Если будет нужна наша помощь, заходите.
Пока шла подготовка к ужину, я перелистал книжку. Это был перевод эротического французского романа девятнадцатого века «Зачарованный отель». В нём была описана судьба провинциальной безработной девушки, нашедшей работу в гостинице, оказавшейся подпольным публичным домом.
Вскоре мне предложили сесть за стол. Поджаренная кровяная колбаса была нежной и вкусной. Во время ужина под разными предлогами заходили и возвращались к себе соседки. Меня познакомили с одной из них.
- Знакомься, это Ванда. Она учится с нашими девушками в одном потоке, но живёт не в гостинице, а у своей родственницы. Я думаю, ты не откажешься проводить её сегодня вечером до дома, - представил девушку Илья.
Ванда, полноватая среднего роста молодая или моложавая женщина с кукольным розовощеким лицом, еще больше зарделась, извинилась и вышла, а Илья продолжил:
- Она иногда заходит к нам, но редко. В Славенске, кроме родственницы, у неё никого нет. Слушай, а может, ты положишь её рядом с собой на раскладушку? Хотя нет, пожалуй, раскладушка двоих не выдержит, - ответил он на свой вопрос.
Так, с шутками и анекдотами, ужин и продолжался, пока в стену не постучали. Илья, сидевший ближе к двери, вышел из-за стола, пошел в соседнюю комнату и вскоре возвратился.
- Хлопцы, девушки просят проводить Ванду. Кто согласен? – спросил Илья, но посмотрел на меня.
Я встал, надел пиджак и вышел в коридор. Сразу за мной из соседней комнаты вышла Ванда.
Яркая восходящая на усыпанном звёздами невидимом вечернем небосклоне луна создавала празднично - лирическое настроение. Нужно было с чего-то начать разговор. Я рассказывал о красоте ленинградских белых ночей, о разведённых мостах, о том, что в белые ночи уличные фонари не включают, потому что и так светло. Ванда сначала молча слушала, потом и сама начала рассказывать.
- А Славенск известен своими грязелечебными курортами, первые из которых, говорят, появились еще в конце царствования Екатерины второй. Бывает, что больных сюда привозят в инвалидной коляске, а домой они возвращаются на своих ногах. Лечебные грязи добывают в карстовых солёных озёрах. Вода в этих озёрах почти такая же солёная, как в Мёртвом море, да и грязи не менее целебные, чем в нём. Таких озёр в городе три. На одном из них, Рапном, организован городской пляж. Глубина озера до восьми метров, и в нём можно плавать, но, как и в Мёртвом море, нельзя утонуть. Обязательно в нём искупайтесь. Получите большое удовольствие.
Вскоре мы, не прерывая беседы, подошли к нужному дому. Тётушка Ванды жила в так называемом «частном секторе». Ванда открыла садовую калитку, мы прошли к одноэтажному небольшому дому, в котором уже не светилось ни одно окно, почти наощупь нашли скамейку в тени высоких кустов сирени и, обнявшись, сели на неё. Ванда рассказывала о себе, я вспоминал смешные случаи из своей жизни. Когда Ванда сказала, что ей пора заходить в дом, я встал. Ванда приблизила меня к себе, я почувствовал сначала её трепетные пальцы, а потом и мягкие тёплые губы.
Билеты на поезд я поменял с пятницы на понедельник и продлил командировку. В субботу утром мои соседи на выходные разъехались по домам, а я автобусом доехал до улицы со странным названием Рапно – Набережная, прошел мимо солеваренного завода, за деревьями и кустами в низине увидел большое озеро и спустился к нему. Песчаный пляж был пуст. Положив одежду на песок у кромки озера, и не теряя её из виду, я вошел в воду, которая оказалась горько – солёной и такой тёплой, что не освежала. Плыть было очень легко. Оказалось, что можно было просто лежать на воде, слегка пошевеливая руками и ногами. На берег выходить не хотелось, а когда вышел, увидел, что на коже осели кристаллики соли. Вскоре пришла Ванда и присоединилась ко мне.
Воскресенье мы тоже провели на озере. Я был полон бодрости и чувствовал себя так, словно побывал на курорте. Успел даже загореть, при этом не обгорел. В понедельник, завершив дела на заводе, еще раз искупался. Уезжать из Славянска не хотелось, но командировка закончилась.
Прощальный ужин был недолгим. Я согласился выпить только на «посошок», от «стременных» и прочих тостов отказался. Мы обменялись адресами и надеждами на встречу, и все «трудовики» пошли меня провожать. Мой портфель нёс Николай. На вокзале к нам присоединилась Ванда. Соседи по купе были не очень рады нашей шумной компании, но промолчали. Николай поставил портфель на мою полку, предложил перед дорогой присесть, достал из кармана плоскую фляжку и металлические стопочки. Мне пожелали счастливого пути, мы выпили за будущие встречи, я обнялся с каждым и на прощание поцеловал Ванду.
Пока проводница стояла у открытых дверей вагона с разноцветными флажками в руках, я стоял рядом, вглядываясь в удаляющиеся лица неожиданно обретённых друзей.
Когда возвратился в купе и стал переставлять портфель, показалось, что он тяжелее, чем должен был бы быть. Открыл его и понял причину. В нём я обнаружил завёрнутые в бумагу кусок сала, хлеб и бутылку водки, купленную мной и не выпитую. А по возвращении в Ленинград при выходе из вагона услышал от проводницы:
- Почему-то вас никто не встречает…
- Меня никто и не должен встречать. Я возвратился домой из командировки.
- Да? А я думала, вы из Славянска. Вас там так тепло провожали.
Апрель 2015
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Суббота, 02 Май 2015, 06:36 |
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Вторник, 09 Июн 2015, 06:32 | Сообщение # 66 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | ГАСТАРБАЙТЕР
И всё же мысль материальна. В детстве, когда читал о приключениях Ходжи Насреддина, хотелось побывать в Бухаре, Самарканде или вообще на Востоке. Возможно, эта мечта всегда теплилась в глубине души. Я о ней не вспоминал, но, оказывается, и не забывал. А осуществилась она лишь в те годы, когда впервые услышал незнакомое до того слово «гастарбайтер».
К тому времени Узбекистан стал считать себя свободным от связей не только с бывшим Советским Союзом, но и с Россией. Мы осваивали производство комплектующих изделий, которые до распада страны получали из Союзных республик. Мне предстояло возвратить когда-то разработанную нашим предприятием и переданную в Ташкент техническую документацию на одно из них. Задание можно было выполнить за один день, но Аэрофлот летал в столицу Узбекистана только раз в неделю, причем самолёт из аэропорта Пулково вылетал вечером в пятницу. Обратный вылет в субботу. Так моя командировка растянулась на неделю, от пятницы и до следующей субботы.
Очередь на регистрацию я занял за человеком крепкого телосложения, ростом чуть ниже меня. На плече у него висела спортивная черная сумка, возле ног стояли еще две объёмистые и даже внешне тяжелые клетчатые. Он оглянулся на меня, и я услышал:
- Вы что-нибудь сдаёте в багаж?
- Нет, свою сумку я возьму в салон самолёта.
- Очень прошу, скажите, что мы летим вместе и наш багаж общий. А то мне придётся за него переплачивать.
- Хорошо, - согласился я.
Пока стояли в очереди, мне стало известно, что попутчика зовут Гулям. Он из Самарканда, в Питер приезжал на заработки. В сумках везёт подарки членам семьи. В самой тяжелой, что возле меня, еще и слесарные инструменты, которые к тому времени стали дефицитными в Узбекистане.
- А вы только в Ташкент, или еще куда-нибудь?
- До понедельника я буду в Ташкенте, куда поеду потом, пока не знаю, но в Самарканде побываю обязательно.
- У вас есть записная книжка и ручка?
Я достал записную книжку с небольшой шариковой ручкой, вставлявшейся в кожаную петельку на её обрезе.
- Можно я запишу в неё свой самаркандский адрес? Только обещайте, что по приезду в Самарканд обязательно зайдёте ко мне. Если не придёте, обижусь на вас.
Регистрация закончилась. Сумки Гуляма по конвейерной ленте уехали в чрево аэропорта. Таможенный и прочие контроли мы прошли, стараясь держаться рядом, и, следуя за толпой пассажиров, попали в зал ожидания. Гулям увидел знакомых и пошел к ним. Я сел на металлическую длинную, со спинкой, прохладную, зачем-то перфорированную и разделённую подлокотниками на отдельные места скамейку. «Самолёт приземлится в Ташкенте глубокой ночью. Куда я пойду, есть ли при аэропорте гостиница, не знаю», - подумал, и стал всматриваться в лица пассажиров. Все они были восточного типа и могли плохо знать русский. И вот вижу, что между соседними подлокотниками садится явно русская женщина.
- Извините, вы до Ташкента или потом поедете еще куда-то?
- До Ташкента. А в чем дело?
- Дело в том, что в Ташкент лечу впервые. Прилетаем ночью, а где остановиться не знаю. Может, вы мне подскажете?
- Я уже десять лет живу здесь, в вашем городе, все эти годы собиралась побывать на родине и всё не удавалось. Из рассказов родных и знакомых знаю, что в Ташкенте всё поменялось. Гостиницы стали частными и очень дорогими. Даже не знаю, как вам помочь. Впрочем, меня будут встречать родственники с машиной, и они точно что-нибудь подскажут. Только после таможенной проверки старайтесь не терять меня из виду.
- А как вас зовут, чтобы не потеряться?
- Татьяной.
Самолёт набрал высоту, и я уже дремал, когда подошла стюардесса с бокалом в руке. Я вопросительно посмотрел на неё. Оказалось, что бокал коньяка просил передать Гулям, сидевший чуть впереди наискосок, улыбающийся и машущий мне рукой.
Приземлились благополучно. После получения багажа Гулям простился со мной, еще раз взял слово, что обязательно к нему заеду, и поспешил к ожидавшему его такси. К Татьяне подошел родственник, её брат. Она рассказала о моей проблеме, и мы пошли к машине, в которую и мне предложили сесть. И привезли меня к единственной остававшейся ещё государственной самой большой в городе многоэтажной гостинице «Узбекистан». Когда полусонная портье оформляла номер, часы показывали половину четвертого утра местного времени. В большом увешанном зеркалами лифте гостеприимно улыбающийся лифтёр, к моему изумлению, предложил украсить завершение ночи девочками любого возраста. От такого предложения я сначала опешил, потом сказал, что очень хочу спать и мне сейчас не до девочек.
Субботу и воскресенье решил посвятить прогулкам по Ташкенту. Женщина – портье на рецепшене сказала, что после землетрясения 1966 года из достойных внимания древних памятников архитектуры сохранились лишь мавзолей Шейхантаур пятнадцатого века и мусульманское учебное заведение - медресе Баракхана шестнадцатого, назвала номера автобусов, на которых до них можно доехать, ближайшие станции метро и предложила карту – схему города. В фойе отеля никого не было, кроме меня, и она, видя во мне благодарного слушателя, продолжила свой рассказ.
- Наш город находится на равнине в долине реки Чирик. Город очень древний. Он известен еще со второго века до нашей эры, а называть Ташкентом, что значит «каменный город», его стали с одиннадцатого века. Во время землетрясения 1966 года историческая часть города и его центр были разрушены, но через три с половиной года город был почти полностью восстановлен. В его восстановлении участвовала вся страна, все республики, которые тогда называли братскими.
Я вышел из гостиницы и справа от неё увидел современное красивое здание в восточном стиле. Это был Музей истории Темуридов. Странно, но на выходные дни он был закрыт. И я вошел в небольшой сад, который называется «Сквер Амира Темура», и увидел конную бронзовую статую Тимура на высоком пьедестале из розового гранита. Оказалось, её установили недавно. Раньше на этом пьедестале стоял памятник Ленину. Главная аллея сквера привела меня в торговый центр города. Мне хотелось найти чайхану, но попадались только обычные кафе, а еще чаще Макдональдсы. В Макдональдсе был один раз, в командировке в Москве. Мне не понравилось, и с тех пор заходить в него не хотелось. Обедал в кафе. Даже с пивом обед обошелся раза в два дешевле, чем в Питере. Узбек – буфетчик сказал, что, если хочу пройти пешком к мавзолею и медресе, то надо выйти на улицу Алишера Навои. Все надписи и названия улиц были заменены с кириллицы на латиницу, но, пройдя через парк с памятником Матери - родине, скорбящей по погибшим в войну, на нужную улицу вышел.
Чтобы медресе целиком поместилось в кадре, пришлось с фотоаппаратом выйти почти на середину широкой улицы. Прямоугольное здание медресе справа и слева украшали отделанные голубой глазированной плиткой минареты. Такая же плитка украшала ниши–балкончики второго этажа, расположенные по периметру снаружи и внутри здания. В плане здание представляло собой замкнутый четырёхугольник. Зелёный газон внутреннего дворика разделяли расходящиеся от находящейся в центре клумбы и ориентированные по сторонам света посыпанные желтым песком аккуратные дорожки. На внутренней стороне здания над воротами - мозаичная картина, изображающая учителя с развёрнутой книгой и ученика.
Мавзолей Шейхантаура (так он назывался на карте – схеме) был метрах в пятидесяти от медресе. Само здание и два купола над ним были тёмно-желтого цвета. Оно всё ещё считалось на реконструкции. Голубая глазированная плитка с куполов и стен осыпалась при землетрясении. И всё же мавзолей был красив и выглядел величественно, особенно в низких лучах склоняющегося к закату солнца.
Стало темнеть, пора возвращаться. Ужинать решил в номере и зашел в магазин. Все продукты, а особенно фрукты, в пересчёте на рубли, стоили очень дёшево. На выходе из торгового зала, перед кассой, обратил внимание на столик с крупными продолговатыми дынями, которые у нас называют Чарджоускими или «торпедо». На ценнике была указана стоимость – девяносто сум. Я прикинул, сколько это в рублях, решил, что дороговато, купил небольшой каравай - булку белого хлеба, другого здесь и не бывает, всё же возвратился к дыням и спросил у кассира:
- Скажите, цена указана за килограмм?
- Девяносто сум стоит любая из них.
- Её нужно взвесить?
- Нет. Просто берите. Каждая весит примерно пять килограмм.
«За такую большую дыню я заплачу так мало…», - мелькнула мысль. Трёхсотграммовый каравайчик хлеба оказался намного дороже килограмма дыни. И положил дыню в металлическую магазинную корзинку рядом с хлебом.
Когда возвратился к себе и разрезал дыню, комната наполнилась таким ароматом, что даже сейчас, когда вспоминаю, у меня начинается обильное слюноотделение. Эта дыня стала вкусными и сытными ужинами и завтраками до самого отъезда в Самарканд, куда планировал выехать во вторник утром.
В понедельник, до работы, спустился в метро и доехал до автовокзала, чтобы купить билет в Самарканд на самый ранний рейс. Было начало сентября, но днём температура поднималась до тридцати градусов и выше. До Самарканда триста километров. Автобус будет в пути больше пяти часов, и лучше, чтобы это было не самое жаркое время дня.
Получив нужную мне документацию, я закрыл командировку с учетом даты вылета и вышел в город, чтобы в последний раз погулять по ташкентским улицам. Было жарко, но город очень зелёный, тенистый, и в нём много фонтанов. Если уставал, садился на садовую скамейку в тени деревьев рядом с фонтаном и наслаждался прохладой. Когда возвратился, попросил дежурную по этажу разбудить меня в шесть утра.
Моё место в автобусе оказалось с правой стороны. Через большое ветровое стекло я до горизонта видел прямую широкую многополосную дорогу. В окно рядом со мной сначала были видны меняющие друг друга пейзажи, а через некоторое время – казавшиеся бесконечными поля, словно присыпанные снегом, с тёмными силуэтами работающих на них людей. Это были поля хлопчатника.
После того, как пересекли реку Сырдарью и проехали город с тем же названием, дорога впереди оказалась перекрыта бетонными преградами. Рядом с дорогой милицейский пост. Автобус остановили. Милиционер проверил документы у водителя, зашел в автобус, пересчитал пассажиров и разрешил ехать дальше. И мы съехали с широкой основной дороги на узкую объездную. Километров через сорок, после остановки в городе Пахтакор, автобус возвратился на главную трассу.
Лишь в Самарканде я узнал, что дорога из Ташкента до недавнего времени была прямой как стрела, но пересекала территорию братского Казахстана. Когда обе страны стали «самостоятельными», у каждой появилась своя валюта. Цены на товары и продукты стали отличаться в разы, расцвела неизвестная до того в этом районе контрабанда. И правительство Узбекистана решило убыточный для страны участок дороги объезжать. Так дорога от Ташкента до Самарканда стала на сорок километров длиннее.
Автовокзал Самарканда находится на въезде в город. Бывшие пассажиры моего автобуса толпились на остановке в ожидании маршрутки, но никто из них не знал, как доехать до нужной мне Ашхабадской улицы. Оказалось, что многие улицы переименованы, и теперь даже старожилы не всегда знают новых названий. Я не знал старого названия Ашхабадской, и мне посоветовали сесть в любую маршрутку, идущую к центру. И я сел в автобус местного производства, который здесь называют «буханкой» за внешнее сходство с буханкой хлеба. Водитель расспрашивал всех входящих, но никто не мог помочь, пока на предпоследней остановке не вошла женщина, предложившая выйти вместе с ней. Она проводила меня к находившемуся неподалёку почтовому отделению.
- У них есть справочник с названиями всех улиц, старыми и новыми. Они подскажут и как туда проехать.
По пути женщина успела рассказать, что она армянка, что её дочь живёт в Америке, что в Самарканде представлены почти все национальности бывшего Союза. Я поблагодарил её, и мы простились.
На почте открыли справочник, нашли нужную мне улицу и подсказали, как до неё доехать. По пути к автобусной остановке я увидел группу оживлённо беседующих молодых людей рядом со зданием с вывеской на узбекском и русском языках «Телевидение Ташкента. Самаркандское отделение». Я показал им бумажку с номерами автобусов и спросил, где ближайшая остановка.
- Мы едем в ту сторону и можем вас подвезти, - услышал я, и вскоре мы были в начале улицы Ашхабадской. Навстречу шла женщина с ребёнком, и я решил уточнить, далеко ли до дома сорок два.
- Совсем близко, посредине улицы. А вы из Петербурга?
- Да.
- Вас там ждут со вчерашнего дня.
- Спасибо, - удивился я, и пошел дальше.
Под номером сорок два оказались тёмно-зелёного цвета высокие ворота с калиткой между двумя зданиями без окон. Позже понял, что окна были, но смотрели они внутрь двора. Калитка оказалась незапертой. Я вошел и увидел Гуляма, который спешил ко мне с улыбкой во всё лицо.
- Как доехали? Как нашли нашу улицу? Я забыл сказать, как она называлась раньше, да и номер телефона забыл написать. Вы уж извините меня. Я отнесу вашу сумку в дом, а вы пока умойтесь с дороги. Видите колонку во дворе? Там есть и полотенце. Наргиза, - обратился он к жене, - это тот гость из Петербурга, о котором я рассказывал. Накрой нам на стол во дворе.
Пока умывался, стол был накрыт. Гулям налил по стопке водки и предложил попробовать узбекский плов.
- Чтобы узнать настоящий вкус плова, его нужно есть руками. Но можно пользоваться и ложкой.
Я посмотрел, как Гулям, сложив большой, указательный и средний пальцы правой руки в щепотку, погрузил их в плов и затем отправил себе в рот. Попробовал сделать то же самое и я, но мало что донёс к своим губам. Решил, что потренируюсь позже, а пока стану есть ложкой. Плов был вкусным и сытным.
Наргиза извиналась, что больше не может уделить нам внимания, и ушла, прикрыв за собой калитку. Мы остались вдвоём и после положенных по случаю моего приезда тостов я услышал:
- Вы приехали вовремя. Сегодня вечером пойдём в ресторан.
- Как в ресторан? И я тоже?
- Конечно. Вы будете почетным гостем на свадьбе.
- На чьей свадьбе? Я ведь здесь, кроме вас, никого не знаю. Да и подарка у меня нет.
- Почетный гость и не должен приходить с подарком. Я выдаю замуж одновременно двух дочерей. Так получилось, что жениха мы нашли сначала для младшей дочери. А она, по нашим обычаям, должна выйти замуж после старшей.
- И ей пришлось ждать?
- Да. Это были долгие для неё два года.
- И жених ждал?
- Ждал. И это не смотря на то, что они, практически, не были знакомы. Она его знала только в лицо, и то потому, что учились в одной школе. Жениха и невесту у нас выбирают родители. И может так получиться, что невеста впервые увидит жениха только на свадьбе. Сегодня будет свадьба старшей дочери Зухры, а через неделю младшей – Ширин. У меня есть и сын Шавкат, но он женился раньше и скоро подарит нам с Наргизой внука. Ради всех них я и ездил на заработки в Россию. Сначала работал в Тюмени, потом под Москвой, а последние полтора года в вашем городе, который еще не привык называть Петербургом и чаще называю Ленинградом. Я окончил Ташкентский Архитектурно – строительный институт. Владею всеми строительными специальностями от каменщика до газоэлектросварщика, что особенно ценно в строительстве. Раньше работал в проектном институте, но сейчас у нас почти ничего не строят. Заработок в сорок долларов за месяц считается нормальным, да и то, если найдёшь работу. А уж если заработал семьдесят долларов, то считай, что тебе повезло. Работая в России на стройке газоэлектросварщиком, я мог каждый месяц перечислять домой от ста пятидесяти до двухсот долларов. Правда, и работать приходилось не по восемь часов, а по десять – двенадцать.
Полтора года назад я приехал в Петербург зимой. Было жутко холодно. Денег не было. Жил в подвале впроголодь, а иногда и голодал. Аванса, который выдали, хватило ненадолго. Стройка заканчивалась. Шли отделочные работы. Проработал я на ней два месяца, а зарплату, кроме аванса, так и не получил. Когда дом был уже сдан, нам сказали, что директор куда-то пропал вместе с нашими деньгами. И всё же мне повезло. Я попал в хорошую строительную фирму, которая строила дома в городе Сосновый Бор. Вы, наверное, знаете такой.
- Конечно. Там находится наша атомная электростанция.
- В этом городе я и работал, но квартиру снимал в Петербурге. Нам сказали, что город закрытый, и нас, приезжих, да еще и с узбекским паспортом, в нём не пропишут. Каждый день вставал рано утром и ехал на электричке. И платили там хорошо. И даже на свадьбу не хотели отпускать. Но разве может быть свадьба без родителей? Так не положено.
Во время нашей беседы жена Гуляма вместе с несколькими женщинами заходила во двор, приносила и уносила какие-то тяжелые сумки. Гулям объяснил, что это они делали на базаре дополнительные покупки для праздника.
- Давайте им поможем, - предложил я.
- У нас считается, что гость – посланник Аллаха. И он прислан совсем не для того, чтобы помогать в работе. И, кроме того, мы не должны ни на минуту оставлять его без внимания. Женщины это знают и не обидятся. Жене помогают наши родственницы и младшая дочь, та, что ближе к нам.
- А старшая?
- Старшая дочь сейчас в парикмахерской. Вы увидите её в ресторане.
- Гулям, вы, наверное, известный человек в этом районе. Первая женщина, которую я встретил на вашей улице, даже не спрашивая, поняла, что я иду к вам.
- Этот район называют иранским аулом. Почти все, живущие здесь, иранцы. И я тоже иранец. И мы все друг друга знаем.
Мы вышли из-за стола. Гулям показал мне просторный хозяйский дом, отдельно стоящую и тоже просторную кухню, хозяйственные постройки, в одной из которых были два крупных телёнка, небольшой сад с разными фруктовыми деревьями.
- Телят мы купили для свадебного стола. По бычку для каждой дочери. Праздник будет продолжаться две недели.
Я обратил внимание на невысоко поднятую над землей деревянную площадку размером метра два с половиной на два с половиной с перильцами по периметру и низеньким столиком посредине. Она стояла в центре двора.
- На этой площадке – топчане сидеть, пить чай и кушать могут только мужчины, - объяснил Гулям. А столик, стоящий на нём, называется достархан.
В ворота через калитку один за другим стали входить люди. Это собирались те гости, которые должны были ехать в ресторан вместе с Гулямом и мной на заказанном для этого автобусе. Гулям знакомил меня с каждым входящим. В основном это были пожилые мужчины – аксакалы. Они удивлялись или делали вид, что удивлены гостем из Петербурга, и мы обменивались любезностями.
- Гулям, у вас в гостях будут только мужчины?
- Почему же, будут и женщины, но они собираются у моего брата и поедут на другом автобусе. Таков обычай. И в ресторане, вы увидите, женщины будут сидеть отдельно от мужчин.
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Вторник, 09 Июн 2015, 08:48 |
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Вторник, 09 Июн 2015, 07:04 | Сообщение # 67 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | Просторный двор, я думаю, одного из лучших ресторанов города представлял собой вымощенный плитками фруктовый сад. Столики стояли в тени широких крон плодовых деревьев. Столик, за которым сидели я, Гулям, его дядя, сказавший, что он «смотрящий» за аулом, и его сын, был под инжирным деревом с созревшими плодами. На свадьбу было приглашено двести человек. Фактически оказалось двести четыре, но места, еды, выпивки и напитков хватило всем.
Стол молодоженов, накрытый белой скатертью, украшенный цветами, уставленный фруктами, сладостями и безалкогольными напитками, стоял на возвышении наподобие сцены. Жених был одет в черный костюм и белоснежную рубашку (галстуков здесь не носят). На невесте было белое, украшенное золотым шитьём, свадебное платье и кисейная большая фата, прикрывающая половину лица. Между стульями жениха и невесты был зазор шириной в две ладони. Невеста весь вечер сидела, опустив глаза, и поднимала их только когда принимала подарки или когда звучали поздравительные речи гостей. И за весь вечер они не коснулись и даже не посмотрели друг на друга. И никто не кричал им «горько!».
Поздравительный ритуал длился долго. Гости подходили по одному или парами, вручали подарки, но чаще конверты с деньгами, что-то говорили по-узбекски, возвращались к своим столикам и продолжали пиршество. Пришлось выступить и мне. Я, волнуясь, взял в руки микрофон, сказал, что, якобы, специально приехал на эту свадьбу из Петербурга, говорил о любви и верности, о том, чтобы детей было больше, чем пальцев на руках, и чувствовал неловкость от своей непродуманной и неподготовленной речи, но она почему-то вызвала аплодисменты.
Праздник украсило выступление циркового артиста, который сначала жонглировал самыми разнообразными предметами, прогуливаясь между столиками, потом взял в руки длинный шест, на который ловко, как обезьянка, забрался мальчик лет пяти, его сын, и выделывал на нём немыслимые пируэты и кульбиты.
Когда поздравления закончились, из глубины сада, из-за стола молодоженов, появился небольшой оркестр, зазвучали национальные ритмы и начались танцы. Первыми вышли несколько молодых людей. Они встали в круг и танцевали, положив руки друг другу на плечи, потом разошлись, подняли руки на высоту плеч и закружились в танце, похожем на полёт хищных птиц. Вскоре к ним присоединились и другие гости. Женщины были в национальных длинных платьях. Все танцы – бесконтактные. Гулям сказал, что и я должен принять участие в танцах. Я пытался танцевать, изображая полёт птиц, но думаю, что птицы получались не очень хищными.
Молодожены после ресторана уехали не вместе, а порознь возвратились к своим родителям. Остальные разъезжались либо на машинах, либо на тех же автобусах, на которых приехали.
Уже поздно, а я еще не знал, где буду спать. Предлагали разные варианты, вплоть до того, чтобы уложить меня в комнате хозяев на их кровати. Несмотря на поздний вечер, было тепло. По ночам в это время года температура не опускается ниже восемнадцати градусов. И я попросил, если можно, постелить мне на той площадке – топчане, на которой стоит достархан, добавив для убедительности, что люблю спать на свежем воздухе. Так и сделали. Столик сняли, на топчан положили мягкий пуховый матрас, такие же мягкие и, думаю, тоже пуховые подушку и одеяло и пожелали мне спокойной ночи.
Я лежал, вглядываясь в усыпанное крупными звёздами тёмное ночное небо, с наслаждением вдыхал прохладный ночной воздух, и мне не верилось, что всё это происходит наяву и со мной. Там я и спал до самого отъезда.
Утром проснулся, как мне казалось, раньше всех. Зная, что в шортах здесь ходить не принято, я надел брюки, сделал зарядку, умылся бодрящей холодной водой из водоразборной колонки и делал упражнения для разминки спины, когда появились дочери Гуляма. Они молча прошли мимо меня, потупив глаза и опустив голову. Я сорвал большое красное яблоко, до которого нужно было только протянуть руку, впился зубами в его сочную мякоть и думал, что сделал не так и почему девушки со мной не поздоровались. Вскоре из дома вышел Гулям, и я узнал, что проснулся не раньше всех, что Наргиза уже давно хозяйничает на кухне.
- Гулям, скажите, может ваши дочери за что-то в обиде на меня?
- Почему вы так решили?
- Они со мной даже не поздоровались.
- Они и не должны были здороваться. У нас женщина, пока с утра не помолится и не умоется, не должна с мужчиной не только здороваться, но и поднимать на него глаза. И еще у нас не принято даже мужчинам быть с голым торсом. Обязательно должна быть надета рубашка, пусть и расстёгнутая.
- Спасибо, Гулям, я понял.
Не успели мужчины (я, Гулям и его сын Шавкат) позавтракать, как к воротам подъехал красный Икарус. И началась суета. Всей семьёй выносили из дома узлы, коробки, свёртки, чемоданы и загружали в автобус. Это было приданое старшей дочери Гуляма Зухры, и оно заняло почти половину большого туристического автобуса. Зухра уезжала вместе со своим приданым. Женщины плакали. Зухра плакала навзрыд и долго не могла успокоиться. Я отвёл Гуляма в сторону.
- Свадьба ведь радостное событие, а она так горько плачет…
- Понимаете, Зухра впервые уезжает из дома, понимает, что это навсегда и неизвестно, что ждёт её в новой семье, когда не будет рядом ни папы, ни мамы. В двенадцать часов начнётся праздничный обед в доме наших новых родственников. Мне и Наргизе там быть не положено, и я прошу вас, как почетного гостя, представлять там нашу семью. Обед может длиться до вечера, пока не уйдёт последний из желающих на нём присутствовать. Вы поедете вместе с моим племянником на его машине.
Узкая тенистая улица возле дома, где с сегодняшнего дня предстояло жить дочери Гуляма, была перегорожена висящими на стойках коврами. Всю ширину улицы перед ковровой стенкой занимали приставленные друг к другу в длинные ряды квадратные синего и зелёного цвета пластиковые столы с такими же пластиковыми стульями. Столы ломились от обилия дынь, арбузов, винограда и других фруктов. Стояли бутылки с соками и безалкогольными напитками.
За столами сидели первые гости. Среди них были и аксакалы, уже знакомые мне. Они пригласили присоединиться и сказали, что для меня, почетного гостя, приготовлено место в первом ряду. Когда принесли плов, я спросил обслуживающую женщину, на сколько человек они готовят.
- Человек на четыреста, - ответила она так буднично, словно каждый день готовила плов на такое количество гостей.
Мне сказали, что по мусульманскому обычаю, если у старшего брата уже есть сын, то обрезание ему делают, когда женится младший, и что для совершения обряда скоро придёт мулла. Но обряд пройдёт без фактического обрезания, потому что ребёнок еще слишком мал. Вскоре появился мулла, и он произнёс нараспев длинную речь, а может быть молитву, но я не решился просить, чтобы её перевели на русский. Рядом с ним стоял счастливый отец в расшитом золотом праздничном национальном кафтане, в таком же головном уборе. И он держал на руках своего завёрнутого в расшитое золотом одеяльце малыша.
Все разговаривали по-узбекски. Я ничего не понимал, но вышел из-за стола только когда стали подниматься первые из гостей.
За вечерним застольем Гулям сообщил, что завтра с утра на машине временно безработного, а потому имеющего свободное время племянника, поедем смотреть достопримечательности города, а ближе к вечеру снова пойдём на свадьбу.
- Она будет в доме почти напротив. Хозяин дома инвалид. Они живут скромно. Хотят, чтобы вы были у них почетным гостем. И мы не можем им отказать.
Утром следующего дня машина ждала нас у ворот. И мы поехали. Гулям сказал, что берёт на себя роль экскурсовода. Он увлечённо и с удовольствием рассказывал о Самарканде, которому в 2007 году исполнится 2750 лет. Своего наибольшего расцвета город достиг, когда Амир Темур, которого в Европе называли Тамерланом, сделал его столицей своей обширной империи. Вышли из машины мы на площади Регистан, где любовались архитектурным ансамблем трёх медресе. Потом осмотрели мавзолей Гур - Эмир, в котором под надгробием из тёмно-зелёного нефрита находится могила Амира Темура. Гулям сказал, что у нас нет времени долго оставаться у памятников. Оказывается, сегодня с двенадцати часов теперь у них будут собираться гости на плов, который с самого раннего утра готовит его сын. Мы подъехали к памятнику Улугбеку и его удивительной обсерватории. Когда осматривали обсерваторию, я обратил внимание на переходившую улицу женщину в очень красивой национальной одежде, расшитой золотом.
- У неё, наверное, сегодня большой праздник? – спросил я.
- Нет, она просто беременна, и все должны это видеть и радоваться за неё, - ответил Гулям.
Заехали и на настоящий восточный самаркандский базар, где фотографировались на фоне высотой с человеческий рост гор из дынь и арбузов. Возвратились вовремя, когда первые гости подходили к воротам. Гости приходили, садились за накрытые столы, насытившись, выходили и на их место приходили новые. Казалось, что я знаю в лицо всех иранцев, живущих в этом районе. И я стал уже уставать от калейдоскопа меняющих друг друга лиц, когда подошел Гулям и тихо, почти на ухо, сказал, что пора идти к соседям.
- С вами пойдёт мой сын. Мы не можем оставить своих гостей, и вы снова будете представителем от нашей семьи.
Мы попали не на само свадебное торжество, которое проходило накануне в местном кафе, а тоже на угощение для ближайших родственников и друзей. Всё здесь было скромнее, чем у Гуляма. Гостей было не больше двадцати – тридцати, сколько и у нас обычно бывает на свадьбе. Столы стояли в тени навеса, увитого виноградом, до крупных гроздьев которого можно было дотянуться, встав со стула. И там же, среди гроздьев, висели не меньше десяти клеток, накрытых тёмной тканью. По моей просьбе ткань над одной из клеток приподняли. В ней оказались перепела, всполошившиеся от попавшего на них света.
- Это наша, можно сказать, перепелиная ферма, от которой мы имеем и яйца, и мясо. Клетки накрыты тёмной тканью, чтобы птицы решили, что наступила ночь, и не мешали гостям своим гвалтом.
В этом доме я попробовал сладкий плов, в котором, кроме риса и мяса, было много изюма. И еще узнал, что самым лучшим рисом для плова считается краснодарский.
Отбыв положенное приличиями время, и сказав положенные по случаю свадьбы слова, я, усталый, возвратился в дом Гуляма, откуда расходились последние гости.
В пятницу проснулся далеко не раньше других и увидел, что Наргиза выходит из дома на одноступенчатое крыльцо, а её сын Шавкат торопится, чтобы надеть ей на ноги стоявшие возле крыльца тапочки. Так здесь принято относиться не только к близким родственникам, но и ко всем старшим по возрасту.
Когда Гулям увидел, что я готов к завтраку, сказал, что сегодня утром будем есть шурпо – очень жирный и очень горячий суп с большим количеством баранины. И добавил, что такой суп, съеденный утром, хорошо восстанавливает силы и снимает похмельный синдром. После шурпо пили чай с посыпанными сахарной пудрой хрустящими пышками, которые тут же готовила для нас Наргиза на специальном, изготовленным Гулямом газовом таганце, соединённом гибким шлангом со стояком газопровода, и заедали всё это кусочками дыни, арбуза и виноградом.
Не успел я отдохнуть после обильного завтрака, как Гулям объявил, что приготовил для меня сюрприз.
- Сейчас будем собираться и пойдём в баню. Баня турецкая. Называется хамам. Она за нашим новым железнодорожным вокзалом. Это недалеко, и мы пойдём пешком, чтобы немножко растрясти калории, полученные за завтраком.
И мы пошли.
- Вы когда-нибудь были в турецкой бане?
- Нет.
- Тогда я немного расскажу о ней. Температура в хамаме должна быть не выше шестидесяти градусов при почти стопроцентной влажности. Обычно в бане пять помещений (по числу пальцев): турецкая парная, большой горячий плоский камень, зал с бассейном и ледяной купелью, зал для мыльного массажа и зал для массажа с ароматическими маслами. В парной мы будем сидеть на мраморных полках, подогреваемых изнутри. Там же и парогенератор, подающий влажный пар.
Так, беседуя, мы и подошли к бане. И вот уже сидим рядышком в парилке на тёплом мраморном полке в клубах пара, почти не видя друг друга.
- Гулям, мы сейчас в бане, где все друг другу равны, и генерал и рядовой, а ты меня всё равно называешь на «вы», хоть я и старше-то тебя всего на несколько лет. Почему?
- Такой у нас обычай. Даже если бы вы были моим братом и были бы хоть немного старше меня, я должен был бы оказывать вам должное уважение. Извините, но я не могу перейти на «ты». Наверное, у меня это в крови. А вы не стесняйтесь, говорите мне «ты».
Вроде бы в парилке и не жарко, но через некоторое время захотелось перейти в другой зал. В бассейн мы не пошли, а легли на горячий камень – «сковородку», чтобы разогреться перед массажем. Сразу после горячего камня перешли в зал мыльного массажа. Там я лёг на мраморную почти горячую скамейку. Гулям обильно намылил меня и начал массаж. И массировал всё тело, от кончиков пальцев рук до пальцев ног. Когда после массажа встал под прохладный душ, казалось, что горит каждая клеточка моей раскрасневшейся кожи, а каждая мышца ожила.
После бани мы зашли в кафе, где заказали по сто грамм холодной водки и шашлык из бараньей печени. На шампуре между кусками печени были нанизаны кусочки курдючного сала. Такого вкусного и нежного шашлыка я еще не ел.
Дома нас ждал гость из Ташкента. Это был Акбар, двоюродный племянник Гуляма. Он приехал извиниться за то, что не смог присутствовать на свадьбе. Зашел и брат хозяина дома. Наргиза принесла красивую скатерть с завёрнутыми в неё сладостями, накрыла ею достархан, разложила на топчане узкие одеяла и много подушек.
И мы расположились вокруг стола. Я возлежал около стола, подложив подушки под спину, остальные сидели, сложив ноги по-турецки. На обед Наргиза предложила холодный суп из айрана, манты и плов. Поели, выпили по паре стопок водки, беседовали, попивая чай, и наш обед плавно перешел в ужин. Акбар много рассказывал о себе, своих делах и сказал, что в завтра хочет увезти меня в Ташкент, чтобы показать свой дом.
- Завтра поздно вечером мой гость улетает. Я разрешу забрать гостя, если пообещаешь доставить его на посадку в самолёт. И отвечать за это будешь своей головой, - ответил Гулям.
- Очень жаль, что вам приходится уезжать. Вы не увидите самого интересного и свадьбу второй дочери, - обратился он ко мне.
В субботу утром, после завтрака, Наргиза сказала, что, нарушая обычай, хочет выпить со мной на прощание рюмочку водки и пожелать счастливого пути. Гулям с братом и Акбар тоже присоединились, и мы выпили на прощанье. Гулям сказал, что планирует в начале ноября снова приехать в Петербург, а я обещал его встретить.
Мы с Акбаром приехали на автовокзал, но решили ехать не автобусом, а нанять машину. Это получилось не намного дороже, чем стоимость двух автобусных билетов. И мы часа через четыре были на месте. Дом у Акбара был большой, двухэтажный, не очень далеко от центра рядом с центральным парком Ташкента.
Жена Акбара принесла и поставила на стол, как она сказала,для перекуса большие тарелки с дыней и арбузом и фруктовую вазу с виноградом, яблоками и инжиром. Мы поели фруктов, запивая их вином из хозяйского подвала. Гулям ушел в другую комнату, а вышел оттуда в темно-синем костюме и белой рубашке.
- Мы сейчас пойдём в ресторан.
Я чуть не лишился дара речи.
- Как, опять в ресторан?
- Да. Сегодня мой друг отмечает своё пятидесятилетие, и я ему позвонил, что приду не один.
- Сколько же будет гостей на юбилее?
- Сто человек.
В ресторан шли пешком. Он находился недалеко, в центральном парке на берегу пруда, точнее не на берегу, а на большом деревянном помосте, установленном на сваях прямо над гладью пруда. Его вечерние огни и само здание красиво отражались в воде.
Мы пришли к началу первых тостов. Для нас было оставлено два места за столом на десять человек. Я представился, а Акбар объяснил, кто я и откуда приехал. Мне он сказал, что за этим столом сидят его друзья – однокашники, с которыми, как и с юбиляром, он учился не только в одном институте, но и в одной группе. Тосты звучали один за другим, гости вручали подарки, и были это, в основном, украшенные узорами тёплые шелковые мужские халаты и тюбетейки. Когда их набралось больше десятка, я шепотом спросил у Акбара, зачем их так много и что с ними делать. «Могут пригодиться в будущем, и потом, их можно передаривать, если не одевал и не распаковывал», - ответил он.
Сменялись тосты, блюда и вина, приближалось время моего отъезда, когда однокашник Акбара, сидевший напротив, сказал:
- Я думаю, что вы не русский.
- Почему? – удивился я.
- Во-первых, вы почти не пьёте, а если пьёте, то из рюмки. А русские, я слышал, пьют стаканами. Во-вторых, русские вставляют себе железные зубы, а у вас я вижу несколько золотых.
И пришлось ему объяснять, что далеко не все русские пьют стаканами и не все вставляют себе «железные» зубы.
Пора было вставать из-за стола, и все, сидевшие за ним, тоже встали. Мы вышли из ресторана, и друзья Акбара, наперебой, приглашали приезжать ещё и оставляли свои адреса. Прощались очень тепло.
Во дворе у Акбара стояла наготове машина соседа. Тот, увидев нас, вышел из дома и сел за руль. Я простился с женой Акбара, положил свою сумку в багажник, и мы поехали в аэропорт. Успели к началу регистрации. Я простился с Акбаром и пошел к стойке регистрации. Вот такая у меня получилась командировка в Ташкент.
В начале ноября в аэропорту Пулково я встречал Гуляма. Встречать его должен был и прораб той фирмы, которая снова его пригласила к себе, но почему-то встречающего не было. Мы дозвонились до фирмы и узнали, что прораб в командировке и возвратится только через две недели. У Гуляма почти не было денег. Прораб в первый день выхода на работу должен был выдать аванс. Я проводил Гуляма до съёмной квартиры и дал в долг 5000 рублей. Тот обещал возвратить их с первой же получки.
Прошло больше полугода. Я уже и не вспоминал об одолженных деньгах, когда появился Гулям. При встрече он чуть не заплакал от радости. Он извинился, попросил разрешения зайти в ванну и возвратился с деньгами в руке. Оказалось, что он их спрятал в плавки. И он рассказал свою печальную историю.
Попытку возвратить деньги Гулям предпринял через месяц после приезда, но не успел дойти до метро, как первый же встреченный милиционер приказал предъявить документы. Гулям достал паспорт, справку с места работы, показал и прописку. Милиционер усмехнулся и сказал, что прописка не действительна. Гулям её оформил в одной из появившихся в то время многочисленных мелких контор. В порядке то ли насмешки, то ли издевательства городом прописки был указан Липецк. Гулям, не ожидавший такого поворота событий, стоял в растерянности.
- И что же мне делать?
- Или сейчас заплатить штраф и переоформить прописку, или, если нет денег, пройдём в отделение и будем там разбираться.
У Гуляма при себе были только мелкие деньги на дорогу и пятитысячная купюра. Он решил, что если не отдаст деньги сейчас, то всё равно придётся отдать в отделении. И еще неизвестно, чем всё это закончится. И он вложил милиционеру в руку ту купюру, которую собирался привезти мне.
Вторая попытка закончилась гораздо трагичнее. Гулям вышел из метро, на автобусе доехал до моей остановки и стоял у светофора в ожидании зелёного света, когда из припаркованной рядом со светофором машины с надписью «вневедомственная охрана» вышли лейтенант и сержант и предложили сесть в их машину. Пришлось подчиниться. Сидевший за рулём рядовой повернул ключ зажигания, двигатель заурчал, и машина почти сорвалась с места. Гулям, сидевший между лейтенантом и сержантом, почувствовал, как у него между лопаток течёт холодный пот. Остановились где-то в пригороде на пустыре. Из машины вышел лейтенант. Он за руку вытащил Гуляма, который сопротивлялся выталкивавшему его сержанту. Вышел и водитель.
- Вынимай всё из карманов, или останешься здесь навсегда. Тебя ведь и искать-то никто не будет.
Гулям достал из карманов всё, что было. И они всё забрали, даже мелочь. И Гулям, гордый восточный человек, упал на колени, обеими руками обхватил сапоги лейтенанта, умоляя оставить денег хотя бы на метро и вывезти из этого, незнакомого для него места. Ему не отдали ни копейки, но посадили в машину, довезли до метро и велели пропустить через турникет.
С болью в душе я выслушал его рассказ, у меня слёзы напрашивались на глаза, и я поставил на стол бутылку армянского коньяка, и мы выпили за удачу и за то, чтобы никогда ничего подобного с ним больше не случалось.
Еще через полгода Гулям вместе со своими сумками заехал ко мне проститься. Мы поехали в аэропорт. Когда обнялись на прощание, он сказал, что вряд ли еще приедет сюда, просил разрешить считать меня своим названным братом и добавил, что всегда будет ждать в гости.
Июнь 2015 г.
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Четверг, 01 Окт 2015, 07:37 |
| |
| |
| Ла-Ра | Дата: Среда, 17 Июн 2015, 18:06 | Сообщение # 68 |
|
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 3378
Награды: 42
Репутация: 127
Статус: | Станислав, здравствуйте!
Меня точно на костре сожгут! Но все же я позволю себе замечание.
Цитата Станислав_Ластовский ( ) Мы шли, взявшись за руки, иногда сталкиваясь со встречными прохожими и не замечая этого.
В этом предложении нужно либо (и) убрать, либо изменить слово - замечая, на замечали.
Хорошие у вас рассказы! Слог плавный, размеренный, читать приятно. Мне понравилось! 
От себя не убежишь...
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Воскресенье, 21 Июн 2015, 10:40 | Сообщение # 69 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | Уважаемая Ла-Ра, за Ваши замечания, касающиеся моего творчества, Вас точно не сожгут на костре, потому что я за них Вам только признателен. А добрые слова читателя греют душу любого автора. Спасибо.))
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Пятница, 17 Июл 2015, 09:52 | Сообщение # 70 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | ФЕРМЕР
Середина июля. Мы приземлились в Чимкенте. Из прохладного салона самолёта я вышел в изнуряющий среднеазиатский зной. Командир корабля предупредил, что в Чимкенте сорок пять градусов в тени. Казалось, попали в пекло. Дул ветер, но он был горячий и не освежал. До здания аэропорта мы шли пешком, обжигаемые нестерпимо палящим солнцем, и этот путь в две сотни метров преодолеть было не просто.
В зале аэропорта первым делом решил поискать магазин, чтобы купить хоть какой-нибудь головной убор. Обнаружил только сувенирный киоск, но в нём, на моё счастье, были солнцезащитные очки и национальные узбекские тюбетейки. Я купил и то, и другое. И надеялся, что командировка не затянется дольше отведённых на неё четырёх дней.
С гостиницей повезло. Окно моего номера смотрело на северо-запад, и солнце в него почти не попадало. После уличной жары комната казалась прохладной, несмотря на отсутствие кондиционера. В такую жару есть не хотелось, но всё же спустился в кафе. Меню не отличалось разнообразием. Я заставил себя съесть пару сосисок без гарнира и выпил пару стаканов чая.
Телевизора в номере не было, и я не знал, чем себя занять. Перечитал взятые с собой вчерашние газеты, немного вздремнул и вышел на улицу. Ветер затих. Жара сменилась комфортным вечерним теплом. Город, в основном одноэтажный, казавшийся днём вымершим, ожил. Появились пешеходы и продавщицы цветов. Цветов было много, но не видел, чтобы их покупали. Поверх глинобитных высоких заборов, за которыми были видны только крыши невидимых с улиц одноэтажных домов и кроны плодовых деревьев, плыл запах готовившейся на открытом воздухе пищи. Запахи были разными, но преобладали ароматы шашлыка и плова. В чайхане, попавшейся на моём пути, свободных мест не было. Успевшие занять места, как мне сказали, сидят за столиками часами, ждать бесполезно, и я возвратился в гостиницу.
В моём номере раскладывал вещи только что приехавший на поезде из Кустаная сосед, тоже наш брат – командированный.
- Меня зовут Александр. Не подскажете, где здесь можно перекусить?
Я назвал себя и сказал, что кафе есть на первом этаже гостиницы.
- Только время позднее, не закрылось ли оно.
Я собирался ложиться спать, когда Александр возвратился.
- Удалось поужинать?
- Да, успел до закрытия. Взял тоже сосиски, но с пюре, и чай. Только чай был странный. Вместо чаинок какая-то пыль. Она плавала на поверхности кипятка и не хотела тонуть.
- ??? – я посмотрел на него с удивлением.
- Мне дали пакетик с чаем и стакан, я подошел к стоящему рядом с кассой кипятильнику, налил кипяток в стакан, надорвал пакетик и высыпал его содержимое в стакан с кипятком.
- Как же вы его пили?
- Я его и не смог пить, подошел еще раз к стойке и попросил налить кофе с молоком.
Я объяснил, как пользоваться чайными пакетиками и, под разговоры «за жизнь», уснул.
Гостиничный буфет оказался на нашем этаже и открывался в семь утра. Значит, можно успеть позавтракать перед работой. С этой мыслью встал в небольшую, несколько человек, очередь и стал присматриваться к небогатому утреннему ассортименту. За буфетной стойкой на раздаче была загорелая дочерна луноликая казашка. На табуретке рядом с ней стояла большая алюминиевая кастрюля со сметаной. Ну, я и попросил стакан сметаны. Буфетчица взяла черпак, висевший на кастрюльной ручке, погрузила в сметану, вынула из кастрюли, наполнила сметаной мой стакан, пальцами и ребром ладони цвета дубовой коры ловко сняла остатки сметаны с черпака и смачно, с размахом, стряхнула в кастрюлю. Сметану, натёкшую снаружи на стакан, она сняла согнутым указательным пальцем и тоже стряхнула в кастрюлю. Я завтракал в этом буфете до отъезда, но сметану больше не заказывал.
Радио сообщило, что температура воздуха в ближайшие два дня может подняться до сорока семи.
Стены предприятия, на которое я был командирован, были кирпичными и толщиной миллиметров триста, не меньше. Внутри здания было не жарко. В коридорах стояли автоматы с бесплатной газированной водой. На каждом автомате сверху - пачка соли. Местные работники, помыв стакан, прежде чем наполнить газировкой, его влажные края посыпали солью и несколько крупинок соли бросали на дно стакана. Мне объяснили, что так лучше утоляется жажда.
С работы я возвращался на автобусе, в котором было открыто всё, что можно было открыть, но даже при краткой остановке его пассажирский салон успевал перегреться. Во время движения дышать было легче.
От автобусной остановки до входа в гостиницу я двигался перебежками. Город достаточно зелёный, много деревьев. Открытое палящее пространство я преодолевал быстрым шагом или бегом до ближайшего дерева. Немного постояв в его тени, бежал к следующему. Хуже было на перекрёстке, когда приходилось ждать переключения светофора с красного цвета к зелёному. Местные узбеки и казахи пережидали это время, сидя на корточках.
Когда командировка закончилась, и я возвратился домой, то был рад и нахмурившемуся ленинградскому небу, и тёплому июльскому дождику при температуре всего двадцать градусов.
Руководство родного предприятия обещало компенсировать мои «азиатские» страдания путёвкой в санаторий, но, увлечённое перипетиями перестройки, которая была в самом разгаре, выполнило своё обещание лишь через несколько, а мне показалось, что через много лет, в конце столетия и накануне нового тысячелетия.
Очевидно, вспомнив о той жаре, в которой я побывал, мне предложили путёвку в Кисловодск со второй половины декабря 1999 года по начало января двухтысячного. Санаторий назывался «Живой нарзан». Название новое. До перестройки это была, так называемая, «Международная гостиница с лечением «Спутник», куда поселяли только иностранцев.
«Живой нарзан» встретил меня такой гостеприимной улыбкой женщины - администратора, словно наконец-то к ним приехал долгожданный и самый любимый родственник.
- Здравствуйте, с приездом!
- Здравствуйте, - ответил я, неуверенный, что улыбка предназначена мне. Но в просторном, уставленном диванами и креслами холле, кроме меня, никого не было.
- Вы, наверное, устали с дороги и голодны? Можете оставить свои вещи у столика рядом с креслом и пройти в наш ресторан.
Ресторан был пуст и мне показался огромным. Обеденное время закончилось. Официанты сновали между столиками, готовя их к ужину. Я скромно сел за ближайший от входа столик. Миловидная официантка быстро подошла ко мне.
- Вы только что приехали?
- Да.
- Извините, поскольку вы еще не сделали заказ, можем предложить вам только наши дежурные блюда.
« Дежурные блюда» оказались на удивление вкусными, и всё было горячее, несмотря на то, что обед давно прошел. Я, с удовольствием, съел салат с настоящим крабовым мясом, а не с привычными «крабовыми палочками», тарелку наваристого украинского борща, телятину в кляре с картошкой «фри» и зелёным горошком, выпил стакан томатного сока из предложенных четырёх на выбор и возвратился в холл. Гостеприимная хозяйка холла вручила мне ключи от комнаты и предупредила, что номер двухместный, но мой сосед появится позже.
В ресторане столики были закреплены за постояльцами. Когда пришел на ужин, мне предложили столик, за которым уже сидели мужчина и женщина. Они изучали меню следующего дня, чтобы сделать заказ назавтра. Я присоединился к ним, выбрал из предложенных вариантов понравившиеся мне, и мы познакомились.
Ирина и Игорь приехали из Волгограда. Они были фермерами, и это был первый отпуск, который они смогли себе позволить за девять лет фермерства.
- И кто же без вас присматривает сейчас за хозяйством?
- Мы доверили хозяйство, как нам кажется, одному из самых лучших и ответственных работников, но душа всё равно не спокойна. Каждое утро Игоря начинается со звонка на ферму. Мы купили путёвку на двадцать четыре дня, но не уверены, что выдержим до конца срока, - ответила Ирина.
- Я рад познакомиться с настоящими российскими фермерами, о которых столько слышал по радио и читал в газетах.
Четвёртое место за столиком оставалось свободным почти до Нового года, а мои новые знакомые предложили продолжить общение в их «полу люксе».
Их номер был просторнее моего. Игорь пригласил сесть на диванчик у стола, достал бутылку коньяка и предложил выпить за знакомство. Следующий тост был моим, и я пожелал им прекрасного отдыха и отличного урожая в будущем году. Третий тост был за хозяйку. От предложения выпить еще я отказался.
Мы простились, а со следующего дня практически всё время, свободное от лечебных процедур и плавания в бассейне (время плавания я выбрал перед обедом, а они – после), проводили в совместных прогулках по городским паркам, поднимались по Тропе здоровья к Солнечной беседке на высоте 1000м. Подняться выше грузному Игорю, в то время весившему больше ста килограмм при росте 170 сантиметров, не позволяло сердце.
Моя путёвка начиналась двадцать второго декабря и заканчивалась четырнадцатого января. Игорь и Ирина уезжали на два дня раньше. До конца декабря снега в Кисловодске не было. Дневная температура держалась на уровне десяти – двенадцати градусов тепла при полном безветрии. В такую погоду на среднегорной высоте семьсот – восемьсот метров, на какой и находится Кисловодск, особенно хорошо дышится, что и способствовало нашим длительным прогулкам и таким же длительным беседам. Ирина не расставалась со своей видеокамерой, часто отвлекалась на съёмки понравившихся ей местных видов, а Игорь, похоже, давно нуждался в собеседнике и охотно отвечал на мои вопросы и рассказывал о себе.
- Игорь, как получилось, что вы из колхозников превратились в фермеров?
- Наш колхоз занимал земли, богатые чернозёмом, в трёхстах километрах от Волгограда почти на границе с Тамбовской областью. К тому времени, когда крестьянам разрешили иметь собственное хозяйство, колхоз, когда-то процветавший, обеднел и стал разваливаться. Желающим выйти из колхоза правительство разрешило выделять их земельные паи. Семейные паи мои и Ирины оказались немаленькими. В тот же год осенью после уборки урожая мы получили по двести гектаров удалённых от центральной усадьбы не самых лучших, но пригодных для пахоты земель, и решили организовать своё крестьянское фермерское хозяйство.
В то время для развития фермерских хозяйств выделялись крупные беспроцентные ссуды, чем мы и воспользовались. Прежде всего, мы купили трактор и самую необходимую сельскохозяйственную технику. Собственное жильё нам еще предстояло построить, а пока мы арендовали сарайчик у соседнего фермера невдалеке от теперь уже наших земель. Мы его утеплили, поставили печку - буржуйку и кое-как перезимовали.
Ранней весной следующего года, до начала пахоты, решили пригласить друзей, чтобы показать им наше новое жизненное пространство. Они приехали с сыном и дочерью двух и четырёх лет. Небольшой пикник устроили на нагретом весеннем солнцем зелёном пригорке рядом с заброшенным колхозным прудом. Пока доставали посуду и продукты, дети бегали, играли и вдруг стали кататься и кувыркаться на этом пригорке. И их родители сказали, что раз детям это место так понравилось, значит здесь хорошая энергетика, первой рюмкой оросили землю и посоветовали именно здесь заложить нашу будущую усадьбу. Так мы и сделали. Кстати, и священник, которого мы пригласили на закладку фундамента дома, выбор одобрил.
Первый выпавший в том году снег мы встретили под крышей собственного дома. Постепенно обросли необходимыми хозяйственными постройками, завели живность. Начали, естественно, с главной кормилицы коровы и кур. Теперь у нас есть и свиньи, и овцы, и даже гуси. В пруду, который мы расчистили и расширили, водятся караси. Можно поймать даже щуку.
И все эти годы мы не видели ни выходных, ни праздников. Ирина поначалу была и за кухарку, и за доярку, и за ветеринара. Она и роды принимала у всех наших животных. И до сих пор не доверяет это никому другому. Рабочий день Ирины начинался, можно сказать, с рассветом. Нужно было подоить корову, а вскоре и двух, приготовить корм для животных, а потом и покормить их, приготовить завтрак для механизаторов, убедиться, что все сыты, и, наконец, позавтракать самим. Только позавтракаем, а ей уже нужно заботиться об обеде. Нашим правилом было и остаётся – прежде всего, накормить работников, а уж сами как-нибудь. Чаще всего мы совмещали обед с ужином. И случалось это только часов в десять, а то и в одиннадцать вечера. Думаю, из-за такого неорганизованного питания я и набрал лишние килограммы веса. Ирина, исполняя обязанности бухгалтера, занималась еще и финансово – хозяйственной отчетностью.
В начале нашей фермерской деятельности я пытался справиться со всеми работами собственными силами. Когда понял, что не выдержу такой нагрузки, начал брать наёмных работников. Сначала одного, потом, по мере увеличения посевных площадей, набирал ещё. За счет аренды земель у тех бывших колхозников, которые получили свои земельные паи, но не захотели, да и теперь не хотят на них работать, обрабатываемые мной земли увеличились почти до тысячи гектар. Со всеми работами на них справляются семь механизаторов. Чтобы немного разгрузить Ирину от её забот, я нанял еще и скотника и кухарку.
Мы выращиваем пшеницу, подсолнечник, гречиху, ячмень, просо. Впрочем, что я тебе рассказываю, когда приедешь, сам всё увидишь.
Двадцать пятого декабря, в день католического рождества, к нашему обеду добавили бутылку сухого белого вина и бутерброды с красной икрой, а за столом появился недостающий сосед, который оказался и моим соседом по комнате, в которую вселился, когда я был в бассейне.
Николай Антонович приехал за неделю до меня, но на следующий день у него стало плохо с сердцем. Прибыла скорая помощь, и его отвезли в больницу. На то время, которое пробыл в больнице, ему продлили нахождение в санатории. Николай Антонович просил называть его просто по имени, но он был старше меня, и мы договорились, что я буду звать его Антонычем.
- Антоныч, а вы откуда приехали?
- В Ростовской области есть станица Боковская. Там я родился, там теперь и живу. До выхода на пенсию жил в разных районах области, в которых работал первым секретарём районных партийных организаций. В этот, в общем-то, привилегированный санаторий попал по партийной линии. А ты что, купил путёвку? Путёвки здесь дорогие.
Я рассказал Антонычу свою историю.
- Значит, ты ленинградец. Был я в твоём городе три раза на партийных конференциях.
- Как вам город? Понравился?
- Да я толком-то его не рассмотрел. Мы приезжали с делегацией от Ростовской области. Конференции длились обычно три дня. На третий день, после закрытия конференции, всегда планировалась автобусная экскурсия для знакомства с городом. В то время партийные конференции заканчивались застольем, и я, если даже ездил на экскурсию, то мало что помню.
- Зато наверняка там хорошо кормили.
- Что ты, не то слово. Какие там были коньяки, какие закуски! Многое из того, что было на столе, раньше я даже и не пробовал. Слушай, а как там Романов? Ведь он сейчас тоже на пенсии. Как его здоровье?
Романов, член Политбюро ЦК КПСС, много лет возглавлял Областной комитет партии, являясь, фактически, главным хозяином Ленинграда и Ленинградской области.
- Как там Романов и как его здоровье, не знаю. Я и видел-то его один раз в актовом зале Смольного во время проведения очередных юбилейных Ленинских чтений. Если вы там были, то помните, что ряды для зрителей поднимаются довольно круто от сцены кверху. Все приглашенные собрались. За столом президиума оставалась одно свободное место. Неожиданно гул в зале стих, и почти все оглянулись назад. По ступеням центрального прохода спускался Романов. Все встали. Секретарь Ленинградского обкома был маленького роста, но спускался очень величаво, и взгляд его был направлен куда-то вдаль и ввысь. По ходу движения, он, выборочно, с некоторыми здоровался за руку, но не глядя на них, а продолжая смотреть поверх голов. Те, кому он протягивал руку, казалось, сгибались в пояснице и слегка повиливали задом. Когда Романов занял председательское место в президиуме, все сели.
- А как ты попал в Смольный? Ты член партии или был им?
- Я беспартийный, но, если бы был членом партии, то не стал бы сжигать свой партийный билет, как это сделали некоторые коммунисты, раньше называвшие себя верными ленинцами. А на ленинские чтения меня попросил пойти вместо него наш главный инженер, сказав, что устал от этих заседаний, да и некогда, мол, ему.
Антоныч слушал меня внимательно, никак не комментировал, но с этого момента стал относиться ко мне как-то прохладно и настороженно.
Приближались новогодние праздники. Новый год вообще радостный праздник, а этот, рубеж между двадцатым и двадцать первым веком, да еще и переход в новое тысячелетие, мы ждали с особым волнением. Главный вестибюль санатория и все холлы украсили гирлянды и увешанные игрушками новогодние ёлки. Большая ель, росшая в центре площадки перед санаторием, тоже была украшена и сверкала разноцветными огнями.
В предновогодний вечер время ужина сдвинули ближе к полуночи. На каждом столике стояла маленькая наряженная ёлочка и рядом с ней бутылка шампанского. В новогоднюю ночь, когда почти никто не спал, а санаторий гудел от музыки, песен и танцев, среди всполохов рассыпающихся искрами фейерверков пошел первый в новом тысячелетии снег. В безветрии крупные пушистые снежинки, кружась и сверкая в сполохах фейерверков, медленно опускались вниз, но таяли, не долетая до земли. И мы думали, каким же считать новый двухтысячный год? Первым годом нового тысячелетия? Но тогда каким будет 2001-й год? Может быть нулевым? Так к единому мнению и не пришли.
Православный рождественский праздник, седьмого января, был тоже отмечен праздничным ужином с бутылкой сухого вина на столе.
В веселье новогодних праздников и горных прогулках незаметно подошел день отъезда Ирины и Игоря. На вокзале, обнимая друг друга при прощании, мы верили, что обязательно встретимся.
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Понедельник, 20 Июл 2015, 08:59 |
| |
| |
| Ла-Ра | Дата: Пятница, 17 Июл 2015, 13:09 | Сообщение # 71 |
|
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 3378
Награды: 42
Репутация: 127
Статус: | Цитата Станислав_Ластовский ( ) ФЕРМЕР
Хороший рассказ о жизни! Спокойный и даже местами лиричный. Вот только название немного не соответствует, как мне кажется.
С уважением!
Удачи и вдохновения!
От себя не убежишь...
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Понедельник, 20 Июл 2015, 08:53 | Сообщение # 72 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | Добрый день, уважаемая Ла_Ра,как всегда тронут вашим вниманием. Спасибо за добрые слова. Название не соответствует пока, т.к. дальше будет продолжение. Творческих удач Вам!
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Вторник, 28 Июл 2015, 05:44 | Сообщение # 73 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | И мы встретились, но почти через три года. В зале прилёта волгоградского аэропорта они стояли в первом ряду встречающих. И казалось, что расстались мы только накануне. Игорь взял мою дорожную спортивную сумку, которую я обычно не сдаю в багаж, мы вышли на аэровокзальную площадь, и подошли к большому японскому внедорожнику.
- Игорь, это твой?
- А что ты удивляешься, конечно, мой. Мы ведь не самые бедные фермеры. Садись на переднее сиденье рядом со мной и устраивайся поудобнее. До «фазенды», так мы теперь называем нашу фермерскую усадьбу, почти триста километров, и в пути мы будем, я думаю, около четырёх часов. Мы бы доехали и быстрее, но машина новая, еще не обкатанная, поэтому использовать её скоростные возможности пока не могу.
Преодолев несколько пробок и светофоров, мы выехали на трассу Дон, и Игорь продолжил:
- Эту машину я сам себе подарил.
- Как это?
- У знакомого фермера в прошлом году накопились долги, с которыми он не смог рассчитаться. Он попросил у меня под реализацию часть урожая подсолнечника. Во время отдать долг не сумел и попросил разрешения возвратить его семечками. Я согласился. К этому времени цена семечек, сдаваемых на маслозавод, намного выросла, и я выручил за них гораздо больше, чем, если бы продал в прошлом году. Мало того, деньги получил наличными, значит, они не попали в финансовую отчетность, и я мог их тратить по своему усмотрению.
- А разве заработанные деньги ты не можешь тратить так, как посчитаешь нужно?
- В том то и дело, что нет. В положении о фермерских хозяйствах расписано четко: какую часть прибыли можно истратить на семенной фонд, какую на обновление техники, зар-плату и так далее.
- И ты решил купить эту машину?
- Да. Я давно именно о такой и мечтал. Пришел в автосалон и спросил, могу ли купить вот эту машину за наличные. Положил на стол кейс с деньгами и сказал, что готов заплатить сразу всю сумму и сейчас. «Нет, так не делается, - ответили мне, - вы сначала внесёте аванс, потом мы с вами решим вопрос, какие дополнительные опции вам могут понадобиться и, после их исполнения, внесёте недостающую сумму».
Всё это растянулось на несколько месяцев, и я получил её совсем недавно. Да и поехать на ней удалось не с первого раза. Я пригнал машину домой, поставил в гараж и пригласил друзей, чтобы отметить удачную покупку. На следующий день сел за руль, а она не заводится. В панике стал обзванивать всех знакомых, у кого есть подобные машины. И никто мне ничего объяснить не мог. Наконец, дозвонился до одного друга, у которого была машина именно этой модели.
- А ты накануне, случаем, не выпивал?
- Выпивал, - ответил я.
- Так она и не должна была завестись. На ней установлен датчик, реагирующий на алкогольные пары при выдохе водителя.
Время в пути за рассказами и расспросами прошло незаметно, и вот мы съехали с автострады на сельскую грунтовую дорогу. Замелькали небольшие посёлки, колосящиеся фермерские и колхозные поля, прилегающие к ним, и мы выехали в открытую степь, но не плоскую как стол, которая тянулась вдоль трассы от Волгограда, а в некоторых местах пересечённую балками. Это и были, так называемые, колхозные «неудобья», выделенные фермерам.
Первое, что я увидел при подъезде к ферме, была высокая водонапорная башня. Рядом с башней стояло здание из железобетонных плит, напоминающее большой производственный цех.
- Это моя водонапорная башня и моё зернохранилище, - пояснил Игорь.
И мы подъехали к красиво выложенному красного кирпича усадебному забору и ажурным, с резьбой, деревянным воротам зелёного цвета с белой отделкой. Машина остановилась на большой утрамбованной земляной площадке, за которой стояло множество сельскохозяйственной техники, над которой возвышался огромный зерноуборочный комбайн рядом с трактором «Кировец». Чуть в стороне стоял новенький трактор «Беларусь». Техники было, по-моему, не меньше, чем на виденных мной когда-то колхозных машинотракторных станциях (МТС).
Пока Ирина готовила ужин, Игорь с гордостью показывал хозяйский дом. Миновав деревянную остеклённую веранду, мы вошли в прихожую, одна дверь из которой была в небольшую котельную, другая в холодильник размером с авторефрижератор со множеством разной провизии и висящими на крюках свиными и бараньими тушами. С противоположной стороны - просторная кухня-столовая с кондиционером в окне. Из кухни мы попали в гостиную. В гостиной, кроме обычной мебели, стояло пианино.
- А кто играет на пианино?
- Чаще всего никто. Иногда на нём музицирует Ира, когда у неё выпадает свободная минутка.
Двери гостиной вели в рабочий кабинет, спальню, две гостевые комнаты и, через небольшой коридор, в гараж, примыкающий к дому. В нём, кроме машины, на которой приехали, я увидел представительскую Ниссан – классик и Шевроле – Ниву.
- Эта Нива предназначена для рабочих поездок Ирины, В машине Ниссан я езжу на важные встречи. Но здесь не весь наш автомобильный парк. Ты, возможно, не обратил внимания на еще одно здание за оградой усадьбы. Это тоже гараж. В нём находятся самосвал КАМАЗ, оборудованный для перевозки зерна, бортовой ЗИЛ и наша самая первая старая Нива, на которой я объезжаю свои поля.
- Целая автобаза! Сколько же у тебя лошадиных сил?
- Лошадиных сил много, но есть и настоящие. Завтра ты увидишь мою красавицу донскую кобылицу Ладу и её жеребёнка, которому мы еще не придумали имени.
- Вот вы где! Я зову вас на ужин, а вы и не слышите.
И Ирина подключилась к нашему разговору.
- Игорь Васильевич Бондарь из старинного рода донских казаков. Фамилия Бондарь, говорят, досталась ему, от дальнего предка, который был известен не только казачьими подвигами, но и умением изготавливать дубовые бочки для односельчан - станичников. Наследовал он от предков - казаков и любовь к лошадям, за что в детстве и ранней юности часто бывал наказан. В их многодетной семье собственной лошади не было, а на колхозных выпасах было много. Когда желание прокатиться на лошади, пусть и без седла, становилось непреодолимым, он, чтобы пастух не увидел, скрываясь в высокой траве, подбирался к крайней лошади, растреноживал, ласково гладил, успокаивая, крепко вцепившись в гриву, вскакивал на неё и мчался, куда глаза глядят. Сначала, по малости лет, за такие проделки получал ремнём от отца, да с отмашкой, да так, что потом больно было сидеть за партой. Позже, когда стал постарше, это заканчивалось приводами в милицию. Все считали, что он посвятит себя коневодству, но в старших классах Игорь увлёкся техникой, после школы поступил в сельскохозяйственное ПТУ и с отличием его закончил, получив квалификацию механизатора, права на вождение всех видов сельскохозяйственной техники и автомобильные права.
- Игорь, а на лошади ты ездишь?
- Я седлаю её изредка, чтобы не застоялась, а держу её, мой подарок от друга конезаводчика, просто чтобы любоваться её красотой. Лошадь очень красивая, но была забракована после травмы на скачках.
После обильного ужина и массы новых впечатлений я долго не мог заснуть, а когда проснулся, Ирина уже хлопотала на кухне, Игорь на рабочем дворе давал указания работникам.
- Садитесь за стол. Игорь сейчас будет. Ребята с утра наловили карасиков, так что у нас будет рыбный завтрак. Вы любите с утра кофе или чай? Предлагаю кофе со свежими только что снятыми сливками.
Ирина за всё время нашего общения так и не перешла со мной на «ты», в отличие от Игоря, который как раз подошел к столу.
- Извини, что мало уделяю тебе внимания, да и потом не смогу уделить особо много. У нас сейчас самая жаркая пора – уборка урожая. В эти дни техника работает и днём и ночью. Тот комбайн, который ты видел, механики вчера ремонтировали. Сегодня я должен проверить его в работе, поэтому сразу после завтрака выеду на поле. Всё, что не успел увидеть, тебе покажет Ирина.
Свежевыловленные караси, которых прямо со сковородки подкладывала на наши тарелки Ирина, были так хороши, что мы их щелкали как семечки. Кофе со сливками мне тоже понравился. А сливки были такими вкусными, жирными и чуть сладковатыми, что я их сначала добавил в кофе и намазал на кусок хлеба, а потом просто ел ложкой. О чем через пару часов очень пожалел, когда мой желудок городского жителя так резко запротестовал против незнакомого ему продукта, что я не мог отойти на сколько-нибудь большое расстояние от дома.
После отъезда Игоря знакомство с хозяйством продолжили с Ириной. К торцу главного здания примыкали с одной стороны гараж, в который мы входили вчера прямо из дома, с другой стороны сауна с душем и комнатой отдыха, в которой можно было после сауны посидеть в мягком кресле перед стеклянным столиком, выпить пива и посмотреть телевизор. К сауне примыкали кухня, столовая и душ для рабочих.
- Ира, а где живут ваши работники?
- Мы им построили отдельное здание за гаражом для грузовых машин. Там у них тоже есть и душ и санузел. Планируем построить для них отдельную баню. Дело в том, что от нас до ближайшего жилья не меньше восьми километров, поэтому наши рабочие практически всё лето живут у нас. Мы их не только кормим, но и обеспечиваем спецодеждой и рабочей обувью. По их заказу покупаем сигареты, в выходные дни они могут получить у нас даже водку. Но в дни посевной и уборки урожая, когда, как говорят, один день год кормит, мы объявляем сухой закон. Деньги за сигареты и водку вычитаем из их зарплаты. За этими воротами у нас скотный двор. Кстати, и скотник идёт. Значит, он уже отогнал стадо на выпас.
- Николай, покажи гостю из Петербурга наше хозяйство.
Скотный двор начинался с железной клетки, в которой лежала, помахивая хвостом, огромная собака – волкодав.
- Ира, я и не знал, что у вас есть собака. Она ни разу не подала голоса.
- Это Алтай. Он и будет молчать в присутствии хозяев, но, я думаю, вы его еще не раз услышите. По ночам мы его выпускаем из клетки, и он бегает на цепи вдоль забора скотного двора, отпугивая лис, охочих до кур. Долгими буранными зимами хозяин с ружьём и Алтаем отгоняют от нашей фазенды волков, охота на которых пока еще запрещена. А их развелось уже так много! Ирина ушла заниматься своими делами, а мы с Николаем, открыв калитку рядом с большими воротами из жердей, зашли на скотный двор.
- В помещениях с правой стороны у нас свиньи, куры и гуси. Слева, в этом кирпичном здании, мы храним сено. За ним вы видите коровник, овчарню и конюшню для Лады. Вся живность, кроме свиней и кур сейчас на выпасе. Пока я с вами, животных пасёт моя жена, которая здесь работает кухаркой и молочницей.
В длинном здании справа, разделённом на секции, за полутораметровой перегородкой сидел и, увидев нас, радостно захрюкал огромный хряк, голова которого торчала выше перегородки.
- Николай, это он вас так приветствует?
- Так он приветствует только мужчин, надеясь, что ему дадут покурить. Как-то ребята шутки ради угостили его сигаретой, и ему понравилось. Смотрите сами.
Николай достал сигарету, щелкнул зажигалкой, прикурил и вставил сигарету в угол рта хряка. Тот, радостный, пыхал сигаретой, пока она не обгорела до фильтра, потом разжевал её и проглотил.
- Только Игорю Васильевичу не рассказывайте об этом, а то нам от него попадёт.
В следующих двух секциях на соломенных подстилках лежали две крупные свиноматки с присосавшимися к их соскам поросятами. Остальные помещения были пусты. Куры во главе с гордым красавцем – петухом, хлопотали, что-то выискивая на площадке, огороженной низким заборчиком.
- Если хотите увидеть Ладу, идёмте со мной, - сказал Николай.
Мы вышли за ограду, прошли рядом с прудом, в котором плавали гуси, и метров через пятьсот попали на большое клеверное поле. На нём паслись стадо овец, которых я попытался пересчитать, но не смог, потому что они всё время перемещались, две коровы с крутолобым телёнком и лошадь с жеребёнком. Николай достал из кармана несколько кусочков сахара и сказал, чтобы я со своей ладони угостил ими Ладу.
Стройная высокая красавица Лада мягкими губами взяла с моей руки сахар, хрумкала его и смотрела на меня настороженно. Она была рыжей масти с длинной дымчато - серебристой гривой и такого же цвета хвостом. Жеребёнок то тёрся возле кобылицы, то мчался, смешно подбрасывая задние ноги, но не убегал далеко. За несколько дней общения Лада так и не признала меня, ни разу ко мне не подошла, даже когда видела, что я несу сахар. И я не осмелился прокатиться на ней верхом, хоть Игорь и предлагал.
После обеда решил прогуляться по фермерским полям. По дороге, идущей через еще не убранную пшеницу, спустился в небольшую ложбину, вышел из неё и попал на огромное поле подсолнечника, который был выше моего роста. Я шел среди высоких стеблей в полной тишине, нарушаемой только гулом кружащихся над головой пчел и шмелей, и уже собирался возвращаться обратно, как вдруг понял, что не знаю, в какую сторону идти. Куда ни посмотрю, везде только подсолнечник, а усадьбу не видно. Вспомнил, с какой стороны было солнце, когда заходил на поле, и вскоре увидел нужную мне дорогу.
Утром следующего дня Игорь собирался проверить качество уборки своих полей, и я попросил, чтобы он взял с собой меня.
- Хорошо. Только переоденься. Хоть сегодня жарко даже утром, надень вместо шортов брюки и рубашку с длинными рукавами. Не забудь тёмные очки и что-нибудь на голову. Мы поедем на старой Ниве. Дорога пыльная, и пыль будет набиваться через все щели, - проинструктировал меня Игорь.
И правда, когда ехали по дорогам вдоль полей, за нами стелились клубы пыли. Пыль висела и внутри кабины. При подъезде к полю, на котором еще шла уборка, мы съехали с дороги и поехали по стерне к увиденным еще издали комбайнам медленно, вперевалочку, открыв окна и сплёвывая осевшую на губах пыль.
Уборка шла одновременно двумя комбайнами, но один из них стоял. Когда подъехали к нему, Игорь велел мне остаться возле машины, а сам пошел разбираться с механизаторами. Разговор шел на таких громких тонах и в таких выражениях, что стало понятно, почему Игорь пошел к ним один. Оказалось, что сломался какой-то важный узел, один из механиков поехал за запасной деталью с водителем зерновоза и пока не возвратился.
Возле комбайна еще шли споры, когда на дороге в клубах пыли появился КАМАЗ - зерновоз. Минут через пятнадцать сломанную деталь заменили новой, комбайнеры продолжили уборку, а Игорь возвратился к машине, вышелущивая зёрна пшеницы из спелого колоса.
- Колос тяжелый, хорошо наполнен, урожай должен быть отличный. Ну что же, поехали дальше.
Мы объехали все, казавшиеся мне необозримыми, поля, а после обеда пошли в приготовленную для нас баню. Игорь стал раздеваться, и я понял, почему даже в жару он не снимал рубашку. Грудь его была украшена наколкой в виде четырёхглавого собора,парящего на облаках. На коленях были выколоты восьмиконечные звёзды. Я знал, что в уголовном мире такие наколки считаются очень серьёзными, но только когда уже вдоволь напарились, сидели, закутавшись в простыни, и ели вкуснейший шашлык из баранины, запивая его пивом, осмелился спросить:
- Игорь, а ты за наколки отвечаешь?
- За такие наколки, сделанные не по праву, можно поплатиться и жизнью. Это память об ошибках молодости, которые ничем не смыть.
Некоторое время мы молчали, а потом Игорь продолжил:
- Не знаю, чем вызвано моё доверие к тебе. О своём прошлом я не всё рассказываю даже Ирине.
Всё началось в армии. В стрелковой дивизии, в которой служил, я был водителем у командира полка. Служба не пыльная, я пользовался доверием, и мне многое разрешалось. И я сорвался. Однажды сказал своему другу – однополчанину, что запросто украду лошадь в соседнем колхозе, и мы на ней покатаемся. Мы переоделись в имеющиеся у нас спортивные костюмы, и ушли в самоволку.
И я увёл двух лошадей, и мы катались на них, а когда сели отдохнуть на поляне рядом с речкой, нас обнаружили и избили так, что только к вечеру, еле передвигая ноги, с трудом добрались до казармы.
За самовольную отлучку меня перевели водителем в хозвзвод. Я наравне со всеми стал ходить в караул и в наряды. Однажды, когда был в наряде дневальным по казарме, увидел, как несколько чеченцев пристали к русскому солдату – первогодку и начали его избивать. Когда солдат упал на пол, и они стали его бить ногами, я не выдержал, бросился упавшему на помощь, тоже получил несколько ударов, в ярости вытащил из ножен штык-нож, который дневальному положено иметь на поясе, и ударил им одного из чеченцев. Удар оказался смертельным. Меня осудили на девять лет.
После этого много чего случилось, и случилось бы еще больше, если бы не Иринка. С ней у меня второй брак. Первый раз женился рано, еще до армии, а сын, Виталий, родился перед самым призывом. Жена, узнав о суде и сроке, через некоторое время подала на развод и вышла замуж за другого, потом еще несколько раз то разводилась, то выходила замуж. Сыну долго не говорила, кто его настоящий отец и где находится, а после того, как он узнал об этом от «добрых» людей, запретила ему встречаться со мной и даже звонить по телефону. Теперь он уже отслужил в армии, изредка приезжает ко мне, но только с просьбой помочь в каких-либо жизненных ситуациях, зная о моём авторитете в некоторых кругах, или попросить денег. И я ему ни в чём не отказываю, но близких отношений между нами, несмотря на все мои старания и надежды, так и не возникло. И сына, и его мать я не виню. Во всём виноват сам, поэтому стараюсь им помочь, чем могу, и Иринка не возражает. У матери Виталия недавно сгорел дом, и я помог им построить новый. Сын собирается жениться, и я ему помогу со свадьбой и подарю квартиру в том городе, где он сейчас живёт.
Ирину я встретил на дне рождения у одного из общих знакомых. Года два мы с ней встречались и становились друг другу всё ближе. А потом я просто пришел к ней, имея из имущества только то, что было на мне и гармошку. Ира к тому времени была в разводе и воспитывала дочь Маринку, чуть старше Виталия, которая вскоре стала самым близким мне и родным человечком. Мы зажили одной семьёй и расписались. Я устроился работать водителем – дальнобойщиком и много лет возил грузы на Кавказ, даже в воюющую Чечню, зарабатывая приличные деньги. Но нас, крестьян, тянуло к земле и, при первой возможности, мы стали фермерами.
- Игорь, а как тебе удалось вырваться из того мира, в котором оказался? Ведь оттуда просто так не отпускают.
- Я ни у кого и не спрашивал разрешения. Порвал раз и навсегда! Приезжали ко мне, но не настаивали. Они-то знают, что я своих решений не меняю. Однажды, когда мы уже приросли хозяйством и землями, мне сообщили, что приедут очень серьёзные люди, у которых ко мне есть претензии. К времени их приезда я выпустил Алтая из клетки. Когда их черный джип подъехал к воротам, вышел на крыльцо с карабином «Сайгак» в руках, предупредил, что по закону имею право стрелять в любого, кто ступит на территорию усадьбы без моего согласия, велел отъехать на границу моих земель за водонапорной башней и сказал, что сам к ним выйду. И положил карабин на крыльцо у них на виду. А когда они отъехали и остановились за водонапорной башней, подошел к открытой двери джипа, но не стал садиться, а быстро вынул из кармана ручную гранату, выдернул чеку, и, держа гранату в руке, крикнул им: «Или вы сейчас же уедете, или останетесь здесь навсегда вместе со мной!»
Дверь машины громко хлопнула, джип сорвался с места и исчез в клубах пыли, а я спокойно положил гранату в карман. Им и в голову не могло прийти, что граната учебная. С тех пор никто из них меня не беспокоит.
Мы с тобой засиделись, а завтра рано вставать. Завтра Ира едет в Урюпинск по делам бухгалтерской отчетности. Если хочешь, можешь ехать с ней.
- А что, и правда есть такой город? Я думал, что он существует только в анекдотах.
- Конечно, есть. Это районный центр, и у нас там однокомнатная квартира, которая сейчас пустует. Это квартира Ирины, и мы в ней когда-то жили. Так поедешь?
- Пожалуй, съезжу.
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Четверг, 01 Окт 2015, 07:31 |
| |
| |
| Виктор_Калюка | Дата: Среда, 29 Июл 2015, 20:22 | Сообщение # 74 |
 Зашел почитать
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 27
Награды: 3
Репутация: 4
Статус: | Много много подробностей ( как в милицейском протоколе). Рассказы от этого теряют, свою суть как рассказа. (Интерес) чем закончится история. Но понравилось! Спасибо.
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Суббота, 01 Авг 2015, 13:10 | Сообщение # 75 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Награды: 3
Репутация: 6
Статус: | Утром следующего дня мы с Ириной сели в машину Нива-шевроле и поехали в Урюпинск. Ехать нам всего сто километров, и мы доехали быстро. «Город находится на берегу реки Хопёр, впадающей в Дон. Его считают самым экологически чистым городом Европы», - сказала Ирина и добавила, что в налоговой инспекции, которая находится в здании районной администрации, пробудет не долго.
- Особых достопримечательностей в нашем городе нет. Машину мы поставим здесь, недалеко от памятника Ленину, пешком пройдём к памятнику Козе, и я вас там оставлю.
- Козе? Серьёзно?
- Конечно, серьёзно, и мы, местные жители, считаем этот памятник главным символом нашего города, который до революции был известен даже за границей своими вязаными изделиями из козьего пуха. Вообще-то Урюпинск намного старше Петербурга. Кстати, памятник Козе поставлен совсем недавно, в 2000 году, в честь 382 годовщины города. Уже в начале пятнадцатого века он был пограничной крепостью Рязанского княжества, в семнадцатом веке стал известен как казачий городок Урюпин, станица Урюпинская, в середине девятнадцатого века стал центром Хопёрского округа войска Донского, а с 1929 года называется городом Урюпинском. Но вот и наш главный памятник. Думаю, вы не заблудитесь, и мы встретимся возле машины.
Памятник Козе – кормилице гранитный. Он установлен на бывшей базарной площади, на которой когда-то проходили знаменитые Покровские ярмарки. Памятник вытесан из единого куска гранита высотой около ста восьмидесяти сантиметров. К левому боку Козы прижался козлёнок с наивной мордочкой. Памятник хотелось фотографировать, и я несколько раз обошел его, снимая под разными ракурсами. Когда к памятнику подошел мужчина в оранжевой футболке с надписью поперёк груди «Брошу всё и уеду в Урюпинск», я попросил его сфотографировать меня рядом с Козой.
Он сказал, что работает водителем – дальнобойщиком. Обычно, когда едет из Ростова в Москву, съезжает с трассы, чтобы заехать в Урюпинск, подойти к Козе и погладить её по прохладной даже в жару каменной шерсти. С недавних пор это стало традицией дальнобойщиков, и, говорят, приносит удачу в пути. И еще он сообщил, что статуя весит около двадцати тонн и вытесал её волгоградский скульптор Фетисов.
К машине я и Ирина подошли почти одновременно.
- Сейчас одиннадцать часов, но уже жарко. Я обещала Игорю, что мы возвратимся к обеду, и у нас еще есть свободное время. Хотите искупаться в Хопре? Тогда поедем, а по пути немного расскажу о реке, которая по данным ЮНЕСКО считается самой чистой в Европе. Начинается Хопёр в центральной части Пензенской области. Там двенадцать ключей сливаются вместе, образуя полноводную реку, которая течет по Пензенской, Саратовской, Воронежской и Волгоградской областям и почти через тысячу километров впадает в Дон.
По автомобильному мосту мы переехали на высокий правый берег и по узким улочкам дачного посёлка стали спускаться к реке. Ирина обратила моё внимание на одну из дач.
- Это наша бывшая дача. Мы её очень любили, но вынуждены были продать, когда стали фермерами. Здесь всё, включая дом, построено и выхожено руками Игоря. Я вижу, что дача содержится в порядке, значит, попала в хорошие руки, - сказала Ирина.
Мы поехали дальше и поставили машину рядом с пляжем. Хопёр здесь не шире тридцати метров, но уже в полутора метрах от берега был глубоким и с таким мощным водным потоком ближе к середине, что, когда поплыл, несмотря на все усилия, меня понесло вниз по течению. Обратно, к своему стыду, пришлось возвращаться пешком по берегу. Ирина сказала, что не умеет плавать, и сидела на берегу.
Мы возвратились вовремя. Машину Игорь увидел издали по пыльному шлейфу, тянувшемуся за нами, и встречал нас возле водонапорной башни.
После обеда на фазенде впервые после моего приезда появились посторонние люди. Они подъезжали на машинах, Игорь их встречал у ворот, и о чем-то с ними беседовал. Одного, приехавшего в милицейской форме, проводил в кабинет.
Вечером, когда, отдыхая от дневной жары, сидели на скамеечке во дворе, Игорь рассказал о посетителях.
Первым был председатель захиревшего, но еще существовавшего в то время колхоза. Он просил выделить для нужд колхоза излишки соломы после уборки урожая. Вторым – один из владельцев земли – арендодателей. Он просил аванс в счет тех денег, которые Игорь должен выплатить ему в соответствии с договором аренды после уборки и реализации урожая.
- Это один из тех, что землю получили, а работать на ней не хотят. Они начинают просить у меня деньги уже с весны, хотя получить их должны осенью. И у каждого своя веская причина. Одному нужно кого-то хоронить, у другого юбилей, третий дочь выдаёт замуж. А осенью, пока не покажу их же расписки, никак не могут понять, почему сумма расчета меньше договорной, - пояснил Игорь.
- А милиционер-то, зачем приходил?
- Это начальник районного отдела ГАИ. Он просил, чтобы я попридержал до его пятидесятилетнего юбилея молочного поросёнка. Я, конечно, обещал, хотя знаю, что ему даже в голову не придёт заплатить за него. Ты видел звезды на моих коленях. Они означают, что я никогда не встану на колени перед ментами. А теперь они ко мне приходят с разными просьбами. И не только они. Сюда дорожку знают самые разные начальники, от районной и даже областной администрации и до налоговой инспекции.
- Годы, проведённые тобой на зоне, наверное, самые тяжелые в жизни?
- Конечно, я ведь был не в санатории. Но один день был особенно тяжелым, когда на короткое время оказался на свободе и сам, добровольно, возвратился в лагерь. У хозяина, начальника лагеря, была личная Волга. В тот год он ездил на ней в отпуск к родителям, но из-за какой-то неисправности оставил её, и возвратился на поезде. Меня все знали как умельца, который может отремонтировать любой механизм. И начальник поставил передо мной задачу – отремонтировать машину и на ней возвратиться в лагерь. Туда меня отвезли в сопровождении охраны, а обратно, через пару дней, я ехал за рулём Волги почти через всю Волгоградскую область один, понимая, что вот она, свобода, рядом, а я сам себя везу в заключение. И можешь себе представить, я ехал и не мог сдержать слёз, которые текли по щекам, и иногда я вынужден был останавливаться, чтобы привести себя в чувство. Но я доехал, и передо мной открылись лагерные ворота, а закрылись еще на несколько лет.
Накануне отъезда у нас была небольшая отвальная. Ирина поставила на стол самогонку – настойку на разных целебных травах и кореньях.
- Мы её используем чаще как лекарство, но она хороша и к столу. Давайте выпьем за то, чтобы это был не последний ваш приезд, за здоровье и благополучие и еще за удачную посадку в Петербурге. Вы были у нас всего несколько дней, но мы так к вам привыкли, что будем ждать как близкого родственника.
Игорь пил только чай, а рано утром в день вылета мы выехали на его машине Ниссан – классик и прибыли в аэропорт к началу регистрации.
Мне удалось к ним заехать еще пару раз, и, ты уж извини, я без твоего разрешения оставил им номер твоего телефона. На всякий случай, вдруг они приедут в Петербург и не застанут меня дома.
С того времени, когда Виктор рассказал о фермерах, прошло около десяти лет. И однажды утром я услышал в телефонной трубке незнакомый голос:
- Меня зовут Игорь Васильевич. Я из Волгограда. Возможно, Виктор вам обо мне рассказывал. Сейчас я на лечении в санатории Черная речка под Петербургом. Я знаю, что Виктор теперь живёт очень далеко и в другой стране, но мы иногда перезваниваемся и общаемся по скайпу. Он мне советовал связаться с вами.
- Знаете что, давайте я подъеду к вам в санаторий, и мы пообщаемся.
- Это было бы просто здорово.
Я решил встречу не откладывать, сел в пригородный автобус и через два часа был в санатории. И мы вышли к берегу Финского залива, и, наслаждаясь ароматом соснового леса и лёгким бризом со стороны залива, почти до ужина ходили то по узким тропкам меж сосен, иногда, если сердце Игоря напоминало о себе, присаживаясь на какой-нибудь валун или поваленное дерево. И я рассказывал ему всё, что знаю о Викторе, а он о себе.
- Для нас наступили тяжелые времена. Мы уже не фермеры. Пошатнулось здоровье и у меня, и у моей Иринки. На такую работу и с такой ответственностью теперь не хватает сил. Сын Виталий, впрочем, как и всегда, готов пользоваться плодами нашего труда, но не хочет сам стать фермером. Дочь Маринка вообще городской житель, мои старшие брат и сестра тоже не в силах справиться с хозяйством. Родители живы, но они в таком возрасте, когда и за ними нужен уход. И вот уже второй год, как мы официально прекратили фермерскую деятельность и занимаемся распродажей имущества. Те гектары земли, которые остались в нашей собственности, сдали в аренду. Пока я в санатории, Ирина на фазенде оформляет продажу техники.
- Как же вы теперь без земли, которую так любили?
- У нас есть отличная двухкомнатная квартира в Волгограде, есть садовый участок за городом с большим двухэтажным домом. Но всё это словно не моё. Хорошо чувствую себя только когда приеду на фазенду. Но и на поездку теперь не хватает здоровья.
Еще находясь в санатории, Игорь приезжал в город, и я постарался показать ему всё, что есть интересного в Питере. В день выписки из санатория я привёз его на вокзал и проводил на поезд до Волгограда.
И я понял, почему крестьянские семьи всегда были многочисленными, и были крепки количеством детей.
Август 2015
|
| |
| |
