И музыка звучит внезапным ливнем,
и кто-то прокричал – спеши, твой выход,
и на губах сгорает монолог,
всё оживает, рифмы и цезуры
друг друга ищут, и сухая речь
взрывается тюльпанными огнями,
и спешно завершается антракт...

Всё глубже в темноту, не достигая дна,
спускается душа, и, словно купина,
на медленном огне горит и не сгорает.

Хотя про купину (в моем восприятии) немного странно.

Зое
Спасибо. О купине - я имел в виду Купину Неопалимую. В деревне, о которой речь, до сих пор стоит часовня Богоматери Неопалимой Купины.

Зоя, душа сама спускается на дно, не увлекает..

Всё глубже в темноту, не достигая дна,
спускается душа, и, словно купина,
на медленном огне горит и не сгорает.

Когда, не сумев пересилить беду,
на Малую Бронную я побреду
молиться родными стихами,

Когда, не сумев пересилить беду,
на Малую Бронную я побреду
молиться родными стихами,
пускай захрустит под ногами хрусталь
случайной сосульки, и всхлипнет печаль,
в пещеру войдя за волхвами.

И будут шептаться с младенцем волы,
и ангелы встанут на кончик иглы,
и в бисере овцы возлягут,
а я оборву телефонную трель,
и выплесну алые капли в метель,
встряхнув опустевшую флягу.

Уколы снежинок, ожог мишуры,
блаженных и нищих ночные пиры,
серебряных листьев окрошка...
Москва, ты бела, словно лобная кость,
Москва, ты стихами прошита насквозь -
надежной ахматовской стёжкой.

И как ни прореживай старый Арбат,
сквозь память и полночь глядят и горят
строений упругие строфы.
С тобой никогда не забудешь, Москва,
ни белой звезды твоего Рождества,
ни белого солнца Голгофы.