30 Окт 2012
"Золотой" магнитофон
[size=11]Статья 167. Нарушение правил разработки недр и сдачи государству золота.
Нарушение отдельными гражданами правил разработки недр, а равно правил сдачи государству добытого ими из недр земли золота или других драгоценных металлов, или драгоценных камней, наказывается лишением свободы на срок до трех лет или исправительными работами на тот же срок, или штрафом от трех до десяти минимальных месячных размеров оплаты труда с конфискацией добытого.
Те же действия, причинившие крупный ущерб государству, наказываются лишением свободы на срок до пяти лет с конфискацией имущества.
Статья 93/1. Хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах.
Хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах, независимо от способа хищения (статьи 89-93), наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет с конфискацией имущества, со ссылкой или без таковой (введена Законом РСФСР от 25 июля 1962 г.).
[/size]
Когда за тобой впервые захлопывается дверь камеры, появляется странное ощущение, что все это неправда. Все понарошку и не с тобой! Так, наверное, чувствует себя дикий зверь, когда попадает в ловушку. Поэтому волк и отгрызает себе лапу, чтобы иметь возможность умереть свободным. Хотя в моей охотничьей практике так поступала только росомаха. Вот же странное животное! Помесь собаки и медведя, что ли? По коварству, хитрости и уму ей, вероятно, нет равных среди северного зверья.
Я не мог поверить, что это случилось со мной! Ведь не было же предчувствия, или что там должно быть? Хотя я знал, что попал в поле зрения «конторы», но ведь считал себя умным! Осторожным и проницательным. Как же так? Но, судя по всему, я влип основательно, и это было только начало. А все потому, что не умею выбирать окружение, да и сам порой веду себя не лучшим образом, хотя вроде и не лох.
Прокол начался глупо. Впрочем, и здесь я, наверняка, не оригинален, сколько потом встречал людей по тюрьмам, почти все они попали на нары «случайно». Ну вот, приехали в этот поселок мы вдвоем с не очень близким знакомым, так себе кент, почти случайный пассажир. Дело вроде было простое: заказать лотки. Хороший лоток дорогого стоит, и мастеров таких совсем не много. Дело в том, что изготовление путевого лотка - это очень трудоемкий и длительный процесс. Как говорят сами «хищники»: умный лоток любое золото берет. Там и специальная древесина, и у каждого мастера свой секрет. Выдалбливался он из цельного чурбана, высушенного определенным способом, с хитрой технологией отделки рабочих бортов и канавки. Вроде все просто, но получалось у единиц. Способы изготовления настоящие «лоточники» передавали под большим секретом, очень осторожно и не всякому. Большинство этих виртуозов стамески предпочитали брать за работу металлом. Этакий бродяжий форс. Такая вот предыстория.
Было у меня в той нефартовой поездке с собой граммов триста металла. Особо я его не прятал. Положил куда поближе. Тогда только появились первые японские магнитофоны, которые только в комиссионке можно было купить. Такой «Шарп» был и у меня. Он был без батареек, и я, ничтоже сумняшеся, определил металл в этот отсек. Казалось - очень удобно. По какой-то причине встречу перенесли на три дня позже. Мастер был в отъезде, и мы решили просто отдохнуть и дождаться его, чтобы не наматывать километры по лесным дорогам.
Номер в гостинице тогда не очень просто было получить, даже при наличии денег, система была такая. Пришлось обаять администратора - женщину постарше лет на пять, но вполне в тогдашнем стиле деловой блондинки: перекись, усталый взгляд, яркий макияж и неплохая фигурка. В результате совместного похода в ресторан я получил хороший номер, на первом этаже, рядом с ресепшн. Ну, два дня мы славно бухали. И вот в момент, когда я уже был сильно навеселе, входит эта мадам и говорит:
- Егор, а ты бы не мог дать мне свой магнитофон на завтра? Мы на природу едем.
Как раз завтра - суббота. И вот я, в полудреме, отвечаю:
- Канеш, возьми. Вон, на тумбочке.
Время было часов шесть вечера, и я благополучно заснул опять.
Проснулся из-за того, что с грохотом вылетела дверь и разлетелось вдребезги оконное стекло. «Альфы», «Беты» и прочие ОМОНы в наших краях тогда не водились, но «контора» при желании справлялась на ура, этого у нее не отнять. В общем, в течение трех секунд меня сдернули с теплой кроватки и надежно упаковали. Я не мог не то что думать о том, что происходит, но даже дышать. И только увидев за спинами наряда растерянное лицо администраторши, вспомнил. «Бл...!!! Ну кто я после этого?!» Действительность оказалась еще смешнее. Эта мадам была любовницей местного шерифа, то есть начальника милиции, и на природе она собиралась отдохнуть в теплой компании ментов. Когда захотелось туристам музычки, стали включать маг, а он, оказывается, только от сети работает. Но милиция-то продвинутая оказалась и про батарейки уже кое-что знала. Вот администраторшин «лямур» и открыл отсек для батареек!..
Но все это я узнал уже потом, а сначала был жесткий прессинг. Я тупо стоял на том, что купил этот магнитофон в их же ресторане и ничего в нем не успел посмотреть. Отбив кулаки о мои худые ребра, следаки оттащили меня в ИВС - все ж таки суббота, а они тоже люди, и им отдыхать хочется.
На мое «счастье», они потом взяли с собой именно мой магнитофон. Почему так? Потому как неистребимая тяга к халяве было присуща ментам во все времена. И еще в одном мне повезло: на тот день там содержались только пьяницы и тунеядцы, то есть пятнадцатисуточники, поэтому в камере я оказался один. Плохо было только то, что меня «приняли» раздетого. Дали, конечно, надеть джинсу и рубаху, но все остальное осталось в номере. А если кто помнит наш тогдашний ИВС, то знает, что из всех спальных мест там только «сцена» - это такой деревянный помост типа лежака. Потом-то, в больших городах, я встречал и шконки (железные кровати в два яруса с железными пластинами вместо пружин), но тогда мне досталась «сцена». Так что в «мире шоу-бизнеса» я не новичок.
Я долго пристраивал на досках свое бедное тело, лежать было больно, жестко, почки болели. Хорошо еще, что хмель до конца из меня не выбили, и я все же смог уснуть. Проснулся от сильной боли во всех местах. Очень хотелось пить. С недоумением оглядывал свой новый «нумер». Лампочка, закрытая пластиной с просверленными отверстиями, еле освещала эту каморку. Как я потом узнал, ее ласково зовут «солнышком», и в этом что-то есть, ведь другого, настоящего, в этой камере не увидеть - по простой причине полного отсутствия окон. Тяжелая металлическая дверь с глазком и кормушкой, бак параши в углу - вот и вся меблировка. И вот тут мне стало по-настоящему страшно. Что уж корчить из себя? Это правда, страшно, когда понимаешь, что ты отрезан от нормального мира. И это надолго. Что даже солнечный свет теперь - такая непозволительная и недоступная роскошь. А полумрак и спертый воздух - это твои спутники в новой «жизни».
Очень хотелось курить и пить. Я постучал в дверь, кто-то притопал и хриплым басом спросил:
- Какого хера! - вот так вот, скромно и с достоинством.
Я говорю неизвестно кому:
- Мне бы сигарет и воды.
- А бабу и водку ты позже потребуешь?! - зло хохотнул невидимый шутник. После паузы спросил: - У тебя было курево?
- Да, «Космос», пачка целая.
- Ща посмотрю.
И снова утопал. Его не было долго. Или мне так казалось. Кормушка открылась совсем неожиданно, когда я уже устал ждать.
- Держи свой «Космос». Тока там у тебя мало.
На откидной полочке, в которую превращается окно кормушки со стороны камеры, появились пачка сигарет, спички и… о радость! - большая алюминиевая кружка с водой! Жадно выпив воду, я пересчитал сигареты. В пачке оставалось всего семь штук. «Скрысятничали-таки половину. Ну, ладно хоть так, буду экономить». Но первую я выкурил буквально в три затяжки, не успев даже посмаковать. Тут же решил, что выкурю еще одну и не больше, сколько смогу, буду терпеть.
В коридоре снова затопали, заговорили, судя по всему, несколько человек. Я прислушался, понял, что суточников куда-то отправляли. Проходя мимо моей камеры, каждый из них считал своим долгом заглянуть в глазок и хмыкнуть. Меня это раздражало – ну натуральная обезьяна в зоопарке! Вот только покормить никто не пытался.
Но завтрак все же вскоре принесли. Состоял он из куска хлеба и кружки с чуть теплой водой. Кружку я забрал, а хлеб хотел оставить на кормушке.
- Возьми, потом съешь, - сказал мне небритый портрет в рамке кормушки, и я забрал хлеб. - Курить у тебя есть? - снова заговорил мой кормилец. Я протянул сигарету. - Ого, «пшаничныя», - оскалился он улыбкой.
Я как можно добродушнее сказал:
- Да и этих пару штук осталось.
- Ну, ниче! Вижу, ты мужик не жадный, я в обед тебе подогрею. Деньги есть?
Как ни странно звучал этот вопрос, ответ на него был у меня не менее странным - утвердительным. После одного не очень приятного случая я всегда носил в потайном, собственноручно сделанном кармашке, в поясе брюк, пять бумажек по сто рублей. Это был своего рода неразменный капитал, на самый трудный день, который, похоже, наступил.
- А как передать? - спросил я.
- Пойду за обедом, сам заберу. Ты приготовь, - заговорщицки шепнул мне мужичок и захлопнул кормушку.
Я полез в тайничок, вытащил деньги. Отложил одну купюру и, повинуясь какому-то новому, неясному для меня чувству, оглядел камеру. Прятать деньги было абсолютно негде! Осмотрев тщательно «сцену», двери, пол, не обнаружил ничего подходящего. Но нашел три спички и кусок чиркалки от спичечного коробка. В надежде на лучшее, так уж устроен человек, я успел выкурить еще три сигареты, и стал ждать. Мне казалось, что время не только обеда, но и ужина давно прошло. Очень пожалел, что по лампочке время не определить.
Вдруг в дверь коротко стукнули, и я приготовился, зажал купюру в кулаке. Кормушка приоткрылась, в нее заглянул мой «подогреватель». Моргнул его напряженный глаз.
- Готово? – просипел он.
Я молча сунул в щель деньги. Глаз удивленно округлился. За дверью что-то хрюкнуло, и кормушка захлопнулась. Повинуясь уже, наверное, инстинкту, я все же достал оставшиеся купюры и, аккуратно расправив, уложил их под днище параши. Вероятно, это и стало зарождением моего волчьего чутья на будущие события.
Минут через десять дверь камеры полностью отворилась, в проеме появился толстый пожилой сержант в измятой форме. Деланно позевывая, приказал:
- Выходи, разговор есть.
Можно подумать, у меня было право выбора. Я молча пошел за ним в дежурку. Там сидели еще два сержанта.
- Тебя вчера не обыскивали? – так же лениво (какие у них одинаковые манеры!) спросил один из ментов.
- Ну да, как же, аж два раза, - бодро доложил я.
- Ну , не знаю… Тут не написано. Что есть ценного: часы, деньги, золотые украшения - сдай сам, целее будут, - нагло предложил он.
- Часы, деньги, цепочку с крестиком у меня вчера здесь же забрали. – (Я уже понял, в чем дело.)
- Ну, тогда мы еще раз проверим. Костя, давай! – это уже моему конвоиру.
Толстый тут же отреагировал приказом:
- Снимай все с себя.
- В смысле?
- В полном. До без трусов.
Ну, стеснительностью я никогда не страдал, поэтому живо разделся и услышал новое указание:
- Сначала присядь.
- ???
- Просто присядь пять раз, как на уроке физкультуры, - и все трое заржали.
Я быстро присел пять раз.
- А теперь нагнись.
Что ж… Я нагнулся.
- Так, вроде не «торпедирован», - тоном эксперта произнес кто-то за моей спиной.
(Впоследствии я узнал, что торпедой называют что-либо, помещенное в анальное отверстие. И есть такие заслуженные «торпедоносцы», которые якобы бутылку водки свободно в себе проносят). Остальные ищейки тем временем тщательно ощупывали мои вещи, проверяя каждый шов. Что интересно, потайного кармашка они так и не заметили, может, потому что он сейчас был пуст.
- Все, одевайся! Так значит, у тебя ничего больше нет? - спросил, как я понял, старший, не по возрасту, по «масти».
- А что могло быть? – кося под дурачка, спросил я.
Они снова загоготали. Старшой крикнул:
- Хмырь, иди сюда!
В дверь вошел тот самый заросший мужичок.
- Что он тебе дал?
- Сто рублей! - отрапортовал этот говнюк. - Курево просил купить. Это ж надо, на целую сотку!
- Задыхнись, вали в камеру, - скомандовали ему. - Ну, что скажешь?
Я снова простачком:
- А что говорить-то надо?
- Ну ладно, паренек, теперь слушай сюда. Мы, конечно, можем просто забрать все деньги. Понимаешь?
- Тоже мне, бином Ньютона.
- Гляди-ка, какой вумный, - хихикнул толстяк.
- Хорош, Толик! - снова сказал старшой. - Парень, видимо, впервые у нас и еще ничего не знает. Кто ж нормальный на Хмыря ведется?
- Ну, типа да! - согласился толстяк. - В общем, так, Егор… Ты ведь Егор?
Глупо было бы отрицать, я ответил:
- Каюсь.
Они снова заржали (во блин, какие юморные).
- Ну вот. Давай так - мы «впополаме». Приносим тебе курить и пожрать, мы в курсе, что надо, а ты молчишь про это, совсем молчишь. Если что, скажешь - суточники принесли, мы Хмыря предупредим.
Во как! Уж чего я не ожидал от милиции, так это вот такого! Но в те времена, как оказалось, работал еще иногда своего рода кодекс негласный: ты - мент, я - урка. Ты ловишь, я убегаю. Поймали - нам вместе надо как-то жить. Вот на такого мента «по понятиям» я и попал к великой своей радости. Чтобы я дотянул, мне прямо в дежурке была презентована пачка «Беломора». И на следующий день чудеса продолжались. Мне принесли и сигарет (правда, «Приму» по четырнадцать копеек, но там - это даже лучше), и колбасы, и сахара, а самое главное - чаю и спичек! Не знаю, было ли там добра хотя бы на пятьдесят рублей? Вряд ли, но стоило для меня все это неизмеримо дороже.
Забегая вперед, скажу, что у нас с этим Петром завязались отношения, основанные на взаимном доверии, и весь срок, который я находился в том ИВСе, мы их поддерживали. Вдобавок ко всему, мне тогда еще была куплена бутылка водки, та, из ранешнего времени: на материке – три шестьдесят две, у нас – три девяносто пять. Хотя водку я пил не один, а на пару с дежурным сержантом, нам все ж хватило чуть расслабиться. И вот под этот расслабон сержантик стал говорить лишнее.
Так я узнал, что начальник УГРО сильно орал за то, что вещдок увезли на природу, теперь экспертиза ничего не даст, все залапали сами менты. Что упустили моего соседа - не оставили наряд на входе, а тот, не будь дураком, увидел разбитые окна, двери и ментов в холле, ушел по-английски, не прощаясь. Жили же мы в гостинице не по паспортам, а за деньги, поэтому кто мой подельник, установить не удалось. Любовницу свою подставлять шерифу, видимо, не с руки было, ее оставили в покое.
Водка делала свое дело, сержант разглагольствовал, а я, хоть и с трудом веря, что все это говорится просто болтуном, который находка для шпиона, все же жадно запоминал информацию. Под следствием любая мелочь дорогого стоила. Вот поэтому я считаю, что те сто рублей были одним из самых удачных моих капиталовложений. Оставив сержанту остатки водки, я попросился в камеру, мол, устал. Осчастливленный дежурный с радостью сопроводил меня, по пути снабдив кружкой воды безвозвратно. «Ну вот, уже и имуществом обрастаю!»
Ночью мне не спалось. Я судорожно листал в памяти все, что знал и читал о тюрьмах. Побеги в стиле замка Иф, влюбленные женщины, отдающиеся сатрапу-следователю за свободу возлюбленного… Помечтал даже о том, как мент забыл бы закрыть двери камеры. Ничего умнее в голову не пришло, но на свободу хотелось очень.
Утром меня вызвали на первый допрос. Все было уже «по форме», хотя следак был в «гражданке». Постепенно в кабинет их набилось еще штук пять, и все, вращая глазами, размахивая руками, убеждали меня написать им явку с повинной. Мимоходом мне подбили глаз и вывернули руки. Где-то во второй половине этой «душевной» беседы в голову все же пришла мыслишка: а вдруг, правда, лучше самому написать? Но как пришла, так и ушла. Следователя интересовали пока всего три вещи: откуда золото, к кому и зачем приехали и кто был со мной? На что я однообразно нудил: «Дядя, приехал я просто так, посмотреть на людей. Магнитофон купил в ресторане. Кто жил со мной, не знаю, вроде Васей зовут, но не уверен, был пьян. В гостиницу поселила женщина за пятьдесят рублей. Я ее не знаю. Нет, не администратор…»
Вот так вот мы проговорили, наверное, часа два. Следователь что-то записывал, потом давал мне на подпись. Я говорил, что не буду ничего подписывать, за это он бил меня какой-то книгой по голове. Между прочим, когда много раз и сильно, то очень больно. Устав убеждать и отбив об меня кулаки, дал расписаться в бумажке, что я арестован на пятнадцать суток, якобы за дебош в гостинице. Как я узнал позже, это был старый трюк: чтобы не брать сразу санкции у прокурора и не заводить официального уголовного дела, тогда появлялось время «на раскрутку». Поэтому в процессе агитации мне и по морде нахлестали от души: за пятнадцать суток все заживет, и на санкцию я буду уже как огурчик! Такой же зелененький и в пупырышку.
Поразвлекшись, они мне вызвали сопровождение и отправили в камеру, подумать. Я забрал из дежурки свою колбасу, хлеб и чай с сахаром и вместо раздумий стал подкрепляться.
В этот день меня больше не вызывали. А на другой день у меня появилось сразу два соседа, с разницей по времени прибытия примерно в пару часов. И это опять Судьба меня хранила! Первым, почти сразу после завтрака, в камеру вошел мужичок лет сорока - этакий живчик. Он так как-то лихо... что-то выговорил менту, который его привел, поздоровался со мной. Короче, наш человек в Палермо.
- Привет, за что чалимся? Давно здесь? Как зовут? Чаек есть? - посыпал он вопросами, затем посетовал: - Меня, блин, козлы, по непонятке взяли! Ниче! Завтра разберутся, отпустят, нет у них ничего на меня. Я сам-то местный, а тя чет не видал. Залетный? Давай закуривай, я с воли. - Он протянул мне пачку. - «Стюардесса», само то – взлетно-подмахивающий состав! Или взлетно-вспомогательный, ты не помнишь? - заржал весельчак. Потом захлопотал: - Так, говоришь, есть чаек? Ща чифирку организуем! «Барбосячка» (кружка), вижу, есть, а «дрова»?
Я молча сидел на краю «сцены» и наблюдал за Сергеем - так он представился. Что такое чифир, я знал, все-таки круг общения у меня был специфический, но остальное для меня был темный лес.
- Да ты, я вижу, первый раз? - спросил хлопотун. - Ща организуем чаек и будем знакомиться.
- Кипяток-то теперь только в обед дадут.
- Да ну? Непорядок тут какой! – он подмигнул и, подскочив к двери, постучал. Кормушка тут же открылась. - Слышь, Санек, мы тут с братаном чайку решили организовать, подкинь нам дровишек по дружбе, ну, и водички.
Через пару минут кормушка открылась, и в нее впихнули кипу газет, журналов и еще одну сильно закопченную, практически черную кружку.
- Аха, вот и родной «чифирбак» (кружка, в которой постоянно заваривается чифир, мыть ее нельзя: плохая примета)! А ты говорил… - Сергей ловко пристроил кружку на уголок «сцены» и стал как-то по-хитрому сворачивать газетный лист. - Поджигай!
Я чиркнул спичкой и, на удивление, через пару минут вода в этом чифирбаке закипела!
- Ну, чай давай! - прикрикнул умелец, сидя на корточках перед кипящей кружкой.
Я протянул пачку «индюхи», индийского чая, или попросту - «слона». Засыпав жменьку в чифирбак, Сергей притоптал газетку. Конечно, дымом в камере пахло, но не сильно.
- Ща запарится, поднимем и поговорим под чифирок, - подмигнул он мне. - Учись, пригодится!
Шапка чая в кружке медленно оседала. Подождав, пока она утонет полностью, Сергей снова поджег газетную трубочку и довел воду почти до кипения.
- Все! Можно употреблять.
Серега осторожно перелил содержимое в чистую кружку и, смешно вытянув губы трубочкой, шумно отхлебнул пару глотков, затем передал кружку мне. Ну, процесс чифирения мне приходилось уже наблюдать. Не колеблясь, я тоже сделал пару глотков и вернул ему кружку.
- Хорошо сидим! - Допив и закурив, Серега блаженно закатил глаза.
А я что-то ничего приятного в этом не словил. Меня просто замутило от крепкого чая. Про себя решил, что эту гадость пить больше не буду! Но… Пропускать свою очередь «хлебова» было как-то неудобно, и я глотал, с каждым разом все свободнее. (Кто мог знать, что эта дурная привычка останется на всю жизнь!)
Тем временем Сергей разливался соловьем. Сыпал именами, фамилиями, кличками, названиями зон, тюрем. «Нифигассе, бывалый какой!» - думал я, слушая его рассказы. Как-то незаметно разговор перешел на меня. Сначала вроде все по теме: кто, откуда, как здесь оказался? Ну, я в общих чертах рассказал, что, мол, попал с чужим магнитофоном и сам пока не пойму, за что.
- Че ты меня-то лечишь? Я те че, мент? Мне-то горбатого не лепи, я в курсах, что ты к лоточнику приехал. Не гони, чем смогу, помогу. Мне завтра реально на свободу, мож, че организовать?
Я молча курил и думал: «А может, действительно попросить его Сашку найти? Ведь тот наверняка пока не уехал, у кого-нибудь из тех телок, что мы снимали в эти дни, загасился. Хоть и не очень пацан, но с него же спросят, если что». И я уже почти решился.
В это время за дверью снова раздался шум, многоголосье, топот, возня какая-то.
- О, этап с областной тюрьмы пригнали, - почему-то взволновался Сергей, - ну ниче, к нам, может, не подсадят. - Он снова закурил, прислушиваясь.
Между тем, за стеной разгорался какой-то скандал, кто-то орал:
- ...А я те говорю, они подельники! Их в разные определяй! А мне насрать, что там тебе говорили! У меня наряд! И давай шевели колготками, машина стоит. Отправлять кого будешь? Нет? Хорошо. Все... Этого отдельно!
Лязгнул замок камеры. Дверь открылась, вошел невысокий щуплый мужичок, какой-то весь серый, измятый, с огромной торбой, чуть не больше его роста. Встал на пороге.
- Привет всем в хате!
Глаза какие-то неопределенные, не поймешь, куда смотрит, и цвета вроде у них нет. Разве бывают бесцветные глаза?
Дверь захлопнулась, и он, поставив свой сидор на «сцену», сел как-то боком, голову повернул к нам. Но смотрел он только на Сергея. Вроде как-то так нехорошо смотрел. Тот начал ерзать, покашливать… Наконец пришелец заговорил:
- Ну, бродяги, знакомиться будем? Я - Толик, Жирный.
Тут я не удержался и захохотал. «Жи-и-ирный! Да он весит, наверно, килограммов тридцать!»
- Ну-ну, пацан, правильно. Значит, меня не знаешь. Ну, а ты? - Толик повернулся к Сергею.
Тот закивал головой:
- Слышал… как же ж… «Полосатик»… Правильно? (Полосатиками называют тех, кто сидел на особом режиме.)
- Куришь тему, - не выказал чувств Жирный. - Ну, а сам? Обзовись.
- Да я это… я с Сусумана, с «пятерки» (там была колония общего режима). Весной откинулся, вот живу здесь.
- Здесь? Прям в камере? - На лице новенького мелькнула кривая усмешка.
- Да нет, в смысле, в поселке. Ну, не в поселке, на руднике, - почему-то оправдывался Сергей.
- А здесь по каким делам? - Тон Жирного уже почти прокурорский.
- Да в непонятной я! Тут хату кто-то зашкерил, а меня подобрали, но я не при делах. Думаю, завтра спрыгну. – Мой «бывалый» ну если только не взвизгивал уже.
Я вслушивался в диалог, не очень понимая его, но ясно видел, что Сергей явно чего-то боится.
- Хорошо. - Толик уже повернулся ко мне. – Ну а ты, молодой, за что страдаешь? Или тоже, - он ухмыльнулся, - живешь здесь?
- Да не, - почему-то вклинился в разговор Сергей, - он по металлу тут попух. Крутят его…
Не обращая на реплику внимания, Толик в упор смотрел на меня. Произнес почти по буквам:
- Я спросил.
Вот теперь я точно понял, у него были не странные, у него были пустые глаза! Страшно неуютно было, когда он смотрел, хотелось отвернуться, отвести взгляд. Холод шел от его зрачков - вот правильное слово.
Я неохотно ответил:
- Да не знаю я ничего! Вот арестовали. Говорят, там в магнитофоне что-то нашли… А я его просто купил. Вот они меня и колотят, как грушу.
- Колотят, говоришь. Это хорошо! – услышал в ответ.
Это меня разозлило.
- Ага, блин, обалденно!
Но этот Жирный (вот же посмеялся кто-то над человеком) уже повернулся к Сергею:
- А не ты ли, мил человек, два месяца назад со Стрелком сидел здесь же, в ментуре?
- Да принимали меня пару раз… Я уж и не помню, - глаза ответчика забегали, слова еще быстрее…
- А вот мы ща вспомним. Его со мной этапом везли, подкричу, - и тут Жирный так нехорошо заулыбался...
Сергей побледнел, замолк, но, как будто спохватившись, снова засуетился:
- Давай чифирнем, бродяга, у малого «индюха» знатная, ща опять организую костерок.
Жирный сидел и молча смотрел, как вертится Сергей.
- А ну-ка, сними клифт, - вдруг сказал он.
- Зачем? – оторопел Сергей. Он был в джинсовой курточке, по-моему, «LEVI'S».
- Да так, прикину.
- А, ну да… Да на, посмотри, тебе в этапе нужнее. - Он стащил куртку и протянул ее Толику.
И вдруг тот, не вставая со сцены, сильно ударил Сергея обеими ногами в живот. Да так резко и неожиданно!.. Я потом только в боевиках про Брюса Ли видел подобный эффект. Сергей сразу согнулся, прижал руки к животу, выронив горячую кружку, и зашипел от боли. А Жирный тихо, по-змеиному подкинувшись, уже стоял рядом и бил его ногами. Быстро, сильно, резко!..
Вот я пишу, а за то время сам не успел бы «мама» сказать, так моментально все изменилось. Я соскочил со сцены.
- Сидеть! - не оборачиваясь, рявкнул Жирный.
Я сел. Ударив Сергея еще пару раз (тот уже не подавал признаков жизни), Жирный удовлетворенно кивнул и повернулся ко мне. Совсем не запыхавшись, произнес, брезгливо кивнув на лежачего:
- Наседка! Про него в тюрьме уже малява прошла. На мусоров работает, сучонок. Успел тебя развести?
- В смысле?
- В смысле, рассказал ты ему что-нибудь?
- Да нечего мне рассказывать! - Я уже просто ошалел.
- Ну, хорошо, ща эту падаль оформим, уберем и поговорим, - сказал Жирный и, снова подойдя к Сергею, стал расстегивать штаны.
Я смотрел и не понимал, что здесь творится. В камере неприятно запахло мочой - это Жирный помочился на избитого Сергея. Потом повернулся ко мне.
- Будешь?
Я поспешно замотал головой.
- Ну и правильно, ему хватит. - Толик подошел к двери и стукнул. Открылась кормушка. - Заберите свое животное, а то я его кончу, - просто сказал он.
Тут же открылась дверь, и два сержанта без вопросов выволокли Сергея в коридор.
- Шмотки его здесь есть? - спросил меня новый сосед.
- Нет, только вот пакет - еда и курево.
- Ну, значит трофей! - радостно заржал он и потер руки. - Вот теперь можно и чифирнуть, и погутарить.
Странные какие-то обороты речи у бывалых урок. Вроде как у старообрядцев. Они употребляют какие-то давно подзабытые слова. И так красиво получается… Даже «феня» такую речь не портит.
- Давайте я попробую чифир сварить. Я видел, вроде понял, как делается, - мне надо ж было что-то говорить и делать. (Потом я научился использовать в качестве дров все: и полотенца, и простыни, и куски одеял… На Украине разводили огонь даже на сале, но этого моя истосковавшаяся по такому продукту душа уже не хотела принимать).
- Не сварить, а запарить, - поправил меня Жирный (лучше я пока буду называть его Толиком), - и пробовать здесь не надо, а то так и родить можно. На «вы» тоже не называй, лучше просто учись. Давай чай.
Газету он сложил уже сам, как-то по-другому, уголками, наподобие больших скобок. Поджег эту конструкцию и поднес ее под днище кружки. Пламя было удивительно ровным и вроде не особо сильным, но вода закипела даже быстрее, чем у Сергея. Потратив не больше пяти таких скобок, на что ушло даже меньше газетного листка, Толик запарил чай.
В процессе чаепития мы говорили вроде ни о чем, даже не вспомнить теперь подробностей. У нас нашлись даже несколько общих знакомых. Незаметно для себя я ему все (хотя и не все, конечно) рассказал. Разговор о Сергее и его дальнейшей судьбе больше не возникал, но я понял, что как шпион для милиции он потерян, а дальнейшая его судьба не очень радужная. Так вот, может, и жестко, но вполне справедливо, решались тогда (подозреваю, что решаются и теперь) такие вопросы. За избиение «наседки» Толику ничего не было. Я заметил, что даже менты относились к нему уважительно.
За оставшийся день и почти всю ночь (Толик по ночам не спал и мне не давал) мы поговорили о многом, в частности, он подробно интересовался моим делом. Обращал внимание даже на малейшие, незначительные детали. Я подумал: хорошо, что следователь не он! У такого не выкрутишься. Ну, в принципе, посиди несколько лет в камере с себе подобными, поневоле научишься слово ценить. Потом был подведен итог: веду я себя правильно, надо держаться; спрыгнуть, может, и не удастся, но, по крайней мере, лишнего не накрутят. Если повезет, то отделаюсь минимумом, статья нормальная. «Будешь жить, если не накосячишь», - таков был приговор Толика.
И мне стало почему-то спокойнее. Ну не повезло мне однажды, но ведь живой, и расклад не самый кислый. Надо жить дальше. Впоследствии мне вся эта успокоенность пригодилась. Как ни ухищрялся следак, какие только удочки ни закидывал, я стоял на своем. Потом прокурор, конечно же, подписал санкцию на мой арест, и я уже официально стал узником. Удивительно, но это принесло некоторые привилегии: теперь я свободно мог варить свой чифир, ходить раз в неделю в душ и даже получать передачки - это уже Толик организовал. И Сашку моего нашли, и записку от меня передали, чтобы он мог спокойно уехать. Дружок организовал через одну из подруг связь. Та стала носить передачи, денег ей оставили на посылки и для меня, вернее, для следователя. На мой лицевой счет, это когда уже на тюрьму привезли, тоже положили. Так что быт налаживался!
В те годы была такая система: на ИВСе не держали больше месяца, на какое-то время отправляли в областную тюрьму для морального воздействия и ознакомления с будущим. Вот и мне подходил уже срок познакомиться с настоящей тюрьмой! Толика увезли на недельку раньше. Мы к тому времени не то чтобы подружились, с такими, как он, дружба, наверное, невозможна, потому что они не верят никому, но как-то сблизились. И он обещал, что на тюрьме (именно не «в», а «на») он меня найдет. На том и попрощались.
И вот ПЕРВЫЙ ЭТАП. С утра суета, оформляют документы, что-то там прикидывают, но нас это не касается, мы ждем. Отправляли человек шесть, начали с дальних камер, я остался напоследок. Открылась дверь. «Выходи с вещами!» Я получил свою сумку в дежурке, мне отдали вещи, которые остались при аресте в гостинице. «Если хочешь, можешь баул не брать, все равно обратно приедешь», - сказал кто-то. Но я решил: заберу! Не хотелось оставлять, все-таки была какая-то надежда, а вдруг отпустят! Глупо, конечно, да и вещей там всего ничего: рубашки, носки, трусы, но без них - как голый. Был еще пакет с продуктами и пачек пятьдесят сигарет. Я старался все запихать в сумку, не получалось, нервничал.
«Шевелись! В машине уложишь!» Меня толкнули в спину, и я пошел вслед за конвойным. Сзади тоже был кто-то из конвоя.
Прямо у крыльца стоял «автозак» с распахнутой дверцей, внутри было темно и кто-то шевелился. «Прыгай!» - раздалась команда в спину. Я неуклюже залез. Будка разделена на три половины. Две клетки на несколько человек, впереди еще две, поменьше, на одного, пока пустые, вдоль переднего края - скамейка. Я сел на нее.
- Не-е-ет, милок, - заржали сзади, - тебе в купе!
Одна дверка была открыта, и я протиснулся в клетку, что побольше. На лавке вдоль борта сидели трое.
- Падай, земляк, - чуть подвинулся один. Я сел.
- Ну что, все в сборе? Можно трогать, господа? Остановок по пути не будет. Станция конечная - ТУРМА! - осклабился солдатик, который захлопнул клетку, и сел на ту лавку, куда пытался примоститься я. То ли узбек, то ли чукча, хотя последнее вряд ли, их вроде и в армию-то уже не берут.
Ехать было долго, часов восемь. Как сказали мне соседи по клетке, что если наряд «хороший», на реке машину остановят, дадут время чифир сварить и оправиться. Ну, а если «плохой», придется терпеть. Солдатик, который сидел с нами, обнял автомат и подремывал. Было сумрачно, маленькая лампочка света почти не давала, говорить особо тоже было не о чем. Я впал в полудрему, успев только подумать: «Жаль, окошка и того нет, хоть бы глазком взглянуть, как там… на воле».
Ехали долго. Уже очень хотелось в туалет. Так всегда, когда нельзя, то сразу хочется! Я подумал, что конвой, видать, «плохой», однако мы все же скоро прибудем в город. Но вдруг машина остановилась.
- Перекур! Выпускай! - раздались голоса.
Солдатик встрепенулся, выглянул в окошко, которое было на входной двери, и рявкнул:
- А ну! Не шуметь, босота!!! Ща командир скажет, ссыте вы или дальше едем.
Дверь снаружи открылась.
- Выходи по одному, вещи не брать!
Народ стал по очереди выпрыгивать, вот и моя подошла. Я спрыгнул на землю. От ослепительного солнца резало глаза, привыкшие к сумраку.
- Руки! - раздалась команда.
Я посмотрел и все понял: начальник конвоя держал в руке наручники. Я повернулся спиной.
- Да не… Как ссать-то будешь? Вперед давай, - сказал он.
Я вытянул руки, он защелкнул браслеты.
- Гуляйте, полчаса у вас. Я седня добрый.
С нами остался тот самый узбек с автоматом, а они втроем, водила тоже вылез, пошли к речке.
- Командир, дай чифирбак возьму, полчаса ведь, значит, чай можно, - сказал кто-то.
Узбек важно сморщился.
- Ну ладно, бери, а вы пока тут быстрее! И не отходить дальше трех шагов!
Я отвернулся. Руки впереди, и оказывается - это уже свобода! Ну, сделал свое дело, облегченно вздохнул и стал глазеть по сторонам.
Вот тут бы пригодились все описания природы, которые я когда и где-либо читал: про блеск реки под солнцем, про шум сосен, про запах! Запах леса, свободы, жизни! Даже изредка проносящиеся мимо машины были из той, прошлой жизни. Жизни, где можно было взмахнуть рукой – и машина остановится, попросить – и довезут… А здесь из окон машин только сочувствующие, опасливые взгляды, и скорость честные граждане прибавляют, на всякий случай.
Жадно дыша полной грудью, я бездумно нежился, наслаждался ласковыми, до одури, прикосновениями солнечных лучей. Было очень хорошо, но все равно тоскливо и тревожно.
- Командир, мы все. Давай к реке! - вывел меня из оцепенения чей-то голос.
- Ну, вперед! Шаг вправо-влево - попытка к бегству. Прыжок вверх - агитация! Стреляю на поражение!
- Во, блин, наблатыкался «зверек», - ворчал кто-то сзади.
Мы быстро подошли к реке. Оказывается, пока я там витал в эмпиреях, народ уже и сучьев набрал, и кружки приготовил. Зачерпнув три кружки воды, быстренько развели костерок. Через пять минут уже курили, передавая друг другу кружки и галдя ни о чем.
- Гля, какая телка поехала! - орал кто-то, показывая рукой на мост, по которому проезжали «Жигули». - Ух, я бы ей вдул!!! Секи, секи, еще одна! Во нам подфартило!!! Она мне махнула, видели?!
Ну и все в таком духе. Много ли для счастья надо - увидеть в окне проносящейся мимо машины вроде как женский силуэт? И все, остальное фантазия уже доработает, и вроде как она, эта женщина, почти твоя! И тебе жаль, что она так быстро от ТЕБЯ, бля, уезжает! Странное существо все же человек, привыкает ко всему, всегда и в любой ситуации умудряется находить для себя что-то хорошее. Права старая уркаганская приговорка – «Умри ты сегодня, ну а я – завтра», в этом что-то есть. Раз жив, значит, еще не конец! (Хотя впоследствии я узнал, что и там, за чертой, не все так однозначно и просто.)
Ну вот, перекурили, почаевничали, вот уже и команда. Загрузились быстро, без каких-либо проволочек. Далее, после свежего воздуха и чифирка (кстати, меня от него всегда в сон клонило), я просто уснул и проспал уже до самого въезда в город.
О том, что мы приехали, было понятно по шуму за бортом нашего «корабля обреченных». Потом начались повороты, остановки, толчки. Знающие люди комментировали: «Так, подъезжаем, поворачиваем во двор, подъезжаем к тюрьме, шлюзуемся… Вот… Приехали, кажись!» Снаружи началась суета, команды, потом дверь открылась.
- По одному! С вещами на выход!
Встав в кучку людей перед машиной, я увидел человек пять солдат, прапорщика, какую-то женщину, тоже в форме. Наш сопровождающий отдавал бумаги и что-то объяснял.
- Ща придет ДПНСИ (дежурный помощника начальника следственного изолятора), и будем принимать.
- Мне ждать? - спросил наш капитан.
- Вали домой, чай, Танька уже заждалась, - добродушно заржал прапор. - Куды они, из наших цепких лап. А ну-ка, жиганье, бегом в приемку! Для новеньких: вы находитесь на территории N-ской следственной тюрьмы, все команды выполняются бегом!
Мы, конечно, не побежали, но пошли очень даже живенько.
ПЕРВАЯ ТЮРЬМА
Нас ввели в просторный гулкий зал. Впереди за застекленным окошком, над которым была надпись «ДЕЖУРНАЯ ЧАСТЬ», сидели люди, в смысле, менты, точнее - ВВ-эшники. Впереди, по правую сторону - еще какое-то помещение, тоже за стеклом. Нас быстренько рассовали по «стаканам» (это такая небольшая камера для ожидания, что ли; места там на одного, и то не сесть толком, но пихают от настроения, и ждать порой часами). Мне повезло снова, да и мало нас было, мы попали вдвоем с соседом по автозаку.
- Я – Ерема, - представился он.
- Егор, - ответил я.
- Знатное погоняло.
- Да это не погоняло. Зовут меня Егор.
- Ну а че - нормально. Первоходок?
- Да, - ответил я.
- Ща шмон будет. Есть че ныкать?
Я почему-то верил в свой тайничок и потому промолчал.
- Мой тебе совет: если есть, то положи часть, чтоб нашли. Тогда злобствовать не будут. Вот так, - при этих словах он вытащил откуда-то двадцать пять рублей и, свернув в трубочку, запихал в надрыв на рукаве куртки.
- А если не найдут?
- Тут-то? - улыбнулся он. – Найдут, суки рваные, они здесь бабло нюхом чуют.
Я подумал и, вытащив потихоньку свою заначку, тоже отделил сотню и спрятал под подкладку в туфлю.
- Молодец! Сечешь фишку! Все верно, не боись, это заберут и отстанут. Они же с понятием: остальным «дубакам» тоже бабки нужны. Тут все по-честному.
Да… Кто б мог подумать, что в тюрьме - и по-честному. Нонсенс…
Но, как оказалось впоследствии, Ерема был прав. Меня вывели раньше него, подвели к окошку. Там сидел усатый майор с помятым похмельем лицом. Пролистав какие-то бумаги, он сказал стоящему рядом, тоже майору:
- Первоходок. 167-я и 93-я – «хищник», наверное. (Сейчас статья 191, и без довеска.) Заниматься будешь?
- Да.
- После шмона пусть ко мне, и определи его в сто четвертую. А там посмотрим.
Потом меня повели в то стеклянное помещение, это и был «ШМОН». Там сразу велели раздеться, все вещи - на длинный обитый жестью стол. А затем уже по знакомой процедуре: присесть, нагнуться. Только здесь еще потребовали раздвинуть руками ягодицы. Заглянув мне в задницу и, видимо, удовлетворившись увиденным, прапорщик повернулся к тем двум, что проверяли мои вещи.
- Ну, что там?
Ему показали сторублевую бумажку.
- В обуви.
- Нормально, хитрец? – это он обернулся ко мне.
- Да нет… Просто, не выкидывать же…
- Ну да, цветным ментам (те, которые МВД) отдавать в падлу. Молодец, иди, одевайся.
Потом мне выдали матрац, одеяло, подушку, кружку, ложку, миску. Сумку, правда, оставив пакет с едой и куревом, после шмона забрали на склад.
Навьюченный эти добром, я отправился в «транзитку». Это большие камеры, обычно на первом этаже, где собираются этапы и ожидают отправки проходящие. Там были уже в сборе все, с кем я ехал, и еще человек десять-двенадцать из других мест области.
- Ну как, Егор? - Ко мне подошел Ерема. - Нормально все?
- Да, спасибо! Все, как ты говорил, - ответил я.
- Ну и ладненько! Ща будут к куму (начальнику режимной части) дергать, и - по хатам!
- Мне сказали, что в сто четвертую, - шепнул я Ереме.
- Да вроде нормальная хата, - пожал плечами тот. - А откуда знаешь?
- Да там как раз этот «кум» и был. Ему доложили: «хищник», а он сказал: в сто четвертую.
- Во как! - Ерема призадумался. - Похоже, прокололся куманек! Значит, в хате у него кто-то есть. Фильтруй базар в разговорах. Пробью по тюрьме, отпишу малявой.
Я не все понял, но предпочел не переспрашивать. Основное дошло: значит, и там кто-то будет пытаться меня разговорить. Вот ведь! Я уже начинаю привыкать к мысли, что чем меньше говоришь, тем спокойнее спится.
- Да, вот еще, может, тебе че-то надо? Ну там, хавчик (еду), курево, спички?
«Не верь, не бойся, не проси!» - вспомнил я главную заповедь, которую преподнес мне Толик Жирный.
- Да не, спасибо! У меня есть. И пятьсот рублей при приемке забрали, под протокол. Так что отоварюсь в ларьке.
- Ну и молодцом! Давай осваивайся, и помни…
И тут я быстренько протарахтел: «Не верь, не бойся, не проси!»
- Верно! - улыбнулся Ерема.
Больше я никогда его не встречал... А жаль.
Потом меня вызвали к «куму». Он долго, правда, без особого вдохновения, убеждал меня не дурить и признаться. Потом сказал, что я должен говорить ему обо всех нехороших вещах на тюрьме, о которых узнаю. Ну, на эту тему Жирный меня проинструктировал, и я сказал «куму», что с радостью, но подписывать ничего не буду, принцип такой. Он кисло на меня посмотрел, кивнул и вызвал конвой.
- И не говори потом, что не предупреждали, - это я услышал «на посошок».
Меня повели по коридору. Поднялись на второй этаж, команда: «Лицом к стене!» Открывается дверь, и я на пороге своей первой настоящей тюремной камеры.
Как и советовал Жирный, я сказал:
- Добрый вечер всем в хате!
Мне никто не ответил, просто кивнули головой и смотрели.
Камера была на восемь человек, четыре двухъярусные шконки, стол посередине камеры, полочка на стене, параша справа у двери. Вот, не «Хилтон»… и даже не гостиница «Россия», в которой я останавливался, будучи в Москве. «Да… не «Россия»…» - крутилась дурная мысль в пустой моей голове.
В камере находились шесть человек. Все примерно одного возраста, чуть постарше меня.
- И тебе добра. Проходи, выбирай шконку, вот эти две свободные. Дразнят-то как? - спрашивал невысокий крепкий паренек, этакий «мячик». - Я - Поп. Это - ... - он стал называть остальных.
Вот не хочется врать, не помню я из них никого. Только разве там был один татарин, и кликуха, вы не поверите, - Татарин. И то, запомнил потому, что статья у него была 117-я (это изнасилование). Очень грязная статья была в те годы, поэтому он все время пытался доказать, что его подставили.
Нижние ярусы, естественно, заняты были все.
- Вот сюда, - показал я на место у окна, - можно?
- Да не вопрос! Падай, где хошь, - улыбнулся Поп, - хавчик и курево кинь на «телевизор».
Я обалдело огляделся по сторонам.
Поп заржал:
- Да вот, на стенке, полка для продуктов.
«Шутники, блин…» - думал я, угрюмо выкладывая на полку курево, чай, сахар, банки.
- Так как твое погоняло? - снова спросил этот Поп.
- Да нет его у меня, - огрызнулся я. - Не довелось. Егором меня зовут!
Кстати, во времена моей молодости это было действительно редкое имя. Не знаю почему, но тезок я практически не встречал, а вот погоняло «Егор» попадалось.
- Ну, Егор так Егор, - примирительно улыбнулся тот, - это дело наживное.
Вообще, клички уже в то время становились какие-то… не обыгранные, что ли. Вот, например, Жирный. Это было хоть оригинально, на контрасте от реального внешнего вида. А остальные все больше производные от фамилии, имени, национальности. Убогая фантазия, честно говоря.
Я свою первую тюремную кличку (слава Богу, она не прижилась) получил совершенно случайно. Как-то лежал на своей шконке и о чем-то думал. А народ у стола, его еще «слоном» называют, разгадывал кроссворд. И вот они там ломали головы над способом покрытия эмалью ювелирных украшений. Я совершенно машинально говорю: «Финифть». Минутная тишина, потом: «Фини… хто?» Я отвечаю: «Это древнерусский способ покрытия эмалью». Кто-то орет: «По буквам подходит!» Ну и все. Вам смешно, а меня в этой камере иначе как Профессором не называли…
Но это я опять не о том. Я ведь хотел вам рассказать какая она, тюрьма. Так вот, движение, в смысле жизнь: обмен новостями, помощь нуждающимся, там поставлены как надо! Если б сам не видел, не поверил... Но в этом замкнутом, отгороженном, контролируемом мире жизнь бьет ключом! Связь налаживается «конями» - нитками, протянутыми вдоль стен тюрьмы от решки до решки, «малявами» - записками, передаваемыми по «коням», «телефонами» - связь (вы не поверите!) через систему канализации. И «кабурами» (это отверстие в стене из камеры в камеру), и просто записками, передаваемыми «баландерами» (обслуга из зека), и купленными ментами.
Еще связь с волей осуществлялась также в духе аборигенов Новой Гвинеи. Скручивалась трубка из газет, писалась записка, особым образом сворачивалась, вставлялась в этот прообраз духового ружья и из тех камер, намордники которых выходили на наружный забор, выдувалась из трубки на волю. Там ждали, подбирали и читали. Порой арестанты просто кричали в окно. Так что у тюремного забора ночью частенько бывает шумновато.
В общем, на тюрьме все узнавалось быстрее и точнее, чем на воле! Поэтому уже на следующий день Поп зачитывал маляву, полученную от Жирного. Чтобы вы имели представление, о чем я говорю, в смысле арестантского стиля, постараюсь вспомнить дословно: «Добрый день или вечер Вам в хату! Отписывает вам бродяга Жирный. Слух прошел по тюрьме, что в хату к вам заехал Егор из **ского ИВС. Так вот, бродяги, пацан стремится к понятиям, чтит правила, и жить ему надо в нашем доме, не испытывая притеснений ни со стороны ментов, ни с вашей стороны. Тех, кто есть в хате, знаю. Поп там у вас старшует, вот к тебе и обращаюсь: прими мальца, проследи. Потому как я, старый арестант Жирный, за него пишусь. Всех благ вам, бродяги! Не забывайте про общее!»
Может, и не слово в слово, но смысл такой.
- Откуда знаешь Жирного? - спросил Поп.
- Да в одной камере сидели на ИВСе, он там еще «наседку» опустил, - ответил я…
Это я написал к тому, чтобы вы поняли: слово держать урки умеют! Обещал найти, и нашел. Нитки для «коней», кстати, изготавливались из носков, брался обычный носок, поддергивалась одна нитка и распускалась. Получалось довольно-таки ага! Потом эти нитки свивались в канатик - та еще работенка! Но в итоге получался очень тонкий и прочный канатик. Даже порой багры, которыми с улицы менты пытались оборвать эти дорожки, таким канатиком вырывали у них из рук, резко дернув с двух сторон.
С таким «конем» была одна занятная история. Это уже в Ивано-Франковске на «крытой» тюрьме. Там был один чудаковатый арестант по кличке Конг. Может, кто из продвинутых и видел тогда уже этот знаменитый фильм. Но образу, кроме роста, кличка соответствовала. Так вот, крытая тюрьма - это спецтюрьма, где отбывают наказание по приговору суда «отрицательно настроенные элементы, не вставшие на путь исправления и организовывающие массовые беспорядки неповиновения режиму содержания в местах лишения свободы» (это из моей характеристики).
Короче, народец тот еще! И вот это типок устраивал в «хатах» настоящий цирк. От него практически уже все камеры отказались, и он путешествовал по маршруту «камера - пониженный режим - новая камера». А суть в чем - он очень любил «приколы», но такие... Вот, например, намазать спящего зубной пастой, подлить воды в шконку, засунуть что-нибудь в тапок, переставить вещи на «телевизоре». Так вот, в очередной раз от него отказались коллеги по камере. Ну кто выдержит? Все серьезные, авторитетные ребята, а тут – такое!
Оказался Конг снова на пониженном режиме, в данном случае это был подвал. Ивано-Франковская тюрьма - старое здание практически в центре города, во дворе УВД. Так вот, пишет он наверх маляву: «Пацаны, вы меня не цените! Я решил уходить в бега. Решку подломил. Сплетите очень толстый канат и по моему сигналу, а я три раза дерну, вчетвером дергайте резко и тяните что есть сил!».
- Ну что, побег с крытой - святое дело! – решили получатели малявы. И начали плести толстенный канат, на который ушли чуть не все носки с этажа. Ночью опустили «коня». Конг обвязывает его вокруг себя, на уровне подмышек. Идет к двери и стучит. Подходит дежурный «дубак», и Конг говорит:
- Командир, ты же знаешь, как меня здесь не любят! Ну вот, братва меня к смерти приговорила, сегодня ночью повесят! Ты там предупреди «кума».
- Погнал? - спрашивает «дубак». - Сиди, ниче не боись, мы никого не пустим! - и смеется.
А Конг дернул три раза «коня» за спиной… И вот теперь представьте картину: ночь, одиночная камера, расслабленный смеющийся мент смотрит в кормушку… и ЧТО он видит? Какая-то сила швыряет Конга на пол камеры, тащит волоком и поднимает почти к решетке! Конг орет дурным голосом:
- Доста-а-али!!! Я же говори-и-ил!!! - и хватается за горло, выпучив глаза и колотя ногами по стене!
Бедный мент, роняя фуражку и тоже горланя изо всех сил, летит по коридору за помощью, практически теряя рассудок! Когда прибежал наряд, Конг уже спокойно сидел на шконке и курил, хлопая глазами и делая вид, что ничего не понимает. Конечно, менты сообразили, в чем дело, наваляли ему по первое число, и он еще полгода сидел на пониженном. Вот это я к тому, что «кони» плелись на совесть!
Распорядок дня в тюрьме практически не нормированный. Там вся жизнь в основном протекает почему-то ночью. Хотя, ясно почему: и дубачья меньше, и те, кто работает здесь, живут все же дома, вот их поспать и тянет. А нам - без разницы. Вот и шумит-гудит тюрьма всю ночь. Все проблемы решаются, все новости передаются.
А еще прогулка - это тоже разнообразие. Во-первых, глоток свежего воздуха! Прогулочный дворик хоть и обнесен высоченной стеной, а сверху решетка и не видно практически ничего, порой лишь краешек пятиэтажки, но - вольное небо над головой! Хоть и получается, что оно тоже вроде как под арестом, решеткой забранное, но самое главное - его видно и им можно дышать! Вот поэтому прогулки очень ценились. Почти везде. Правда, потом, уже на Одесской тюрьме, в транзите, у меня лично с прогулкой была связана, можно сказать, почти смешная история.
Привезли нас в Одессу вечером. Этап большой со «столыпина» - это спецвагон для перевозки заключенных. Пока приемка, баня, шмон, короче, в хату попали поздно утром. Все попадали по шконкам мертвым сном, а мне, по «закону бутерброда», не спится. Да, транзитка была на втором ярусе. Так вот, открывается кормушка, и в нее спрашивают так по-одесски, недовольно:
- Ну шо, идэм гулять?
Я подумал: «А че бы и не проветриться?» Но… Дело в том, что в предыдущей тюрьме на прогулку могли выходить только желающие. Вот я и подумал, пусть спят, а я хоть посмотрю чуток.
- Да, - говорю, - командир, погуляю!
- Ну жди, гуляка! - и он отошел.
Кстати, кормушки на той знаменитой тюрьме почти не закрывались. Через них постоянно шел натуральный и товарно-денежный оборот. Одесса! Ну вот, значит, жду я, жду, «ан нет нихто». Ну, думаю, пошутили с прогулкой, юмористы ведь. Прилег и попытался задремать.
Вдруг двери камеры распахнулись, и в камеру ворвались человек пять наряда С СОБАКОЙ!!! Та без намордника, пена летит, солдатик еле держит. «Всем в прогулочный дворик, бегом!»
Народ спросонья подорвался и кто в чем, по винтовой лестнице, только решетки впереди и позади клацают, бегом! Сзади собака подгоняет, так и залетели в открытую дверь дворика. Она захлопнулась, и милый такой голос: «У вас сорок минут, гуляйте!»
Отдышались, осмотрелись. Кто в чем: несколько человек вообще босиком, кто-то с голым торсом, кто-то без штанов. А было начало апреля, не жарко. Успокоился народ слегка. У кого курево было, поделились. Потом братва давай гадать, какая это скотина на прогулку согласилась. Оказывается, на этой знаменитой тюрьме дубаки ну очень не любили зря время терять, водить куда-то кого-то, и поэтому такие выводки с собакой были в порядке вещей. Вот тут все взгляды сошлись на мне: я один был полностью одет! И независимо курил, поплевывая и глядя в блеклое небо. «Ни в жисть не признаюсь!»
Не скажу, что были неприятности, зато потом насмеялись от души, пришлось большую часть чая заварить для толпы. Вот такая вот была в моей жизни интересная «прогулка». И еще одна «прогулочная» деталька. Это уже на Хабаровской тюрьме в «белом» корпусе. Там прогулочный дворик на крыше и по дороге к нему. В конце коридора есть окно, которое смотрело на трамвайные пути. Так вот арестанты платили конвою, чтобы те дали постоять минутку у этого окна! Если повезет, можно было увидеть проходящий мимо красный трамвай. Или вообще чудо – Женщину, идущую по улице...
Много вообще случается всякого в тюрьмах, но разговор пока обо мне. Пробыл я на этой тюрьме больше месяца. Мама уже все знала, наняла мне хорошего адвоката, тот съездил в поселок, переговорил, узнал. Тогда такой свободы, как сейчас, у адвокатов и близко не было, работали за счет связей, своих наработок, а в основном просто выискивали прорехи в оформлении дела. Ну вот, перед самым этапированием меня «обратно» он устроил нам свидание. Все складывалось исключительно хорошо для меня! Во-первых, на магнитофоне и на пакетике с золотом отпечатки были только этих ретивых ментов. На радостях еще в пьяную субботу они все залапали.
А самое главное мое везение в том, что этот металл я, так получилось, ссыпал из разных заначек. Поэтому геологическая экспертиза дала очень большой разлет: от Чукотки до Магадана! Точно привязаться к месту добычи золота не смогли!!! УР-Р-РА!.. Значит, выход один - того и держаться: магнитофон купил случайно, понимал, что ворованный, так как за бесценок, но по нетрезвому делу рискнул. Тогда могла быть в лучшем случае 208-я статья (сбыт и укрывательство), но от нее он меня отмазать обещал: «Потерпи, Егор, - говорит, - держись…» Ну, и мама, конечно, свой знакомый генералитет подключила, была в то время такая возможность. Теперь-то я понимаю, каково это было для нее. Но ведь - было!
Так вот, чтобы завершить этот небольшой экскурс в места не столь отдаленные, скажу: я выдержал! Помогло и то, что связи уже какие-никакие были в том ИВСе, и то, что администратор эта (я потом узнал) пилила своего любовничка за меня, ну и за себя, конечно! Вот все это вместе и помогло. Мурыжили меня еще три месяца. Потом дело закрыли и передали в суд. Суд - это отдельная история. Но в двух словах: я так ничего и не признал, честно смотрел в глаза судье, всхлипывал и клялся никогда больше не пить водку и не покупать сомнительные вещи. В общем, оснований для осуждения суд не нашел, вернул дело на доследование, и через неделю его прикрыли за отсутствием состава преступления!
У ворот милиции меня уже встречали! Узник совести выходит на свободу! Отмечали сей факт долго и широко. Уже на следующий день я с юморком вспоминал дни, проведенные там, отдыхал душой и телом и считал, что больше со мной такого не случится: «Все-то я теперь знаю». Не учел только одного, что кроме милиции есть, вернее, были в той, нашей стране, учреждения, которые четко контролировали золотой запас Родины. Так что на воле я пробыл ровно четыре месяца.
А потом уже начались настоящие хождения в этап. Список навскидку пройденных мной тюрем: Магаданская, Петропавловско- Камчатская, Хабаровская, Уссурийская, Ванинская, Иркутская, Свердловская, Читинская, Владимирская, Тобольская, Краснопресненская, Ростовская, Херсонская, Николаевская, Одесская, Харьковская и, конечно же… Ивано-Франковская... Но это все было... Потом… Но… было.
 Рассказы /
 1877 /
 koluma7
|
| Всего комментариев: 0 | |
[Юрий Терещенко]
То,