22 Апр 2013
Вступительные экзамены в вуз. Отрывок из романа "Одинокая звезда"
Заместителя, на которого с легкой душой можно было оставить кафедру, Ольга пока не видела. Она полностью доверяла Мише Сенечкину, но он был только ассистентом, хотя и кандидатом наук.
Институт объявил конкурс на две доцентские ставки, освобожденные Паршиковым и Тихоновой. Ольге очень хотелось, чтоб на эти должности были избраны Сенечкин и Коротков. Но требовалось выждать два месяца со дня опубликования объявлений. А за это время могли подать заявления не менее достойные претенденты из других вузов.
Для Гали Забродиной Ольга выбила ставку старшего преподавателя. Под ее мощным нажимом ректор согласился забрать эту ставку у кафедры теоретической механики. В скором будущем должен был уйти на пенсию часто болевший доцент Зацепин. Ольга дала Гале слово, что тогда эта должность будет ее.
Так постепенно, преодолевая то одни, то другие трудности, она создавала коллектив единомышленников.
Из летней сессии они вышли достойно — с минимальными потерями. Теперь предстояло не менее трудное испытание на прочность — новый набор на первые курсы всех факультетов. И чтобы собраться с силами, она решилась на две недели оставить кафедру, назначив своим временным заместителем спокойного и рассудительного доцента Храмова. Виктор Васильевич Храмов имел сорокалетний стаж работы и был в прекрасных отношениях со всеми коллегами. Он умудрялся ладить даже с Паршиковым, одновременно не принимая участия в его сомнительных делишках.
Ольга понимала, что Храмов — только вывеска, а по-настоящему ее замещать будет Миша Сенечкин. Ему она строго-настрого приказала обо всех маломальских происшествиях немедленно звонить ей домой. Тем более, что уезжать она никуда не собиралась.
Вступительные экзамены начинались шестнадцатого июля. Экзаменационные билеты были готовы, отпечатаны и положены в сейф — ключи от него хранились у нее. Конечно, все преподаватели, подрабатывавшие подготовкой абитуриентов, давно уже обменялись информацией об их содержании. Но это Ольгу не волновало. Ведь вариантов было так много, что выучить и перерешать их все означало подготовиться по всему курсу. Ну и пусть готовятся — на здоровье. Теперь главное — не допустить махинаций на самом экзамене. Но заняться этим она собиралась, вернувшись одиннадцатого июля из отпуска.
Весь первый день отпуска Ольга обещала подарить дочке. Последние недели они виделись только по вечерам. Ольга приходила с работы смертельно уставшая, и у нее не оставалось сил даже выслушать Леночку. Наскоро поужинав и поцеловав девочку, она еще долго работала при свете настольной лампы, пока усталость окончательно не валила ее с ног.
Иногда она просматривала научные журналы, взятые в библиотеке, вожделенно поглядывая на статьи и бумаги, терпеливо ожидавшие ее пера. Но на серьезную работу совсем не оставалось времени. И вот теперь, наконец, можно было хоть на несколько дней погрузиться в любимые уравнения и расчеты.
Но сначала — Леночка. В их первый день была суббота, поэтому в детский сад можно было не идти. Утро они решили посвятить походу в зоопарк. А после обеда — погулять по городу, послушать концерт в городском парке и поваляться вечером на диване, болтая о том, о сем. Воскресенье мама и дочка намеревались провести на пляже, о котором много слышали, но так ни разу и не посетили. И все время вместе, чтобы можно было наговориться вдоволь.
Но едва они сели завтракать, как раздался звонок. Явился Гена. Сообщение, что Лена с мамой идут в зоопарк, повергло его в глубокое уныние. Такое огорчение было написано на лице Леночкиного братика, что Ольга, покормив завтраком заодно и его, предложила мальчику идти с ними. Просияв, он бросился спрашивать разрешения у мамы.
Когда они уже выходили из дому, на них налетела Маринка, направлявшаяся к Леночке поиграть. Пришлось и ее брать с собой. Так всей компанией они и явились в зоопарк.
Там время пролетело незаметно. Они ходили от клетки к клетке, разглядывали зверей и очень их жалели. — Бедные, — говорила Лена, — как им, наверно, страшно здесь. Ведь кругом столько людей и некуда спрятаться. Но они же дикие звери.
— А может, они уже привыкли? — возражал Гена. — Они же видят людей каждый день. И потом, их здесь кормят, а в лесу надо пищу самим добывать. Там не каждый день поешь, как следует.
— А давайте у них самих спросим, — предложила Марина. — Эй, олень, тебе здесь нравится?
Олень подошел поближе к решетке и внимательно посмотрел на девочку большими умными глазами.
— Ой, он понял, понял! Он понял, что я к нему обращаюсь, — обрадовалась девочка. — Тетя Оля, а что он хочет сказать?
— Он хочет сказать, — улыбнулась Ольга, — что ему здесь хорошо. Еды хватает и никто не съест, никакой хищник. Правда, побегать места маловато — вольер небольшой. Но мне кажется, он жизнью доволен. Смотрите, какой упитанный да гладкий. Нет, оленям здесь живется хорошо. Вот хищникам действительно скучновато.
— А по-моему олень ждет, что мы ему покушать дадим. — Гена нарвал травы и протянул ее оленю. Тот охотно стал брать мягкими губами стебельки.
— Гена, а нас не заругают? — Леночка обеспокоено оглянулась. — Смотри, здесь написано: животных не кормить. А вдруг ему эту травку есть нельзя? Еще живот заболит.
— Действительно, Геночка, не стоит этого делать. — Ольга взяла мальчика за руку. — Пойдемте лучше дальше.
Они обошли все клетки, полюбовались плавающими по озеру птицами, поели мороженого и усталые, но довольные, полные впечатлений, вернулись домой.
Как хорошо с детьми, — думала Ольга. Как будто кислороду надышалась. Как они внимательны друг к другу! А Гена — ну просто галантный кавалер. Руку подает, когда Лена со ступеньки сходит. И где только научился?
Она не знала, что теперь всему этому мальчиков учат уже в детском саду. А Гена, как губка, впитывал все, что могло ему пригодиться в общении с Леночкой. Только бы она была им довольна, только бы похвалила.
Он давно выучил таблицу умножения и все пытался решать примеры из Леночкиного задачника. Если числа были не очень большими, у него получалось. Но вот как она находит хитрый икс, который прячется то в скобках, то под каким-то корнем, — этого он понять никак не мог. А еще там бывал и игрек. Нет, это было совершенно непостижимо.
— Но это же, как очень интересная игра! — пыталась объяснить ему Лена. — Вот икс укрылся от меня за буквами, но я его все равно найду. Смотри, я сейчас раскрою скобочки, и ему уже труднее будет прятаться. А теперь я его перенесу на другую сторону от знака "равно" − туда, где его дружок поджидает.
— А почему ты пишешь минус, а там был плюс? — не понимал Гена. — И здесь было два икса, а теперь за скобочкой один. Куда другой делся?
— Так ведь я икс вынесла за скобки и теперь его в скобках нет, — объясняла Лена. — А при переносе с одной стороны равенства на другую надо менять знак, такое правило. Вот теперь он, миленький, никуда от меня не денется. Сейчас я его компанию вниз под черточку отправлю — в знаменатель. И вот он, голенький, передо мной. Попался, голубчик. Давай-ка посмотрим ответ. О, все правильно! Видишь — ответ такой же, как у меня.
— А зачем его искать, этот икс, если есть ответ? Посмотри туда, и все.
— Так ведь интересно! Я с иксом как будто в прятки играю. Ты же любишь в прятки играть. Здесь икс от меня прячется, а я его нахожу. А ответ — чтобы проверить, правильно ли нашла. Я уже и икс с игреком могу находить.
— Неужели тебе это так нравится?
— Конечно! А иначе — зачем бы я решала? Это интереснее даже мультиков. Мультик один раз посмотришь и уже знаешь, что дальше будет. А здесь в каждом примере новые хитрости. Но я хитрее, я этот икс все равно за ручку на свет выведу.
Но Гена этого никак понять не мог. И потому тихо ненавидел все иксы с игреками, вместе взятые.
Ольга от души веселилась, слушая их разговоры. Ее совсем не беспокоило, что Леночка так далеко ушла в своем развитии. Да, в математике она соображала лучше Гены и Марины, но зато Гена научился во Дворце пионеров играть в шахматы. Ему подарили на День рождения шахматную доску с фигурками, и он с увлечением принялся учить девочек этой замечательной игре. Вскоре они так ею заразились, что приходилось буквально оттаскивать ребят от доски. Ольга не раз пожалела, что купила им книгу о шахматах. Лена быстренько разобралась во всех обозначениях, и они принялись с увлечением изучать шахматные партии, забыв обо всем на свете.
А еще Гена сделался заядлым спортсменом. В свои семь лет он стал таким высоким и крепким, что ему смело можно было дать все двенадцать. На пушистом ковре Леночкиной комнаты мальчик не раз показывал своим подружкам разные приемы. По их дружному визгу и хохоту можно было догадаться, чем заканчивались попытки девочек его побороть.
Маринка тоже не отставала от друзей. Она с пяти лет изучала английский язык и к семи годам владела им вполне сносно. По ее настоянию Гена и Лена тоже записались в кружок английского при Дворце культуры строителей и начали ходить туда по воскресеньям. А еще у Маринки обнаружился поэтический дар. Совсем недавно ее друзья, изумленно открыв рты, выслушали Маринкин первый стих:
— Мальчик Гена дружит с Леной,
Защищает Лену Гена.
Дружит Гена и с Мариной —
Очень славная картина!
— Мама, мама! Марина стих сочинила! Настоящий! Ты послушай! — влетела Леночка в комнату, где Ольга только-только приготовилась поработать над статьей. Но раз такое событие! Статью пришлось отложить.
Стишок Ольге понравился. И рифма на месте, и ритм, и чувства. У девочки определенно есть способности.
— Давайте записывать стихи Марины в тетрадь, — предложила она, — а когда наберется много, можно будет послать их на радио или в детский журнал. Может, услышим или напечатают где-нибудь.
— Давайте. Вот здорово! — Леночка немедленно достала чистую тетрадь и скомандовала:
— Диктуй, Мариночка. Я буду записывать.
Теперь через день-другой Маринка выдавала новый стишок, и тетрадка постепенно заполнялась. В садике ее сильно зауважали, а некоторые дети даже стали заучивать Маринкины стихи наизусть. И читали их дома, хвастаясь: — Вот какая у нас девочка есть! Воспитательница говорит, что у нее талант.
В общем, окружением Леночки и ее теперешней жизнью Ольга была довольна. Девочка постоянно находилась под присмотром, не скучала и совсем перестала болеть. А впереди им светила поездка в Батуми, о которой они так мечтали. Вот только пережить бы вступительные экзамены.
Все Ольгины радужные мечты о двухнедельном отдыхе в сочетании с увлекательной работой над статьями были разбиты через три дня самым прозаическим образом. Позвонил Миша и расстроено сообщил:
— Ольга Дмитриевна, вас домогается зам по учебной работе Максим Максимыч Рябушкин. Он был просто потрясен, когда узнал, что вы в отпуске. Вы же председатель всей экзаменационной комиссии. Он вчера собрал совещание, а вас нет. Его чуть удар не хватил. Раскричался: “Да как она могла? Когда столько дел! Какой может быть отпуск — экзамены на носу!” — В общем, шуму было!
— Но меня же ректор отпустил. Я же не самовольно, — удивилась Ольга. — Целый месяц практически без выходных. В конце концов, я живой человек. И наука моя стоит, думала заняться. Статью никак не закончу.
— Ольга Дмитриевна, я все это ему сказал. И про работу без выходных, и про разрешение ректора. А он одно твердит: “Разрешил, потому что она просила. Но как она могла просить?”
В общем, Ольга Дмитриевна, он вас завтра ждет к десяти утра. Просил не опаздывать.
— Вот и отдохнула! — У Ольги от огорчения просто опустились руки. Но она заставила себя пересилить обиду и явилась в кабинет Рябушкина во всеоружии.
— Я знаю, что у математиков все готово к экзаменам, — заявил он, едва она открыла рот. — Но вы, наверно, забыли что, кроме математики есть еще физика и диктант. Вы ведь теперь за все отвечаете. Вы убедились, что там тоже все в порядке? Ведь нет. Вспомните свою речь на ученом совете. Как вы все тогда красиво обрисовали. А сами, оказывается, даже ни разу не собрали ответственных предметников, не проверили их готовность к экзаменам. Как прикажете это понимать?
— Но я думала, я думала... что выйду одиннадцатого и все успею, — жалобно пролепетала Ольга, чувствуя себя провинившейся школьницей. — Максим Максимович, я виновата. Простите меня! Я немедленно свяжусь с заведующими кафедр физики и филологии. Разрешите идти?
— Идите и через три дня доложите, что сделано и что осталось. А если возникнут проблемы, сразу обращайтесь.
Беседа с заведующим кафедрой физики показала, насколько Рябушкин был прав. Новых билетов физики не приготовили, а в старых тридцати содержалось по два вопроса теории и только одна задача. То есть было подготовлено к экзамену всего-навсего тридцать задач, причем повышенной трудности. Задачи оказались настолько сложными, что далеко не всякий школьник смог бы их решить. Практически справиться с ними могли только те, кто знал их условия.
Все репетиторы кафедры, конечно, знали условия задач, поэтому их ученики имели громадное преимущество перед остальными абитуриентами. Ведь вызубрить решение тридцати задач не очень трудно. Но вряд ли тот, кто научился решать только эти задачи, справился бы с любой задачей из школьной программы.
— И что здесь такого? — пожал плечами заведующий кафедрой физики в ответ на Ольгино возмущение. — Естественно, раз преподаватели составляют билеты, значит, они и задачи знают. У вас есть доказательства, что условия задач известны абитуриентам? А если нет, так и нечего людей подозревать.
— Но если я захочу, соответствующие доказательства найдутся, — сдерживая ярость, парировала Ольга. — Валентин Моисеевич, вы прекрасно понимаете, о чем речь! Научить решать триста задач — это научить решать задачи. А научить платных учеников решать только тридцать задач, содержащихся в билетах, — это злоупотребление служебным положением. Вы же были на том ученом совете, где я рассказывала о системе приема в ленинградском вузе. Ведь ректор тогда одобрил эту систему. Почему же вы ничего с тех пор не сделали? Сколько лет вы пользуетесь этими билетами? Смотрите, они уже пожелтели от времени.
— Но нам никто не приказывал ее внедрять. А вы вообще куда-то исчезли, — оправдывался заведующий.
— Поступим так, — устав от этого бессмысленного спора, решила Ольга. — Составлять новые билеты нет времени. Берите школьные задачники, и пусть каждый преподаватель подберет по десятку задач средней — я подчеркиваю! — средней трудности из разных тем. Все эти задачи с решениями прошу предоставить мне в течение трех дней. Сессия уже закончилась, и у преподавателей, думаю, время для этой работы найдется.
Теоретические вопросы оставим, как есть, а задачи отпечатаем отдельно. И каждый абитуриент вытянет себе не менее трех задач из разных тем. Только так мы сможем объективно оценит их знания.
— А со старыми билетами что делать? — растерянно спросил заведующий.
— А что хотите. Можете их вывесить для абитуриентов в качестве примеров. Но только с решениями. Иначе их мало кто решит.
Доложив проректору о проблемах у физиков, Ольга отправилась к филологам. Как она и предполагала, там ее ожидало то же самое − к экзамену русисты приготовили только один диктант. Его содержание, конечно, было известно всем заинтересованным лицам. В таких условиях проверить истинную грамотность абитуриентов, вызубривших за деньги только этот текст, было практически невозможно. Объявив русистам, что она его отменяет, Ольга решила воспользоваться сборником диктантов, имевшимся в продаже. Теперь содержание письменной работы знала только она одна. Проректор и эту ее идею одобрил.
Обо всех своих начинаниях Ольга доложила на экстренном ученом совете, созванном по ее инициативе.
Институт загудел. Его коллектив раскололся на тех, кто поддерживал Ольгины начинания, и тех, кто был резко против. К сожалению, первые были в явном меньшинстве. Слишком многие сотрудники имели от вступительных экзаменов приличный доход, слишком крупные деньги платили им родители. Посыпались неприятности. В основном это были анонимные звонки в партком института. Неизвестные доброжелатели утверждали, что Туржанская хочет единолично распоряжаться набором. Кончилось тем, что обозленная наветами Ольга предложила самому Рябушкину подобрать диктант. Он засмеялся и выдвинул встречное предложение: — Поскольку все диктанты в этом сборнике примерно одинаковой трудности, давайте заготовим конверты с номерами страниц, где они начинаются. И предложим самим абитуриентам вытащить себе диктант.
— А что? Это идея! — обрадовался ректор. — Тем самым мы поднимем подорванное доверие в нашу честность. А то такие разговоры ходят — уши вянут
— И пусть на каждом экзамене присутствуют представители парткома, деканатов и родителей, — предложила Ольга. — Поставим им пару отдельных столов, пусть наблюдают. Чтоб никто не мог нас упрекнуть в необъективности.
На встрече с абитуриентами и родителями ректор рассказал, как будут проходить экзамены и что делается для их пущей объективности. Ведь равные стартовые условия − благо как для будущих студентов, так и для самого института. Поскольку ничего не понимающий студент — несчастный человек.
— Попробуйте выслушать два часа лекцию на китайском языке, — убеждал он родителей, — каково вам придется? А ведь то же самое испытывает студент, не чувствующий призвания к точным наукам. У которого знание математики — на уровне начальной школы. К нам и такие зачастую стремятся поступить — причем всеми правдами и неправдами. И на это их толкают папы с мамами, не понимая, какую участь они готовят своим детям. Поступают, потому что у нас военная кафедра, чтобы армии избежать и получить хоть какой-нибудь диплом.
Так вот, отныне этого не будет! Все будет по-честному. По крайней мере, мы к этому стремимся.
Известия о новых порядках на вступительных в Политехническом быстро разлетелись по городу. Даже в местной газете появилась об этом небольшая статья. Открытость, с которой институт решил проводить прием, не могла не сыграть своей положительной роли. Теперь уже никто не упрекал экзаменационную комиссию в необъективности. Поэтому Ольгиным недоброжелателям пришлось смириться с неизбежным и принять его как данность.
Для всех желающих были организованы десятидневные платные подкурсы. Их проводили лучшие преподаватели вуза, а не кто попало, как прежде. Теперь на этих занятиях никто не играл на последних скамейках в карты, не читал детективов и вся аудитория была забита слушателями под завязку. Многие из них потом утверждали, что получили знаний больше, чем за год занятий с платным репетитором.
Больше всего Ольга жалела ректора. Из самых разных инстанций ему ежедневно звонили с просьбами и требованиями поддержать сынков и дочек власть имущих родителей. Их институт был в городе на отличном счету, и потому многие папы и мамы стремились запихнуть туда своих нерадивых чад любыми путями. Но в новых условиях это становилось практически невозможным.
— Давайте устроим им индивидуальные консультации, — предлагала Ольга. — Посидим пару часов, порешаем типовые задачи. Пусть учат при нас. Я сама готова с ними заниматься. Иначе... Леонид Александрович, они же вас съедят.
— Ах, Оленька! — вздыхал ректор. — Им бы вашу сознательность. Да ведь большинство из них до поры до времени помалкивают. Выжидают — может, их непутевый сам поступит. А когда загремит, вот тогда все и начинается. Такой нажим — света белого не взвидишь.
— Но ведь мы выдержим марку? — испуганно спрашивала Ольга. — Мы же родителям обещали сразу вывешивать списки. Как же тогда быть с этими?
— Не знаю. Но что-то придумывать придется. Конечно, это не коснется основного набора. Может, выпрошу несколько мест для кандидатов. В общем, когда упремся, что-нибудь придумаем. Но вас это не касается. Как я и говорил — если ничего не знает, ставьте двойку.
Наконец наступило шестнадцатое июля, когда по всей стране начались вступительные экзамены. Первой в их институте сдавали математику. Экзамен начинался в девять утра, но уже с семи часов у стен института толпились абитуриенты с родителями.
Конкурс даже среди медалистов оказался на удивление высоким — куда больше, чем в предыдущие годы. Все четыре лекционных аудитории, где проходил экзамен, были заполнены абитуриентами. Каждый получил свое задание, и все задания были разными. А поскольку они состояли из задач и примеров, списать было не с чего. Шпаргалки теряли всякий смысл — ведь если ты не соображаешь, то никакая шпора не поможет. Помощь могла прийти только извне, но и эта возможность полностью исключалась — во всех углах аудиторий сидели бдительные наблюдатели.
Экзамен длился четыре часа. Но уже минут через сорок после начала некоторые экзаменующиеся стали сдавать чистые листы — все примеры и задачи оказались им не по зубам. А ведь первые три были из программы начальной школы! Складывалось впечатление, что эти выпускники вообще не изучали математику. Ну согласитесь — если абитуриент не может разделить дробь на дробь, то куда уж дальше?
Так думала Ольга, просматривая сданные листы. Все они были тщательно зашифрованы, а абитуриенты предупреждены, что при малейшем подозрении на наличие условных знаков работа рассматриваться не будет.
Через два часа в аудиториях осталась меньше половины экзаменующихся — остальные сдали совсем чистые листы или решили менее трети заданий, что соответствовало двойке. Стало ясно, что после первого же экзамена конкурс уменьшится наполовину. Тем не менее, он все равно остался довольно высоким: примерно два человека на место — больше, чем в других технических вузах города.
После проверки работ и выставления оценок некоторые преподаватели впали в глубокое уныние — те, кого они готовили к поступлению, загремели. Родители, не стесняясь, принялись крыть незадачливых репетиторов на конфликтной комиссии.
— Я такие деньги заплатила! — возмущалась мама рослого детины, распространяя вокруг себя запах дорогих духов. — Ваш доцент целый год с ним занимался. Что же он ничему ребенка не научил?
— Судите сами. — Ольга открыла работу ее сыночка. — Вы видите: ни один пример, ни одна задача не решены правильно. Везде допущены грубейшие ошибки. Кстати, как фамилия того доцента?
— Я вам назову ее, если он не вернет деньги, — заявила та. — Пусть только попробует не вернуть.
— Лучше бы ваш ребенок ходил на наши подкурсы — больше толку было бы.
— Я сначала хотела его туда отдать. Но ваши же из приемной комиссии сказали, что это пустая трата времени. Мол, подкурсы ничего не дают, потому что там занятия ведут люди, не имеющие к институту никакого отношения.
— Интересно, кто вам такое сказал? — удивилась Ольга. — Знайте: у нас на подкурсах работают самые опытные преподаватели. Им за это учебную нагрузку снижают. Большинство абитуриентов, посещавших подкурсы, очень неплохо справилось с заданиями. Особенно те, кто не пропускал занятия.
— Что ж, если удастся отбиться от осеннего призыва, теперь будем туда ходить.
Расстроенная мамаша поднялась и, взяв сына за руку, покинула конфликтную комиссию.
Анализ результатов экзамена по математике показал, что пятерку, освобождавшую от сдачи остальных экзаменов, получили менее трети медалистов. Некоторые не справились с простейшими заданиями. Ольга поручила ассистентам узнать номера школ, которые окончили эти липовые медалисты.
Непременно выступлю на августовском совещании работников образования, решила она. Что же это за медали? Должна же быть хоть какая-то ответственность и у школьных работников. Ну зачем давать медаль, если ученик ее не заслужил? Зачем себя позорить? Ведь правда все равно выплывет.
Лучше других математику сдали выпускники физико-математической школы, курируемой университетом. Все их отличники подтвердили свои медали. Сдав один экзамен, эти счастливчики стали студентами. Они так орали и прыгали у доски объявлений, что их немедленно послали мыть окна в аудиториях. Зато медалисты школ с углубленным изучением иностранных языков загремели все, как один.
И немудрено, думала Ольга, если у них математики — кот наплакал. Зачем им приспичило поступать в технический вуз? Шли бы в университет на филологический или на факультет иностранных языков. И неужели школы не несут ответственности за неправомерно выданные медали? Ведь проваливший экзамен медалист это же позор для школы.
— Эх, Ольга Дмитриевна! — удивлялся Миша ее непонятливости. — Неужели вам, умному человеку, нужно объяснять такие простые вещи? Можно подумать, что вы с Луны свалились, ей богу! Да никому нет дела до престижа школы. За медаль некоторые родители такие денежки отваливают — вам и не снилось какие. Ведь один экзамен — не три. Мне сказали: в одной престижной школе все четырнадцать выпускников одного класса получили медали. Представляете: все выпускники — медалисты.
— Неужели все их медали куплены?
— Те, которые у нас провалились — однозначно. Не за красивые же глазки они даны. Вы что же думаете — в школе не знали, как их выпускники решают задачи? Знали, конечно. Но были уверены, что уж один экзамен родители купить сумеют. Да просчитались — вашего вмешательства не учли.
Похоже, я иду против течения, думала Ольга. Интересно, удастся справиться с ним или закрутит меня в какой-нибудь водоворот.
— Жалуются на вас, — встретил ее ректор, — сильно жалуются. Что вы к чужому мнению не прислушиваетесь и самоуправством занимаетесь.
— Например? Пусть приведут конкретные примеры! — возмутилась Ольга. — К чему голословные обвинения? Зачем вы их слушаете, Леонид Александрович?
— А кто вам сказал, что я их слушаю? Я их слышу, но не слушаю. Работайте как работаете, Ольга Дмитриевна. Человек, который чего-нибудь стоит, всегда имеет врагов. И чем больше стоит, тем враги круче. Работайте спокойно — я на вашей стороне. Кстати, родителям вы тоже понравились. Да и большинство преподавателей за вас. А в случае чего — смело обращайтесь ко мне, не молчите. Договорились?
— Договорились. Спасибо вам.
И, довольные друг другом, они расстались.
На экзамене по физике не обошлось без неприятностей. Ведь устный экзамен — это возможность обменяться информацией: кто кого готовил, кто за кого болеет, попросить за своего ученика или знакомого. И бороться с этим практически невозможно. Вот почему Ольга всегда была противником устных вступительных экзаменов. Она считала, что надо не полагаться на честность экзаменаторов, а в принципе исключить саму возможность подобных нарушений. Ведь все — люди, и даже самый принципиальный преподаватель в условиях вседозволенности может оступиться и поддаться на чью-то просьбу или пойти на поводу у собственных интересов.
Чтобы не дать возможности недобросовестным экзаменаторам завышать своим протеже оценки, Ольга потребовала подробно излагать ответы на листах. Она лично убедилась, что в билетах у физиков не было задач, которые можно было бы решить устно. Поэтому отсутствие письменного ответа могло означать только одно — эту задачу абитуриент не решил, и значит, высокую оценку не заслужил. Все ее требования, как экзаменаторам, так и абитуриентам были известны.
Экзамен по физике проводился в небольших классах, где одновременно готовились к ответу по пять-шесть человек. Здесь же находились два стола, за которыми экзаменаторы выслушивали абитуриентов и оценивали их знания.
Ольга шла по коридору, когда ее едва не сбила с ног рослая девушка, выскочившая из класса с криком: “Четыре! Четыре!” К ней сейчас же бросились несколько парней и стали спрашивать, что попалось, кому сдавала, как отвечала.
Ольга остановилась и прислушалась. То, что она услышала, поразило ее до глубины души.
— Ей богу, ничего не знала! — воскликнула девушка. — Ну, ничегошеньки! А вон та очкастая дура мне четыре поставила. Представляете?
— Что, и задачи не решила? — не поверили ребята.
— Не, ни одной! Плела, что попало. Она еще и подсказывала. Просто не верится, что сдала.
Вот как они относятся к нам, когда мы идем на сделку с совестью, подумала Ольга. Да они просто презирают нас. — Кому сдавала абитуриентка, только что покинувшая аудиторию? — спросила она, заходя в класс.
— Ну, мне. А что? — нимало не смущаясь, ответила черноволосая женщина в очках, сидевшая за столом у окна.
— Покажите мне ее лист с ответом.
— Зачем? И кто вы вообще такая? Кто вам разрешил заходить в аудиторию во время экзамена? — В голосе женщины прозвучал вызов.
— Я председатель экзаменационной комиссии, профессор Туржанская, — тихо произнесла Ольга, удовлетворенно наблюдая, как та бледнеет. — Повторяю: покажите мне лист с ответом этой абитуриентки.
Экзаменатор молча протянула ей лист.
— Но здесь же ничего не решено. За что же вы ей четверку поставили?
Экзаменатор молчала.
— Вы бы слышали, что она про вас на весь коридор кричала, — с трудом сдерживая гнев, сказала Ольга. — Что дура очкастая мне ни за что четыре поставила. Я вас отстраняю от экзамена. Пройдемте в мой кабинет и там объясните, за что вы поставили столь высокий балл.
Заметив, что к их разговору прислушиваются абитуриенты, Ольга быстро покинула класс. Девушка ее не знает, думала она, направляясь к себе. Значит, это не ее ученица. Чья-то просьба. Интересно, чем эта просьба подкреплена. За какую сумму можно так себя позорить?
— Что вы скажете в свое оправдание? — спросила она провинившуюся. — Я жду вашего объяснения.
Та продолжала молчать.
— Ну, хорошо, идите. — Ольге самой был противен этот разговор. — Не хотите отвечать мне, будете объясняться со своим заведующим. Но экзамены вы больше не принимаете, и выговор вам обеспечен.
После ее ухода Ольга надолго задумалась. Она отчетливо понимала, что приобрела еще одного врага. Да, пожалуй, и не одного. Наверняка заведующий кафедрой физики в курсе дел своих подчиненных.
Что ж, вздохнула она. Я знала, что борьба предстоит нешуточная. И не факт, что выйду из нее победителем. Может, и проиграю. Физики теперь определенно настроены против меня. Чтобы переломить ситуацию, надо бы наши кафедры объединить. Но вряд ли ректор на это пойдет.
Но иного пути нет — придется идти до конца. Будут и другие нарушения. Впереди еще диктант. Надо бороться. И быть готовой ко всему.
Ольга не сомневалась, что пойманная за руку экзаменатор отделается легким испугом. Ведь не одна она такая — другие просто поступают умнее и потому не попадаются. А стоит их как следует прижать, такое выплывет — многие головы полетят. Но кто прижмет? Да и опасно. Нет, здесь надо действовать по-умному — постепенно. Ничего, вот закончатся экзамены, подведем итоги, и тогда станет ясно — что и как надо менять.
С этими мыслями она покинула свой кабинет и снова направилась к физикам. Там уже знали о происшедшем и потому встретили ее во всеоружии: в экзаменационных классах был порядок, смирные абитуриенты не галдели под дверью, а сидели в специально отведенной для этого аудитории, и сам заведующий кафедрой, переходя из класса в класс, наблюдал за ходом экзамена.
И то ладно! — подумала Ольга. Пойду-ка я домой — на сегодня хватит. Завтра проверю готовность русистов к диктанту, и можно будет потихоньку подводить итоги — сколько народу и с какими баллами имеем на сегодняшний день.
Диктант прошел на удивление гладко. Правда, грамотность абитуриентов повергла проверявших в шок — такого количества ошибок в работах абитуриентов прежде не наблюдалось. Как будто ребята слыхом не слыхивали, что отрицание "не" с глаголом пишется раздельно и что деепричастные обороты надо выделять запятыми.
Ольга помнила: когда она поступала в институт, двойку за сочинение ставили при наличии всего пяти ошибок. Если бы этим требованиям следовали и сейчас, то двойки пришлось бы ставить абсолютному большинству поступавших и институт остался бы без набора. Один абитуриент умудрился в слове "лаборатория" сделать шесть ошибок, а слово "длина" почти все писали с двумя "н".
— Вот, что значит закрыть лазейки для махинаций с текстом, — думала Ольга, просматривая прошлогодние работы. — А здесь все в полном ажуре. Масса пятерочных работ без единой ошибки. Конечно, все писавшие знали содержание диктанта. Воображаю, что они говорили про тех, кто им его подсунул. Мы привыкли ругать молодое поколение. Но ведь это мы его таким делаем, уродуя своей алчностью, ханжеством, нечестностью.
Не хочу, чтобы Леночку и ее друзей когда-нибудь коснулась эта грязь, Сейчас они такие чистые чудесные ребята! И так верят в добро, в справедливость взрослых. Надо сделать все, чтобы эту веру в будущем не подорвать. По крайней мере, буду пытаться. Я уже не одна — у меня появились единомышленники. Будем вместе бороться, и может у нас получится. Иначе, как жить?
При подведении итогов проходной балл на все факультеты института оказался на удивление низким — значительно ниже, чем в прошлые годы. Даже на престижное "Приборостроение" прошли абитуриенты с одной тройкой. Но все прекрасно понимали: уровень их знаний не идет ни в какое сравнение с прошлогодним набором. И потому можно было надеяться, что таких провальных ситуаций с учебой, как в прошедшем учебном году, с новым набором не будет.
Перед отпуском ректор пригласил Ольгу в свой кабинет. — Просите, что хотите! — сказал он. — Ольга Дмитриевна, клянусь, сделаю все, что в моих силах.
— Все-все? — хитро спросила она.
— Все, — осторожно ответил ректор, — а чего вы хотите? Я, конечно, не министр, но тоже кое-что могу. Хотите медаль?
— Хочу еще и кафедру физики.
— О нет! Меня же со свету сживут. И вас следом. Ольга Дмитриевна, просите что-нибудь другое. Хотите путевку в самый лучший санаторий страны? Бесплатную. С дочкой.
— А говорите: все. Не нужна мне путевка — мы в Батуми поедем к родным мужа. Раз так — ничего не нужно. Спасибо за поддержку — без нее мне бы не справиться.
— О какая! Ничего ей не нужно. Гордая! Ладно, я подумаю над вашей просьбой. Но пока ничего не обещаю. Слишком большая кафедра получится — управлять ею трудно будет
— А мы на секции разделимся. Назначу себе заместителей. Неужели среди физиков порядочных людей не найдется? Ведь среди математиков нашлись. Леонид Александрович, ведь не ради славы. Иначе — ну как с этими безобразиями бороться? Вы ведь знаете, что там произошло на экзамене?
— Да все я знаю. Понятно, что не ради личной выгоды просите. Но... ох, если бы вы знали, как все непросто.
— Да я понимаю. Но пока без моего личного вмешательства ситуацию там не переломить. Потом, когда начнется нормальная работа, может, уже и не буду нужна. Новые люди вырастут. Но это в будущем. А сейчас надо наводить порядок.
— Хорошо, я же сказал — подумаю. А теперь просите что-нибудь лично для себя.
— Но мне, правда, ничего не нужно. Я не скромничаю. Вроде, все у нас с дочкой есть, да и запросы наши невелики.
— Хотите садовый участок? Прекрасное место.
— А кто им будет заниматься? Нет, спасибо, участок нам не нужен.
— Ладно, гордая женщина. Сам что-нибудь придумаю. Отодвину вам на пару недель начало лекций − чтобы погуляла подольше. Назначьте себе заместителя и езжайте спокойно.
— Вот за это спасибо! — обрадовалась Ольга. Везет мне на начальство, подумала она. Что мой шеф, что этот ректор — мировые мужики.
О том, как начальству повезло с ней, ей и в голову не приходило.
Прикрепления: Картинка 1
 Любовный роман /
 659 /
 kasatka
|
| Всего комментариев: 0 | |
[Юрий Терещенко]
То,