ПОДАРОК ГЕНЕРАЛИССИМУСА ГОРОДУ 2

Элисо направилась в спальню. Вскоре вслед за ней последовал и Сталин с погасшей трубкой в руке, встал перед ней: - Давай поищем вместе,- сказал он, освобождаясь от мундира, кое-как накинутого на плечи и переодеваясь в легкий шелковый халат. - Ну что вы, батоно Сталино! Я сама найду. А вообще спущусь вниз и... Сталин прервал её на слове: - Черт с ней, пуговицей! Давай лучше поболтаем.- Он прилег на подуш- ку:- Всё ёщё боишься? - Девочки должны бояться!- заучено ответила Элисо, а сама невольно, как загипнотизированная, шагнула к нему, испытывая по-прежнему не страх, а любопытство.- Я ещё не прибралась... - Садись сюда на краешек, потом приберешься, устала, наверно... - Да что вы, батоно Сталини, ничего я не устала... Уставать буду, когда в медучилище поступлю, обещали на зимний набор включить в список... С мо- его класса ещё три девочки собираются... Сталин сбросил домашники кремового цвета, ноги забросил на кровать, подвинулся к стене: - Сядь удобнее,- он ласково погладил её по волосам, они ему напомни- ли волосы любимой дочери Светланы, своенравной, особы, непослушной «маркизки-капризки».- А ты знаешь, что в грузинском языке нет слова «де- вушка»? Есть только – «девочка»! У русских людей девочка означает – ребе- нок, девушка – это особа, достигшая половой зрелости. У грузинских дево- чек, исключение, конечно, бывает, половая зрелость достигается лишь в за- мужестве. И пока она не достигается подобным образом, она девочка... Ты меня поняла?- спросил он, вослед невольно отлетевшей от него руки к её волосам. - Нет, не поняла! Девочка это тогда, когда она девочка! А так – калба- тоно (женщина)! - Ну-ка, девочка, вот возьми подушку и ляг с краю, если я усну, сюда никого не впускай, даже Лаврентия. Он собирается сегодня навестит меня чуть раньше... - Я не хочу лежать, я так посижу, если вы хотите, батоно Сталини...- Про- лепетала она тихим голосом, растревоженная любопытством.- Я посижу, а вы спите... Разговор, затеянный Сталиным о девочках и девушках, ему самому не- понравился; вообще, с переездом в Сухуми, он стал замечать в себе излиш- нюю болтливость: «Мозги, наверно, плавятся...»- Подумал он, давая своим поступкам характеристику. Правда, Лаврентий ни одним мускулом своего выразительного лица такой диагноз самого Сталина себе, сам ничем не под- твердил – слушал всегда внимательно и раздумчиво, желая усвоить, как по- лезный витамин в период авитаминоза. Вот и сейчас, ни с того ни с сего затеял разговор о жене Августа Октави- ана в самых превосходительных тонах, но как оказалось, с умыслом (у муж- чин, у многих, есть врожденный умысел против девочек!): - Редкая была жена,- Сталин, сколько не попытался вспомнить её имя, но никак на него, на имя, выйти не смог: субтропики, что тут поделаешь!- Она объезжала провинции и привозила оттуда девочек в грузинском понима- нии. И делала она это для того, чтобы заряжать цезаря от них духом бодрос- ти...-Император современной империи подробно объяснил девочке Элисо, какое значение имеет бодрость духа для человека, который управляет гро- мадной империей, какой управлял Август Октавиан!- Он говорил так моното- нно, так долго, поглаживая её по голове, что девочка, в том грузинском по- нимании, взяла да и уснула, презрев всякий девический страх и любопытс- тво. Вдруг на лестничной площадке, послышались шаги; кто-то осторожно поднимался вверх на террасу по гулким сухим деревянным ступеням. Сталин настороженно прислушался шагам, и даже испытал легкий стыд, но не страх смерти, а страх за репутации мингрельской девочки, носившей фамилию мингрельского бога – Туташхиа. Он осторожно переполз через Элисо и выглянул в дверь и на пороге уви- дел женщину-распорядительницу и спонтанно, чуть было не повторил исто- рическую фразу какой-то дерзкой наложницы из провинции Рима, якобы обращенную к Августу Октавиану в сердцах во время заказной утехи с ней, девственницей: «Не стойте на пороге: или сюда, или обратно!..» - Не держите себя на пороге! Что-то случилось?- спросил он сконфужен- ную вопросом особу в белом халате. - Я... я ничего...- и попятилась назад по лестнице, пяткой нашаривая сту- пени ходом назад, держась за поручни. - Элисо сейчас мои поручения выполняет...- Сказал Сталин глухим голо- сом и прошел к своему месту, грузно повалился в кресло и, набив трубку, не- торопливо, с каким-то особым наслаждением, это было важным ритуалом, начал её с сосательным причмокиванием раскуривать. Несмотря на жару, здесь на террасе гулял ласковый сквознячок, переме- шанный духом кипариса и туи, а солнце, встав над морем, сверкал лучами, точно золотыми рыбками, пересекаясь друг с другом. Сидеть в тишине и наблюдать за тем, как всё плавится под солнцем, бы- ло приятно, но уже, как ещё вчера, всё это субтропическое царство больше не вызывало сонливость. Была потребность к общению, но общаться было нескем, разве что с самим собой, со своим одиночеством, с тем, что испра- вить или вычеркнуть из прошлого не представлялось возможным. Он обернулся на дверь спальни, и ему захотелось тут же покинуть кре- сло и, упасть на колени перед спящей девочкой и побаловать себя тем, чем баловали великие мужи, баловни судеб, но понимал, что, то, что нужно ему, не нужны никаким Элисо, будь ты хоть трижды генералиссимусом. А другого достоинства он в себе не видел, чтобы удостоиться милосердия от тех, к ко- торым сам никогда не был милосерден в погоне за славой на самой большой арене жизни, где лицедейство есть высшее проявление искусства в абсурде самообольщения... «И это всё во имя полстраницы реквиема?.. Неужели на эти ничтожные полстраницы славы реквиемом я разменял сыновний долг, вместо того, что- бы ощутить своим плечом всю тяжесть необратимой утраты, неся гроб? Кеке, для кого ты родила такого бездушного ублюдка, которого сам ублюдок лю- бить лишь по большим ноябрьским праздникам?» Сталин встал, отложил горящую трубку, пополоскал горло минеральной водой и все-таки направился в спальню, но дойдя до порога, как тот великий муж, в нерешительности встал; ему отсюда было видно, как невинное сущес- тво по имени – девочка, спит на спине, не чуя ни прохлады, ни легкого скво- знячка, который гулял у неё под полами халатика, на половину расстегнутого, чтобы ещё больше подразнить мужские глаза. Не зная, как утолить вдруг проснувшуюся с новой силой отцовскую неж- ность (отцовскую ли только?), он прислонился к косяку двери и стал разгля- дывать её полуобнаженные ноги с таким восхищением, будто никогда рань- ше не испытывал подобного чувства к девичьей плоти, всегда та притягате- льной. И вдруг этот девический образ Элисо, неожиданно перенес его в Гори. В тот маленький парк, куда осетинская девочка Зара хитростью своей замани- ла его, красавца Сосо и себя, обманув родителей и подруг, только лишь для того, чтобы с наскоку влепить влажный поцелуй и, подобрав подол платья, бежать со всех ног куда глаза глядят. Бежать без оглядки как можно поодаль- ше от этого стыдного места. Тогда ему ничего не стоило нагнать её и вернуть в безлюдный парк, но он поборол в себе искушение и, радуясь этой победе, глядел ей вслед, боя- зливо думая о радости греха. Потом встречаясь с ней, сам же больше неё краснел от желания потрогать её колени и скрытый под одеждой атлас деви- чьей плоти горящей ладонью, накопившей к тринадцати годам застенчивую нежность. И вот снова судьба преподнесла новое искушение, куда большее для его возраста, чем тогда. Искушение крайне стыдное, но невозможно желанное, чтобы вернуть себе давно утраченную искренность. И вот тот самый мальчик Сосо, который жил в Гори, и так и остался там проживать навеки, отодрав от себя другого, отпустил его. Теперь тот самый, красотой и кротостью отмеченный мальчик с застенчивой нежностью в ла- донях, казалось, вновь восставший из пепла, скинул с себя домашники и, крадучись подойдя к спящей девочке, опустился на колени, осторожно рас- стегнул все пуговицы на халате. - Ты спи, спи, бабу!- Он вытянул из-под девочки измятый халат и укрыл её простыней, нагнулся над её лицом и чуть ощутимо поцеловал.- Лежи, а я поговорю с Лаврентием... Сталин вышел на террасу, шутливо погрозил ей пальцем, и как только он исчез за порогом, она машинально спустила руку вниз, чтобы понять, какой нанесен ущерб её невинности, не подвел ли её сон своей беззаботной дове- рчивостью. Потом откинула простынь и, увидя себя в том, в чем была, гла- зами Сталина, покраснела до кончиков ушей от стыда – её нижнее белье, со- тканное из крайнего стыда и не уважения к нежной плоти, не только не кра сило её, эту же плоть, отношением к ней, но и унижало. Попыталась вскочить на ноги и бежать отсюда, но на террасе раздался голос Берия. Он разговаривал полушепотом, называя какие-то цифры и незнакомые имена: - Думаю, что мы сможет ответить Эйзенхауэру на его программу своей, уже осенью 49-го года.- Услышала Элисо.- Вся моя интернациональная банда ядерщиков работает в штатном режиме. Есть постоянная связь с Робертом Оппенгеймером... Все заинтересованы, чтобы не дать преимущество в руки одной державы... В этом они... и вся моя прекрасная банда, видит искупле- ние в своих грехах...- Многое из того, что Лаврентий говорил потом, как и впрочем, в начале, было крайне неинтересно слышать. Но Элисо, став зало- жницей ситуации, невольно вбирала всё это в раковину своих девичьих ушек, особенно похвалу Сталина. - Вряд ли без твоего организаторского таланта,- сказал Сталин, почему-то раздражаясь,- смог бы сколотить такую элитарную банду ядерщиков и стать её безоговорочным авторитетом.- Сталин надолго умолк.- Элисо поня- ла, что он всё это время паузы использует для того, чтобы раскурить раздум- чиво трубку, а потом поразить собеседника резким поворотом разговора... И, зная об этом, Элисо приподняла голову и услышала резкий переход, спрово- цированный вопросом Берия. Лаврентий шепотом спросил: - Где же наша девочка Туташхиа? Вопрос явно затронул какие-то струнки Сталина словом «наша» и, он, нервно откашлявшись, произнес целую тираду о том, что такое женщина во- обще по природе и на что она способна. - Товарищ Лаврентий, никто с этим не спорить, что женщина, это луч- шее из того, что могла создать во всем насмешливая природа! Прошу заме- тить, не бог, а именно природа, лукавая, как и женщина! Итак, товарищ Бе- рия, это лукавое создание природы не может принадлежать одному только субъекту мужеского пола! Слишком женщина лукава, чтобы сделать хоть од- ного мужчину счастливым... Элисо бесшумно спустила ноги с кровати, рукой разгладила халат, нето- ропливо надела его. Её неотвратимо влекло на террасу. Подошла к зеркалу, причесалась, заплела волосы в тугую косу, кисло себе улыбнулась – никак не могла избавиться от стыда, навеянного нижним бельем, которое было ею увидено глазами Сталина. Сейчас поняла, что такое белье, а такое носили в городе все, способно отпугнуть кого хочешь, а раньше такому пустяку она не придавала значения, заботясь в основном о внешнем виде. Сейчас, когда об- нажилась проблема, осознала насколько важно поддерживать на должном уровне и ту часть тела, которая, казалось, должна была бы находиться не в поле зрения. «Скоплю деньги и куплю...- Пришло ей в голову внезапное решение.- Немецкое белье у фронтовиков на Красном мосту... Там много разного шел- кового белья...» Элисо распахнула халат и ещё раз освидетельствовала себя глазами Сталина и пожалела себя и его, ни в чем неповинного товарища Сталина, считая, что оба они стали жертвами обстоятельства, не давшего им обоим достойного, чем это зрелища... И в этом, как в случае с Телятниковым, были виноваты немцы, в том, что не дали продуха русскому человеку! А тем временем разговор снова поменял тему, и голос Сталина, напита- нный красками насмешливости, проводя политический ликбез, являл обра- зец его стиля: - Товарищ Берия, мне ли тебе, мингрельцу, говорить о том, что нельзя доверять русскому человеку нашего окружения,- предаст; им, русским, мы давно надоели; они в Кремле хотят видеть какого-нибудь Петрова, Иванова, согласны даже на Никудышникова... - Коба,- Элисо вдруг услышала возражение Берия,- кадры, конечно, ре- шают всё, с этим не поспоришь, но дело не в Петровых и не в Ивановых... Ру- сский человек во главе своего государства хочет видеть проводника русской ментальности! А русская ментальность квартирует в русских крутолобых кре- пких черепушках! Наши черепушки пока, то-ваа-рищ Сталин, за неполные два столетия не привнесли её в нашу культуру, не хватило ни времени, ни са- мой русской ментальности на всех! Сталин беседу с Лаврентием Павловичем Берия вел на уровне русской ментальности (на него её хватило), хоть и не скрывал иногда и раздражения, но всегда к ней настраивался так, что стороннему человеку трудно было про- следить, когда она проходит на серьезной волне, а когда на шутливой. Для того чтобы это проследить, нужно было обратить внимание на те обращения, которые в беседе с Лаврентием Павловичем Берия использовал Сталин; ес- ли его обращение начиналось с насмешливого «товарищ Лаврентий», это означало, что беседа пройдет непринужденно и легко, доходя до интимных подробностей. А если же она начиналась с обращения «товарищ Берия», то стоило ожидать серьезного разговора с холодным оттенком политического цинизма. Такая беседа могла быть жесткой и бескомпромиссной. - Мы с тобой, товарищ Берия, на кремлевской горе, связаны между со- бой одной страховочной веревкой. Если я сорвусь, погибнешь и ты, а вместе с тобой и те, кто пристегнуты к тебе! Так что, товарищ Берия, крепко держись за меня, а я доверюсь тебе – другого выхода нет! Щенки подросли и скоро превратятся в волкодавов!- Сталин, пользуясь приобретенной в духовной се- минарии навыком держать паузу, на время умолк для того, чтобы переклю- чить мозг на другой разговор, предоставляя возможность и собеседнику для восприятия этого другого разговора:- Ты часто любишь говорить о народе, о том, как он нуждается... Народ, товарищ Берия, во все времена жил в нужде и будет жить даже при коммунизме! Потому что народ, товарищ Берия: го- вно, говно производящий! Запомни, товарищ Берия, с народом нельзя заиг- рывать! Он, как только это почувствует, перейдет на личность! И пошлет ко- ротким выстрелом коротко на х... Это в характере русского человека, потому что, он, русский человек, правой рукой крестит лоб, шепча: «Боженька, не ос- тавь меня без благословения!», а левой в это время почесывает жопу и хму- рить лоб, ругая власть: «Чтобы вы все там передохли, как шелудивые соба- ки!» Вот так, товарищ Берия! Элисо уже готова была выйти на террасу, но не решалась, пока Сталин не переведет свое обращение «товарищ Берия», на товарища Лаврентий. А это пока не происходило – генералиссимус на правах мудреца давал нас- тавления. - Вот ещё что,- сказал Сталин, не делая уже никакого обращения ни к Берия, ни к Лаврентию:- Держи Никиту на дистанции, да и сам держись от него подальше! Никита – большая куча говна! Он в него затянет всех – он хитер и коварен!- проложет тропу к разрушению державы... Как только меня не станет, вы будете шарахаться как биллиардные шары, сталкиваясь дубо- выми лбами... Хорошо, что слушать умеешь! Значит, ещё не всё пропало. Разговор на этом прервался, из террасы послышались неторопливые шаги, подошли к порогу и замерли здесь; Элисо поняла, что это Сталин бо- рется с самим собой, входить или нет. Чтобы он не повернул обратно, она чуть-чуть поддалась вперед, изоб- разила стыдную улыбку (стыдную за неприглядные трусы; а улыбку благо- дарную, за то, что он не нанес её невинности непоправимого ущерба во время беззаботного сна), привстала на носочки и закрыла полу халата ладо- нью. Сталин поднял левую ногу и, повернув голову назад, попросил Лавре- нтия дождаться его, а сам устремился к Элисо, и Элисо тоже пошла ему на- встречу. - Ну, как, отдохнула от навязчивого старика?- спросил Сталин и, пяткой правой ноги прикрыв дверь, заглянул Элисо в глаза:- У тебя ничего не про- пало? Всё на месте? Ну, смотри мне! Если что, обращайся в милицию... - На месте,- прошептала она, ощущая, как к бедрам под полами халата крадучись пробираются руки Сталина, словно вражеский десант в тыл неп- риятеля, и про себя добавила: «пока всё на месте, к большой радости бабуш- ки Минцы...» - Ну, на сегодня хватит.- Сказала Сталин, уводя с флангов неприятельско- го тыла свой десант.- Беги и принеси немного рому и крепкий чай, да ещё что-нибудь из твердой пищи, будем Большого мингрельца кормить, а потом он подвезет тебя домой. Сидели за легким ужином на террасе при свете дня, солнце пока ещё держалось как багровое пятно на щеке горизонта, словно для того, чтобы посильнее раздуть меха и раскалить диск допрежь того, как он станет спус- каться к воде на воздушном парашюте, чтобы охолонуться после трудов пра- ведных в прохладной воде. Сталин за столом, весело щуря глаза, неумолчно шутил и сладко цедил ром, лукаво поглядывая то на Лаврентия, то на Элисо, а Лаврентий, уткнув- шись в твердую пищу, аккуратно ел, словно готовя какой-то тайный отчет о визите к Сталину (только ли к Сталину?) и, кажется, формулировал его в сво- ей объемной голове в излюбленной форме. - Буду скучать без тебя, бабу!- сказал напоследок Сталин, медленно раз- грузил от своего грузного зада кресло и направился в спальню за биноклем, оставленным там по случайности. Берия встал, посмотрел на Элисо дружелюбно, словно проникнувшись к ней сочувствием, и тоже засобирался, бросив буднично на ходу Элисо: - Будем ждать у машины... Элисо разрумянилась от неожиданных слов, собрала посуду отдельно, и стаканы, отдельно, разместила всё это на подносе и вслед за Лаврентием за- торопилась вниз. Поставила поднос на столик и, подхватив бумажный пакет, приготовленный для неё, пошла к машине, перед которым стоял симпатич- ный молодой армянин, определяя безошибочно его армянские корны по ме- стным характеристикам внешнего вида. Большеглазый армянин смотрел на неё со скорбным видом колхозного буйвола, прирученного человеком лишь для того, чтобы обратить его гордо- сть в бесконечную скорбь невольника. Элисо он очень понравился, а когда она села в машину рядом с Лаврен- тием, ещё больше, потому как тот говорил на отличном мингрельском языке и держался раскованно и уважительно не только к защитнику Кавказа, но и к ней, ведя с ней мингрельский разговор на застенчивых тонах. - Мне здесь,- сказала Элисо, не доехав целых два квартала до дома; она так рано никогда не возвращалась с дачи. А потому решила пройти пешком до своих задворок, где друг к дружке, как ласточкины гнезда с мезонином, лепились одноэтажные строения с деревянными крылечками, сидя на кото- рых по вечерам их жители обсуждали житейские вопросы на перспективу. Сейчас недалеко от её дома стояла кучка людей вокруг Соломона Муд- рого и пытали его вопросами о хлебе, мире и коммунизме, время от време- ни кося глазами на ботинки с чьих-то левых ног, приспособленных им к сво- им ногам. Элисо сбавила ход и тоже прислушалась. - Как думаешь, Соломон Мудрый,- спрашивал его человек греческого происхождения по прозвищу – Сагапо.- Когда же доберутся эшелоны с зер- ном до наших складов? Устали мочиться... А ты сам-то как? А как, на счет как?.. - Пока что никак, зато мочусь исправно! Вот только бы места опреде- лить, где мочиться, а то с этим делом у нас не всё благополучно...- Соломон Мудрый, как всякий мудрый человек, съевший не один пуд лиха, свою муд- рость сам не замечал. Потому что был по-настоящему мудер! И сейчас, не замечая в себе ничего особенного и отличного от других, говорил понятно и ясно.- Ну, скажем так, эшелоны с зерном просто так в дороге не застревают, а если они где-то, говорят, что в Таганроге, застряли, то они не пропадут, обя- зательно их содержимое используют по назначению... - Значит, не будет зерна?- подхватил разговор другой грек, который не был Сагапо. - Я так не говорил!- отозвался Соломон Мудрый.- Сейчас мы живем при послевоенном социализме. А это значит, встречаясь друг с другом, пока го- ворим: «Ну, как, мочишься?» Это наше такое сегодня приветствие! И дружно отвечаем: «Мочусь, слава богу, дай бог, и тебе так мочиться!» А при комму- низме будем спрашивать: «Ну, как, Сагапо, на счет как?» - Хорошо бы дожить до коммунизма!- мечтательно вздохнул другой грек, который был не Сагапо.- Сколько раз будем ходить за день «ну, как, Сагапо, на счет как?» в ту пору счастливую, а? - Не меньше трех раз! Позавтракал... а перед обедом сходил... Пообе- даел... сходил... перед ужином сходил... а потом после ужина перед сном... и так каждый день... - Хорошо бы кажный день!- выдохнул Сагапо.- Да по много раз... - Дай-то бог, чтобы дошли эшелоны с зерном уже теперь...- Сказал кто-то из кучки этих людей тусклым, погасшим голосом! Дай тебе бог, Соломон Му- дрый, хорошего сворения при коммунизме! Элисо, выслушав большую мечту о большом и частом «как», то есть хло- поту по большому, потупив свои прекрасные очи, нырнула за фасадом кра- сивого здания, украшавшего лицо городской улицы, во двор, на территорию задворок, выложенных буквой П из низеньких одноэтажных строений с де- ревянными крылечками, на которых уже судачили изношенные войной и ме- чтами горожане, выставившиеся на проводы закатных лучей. - Элисо!- вдруг окликнул её знакомый голос. Элисо обернулась на голос и на крылечке соседнего социалистического барака увидела Фиру. Она помахала ей рукой и сказала: - Загляни потом ко мне, у меня к тебе очень серьезное дело есть. Элисо кивнула ей головой, поднялась на свое пустующее крылечко, от- крыла дверь, и тут же из прихожей пахнуло знакомым тембром: «До-оро- гие рабочие, колль-хозники и колль-хозницы!..» У Элисо от приятного наважде- ния закружилась голова, и она поспешила в комнату, в которой, как и вчера, сидела бабушка Минца; она отрезала ножичком небольшие кусочки от горо- чки из халвы и кончиком того же ножичка нагружала язык. Бабушка подняла на внучку серьезный взгляд и таинственным голосом сообщила о том, что вот только-только приходил человек: - Он оставил для тебя этот конверт...- Она размазала по нёбу халву язы- ком и шепотом добавила:- На нём написано «совершенно секретно».- Сказав это, на лице старухи отразилась неподдельная гордость за внучку. Элисо поставила пакет в посудный шкаф, там стоял уже не один такой же пакет, повертела в руке конверт и вскрыла его и принялась внимательно вчитываться в записку: «Гражданка Элисо Туташхиа, примите эту скромную зарплату от нашего секретного ведомства. Л.П.Б.» - Что там такое, Эли?- спросила бабушка Минца, теряя терпение. - Бабушка, это государственная тайна! Я не имею морального права раз- глашать её даже тебе: государственные интересы – превыше всего!- Эта зау- чено высказанная фраза, заимствованная у террасы, пришла ей на ум.- И Элисо воспользовавшись этой точной формулировкой, вышла с конвертом на крылечко и только там смогла по-настоящему оценить стоимость хранения государственной тайны.- Боже мой,- счастливо выдохнула она,- это же очень-очень много!- И это очень-очень много сделало девочку ещё и очень и очень счастливой. Теперь она могла осуществить свою мечту – купить столь не об- ходимую для ещё девочки вещь у фронтовиков, торгующих на каждом углу немецкими трофеями. Теперь у Элисо не было никакого сомнения в том, что она работает в ведомстве Л.П.Б. (Лаврентия Павловича Берия). Это она быстро расшифрова- ла. Сделать это было не трудно, а расшифровав, спрятала «скромную» зарп- лату за пазуху, и поднялась на крылечко соседки, на полу которой хранилась память в виде отпечаток всех мужских ступней города, точнее, множествен- ных ступней!- когда-либо ступавших на этот крашеный пол босиком. Фира во дворе считалась женщиной очень легкого поведения, да насто- лько легкого, что любому мужчине достаточно было лишь подмигнуть ей, чтобы потом сопроводить её до люльки (кровати) и там разобраться с её ис- тиной красотой. Неведомо, как там, в люльке, но по жизни она была молода и красива, но, по мнению соседей, не умела ценить своей истинной красоты. А молода и красива была Фира потому, что никогда о бренных вещах не думала – жила себе и жила... Только у Фиры не было ни одной родной кровинки, кто мог бы считаться её родней. Но, тем не менее, любовью мужчин она не была обде- лена – любили мужчины усатые и безусые. Одинаково крепко. Но для неё мужчины в жизни были вещью, как та самая швейная машинка, ручная, ко- нечно же, «Зингер». Фира умела эту ручную машинку так раскрутить, что её стрекотание бы- ло слышно даже на набережной Руставели, где неувядающие любовники – с усами и без усов сами оказывались не единожды в её ласковых руках. Однако, несмотря на такую всемирную «славу» Фиры, о ней никто не гово- рил плохо, потому что это было бы неэтично по отношению такой красивой женщины, рано вышедшей из классификации девочка. На стук в дверь, Фира была легка на подъем, сразу же возникла перед Элисо, открыла дверь и обозначилась в её проёме во весь рост, как и долж- но было бы быть, улыбнулась (Фира восхитительно улыбалась, если можно так сказать, ослепительно белыми зубами с окрасом эротической слюны), а потом и кивнула. - Проходи, Эли, проходи! Какая же ты стала красавица! Почему же надо мной так посмеялся иудейский бог Яхве. Как хороша я была бы в качестве мужчины.- Фира приложила свою красивую щеку к щеке Элисо и добавила:- Была бы я мужчиной, я дождалась бы твоего взросления... и женилась бы, - Она развела руки. После такого искреннего душевного излияния, Фира провела Элисо в комнату, и явила ей ослепительные отрезы из атласа: - Есть три цвета: сочно лимонный, ослепительно белый и славно оран- жевый. Подумалось, почему бы что-нибудь не сшить из этого трофея моей девочке... хотя бы какую-нибудь вещичку!- Фира выпучила на Элисо краси- вые крупные глаза и, принюхиваясь к ней, воскликнула:- Боже, как от тебя сытостью пахнет! И щечки-то твои сытые! Так, что тебе сшить? Элисо запунцовела от своей удушливой мысли: - Фира, а из атласа трусики сшить можно? - Ещё как можно! Давай-ка снимай платье, попку замерим! Славно ора- нжевый очень даже подойдет. Будешь в ней как одесская циркачка Рита Ко- вальчик! Да и лифчик можно... Фира незамедлительно замерила объем попки, записала размер в те- традь, потом и бюст, похлопала сочную соседку по сытым ягодицам и меч- тательно, прикрыв глаза, выдохнула. - Стать бы мне сейчас мужчиной да белого бы хлеба съесть и счастливо тут же умереть! В мужчину, как того желала Фира, не обратилась, а умереть не позволи- ла Элисо. Она через пять минут доставила пакет, в котором был и белый хлеб, и конская колбаса в банке, и даже халва: - Буду тебе приносить...- Сказал Элисо. Фира, принимая пакет из рук соседки, которая могла бы стать её неве- стой, а потом и женой, не поскупись тогда иудейский бог Яхве при распре- делении мужских достоинств, чем можно было бы и сегодня всласть погор- диться, Фира оросила свои щеки серебряными брызгами росы, выпавшими из глаз. - Приходи через час! А пластинки с речами дарю твоей бабушке! Пусть развлекается... Через час Элисо стояла перед зеркалом Фиры, повидавшим не одно че- ловеческое изображение, и демонстрировала свою восхитительную красоту ей глазами Сталина (она не отдавала себе отчета в том, почему именно гла- зами Сталина) и одобрительно сладко жмурилась, как Сталин, как доброду- шный деревенский кот до военной поры. - Фирочка! Выдохнула Элисо, разглядев в зеркале красиво упакованные ягодицы в атлас славно оранжевого цвета. Также и груди в сочно лимонный цвет того же атласа; белое не замаранное мужской слюной девичье тело в упаковочке смотрелось так непередаваемо восхитительно, что Фира, не унас- ледовавшая от самого Яхве мужского достоинства, невольно отпустила свои руки... - Боже мой! Будь ты проклят, тот, кто не дал мне стать мужчиной! Элисо, если бы ты только знала, как иногда не достает мне этого мужского! Какие бы были поступки!.. Примерка закончилась и началась другая; Фира, растаяв перед красотой девической плоти, полезла в шкаф и выставила из него белоснежный костюм из атласа, сшитый по французской моде а-ля Мари: - Примерь, если подойдет, договоримся! Элисо осторожно приняла костюм и с замиранием сердца покрутила его перед глазами, сняла с себя платье, полезла в юбку, подтянула к пупку, надела жакет с отложными воротничками и растворилась в белоснежной красоте атласа, придушив в ней и свой священный девический страх. Фира поправила плечики жакета на Элисо и, приобняв её за талию, по- крутила перед зеркалом, не скрывая своего восхищения, не забывая при этом смачно прицокивать языком, восклицая: «А-ля Мари!» Потом, аккура- тно убрав на середину спины косу, извлекла из шкафа пилотку и увенчала ею голову несравненной а-ля Мари. Всё, что увидели Фира и Элисо в зеркале, настолько их обеих поразило, что они, не веря отражению, замерли как изваяния. - Пойду за деньгами. Сколько?- Сказала, задыхаясь от нечаянного счас- тья Элисо. - Много не возьму, не беспокойся. А деньги отдашь завтра. Может, ты примеришь ещё один костюм, тоже из атласа, но лимонного цвета. - Примерю,- отозвалась Элисо, потеряв голову и всяческий страх; деньги у неё имелись, чтобы не испытывать страх перед лицом счастья. Примерила другой костюм и совсем расплылась в улыбке. - Я сшила это по заказу родственниц Шалвы Дадиани, собиралась зав- тра им отвезти... - Возьму и эту, если уступишь! - Уступлю. А им сошью на днях. Хорошо, что размеры совпали. - Пойду, деньги принесу... - Завтра принесешь, не торопись.- Фира обняла Элисо и нанесла ей визит губами прямо в глаза.- Жди, как только отращу себе мужские достоинства пришлю сватов! Нет, залезу в форточку... Готовься, невеста! будет, что разде- вать! Пока здесь, на задворках красивого города, проходила примерка жен- ских костюмов а-ля Мари, в восьми километрах отсюда, в Агудзерах, Лаврн- нтий Павлович Берия, сидя в своем кабинете между фотографиями своих крестниц, стоявших по краям его рабочего стола, строчил своей возлюблен- ной в Москву очередное романтическое послание. «Овчарочка моя мерхеульская, госпожа Генриетта Аллмендингер Ген- риховна, дозвольте мне сделать обратку на все ваши пятнадцать послания, из которых пока ни одну не прочел. Дураки умным людям (пожалуйста, ничего дурного о себе не подумай,- это лишь мингрельская устная философия!) совершенно ничем не обязаны, разве что одним маленьким пустячком под названье - хамство! Зато умные люди несут большую ответственность перед дураками, хотя бы смыслом зд- равого молчания! Но где взяться терпению, если некому разрядить мужскую агрессию общеизвестным способом,- мастурбацию не имею в виду... А как тебе там, на Доватора, мастурбируется? Боже, какой я придурок! С чего бы тебе мастурбировать, когда в вашей ординатуре целый табун кисло-воняющих быков топочется вокруг тебя, как кобели вокруг суки во время течки! Смотри мне, не води табун на наш выгон! Неделю назад, забыл об этом написать раньше, провел собеседование с девочкой в грузинском смысле (у неё на этот счет имеется медицинская сп- равка: всё чин-чином, всё под сургучом!); я сам порекомендовал её «стари- ку», хотя лично с ним относительно моего выбора не говорил. Не думаю, что у «старика» с этой девочкой отношения зайдут глубоко (ты, пожалуйста, хоть сейчас не ухмыляйся относительно глубины!), ему его личным врачом реко- мендован светский паркетный флирт с шуточками-прибауточками. Ах, да, чуть было, я пропустил главную информацию для тебя. Три дня назад, я, ате- ист-большевик, крестил двух немецких близняшек. Им вместе двадцать лет. Одну из них зовут Сибилла, другую – Стефания, Вот они сейчас, смотрят на меня со стола с фотографических снимков. Не хохочи, за дурочку примет окружение. Я тоже - крещённый, Марта крестила у Отца Георгия в Сухуми в том возрасте, когда мой куту (писка) напоминал карандашик... Нет, игруше- чный штопор. Так будет правильнее. Вот ещё что: подскажи, как правильно ухаживать за девочкой – тьфу ты!- повторяюсь,- я уже об этом писал. Вчера мы её с Вартаном подвозили от «старика», он, к моему прискорбию, приручил её... Так вот, когда я ей помо- гал выйти из машины, подставил ей руку... и меня насквозь прострелил маги- ческий разряд тока, по-моему, очень высокого напряжения. Теперь, посове- туй ещё раз, как мне поступить. Жду ответа, как лягушка лета! Приезжай, моя овчарочка, и обгладай меня до берцовой кости. Правда, не помню, где она такая есть... Привет Элле Эммануиловне Аллмендингер. Твой преданный все- гда мастурбатор (Господи, прости, чуть было, не срифмовал) Л.П.Б.» Элла Эммануиловна Аллмендингер была духовным наставником Берия с детских лет, она формировала его вкусы и пристрастия к знаниям, учила его языкам, истории и другим дисциплинам, что впоследствии помогло её подо- печному завершить учебу с отличием. Когда же над маленькой немецкой ко- лонией нависла угроза депортации с началом войны, Берия предусмотрите- льно сменив немецкие фамилии на мингрельские, помог ей остаться в Лин- даве, что в пяти километрах от родного Лаврентию Мерхеули. А Эллу Эмма- нуиловну перевез в Москву, где с 39-го года училась её внучка в первом ме- дицинском институте, и сделал её полноценным пятым членом семьи. Всё это, казалось, было давно, в другой жизни, но письма Генриетты, приходившие из Москвы оказией, Лаврентия вновь и вновь возвращали к тому периоду, когда всё это началось у него с пучеглазой девочкой, поте- рявшей родителей во время снежного схода, когда те находились на пути к дому. Девочка полюбила большого и щедрого дядю, в год раз или два наве- шавшего их с бабушкой с подарками. А потом эта детская привязанность пе- реросла у них в другие отношения, которые кроме угрызения совести, доста- вляли массу поводов для обоюдной ревности дяденьки и девушки, потеряв- вшей в постели его загородной дачи священный девический страх. Лаврентий спрятал свое очередное письмо (он копил их от десяти до двенадцати и лишь после этого отправлял в Москву с человеком, который, как говориться, передавал их тепленькими из рук в руки) и, чуть выдержав паузу, извлек из портфеля целую стопку писем. Все конверты этих посланий от Генриетты были надписаны её рукой. Он огляделся по сторонам, прошелся ликующим взглядом по фотогра- фиям близняшек и, распечатав первое письмо, начал его читать вслух, под- делыая свой голос под голос Генриетты с её нарочито язвительными инто- нациями, что всё ещё свидетельствовало о неравнодушии к своему «пуп- сику»: - «...Мой пузатенький мальчик, сегодня Пупсиком обзывать тебя не буду,- начал Лаврентий, обращая свой-чужой голос к близняшкам.- На все твои двенадцать обратки отвечаю пятнадцатью своими обратками, что в подсчете означает, что в мастурбации ты отстаешь, не сказать, что значите- льно, но заметно. Пожалуйста, прошу тебя, ты это в голову не бери, да и ничего уж такое не подумай о нас, женщинах, но и мы, женщины, тоже этим заниматься на постоянной основе,- мастурбируем. Не вам же одним заниматься этим! Это делают все, замужние и не замужние. Только замужние это делают с особым изыском в силу своего постоянного партнерства с теми, с кем невозможно реализовать эротические фантазии, бьющие через край. Застенчивость перед мужьями и пресловутая верность им, мужьям, уводят нас, женщин, в укром- ное место... А там уж, будьте любезны, мы умеем так распалить свои эти са- мые стыдные фантазии, что, узнай о них те, с кем это мы проделываем, наз- вали бы нас (боже милосердный!) законченными шлюхами. И это только лишь за то, что, эти самые фантазии, реализовываем в их физическом отсут- тствии рядом, что изменой даже с большой натяжкой не назвать! А что каса- ется того, что измена совершается вприглядку без физического контакта, ни- как уж не подсудна и потому, что это так, знают только лишь те, кто вот такой «изменой» «вынуждены», особо подчеркну это слово, заниматься. Женщина, что уж говорить, грешна от рожденья! Лау, извини, что так тебя расстраиваю женскими (безгрешными) откро- вениями. Какое-то несвоевременное обострение! Теперь пару слов о несвоевременном обострении! Вроде бы весна прошла, птички пропели, кошки, раздираемые страстью, расцарапали друг дружке на городских крышах морды. Но не тут было: у нас в ординаторской, где преобладают мужчины, так и ходят за моей юбкой. И ходят табунами. И весь этот табун так скверно воняет, так носится за мной, что я начинаю вестись на эти кисло-сладкие запахи. Боюсь, что я лукавлю сеййчас, когда так описываю этот табунный запах, потому что они меня вле- кут – вот куда, пока не знаю... Разберемся. Ты написал мне про хорошенькую девочку (в грузинском смысле), что она, будто бы похожа на девушку из картин Брюллова, который Карл. Девушка с картины «Прерванного свидания» и «Вирсавия» так похожи между собой, что не сомневаюсь в том, что это одно и то же лицо, не в смы- сле лица, а всего остального тоже; боже! Как можно терпеть такую красоту рядом, не распустив руки! Это же искушение, да ещё какое! Зачем это пона- добилось богу? И как не возжелать о такой сочной, как персик, плоти этой чу- десной пухленькой, как пышка, итальянки? А если и Элисо, мингрельская итальянка, похожа на Вирсавию, говорю тебе: вперед, мой пузатенький пуп- сик! Не упусти свою удачу, овладей ею, но не заходи с тыла... Знамо дело! Пока-пока до следующей мастурбации. Г. Г. А. (Генриетта Генриховна Алл- мендингер). Подпись прилагается...» Лаврентий аккуратно сложил листочки письма и вложил в конверт, ко- нверт с письмом спрятал в ящик стола, подмигнул своим крестницам и, про- тяжно выругав себя немецкими восклицаниями, восклицать Лаврентий умел на четырех языках, придвинул к себе календарь и на листке крупно написал: «Завтра 19 ч. Провести первый урок верховой езды...» А вслух прогоготал: - До встречи, девочка в грузинском смысле! Утро следующего дня для Элисо начался с необыкновенного волнения. Ибо раньше до этого счастливого дня, забегая вперед, скажем, и потом ещё долгие годы, она не испытывала такого соответствия своего тела и одежды. А потому от такого редкого душевного равновесия (не секрет, что женщина пребывает в постоянном поиске и смене одежды) у Элисо с первых часов но- вого дня всё складывалось легко и светло. Во-первых, небо с утра, смеясь и озорничая, окропило город серебром в преломлении солнца, а когда на листьях пальм и камфарных деревьях засве- ркали бриллианты, стало дышать легко; запахло ароматом субтропических растений. Во-вторых, Элисо только в это утро по-настоящему ощутила сколь вели- ко её сочувствие к людям, конкретно к Сталину и Берия; осознавая, что это сугубо женская черта, стала одаривать всех встречных и поперечных улыб- кой, широко и счастливо распахнутыми глазами, швыряя им веселое и неж- ное: «Доброе вам утро!» В третьих, она поняла, что молодость не имеет морального права чего-то бояться или и перед чем-то испытывать страх,- для этого есть старость, и с таким убеждением вышла со двора, пересекла улицу и по набережной Руста- вели пошла на работу, встречая то здесь, то там потрепанных победителей войны. Проходя мимо разбомбленной городской усадьбы Шалвы Дадиани, она заглянула во двор; там, за небольшим костром, увидела группу инвалидов, варивших в закопченных котелках варево. У не существующей во двор калит- ки чуть замедлила шаги и с улыбкой проплыла мимо неё, легко поднялась на Красный мост и через двадцать минут достигла желаемой цели – стояла за спиной Сталина в обычном белом халате без нижней пуговицы. В ней боль- ше не было никакой нужды. Сталин курил трубку и, судя по его напряжению, о чем-то невесело ду- мал, окутанный таким же невеселым дымком: - Батоно Сталини!- вдруг, не сдержавшись, воскликнула Элисо, ощущая коленной чашкой отсутствие нижней пуговицы, позволившей приоткрыть завесу. Сталин живо обернулся, не успев погасить в глазах чувство скорбного одиночества: - Элисо!- воскликнул он и с не свойственной ему торопливостью отло- жил в сторону трубку, поднялся и встал перед ней неподвижно, уподобляясь худшему варианту своего памятника в парке. - Бабу,- бодро пропела она,- а где бинокль? Почему не ловите дельфи- нов... Их сегодня так много... - Поставь поднос и подойди к старику! Элисо поставила на стол поднос и подошла, желая возразить Сталину в определении «старик», но не успела. Сталин приложил к её губам палец и поцеловал в глаза: - Я почти не спал,- сказал он чужим голосом.- Наверно, мне здесь не сто- ит дольше оставаться. Здесь всё со мной спорит... Все со мной соревнуются... Память преследует, как мститель своего кровника в горах...- Глаза «старика» невольно покатились вниз и, дойдя до нужной отметки своей цели, засверка- ли. Элисо это заметила и тоже улыбнулась, невольно прикрывая рукой отсу- тствие стратегической пуговицы, и тоже тихо проронила: - Я тоже к вам очень (слово «очень» было неосторожно использовано) привыкла... - Тебе,- поправил Сталин.- Ну а теперь, давай тоску зальем вином! Что у нас на сегодня? Жаль, что сегодня нет праздника! - Праздник всегда можно устроить,- зачем-то опять невольно и не пре- дусмотрительно использовала Элисо слова Фиры и, сказав это, покраснела, поскольку в этих словах обнажилась женская скрытая зависимость к устрой- ству внепланового праздника... Сталин улыбнулся, подошел к столу, придвинул больной рукой к нему свое кресло, справа рядом поставил стул для Элисо, сел и выложил руки на скатерть. Завтрак, он же легкий, он же с вином и фруктами, с очищенным фунду- ком и, конечно же, с клубникой – как уж без него, да ещё на даче!- начался с глубокого молчания, которое обещало перейти в болтливое общенье по принципу: мужчина – охотник, девочка – жертва! Здесь, уже за столом, охотник и жертва настраивались на свои роли, чтобы из этой игры извлечь, нет-нет,- не выгоду, а всего лишь пользу для по- льзы и ничего большего... - Бабу,- лукаво сверкнула глазами Элисо, сопровождая взгляд каприз- ным голосом.- Почему вы ни разу не выехали в город? Город у нас очень красивый! Моя соседка Фира, говорит, что центр Сухуми похож на Арбат. Арбат, это такое место, да? А оно где находится, бабу? - Это красивая улица в центре Москвы! Там по вечерам гуляют красивые девочки, артисты и поэты! А иногда и переодетый Лаврентий... Сталин бесшумно рассмеялся, оправил мизинцем левый ус, поднес его к правому и сказал: - Принеси-ка мне в палату «боржоми» с клубникой, там поедим... Я тебя сегодня обыграю... У меня есть секрет. - Нет у вас, батоно Сталини, никакого секрета в игре наперегонки!- Элисо собрала грязную посуду на подносе и живо спустилась вниз и, раньше, чем ожидал её Сталин, выросла перед ним.- Где? На диване или? Сталин вместо того, чтобы дать ей ответ, молча переместился с кровати, где он листал сборник стихов Поля Элюара в переводе на русский язык, на кожаный диван, и чуть сдвинул в сторону небольшой столик, заваленный жу- рналами. - Садись, разговор к тебе есть большой? Элисо, не скрывая любопытства, подсела к Сталину, садясь, чуть распа- хнула (так само собой произошло) внизу халатик, и оттуда пахнуло оранже- вым духом, а не цветом, как должно было бы быть. Элисо машинально дернулась, спеша поправить приятную оплошность, опустила ладонь, чтобы задушить этот оранжевый дух там, под белой тка- нью, но Сталин отвел её ладонь, как строгий портной на примерке. Потом неторопливо расстегнул две верхние пуговицы, заглянул взглядом в створки халата и удивил девочку неожиданным вопросом. - О чем вы говорили, девочка Элисо, с товарищем Берия? - Ни о чём... - Он пел песню с шофером... А потом... - Что потом? Это очень интересно! - Потом они высадили меня у дома и поехали... - Больше ничего? И даже рукой не помахали? - Я не заметила. Я пошла домой... А что, бабу? - Ничего-ничего, Элисо, я это просто так... «Хочет вытянуть у меня государственную тайну!- мелькнуло в голове у Элисо.- Я ему ничего не скажу, пусть друг с другом сами говорят...» Элисо, ещё не зная, обижаться ли ей или нет за такой пристрастный до- прос на Сталина, в момент, переставшего быть безобидным бабу для неё, так увлеклась своей этой мыслью, что пропустила его руки слишком далеко, что- бы протестовать по-девичьи резким дерганьем плеч. Всё, что она успела сделать, так это уронить ему на плечо голову и том- ным голосом, что-то тихо промурлыкать, что протестным звуком посчитать никак нельзя было. А тем временем, пока мужские руки (ох, уж как вероломны были они!), успевшие с атласного материала плавно переместиться под неё, материал, и начать затачивать ладони движением вверх-вниз на атласной коже бедер, Элисо окончательно потеряла свой врожденный страх девочки и полностью отдалась во власть любопытства... Конечно же, не того большого, что зовется в народе свинством, но всё же! Нельзя сказать, что Элисо, как принято считать, будто бы оказавшись в такой неконтролируемой ситуации, совсем потеряла голову, хотя в такой не- контролируемой ситуации теряют чаще всего другое. Но, тем не менее, не совсем была в том состоянии, чтобы не увлечься большим любопытством, овладевшим ею на диване, который каким-то странным образом сменился широкой кроватью. Поддавшись всецело этому самому большому любопытству, переходя- щему к свинству (попробуйте определить его удельный вес, величину, высо- ту и ширину!), она явственно всё видела и ощущала, что с ней происходило в спальне, где странным образом пара ложиться совсем не для того, чтобы спать, как принято говорить, »переспали». В этом смысле Сталин только то- лько предполагал это здесь сделать, да не так рьяно, как неприятель, вплот- ную подступивший к чужому порогу; он раздумывал там, где другие, уж точ- но, вломились бы, вынеся и дверную рамку вместе с дверью.