Биография «На полпути к Сириусу».
Я появился на свет на полпути к Сириусу, от столкновения кометы с астероидом и во время падения на Землю космического корабля «Союз-11». На зависть польским королям меня назвали в память о героях-первопроходцах космоса.
С местом рождения определилось не сразу. Я хотел поселиться в глубинке, где звёздное небо ближе, а потому выбрал Белгород с контрастом белых гор и чёрной земли. Кто-то скажет, что меня просто затянуло магнитной аномалией. Но я точно помню список на рулоне тонкого белого шёлка с красной лентой орнамента. Я ткнул пальцем в строку кириллического текста и тут же увидел свет лампы в конце тоннеля.
В моё счастливое детство уже не вернуться, чтобы сыграть в хоккей во дворе на площадке «Факела», выпасти коров у хутора Гонки или выкопать омытый вешними водами, прострелянный череп в парке Строитель. Я неплохо учился в школе, ходил в разные кружки Дворца пионеров, рисовал стенгазеты и комиксы. Небо с каждым годом становилось ближе. Я приближался к Сириусу. Я сокращал расстояние до звёзд.
Несмотря на серебряную медаль и пятерочный аттестат через месяц после восемнадцатилетия я сам отправился в Советскую армию. Там я провёл последние два года СССР, и там кончилось детство.
Революционеры захватили власть в стране и уволили всех, кто принимал присягу на верность народам. Я вернулся домой и увидел, как прямо на глазах небо отодвинулось. Так странно, когда всё вокруг мельчает, сморщивается, маскируется под окружающий пейзаж. И ты сам, охваченный глобальным процессом, натираешь щёки мелом или жирным чернозёмом, чтобы исчезнуть, скрыться и не участвовать в хаосе. Так я стал мышью.
Летом я запасал провиант на даче, чтобы хотя бы зимним вечером взглянуть на затянутое низкой облачностью небо. Оно исчезло почти совсем. Мой Белгород оказался теперь приграничным. Школьные друзья-приятели, отучившиеся в авиационном институте, надели форму регистраторов и отправились делить у шлагбаума. Я же точил сталь. Железо из глубин стало моей профессией. Два года без солнца я вникал в тонкости размеров и форм, чтобы металл не помешал мне поднять голову. Мне хотелось к небу, как никогда! Но без солнца я разучился смотреть.
Прежде я много слышал о могучих людях, что, пока враги рисуют карты, меняли ландшафты. И я пошёл искать. Пять лет мастера цементной науки усилием воли плавившие песок и измельчавшие в пыль камни учили побеждать страх и робость. Но научили лишь делить общее, выделяя частное и наоборот. Я делил и умножал, сидя в тёмных каморках со счётами. А, выходя наружу, тщетно надеялся увидеть дорогу в небеса. Они хотя б след самолёта прочертили ради надежды! Но в пустыне над головой более ничего не происходило. Облака больше не застилали, и высота чудилась бездонной пропастью. Она пугала, подавляла как недостижимая бесконечность. Я вздыхал, тупился и вновь шёл делить.
Но всё же пришло время, когда вновь обретаешь крылья. Мыши бывают летучими, но перелётная мышь не мой случай. Я стремился к небу, а не питаться мухами. Человеческая память вернулась для дерзновений и я познал одну истину.
Небо становится ближе только в детстве. Дети приближают его. Это их неотъемлемое право. И теперь мои дети приближают небо и для меня.
Когда я вновь окажусь на полпути к Сириусу, и неподалёку встретятся комета с астероидом, как знать, отыщу ли на белом шёлке с орнаментом кириллическую надпись, чтобы увидеть свет и вновь устремиться в высоту? Только это имеет смысл в бесконечности.
