29 Авг 2013
Турецкий берег
Началось с того, что Маша проспала на работу. В общем, ничего необычного, такое случалось с ней и раньше. Чего греха таить, любила поспать. Да так крепко, что никакой звонок ее не мог добудиться: ни мелодичный на телефоне, ни громкий трезвон обыкновенного китайского ширпотреба, ни противный, как комариный писк, зуммер на электронных часах. Они наперебой, а то и все разом заливались кто во что горазд, а Маше хоть бы хны. Хорошо, что у подруги Анны, с которой Мария снимала квартиру, сон чуткий. Одна беда: Аня иногда оставалась ночевать у своего молодого человека, и тогда пиши пропало – засоня снова просыпала.
Всю ночь Маше снилась Анталия, отдыха в которой последние полгода она вожделела круглыми сутками, и потому просыпаться не хотелось совсем. Никогда. В ее мечтательном сновидении знойные черноокие красавцы-мужчины с голыми торсами, в шальварах и фесках с кисточкой нежно овевали длинными опахалами ее загорелое стройное тело в бикини и предлагали на выбор разноцветные тоники. При этом смотрели на нее эти турецкие мартовские коты призывно и только что не орали под окнами номера так же страстно, как их любвеобильные четвероногие собратья в пору телесного томления.
Всё обещало неземных удовольствий. Или даже больше… Хотя куда уж больше!
Мария, вся в нетерпении, готова была сдаться, не в силах больше держать оборону своей никем толком так и не поруганной чести, но тут… зазвонил телефон. Без пяти минут одалиска поморщилась: «Ну хотя бы здесь оставили в покое!..» Оказалось, ей нужно срочно возвращаться домой – делать финансовый отчет. Но море было таким синим, солнце – таким ласковым, а персонал отеля, особенно волоокий Аполлон по имени Махмуд-оглы, таким предупредительным… Нет, решила Маша, в конце концов я в отпуске, и катись оно всё… в дебет с кредитом.
Она отключила телефон и отдалась неге предвкушения счастья безраздельно, вся – от солнцезащитных очков а-ля Диор до напедикюренных ноготков и отшлифованных пяток…
Когда Маша смогла, наконец, вырваться из нежных клещей мужчины с заграничным именем Морфей, часы показывали столько, что было понятно: она проспала не только всё на свете, но и сам свет тоже. Потому что теперь, когда ее точно уволят за далеко не первое опоздание, наступит полный мрак: не на что и негде станет жить, и о поездке в Турцию тоже придется забыть. Однако сдаваться вот так запросто было не в привычках Марии, и она быстренько собралась. Даже успела провести щеточкой с тушью в районе глаз. Блеск на губы навела уже на ходу, причем без зеркала. В него она решила сегодня не смотреться. Да и что бы она там увидела: обыкновенные зеленые с рыжими крапинами глаза, вздернутый нос, веснушки на щеках… Причем щек этих на лице явное преобладание. И никаких тебе высоких скул, красиво очерченных ботоксно пухлых губ, греческого носа, глубоких глаз-омутов. Ничего такого! Ну и зачем пялиться лишний раз на то, чего нет?!
Завтрак в виде обезжиренного до полной бесполезности йогурта остался нетронутым в холодильнике – не до него. Ничего, для фигуры полезно, подумала полноватая Мария, закрывая дверь квартиры. Лифт, как всегда, не работал, и пеший спуск по лестнице добавил еще один плюсик здоровью.
Улица встретила неприветливой серой хмарью, к тому же который день сеялся противный холодный дождь, а зонт Маша, конечно же, впопыхах забыла. Идти за ним обратно и покорять Эверест в восемь этажей было некогда, пришлось прибавить шагу, так что до остановки добралась быстрее обычного. И Мария и маршрутка, кажется, нужного номера, подошли к ней одновременно, и девушка нырнула в теплое и сухое нутро газели. Передав с заднего сиденья через пассажиров деньги за проезд, Маша отдышалась и, согревшись, незаметно для себя задремала.
Снился ей, естественно, снова турецкий берег. Теперь она не возлежала в картинно красивой позе на пляжной оттоманке с коктейлем в руках, а плыла. Куда, не могла понять – солнце слепило глаза, да ей это было безразлично – куда. Теплая голубая вода ласкала тело, ставшее легким до невесомости. В чистой прозрачности моря тут и там проскакивали рыбьи стайки и шныряли дайверы с выпученными глазами. Где-то кричали чайки. Хотелось так плыть и плыть бесконечно. Ощущение блаженства захлестнуло ее, и она тонула в нем, тонула, тонула… пока не услышала, что ее зовут: «Девушка, а девушка!»
– Девушка, а девушка, тут конечный остановка, выходи, пажалста, дальше машин в парк пойдет, – голос смуглого водителя вырвал Марию из морской пучины и вернул в реальность. Маша, толком не проснувшись, сомнамбулой вышла из пустого салона. Маршрутка развернулась, газанула, отрезвляюще обдав выхлопом, и была такова.
Мария огляделась: где это она? Остановка не имела ни козырька для пассажиров, ни опознавательных знаков типа названия – лишь столб на пустыре, на котором флюгером болталась металлическая табличка с полуистертыми номерами маршрутов. И на первый взгляд и на все последующие эта Тмутаракань была совершенно ей незнакома. Здесь Маша никогда не бывала.
И вообще место было какое-то странноватое. Поблизости не наблюдалось ни людей, ни домов, ни какой-нибудь живности типа птиц, собак или кошек. Даже привычные взору трубы предприятий на горизонте не дымили – невероятно, но их попросту не было. Только совершенно пустынная, без единой машины, дорога, по которой они приехали, купы деревьев вокруг пустыря и высокое синее небо.
Девушка не первый год жила в этом городе, освоилась после своего маленького провинциального захолустья и, в общем, не страдала топографическим кретинизмом, но тут немного растерялась. Было непонятно, куда идти, долго ли ждать транспорта, чтобы вернуться. И, главное, спросить не у кого. Да еще телефон, не заряженный с вечера, предательски пиликнул и впал в летаргический сон. Ах как это было не вовремя!
Оглядывая окрестности, Маша заметила одну необычность: здесь на пустыре была очень сухая, кое-где даже потрескавшаяся земля, похоже, дождем тут не мочило давно, хотя всю последнюю неделю в городе стояла сырая погода. Впрочем, сейчас это занимало меньше всего: не льет, и ладно. Одной проблемой меньше.
Без толку прождав некоторое время хоть какого-нибудь средства на колесах, девушка решила выбираться из этого богом забытого уголка и пошла по натоптанной от остановки дорожке в сторону просвета между деревьями. Раз есть тропинка, разумно рассудила Маша, значит, она куда-нибудь да приведет, и бодро пошагала по ней, оглядываясь на пустырь: а вдруг все-таки приедет маршрутка или автобус. Мария старалась не думать сейчас про то, что на службу в свой банк она опоздала окончательно и уже бесповоротно. Такого ей не простят однозначно, других увольняли и за меньшее. И никакая протекция не поможет. Значит, придется искать другую работу. «Ну и ладно, – как-то слишком уж беззаботно смирилась с потерей Маша. – Зато теперь не придется соблюдать этот дурацкий дресс-код и даже летом париться в колготках», – подумала она.
Марии ее работа, честно говоря, не нравилась в принципе: сухие бездушные цифры, чужие деньги, приход, расход, отчет… Тоска смертная. И зачем дала себя уговорить после школы: «Иди, доченька, в экономисты, они всегда нужны, без работы не останешься…» Да и что было с нее взять, пацанки, ничего еще в жизни не понимала, вот и послушалась. А ведь в детстве мечтала лечить животных. Жалела, всех найденных приводила и приносила в их с мамой крохотную однушку, перевязывала сломанные крылья птицам, мазала зеленкой ободранные бока котам, детским кремом – собачьи раны. Но мама считала это увлечение дочери всего лишь игрой в Айболита, через которую проходят почти все сострадательные девочки.
Невзрачная и блеклая, как выцветший от частой стирки ситцевый халат, Машина мама, жизнь которой подобно течению равнинной реки была тихой и ровной, без эмоциональных всплесков и потрясений, для дочери хотела судьбы яркой, счастливой, полной интересных событий. Ее собственная такими событиями была небогата. Самым интересным стало ее интересное положение, в котором был некоторым образом замешан один командировочный москвич, любитель фантастики и книг о космосе, наведывавшийся в библиотеку, где она работала. Завершилось всё после известия о беременности вполне по-земному – отъездом несостоявшегося папаши в Белокаменную, к законной супруге, и благополучным рождением дочери Маняши.
Вся нерастраченная любовь к рано ушедшим родителям и герою ее короткого, но не бесследного романа обрушилась, естественно, на девочку. Маняша росла среди пыльных фолиантов, маленькой любила играть между полками с книгами, где нередко и засыпала, положив под голову кого-нибудь из классиков. Однако использование их трудов этим и ограничивалось: пристрастить девочку к серьезному чтению не удалось. Стать таким же книжным червем, как мать, выглядевшая в свои еще нестарые годы мумифицированной особой без возраста, Машу не прельщало. Жить чужими выдуманными страстями, плакать над сентиментальными историями и не иметь своих? Нет уж! Маняша, как ни любила родительницу, повторять ее судьбу не желала.
Учеба в нелюбимом институте давалась Марии с трудом. На третьем курсе она чуть было его не бросила, правда, не из-за твердости гранита науки. Тогда у нее случилась любовь. Безумная и, как утверждала Маша, на «всю жизнь». Предметом воздыхания стал молодой, симпатичный, но, увы, женатый преподаватель. Любовь Машина была в самом деле сущим безумством, если учесть, скольким девушкам он еще нравился, и не чета ей, почти дурнушке, так что рассчитывать на взаимность не приходилось. Но влюбленная девушка, несмотря на насмешки однокурсников, все равно поджидала своего «бога» после лекций, узнав домашний адрес, караулила у подъезда, пыталась устраивать «случайные» встречи.
Пылкие чувства провинциальной студентки привыкший к женскому вниманию ловелас поначалу принимал как должное. В какой-то момент она даже заинтересовала его – своей отчаянной настойчивостью, готовностью пожертвовать всем ради его благосклонности, и он однажды, поссорившись с женой и прилично выпив, провел с Машей ночь. Однако когда любовь пышущей здоровьем простушки стала чересчур навязчивой, мужчина нашел способ от нее избавиться. Он прямо сказал Маше, что она ему никогда не нравилась, а в ее постель он попал исключительно по пьяному случаю. О чем сожалеет. Так и сказал:
– Я, Маша, жалею о том недоразумении. – Надо же как выразился: – «недоразумении». – Прости, был сильно пьян. Ничего не помню.
И посоветовал, как старший и более опытный товарищ, никогда не добиваться самой любви мужчины. Таких легко доставшихся девушек они не ценят, признался он.
А еще добавил:
– Ты бы фитнесом занялась, что ли…
Бывшая до той роковой страсти пухленькой и розовощекой, девушка после краха ее любовных надежд перестала ходить на занятия, осунулась, потеряла аппетит и желание жить. Когда стало совсем невмоготу, наглоталась с горя таблеток, собрав в горсть все, бывшие в их с подругой аптечке, и легла умирать. Но то ли лекарства оказались поддельными, то ли подруга вовремя вернулась домой, в общем, обошлось промыванием желудка и успокоительным уколом в попу, которую, как выразилась ее спасительница, надо бы хорошенько отшлепать, чтобы неповадно было травиться из-за мужиков.
Так закончилась ее большая, «до гроба», любовь.
В институт Маша вернулась месяц спустя, после того как преподаватель, чуть не ставший причиной смерти юной девы в самом расцвете сил, уехал на длительную стажировку за границу. С глаз долой, из сердца вон.
Постепенно всё забылось, учеба в вузе осталась позади. Машу взяли на работу в банк, в котором, как оказалось, не последним человеком был бывший одноклассник матери. Об услуге его попросила мать на встрече выпускников: мол, дочка получила образование, а устроиться по специальности очень трудно. Так Мария получила место мелкого клерка, мельче которого только технички.
Зарплаты хватало на съем с подругой на двоих маленькой квартирки очень далеко от центра, скромное некалорийное питание и минимум удовольствий в виде редких вылазок в ночные клубы. Большего себе Маша не позволяла, потому что копила на мечту – очередную поездку в Турцию. Побывав там однажды, влюбилась в «заграничный рай» как в того преподавателя – раз и навсегда. Что уж так пленило девушку в далеких от родной Средней полосы краях, было непонятно, но она упорно, почти каждый год, ездила в так любимую ею Турцию.
Когда подруга Аня, предпочитавшая отдыхать дикарем в компании таких же любителей чистого воздуха, прозрачных горных рек и заповедных уголков, подшучивала над Машиной турецкой страстью, та отмахивалась:
– Да что ты понимаешь… Привыкла в своих таежных походах москитов кормить. Ни тебе комфорта, ни сервиса. А там – рай, просто рай…
Аня поддразнивала:
– Так уж и рай? Может, в этом раю тебя ждет какой-нибудь черноусый ангел, а?
– А что, может, и ждет. Знаешь, как они к русским девушкам относятся – на руках готовы носить…
– Ну да, – смеялась подруга, – все удовольствия за наши деньги. Супер-пупер онклюзив – ношение русских девушек на руках включено в оплату!
«Да, – думала Маша, идя по дорожке между деревьев, – теперь неизвестно когда получится поехать в отпуск. Пока найду другую работу, пока пройдет полгода, пока денег накоплю… Черт, и куда меня занесло… Угораздило же заснуть».
Тропинка, по которой Мария углубилась в лесок, уводила ее все дальше и дальше от пустыря. Деревья здесь были старыми, с неохватными стволами и огромными раскидистыми ветвями. «Как в сказке», – подумала Маша. Меж тем сказка становилась всё мрачнее. Из-за высоких крон солнце еле пробивалось, стояла абсолютная тишина, давящая на уши. Ни шороха, ни птичьего гомона, ни людских голосов…
Под ложечкой неприятно засосало, и не только от голода. Маша вдруг поняла, что заблудилась. Ее окружали лишь деревья-исполины и прохладный, холодящий кровь полумрак. Девушка невольно поежилась. Она начинала терять самообладание. Завезли непонятно куда, никого поблизости нет, точно все разом вымерли, да еще и этот причудливый лес.
«Так, – строго сказала себе Маша, – никакой паники. Сейчас двадцать первый век. Век нанотехнологий, Глонасса и… – перебирала она достижения научной мысли, – и коллайдера. Да-да, коллайдера, адронного. А тут какая-то фигня творится. Либо это мне снится, либо я сошла с ума».
Маша ущипнула себя. Черт, больно. Значит, это не сон. А сойти с ума вот так сразу, в один миг? Такое возможно? Нет, и это вряд ли… Надо искать логичных объяснений, решила она. Только было наладилась искать, как неожиданно налетевший ветер принес первые крупные капли дождя, всего через несколько мгновений слившиеся в один сплошной поток. Разверзлись хляби небесные! Вот уж где девушка пожалела, что поленилась вернуться за зонтом. Да и вряд ли он бы спас ее. Ливню хватило нескольких минут, чтобы превратить несчастную заблудившуюся в мокрую курицу.
Мария с детства боялась грозы. Даже находясь дома, она пугалась раскатов грома на улице и сверканья молнии и всегда пряталась под одеяло. А здесь, в темном лесу, одна, не знала, куда спрятаться от громыханья и ярких вспышек. Овладевший ею страх так затуманил голову, что Маша не придумала ничего лучше, как забраться под нижние широкие ветви большущей ели в надежде переждать там непогоду. Но она ярилась, вовсе не думая успокаиваться. Совершенно вымокшая, дрожащая от холода, проклявшая всё на свете, Мария лишь шептала: «Боже, боже мой!.. Помоги мне, Боже!»
Очередной раскат, кажется, разорвал барабанные перепонки девушки, а озарившая следом всё вокруг металлическим светом молния – круглая, как шар, пугающе ослепила. И самое страшное, что она двигалась к девушке – неумолимо, как рок.
Тут уж нежные девичьи нервы не выдержали, и Маша потеряла сознание.
Сколько она пробыла в забытьи – неизвестно, только, когда пришла в себя, всё стихло. В лесу, где совсем недавно бушевал ветер, грохотало и сверкало, а сверху лились тонны воды, вновь воцарилась ничем не нарушаемая тишина.
Маша ощупала себя – вроде цела, только ужасно болит голова, словно сдавленная обручем. А еще, и это напугало девушку больше миновавшей грозы, Мария вдруг поняла, что абсолютно не помнит, как оказалась в этом мрачном лесу, куда шла или ехала и, главное, зачем.
Девушка выползла из-под ели, с трудом встала на ноги. Сильно кружило голову, к горлу подкатывала тошнота. «Возьми себя в руки! Ты сильная, – приказала Маша себе. – Ну, пожалуйста, надо идти, просто идти», – уговаривала она. Идти, но куда?
Вдруг в звенящей тишине сумеречного леса послышался какой-то шум. Мария вздрогнула от неожиданности, прислушалась. Нет, ничего не слышно. Видимо, почудилось. Но через мгновение она вновь услышала звук. Что именно издавало его, еще не было понятно. Девушка, покачиваясь от слабости, машинально пошла на этот звук. Вскоре стало понятно, что он похож на приглушенные стоны… Хотя нет, скорее это поскуливание. Точно, кто-то скулил.
Мария шла быстро, как могла, почти бежала, насколько позволял бурелом под ногами, спотыкалась, падала, снова вставала и не переставая молилась, чтобы эти звуки не прекращались. Она порвала колготки, оцарапала ноги, но не останавливалась ни на минуту. Вперед, только бы найти того, кто так жалобно повизгивает, ведь ему, наверное, нужна ее помощь. В этот момент Маша не думала и о недавнем обмороке, и о собственных страхах, и о том, что от голода подвело живот и страшно хотелось пить…
Вскоре лес поредел, в нем стало больше света. Звук, на который Мария так спешила, стал явно громче. Теперь было понятно, что плачет щенок. Пройдя еще немного, Маша вышла на поляну с высокой травой, окруженную со всех сторон деревьями. Звук шел из ее центра – тут, свернувшись комочком и скуля, лежал рыжий с белыми подпалинами и длинными смешными ушами щенок. Левая задняя лапа Рыжика, как сразу окрестила его девушка, была затянута петлей силка. Маша приблизилась.
– Маленький мой, сейчас, сейчас я тебе помогу.
Она осторожно, чтобы не сделать еще больнее попавшему в беду собачьему детенышу, распутала узел и освободила лапку. Рыжик, почувствовав свободу, хотел встать, но не смог – поврежденная распухшая конечность не дала этого сделать.
– Ну куда ты, глупенький. Иди ко мне.
Мария подняла щенка, прижала к себе, стараясь не задевать раненой ножки.
– И как ты здесь оказался, Рыжик? – спросила она. – Ну что ж, дружок, пойдем искать дорогу.
И только тут Мария поняла, что мир вокруг снова обрел звуки и краски. Веселый птичий гвалт ворвался в уши. Гудели пчелы, жужжали комары. Множество полевых цветов ковром стелилось под ногами. Недавние страхи перед оставшимся позади мрачным, темным, странным лесом, кошмар грозы улетучились, словно их и не было.
Впереди, в просвете между вековыми соснами, показался пригорок. Вот туда Маша с щенком на руках и направилась. Выйдя на открытое пространство, оказавшееся резко обрывающимся высоким уступом, Мария остолбенела от открывшейся ей вдруг картины, поразившей ее. Холмистая местность, с перелесками, нивами и полями, одно из которых было в подсолнухах, рекой, вьющейся серебристой змейкой – это было не просто красивым пейзажем. На эту красоту, как зачарованной, хотелось смотреть и смотреть. Она радовала глаз и грела душу, заставляла забыть о суетном и преходящем. От увиденного исходила мощная, захватывающая дух добрая и мудрая энергия. Маша, глядя на неохватный глазом простор, словно очнулась ото сна, ощутила вдруг такое спокойствие, умиротворение, что замерла, затаив дыхание… и от щемящего чувства красоты и… от пришедшего в этот самый момент прозрения.
Девушка попыталась вспомнить, когда писала или звонила последний раз матери. И не смогла. А когда ездила в родной город? В прошлом году или… Вот именно, «или»… Ну да, оправдания были наготове: некогда, закрутилась, замоталась. Жизнь в мегаполисе так изматывает… Ах как легко она забыла, где выросла, по каким улицам ходила вприпрыжку в школу, запамятовала, где живет ее самый родный и близкий человек – мама, постаревшая, часто болеющая, всегда ждущая ее. А Маша все не едет. Ей, видишь ли, мил другой берег, турецкий – с дешевым комфортом в целых три звезды… Где всё включено – кроме маминой всепрощающей любви и доброты ее сердца и ласковых рук.
«Какая же я дура, боже, какая дура. Хотя бы раз в год, но красивой жизни хотелось. Пыли в глаза пустить. Себе же. А мама там копейки считает от пенсии до пенсии…»
Севший вроде телефон вдруг чудом ожил и запел таркановским голосом.
– Алё, мам, это ты? Как я рада тебя слышать, родная, если бы ты знала…
Перевела дыхание, чтобы не разреветься.
– Как я? Мам, теперь всё будет хорошо. Нет-нет, не переживай, я здорова. Что у меня с голосом? Да это… помехи на линии. Мам, давай я расскажу обо всем при встрече. Да, мамуль, я приеду, завтра уже буду дома. И не одна. Нет, не с молодым человеком, – улыбнулась, – с Рыжиком. Готовь плошку и молока.
Маша помолчала, сглатывая слезы:
– Мам, я тебя очень люблю! Очень! Прости меня, мамочка!
Для тех, кому концовка рассказа показалась слишком уж предсказуемой и банальной, есть другой вариант.
Выбирайте, кому что по душе. Лично я все-таки за первый, как бы он ни был прост.
…Маша проснулась сама, словно кто-то толкнул ее в бок. Глянула на часы. «Ничего себе, всего-то начало седьмого. Еще можно было дрыхнуть и дрыхнуть. И зачем Анька так рано встает? Плещется уже в ванной».
Анна, с полотенцем на голове и в халатике вошла в комнату. Удивилась:
– Надо же, наша спящая турецкая ханум соизволила сама проснуться! Ой, ну точно снег пойдет сегодня, – подтрунивала подруга.
– Да я и сама удивляюсь, как так получилось, – улыбнулась Маша. – Да это всё из-за сна.
– Что, опять про Турцию «крутили»? – пошутила Аня.
– Если бы! Такая хрень привиделась, это что-то! Представляешь, вижу я, что проспала…
– Ну, это не новость и наяву, – не удержалась от комментария подруга.
– Не перебивай, слушай лучше. Ладно, проспала я будто, по дороге на работу заснула в маршрутке, меня завезли в какой-то медвежий угол, где ни машин, ни людей, и там я – вообще кошмар – заблудилась в лесу…
– Понятно, сегодня «ужастик» крутили, – снова встряла Аня.
– Еще какой! – согласилась Мария. – Потом будто началась гроза ужасная, а я ее, ты же знаешь, и в жизни боюсь. И будто меня шендарахнуло молнией, и я потеряла память. Прикинь!
– Да, здорово тебя приложило, – посочувствовала подруга. – А дальше что?
– А потом я типа очнулась и услышала, что скулит кто-то, и пошла на звук. Нашла. Оказалось, щенок попал в западню. Взяла, значит, я его на руки и не знаю, куда идти.
– Ну-ну, а потом? – поторапливала с рассказом Анна.
– А потом я вышла на какую-то горку, и оттуда будто пейзаж такой открылся… ну, так, ничего себе, но в Турции-то гораздо красивее. И тут мать позвонила.
– Ой, я совсем запуталась с твоим сном. Мама-то твоя во сне позвонила или на самом деле?
– Да во сне, конечно. И я типа прощения прошу.
– За что?
– Да сама не знаю. Вроде за то, что не звонила, что ли. Да, в общем, глупость какая-то! Во сне чего только не приснится.
– Точно, иногда такое увидишь, и думаешь, к чему бы это.
– Ну ладно, собираться надо, – Маша наконец поднялась с постели. – Мне сегодня после работы еще за путевкой и билетами надо заехать. Эх, – потянулась она мечтательно, – еще неделька, и «прощай, немытая Россия», здравствуй, турецкий берег!
– Ну ты и маньячка, Маш! Хоть бы раз для разнообразия еще куда поехала. Ну, не знаю… домой, например.
– Ты с ума сошла, Ань? – возмутилась Мария и даже пальцем покрутила у виска. – Что я там не видела в своем Мухосранске? Занюханная провинция. Главная достопримечательность – парк, где полтора пенсионера в шахматы играют да сопливые дети с мамашами гуляют. Нет, Анют, только Турция. Море, фрукты, сервис… Всё яркое, красочное, и люди улыбаются, не то что здесь.
– Маш, так ты сама улыбайся, и тебе будут улыбаться. И вообще, по мне, так и здесь хорошо. Столько мест клевых.
– И не уговаривай, Ань! Только Турция! И там я буду улыбаться, обещаю!
 Рассказы /
 746 /
 Альфия
/
|
| Всего комментариев: 0 | |
[Юрий Терещенко]
То,