Мне исполнилось- двадцать пять... и я был на пике понимания, что такое любовь? В таком возрасте понимаешь, что душа и мысли- ничто в сравнении с лучезарной улыбкой и глазами, в зрачках которых видишь свое отражение. А еще: точеные ножки и круглый задок сводят с ума и плевать на то, что внутри красивой головки, обрамленной шикарной прической. И так хочется писать стихи о красоте лица и тела, придумывая всякие небылицы о внутреннем содержании приятельницы, что забываешь обо всем на свете. Некоторые композиторы и поэты именно в таком возрасте зацикливаются на этом явлении, когда наружная оболочка красавицы сводит с ума; и сочиняют, и пишут до гробовой доски о любви. Это, как бесконечно писать о Черном квадрате Малевича: и придумывать, и врать, и находить то чего и в помине нет. И никогда края не будет. До сих пор не понятно, почему для некоторых животных влечение к противоположному полу дано Богом на период гона, скажем, весной, а человеку- круглый год и всю жизнь? И вранье о вселенской любви намного превосходит, по изобретательности, вранья о странствиях и приключениях. Ну какой дурак продаст все картины, палитру и кисть из хвостовых волос колонка, а потом, на вырученные деньги купить миллион, не красных и бардовых, а алых роз? Может ли влюбленный враль представить всю массу, вместе с ботвой, роз, которую, если сметать в зарод, и хорошенько его даже утоптав? Этот зарод не влезет не только в квартиру, но и не уместится во дворе приусадебного хозяйства красавицы. Чушь. Но, зато, как красиво уложены в стих и песню!
А со мной произошла более правдоподобная история, связанная с любовью, в результате чего я чуть не попал в психиатрическую лечебницу.
Тогда, когда мне исполнилось двадцать пять... со дня рождения, я работал литературным сотрудником в районной газете, выходящей пятитысячным тиражом из-под плоскопечатной машины форматом А2 три раза в неделю. Редактор Валентин Андреевич Орлов любил меня за хорошее вранье, которым я заполнял третью страницу форматом А3. Врать надо было в зарисовках и очерках о ветеранах войны и труда так, чтобы все верили. Ну, например, я умело описывал озноб и тревогу бойца перед наступлением. Боец сидит в окопе и видит, как бегает мышь перед пулеметом. Но боец не боится мыши, так как ему не до нее и он думает о предстоящей атаке. А мышь, даже если и залезет за пазуху, кроме щекотки, не доставит особой неприятности. Откуда все это я брал? Так, выдумывал, предупредив об этой мелочи ветерана, чтобы все выглядело реалистичней и по земному. Или вот еще: "Доярка Марьям Сиюндюкова по показателю надоя молока приблизилась к показателю Героя Социалистического труда Татьяны Пономаревой благодаря усердному труду и своевременному массажу каждого вымени после доения." А мне и Валентину Андреевичу так не казалось, потому что приходили отзывы на заметку от сотен передовых доярок, которые подтверждали значимость массажа. Все они взяли пример с Марьям Сиюндиковой; надои резко возросли и увеличились в 1,5 раза. Поэтому Первый секретарь райкома партии, после когда-то написанной статьи, подписал бумагу со списком кандидатов для награждения орденами и медалями за высокие показатели в животноводстве. Благодаря моим зарисовкам и очеркам о передовиках производства слава приходила ко многим.
Тогда и "втюрилась" в меня знаток моих "шедевров" Рая Чертополохова. Она зашла в мой кабинет и не церемонясь спросила: "Можно с вами познакомиться поближе?"
-Готов на столько близко познакомиться, насколько это возможно,- ответил я, увидев миленькое и нежное создание, в зрачках глаз которой увидел свое отражение. Мне и показалось тогда, что уже нахожусь в ней, а она- во мне. И...пошло, и...поехало.
Тогда я понял, что нахожусь в таком состоянии, когда готов продать все, что имею и закупить, не миллион, конечно, а столько алых роз, насколько хватит денег, вырученных от чего-нибудь. Но для продажи у меня не было ничего такого особенного, кроме мотоцикла ММВЗ-3112- козла, одним словом. Но, если продав его, я не смог бы ездить в отдаленные уголки района, где обитали ветераны войны и труда, и о которых еще не написал очерков. А Рая ничего и не требовала. Только сказала, что хочет кататься со мной на мотоцикле, держась не за ручку сиденья, а за мое впередисидящее тело.
Так как мне было приятно, когда она находилась на заднем сидении, обхватив руками меня и крепко прижавшись ко мне, то я и не останавливал двухколесный транспорт там, где надо было останавливаться. Мы миновали деревни и дома ветеранов. А те сидели на лавочках и ждали мотоциклиста, у которого в кармане- авторучка и блокнот. Завидев нас, они начинали махать руками, радуясь тому, что к ним едет литературный сотрудник, который напишет такое, о чем можно только мечтать!
Но они быстро разочаровывались, как только мотоциклист с пассажиркой и не думали задерживаться возле них.
Моя милая Раечка сказала, что ее родители живут в деревне Петрозвоновке, которая находится в тридцати километрах от районного центра. Но так как мы находились в двадцати километрах совсем в другой стороне от районного центра, нежели Петрозвоновка, то нам необходимо было разворачиваться и ехать к ее родителям 20+30 километров. Мне это было на руку, так как Раечка все это время крепко обнимала меня сзади и говорила много ласковых и нежных слов. А я млел и не торопил путь.
-Ты сможешь погостить несколько дней в доме моих родителей,- сказала Рая,- и я побуду с тобой некоторое время. В Петрозвоновке много всяких ветеранов и, пока всех обойдешь и расспросишь о том и сем, то можешь гостить и более трех дней.
-Конечно,- ответил я,- из Петрозвоновки и позвоню Валентину Андреевичу; скажу, что задержусь ввиду необходимых обстоятельств.
Когда мы вошли в родительский дом Раечки, то по ноздрям ударили запахи борща и конской колбасы. "Это то, что надо!"- подумал я. И чтобы нас без каких-либо сомнений посадили за стол, я очень скромно и вежливо поздоровался и поклонился даже. Обо мне и отец Михаил Дмитриевич и мать Анна Ивановна кое-что слыхивали от дочери. Конечно, более положительного.., поэтому с радостью нас встретили и усадили за стол в красном углу под божницей. На столе появилась бутыль с самогоном, от которой по разным сторонам выставились граненые стаканы, тарелки с борщом и жирная конина на блюдцах.
Я сказал, что пить не буду, но, получив ответ "не уважаешь?" тут-же, вслед за Михаилом Дмитриевичем, опрокинул стакан с самогоном на своих устах. Теперь я не стал ощущать ароматы борща и жирной конины, поэтому аппетит пропал. Только то и проглатывал, что Раечка запихивала мне в рот своими нежными пальчиками. Сначала мы разговаривали о погоде, потом о вооруженных силах страны и космосе. А уж под конец упомянули о путешественниках, которые померли в пустыне Сахара. Анна Ивановна начала разговор о подешевевших шариковых ручках на три копейки, но я в этот момент начал отключаться. О том, как уронил кастрюлю с борщом, сначала сняв ее с плиты, рассказала утром Раечка, лежавшая рядом со мной на сеновале и поглаживающая мои длинные волнистые волосы. "Голова болит?"- спросила она. "Очень",- ответил я. "Пойдем, мама с папой приглашают..."
Я снова оказался в красном углу под божницей. А на столе было то же самое: и конина, и граненые стаканы и бутыль с самогоном. Борща, правда, не было, так как накануне я его вылил на пол; но была прекрасная окрошка, потерявшая аромат огурцов после первого выпитого стакана самогона. Жизнь стала прекрасной и снова наполнилась смыслом. Меня хвалили за ранее написанные очерки о ветеранах, а я хвалил хозяев за вкусную конину и сногсшибательный самогон.
-Ну, как вы будете устраивать жизнь?- спросила Анна Ивановна, когда Раечка залезла в погреб, чтобы достать очередную бутыль с самогоном.
-Думаю, нам надо жениться, если вы благословите.
Ты хороший мужик, нашенский,- сказал Михаил Дмитриевич,- и грамотный, и самогоном не брезгуешь. У нас этого самогона в погребе... за десять лет не выпить. А может, не только тебе, но и потомству хватит. Так что, не тяните... расписывайтесь...
Пока я был в приподнятом духе, то сказал:
- Пока меня сегодня не развезло до конца, мне надо сходить до конторы и по телефону передать хотя бы одну информацию в редакцию о надоях, привесах... А уж завтра, вероятно, за ветеранов возьмусь...
-Зачем тебе далеко ходить, - отвечает мой будущий тесть,- написать можешь о своей будущей теще. Она тридцать лет в доярках ходит и Грамоты имеет и медаль какую-то за войну...
На третий день "венчания" Раечка как-то охладела ко мне из-за моего невоздержания перед самогоном. Сначала-то мы уединялись и целовались, говоря друг другу ласковые слова, хотя я и был под "мухой". Но потом, и вообще, стала намекать о моем возвращении в редакцию, мол Валентин Андреевич скучает без меня; ладно, если выговором дело окончится, а то и вышвырнет с работы. После этого я стал подозревать, что Раечка не совсем любит меня, а может быть, и вообще не любит.
На пятый день она уехала в районный центр в свою однокомнатную квартиру, так как у нее закончились отгулы. Сказала только, чтобы я быстрей заканчивал сбор данных о ветеранах и приезжал в редакцию, где и напишу очерк не на одну полосу, а на целых - три, так как я, мол, уже соскучился о писании вранья.
На седьмой день мы с будущим тестем до того сроднились, что лежали на одной кровати в обнимку и обсуждали политическую обстановку в Мавритании и в прилегающему к ней Сенегалу. А чтобы разговор лучше клеился, теща подавала нам на подносе самогон в граненых стаканах и свинину. Конину-то давно съели, поэтому Михаилу Дмитриевичу пришлось зарезать свинью на втором месяце беременности. В освежевании свиньи принимал участие и я, например, брал из рук кольщика недоношенных поросят и уносил к конуре Мухтара.
На десятый день не осталось ни одного государства на земном шаре, о котором бы мы не говорили. Мы выработали несколько концепций, согласно которым можно легко победить Америку. Одна из них заключалась в том, что нужно открыть границы для американских войск, а потом партизанскими методами всех их до одного истребить. Появится много героев, о которых можно будет писать до конца своих дней.
А через месяц к дому подъехал "бобик", из него сначала вышла моя Раечка, а потом- разъяренный Валентин Андреевич. Я в то время лежал на сеновале и прятался в сене от всех. До этого залез незаметно в погреб и прихватил оттуда трехлитровый бутыль с самогоном и припрятал рядом с моей лежанкой. Когда редактор зашел во двор, Мухтар поджал хвост и спрятался в конуре. "Молодец!"- подумал я,- меня не выдал, зная, что прячусь на сеновале".
Найдите и заберите его,- трещала Раечка- предательница,- ненавижу! и где вы таких берете?
Потом она указала на лаз сеновала и, поддерживая лестницу, пропустила вперед Валентина Андреевича. Хорошо, что я успел напоследок выпить столько самогонки, сколько мог, прямо из горлышка бутыли, чтобы легче перенести такой удар измены и предательства.
А тесть, как лежал на кровати, возле которой валялась развернутая политическая карта мира, так и продолжал лежать, ожидая вечером обсудить со мной страну Джибути, которую мы так и не нашли на карте.
Так я понял, что нет на свете любви такой, которую воспевают прозаики и поэты!