Павел Поликарпович был безответно влюблён в Люсильду вот уже лет пятнадцать-двадцать, и все эти годы, перед сном, повторял про себя две строчки из стихотворения известного поэта:
«…и какую-то женщину, сорока с лишним лет,
называл скверной девочкой и своею милою…»
Весь текст стихотворения он не помнил, но часто пытался дописывать к нему продолжения, неизбежно рифмуя «милая» с «самая красивая», либо с «самая любимая».
После, он рисовал в своём воображении картины, как после страстной ночи любви, небрежно раскинувшейся на постели Люсильде, он вдохновенно декламирует свои опусы. И вот, когда он доходит до строчек со «скверной девочкой», то поворачивается к ней, а она шутливо грозит ему пальчиком. Разумеется, после данной милой сценки, ночь любви плавно переходит в утро любви, день любви и т.д.
Каждое утро, кроме выходных дней, в восемь часов, выходя на службу и закрывая ключом дверь Павел Поликарпович неизменно встречал Люсильду, которая в это же время «шла гулять» свою маленькую белую болонку. Болонка нервно дёргала поводок, поскуливала, торопя хозяйку.
Павел Поликарпович всегда вежливо здоровался: Доброе утро!
Люсильда ничего не говорила, а только кивала в ответ. Он пропускал её вперёд, сам же, идя по коридору к лестнице, бросал взгляд на список уборки душа с фамилиями жильцов, который был пришпилен к деревянной душевой двери. Фамилии жильцов были почему-то расположены не по порядку номеров квартир, а по алфавиту, и первым значился Ах Юлий Робертович тире №33. Павел Поликарпович читал и повторял про себя, глядя на выходящую в двери Люсильду: Ах, Юлий Робертович! «Ах» всегда выходило восхищённо, а Юлий Робертович – автоматически.
Вообще, у Павла Поликарповича уже давно появилась неприятная привычка, от которой он никак не мог избавиться – когда он был восхищён чем-то или кем-то, то говоря про себя «Ах!» неизбежно вспоминал Юлия Робертовича.
Иногда Павел Поликарпович просыпался ночью от звуков подъехавшего к подъезду такси, женского смеха и громкого голоса Юлия Робертовича.
Павел Поликарпович вставал, подходил к окну и в этот момент хлопали двери парадного. Он стоял возле окна ещё некоторое время, смотрел через стекло на ночь и произносил: Ага…