Даруй свет, и тьма исчезнет сама собой
/ Эразм Роттердамский /

Душным августовским вечером мы с Ириной сидели за круглым столом под раскидистой яблоней в саду Лидии Никитичны и болтали «за жизнь». Ира сетовала на парализованную мать, которая в последнее время стала невыносимой - разум старушки постепенно угасал и она начала обвинять самоотверженно ухаживающую за ней дочь то в попытке отравления, то в ужасных избиениях. Я подавленно молчала. Да и что можно посоветовать человеку в подобной ситуации?

Монументальная Лидия Никитична, скрестившая на груди загорелые руки, походила на царя Соломона. Казалось, что она, не моргнув глазом, может разрешить любую сложную проблему. Хозяйка старого бревенчатого дома и круглого стола под яблоней считала себя «предводительницей местного дворянства». Восемь лет назад Никитична за бесценок купила здесь дом, первой оценив и красивейшую природу этих мест, и животворную силу чистейших озер, и вполне приличную инфраструктуру. И именно у нее теперь частенько собиралась по вечерам компания столичных дачников, предпочитающих отдых в Березовке всякому другому. Неблизкое расстояние до центров цивилизации спасало – до последнего времени! - заповедную деревеньку от массового паломничества отдыхающих, орущих и свинячащих, от прогресса и деградации.

- Что вы себе думаете? – зычно вопрошала дородная «предводительница» субтильную Иру. - Вам с мужем срочно нужно пристроить выжившую из ума бабку в дом инвалидов. Посмотрите на себя, дорогая – в чем только душа держится… Немощная старуха, как вампир, тянет из вас энергию!

Ирина грустно кивала. Да, она все понимает. Да, у нее слабое здоровье и расшатанные нервы. Но как можно спокойно жить, зная, что за матерью никто не присмотрит лучше, чем она? Когда единственный выход из тупика – это то, о чем грешно думать…

- Знаете, Лидия Никитична, мы вчера приглашали батюшку, мама исповедовалась, - смущенно, как бы оправдываясь, отвечала Ирина, - Ей везде мерещатся ангелы, слышатся их голоса и чудится стук в окошко. Говорят, это часто бывает перед смертью… А мама, когда чувствует себя лучше, сама просит Господа о скорейшем уходе.

- Ну что же, Ирочка, крепитесь. Давайте еще по рюмочке – за то, чтобы эта… безглазая… приходила без опозданий. Не приведи Господи стать обузой своим детям и внукам…

Выпили не чокаясь. Вязкая духота сгустилась до состояния желе – казалось, еще немного, и ее можно будет резать ножом. Сизая туча, погромыхивая, медленно ползла с запада, постепенно зачерняя мутную синеву истосковавшегося по чистоте красок неба. Всполохи зарниц чередовались с мощными раскатами. Наконец-то дохнуло свежестью и влагой. Несколько яблок, сорвавшись с веток, со стуком упали на землю. Мы попрощались с хозяйкой и заторопились по домам.

- Спокойной ночи, - пожелала мне Ирина, останавливаясь у своей калитки. – Выдерни из розеток все электроприборы, чтобы не выбило счетчик. В прошлый раз свет пропал до утра, на подстанции что-то случилось.

- Как выдернуть? Еще десяти нет, я собиралась книжку почитать. Да и неуютно без света.

- Приходи ко мне, если страшно. Правда, бабку «глючит», но я ей снотворное дам.

Набрякшая туча, готовая пролиться долгожданным дождем, висела прямо над нами... Словно предчувствуя грядущую вакханалию, ветер в порыве азарта сорвал с клена зеленые листья и бросил их наземь с решимостью заправского дуэлянта, бросающего перчатку обидчику под ноги. Энергично, как японцы, закивали красными головками георгины. Красивый палисадник, скошенный газон, добротный дом - Ирина с мужем, «настоящим полковником» в отставке, и матерью, прикованной к постели, уже два года жила здесь почти безвылазно. Они с мужем продали квартиру в столице и построили здесь коттедж со всеми удобствами – и все ради того, чтобы старушка имела возможность дышать свежим воздухом.

- Спасибо за приглашение, Ирочка, но мне лучше спится дома. До завтра!

Разве могла я признаться Ирине, что старой маразматички боюсь больше, чем грозы и темноты?

Я с наслаждением затянулась свежестью и подставила лицо первым огромным каплям. Как же здорово будет спаться под барабанящий по крыше дождь!

Слегка покосившийся деревянный домик и двадцать пять соток впридачу достались нам недавно по наследству. Мой свекор был заядлым рыбаком, и лет десять назад за сущие копейки купил избушку на берегу озера, чтобы не ночевать в палатке. До забора руки моих мужчин, мужа и сына, пока не дошли, потому как сам дом требовал изрядной заботы и вложений.

Старенький телевизор капризничал. Латвийские и польские станции ловились отлично, а вот русскоговорящие каналы нещадно трещали и рябили. После долгих мучений удалось настроиться на передачу вроде «Теории невероятности».

- Незримое нечто входит в дом через окно, оставляя за собой аккуратное круглое отверстие. И тогда в квартире начинается невероятное… - Загробным голосом вещал диктор. На экране мельтешило изображение окна с отверстием в центре. Голос за кадром продолжал нагнетать: «Потом, когда дырку сфотографировали, на пленке отчетливо проявилось лицо старухи, которая словно заглядывает в окно из темноты. Никто из жителей дома не узнал призрачную женщину...»

- Не хватало еще страшилки на ночь смотреть… - Зевнула я и вырубила допотопный ящик.

Угнездившись на диване в компании «Доны Флор и двух ее мужей» с чашкой ароматного чая и конфеткой, я погрузилась в нирвану. За окном хлестал дождь, сверкали молнии, но под пушистым одеялом в свете желтого абажура жизнь казалась прекрасной и безопасной. Но не успела донна Флор обнаружить в своей спальне давно почившего мужа, а я допить чай, как теплый светящийся круг померк… Утробно урчащий холодильник недовольно фыркнул… и наступила тишина.

Кромешная тьма навалилась наброшенным исподтишка мешком. Иррациональный страх холодными щупальцами пробежался по спине, взъерошил внезапно взмокшие волосы… Скрип старой яблони под окном, шуршание мыши за печкой, грозные раскаты разбуянившейся стихии – все звуки стали отчетливо-осязаемы… и таили в себе непонятную угрозу. То ли стон, то ли плач почудился мне в непроглядней мгле заоконья. Я потянулась за мобильником, лежащим на подоконнике, и в ту же секунду раздался громкий стук в окно. Стекло противно задребезжало…

- Нет, не может быть! – я в ужасе отпрянула назад. Наверное, это сбитые дождем яблоки ударились о стекло… Но настойчивый стук снова взорвал тишину, разрушив хрупкую надежду. На этот раз ему аккомпанировал нечеловеческий вой. «Так обычно бывает перед смертью» - услужливо подсказала память. Я едва дышала, пропитанная паническим ужасом, как грядка дождевой водой. Сердце бухало о грудную клетку молотом, забивающим железобетонные сваи. К окну тянуло, будто к краю пропасти…

Взрезанная сверкающим изломанным ножом мгла фотовспышкой выхватила жуткую картину – за окном, глядя прямо на меня, стояла ведьма. Черные провалы вместо глаз, раззявленный беззубый рот, издающий нечленораздельные звуки. И темная костлявая рука, сжимающая колотящую в окно палку…

- Похоже, пришла моя смерть, - вяло осознала я ситуацию, и совсем уж было собралась отключиться вслед за электричеством.

- Да, но почему она не по форме одета? – вскипел возмущенный разум. Темный платок вместо белого балахона, клюка взамен косы… Неужели я такая грешница, что приличной Смерти не заслужила? А, может, она адрес перепутала? Ее заждались в доме напротив!

Ирония, не раз спасавшая меня в самых безвыходных ситуациях, выручила и на этот раз.
Я осторожно выглянула в окно. Старуха стояла, сгорбившись под проливным дождем, и невнятно бормотала.

- Дорога, где дорога? Я заблудилась. Где я?

Дааа, ситуация… Пьяная, что ли? Человекоподобные существа, от которых за версту разило дешевым пойлом, были неотъемлемым атрибутом Березовки, впрочем, как и многих других деревень. Пили здесь многие, в том числе и женщины, и подростки. Что делать? Пустить «ведьму» в дом? Постелить ей на веранде, чтобы та за ночь пропиталась омерзительным запахом? А если бабке плохо станет, а если, не приведи Господи, помрет?

Страх и совесть боролись в моей душе, крепко обнявшись, как самбисты на ковре. Победило человеколюбие.

Я зажгла свечу и на негнущихся ногах направилась к двери. Никого… Надела рыбацкую куртку мужа, сапоги, взяла фонарь и шагнула в низвергающуюся холодными потоками тьму. Бабка стояла под окном. Она была трезвой и жалкой. Я еле оторвала старушку от наличника, в который старуха вцепилась мертвой хваткой. Повиснув на моей руке мокрым плащом, она едва переставляла ноги. Слезы текли по морщинистому, изъеденному временем лицу, смешиваясь со струйками дождя.

Казалось, мы брели сквозь ливень и мрак целую вечность… Старая женщина плохо видела и еще хуже слышала. Мне с трудом удалось у нее хоть что-то выяснить. Оказалось, что нынче вечером бабуля долго ждала своего непутевого, любящего «поддать» сына, приехавшего «з гораду» погостить, а потом решила отправиться на поиски. Вдруг пьяный сыночек лежит на дороге, в луже... Заболеет потом, или машина переедет. Старушка сбилась с пути и, увидев освещенное окно, пошла на огонек. Она почти добрела до цели, держась за стену дома, когда свет погас.

- Дай Бог тебе здоровья, доченька! – опознавшая свою хатку бабка не отпускала мою руку, норовя то ли оторвать мою правую верхнюю конечность, то ли облобызать ее. И вдруг шепотом добавила:

- Граница между светом и тенью — ты…

Дождь поутих и в прорехе между тучами засиял отмытый дубль Вэ Кассиопеи. В голове всплыло шутливое изречение кого-то из великих: «Прежде чем умереть, я бы хотел сделать что-то большое и чистое. - Тогда пойдите и вымойте слона».

Душа пела, не попадая в ноты. И вдруг мне ужасно захотелось закружиться в вальсе - прямо здесь, под звездами. На мокрой дороге, ведущей к себе.