Вторые сутки продолжался митинг на Дворцовой площади. Цепь продрогших полицейских стояла живым барьером между двумя непримиримыми колоннами. Толпа ревела и плескалась, будто готовая выйти из берегов Нева. Над частью площади колыхались синие знамёна единороссов, другая половина пестрела всеми оттенками цветового спектра: красным, оранжевым, зелёным, белым, чёрным...
«Каждый охотник желает знать, где сидит фазан», - загибая пальцы, проговорил про себя старик в напитавшемся влагой брезентовом дождевике поверх поношенного серого демисезонного пальто, кроличьем треухе и китайских дутых сапогах-снегоступах. Слов в присказке и пальцев на руках не хватило. Старик прикрыл глаза и сквозь намокшие ресницы взглянул на площадь. Всё стало неживым: серая брусчатка, серый Зимний дворец, серый ангел на вершине колонны, серые знамёна, серые лица.
Стараясь переорать друг друга, ораторы плевали в толпу, и та, насыщаясь яростью упивавшихся собственным красноречием лидеров, грозно ворчала.
Старик, словно спросонья, потряс головой, бросился к полицейскому заслону и стал упрашивать молодого, смертельно уставшего офицера с каменным лицом:
- Сынок... на минутку, я только поздравлю соотечественников с наступающим Новым годом и сразу – назад.
- Задавят тебя, дед, - старлей смотрел в сторону.
- Сынок, я издалека... с Вологодчины.
Из-за пазухи старика выглянула белая-белая кошка с бежевым носом и изумрудными глазами. Она потёрлась треугольной мордочкой о заросшую седым волосом щеку хозяина и потянулась к его уху...
- У тебя есть дети, сынок? – спросил старик полицейского.
- Дочь Наташка... в сентябре пять исполнилось, - старлею не удалось сдержать преобразившую его лицо улыбку.
Старик протянул офицеру прозрачную снежинку с петелькой на одном из лучей. Кошка тронула елочную игрушку лапой, та качнулась, и, словно оживая, заискрилась, наполнилась светом. И только середина осталась тусклой.
Офицер, как завороженный, протянул руку к подарку. Хрупкая снежинка на его могучей ладони казалась настоящей, вот-вот растает.
-Только осторожно, отец, - разрешил он, продолжая разглядывать подарок.
Настоящая лесная ёлка, самая главная в Питере, возвышалась на площади. Нарядная, увитая мишурой и разноцветными гирляндами, она гордо устремилась всеми своими ветвями в серое небо. Если подойти поближе и взглянуть снизу, увидишь, что ель ничуть не ниже Александрийской колонны. Но никто и не думал смотреть на ёлку. Все забыли о том, что со дня на день наступит самый любимый в народе праздник. Люди сошли с ума. Они не слышала ни шагов приближающегося Нового года, ни друг друга. Их сердца переполняла ярость.
Старик постоял у ёлки... Придерживая рукой капюшон, посмотрел на вершину и, видимо, удовлетворённый увиденным, стал развешивать на нижних ветвях извлекаемые из рюкзака игрушки. Белая кошка, мерцая зеленью глаз, трогала снежинки мягкой лапой, лучи игрушек начинали сверкать в свете фонарей. Но сами снежинки были серыми.
- С наступающим Новым годом! – неожиданно громким голосом сказал старик, и толпа митингующих, словно усмирённая дамбой река, замерла.
- Всё будет хорошо! - продолжил старик, вешая очередную игрушку, и люди, минуту назад готовые растерзать политических противников, успокаивались.
- Счастья в новом году! - произнёс старик, кошка качнула снежинку – из толпы раздался робкий девичий смех.
Бабушка из рядов оппозиции правительству протянула веснушчатому мальчишке-полицейскому дымящуюся крышку термоса.
Юноша единоросс состроил рожицу черноглазой девчушке из противостоящей шеренги, и та прыснула в ладонь.
- Здоровья, счастья и мирного неба над головой! – проговорил старик, вешая последнюю игрушку.
Теперь уже все снежинки искрились светом, и только в середине каждой пульсировало тёмное пятнышко, совсем крошечное. Его можно было легко стереть детским смехом или скупой мужской улыбкой. Но оно могло и разрастись, наполнить снежинку серым, неживым.
Так или этак?..
Толпа вздохнула: «Так!» и, смешавшись, окружила ёлку, удивлённо её рассматривая. Будто спросонья.
- Мы здесь больше не нужны, - шепнул старик кошке.
Он подхватил пустой рюкзак и стал потихоньку пробираться сквозь толпу к арке Главного Штаба. За спиной взревели динамики. Тысячи петербуржцев, прижав правую руку к сердцу, слушали Гимн России. Гимн великой стране, пережившей все невзгоды.
Ветер стих. В свете прожекторов пушистыми хлопьями падал снег.
- У тебя светлая голова, Снегурка, - поправляя под шарфом бороду, улыбнулся старик. Кошка довольно муркнула. - Никто нас не узнал... Этот плащ, треух, снегоступы, рюкзак вместо традиционного мешка с подарками. Хорошо, что все хоть на часок стали одной семьёй как бы сами по себе, без помощи Деда Мороза. Кто знает, может, им понравится, и люди захотят быть вместе всегда? А нет, так мы к следующему Новому году ещё что-нибудь придумаем. С утра – в Москву.
