Не люблю ни болеть, ни плакать. Но бывает. Должно быть, смертен, - ведь вкушаю обед и завтрак, а не манну с садов эдемских, - простываю, бывая мокрым, кожей чувствую яд обмана, равнодушие безмолвных окон, если рядом прохожих грабят. Да бессилие, безнадежность, и ущербность мирского плана, - для чего я тогда рожденный, - неужели для игр грязных? Неужели я брошен в лоно типовых городских кварталов, чтобы парами дышать блевотин оглушенных, слепых и пьяных?
Не дождетесь! Покуда сердце омывает холодный разум, буду руки тянуть и греть их я полуденными лучами, буду жаждать исконной правды, а не ласкового обмана, и не лести внимать угодной, а бороться добром за страны.
Оскопились культурой мнимой, золотого тельца сиянием, и в безудержной жажде мимо пролетают, срываясь в ямы. Как когда-то, пройдя проверку, оказались скотиной вшивой, и одели кресты и стрелки, и стреляли в друзей своих же. Воскресением простить прощеным, дать последний им шанс, заразе, и с молитвою вдохновленной показать, где зимуют раки.
Не люблю ни болеть, ни плакать. Но бывает, когда охота поучаствовать в честной драке, а не прятать живот в болоте. Всех прощаю. Меня простите. Если выпью, так только чаю. А потом перейду ль границу? Ничего вам не обещаю.