(Из цикла: Сложно о простых вещах)
Петр Михайлович, будучи человеком бодрым, для своего почтенного возраста, ежедневно делал усиленную гимнастику. В заранее проигранной войне, мужчина радовался каждому отвоёванному дню, без партизанских вылазок надоедливой боли, стреляющей наверняка, только в упор.
Вдох… Выдох, закончили. Нарочито, бравируя перед самим собой, подпевал какой-то молодёжной популярной или популистской, кой чёрт разница, песенке, без смысла, и, в принципе, без мелодии, как таковой, задорно сыпавшей каламбуром нот, из радио. Эх! За окном Весна! На ветке, бессменно, на протяжении долгих лет подглядывающей в окно, в очередной раз, набухли почки. Древесные плоды, не родившиеся дети Весны, готовы впустить в прозябший мир яркие искры Цвета. Сначала, цвет, неравномерно, накроет мир, поделив его на безжизненную пустыню и оазисы.
Петр Михайлович улыбнулся, и тут же погасил чувство чугунной, обязательно с копотью, неподъёмной крышкой разочарования, заметив, незаметно подкравшийся, моросящий дождь. Хорошее настроение, помахав, уже почти протянутой рукой, передумало ступать на порог и виновато извиняясь, затворило дверь и скорым шагом застучало по ступенькам.
В серванте, испуганно, тонким писком, зазвенели блюдца. К нестройному хору присоединились чашки, позванивая басистым фальцетом. Петр Михайлович не обращал внимания, продолжая сокрушаться, глядя на поверхность оконного стекла, покрытую бисеринками, животрепещущими в такт апогея рёва двигателей, заходящего на посадку, в паре сотне метров над головой, пассажирского лайнера. В комнате стихло, а Петр Михайлович, не попив утреннего чаю, наперекор погоде, упрямо натягивал шляпу и плащ, Запланированная прогулка состоится! Несмотря на мерзкое предательство дня сегодняшнего.
Подъездная дверь распахнулась настежь, обдавая лицо теплым потоком весеннего воздуха… с привкусом водяной пыли покрывшейся налетом серой соседской гари, вылетавшей из беспрестанно фыркающей выхлопной трубы «Москвича». Даже автомобиль, и тот, подхватил простуду. В мозгу зарождалась напирающая волна возмущения. Пара минут, и, уничтожительная теперешнюю бытность тирада, созреет. Дело за малым, вовремя отыскать сосуд, вместилище которое постигнет участь незавидная, но крайне важная – наполниться праведным гневом от сказителя и, провернув передом, через потолок детали в голове, заполнить чью-то душу, передав великое знавшие воркотуна.
Навстречу шёл Иван Евгеньевич. Старичок, пусть и одного года рождения с Петром Михайловичем. Ссутулившийся, с головой покрытой белоснежной сединой, не пожелавшей останавливаться на доставшемся пространстве и бурно перешедшей в кустистые брови, а затем, и вовсе, в покрытую заснеженной дымкой, курчавую бороду. Безвинная жертва случая. Петр Михайлович устремился к бродящему во мраке неведения почти знакомому, но далеко еще не соседу.
- Моё почтение, Иван Евгеньевич! Шляпу не снимаю, погода не задалась, не находите? – Иван Евгеньевич, посмотрел на собеседника сквозь линзы очков, с мокрыми разводами, и кивнул. Немногословный человек по жизни. Удачный экземпляр
- Вы знаете, люблю весну, зеленая листва, тает снег, но вот незадача, сугроб растаял, оставив грязь и слякоть, вот это не люблю. Или вот ещё, трава всходит, пробивается сквозь землю, изловчившись в проталинах, а там грязь, мусор. За это не люблю весну. Какая-то она, какая то – и не подобрав пока вертящееся на языке слово, Петр Михайлович переключился далее: - Вот люблю воздух чистый весной, пройдешься, бывает, по парку, вздохнёшь полной грудью и захмелеет голова, от душистых ароматов, а сейчас, что? Вроде бы весна, а вздохнуть мочи нет, как вздохнул, так будто снова, мальчишкой мелким бычков понабирал и самокрутку сделал, кашлем изойдёшься. Вот не люблю весну за это.
Мужчины степенно шагали по мостовой, по направлению к пруду в парке. Вода с небес прекратилась и сквозь грозные, нахохлившиеся тучи, одним глазком пробилось солнце.
- Вы знаете, Иван Михайлович, чуднОе место нынче видел, помните, за городом, у трассы, полянка была? Там еще подснежники росли, так вот довелось мимо проехаться. Преобразилась та полянка, блестит, переливается цветами радуги. Пакеты ветром сносило туда, да-да разноцветные, так те на деревьях повисли и знаете, чудно смотрится! Прям страна волшебная!
- Знаете, люблю весну и не люблю, за выходки несносные… двуличная она, да, двуличная весна! – обрадовался сформировавшейся воедино мысли Петр Михайлович, останавливаясь у пруда. – Верно же говорю? Бывает смурная вся, в выцветшем тряпье, а бывает, распустится, похорошеет и поманит. Двуличная она, двуличная.
Оглядывая старый пруд с флотилией непотопляемых корабликов у берегов, что ненароком смастерили прохожие, просто выкинув пустые пластиковые тары, когда, наконец, утолили жажду, или просто желание, под завязку, Иван Евгеньевич посмотрел чуть дальше стекол собственных очков, и еще самую малость, дальше своего носа, и грустно прошептал:
- Так это мы, отчасти… мы, преобразили девицу-красавицу с вздорным характером и сделали из неё обманщицу… а дождик, дождик это хорошо.
