В один из тех самых летних дней, когда за забором городского парка вовсю лютовало июльское пекло. Когда в просветы тенистых аллей уже прорывалась жара, добела раскаленного неба, а укрывшаяся под сводами пышных крон прохлада ещё давала достойный отпор нещадно палящему солнцу. Когда одна часть горожан, измученная жаждой и духотой, вертелась в суете рабочего дня, а другая, визжа и смеясь, вертелась в кабинах аттракционов. В это самое время, по напоминающей бесконечную галерею развлечений – аллее, прогуливались три молоденьких барышни. Подобно патрицианкам древнего Рима, прибегнувших к культу расслабленной лени, барышни наслаждались прохладой деревьев, праздной беседой и кулинарными шедеврами общепита. Стоит заметить, что наружность у дам являла собой ту самую броскость, какую мужчины не преминут облизать сальным взглядом, однако, стоит так же заметь, что всякий взгляд, достигнув женских животиков, сразу принимал вид более чем благопристойный. Причина столь бойкого нравственного перерождения низких взглядов, объясняется довольно просто, все три дамы были беременны, и все три, были в плотно облегающих одеждах.
Пройдя мимо скамьи, где томимые скукой родители ожидали катающихся в вагончиках паровоза детей, дамы слегка замедлили шаг, после чего и вовсе остановились, как раз в том месте где с постамента возвышается чучело зазывалы Кинг-Конга.
- Мой первенец заставил меня поволноваться. – Сказала дама, что была одета в оранжевую футболку с надписью “В животике занято” - Три часа схватки и все три часа как баскетбольный мяч в животе бился, будто выскочить из меня хотел! Так страшно за ребёнка было. До сих пор не пойму чего ему надо было? Родился совершенно здоровый.
Это Оксана. Её первенцу уже пять лет и в данный момент, он зачарованный зритель. С разинутым от восхищения ртом, пятилетний первенец, наблюдает за выступлением трёх барабанщиков.
- Сеня, не отставай, а то потеряешься! - Кричит Оксана и восхищённый зритель, сделав тяжёлый вздох, какой обычно делают все дети, когда их лишают чего-то очень приятного, со всех ног бежит к маме.
- А я когда дочку рожала, мне если честно всё фиолетово было. – Как бы небрежно бросила та, что была в футболке белой, с надписью Kinder сюрприз - Страх такой что вообще ничего не помню.
Это Анжела. Она говорит сквозь непроницаемую ауру томной холодности, при этом подставляя своё миловидное личико под лучи ослепительно яркого солнца. В её солнцезащитных очках, отражается лазурь бесконечно глубокого неба, и краешек светло-серого облака. Как выглядит небо из-за её очков, я не знаю, может быть оно фиолетово-чёрное, как то полуобморочное состояние страха во время её родов.
- Ой девчонки, хотите - верьте, хотите - нет, а прабабка моего мужа, второго ребёнка в поле рожала. Ни то жала она там, ни то сеяла, или косила чего, в общем-то не суть важно чего она там делала, а главное то, что в поле на тот момент, ни одного акушера, ни одного гинеколога не было. – Затараторила третья, на футболке которой был изображён пузожитель с вытаращенными глазами.
- Афигет! – Восклицает потрясённая до самых глубин души, Анжела.
- И что прабабка? Живая осталась? – Спрашивает не менее потрясённая Оксана, чьи и без того огромные дымчато-серые глаза, округляются до такой степени, что занимают добрую половину лица.
- Живая?! Да баба Аня до сих пор живее всех живых. Говорит: отлежалась под снопами и дальше жать пошла. Или сеять, или ещё чего там, не помню.
Не без гордости за прародительницу своего мужа, констатировала родственница бабы Ани. Она хотела было сказать что-то ещё, но её оборвала неожиданно грянувшая музыка. Тут, Оксана сунула фотоаппарат Семёну, после чего Семён поспешил занять указанное мамой место, от куда с видимым упоением принялся фотографировать трёх беременных дам, на фоне ожившего великана Кинг-Конга.
“Эй, люди, все сюда, здесь луна-парк. – Заговорил Кинг-Конг, при этом шевеля руками и вращая головой с нахлобученной на неё белой кепкой. - А вы ещё не у нас? Мамы, папы, дети, бабушки и дедушки, у нас весело ха-ха-ха. У нас очень весело. Эх, тут круто. Прокатитесь на американских горках и оторвитесь в дискостар. – Зазывал Голливудский примат, в то время как беременные дамы усердно позировали для фото. - Ну, давайте, заходите скорей, а не то мне придётся затащить вас силой! Эй, парень, стой! Твоя девушка, хочет в лунопарк. Ты же не откажешь ей…” Кстати, я же не представил вам третью даму, ту самую родственницу бабы Ани, что в оживлённом состоянии говорит тараторя. Спешу успеть это сделать, в то время пока героини заняты фотосессией. И так, тараторка (когда она в состоянии покоя) напоминает жемчужно-белого ангела с кристально чистой душой и всецело поглощенного, какой-то одному ему известной возвышенной думой. Глаза у этого ангела цвета тёплого майского неба, волосы светло-русые с едва уловимым оттенком пшеничного поля. А если говорить в общем и целом, то эта тараторка, обладательница того редкого совершенства, чья красота неоспорима, а характер из тех что не станет в тягость даже если с таким человеком остаться на необитаемом острове. Это тот человек которому завидуют, кому подражают, и за которым готовы идти на край света, что бы там на краю за неё умереть, с блаженной улыбкой на счастливом лице.
Зовут эту даму - Елена, а я тот самый счастливец, который нарисован на её футболке. В общем, это моя будущая мама, а я, пока ещё не родившийся её сын, хотя, наверное, это и так ясно, раз она моя мама, стало быть я её сын. Может быть не совсем ясно, а может быть и совсем не ясно, как я могу с вами говорить? По правде сказать, говорю я только папе, когда он слушает мамин живот, а папа всего лишь излагает на бумаге всё что слышал собственными ушами, от меня. Ну и описание мамы, принадлежит исключительно папе, сам бы я так описать маму не в жизнь бы не смог. От себя могу добавить только то, что все наши мамы очень красивые, а моя мама среди всех очень красивых мам, самая красивая, вот. Теперь среди гуляющих в парке, вы легко сможете нас узнать.
Простите за ещё одно отступление от повествования (оно будет совсем коротким) но мне до жути интересно: взрослым кажется странным, что находящийся в животе ребёнок, может поведать множество самых разных историй, которыми прямо-таки кишит наша жизнь, или странным не кажется? Наверное взрослых уже ни чем не удивить, и только нам, внутриутробным, кажется удивительным, странным, запутанным и совсем не понятным, то что находящимся вне утробы, кажется ни чуточки ни запутанным и ни капельки ни не понятным?
Вот например: можете вы мне сказать чем болеет больной вопрос? Неужели не можете? А каких размеров может достигать большая шишка и почему перед этой шишкой лебездят? А докуда долетают слова, если их бросают на ветер? А водятся ли в грязи - князи? А жизни дать сдачи, когда она бьёт ключом? А сколько наплачет кот, если ему на ухо наступит медведь? А чем питается слабость? А если нельзя валять дурака, то можно хотя бы поводить его за нос? А удобно ли втирать очки, когда висишь на волоске? А кто из мореплавателей первым достиг бухты Барахты и барахтался ли он в руках аборигенов, когда те тащили его что бы съесть. И ещё, интересно знать, где у попы ручка, зачем сидят в печёнках, куда разбегаются глаза, о чем бредит сивая кобыла, на чём развешивают уши, и почему ежу всё понятно, а мне нет. Ну почему?
Ну да ладно, о запутанностях и странностях, позже, а пока запутанности нашей истории не начались, вернёмся к дамам, тем более что то упоение, с каким Семён запечатлевал позирующих, уже покинуло его окончательно, отчего он скуксился, а потом и вовсе разразился горестным плачем, вследствие чего дамы поспешили покинуть парк.

Незнакомец.
Скажу сразу, на тот момент когда нас, ещё вынашиваемых отпрысков, стали выносить за пределы парка, настроение у всех стало определённо паршивое. Каждый из моих ещё не родившихся собратьев, не отказался бы ещё от одной порции съеденного мамой мороженного или от опрокинутого стаканчика апельсинового сока, но ничего из этого нам теперь не светило. Ничего не попишешь, такова уж наша бесправная доля, безропотно переносить самоуправство и деспотизм собственных родителей. Правда, в знак протеста я потолкался немного, остальные надо сказать тоже слегка взбрыкнули, хотя и без особого энтузиазма, а скорее из чувства братской солидарности, но когда стало очевидным что наш протест так и останется без внимания, мы уподобившись отчаявшимся горемыкам, всецело предались тихой печали. Родившимся никогда не понять наше чувство, когда в минуты душевных мук, ты не можешь стиснуть зубы, по причине их отсутствия, или подобно Семёну, до отказа наполнить грудь воздухом, и исторгнуть из себя оглушительное возмущение, в которое вложишь всю свою душу. Теперь нам только и оставалось, как покориться судьбе и уныло смотреть на встречные лица, в поисках признаков жалости и сострадания к нашему горю. Моральная поддержка в такие минуты не помешает. Но увы, как мы не старались, ничего похожего из вышесказанного, нам разглядеть не удавалось. Разве что трёхметрового роста крылатый дракон, что стоит у входа в парк, уныло понурил свою клыкастую морду, но так как дракон не настоящий, то и сочувствие его нами воспринималось как фальшь. А во стальном сплошь и рядом толпились исключительно счастливые люди, которые от переизбытка радостных чувств, того и гляди пустятся в пляс. И это весьма угнетало наше и без того испорченное настроение.
Выискиваемый нами персонаж, с сострадальческим выражением на лице, нами всё-таки был обнаружен, но, уже за пределами парка, а если быть точнее, то на пути к автомобильной стоянке. Вид у этого сострадальца был сногсшибательный. Одно только лицо этого сострадальца чего стоило, оно было даже не печальным, а прямо-таки источающим из себя тягостный дух уксусно-кислой печали. Для полноты картины стоит упомянуть его рваные брюки, которые были столь грязны, что какому-нибудь археологу, потребовалось бы соскрести с его портков несколько слоёв грунта, прежде чем ему удалось бы докопаться до культурного слоя материи, из которой были сшиты эти штаны. Да плюс ещё футболка, которую несчастный носил не снимая наверно лет десять, а то и больше. Эта футболка, надо заметить, болталась на его тощем теле как болтается дерюжный парус в безветренную погоду на ссутулившейся мачте. Картина будет не полной, если не упомянуть окладистую бороду, по которой как по меню можно было бы ознакомится со списком блюд, употребляемыми её владельцем, на протяжении всей прошедшей недели, и сбившиеся в колтуны длиннющие волосы, немытые похоже с тех самых пор как этот несчастный облачился в свою бессменную футболку-парус. В общем, всё свидетельствовало о том что этому сострадальцу и самому нужна помощь, и не только моральная, о чём собственно и гласила висящая на его впалой груди картонка, с надписью “Помогите чисто на бухло”.
- Добрый день милые дамы! - Были его первые слова, едва дамы поравнялись с этим несчастным.
- Здрасти! – Как по команде отчеканили наши мамы, вздёрнув носики и ускорив шаг.
- Не найдётся ли поспособствовать в чужом горе? – Вопрошал горемыка, засеменив позади чопорных дам и протягивая к ним набитый мелочью пластиковый стаканчик.
- Иди работай, алкаш несчастный! – Ответила Оксана, влача за руку едва поспевающего за ней Семёна.
- Пробовал, не получается. – Не отставал попрошайка от почти убегающих дам.
- Отвали, сука ленивая. – Бросила Анжела, даже не оборачиваясь в сторону приставалы.
– Мне бы только на лечение. – Продолжал канючить попрошайка.
- Отвали тебе сказали. – Бросила мама, холодным тоном давая понять, что мягкотелости от них не дождутся.
- Мне бы хоть сколько не жалко. Ну милые дамы. Ну очень вас прошу, поспособствуйте на лечение. Очень с бодуна страдаю. – Не переставая осыпал просьбами мужчина, со страдальческим выражением на лице.
Наконец, не выдержав занудства просящего, мама на ходу порылась в сумочке, и вынув от туда монетку, бросила её в стаканчик.
- А чего так мало? Мне меньше сотки не дают.
- Ты же сам сказал: сколько не жалко, а мне для тебя даже пятака жалко. Всё, теперь отвали. – Сказала мама и поспешила удалиться, но не тут-то было.
Получив скромную помощь, попрошайка замер тупо уставившись в свой набитый мелочью стаканчик, потом очевидно осознав что больше чем на уже полученный пятак, ему разбогатеть не грозит, вдруг бросился вслед за удаляющейся троицей с влачимым ребёнком. Быстро нагнав ничего не подозревающих дам, он сходу сгрёб их в охапку, после чего разразился каким-то сатанинским смехом. От такой чудовищной дерзости, дамы сначала опешили, охнули, вскрикнули, а затем все как одна разразились руганью.
- Ах ты мразь паршивая! Убери свои грязные лапы, скотина! Пошёл прочь, хамло!– В один голос закричали наши мамы, барахтаясь в цепком объятии.
- Это я-то хамло! – Смеялся попрошайка. – Хамством было бы с моей стороны, хотя бы чуток не потискать таких милых цыпочек.
- Отпусти маму, козёл! – Кричал Семён, пиная и стуча кулаками по распоясавшемуся мужлану.
- Да ладно тебе пацан, станется с твоей мамки.
На счастье попавших в руки мерзавца барышень, из припаркованной рядом машины, выскочил какой-то молодцеватого вида мужчина. Одним рывком этот неизвестный расцепил кольцо рук, сжимавшееся вокруг женщин, а затем отшвырнул паскудника так что тот тут же рухнул, при этом рассыпав по асфальту выклянченную мелочь.
- Только не бейте его! Не надо. – Запричитали дамы.
- Да нужен он мне, ещё мараться об такую падаль. – Произнёс молодцеватый мужчина, с невозмутимым видом, хотя на последнем слове произносимой им фразы, невозмутимость его заметно дрогнула.
Причиной столь быстро пошатнувшейся невозмутимости стало мягко сказать странное поведение оттолкнутого им негодяя. По началу, упавший вёл себя довольно мирно. Казалось после приземления на асфальт, негодяй и думать забыл о случившейся с ним неприятности. Лёжа на спине и устремив взор в безоблачную синеву неба, он лишь беззвучно шевелил губами, словно беседовал с каким-то одному ему видимым субъектом. Затем, кряхтя и кашляя, он перевалился на живот, приподнялся на четвереньки и тут, кода перед его взором предстала рассыпанная мелочь, он издал такой торжествующий вопль, что вздрогнули все, включая нас, ещё не родившихся младенцев. По всему было видно, что увиденные им деньги, были для него какой-то сверх естественной неожиданностью. Эта находка так потрясла всё его естество, словно он увидел манну небесную, только что посланную для него с небес. Смеясь и в то же время злобно рыча, он принялся ползать на четвереньках, и собирать валяющиеся медяки, как какой-нибудь киношный златолюбец, попавший в пещеру Али-Бабы и сорока разбойников. Нельзя было и не поразиться его смекалке: тому как в состоянии такого страшного умопомрачения, у него хватило ума, подобрать стаканчик и складывать именно в него подобранную мелочь, а не в какой-нибудь воображаемый мешок.
- Вот что я вам скажу. – Произнёс молодцеватый мужчина, несколько задумчивым тоном. – Не знаю сколько он ещё будет так ползать, но пока он занят собирательством денег, думаю вам лучше бы удалиться подальше от этого места. Кто его знает чего ждать от этого сумасшедшего.
Обычно, когда наши мамы расстаются, то нам ещё с добрых пол часа приходится выслушивать их разговоры о беспричинных перепадах настроения, токсикозе, парикмахерской, диете... но в тот раз, вся троица, незамедлительно последовала совету мужчины, и сразу после его слов поспешила разойтись по своим машинам.
Когда мы уже сели в наш матиз, маму буквально заколотило от пережитого зрелища. До этого она сохраняла поистине олимпийское спокойствие, но теперь, находясь в машине, я отчётливо услышал как учащённо заколотилось её сердце. Видел как ложась на руль, покрылись гусиной кожей её руки, и это не смотря на то что в раскалившемся на солнце авто стояла невыносимая духота. И ещё её глаза, в отражении зеркала, наполнились такой тревожной нервозностью, что мне за неё стало страшно. Потом её чувство - ожидания опасности, передалось и мне. Нам обоим казалось что этот сумасшедший бродяга сейчас погонится за нашей машиной, или что его смеющееся безумным смехом бородатое лицо вдруг появится за стеклом автомобиля, после чего он откроет дверку, или выбьет стекло, что бы забраться к нам в салон.
Всё то время, пока мы не выехали с автостоянки, мама то и дело бросала тревожный взгляд в сторону попрошайки, поэтому я её глазами, мог видеть его ползающее на четвереньках тело, в окружении нескольких любопытных.
Уже на выезде, нам преградила дорогу какая-то машина. “Ну же, давай, езжай быстрее!” – Вырвалось у мамы, будто стоящий впереди водитель мог её слышать. Потом она несколько раз нажала на сигнал, и стоящий впереди наконец тронулся с места, освобождая нам выезд. Перед тем как нажать педаль газа, и умчаться прочь с этого места, мама в последний раз бросила взгляд в сторону бродяги, и тут я увидел как он приподнялся, и глядя маме в глаза, поднял ладонь правой руки, а затем, указательным пальцем левой, в которой сжимал стаканчик, ткнул в свою растопыренную пятерню. Не знаю почему, но у меня сразу создалось ощущение, или даже уверенность, что это не был бессмысленный жест сумасшедшего, этим жестом он определённо пытался что-то сказать. Даже в его безумных глазах в тот миг, пусть и короткой вспышкой, но крайне отчётливо просияла осмысленность. “Господи, как я хочу домой” – почти бессознательно сказала мама и в следующее мгновение, наша машина рванулась вперед, что бы втиснуться в поток машин.
Тревожные чувства прошли очень быстро. Примерно так же как проходит кошмар, когда находясь во власти сна, с ужасом ощущаешь как немеет всё твоё тело, от того что погружается в мягкую грязь бездонной трясины, а в момент когда жидкая слякоть уже покрывает твой подбородок, и ты с отчаянной жадностью хватаешь свою последнюю порцию воздуха, вдруг просыпаешься. Какое-то непродолжительное время сон ещё держит тебя, но стоит подняться с постели, в нашем случае влиться в общий поток машин, как реальность начинает превозмогать химеричность кошмара. По дороге в ванную комнату, ты уже почти забываешь весь тот ужас, от которого только что всё твоё тело немело, и ты беззаботный, довольно мурлычешь себе под нос какую-то весёлую песенку. Потом ты открываешь кран, наполняешь ладони водой, и одним движением бесследно смываешь с себя последние пылинки кошмара. Примерно так было с мамой, но только не со мной. В моём случае, эта формула, удаления кошмара из памяти, дала сбой именно в том месте когда я должен был бы смыть последние остатки ужаса. Произошло то, еслиб я, поднеся к лицу наполненные ладони, вдруг обнаружил что в них, вместо воды, колышется грязь той самой трясины, в которой я тонул до момента своего пробуждения.
Так вот. Стоило нашему матизу удалился от бородатого безумца на пару перекрёстков, как я ощутил что мамино сердце забилось гораздо спокойней, а ещё через каких-нибудь пару-тройку минут езды по проспекту, мамино сердце и вовсе перешло на спокойный ритм, какой бывает у пышущего здоровьем космонавта во время приятной прогулки. Я, к тому времени тоже почти избавился от тревожных чувств, и моё душевное состояние, разве что самую малость не дотягивало до маминого безмятежия, когда вдруг я почувствовал что моя ладонь сжимает какой-то предмет. Сами понимаете, что младенцу, находящемуся в лоне матери, в ладонь может попасть разве что пуповина, а тут у меня в руке явственно ощущалось что-то другое, нечто твёрдое и плоское. Пребывая в состоянии полного ошеломления, я приблизил предмет к лицу и тут мои глаз округлились наверно не меньше чем у Оксаны, во время истории о родах моей прапрабабки. В моей руке обнаружилось нечто вроде банковской карточки. Этакая разукрашенная и расписанная, четырёхугольная пластинка из пластика. “Мы рады пригласить вас в наш "Парк развлечений"!!! Окунитесь в беспечный мир райских наслаждений!!! Наше грандиозное шоу не оставит вас равнодушным!!!”
Не скажу что в тот момент меня парализовал страх, или что-то в этом роде, вовсе нет, этого со мной и в помине не было, но вот что сверхъестественным (по другому и не скажешь) появлением этого приглашения в моей руке я был поражён точно громом небесным, это точно. И пускай насчёт того кто доставил мне этот сюрприз, вопроса у меня не возникало ( конечно же, этот кусок пластика мне подсунул тот самый сумасшедший бродяга с автостоянки, и именно об этом приглашении он и давал понять, когда указывал своим грязным пальцем в свою не менее грязную ладонь) но каким образом ему удалось это сделать, для меня было тайной из разряда непостижимых. Не знаю, приходилось ли вам когда-нибудь видеть скульптуру Родена "Мыслитель", но взгляни вы в тот момент на меня, то во мне вы бы узрели того самого мыслителя. Разве что у роденовского мощи побольше, да мысли помасштабней, не иначе как о судьбах мира, тайных доктринах, да вселенских заговорах размышляет, меня же заботили вопросы куда меньшей глобальности.

Мыслитель.
Между тем как наш кроха матиз, легко и непринуждённо бежал себе по проспекту, мои тревожные думы набирали ход, подобно разгоняющемуся паровозу, окутанного мрачными клубами чёрного дыма. Перспектива – “Окунуться в беспечный мир райского наслаждения” по приглашению умалишенного бродяги, приводила меня в печальное расположение духа. Будь на то моя воля, я избавился бы от этого приглашения не раздумывая, после чего постарался бы навсегда выбросить из памяти его и всё что с ним связанно. Да только проблема в том что моя воля, сущий пустяк, перед целой цепью обстоятельств которые как бы я не хотел, всё равно вынудят меня побывать на каком-то там шоу в качестве званного гостя. Во первых, надо упомянуть упрямство моих закадычных дружков, которые надо полагать, тоже получили подобные приглашения, и в отличие от меня (в чём я уверен) в данный момент не изводят себя тревожными мыслями, а преспокойно спят и уже видят себя в обещанном мире, райского наслаждения. Для ясности картины, стоит пролить свет на то что представляют из себя мои друзья, эти так называемые цветы жизни, что набирают цвет под сенью лона подруг моей мамы.

Немного света на цветы.
Один из цветков, что занимает место в животике Оксаны, зовется Дмитрием. Личность надо заметить, щедро осыпанная талантами (разумеется, врождёнными). В скором будущем, это будет один из вундеркиндов, которому уже в самом раннем возрасте не составит труда решать сложные задачи, даже без знания специальных формул. Попросту он будет выводить нужные формулы самостоятельно, во время наматывая чёлки на палец или ковыряния в носу, и выдавать верное решение не позже десятой секунды с момента получения задания. Где-нибудь лет с десяти, он обречен присутствовать в качестве бессменного участника на всевозможных олимпиадах, викторинах и конкурсах в коих ему поручат отстаивать честь школы, среди старшеклассников. Выпускные экзамены он сдаст на отлично даже к ним не готовясь, потом вуз и далее, по тропе интеллектуальной элиты, от которой зависит развитие всего человечества.
Второй цветок, вынашивать который выпала честь Анжеле, зовётся - Владимир. Этот Kinder сюрприз, равно как и Димка, дарами с выше не обижен, разве что Вовкины достоинства несколько другого толка. Твёрдость, настойчивость и решительность, это именно те качества, обладателем которых он стал и которые должны сделать его будущее не менее великим, чем у продвигающего развитие нашей цивилизации, Дмитрия. Такие как Вовка, рождаются не иначе как для дерзких побед. Ему предопределено громить непобедимых и сокрушать всемогущих. И если такому как он, выпадет случай вступить в схватку с сильными мира сего, то он вступит без колебаний, и итогом борьбы этого грандиозного триумфатора, станет нанесение супостату сокрушительного поражения.
К сожалению, перечисленные мною таланты этих двух выдающихся личностей, ничуть не мешают им быть не менее выдающимися оболтусами, и по этой причине нет никакой возможности предугадать, в какое русло будут направлены их способности. Может быть им суждено стать величайшими из благодетелей человечества, а может статься, что они пополнят список самых выдающихся извергов, каких только знала наша история.
Третий цветок в букете моих друзей – Янка. Этакая нежная и воздушная орхидея, которой приходится делить свой временный приют в лоне Анжелы со своим братом, Владимиром. Не стану вдаваться в подробные описания этой поистине милой малютки, только честно признаюсь, что не восхищаться этим цветочком я не могу. И если бы не Янка, то послал бы я и вундеркинда Димку и настойчивого Вовку вместе с его твёрдостью и решительностью, куда подальше. А сам бы с лёгким сердцем, и спокойной душой, ждал безмятежного вечера, когда в серебряном свете луны, мы порхали бы с Янкой на белоснежных крылышках, подобно Амуру и Психеи с картины Вильяма Бугро. Только вот Янка не бросит своего брата, а я не оставлю Янку, а значит, придётся мне сегодня сказать безмятежному вечеру: "прощай" и "здравствуй" - грандиозному шоу.
Теперь, позвольте представиться и тому, под чью диктовку писалась вся эта история. Называть меня можно Олегом, а можно и Евгением, в общем кому как больше нравится. Не подумайте что у меня два имени, нет, имя у меня как и у всех, будет одно, но после рождения, а пока я не родился, расхождения во взглядах мамы и папы по поводу моего наречения, пожалуй так и останутся. Мама считает что мне больше подходит имя Евгений, по той веской для неё причине что оно ей ужасно нравится, а папа считает что меня следует называть Олегом, в честь нашего прародителя. “Никто не забыт, ничто не забыто” - гласит надпись на гранитной плите мемориального комплекса "Павшим воинам". О судьбе нашего прародителя, пропавшего без вести во время Великой Отечественной войны, почти ничего не известно. Несколько писем с фронта, что хранит баба Аня, да старое фото в деревянной рамке, это всё что осталось нам от деда Олега на память. От нас в память деду Олегу цветы под гранитной плитой, и поминальные записки в нашем Храме о упокоении воина Олега. Скорее всего, дед погиб где-то на улицах Сталинграда, потому что оттуда пришло его последнее письмо, которое я помню наизусть.
"Здравствуйте, многоуважаемая супруга Анна Захаровна и детки Нина и Толик! Шлю я вам свой низкий поклон и желаю всего хорошего в вашей жизни... Привет Нине Олеговне. Желаю хорошо учиться и слушать мамку. Анатолию Олеговичу привет и желаю весело играть и слушать мамку. Ещё желаю деткам быстро расти, а самое главное - поскорей дождаться папку. Спешу сообщить, что я пока жив, здоров, чего и вам желаю. Нахожусь сейчас в Сталинграде... Обо мне пока не беспокойтесь. Живу ничего. Может, скоро будет мир и тогда свидимся со всеми. А пока пишите письма. Затем до свидания”.
Таким был дед Олег. Он смог остаться человеком, оказавшись в аду, сумел сохранить любовь, пребывая в той дьявольской мясорубке. Смогу ли я быть достойным такого родства, я не знаю, но то что фамильная честь для меня не пустой звук, это точно. А потому, после того как перед моим мысленным взором предстал образ деда, у которого даже перед лицом смерти, сердце щемило за судьбу своих близких, я окончательно решил что положение Янки куда горше моих мрачных предчувствий и ради беззащитной орхидеи, я просто обязан отбросить свою нерешительность.