Огненные птицы кружились высоко в небе, спускаясь всё ниже и ниже. Скоро можно было разглядеть человеческие лица на их головах. Птицы кружили, молча, и это молчание стучало в висках словно набат. Вдруг одна из птиц начала сбрасывать перья из своих крыльев  -  они летели вниз, словно огненные стрелы, с треском вонзаясь в землю.

Ольга вскрикнула и проснулась. Сердце бешено колотилось, его стук отдавался в голове, причиняя боль. Княгиня поднялась с ложа,  подошла к окошку и открыла его. Прохладный утренний воздух остудил горевшее лицо, успокоил сердце.

- О, Перун, что за птиц огня посылаешь ты во сне? Что ты хочешь этим мне сказать?  -  смятенно прошептала она.

Ольга опустилась на лавку у открытого окна и, оперши голову на руки,  стала наблюдать за восходом солнца. Край неба постепенно светлел, удлинялись тени на земле и исчезали, сдаваясь рассвету. Туман, стелившийся над Днепром, становился все прозрачнее и прозрачнее, пока совсем не растаял, открыв взору княгини дальний берег. И вот, словно искра, блеснул первый луч, и вслед за ним показалось солнце. Ольга прикрыла глаза рукой и увидела в лучах рассвета белого голубя,  парящего над землей.

Сердце всколыхнулось:

- Игорь, любый мой,  -  одними губами прошептала она и,  уронив голову на руки, заплакала.

Скрипнула дверь,  и в опочивальню вошла ведунья.

-  Нехорошо рассвет встречать слезами,  княгинюшка,  -  с порога сказала она,  внимательно вглядываясь в Ольгу.

Княгиня вскинула голову,  рукавом промокнула слезы и встала.

- Не плачу я,  не плачу, нянюшка, - тихо проговорила она и добавила, - нельзя мне плакать. Не

положено.

Ольга прошлась по опочивальне, остановилась возле ложа и провела ладонью по той его половине, где когда-то спал Игорь. С трудом подавив вздох, княгиня повернулась к ведунье:

- Баушка Кружулиха, всё ты ведаешь, скажи, пошто кажну ночь огненные птицы сон мой нарушают. Стрелами-перьями бросают в меня. А лица-то у них человечьи! Страшно мне, баушка.

- Тоске ты поддалась, княгинюшка. Карна и Желя овладели тобой, а в сердце проник Огонь-Сварожич, - ведунья подошла к Ольге и приложила ладонь к её груди, - ишь, как сердечко колотится.

- Как быть мне? Покой где найти? - Ольга снова встала у окна, - хочу, как вон те птицы парить рядом с облаками легко и покойно.

- И у птиц много забот, гнездо свить, птенцов вывести, накормить, вырастить их, на крыло поднять, научить еду добывать да от опасности уберечься. Видишь, всего сколько. Только кажется, что птицы парят в небесах беззаботно. Все подвластно Перуну! А ты - не просто жена. Ты - княгиня, на тебя Богами высшая мера возложена - взрастить, обучить свой народ, - ведунья говорила неторопливо, негромко, мягкими движениями оглаживая княгиню по голове и спине, - возьми у солнца рассветного силу, Ярила поможет тебе в твоих делах.

Ольга вздохнула, присела на лавку:

- Баушка, смогу ли выполнить то, что говоришь?

- В себе нельзя сомневаться. Этим ты силу злыдням даешь. Ложись-ка ещё почивать, княгинюшка. А я рядом посижу, твой сон покараулю. Вот,  травки душистые положи под подушку, пусть всё злое от твоего сна прогоняют.

 

То ли духмяные травы Кружулихи  помогли, то ли её ласковые слова, но Ольга проснулась в хорошем настроении. Приподнявшись на подушках, она наблюдала за руками Кружулихи, прявшей у окна. Княгиня взглянула на веретено, которое  ловко подкручивала ведунья, собирая нитку, и улыбнулась - серенький в светлую полоску котёнок играл краем юбки пряхи.

- Так и наша жизнь вьется спряденной кем-то ниткой, - тихо проговорила княгиня и встала, с наслаждением потянувшись.

Кружулиха воткнула веретено в моток шерсти, привязанной к пряслу, и посмотрела на Ольгу:

- Выспалась, голубушка, а спала недолго.

- Нянюшка, покличь Любаву да Малушу. Умыться, одеться надо да потрапезничать, дела ждут.

Кружулиха вышла из опочивальни и вскоре вернулась с девушками, одна несла  одеяния для княгини, другая - лоханку и большой кувшин.

- Разложи, Любава, одежды на ложе, и помоги княгинюшке рубаху снять, - скомандовала ведунья первой, а сама вместе с Малушей приготовила все для умывания.

- Становись, матушка-княгиня, на половик, - пригласила  она Ольгу.

Княгиня, снявши широкую почивальную рубаху, встала перед лоханкой на чистый половик. Девушки мягкими мочалками, смачивая их в воде, обтёрли тело Ольги с плеч до ступней, потом Кружулиха из кувшина полила ей на руки, и Ольга умылась.

- Какая вода пахучая ныне, - улыбнулась она, принимая от Малуши утиральник.

- Иву с ромашкой да дубом запарила, чтобы хвори от тебя, голубица наша, отогнать, - пояснила ведунья, помогая Любаве надеть на княгиню белую тонкотканную рубаху с вышивкой по подолу.

Поверх рубахи был одет красный опашень, рукава которого украшала золотая вышивка, на плечи Ольги плотным кругом легло ожерелье, богато расшитое жемчугом. Поверх женщины накинули на княгиню корзно, подбитый горностаем, и застегнули на плече фибулой.

Любава легкими касаниями расчесала Ольге распущенные волосы, заплела в две косы и, скрепив косы между собой ниткой жемчуга, на голову княгине накинула шелковый покров. Ведунья опустила на покров княжеский золотой венец.

Ольга кивком головы поблагодарила девушек, и они вышли. Княгиня встала напротив открытого окна, наблюдая за полетом птиц.

- Эх, и мне бы взлететь вот так, - тихо молвила она и вышла из опочивальни.

 

В трапезной княгиню уже ждал Асмуд.

- Исполать тебе, Княгиня, - с поклоном поприветствовал он Ольгу, - пусть Ярила благословит твой рассвет.

- Какие вести принес мне, Асмуд? – Ольга села за стол, оглядела приготовленное, взяла лепешку, макнула ее в мед, поднесла ко рту, но есть не стала и с ожиданием взглянула на воеводу, - присядь, потрапезничай со мной.

Асмуд сел за стол, взял с блюда кусок пирога, налил из кувшина взвару и стал докладывать:

- Ночью обоз с оброком пришел от древлян, полной мерой привезли меха, жемчуг, дичи, зерна. В дружину молодцев прислали. Хороши парни, стоящие дружинники станут.

- Камень привезли для строительства? – Ольга подвинула ближе тарелку с киселем и зачерпнула полной ложкой.

- В каменоломни Вторак с обозом  ездил, полные подводы привез, виновных за прошлый неполный обоз наказал, - проговорил Асмуд, отставив пустую кружку.

- Зело/очень/ крут братец  мой бывает, надеюсь, не зря, - Ольга утерлась поданным полотенцем,  -  а что княжич?  Пошто не трапезничает? Неужто сну еще подвластен?

Асмуд отрицательно покачал головой:

- Святослав нынче с самого рассвета со Свенельдом и дружиной отправился на берега Луги, погосты  проведать. Баили люди с последним обозом , что тиун тамошний полюдье от Киева укрывает.

- Добро, что Святослав  в дела  княжеские вникает, пора ему уже  и князем киевским становиться, а мне на покой, - Ольга взяла с тарелки яблоко и встала,  - выйдем.

На крыльце Ольга села в приготовленное кресло, надкусила яблоко и невольно залюбовалась раскинувшимся передней видом пробуждающегося Киева, спокойного Днепра и дальнего заднепровья.

- Матушка-княгинюшка, защити! – услышала Ольга женский голос с нижних ступеней крыльца.

Княгиня жестом велела подняться просительнице на крыльцо. Перед ней стояла девушка в простом сарафане, из-под платка выбились русые волосы.

- Как звать тебя, девица, пошто защиты просишь? Али обидел кто? – ласково спросила Ольга просительницу.

Та упала перед Ольгою на колени:

- Я  купца Борзяты старшая дочь, Годицей наречена. Как снег сошел, сговорился батюшка мой с кузнецом Дубыней, что отдаст меня за сына его Радоту, как жатва пройдет. А ноне отказал ему и велит идти мне за древлянского воина, не дожидаючи жатвы. Княгинюшка, солнце наше, заступи меня перед батюшкой, не вели за древлянина идти, а вели по сговору ранешному за сына кузнеца.

Горькими слезами поливала девушка каждое слово.

Ольга так сжала в руке яблоко, что пальцы в мякоть вошли как в масло.

- За древлянина говоришь, - княгиня взглянула на Асмуда, - вели привесть сюда купца Борзяту да кузнеца Дубыню, да покличь ко мне Кружулиху.

- Тут я, матушка, - подала голос от  двери в покои ведунья.

- Веди девицу в мои покои,  успокой, побеседуй, слёзы осуши ей, пусть Малуша девице платье даст новое, да причешет, - тихо, но твёрдо сказала Ольга, потом встала и прошлась по крыльцу.

Увидев входящих во двор людей, княгиня вернулась в кресло и, стараясь изо всех сил сдержать гнев, стала ждать, когда подведут ближе к ней купца и кузнеца. Видно было, что кузнеца привели прямо из кузни, не дав ему ни фартука снять, ни рук обмыть. Тогда как купец видимо трапезничал – в темной бороде белели хлебные крошки.

- Ну, - грозно взглянула на купца Ольга, - за кого дочь свою отдаешь, Борзята?

Купец схватил с головы шапку, замял её в руках, прокашлялся.

- Да не мнись, яко девица на смотринах, - княгиня, сдерживая гнев, стала постукивать ладонью о подлокотник кресла.

- Дак, за воина-дружинника, матушка, - подал, наконец, голос Борзята.

- А чьего роду-племени женишок? – последовал вопрос княгини.

- Княжеского, д… дре….древлянского Князя Мала младший сын, - заикаясь тихо поговорил купец, не смея поднять на княгиню глаза.

- А сговор с кем был? - казалось, даже птицы притихли под стрехой от строгого голоса княгини.

Купец промолчал, опустив голову.

- Молчишь? – почти крикнула Ольга, встав и подойдя к верней ступеньке крыльца, - забыл ты, Борзята, от чьих рук смерть свою принял князь Киевский, муж мой Игорь, раз осмелился родниться с древлянами. К тому же нарушил слово, данное на сговоре.

Борзята стоял, ни жив, ни мёртв, боясь взглянуть в глаза княгине.

- Значит, слушай слово моё княжеское, - Ольга заговорила громко, чтобы слышали все, кто стоял вокруг, - отныне всё твоё добро и дом в княжескую казну переходят, а ты с семьей своей жить отправляешься на дальний погост, что за степью у древлян построен на реке Мсте. Станешь там жить, да полюдье собирать на благо Киева. А сюда тебе путь заказан! Прочь! Чтоб глаза мои больше не видели тебя.

В полной тишине купец покинул княжеский двор.

- Кузнец Дубыня, а ты не передумал купеческую дочь за своего сына взять? Дам я ей приданое, не порожней в твой дом придёт, - сев в кресло и, немного успокоившись, спросила Ольга.

Кузнец поясно поклонился и поговорил:

- Матушка-княгиня, исполать тебе на все времена. Сын мой горевал сильно, что купец сговор нарушил. Люба ему Годица, ох, как люба. Примем с жинкою девку как дочь родную.

Ольга улыбнулась, вздохнула, словно камень с души сбросила:

- Готовься, значит, к свадьбе по первому снегу. А девица при мне пока поживёт, помогать будет во дворце, приданое зарабатывать. Ступай.

Внимание Ольги привлекла стая голубей, кружащая над Вышгородом.

- Птахи вольные, - прошептала княгиня, - свободен полёт их над всеми людскими невзгодами и бедами.

Решение пришло неожиданно, словно оброненное теми птицами перо:

- Асмуд, вели коня оседлать, да дружине дай сигнал. Едем к Великой!

 

Солнце уже клонилось к закату, когда, покинув дом матушки Всеславы в Выбутах, Ольга остановила коня на берегу реки Великой.

Сколько ж воды утекло с той купальской ночи, когда на берегу встретила она Игоря, судьбою назначенного ей в супруги. Княгиня спешилась и, дав знать дружинникам, чтоб остались на месте, подошла к спокойной реке, смочила руки, омыла лицо.

Налетевший ветер вмиг нагнал с севера серые тучи, которые казалось, хотели зацепиться да не могли за вершины чуть не трещавших от силы ветра деревьев.

Ольга отступила от набежавшей волны и, зябко поежившись, потуже закуталась в плащ.

- Какую судьбу пророчит мне этот ветер, - в смятении подумала она.

Внезапно ветер стих, как не было его вовсе, покорные его воле тучи замедлили свой бег и расступились. И вдруг в просветы меж серых туч хлынули на землю три золотистых луча, высветив  своим пересечением широкий мыс при слиянии  Великой и Псковы.

Ольга тихо охнула, пораженная увиденным, и воскликнула:

- Быть на этом месте граду великому и славному!

Видение трех золотых лучей долго еще не покидало взволнованную Ольгу.

- Не зря мне это знамение открылось, ох, не зря, - всю обратную дорогу до Киева думала она.

 

Утро следующего дня Ольга встретила с покоем на сердце. Во сне вновь виделись ей огненные птицы с падающими перьями-стрелами, но засиявшие три золотых луча рассеяли страшное видение.

- Золотые лучи отогнали от меня огненных птиц Перуна, дав мне покой и умиротворение, - шептала она, встречая рассвет, - есть в этом знак, только вот понять пока не могу.

 

Пополудни на княжий двор дружинники привели странно одетого человека и вызвали княгиню.

- Что за дело у вас ко мне, люди, - спросила Ольга, выходя на крыльцо в сопровождении верного Асмуда и Кружулихи, которая тот час придвинула княгине кресло.

- Рассуди, матушка-княгиня, - обратился к ней бородатый дружинник, видимо старший по возрасту, - вот человек странные, непотребные речи ведет среди народу у ворот Киевских. Как бы беды не накликал на тебя, голубушка, и на всех нас.

- Что ж такого говорит сей муж, - заинтересовалась княгиня, внимательно вглядываясь в спокойно стоявшего пришельца, одетого в просторный серый плащ с капюшоном и подпоясанный пеньковой верёвкой. На ногах истертые кожаные башмаки, что выдавало в пришельце человека много ходившего, через плечо странника была перекинута котомка на длинной перевязи, а в руках он держал посох. Седую голову покрывала простая шапка.

- Против богов наших речи ведет, - отвечал бородач, - за других богов ратует.

- Отпустите его, пусть подойдет поближе, - велела Ольга, - а вы ступайте. Я сама с ним разберусь.

Когда плененный дружинниками взошел на крыльцо, Ольга обратила внимание на его добрые улыбчивые глаза.

- Кто ты, и пошто разговоры ведёшь неправильные с людом киевским? – жестом предложив ему сесть на скамью, спросила княгиня.

- Я монах, княгиня, странствую, несу людям слово божие, - продолжая стоять, проговорил пришелец.

- А имя есть у тебя? – поинтересовалась Ольга, повторив приглашение садиться.

Монах тяжело опираясь на посох опустился на скамью, с трудом сдержав вздох облегчения.

- В миру звали меня Буслаем, жил я в Новгороде, торговлей промышлял, а принял крещение с именем Никифор.

- В миру? Крещение? – удивленно переспросила Княгиня, - так как же мне величать тебя, путник?

- Никифором и зови, - помолвил тихо он, - крещен я во славу Бога единого.

Ольга внимательно смотрела на сидящего с понурой головой странника. Заметив, как он с трудом сдерживает вздох, спросила:

- Крепко тебе от мужиков досталось у ворот киевских?

- Народ ко мне с добром отнесся, а вот дружиннички твои, княгинюшка, крепки на руку, - тихо произнес Никифор.

- Осерчал на них? – посочувствовала она.

- Они не ведают, что творят в своем безбожии, грех на них обиду таить, - Никифор смотрел на княгиню, не опуская глаз.

От его взгляда Ольге вдруг стало тепло и легко на сердце.

- Добрый ты, - улыбнулась она.

- Бог мой доброте и любви учит. Откроешь ему свое сердце, добрым светом войдет в него божественная любовь, - Никифор говорил тихим голосом, и каждое его слово было словно капли долгожданного дождя в жару.

- Слышала я от купцов приезжих об этом Боге, но с посвященным говорю впервые, - Ольга жестом отослала прочь Асмуда и Кружулиху.

- Спрошу тебя сейчас, - продолжила она, оставшись наедине с Никифором, - сможешь ли мне сон мой растолковать, потому что уверена я, его мне Перун посылает, а понять не могу, чего ждёт он от меня. Часто снятся мне птицы огненные с человечьими головами, летают оне надо мной, кричат, а потом на меня свои огненные перья, аки стрелы, бросают.

Путник помолчал, потом вздохнул и вымолвил:

- Души невинно тобой убиенные покоя тебе не дают, - Никифор жестом остановил попытавшуюся что-то сказать Ольгу, - в пылу горя своего поддалась ты гневу, обиде, велела город сжечь. Сотни  душ деток да жен, благих в своей безвинности, погубила ты в Искоростене.

Должна ты покаяться в содеянном, прощения попросить.

- Но я за мужа моего погибшего мстила! Перун так велел, – воскликнула княгиня.

- Вот, послушай, что скажу тебе, - Никифор помолчал и продолжил тихо говорить, - Много люди грешили на земле, послал Бог-отец Сына своего Иисуса в мир людей, нести Слово и Веру Божии. Но люди в греховности своей не вняли учению, предали Сына Божьего, и возвели на Голгофу, чтобы распять на кресте. Так Бог-отец Сына своего на смерть послал, чтобы грехи людские его смертию искупить. И вняли люди. И кто покаялся,  кто врагов своих простил, тому прощение было. Уметь простить, уметь изжить в себе злобу не каждый сможет. Бог на то силу даёт.

Ольга со смешанным чувством умиротворения и сомнения внимала словам странника.

- Месть – удел слабых, - монах строго взглянул на Ольгу, - будь сильной, умерь гордыню, повинись, испроси прощения перед Господом за кровь, без вины пролитую. А Он поможет, даст силы тебе простить врагов.

Ольга прижала руки к груди, пытаясь унять сильно бьющееся сердце.

- То, что предлагаешь ты мне, Никифор, - прерывающимся голосом проговорила она, - значит отступиться от наших богов.

Никифор встал, подошел к княгине и положил руку ей на плечо:

- Подумай, достойны ли почитания те, кто требует крови и мести? Отпусти от себя горе своё, упокой гнев за смерть мужа, смирись с потерей, разве это противно душе твоей? А коль душа захочет принять единого Бога Христа, вольна ты в деяниях своих, никто тебе слова супротив не скажет. Верую в это.

Ольга поднялась с кресла, прошлась по крыльцу и, вернувшись в кресло, спросила:

- А, вот скажи еще. Стояла я с дружиной на берегу Великой, ветер нагнал тучи, но вдруг сквозь них три солнечных луча ударили в землю, где две реки сливаются в одну. Решила я, что Перун велит мне на том месте город заложить.

- Три золотых луча с неба это пресвятая троица, Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Святой дух, - монах осенил себя крестом, - тебе знамение, чтобы ты храм во имя Христа поставила на том месте и сама приняла крещение во славу Бога нашего.

Ольга встала и направилась внутрь дворца, в дверях остановилась:

- Думать буду. А ты жди. Прикажу место тебе в нижних покоях дать.

 

Ввечеру накрыла Киев косматая серая туча, медленно плывшая по небу. Низкое закатное солнце уже не могло осветить город, и ранние сумерки выпускали из всех углов темноту. Ольга, одетая в простой сарафан, стояла у перил крыльца и зябко куталась в меховую душегрею.

- Не по-летнему что-то похолодало, - думала княгиня, вглядываясь в небо, - вон, как зарницы гоняет по туче, знать, гроза ночью будет. Далече ещё она, быстро не придёт. Птахи-то все попрятались уже. Ненастье чуют. Вороны раскаркались, не успокоятся никак. От их злого карканья на сердце муторно. О чем вещают вороны своим криком? Только ли о грозе? Может, они о судьбе моей кричат?

- Матушка, - услышала Ольга ласковый голос и оглянулась, - княгинюшка, ступай в покои, а то ветер закатный дурной, как бы хворобы на тебя не нагнал.

- Иду, нянюшка, - улыбнулась княгиня Кружулихе и следом за ней вошла внутрь.

 

- О чём призадумалась, княгинюшка, - нарушила тишину опочивальни ведунья,  ловко орудуя веретеном, - как вошла в опочивальню, да села у окошка, с той поры и словечка не молвила. Какие думы тебя одолели, покоя не дают?

Ольга не сразу откликнулась, мысли и вправду суетились в голове, словно мураши на куче.

- Скажи, ведунья, отчего боги наши столь жестоки, нас заставляют в страхе и ненависти жить? И жертвы просят кровавые, - Ольга встала с лавки у окна и подошла к пряхе, - не могу я покой найти, думы-думушки одолели, Пошто так-то устроено?

Кружулиха собрала спрядённую нить на веретено и воткнула его в пряжу. Оправила передник, стряхнув с него невидимые шерстинки.

- Предки наши завещали нам жить у богов в подчинении, - ведунья говорила тихо, перебирая в руках край передника, - учат боги людей, оберегают. Вот за ученье да за оберег и просят подношений. Да, кровью порой богам платит люд русский, так ведь нету клятвы крепче, нежели клятва на крови.

- А мне пролитая по моей воле кровь не дает покоя! – воскликнула Ольга и. сделав несколько шагов по опочивальне, присела рядом со старицей, -   так и видится она на моих руках!

Княгиня раскрыла перед собой ладони:

- А самая горячая и несмываемая так от тех жен и детей, что я в Искорестене пожгла. Всё делала я, как Велес мне велел, всё, чтобы кровью ответить за Игоря, убиенного князя Киевского, любимого мужа моего. Свершилась месть, но покоя нет мне! Ночью птицы огненные в меня стрелы мечут, днём руки и сердце горят не утихаючи, - Ольга  промокнула рукавом побежавшие по щекам слёзы.

- Не смыть мне с рук и сердца той кровушки, - горько проговорила она, - а я чистою хочу быть! Как в те дни, когда муж мой рядом был, когда сердце от любви горело! Но тот-от огонь согревал, не мучил.

- Болью напитались твои слова, матушка, - ведунья взяла Ольгу за руку и стала поглаживать, успокаивая.

- Послушай, что скажу тебе, о том много я думаю от заката до рассвета и с рассвета до заката, - княгиня снова встала и зашагала по опочивальне, опустившись в кресло, стоящее у кровати, она заговорила, словно в омут с головой окунулась, - странник, что днями ко дворцу был от ворот киевских приведён, поведал мне о своём боге.  Сказал он, что бог этот учит любви, что нельзя кровью на кровь, злом на зло отвечать, что надо простить тех, кто горе принес, тогда и мне прощение и успокоение будет.

Кружулиха вздохнула, взяла в руки веретено и начала прясть, потом остановилась и взглянула Ольге в глаза:

- Жизнь наша как эта нить, - начала она говорить, - вьётся-прядётся, на основу, на веру нашу наматывается. Но случается и так, - ведунья оборвала нить, - теряется основа, но пряжа-то есть ещё, не закончилась! Стало быть, новая будет основа, а уж какой ей оказаться, прежней ли,  - Кружулиха взяла в руки свободное веретено, протянула его княгине, - новой ли, сам каждый должен решать, и только времени река скажет, верная ли основа выбрана. Сама ты должна решить, какую основу, какую дорогу ты выберешь для жизни. Но одно могу тебе сказать, как выберешь, обратного перебора уже не будет.

- Вот ты всю жизнь свою и мужей, и жён лечишь. А разве не боги тебе такое уменье дали, - Ольга внимательно смотрела на старуху.

- Травы понимать да хворь людскую изгонять меня матушка моя научила, а ёй ведовсто тоже  от матушки досталось, - ведунья допряла нить, убрала веретено в стоявшую рядом с ней корзинку и вздохнула, - ни я, ни матушка, ни все жёнки рода нашего сами богов-от не видали. Но в наговорах-заговорах к ним обращались, на их помощь надежду имеючи. А я вот так думаю, коли кто себя сильным чтёт, то все дела его спорятся-ладятся. А сила та не в руках иль ногах, она внутри сидит, в самом сердце. Ты, мИлушка, своё серденько спроси, оно всё тебе скажет.

Кружулиха встала с лавки, оправила фартук:

- Пойду я за молоком с мёдом для тебя схожу, оно для сна спокойного самое пользительное будет.

Когда за ведуньей закрылась дверь, княгиня  подошла к окну. Из низкой тучи сеял мелкий дождь, издалека донёсся глухой рокот грома. Вдруг небо словно вспыхнуло зарницей. Ольга вздрогнула, но от окна не отошла, приложила руки к щекам и прошептала:

- Вы, жены и детки, по моей воле смерть принявшие в Искорестне, простите меня. Горе застило мои глаза, сердце плакало по мужу убиенному, не смогла я сдержать страданий своих и вас на них обрекла. Простите, простите, простите…

 

После утренней трапезы велела княгиня позвать к себе Никифора. Когда его привели, Ольга жестом отослала всех из светлицы.

- Садись супротив меня, странник, - указав на лавку, тихо проговорила княгиня, - думала я над  словами о боге твоём, много думок разных в голове моей как стая птиц небесных носятся. И сердце покоя от тех дум не знает.

Никифор поставил у порога посох и сел на указанное место, уложив на колени свою суму:

- Я верю, что с Божьей помощью  ты сможешь  покой найти. А  коли мне на долю выпало тебя к Господу нашему привести, знать на то и есть воля Божья.

Монах осенил себя крестом и взглянул на княгиню.

- Скажи, Никифор, что ты сейчас сделал? – Ольга попыталась повторить его жест.

- Перекрестился, - Никофор спрятал улыбку в бороду, наблюдая за собеседницей, - это Крестное знамение, кое налагает на себя каждый христианин, призывая Имя Божье. Благодатная сила дана Крестному знамению. Крест есть охрана наша. Мы ограждаем свое чело Крестным знамением всю свою жизнь: входя в дом и покидая его, облачаясь в одежды, возжигая святой огонь, ложась спать, при любом деле, в опасности, в радости или  горе.

- А я могу…, - княгиня замешкалась, вспоминая слово, - как ты перекреститься?

Странник протянул к ней руку:

- Сложи персты свои правой руки как я,  три первых пальца  вместе концами ровно, а два последних  пригни к ладони. Сложенные вместе три первых пальца выражают нашу веру в Бога Отца, Бога Сына и Бога Святого Духа. А два пальца, пригнутые к ладони, означают, что Сын Божий будучи Богом, стал человеком. Возложи сложенные персты сначала на лоб - для освящения ума, потом на живот - для освящения внутренних чувств, после на правое плечо и затем на левое - для освящения сил телесных. Когда христиане  крестятся не во время молитвы, то мысленно говорят  "Во имя Отца и Сына и Святаго Духа",  выражая этим свою веру.

Княгиня повторила за монахом движения, сперва несмело, потом уверенней. Прикрыв глаза, Ольга прислушалась к своим ощущениям – тепло и покой вливались в сердце.

Она внимательно посмотрела в лицо монаху:

- Ты сказал «христиане». Так ты и есть христианин?

- Да, я христианин, - кивнул Никифор, - я называю себя христианином, потому что верую в Бога так, как научил веровать Сын Божий, Господь наш Иисус Христос. Он не только научил всех христиан  веровать в Бога, но и спас народ  от власти греха и вечной смерти. Я называю себя христианином, потому что принял таинство крещения от святых отцов в Византии.

Ольга отвернулась к окну, проводила взглядом полёт голубей. О внутренней борьбе её говорила суровая складка, что легла меж бровей. Не отводя глаз от птиц, она недоумённо спросила: 

- Почему ты говоришь, что твой Господь спас народ от греха и смерти, - и, повернувшись к гостю, напряжённо ждала ответа.

Гость не торопился отвечать, собираясь с мыслями.

- До прихода Иисуса Христа люди жили, не думая о своей душе, поступки совершали скверные, которые тёмными пятнами ложились и на сердца, и на умы, и на души людския. Погрязли люди во грехе и не думали о спасении. И послал Господь в мир людей сына своего, и велел ему нести народам слово и веру Божие с тем, чтобы люди, уверовав, нашли спасение душам своим. И призвал Господь покаяться в грехах своих и пойти по пути, указанному Сыном Божиим.  Но трудно было грешным людям уверовать в сына Божьего, - Никифор говорил негромко, взгляд его был устремлен в отрытое окно, - предали они его правителю, и за слово праведное, за грехи и беззакония людские казнен был сыне Божий, распят на кресте. Неверущие возрадовались, а Иисус, умирая распятым, воззвал к Отцу небесному, чтобы простил Он людей, ибо не ведают оне в неверии своём, что творят. Так стал Он стал жертвенным Агнцем, закланным за людей, но страдал доброю волею своей.

Ольга прижала ладони к пылающим щекам, по которым проложили дорожки слёзы.

Никифор взглянул на княгиню, увидел её слёзы, замолчал. Достал из своей сумы чистую тряпицу и подал Ольге:

- Так, через смерть сына Божьего, получили люди спасение по благодати Божьей, уверовав в Иисуса Христа.  И покаялся каждый, и крестился во имя Иисуса Христа для прощения грехов,  и получил дар великого Духа Святого.

Княгиня промокнула  тряпицей слезинки со щёк, вздохнула и спросила:

- Смогу ли я принять Господа твоего?

Монах ласково смотрел на собеседницу, но отвечать не спешил.

Ольга смутилась, подняла на руки котёнка, игравшего подолом её рубахи.

- Вот аки ты сейчас этого малыша в руки приняла, так и Господь тебе свои ладони подставит, - тихо поговорил Никифор, - ты сердце своё открой, впусти в него Любовь и Слово Божие. Ты хочешь стать христианкой? Хочешь нести веру в Иисуса Христа своему народу?

Княгиня задумалась, поглаживая уснувшего на её коленях котика.

- Со дня смерти мужа моего нет моему сердцу покоя, - заговорила она, не поднимая взгляд на монаха, - велели боги мстить за него, я была покорна их воле. Но после стали ко мне прилетать во снах птицы диковинные и огненными стрелами забрасывать. А лица-то у них человечьи были. от тех-то стрел и горело сердце моё в непокое, и не было мне ни сна, ни отдохновения. Но после слов твоих о покаянии, я просила прощения у жен и детей, загубленных по велению моему. И впервые не прилетали огненные птицы в мой сон, до утра спала аки младенец. Вот тогда-то и задумалась  я  о  силе твоего Бога, о силе покаяния. И подумала я о Боге твоём, как о своём. Да, я хочу стать христианкой и принести эту веру народу моему. Ты можешь меня в вашу веру принять?

- Я всего лишь странствующий монах, моя дорога к людям. Должен я нести им великое знание о Боге Иисусе Христе, - Никифор говорил негромко, в его взгляде читалось одобрение словам Ольги, - тебе же надо принять таинство крещения в храме, в Царьграде. Путь твой к святым отцам лежит. Обратись к ним, не оставят оне просьбы твоей.

Вдруг дверь в светёлку распахнулась, впустив отрока в одеянии дружинника. С первого взгляда становилось понятно, что это сын княгини, до того похож он был на мать лицом.

- Матушка, - хотел,  было, поприветствовать Ольгу княжич, но увидев чужого, остановился.

Никифор оглянулся на вошедшего и поднялся:

- Пора мне, матушка, путь до Новгорода неблизкий.

Ольга встала, сердце колотилось, сбивая дыхание, но она сдержала вздох и молвила:

- Прощай, Никифор, благодарствую тебе за науку твою. Доброго тебе пути.

Монах взял посох, в дверях поклонился княгине и вышел.

- Матушка, что сей муж делал в твоих покоях, - стараясь быть строгим заговорил княжич.

- Святослав, сын мой, рада я твоему возвращению, долгим был твой поход,  - улыбнулась Ольга сыну, - это странник. Он просто беседовал со мной. Он христианин.

Святослав рассмеялся и сел на лавку:

- Христианин? Как тебе с ним беседовать возможно?  Ужель есть в его словах крупица правды?

Ольга села рядом с сыном, взяла его за руку:

- Он о вере своей рассказывал мне.

- О вере? – Святослав с недоумением смотрел на мать, -  ты слушала его ересь о вере христианской?  Матушка, вера христианска уродство есть. Слышал я разговоры об этом, непонятно мне, как можно такую веру иметь.

Княгиня хотела, было, резко ему ответить, но улыбнулась, погладила его по руке:

- Ты зря говоришь так, сыне мой. Странник этот вложил мне  в сердце желание обратиться к Богу христианскому. Я решила  сама принять эту веру и завтра же отправляюсь в Царьград. А тебя на Киеве оставлю. 

Святослав, опешив, от таких слов матери молча смотрел на неё. Что-то в её лице не давало ему дерзко ответить ей.

- Твоя воля, матушка, а меня избавь от разговоров об этой вере. Я не собираюсь впадать в неё, ибо дружина вся станет смеяться надо мною, - княжич встал и, звеня кольчугой, вышел.

- Ты ещё много не видишь сердцем своим, сын мой, - тихо проговорила вслед ему Ольга, - откроются глаза твои и сердце, как мои открылись.

На утренней заре из киевских ворот выехал княжий обоз, направляясь в Византию.

 

 

***

По возвращении в Киев Ольга, принявшая в крещении имя Елена, проповедовала христианство среди народа, строила церкви. Ольга была первой на Руси похоронена в земле по христианскому обряду.

 

Словарик.

Карна и Желя В восточнославянской мифологии богини - воплощение плача и горя, связанные с погребальными обрядами.

Злыдни В славянской мифологии злые духи, маленькие существа, которые, поселившись за печкой (как домовой), остаются невидимыми и приносят дому несчастья.

Опашень - длиннополое распашное платье с широкими рукавами

Ожерелье – отдельный  широкий воротник, не пришитый к одежде, расшивался жемчугом и шелками, распластанный на плечах воротник назывался ожерельем, то есть окружающий горло (жерло).

Корзно – недлинный плащ-накидка из плотной ткани с меховой оторочкой с прорезями для рук, застегивался по всей длине.

Фибула— металлическая застёжка для одежды, одновременно служащая украшением.

Исполать – пожелание, приветствие «Слава тебе»

Взвар - слабоалкогольный или безалкогольный напиток, кисель. Обычно варится из яблок, груш, чернослива, урюка, изюма и вишни с добавлением крахмала или зерновой закваски. Взвары имеют растительную основу — овощную или ягодную. Дополнительными компонентами в них часто бывают уксус и мёд. Самые традиционные взвары — луковый, капустный, клюквенный.

Вышгородом –  Вышгород - дворец Княгини Ольги за стенами Киева, на горе на правом берегу Днепра

Погост – устроенные Ольгой поселения, ставшие центрами торговли. От слова «гость» (купец)

Полюдье - подати в пользу Киева, установленные княгиней Ольгой

Тиун - ставленник княжьего двора на погосте

Остолбень остолбенелый человек, праздный зевака, разиня; глупый и неповоротливый