Я дёрнул чифиря, - он за вино сканал.
Ещё пятнадцать лет мне срок тянуть осталось.
Подай-ка мне, Витёк, мой «Беломорканал»!
Я десять лет провёл на «крытой» в одиночке,
Как в зеркало, смотрел в решётку на окне.
Мне пьяный вертухай отбил мозги и почки.
Распустятся они листвою на сосне.
А над зоной журавлиный клин вновь летит домой.
Только я сижу на нарах, блин, стерегу конвой.
Ты прости меня, старушка-мать и жена-коза,
Я не буду больше воровать. Воровать нельзя.
Я в детстве прочитал про графа Монте-Кристо,
Про то, как «Мерседес» угнали у него.
На воле как-то раз я встретил букиниста, –
Он драпал в поздний час. И в драповом пальто
Я тихо подошёл к нему, как к человеку,
И посреди ночной безлюдной тишины
Спросил его я: «Как пройти в библиотеку?»
А он, чудак, икнул и наложил в штаны.
А над зоной журавлиный клин вновь летит домой.
Только я сижу на нарах, блин, стерегу конвой.
Ты прости меня, старушка-мать и жена-коза,
Я не буду больше воровать. Воровать нельзя.
А мать-старушка ждёт, когда сынок вернётся
Побритый и крутой из отдалённых мест
И фиксой золотой счастливо улыбнётся,
И на груди блеснёт килограммовый крест.
Весенняя капель стучит в окно, как дятел.
Наколки на руках я все перечитал.
Как жалко, что не сел к нам ни один писатель…
Сыграй-ка мне, Витёк, «Владимирский централ»!
2000.
