Николай Клементьевич не спеша вышел на улицу. Заканчивался сентябрь. Дождей не было. Воздух бархатный. Лазурь по всему небу расплескалась. Разноцветье листвы радовало и даже немного успокаивало душу. Завтра приедет сын и увезет его к себе в Новосибирск. Уезжать не хочется, но жить одному уже не по силам - 88-ой годок пошел.

"Все, батя, хватит упорствовать, - сказал в последний приезд сын,- пожил один, теперь к внукам, в семью. Пойми: ездить к тебе часто нет времени - работа, по телефону - правды о здоровье ты не скажешь - убеждались и не раз. Случись что с тобой - помочь вовремя не успеем - век себе не прощу. Так что решено: в Новосибирск и все! Готовься! Не переживай: будет у тебя своя комната. В нашем доме тоже ветераны есть, познакомишься, скучать не будешь. Давай готовься".

Легко сказать - готовься. Одно дело чемоданы собрать, а во что и как собрать то, что душе дорого? Понятно, что память тут не оставишь: она всегда при тебе будет. А места, святые для тебя? С ними как?

В честь 30-летия Победы в Великой Отечественной возвели в парке монумент "Павшим героям-землякам", фамилии на мраморных досках высекли. Есть там и фамилия друга, однополчанина Николая Клементьевича - Федора Богомягкова.

Вместе в школу ходили. Вместе на одном заводе работали. Вместе на фронт ушли. Воевали в героической 33-ей армии под командованием генерала Ефремова. Плечо к плечу защищали Москву. А в январе 1942-го армия получила приказ развивать наше контрнаступление. Попали в окружение. Мороз был лютый. Если б не Федор, отморозил бы руки. Весна облегчения не принесла: не хватало людей, боеприпасов, одежды, продовольствия. Но не сдались. как Паулюс в Сталинградском котле! Когда положение стало совсем безнадежным, командование прислало за Ефремовым самолет - спасти, вывезти штаб на Большую землю. Но командир отправил только боевые знамена, а сам со всем штабом остался с солдатами. Вскоре получил тяжелое ранение, не желая попасть в плен, застрелился.Своим поступком спас честь своих солдат. Вышедшие из окружения бойцы не попали под разбор "органов", а были все награждены: офицеры - орденами Красного Знамени, рядовые бойцы - орденами Красной Звезды или медалями.

Оба друга стали орденоносцами Красной Звезды. Думали: раз из такого ада живыми вышли, значит, до победы доживем.Не получилось. Погиб Федор под Кенигсбергом, спасая раненого друга.

Десять лет Николай Клементьевич ходил к памятнику ежедневно. Ни дождь, ни снегопад, ни ветер, ни мороз не были причиной для отказа "попроведать" боевого товарища. Иной раз Анна Васильевна (жена) зашумит:
- Колюшка, посмотри в окно, непогодь какая! Не ходи, завтра день будет.
- Не могу, Нюрочка, не могу. Благодаря Феде живу. Понимаешь?

Подойдет, обнимет за плечико, в щечку чмокнет и на ушко шепнет:" Не волнуйся!"

А потом ноги стали побаливать. Пришлось тросточкой обзавестись и прогулки сократить до двух раз в неделю: в среду и в воскресенье. Каждый раз теперь Анна Васильевна сопровождала мужа , уютно пристроившись к нему с левого бочка и держа его под ручку.

Шли всегда молча. Но как только ступали на парковую аллею, ведущую к монументу, Николай Клементьевич поворачивал голову, чуть наклонялся к лицу жены и говорил: " Нюрочка, сегодня я расскажу тебе..." и называл тему. Потом супруги подходили к монументу. Муж проходил к памятной доске с фамилиями павших, проводил рукой по родной строчке, снимал головной убор и минуту-две стоял молча. Жена стояла чуть поодаль, каждый раз еле сдерживала слезы, поднося к глазам платочек.Никогда не нарушала тишины просьбой поскорее сесть на скамеечку, не торопила. Знала что здесь ее Колюшка чувствует себя по-особому. Только здесь он рассказывал ей о своих боевых товарищах, о командирах, о забавных фронтовых случаях. О страшном, жутком - никогда. Она видела, как преображалось лицо мужа во время рассказа, как блестели глаза, и, казалось, разглаживались лицевые морщинки. Закончив, он умолкал минуты на две-три. Брал руку жены в свою, а другой нежно поглаживал. Потом опираясь на трость, вставал и подавал руку ей. Оба кланялись памятнику и опять молча шли домой. И так целых пять лет.

В 91- Николай Клементьевич пережил две трагедии: распад Советского Союза и кончину любимой Анны Васильевны. Чувствовал себя так, словно и сердце, и душу вынули одновременно. На ноги две недели встать вообще не мог. Думал: все - придется сыну коляску доставать и до конца дней своих обузой его семье быть. Но старый солдат не поддался временной слабости - оклемался, поправился. Только еще медленнее ходить стал. К другу мог наведываться только раз в две недели.

Переживал, что монумент обветшал, а ремонта нет. Даже звонил несколько раз в администрацию. Его выслушивали, что-то обещали. Порядок навели только к 50-летию Победы. Праздник отметили шумно, с размахом. Многое старому ветерану пришлось не по душе. Но кому до этого есть дело? Правда, сын всей семьей приезжали, поздравили. Даже целую неделю погостили. Уговаривали ехать с ними - не согласился. " Силенки есть еще - поживу один,"- сказал, как отрезал.

Прошло еще пять лет. Началось новое тысячелетие. Многого не понимала душа Николая Клементьевича и не принимала в этой новой жизни. За многое старому ветерану было обидно. Дни бежали, и стал Николай Клементьевич чувствовать, что "тают" его силенки. Ходить становилось все труднее. По квартире передвигался иной раз через силу, где уж тут на улицу. Чаще стал сидеть на кухне около окна. Сидел, смотрел на улицу, думал о своем, а то вдруг, сам не замечая, вслух говорил:"Ты прости меня, Федор, не могу прийти, постарел я, брат, постарел." По Нюрочке своей тосковал безмерно.

Все: сын принял решение и другого не будет. Сегодня вот надумал в последний раз сходить в парк, к монументу. Без этого уезжать нельзя.Часы показывают 12. Самое время. На улицах немноголюдно. Хорошо. У старушек-цветочниц купил букетик ярко пунцовых астр. Шел и улыбался, вспоминая прогулки с Нюрочкой (на ее могилку сын свозит). Вот и знакомая до боли аллея. Что это? Какой-то шум, крики. Николай Клементьевич оглянулся: никого. Сделал несколько шагов , шум приблизился.Как мог ускорил шаг. "Не может такого быть, чтоб, - думал он, - чтоб здесь в священном месте... безобразия?..."

Свернул к монументу и ...остолбенел, от неожиданности. Группа молодых парней, дико разодетых. Разукрашенных то серьгой в ухе, то татуировкой на шее, то темными очками невероятной формы. Устроились, кому где понравилось: на ступеньках к памятнику, около памятной доски, прислонясь к ней спиной. У двоих орут что есть мочи какие-то штуки в руках. У каждого банка пива.

Нет, приходили сюда и раньше молодые, но это были или молодожены, чтоб поклониться памяти павших, цветы в знак благодарности возложить; или школьники, чтоб урок истории послушать, но чтоб такое!? Такого старый солдат не видел никогда.

И вели себя эти дикари отвратительно. Под грохот штуковин, тех двоих, делали какие-то судорожные телодвижения, гоготали, выкрикивали грязные слова.

Нет, такого старый солдат-орденоносец стерпеть не мог. Собрав все силы, решительно направился к разнузданной ораве.

- Молодые люди! Я прошу вас покинуть это место!- твердым голосом, стараясь осилить звуки рока, сказал Николай Клементьевич.

Никто не обратил на него внимания.

- Молодые люди, я прошу...

- Эй, папаша, что ты там бормочешь?- спросил самый высокий.

- Я прошу вас покинуть это место.

- А нам здесь нравится! Природа. Тишина. Проходи, папаша! Не мешай!

- Боевой товарищ у меня..,- Николай Клементьевич твердо шагнул к памятной доске, - а ты ноги тут свои задрал. А ну...прочь!

Все звуки разом стихли.

- Товарищ там, а ты все еще здесь! - крикнул разрисованный, и все дико загоготали.

- А он на свидание приперся. Со цветочками! А телки-то нет! - снова дикий хохот.

- Я прошу вас покинуть это место!

- Папаша, ты чо глухой? Не слышал: нам здесь нравится.

- Идите в другое место. Это - священное. Здесь...

-Ну, все! Ты достал меня, старик! - развязно, полушепотом, сплевывая сквозь зубы, просипел коренастый парень, до сих пор только наблюдавший за происходящим. Он вплотную подошел к Николаю Клементьевичу и дыхнул в лицо:

- Вали отсюда, папаша, пока я добрый. А то будет по-другому...

- Я прошу вас по-человечески...

- Мы тоже! - заорал коренастый и со всего размаха ударил ветерана в висок, - отдыхай, сморчок! - и поправил под перчаткой костет.

- Весь отдых испортил, - подскочил разрисованный.

- Куда кости кинем? - спокойно спросил самый высокий.

Коренастый, не говоря ни слова, махнул рукой вперед, и все зашаркали дорогими кроссовками к выходу из парка, не забыв швырнуть пустые банки в стволы тополей.

Вдруг поднялся ветер. Рванул листву с тополей. Хотел разбросать ее, но передумал, разом поутих и желтым дождем направил ее на недвижно лежащего у подножия памятника Солдата с букетом ярко пунцовых астр в холодеющей руке.