Глава пятая
Артемьева вызвала Раису к себе в администрацию в начале декабря. На поверке, после чтения приказов и распоряжений по лагерю, объявила: «Все – на работы, Муравская – в контору!» Раискины товарки зашептали со всех сторон: «Ну, Раиска, и до тебя очередь нашего кобла дошла»… «Высмотрела все же гомосечка девчонку»… «Ты не бойся, Раиска, это шанс выжить…»
Артемьева допустила ее к себе не сразу. Рая сидела около часа в длинном коридоре административного барака. Напротив стула – топка печки. Рядом - полешки, банка с окурками, по полу следы солдатских сапог. После палатки этот теплый пятачок в бревенчатом колымском бараке показался девчонке раем земным. За час она разомлела, развязала на вороте узлы платков – тряпок. Даже вздремнула немного. Из томной дремы ее вырвал стук двери и голос Артемьевой: «Заходи!» Пошатнулась, вставая, но устояла. Вошла в распахнутую дверь и замерла… Поверить не могла, что такое здесь можно увидеть.
Комната, где жила Артемьева, была небольшой, но очень уютной. Занавесочки «ришелье» на окнах. На высоких подушках кровати, на стенах, на комоде и столе – вышитые цветами накидки и скатерти. Фикус, довольно раскидистый, в кадке и полки с книгами да слониками. На столе уже пыхтел самовар и теснились вазочки с вареньем и чем-то сдобным. От аромата сразу набежали слюни в пересохшем рту.
В общем, очень женское гнездышко. Как будто не было за стеной лагеря, жутко холодной зимы и расстрельной стены с оспинами от пуль…
Только вот сама хозяйка встретила Раису одетой далеко не по-женски. Все те же галифе, хромовые сапожки, но без кителя и портупеи. Хотя белая мужская рубаха была расстегнута в вороте до предела возможного. Она одновременно и скрывала, но все же намекала на женские округлости. Рукава, закатанные по локоть, и вовсе открывали взгляду тонкие изящные руки. Волосы Артемьевой, зачесанные на мужской манер назад, тоже придавали ей вид вроде бы и суровый, но вместе с тем необычайно женский и привлекательный. Даже утонченный. Раиска видела подобных дамочек в шляпах, сапогах и с сигаретами в длинных мундштуках на тех открытках, что обнаружились однажды в письменном столе отца. Не их удел носить кружева, но женского этим дамочкам тоже не занимать.
Девчонка смотрела на начальницу, как будто видела впервые. Как будто и не она стегала час назад указкой по лицам узниц и отдавала приказы о наказаниях карцером и лишением пайка.
Видя замешательство «гостьи», Артемьева выдвинула стул у круглого, совсем как дома у Раиски, стола:
- Садись, чаю попьем.
Та хотела сесть, но как представила себя со стороны: куча вонючих тряпок на стуле в кружевных оборках, опять шарахнулась к порогу.
- Я здесь постою. Попачкаю вам тут все.
- Попачкаешь, есть кому постирать или новое навязать. Видишь, как некоторые со мной дружат, – Артемьева развела руками по кругу.
- Красиво у вас. Я вышивать не умею. Не успела научиться.
- Тебе и не надо. У тебя другие способности, – начальница взяла с комода папочку на тесемочках с крупными буквами «Дело N˚...» - Вот тут написано: писала антисоветские тексты, растлевающие молодежь. Распространяла среди одноклассников порнографию. О тебе?
Раиска задержалась с ответом. Она же не знала точно, что еще в деле написано. Одно неверное слово – и стенка неминуема. Портрет Сталина и у Артемьевой висит над комодом. В обрамлении рушника с вышитыми петухами и цветами. Раиска впервые за столько дней посмотрела в глаза портрета человека, из-за которого все с ней случилось и… Не услышала в себе того девичьего жаркого чувства, что выливалось когда-то на бумагу крамольными новеллами. Не было любви, и все тут! Только плакать сильно захотелось. Чтобы не разреветься на многословии, ответила кратко:
- Да.
- Очень хорошо. Мне нужна девочка с таким талантом. Вернее, мне нужно, чтобы ты продолжила выпускать лагерный боевой листок. Предыдущий редактор у нас… В лазарет надолго попал. Во-вторых… Хотя второе и третье очень тесно связано… Об этом потом. Давай, пока самовар не остыл, чайку попьем и булочек вот… Есть у меня и персональная мастерица по булкам и пирогам. И парикмахер. И массажистка. Много еще кто есть. Ты же будешь летописцем при моем королевском дворе.
И Артемьева весело рассмеялась, довольная шуткой.
Какой же мукой для Раиски обернулось это чаепитие! Как же ей хотелось спрятать с глаз свои худые и грязные руки в цыпках, что так жадно тянулись к душистой выпечке. Рукава засаленного ватника истрепались и норовили ветошью попасть в чашку с чаем или зацепить вазочку с вареньем. Чашек пять душистого чая выпила девчонка, пока не поняла, что пора остановиться. Впрок не наешь, не напьешь.
Артемьева за все это время выпила только одну, съев лишь кусочек брусничного пирога, с любопытством поглядывала на Раиску. Вопросов не задавала. Видела, как торопится – давится девчонка. Ждала момента.
Раиска откинулась, наконец, на спинку стула. «Только бы не уснуть теперь», - билось тонким пульсом в голове… Но пульс все же затихал… затихал… Артемьева поняла: пора.
- Теперь о личном. Боевой листок – это хорошо. Но ты мне нужна и для другого. Ты уже наслышана о моих причудах и забавах?
Раиска в секунду очнулась. Она стала лихорадочно соображать, понравится или нет начальнице то, что она могла ей ответить. Да, наслышана. Шепотки бабьи были совсем тихими, но по обрывкам разговоров Раиска все же уловила их суть. Хотя до конца и не понимала: как это женщина может женщин любить? И разве это лучше того, за что десятиклассница московской школы угодила на нары?
Артемьева не ждала от нее ответа. Была уверена, что девчонка уже в курсе.
- У тебя, девонька, выхода нет. Или сдохнешь от дизентерийного поноса, или забьют тебя зечки за кусок хлеба. Им ведь за это даже ничего не будет. Или… Нет, я не мстительная, к стене не поставлю. Но захочешь ли ты такой жизни? Попробовала ведь уже. Я тебе предлагаю конкретно: будешь ходить в чистом, баня два раза в неделю, паек усиленный, должность не пыльная. За все это… Спать со мной будешь и писать для меня любовные истории. Люблю я это очень. Такое, чтобы кровь кипела и п…да пела. Не смущайся. Не маленькая уже. Сюда не за юношескую лирику попала. Обещаю, пока я здесь командую, будешь при мне. Там посмотрим.
Раиска влипла в стул. Последней попыткой хоть как-то остановить Артемьеву стало:
- Так вши у меня…
Та только захохотала, ударив ладонью по столу:
- Нашла причину! Не таких травили! – потом опять перешла на командный тон: - В барак больше не вернешься. Сейчас тебя проводят на санобработку, как раз сегодня у нас банный день. Там волосы керосином намажут, через пару дней чистая будешь. За это время в отряде обслуги освоишься, подкормишься, даже отоспишься. Ну, а через пару дней займемся совместным творчеством. Ну и боевым листком тоже. Все ясно?
Ответом ей был вялый кивок. «Два дня есть и спать» - вот что в первую очередь услышала Раиска. Остальное ее вообще не коснулось. Может, потому, что, имея слабое теоретическое представление о предмете разговора, практической его стороны она вообще не представляла. В восемнадцать лет девчонка… девчонка и есть.
Глава шестая
Два дня Рая спала и ела. Ела и спала. В недолгие часы бодрствования она видела, как приходила и вновь уходила на работу «придворная» обслуга: банщица, она же прачка, повариха, еще трое неизвестного назначения. В основном это были женщины с блатными замашками, говорящие на малопонятном языке. Но чувствовали они себя в своей несвободе, в отличие от Раисы, довольно уверенно. Как будто и не узницы. На девчонку поглядывали снисходительно, не приставали с разговорами, зная уже точно, зачем и почему она здесь. Только банщица, довольно дородная тетка, как ей самой показалось, пошутила:
- Спи, девка, копи мясо на кости. Скоро тебя наша Василина обглодает.
Сон после этих слов долго не шел к Раисе.
Через два дня на третий вечер толстуха-банщица отходила Раиску веником о души, помяла ей спину, отшлепала по ягодицам, затем скомандовала: «Там сорочка тебе в предбаннике лежит. Кроме нее, ничего под бушлат не надевай. Поведу тебя к Василине. Чего уж там… Крепись, девка. И держи рот на замке: целее будешь. Одевайся побыстрей.
Раиса затряслась. Получив ощутимый тычок в спину, выскочила в холодный предбанник, еле попадая в рукава, облачилась в белую сорочку все с тем же «ришелье» по груди. Утонула в ней, видно, шилось на кого покрупнее… Зароились мысли: на кого? И что теперь с той, что покрупнее… И сколько их вообще было в этой сорочке? «Мамочка…» - залепетала непослушными губами. То ли далекую мать звала, то ли Клавдию. Уж «кухарка» смогла бы ее отбить даже у Артемьевой. Зубами вы порвала начальницу… Но… «Иных уж нет, а те далече…» Как-то некстати мелькнул в голове Пушкин из школьной программы. «Божечки, где та школа теперь и где я? Столько всего прошла, и вот еще один урок. И не сбежишь… Мамочка!...» И затянула покрепче под горлом тесемку сорочки…
Банщица уже накинула на себя одежду и была готова проводить Раиску… На казнь? На брачное ложе? В глазах ее только равнодушие и усталость. Не в первый раз. И не в последний.
Продолжение повести теперь можно прочитать в бумажном варианте
http://planeta-knig.ru/shop/1012/desc/mamka-ljalka
(продолжение следует)
Теги:
