Птица у твоего окна
Художник Светлана Письменная

Глава 17. Антон и Таня. «Обретение крыльев»

В те напряженные для нее месяцы Таня словно бы родилась заново. Она чувствовала, что нужна Антону, ощущала волны его ответного чувства.
Она словно обрела крылья, которые когда-то утеряла.
К весне Антон уже прочно встал на ноги. И упоительно бурный, сияющий, промытый дождем, пропахший молодой листвой и белой сиренью, май распахнул его чувства. Он начал понимать, какое значение для него имеет это сокровище, которое так трогательно заботилось о нем. Для него она еще оставалась девушкой чудной и необыкновенной, в своей хорошей наивности, в которой жила прежняя первозданная чистота, увиденная им еще в первые дни знакомства и не утраченная в последующие годы. Он видел ее возрождение и всячески поддерживал его, старался быть для нее приятным и благодарным.
В светлые майские дни они чаще стали уходить из дома и бродили по дорожкам парка, белым, от усыпавшего их цвета с кудрявых яблонь. Птицы звенели серебристыми голосами, в ослепительно синем небе плыли румяные розовые облака. Над распустившимся цветом гудели бархатные шмели.
В одно из воскресений они попали под звонкую, как салют, ядреную молодую грозу. Гром кувыркался в небе, острые спицы молний пронзали внезапно опустившийся зеленый мрак. Под веселый звон стеклянного дождя они бежали к беседке. Дождь барабанил по крыше и там, в беседке, он обнял ее, и они смотрели на полосатую стену дождя. Вышло солнце, и косые струи дождя заполыхали золотом, падая в дышавший свежестью парк, над которым изогнулась блестящая радуга. Гуляя по свежевымытому городу они замечали лишь прекрасное и доброе и изумлялись злому и невежественному. Они никак не могли понять, почему люди так же не чувствуют счастья, как и они.
Вечером, когда они сидели на балконе, тесно прижавшись друг к другу и просто беседовали, Таня спросила об этом Антона.
Он сказал:
Где-то я прочитал одно высказывание Дюма. Кажется, в «Графе Монте-Кристо». Он писал, что только тот поймет истинное счастье, если до этого испытал подлинное несчастье. Я думаю, часто люди не знают, что они по - своему счастливы, не замечают этого. … У них не с чем сравнивать.
- Видимо так, - сказала Таня. – Я тоже раньше об этом не задумывалась. Ведь счастье рядом! Стоит протянуть руку, сделать человеку что-то приятное, сказать хотя бы слово, и лицо его озарится счастливой улыбкой. Грин хорошо говорил о том, что чудеса надо делать своими руками.
- Но еще не все люди понимают, что когда они встречают счастье – вечно оно длится не может. Невозможно прожить жизнь в одном только восторженном состоянии.
- Та так думаешь?
- Увы, это так. Если ты где-то читаешь, что человек всю жизнь жил радостно, не верь, так не бывает, были и в его жизни горести, просто он не так остро их воспринимал. Не акцентировал на них внимание. Счастье нужно самому создавать и поддерживать. Ведь жизнь сложна, в ней все может быть – неудачи, расстройства, горе. Нужно уметь в таких условиях не сорваться, сохранить любовь и уважение друг к другу. Но, конечно, всякое бывает. Иной раз погорячишься, сорвешься. Нужно иметь смелость признать свою вину…
- А если в жизни будет много страданий?
- Нужно уметь утешать других, поддерживать в их страдании. Страдание, как говорил Рерих, утончает наши чувства, «научает великому состраданию». Будешь сочувствовать другим, когда - нибудь посочувствуют тебе…
Таня взмахнула рукой:
- Увы, не всегда так бывает! Редко встречаешь истинную помощь, поддержку и сочувствие.
- Да, но то, что ты совершила по отношению ко мне, разве это не поддержка, помощь и сочувствие! Ты просто спасла меня! Возвращаясь к радости и страданию, я еще вот что забыл сказать. Рядом с радостью всегда идет и страдание. Заметь, это закон! Страшно только, если это очень большое горе, тогда страдание безгранично, и оно переходит в отчаяние. А это может закончиться плохо.
Таня, тяжело вздохнув, прижалась к Антону, он сильнее охватил ее рукой.
- Не хотелось бы этого!
- Дай бог этого избежать. Ладно, не будем о горестном. Смотри, небо уже украсилось звездами!
Таня встрепенулась.
- А ты знаешь, если вглядеться, каждая из них светит своим цветом, есть сиреневые, зеленоватые, есть холодные, белые, есть алые, есть желтые.
Антон улыбнулся и провел рукой по ее гладким, мягким волосам.
- Ты у меня дальнозоркая!
Она заулыбалась.
- А мы будем с тобою вместе жить?
Он внимательно вгляделся в ее темные бархатные глаза:
- Я тебя не брошу. Мне будет не хватать тебя.
- И я тебя. А то я сойду с ума. Только, Антон…. Мы ведь уже опытные люди, пережившие некоторые жизненные трудности. Я хочу серьезно спросить тебя. Не потеряется ли наша любовь в каждодневном рутинном беге по кругу, когда будет работа, работа, и мы будем забывать об общих радостях в жизни, а то и надоедать друг другу. Где-то у Чехова есть слова о том, как среда разъедает человека, теряется все лучшее.
- Я думаю, что без волевых усилий, какого-то самовнушения здесь не обойтись. Чтобы снести нагромождение трудностей, нужно каждое утро утверждать себя в радости и готовности ко всему трудному, нужно делать установку – какие-бы трудности ни были – быть сдержанным, умным, объективным, логичным, добрым и сердечным… Да, иного выхода я не вижу! Именно вся красота – в выдержке, в самоотверженности, в наблюдательности, созерцательности, к примеру, за природой, в умении видеть прекрасное… Это настоящее геройство – выстоять в буре дней….
- Это прекрасно, но возможно ли это?
- Конечно, сначала будет трудно, несколько раз будет трудно, а потом станет легче. когда научишься не боятся трудностей, то приблизимся к настоящему жизненному подвигу, станем на ступеньку выше в своем духовном росте… А что касается того, что будем надоедать друг другу. А надоедают ли любимые? Не знаю, кажется, нет. Впрочем, если это произойдет – научимся отдыхать друг от друга!
- Мне кажется, ты мне никогда не надоешь!
- И мне кажется. Ты необыкновенная. Хотя жизнь сложна… Поживем – увидим! И будем надеяться!
***
Интерес к работе, к искусству постепенно возвращался к Антону.
Он вновь развернул холсты и стал писать, становясь при этом замкнутым и даже нелюдимым. Одно поддерживало его равновесие и утверждало в доброте – это присутствие Тани. И все же у него не получалось…. Он сворачивал и бросал в угол холсты, начинал заново, но, потом, откладывал кисть…
- Нет, что-то нужно менять. Нужна какая-то новая закалка, что-то свежее, крепкое, дерзкое… Нужно влить в себя новые силы, окрепнуть… Может уехать? В этом городе я задыхаюсь! – говорил он.
С приближением лета Таня предложила уехать куда-либо отдохнуть, подкрепить здоровье, сменить обстановку. Но путевки были ужасно дорогими, а с деньгами была вечная проблема. Выручил один из немногих оставшихся хороших знакомых Антона. На берегу моря у него стояла хорошая дача – настоящий дом с мансардой. Эти летом он собирался на отдых за границу и предложил Антону поехать:
- Я дам тебе ключи. Отдохнешь, поправишься. Море тебя окончательно излечит, ты выйдешь из творческого кризиса. Сами нахлынут темы, образы, поверь мне. Там тихо, спокойно, никого нет, недалеко – маленький поселок. … Слушай, ты же когда-то плавал с аквалангом. У меня есть лодка, акваланг… Если хочешь – плавай! Заодно, и за дачей присмотр будет! Езжай, Антоша, это твой шанс!
Антона долго уговаривать не пришлось. Предложение было принято.
В июле Антон и Таня отправились к морю, даже не подозревая какие счастливые минуты, испытания и невзгоды их ожидают.
Поездом добрались до города, сделали необходимые закупки продуктов. Но до самого поселка добраться оказалось непросто. Ехали на автобусе, ходившем раз в сутки. Поселок представлял собой несколько сгрудившихся домов с единственным магазином, где можно было купить все – и продукты, и одежду, и книги.
За поселком на пригорке виднелась роща. Сосны шумели под ласковым морским ветром. За рощей, внизу, на берегу, находился светлый красивый дом. Он был неплохо оборудован, видно было, что здесь отдыхали достаточно зажиточные люди. Под высоким солнцем лениво колыхалось великолепное пространство моря. Его волны были сиреневыми и лазурными, временами горели магнием, а потом отливали синью. Песчаный пляж замер у берега узкой полосой. Вблизи берега вода была кристально прозрачной. Чуть подальше в море замерла каменная глыба острова.
«Словно медведь, забредший купаться по брюхо в воду и застывший там», - сказала Таня.
Побежала череда прекрасных дней. Экскурсия в рощицу помогла им обнаружить быстрый ледяной ручей, скользивший змеей по розово-зеленым камням. Вода сводила челюсти, но была удивительно вкусной, живительной, поднимавшей настроение. Совершив поход и выкупавшись в ласковом море, они уснули мертвецким сном.
На следующий день занялись благоустройством. Дом имел два этажа. Второй этаж Антон отдал Тане в полное ее распоряжение. Она же командовала на маленькой кухне. На первом этаже Антон разместился сам. Здесь же устроили небольшую студию.
Затем Таня взялась за уборку. Антон занялся лодкой и аквалангом. Приведя все в порядок, они отправились в море.
Вода серебрилась, на глубине отливала перламутром. Морская даль была ослепительно синей. Казалось, там, вдалеке, кто-то разлил краску и, она, лениво змеится по волнам.
Остров был огромной каменной скалой. Коричневые склоны были покрыты зеленой морской слизью, в воде тихо плескалась молочная пена, и струились водоросли. Антон пробовал нырнуть с аквалангом. Потом учил Таню им пользоваться, но она все же не решалась долго быть под водой.
На третий день началась работа. Антон просыпался рано, еще до восхода солнца, готовил холст, краски и шел в рощу, на скалу и оттуда рисовал кипящий червонным золотом восход, писал озаренное ослепительным светом море и громаду острова в нем. В роще было уютно и тихо под насвистывающую флейту ручья и шепот листвы.
Антон был так упоен работой, что Таня, которая сквозь сон слышала удаляющиеся шаги, вставала, начинала готовить завтрак, и не могла оторвать его от кисти.
Но когда горячее солнце превращалось в печку, неумолимо зависая над миром, работать становилось невозможно, они шли на берег, постоянно первобытно-пустынный, белый и желтый одновременно, купались и загорали, погружались в голубой мир рыб и водорослей.
После обеда (чаще всего жареной рыбой) - отдыхали в роще под тентом или в уютных стенах прохладного дома. Оживали лишь, когда спадал жар. К вечеру море из ласкового, фиалково-синего, превращалось в более бурное, темное. Антон дожидался заката, писал его, а потом они сидели, обнявшись, глядя на закат, на пылающие алым цветом облака, на величие огромного существа, зовущегося морем, тихо беседовали, и, казалось, не будет конца и края этому райскому благолепию. Во время теплой ночи звезды сияли так, что пропустить этот бриллианто-коралловый карнавал было невозможно. В это время море загадочно дышало в дреме, мерцало и горело отблесками. Под легким ветром шумели сосны, где-то далеко пели лягушки, жужжали проносящиеся светлыми точками насекомые…. В сон проваливались, как бездну, очень поздно, но сновидения зачастую были легки и приятны.
Более всего радости испытывала Таня. Если Антон еще временами был задумчив и не удовлетворен работой, исправлял, искал верное решение, то Таню все радовало, все восхищало, все казалось несравненным и чудесным.
Она не могла налюбоваться морем и подводным миром, но особенно радовалась тому, что рядом был он, близкий, родной, добрый. Он ей трогательно помогал, ловил рыбу, ходил за продуктами, много рассказывал из того казалось бы необъятного запаса знаний, что были у него. Иногда они читали друг другу стихи и даже пели… Более всего Таня любила наблюдать за его работой, за полетом его души, фантазии, за мастерством, за движениями рук, взмахами кисти.
Их отношения оставались чистыми, тонкими и целомудренными, и это несколько печалило Таню. Ей иногда казалось, что он любит ее как человека, личность, но, как на женщину - не обращает внимания. Поздно ночью он целовал ее, они расходились по разным комнатам и в этом он видел какую-то святость. Таня это объясняла тем, что она лишь подруга ему, а не жена. О женитьбе он всерьез не говорил, считая это чем-то второстепенным, ненужным, придуманным цивилизацией. Для него важнее было духовное единство. Но Тане в их сложившихся отношениях не хватало гармонии… Она желала близости, она хотела родить ребенка от него, считая, что такой умный и высокоинтеллектуальный отец может научить сына или дочь многому хорошему. Для нее это желание не было новым, но оно было затоптано и унижено Валерием. Поэтому она слегка волновалась, как у нее будет с Антоном. Она долго чувствовала его поцелуи, но просыпалась одинокая, грустная, и плакала…
Она спускалась вниз в короткой и тоненькой, словно паутинка, ночнушке, смотрела на него спящего, ожидая пробуждения, но он спал крепко, откинув кудрявую голову, раскинув руки, а утром, ласковый и добрый, погружался в работу.
Как-то вновь зашел разговор о Танином портрете, и она решила воспользоваться ситуацией, применить чисто женские чары и хитрость. Когда был выбран день, Таня, набравшись смелости, спросила лукаво, какой он хочет писать ее одетой или обнаженной? Антон удивленно посмотрел на нее, тут же смутился, залившись румянцем и сказал, что не смеет даже и мечтать, о чем - либо подобном. Таня, заверив его, что ничего постыдного и зазорного в этом не видит, ибо многие художники были поэтами телесной красоты, ушла к себе наверх. И вот, наконец, подготовленная она зашуршала шагами по лестнице вниз. Она шла плавной походкой завернутая в длинную тальму без рукавов, ее обнаженные плечи блестели, а тело струилось и изгибалось при каждом шаге. И каждый ее шаг отдавался ему в сердце. Когда из-под покровов тальмы вырезалось ослепительно рельефное тело, оно показалось Антону чудом природы.
Опытный взгляд художника охватил все ее совершенство. Она стояла во всей красоте двадцатипятилетней женщины. Черные, как смоль, очень густые волосы колыхались шатром. Она прошлась по комнате, освещая ее всю неземным светом, изгибая тонкий тополиный торс и покачивая округлыми бедрами.
Он стал легкими мазками набрасывать это совершенство на холст. Работали до полной усталости несколько часов, а потом пошли в вечернее, мирно дышащее море.
На берегу она обняла его и прошептала:
- Смотри, какая тихая, первобытная ночь. Нет никого, только море и звезды… Мы одни на всей земле… Давай же отдадим наши тела морю и друг другу.
Они ринулись в воду, долго плескались и кувыркались в теплой горящей воде, он ловил ее пружинистое, податливое тело. Она вдруг вся затрепетала, вспыхнула, как только что распустившийся цветок. Она вновь испытывала полет, летела все быстрее и быстрее, словно ее подхватил огненный вихрь!
Они встречали рассвет на берегу, утомленные бурной волшебной ночью, одни в мире. Пробудившись, он бросился сильным телом в темные кипящие воды. Искупавшись, видел, как встает она, смешно мотая головой, вытряхивая песок из волос, счищая ракушки, прилипшие к телу. А потом, тихая и счастливая, медленно и мягко ступая, пошла в воду, поплыла, плавно гребя руками перед собой и за нею струилось, тянулось, преломляясь в воде, ее тело. Искупавшись, она встала в воде, выжимая, как русалка, воду из волос. Вместе они вышли на берег и пошли к дому…
Вновь день бешеной работы, а за ним ночь любви и страсти – у нее, наверху, в ее комнате. Окно открыто, в него врывается соленый свежий ветер, охлаждая истомленные тела.

***
Их долгие разговоры по вечерам принимали временами характер легких философских диспутов, а точнее, это была всегда равноправная спокойная беседа. Антон понимал, что даже если он не согласен с точкой зрения Тани, то нельзя сразу энергично доказывать ей это. Он старался делать это бережно, осторожно, боясь, чтобы собеседница его не замкнулась в себе… Но, к счастью, Таня оказалась не такой, ее огромное уважение к Антону заставило ее ценить его мнение, а он не зачеркивал ее индивидуальность, неповторимость, а лишь мягко поворачивал к себе, соглашаясь с ее склонностями и привычками.
Так проходила долгая взаимная притирка, без которой невозможна никакая совместная жизнь…
…Как-то они говорили о духовной стороне жизни человека, и Таня, глянув, на бриллиантовое ночное небо, спросила о Боге. Почему он, создатель этого мира, видя зло и насилие в мире, так мало и редко приходит на помощь?
Антон ответил, что у него есть своя точка зрения на этот счет, с которой можно спорить.
Он сказал:
- Люди ждут пришествия Бога. Но, наверное, его пришествие нельзя понимать, как явление его физического облика среди земных условий. Бог – субстанция духовная. Он находится в особом мире. Кроме того, боги никогда сами ни к кому не приходят. Уже был нам дан шанс спастись через Христа, но мы не пожелали…. Теперь мы сами должны идти к Богу. Идти через добро, творчество, талант, используя то, что он нам дарит… Бог – это высший мир, духовная часть Космоса. Человек не должен отделять себя от высшего мира, от Космоса. На Земле мы должны сделать одно важное дело – усовершенствовать себя, найти себя, принести максимум добра, пользы, чтобы достичь Божественного, чтобы достойно войти в Космос, в Великое Космическое Братство Разума… Если даже человек прожил свою жизнь средне, имел какие-то добрые заслуги, хоть и немало и грехов, вовремя совершенное раскаяние, последние светлые мысли и дела, мощное устремление к Высшему будут иметь свое значение. Даже любое малое, но благородное деяние, совершенное нами, будет иметь свое вознаграждение…. А ждать Бога с небес… Не знаю…. Мне кажется, ключ ко всему лежит в самом человеке, и никто, кроме него, не может достичь чего-то лучшего…
- То есть нельзя ждать милостей от Бога? Антон, как-то я смотрела ретроспективу фильмов Тарковского. Знаешь, известный кинорежиссер. У него все фильмы – как единая симфония. Так вот, из его фильмов, кажется, из «Соляриса», я почерпнула такую мысль: к Богу нужно приблизиться, к нему нужно дорасти духовно, а божественная суть есть в каждом человеке, ее нужно только развить.
- Согласен, Таня. И вообще, тот, кто интересуется, соприкасается с искусством – тот уже очищается во многом… Этот человек уже ближе к Богу. Своим творчеством, умом, деяниями и поступками творческие люди могут помочь открыть в человеке что-то хорошее, распахнуть ему сердце, показать, к чему нужно тянуться, а что отвергать. Дух человека постоянно стремится только к высшему, идеальному, даже показывая обычное земное. Конечно, и среди талантливых людей встречаются опустившиеся, зарывшие свой талант.
- Это гибель?
- Это деградация, ее допускать нельзя. Иначе тебя среда сожрет… Во так!
- Смотри, море светится…
- С востока идут тучи…. Будет гроза.
- Может даже и шторм. Ветер усиливается.
- Возможно. Нужно хорошо привязать лодку. Пойдем…
На востоке сгущался мрак, закрывая звезды.

***
Ночью глухо рокотало море, омывая берег. Где-то вдали, за пляжем, вспененные волны разбивались о камни. Дул неистовый ветер, несущий с собою капли дождя, которые настойчиво стучали в стекла окон, будто стихия пыталась ворваться в дом. Со страшным шумом волны заливали каменный остров, оставляя белую пену.
Взрывы грома и молнии, бьющие в громаду моря, пугали Таню. Она почти не спала, время от времени подходя к окну, наблюдая за разбушевавшейся стихией. Ее силуэт у окна казался Антону неведомой картиной. Заснули лишь под утро… День был серым и хмурым. Холодные волны были черными, с белыми гребнями. Временами вода казалась темно-изумрудной…
Они бродили в плащах по берегу, подбирая на мокром песке бьющуюся рыбу, осматривая выброшенных на берег медуз, водоросли, ракушки.
Следующий день робко озарился прячущимся за мохнатыми темно-серыми тучами солнцем. Оставалась лишь неделя их пребывания на море, и Таня волновалась, думая о приближении обыденных дней.
___________________________________________________________________
Продолжение следует.