Вот и снова чья-то память в ватнике  в гости пришла
Вся уставшая до чертиков и сама издергана нервозно.
Спросила заварить ей кружку мрачно-черного чифиря,
И стала тихо говорить, неразборчиво о невозможном...

О всех годах, где долго мучилась, страдая по лагерям,
О голодухе, что стирает разум и отнимает все былое.
О жизни той, что прошла и было все в ней там за зря.
За молодость прошедшую свою, за той стеной, на зоне...

С придыханием говорила, роняя поздние слезинки в чай,
Как жить на свете ей постыло, что дома нет и очень жаль,
Что не сбылась любовь, сверкнув погоном на перроне и
Более не вернулась к ней, растаяв в дымке, словно даль...

А после - война и немцы, горесть обвинения, еще подлог,
Жизнь, спутавшая карты, перестук колес, эти полустанки
И вечно-грязный запах немытых тел и тюремный перегон
И надоевший окрик конвоиров и эти песни зеков о Таганке...

Поплакав, да обогревшись чифирем, она по тихому ушла,
Куда, зачем, к кому - об этом вряд ли, даже, бог наш знает.
Но, надо выплакав печаль, сказать, что душа ее еще жива
И неприкаянно страдает, хотя, зачем и почему - не ведает...

15.09.15.

Слеза ее скатилась грязною дорожкой по лицу,
Слеза несбывшихся надежд, желаний и любви.
Слеза лет юных, любовь не отданная молодцу,
Его погон, так и растаявший на веки в той дали...