Аркадий приоткрыл глаза, его мутило. Он, кряхтя, с трудом поднялся и, пошатываясь, побрел к едва видневшемуся в темноте проему, что должен был по идее быть выходом из свинарника, но так как состояние мужчины было далеко от адекватного восприятия действительности, то и проем вполне мог оказаться нечто другим, да и свинарник вовсе не свинарником. Под ногами скрипели половицы, чуть в стороне слышалось чье-то неспокойное присутствие.
Аркадий добрел до проема, вышел на улицу, глубоко вздохнул свежий воздух и опорожнился. Он взглянул на бескрайнее ночное небо, отдаленные миры яркими точками в непроницаемой черной бездне манили ранимую, одухотворенную душу поэта, а по совместительству свинаря, в высокие таинственные дали непознанного. Аркадий вновь тяжело вздохнул и вернулся в помещение. Он нащупал тумблер и включил свет. Подопечные Аркадия отреагировали на потоки света лишь чуть более громкой возней и слабым повизгиванием. Все-таки свинарник...
- О как ты далек от меня древний Рим
Величье твое и в мраморе храмы
В веках отражаясь сияньем своим
Ты будишь во мне лишь личную драму...
Аркадий в очередной раз вздохнул, сколько уже раз на ум приходили подобные четверостишья. Не сказать, что мужчина был одержим древним Римом, просто его творческий порыв, как реакция на личную драму, в данный момент выбрал "Вечный город", но это вполне мог быть и Париж времен "Короля солнца", либо современный Нью-Йорк, а то и сам Вавилон. Но жестокая действительность была такова, что перед ним всегда открывались просторы свинарника.
В углу громко хрюкнула свинья, прервав размышления несостоявшегося великого поэта.
- Цыц, плебеи, - с видимым раздражением в голосе прикрикнул Аркадий, - Цезарь идет.
Цезарь не цезарь, но что он достоин большего, Аркадий знал всегда. Нет, он не метил в великие завоеватели, гении науки и нобелевские лауреаты, просто, как считал мужчина, он был одарен поэтическим даром, большим даром, талантом, который в условиях плохо пахнущего свинарника реализовать не представлялось возможным.
Аркадий писал стихи, писал в стол. Пару раз он пытался донести их до окружающих, на вечере художественной самодеятельности и в районной малотиражке, но результатом стали не признание, уважение и почет, а лишь вечные насмешки председателя колхоза Бориса. Нет, он не затаил злобу, а, как и любая нереализованная творческая личность, лишь замкнулся в себе и стал злоупотреблять самогоном.
Аркадий добрел до небольшой каморки, размещавшейся в дальнем углу свинарника, с очередным тяжелым вздохом уселся на лежак, заваленный грязными тряпками и пошарил рукой под не менее грязной подушкой. Он извлек оттуда початую бутылку самогонки и засаленый стакан. Наполнил его наполовину, крякнул и опорожнил.
- Ты одна, лишь одна, в моей жизни отрада
Грустных мыслей, тоски и души на разрыв
Замахну я стаканчик и душа уже рада
И уже я не свинарь, а в уме позитив.
И на душе действительно потеплело и мысли потекли уже в более благоприятном творческом направлении. Еще стаканчик и он несомненно разродится нечто гениальным, одой, а то и целой поэмой. И плевать ему на тупых колхозников, во главе с земляным червем Борькой.
Не теряя времени, Аркадий наполнил стакан, на этот раз целиком для пущего вдохновения. И только он его поднес ко рту, как вдруг сзади послышался чей-то голос:
- Ну, что нюни-то распустил, а еще великим поэтом хочешь быть.
Аркадий медленно повернул голову, ожидая по привычке увидеть все того же председателя, заставшего его за распитием спиртных напитков на рабочем месте, но к своему большому удивлению обнаружил перед собой странного рыжебородого, с мясистым носом незнакомого человека, одетого в белую древнеримскую тогу и такие же старинные сандалии на босу ногу. Не то что бы Аркадий был ошарашен или хотя бы удивлен, но некая несостыковка мыслей в его мозгах произошла. Откуда среди ночи в свинарнике появился артист из районного самодеятельного театрального кружка. На большее, по мнении Аркадия, данный персонаж не тянул, в нем, как ему казалось, было слишком много неестественного, напыщенного и вульгарного. Кому как не творческой личности отличить подделку от настоящего искусства, особенно после употребления вдохновлятора.
- Мелко плаваете, впрочем, как и все плебеи, настоящий я, можете потрогать. Хотя нет, у вас руки грязные.
- Кто вы? - спросил Аркадий и выпил для пущей коммуникабельности в общении с незнакомцем самогонку.
- О времена, о нравы, как опустилось общество, не узнают, не узнают великий талант, - со вздохом некоторого сожаления произнес незнакомец. - Убили, убили настоящее величие и талант, убили вместе со мной. Я так и знал, что с гибелью великого артиста, сгинет мир в условностях ширпотреба, погибло величие. Были, конечно, проблески в веках, Ванька Грозный, Еська Джугашвили, Адольфка, посягнувшие на величие, ну куда им. Недалеко от ширпотреба ушли - стихов не писали, на сцене не играли...
При упоминании стихов Аркадий заметно ожил, незнакомец затронул больную тему.
- А вы пишите?
Незнакомец выдержал паузу и с саркастической усмешкой сказал:
- Вот, вот в чем ваша ошибка, не пишите, а творите. Это вы пишите, потому в свинарнике и работаете.
- Не, ну я как бы тоже творю, - попытался оправдаться Аркадий.
- Как бы тоже не творят, - уже с явной издевкой сказал незнакомец. - Как бы тоже в драмкружке забавляются. Для настоящего творения нужно величие и великое вдохновение.
- А где их взять-то, величие и великое вдохновение, вокруг меня лишь свинарник и свиньи, какое тут вдохновение, один навоз.
Аркадий наполнил еще один стакан, хотел было выпить, но передумал и протянул гостю. Незнакомец брезгливо взял стакан в руку, морщась, понюхал, но выпил. Отдышался и немного погодя сказал:
- Ну да, немного помогает, но не то. К сему напитку для полного величия нужны поступки, хотя бы один поступок, но такой, чтобы ух...
Незнакомца сразу заметно развезло, его рука взвилась чуть в сторону и вверх на уровень головы, второй рукой в такт стал жестикулировать и он продекламировал:
- О Рим, великий, ты погряз в грехах
Грехи сожрали плоть великого творения
Теперь ты гибнешь на моих глазах
А я черпаю в этом вдохновение.
Незнакомца пошатнуло, он облокотился на стену, икнул и заплетающимся языком заключил:
- В общем, для настоящего величия нужен настоящий поступок, а с ним придет и настоящее вдохновение, и ты уже не писарь-стихоплет, ты великий творец...
В возбуждении Аркадий быстро наполнил очередной стакан и тут же залпом выпил. Когда он опустил стакан, незнакомца в каморке уже не было. Впрочем, свинаря уже мало интересовало его мгновенное исчезновение, он был готов к величию...

Покурить Лайки Страйк, подымить сигаретой
Посмотреть на горящий костер
Ручкой сделать пассаж и в блокнот записать
Пока дремлет еще прокурор
Записать стих красивый про горящий сарай
Про свинарник добавить учтиво
Ну курятник, давай быстрей догорай
Гаражу оставь ты огнива
А идеи, какие идеи приходят
Рифма льется рекой на бумагу
Так родится поэма, грандиознее нет
В благодарность мою за отвагу
Я поэт, а не свинарь, - говорил я ему
Председателю нашему Боре
Ничего, теперь я ему покажу
Свой талант на колхозном просторе
Ох, не стоило мной помыкать
И терзать ранимую душу
Я поэт, а не свинарь, в кузькину мать
Вдохновенье в огне обнаружу
Дописал последнюю строчку в блокнот
Колокольный уж слышится звон
Председатель в ночи тупо глотку дерет
Не свинарь я теперь, а великий Нерон.