Я не умру! – Вот план на пятилетку.
/Н. Резник/

На вопрос где я работаю, обычно отвечаю – в идеологическом отделе райкома партии. Но это верно лишь по сути. Фактически место моей работы называется отделом пропаганды и агитации. Хотя бытует и наоборот – агитации и пропаганды. Спросите – какая разница? А вот.
Представьте ситуацию. Подхожу я к мужикам: подъем! в борьбу за дело Коммунистической партии – вперед! в атаку! А они – какое дело? на кого в атаку? Другой фасон, если я им сначала объясню, кого будем мочить – так может, и агитировать не придется: сами ломонутся горло ломать врагу.
Стало быть, сначала пропаганда, а потом уж агитация. Логично?
Не думайте, что жизнь моя в райкоме – кайф: болтай по телефону, водку пей по пятницам и не забудь начальству угождать. Сразу после инцидента под кодовым названием «Клипа» Демина в меня вцепилась (наехала? нажала? надавила? нах... нет, не послала – взялась за воспитание).
Вызывает к себе меня и Белоусова.
- Владимир Викторович, - холодно так Людмила Александровна, четко выговаривая каждый слог, - передайте дела наглядной агитации товарищу Агаркову.
И вся процедура – дольше шли. Никто не ценит наше время.
Услышав новость, Любовь Ивановна прокомментировала:
- Да, это на нее похоже – разгружать любимчиков за счет других. Но теперь, Анатолий Егорович, ваше стажерство в аппарате можно считать законченным.
- Избавь нас, Господи, от чересчур заботливых женщин – они всегда и всех пытаются убедить, что есть на свете кто-то гораздо опаснее для мужчин, чем они сами, - ответил Белоусов на «любимчика» и передал худую (в полном смысле слова) папку с заголовком «Наглядная агитация».
Меньше всего она была похожа на пороховую бочку – коей потом оказалось.
- Будут комментарии? – спросил.
- Все там, - Владимир Викторович махнул на папку.
- Правда? Как хорошо звучит.
Взвесил «Наглядную агитацию» на ладони – не «Война и мир».
Вобщем, полистал-поперекладывал документы в папке – никакой конкретики. Так – указивки сверху, выписки из Постановлений бюро… ни планов, ни контроля исполнения. Ничего за что можно было зацепиться и тут же приступить к курированию наглядной агитации в районе. А трясти Белоусова бесполезно: лаконичен – «все там».
Короче, положил папку в нижний ящик стола и постарался о ней забыть.
Но она, проклятая, о мне-то помнила всегда – с ее подачи вдруг посыпались неприятности, как из рога изобилия.
Больше года хожу мимо и, конечно, вижу за оградкой в кустиках у здания райкома партии флагшток с флагом и табличкою «Флаг поднят в честь бригады дояров колхоза имени… надоивших за прошедшую неделю… килограммов молока». Видел и не замечал. Хреновый пограничник из меня.
А вот Николай Иванович Сонов, третий секретарь Челябинского обкома партии, только вылез из машины, припарковавшейся возле нашего Белого Дома, сразу подошел к флагштоку и обратил внимание, что информация о соревновании дояров недельки так на две уже перестарела. Главный идеолог области пришел в ярость. Вихрем взлетел на второй этаж, тайфуном промчался по коридору, торнадо ворвался в кабинет Деминой.
Людмила Александровна не встала грудью на мою защиту, а немедленно вызвала к себе на ковер. Едва войдя к ней в кабинет, почувствовал себя зажатым между Сциллой и Харибдой. Эти чудовища древнего мифа кинулись рвать на куски меня. Уже через пару минут сам удивлялся – как же земля-то меня еще носит? Узнал, что я не просто плохой работник, а диверсант-лазутчик, засланный западной пропагандой, чтобы разрушить советскую систему в родном и насквозь любимом Увельском районе.
Оправдываться не стал – слушал и кивал. А что мог сказать в свое оправдание? Нет, я Родину не предавал – просто не знал, что мне надо каждую неделю ходить в РАПО (агропромышленное объединение), брать данные по надоям и определять лидера. Потом, заказав табличку в Художественной мастерской, менять ее на флагштоке. Все просто, а шума столько – Шекспир, ейбо, мог в отпуск на недельку улизнуть. Но Белоус хорош!
Вырвавшись от Сциллы и Харибды чуть живой, сел за стол и молча думать стал, как мне Виктору Владимировичу отомстить. И очень даже скоро придумал, нафик. Нет, никакого наития. Просто нервы были на пределе, потому и разыгралось воображение.
Так решил – месть будет заключаться в том, что всем и Белоусову я докажу, что Владимир Викторович ни хрена не смыслит в наглядной агитации. Идея такова – ни дело инструктору райкома партии подводить итоги соцсоревнования и вешать табличку на флагшток. Для этого надо найти исполнителя, в ответственность которого поверят все, выше стоящие меня.
Первая мысль – комсомол. Боевой помощник и резерв партии должен этим бы заняться. Пошел к Чемякину – мол, Дмитрий Андреевич, так и так, дело серьезное и моя благодарность: при случае обращайся, выручу. Тот отправил меня ко второму секретарю райкома комсомола.
Валерий Владимирович Иванько широко известен был независимым нравом. Еле-еле уговорили его занять кресло второго – разговор шел на уровне Пашкова. «Сельхозтехнинский хулиган» называл его сам Дмитрий Андреевич. Еще говорил, что он лучше всех в Увелке в футбол играет. Но как Чудаков не бил конечностями в пол – явка всех, мол, обязательна! – так и не увидели мы Иванько на стадионе.
Уловив, что я явился к нему не требовать, а лишь просить, Валерий Владимирович снизошел отправить меня к заведующей орготделом Увельского РК ВЛКСМ.
Наташа Захарова – девушка крупная и веселая, на все согласная.
- Надо – сделаю: я согласная.
А я придумал мудрость от народа: хочешь дело провалить – поручи его женщине.
Снова напряг мозги в поисках решения вопроса.
После двух-трех дней раздумий на горизонте замаячила фигура председателя райкома профсоюза работников сельского хозяйства Лычагина А. В. Мысль о том, что это его работа – менять таблички у флагштока – однажды появившись, крепла, как наследник царя Салтана в плавучей бочке. Пошел шефа убеждать.
- Пал Иваныч, профсоюз – это школа коммунизма, Ленин говорил. Так? Так. И социалистическое соревнование – это инструмент достижения коммунистического отношения к труду. Так? Так почему Лычагин распределяет путевки на курорты, а я меняю таблички под флагом, поднятым в честь лидеров соцсоревнования? Это не дело. Такое положение вещей вообще подставляет престиж райкома партии.
- Насчет престижа верно сказано, - Пал Иваныч пожевал губы.
- Сломашь Лычагина?
- Не мой уровень, - Кожевников покачал головой.
- Демину подключи.
- Дай подумать.
В пятницу вечером, когда толпа потянулась на питие в гараж, Пал Иваныч позвал меня в кабинет первого, где кроме него находились Демина и Лычагин.
- Вопрос действительно принципиальный, - тихо и вежливо говорил Александр Максимович. – Превратили инструкторов в мальчиков на побегушках. А, Александр Васильевич – когда успели вы повешать свою работу на мой аппарат?
Лычагин с беспокойством зыркнул на Демину – та, насупившись, сидела.
- Всегда так было. Да и флагшток стоит возле райкома партии.
- Может, что пообещал Белоусову? – подсказал Кожевников. – В плане путевок.
- Да как вы могли подумать! – полное лицо Лычагина обиженно задрожало. – Я все буду делать сам. Просто скажите.
Он перевел дыхание и тихо убедительно поклялся:
- Вам не надо волноваться, и вы совершенно правы: соцсоревнование нуждается в профсоюзной организации. Я возьму этот вопрос на свой контроль.
- К исполнению, - мягко поправил Пашков. – А контроль мы возложим на идеологический отдел. Так, Людмила Александровна?
Демина кивнула молча.
Думал, она меня вызовет, прикажет за Лычагиным следить – ну, правильней-то, проверять, обновляется ли табличка на флагштоке, из-за которой областной функционер партии в Харибду превратился. Но ничего этого не произошло.
Демина вызвала по другому поводу.
В ее кабинете сидела Любовь Ивановна Чудакова – женщина весьма привлекательная, но всегда и всем недовольная, судя по выражению лица. Работала она в РАПО и была неосвобожденным секретарем его партийной организации.
- Анатолий Егорович вам в помощь, - встретила такими словами мое появление в кабинете Демина. – Вы знакомы? Тогда за дело.
В коридоре все и обсудили.
Оказывается, в нашем районе областной департамент сельского хозяйства проводит выездной семинар. Необходимо подготовить РДК «Горняк» к мероприятию.
- Моя задача-то какая?
- Ну, надо бы плакат какой-нибудь придумать.
- Диктуйте, я записываю.
Не откладывая в долгий ящик, отправился в художественную мастерскую. Братья и художники Бабенцевы уже знали меня и без лишних экивоков взялись за дело. Сгоняли в «Горняк», замерили балкон в фойе, приготовили холст – в данном случае парусину на лямках. Назавтра плакат «Привет участникам областного семинара» свернутым в рулон привез в РАПО и отдал Чудаковой.
После семинара Демина вновь нас собрала. Тема – провальное оформление мероприятия в плане пропаганды и агитации. Все было в отвратном виде. И самое вопиющее – заказанный плакат так и не был обнародован, а пролежал рулоном под балконом. Все это Людмила Александровна подметила опытным взглядом. И теперь озвучила начальственно-ядовитым языком.
Чудакова плечиками дернула:
- Я думала, райком поможет. Сами вызвались….
Ясненько – Демина вызвалась, а виноват буду я. И точно – пошел наезд. Оказывается, это мне надо было повесить «Привет участникам…» или проследить. Так кто бы знал? Я же спрашивал – в чем нужна помощь? Сказали – плакат нужен. Плакат я сделал – что еще?
Не стал оправдываться. Молча сидел и любовался точеными ножками Чудаковой и думал – нет, уважаемая Людмила Александровна, не таким путем надо идти: латать дыры и быть на побегушках. Мы пойдем другим путем. Наглядной агитации нужен вечный двигатель.
Что творится в белом свете! Инструктор райкома партии изобретает вечный двигатель. Лучше б в церковь стал ходить – с работы выгнали, но уважали. А с этой мыслью: кому ни скажешь – засмеют. А то и в «дурку» упекут.
Но я решился Клипе рассказать.
Сергей Борисович, как всегда, нашел решение вопроса.
- Тебе нужен перспективный план развития наглядной агитации района.
- Чего-чего?
- Вешать разовые плакаты – хлопотно, да и накладно. Необходимо каждое здание, любое имеющееся пространство зарядить идеологической направленностью. И делать на века, а не по велению момента. Пусть медленно, но постоянно. Сердито будет и дешевле.
Может, не дословно цитирую Сергей Борисыча – не любитель он выспренних выражений. Но суть такая. Я ее тут же ухватил.
- Эта работа под силу настоящим специалистам. А где их взять?
- Наше архитектурно-проектное бюро в состоянии выполнить ее.
- Ну, и…?
- Оно на хозрасчете.
- Понятно. Денежки нужны ….
- Увы, - развел ладони Клипа.
- Мне надобно подумать.
К следующей футбольной встрече у меня в голове сложился план действий.
Изложил его Клипе:
- Предлагается такое. Ваше бюро делает план перспективного развития наглядной агитации в поселке Увельский. Заказчиком выступит ЧРУ, как градообразующее предприятие. Мифтахова (директор ЧРУ) на оплату будем окучивать с обеих сторон. Но этот заказ вы сделаете по самой возможно минимальной цене – поскольку в случае успеха у бюро выстроится очередь желающих оформить подобное в своем селе и на предприятии. Потом на базе уже готового перспективного плана развития наглядной агитации в поселке мы готовим вопрос на бюро – хвалим Мифтахова, рекламируем ваших проектантов и обязуем все партийные организации на местах исполнить нечто подобное. Как?
- Годится.
И мы впряглись в работу ничтоже сумняшеся в ее положительном результате, хотя сошлись во мнении, что беспокоится о будущем – пустая трата времени.
Клипа, не имея на руках гарантии оплаты, дал команду подготовить план перспективного развития наглядной агитации в поселке Увельский. Специалисты архитектурно-проектного бюро отнеслись к заданию со всей ответственностью и профессионализмом. В «Плане» не только были расписаны все объекты социально-производственной сферы и многоквартирные дома с планируемой на них агитационной атрибутикой, но и приблизительная стоимость ее и исполнители. В расчетно-пояснительной записке – фотографии объектов, эскизы планируемой агитации, сметы, исполнители. Бери документ, утверждай в райкоме, ставь на контроль – через год-другой засияет наш поселок коммунистической символикой.
Я времени тоже даром не терял – подготовил документы для утверждения на бюро по вопросу «Развитие наглядной агитации в Увельском районе на примере поселка Увельский». Пунктом была отмечена позитивная роль ЧРУ и его Генерального директора Мифтахова Г. Ш. лично. Далее проект постановления:
- утвердить «План перспективного развития наглядной агитации в поселке Увельский» на текущую пятилетку основополагающим документом;
- первичным партийным организациям поселка Увельский принять к исполнению пункты «Плана», касающиеся их предприятий;
- первичным партийным организациям района, взяв за основу данный «План», разработать собственные перспективные планы развития наглядной агитации в селах и на предприятиях района.
Предварительно переговорив с братьями Бабенцевыми, включил еще один пункт в проект Постановления:
- «Художественную мастерскую» снять с баланса отдела культуры райисполкома и перевести на полный хозрасчет.
С готовыми документами в двух экземплярах встретились мы у Клипы на рабочем месте. Перечитали, обсудили и решили:
- один экземпляр я отнесу Кожевникову;
- другим Сергей организует «утечку информации из райкома» для Мифтахова.
По этому поводу риск нулевой: Григорий Шакирович – член бюро. Да и проект Постановления, как документ, незапрадешный. Таковым его должен сделать Пал Иванович.
До обеда следующего дня Клипа отзвонился мне – сработала «утечка», и Мифтахов «клюнул»: ЧРУ отправил в адрес проектно-архитектурного бюро официальную заявку на разработку «Перспективного плана развития наглядной агитации в поселке Увельский» и уже получил в ответ смету и на оплату счет.
А я все не мог решиться на рандеву с Кожевниковым. Давно открыл для себя, что сомнения – худший враг человека, стремящегося к цели. Не думать ни о чем, пойти и хлопнуть папочку на стол – помогай, шеф. Но я все тянул, выжидая наиболее благоприятного момента
День протомился, лишь к концу решился:
- Пал Иваныч, посмотришь – тут мои соображения по развитию наглядной агитации в районе. Так думаю – если браться за дело, то по-серьезному. Посмотришь?
Я думал – откроет, листать начнет, обсуждать будем. А он:
- Оставь, посмотрю.
И все! Блин! Обеспечил себе ночь бессонную – надо было с утра папочку занести.
По дороге домой встретил Любашу.
- Ты очень мне нужна сегодня.
- Что, до субботы-то никак? И у меня никак.
- А как насчет ночного купания? Возьму машину в райкоме. Ты со мной?
Ключи взял у вахтера, сославшись на Демину. Люба пришла в легком сарафане.
Берег был пуст, вода теплой, а луна с ума сводила – мы разделись догола.
Взявшись за руки, пошли купаться. И овладело нами чувство какое-то совершенно непонятное, не испытанное до сих пор. Восторг, берущая за душу радость, что-то необыкновенное, первозданное, красивое и чудесное – древнее, как озеро, рожденное отступившим ледником. Вода была едва различима в темноте – и если бы не отблеск света небесного и легкая рябь, вообще незаметна. Было так темно, что наши загорелые тела казались бликами луны.
Искупавшись, мы занялись любовью в машине. Потом отдыхали. Нас ждала ночь чудная, и мы не торопились.
Что творилось на душе? Нежность, восхищение, радость, любовь…
Любовь? Упс! Только не это – хватило мне Ляльки на всю оставшуюся жизнь. Спасибо ей – научила: женщину любить – себя губить. Не думать, не думать об этом. Любовь может оказаться очень опасной для тех отношений, которые нас связывают с Любой.
- Тебе хорошо со мной?
- Об этом можешь и не беспокоиться.
Рука машинально расправляла ее подсохшие кудряшки, а в горле застрял комок.
Первый рассветный луч, проник в УАЗик, коснулся Любиной щеки, и она смешно сморщив носик, прижалась к моему плечу. Мне не хотелось ее будить – а сам так и не сомкнул глаз. Мои грустные мысли были о деле.
Ночь страсти вообще ничего не значит для мужчины – нежным и ласковым можно быть с любой женщиной. Давно пора было это усвоить и позабыть проклятое слово «любовь».
Рабочее же утро началось с неприятностей – Пал Иваныч не одобрил мой проект.
- Клипа, как всегда, решил подкалымить и обвел тебя вокруг пальца.
Господи! Какая глупость! Фамилия Клипа становится индикатором на интеллект – для узколобых и завистливых он, как красная тряпка для быков. М-дя!
Порой мы спорили с Пал Иванычем. Иногда победы в полемике одерживал я. Но всегда меж нами присутствовал консенсус. Я не приступал к делу, не будучи убежденным шефом, в его необходимости. Другое дело Демина…. Но сейчас речь не о ней.
Какими словами переубедить Кожевникова?
- Твою мать! – так и сказал. – Ну, причем тут Клипа? Мне поручили дело – я предлагаю вариант его решения. Ты ничего не сказал по сути проекта, а лишь придираешься к исполнителям. Если это твое заднее слово, я иду прямо к Пашкову. Пусть он даже читать не захочет, а отправит обратно в инстанции. И тогда я вернусь и скажу – либо вы помогаете, проблему сдвинуть, либо я пошел нах…. И напишу заявление. Дело есть дело. А драть себя за просто так не позволю никому. Я все сказал….
С широко раскрытыми глазами Кожевников встал из-за стола и положил ладони мне на плечи.
- Вот за что тебя люблю… сам не пойму. Наверное, за твою способность безмозглым идиотом быть, не прилагая к этому ни малейших усилий. Но так и быть, пойду и скажу Александру Максимовичу – нам нужен перспективный план развития наглядной агитации в районе. Убеждать не буду – просто бумаги положу на стол. Пусть будет, что произойдет. Ты доволен?
- Признаюсь, Пал Иваныч, в недостойном поведении инструктора. Эти бумаги уже читал Мифтахов. Более того, проект одобрил, оплатил – теперь ты Клипу не достанешь. А вопрос на бюро может обойти тебя.
- Черт бы тебя побрал, вместе с твоим приятелем! – теперь уже выругался шеф. – Ладно, еще раз посмотрю и пойду к Пашкову, биться за твой проект.
- Наш проект, - сказал и, чтобы Кожевников о Клипе не подумал, добавил, - отдела пропаганды и агитации.
Короче, начальство Пал Иваныч убеждать умел. Вопрос на бюро прошел на «ура!» Пашков пожал руку Мифтахову, а «хитрый татарин» (термин Пал Иваныча) довольный покивал.
А я взял список телефонов секретарей первичных партийных организаций и начал обзванивать:
- Последнее постановление бюро райкома партии о развитии наглядной агитации читали? Когда приступим к выполнению?
Ответы записывал для контроля. Такова моя работа.
Демина вызывает.
В последнее время она ходила с поджатыми губами. И было от чего. Вопрос на бюро о развитии наглядной агитации по утвержденному плану прошел мимо нее. Она текст постановления увидела в момент утверждения. А когда Пашков на первом аппаратном после памятного бюро похвалил Пал Иваныча за правильно и своевременно подготовленный вопрос к рассмотрению, на лице Людмилы Александровны отразились муки адовы – будто ей серпом по…. Ну, этих штук у нее нет.
Так вот, вызывает Демина.
- В совхозе «Южноуральский» состоится выездной семинар животноводов области. Берите машину, вашего приятеля и поезжайте-ка в Березовку – надо подготовиться. Неделя до семинара – пять дней вам, думаю, хватит. И надеюсь, прошлых ошибок не повторите.
Не сразу, но сообразил, какого «приятеля» она имела в виду. Да Бог с ней!
Взял машину, взял Александра Бабенцева из Художественной мастерской (они уже стали самостоятельным и хозрасчетным кооперативом), поехал в Березовку – плодово-ягодный и животноводческий совхоз «Южноуральский». Нашел директора, разыскал парторга. Они пригласили в Красный Уголок молочно-товарной фермы.
- Здесь будет семинар. Завтра пришлем контору – женщины стены побелят и потолок, пол помоют. Оформляйте, как хотите.
Бабенцев:
- А смета?
- В пределах разумного.
- Материалы?
- Все, что найдете в хозяйстве. Чего не найдете, покупайте – все оплатим.
На обратном пути Бабенцев мне:
- Что вы хотите, Анатолий, видеть в Красном Уголке?
- А давайте пофантазируем. Летом обычно стоит он на клюшке, но зимой это самое людное место на ферме. Сюда приходят погреться, чаю испить, закусить, отдохнуть…. И в большинстве своем это женщины. Женщины, Александр Сергеевич! Вот и включи свое художественное воображение. Делай все для них. Семинар – это… тьфу! Приехали, поболтали, водку в столовой попили и отбыли, а Уголок должен скрасить дояркам их нелегкий труд.
- А политика?
- О, Господи! Никакой политики! К черту агитацию и пропаганду – сделай Красный Уголок Комнатой Отдыха и Уюта.
- Как быть с трибуной и стульями?
- Оставь их в покое. Твои – стены и… потолок, если хочешь.
- А можно я на стены свои картины развешу – продам под шумок?
- Помни о смете.
- В разумных пределах.
На следующее утро, прихватив художников – братьев Бабенцевых и симпатичную девушку Наташу – поехал в Березовку. В красном Уголке во всю уже шла побелка. Высадив творческую бригаду, сгонял в столовую – договорился насчет обедов-ужинов для нашей творческой бригады.
Вернулся. Занять себя нечем.
Художники переоделись, а я не додумался чего-нибудь прихватить с собой. В костюме и галстуке, какой я им помощник?
Трещал анекдоты симпатичным маляршам из конторы. Они смеялись и шутили:
- В райкоме все веселые такие? А холостые есть?
- Я одинокий.
- Правда? Ой, как интересно!
- Ну, кто рискнет обо мне позаботиться?
Громче всех сказала Наташа, художница наша:
- Я бы попробовала.
Удивился, но, подумав, сказал:
- Мы еще обсудим это во всех деталях.
Малярши ушли в 16-00. Художники собрались работать до 21-00. А я после ужина присел в машине о Наташе думать.
Итак, наклевывается новая интрижка. Но как пошло думать о девушке так: она – свежа, молода и красива…. Вполне возможно, еще и невинна. К чему мне такая ответственность? И вообще, что такое женщина? Так уж она необходима для жизни? Ну, мать – согласен. Так у меня есть сын, которому я не смог сохранить уюта семейной жизни: обитает подкидышем у деда с бабкой на позор моим военно-морским сединам. Ну, секс – согласен. Так у меня Любаша есть – все у нас с ней нормально в этом плане. Совратить еще Наташу – и мотаться от одной к другой? Нет, это не по мне. Готов по делам мотаться я круглосуточно, а секса хватает и раз в неделю. Зацепившись мыслью за «работу», подумал о Деминой – вот было б здорово с кем замутить! Еще не стара, очень спортивна, живут вдвоем с дочерью без мужика. Правда, есть у нее, говорил Пал Иваныч, хахаль в Рождественке. Да я-то поближе. Нет, для секса – само то: мотаться никуда не надо. И в отношениях равноправие – она меня на работе дрючит, я ее после.
С мыслью о Деминой уснул.
Разбудила Наташа, открыв дверь УАЗика:
- Мы заедем на речку? – я купальник взяла.
- Натали, солнышко мое, речка здесь, конечно, есть, но в ней воробью не утопиться. Давай отвезем мужиков домой, и махнем на озеро вдвоем.
Минут через сорок высадил Бабенцевых в Увелке.
Оборотился к трепетной части человечества:
- Куда махнем?
- На Пахомово успеем до темноты?
- У нас фары есть, - и тронул машину с места.
Пахомово. Кобальтовая вода, сапфировое небо, золотой закат… и ни души.
- Можно мне в трусах?
- Можно и без трусов! – выпрыгнула Наташа из машины в купальнике и помчалась к воде. И помчалась по воде в радуге разноцветных брызг.
А я решился вдруг на отчаянный эксперимент – будь что будет! Разделся совсем и помчался вслед за девушкой. Было дело – производил на женщин впечатление восторженными комплиментами, ласковыми взглядами, утонченными манерами, но никогда еще голым естеством. Интересно, как это будет с Наташей? Продемонстрирую ей наглядную агитацию.
Наташа прекрасно плавает. Ну, а я моряк.
Мы пошли из воды, держась за руки, когда солнце укрылось за горизонтом, а на берег ложились ночные тени.
Я молил Господа – избавь от эрекции! – и воротил от Наташи взгляд.
Всевышний услышал.
Упс! Девичьи пальчики дрогнули в ладони моей – увидела, что на мне ничего нет. Идем мелководьем, рука в руке – вот интересно, что думает она обо мне?
Вариантов немного.
Первый: я – моральный урод… ну, там нудист… и прочий мазохист.
Второй: я сбрендил… и место мое в дурдоме.
Едва только ступни коснулись песка, Наташа вырвала свою руку и побежала к машине. Я бы на ее месте поступил точно так же. А на своем – подошел к УАЗику и не спешил одеваться.
- Оставишь мне краешек сухого полотенца?
Вполне нормальное человеческое желание – не буду же я одевать трусы, рубашку и штаны на мокрое тело. Минуту спустя из машины показалась рука с полотенцем.
Царица Савская! Какое блаженство растереть полотенцем озябшую кожу.
Оделся. Запрыгнул в машину. Наташа забилась в угол на заднем сиденье.
Ясненько – боится меня. Я бы на ее месте тоже….
- Поехали?
Наташа молчала всю дорогу. И еще три дня молчала, пока мы преобразовывали Красный Уголок в Комнату Отдыха и Уюта. Братья подправили подиум, изладили плакат над ним под самым потолком с цитатою от Евтушенко:
«Родились мы в стране самой снежной,
Но зато в самой нежной стране».
Бюст Ленина на тумбочке в красном сатине в угол задвинули. Во всю стену за подиумом Наташа нарисовала картину «Родные мотивы» - ну, там цветочки-лепесточки, березки кудрявые, лебеди на воде…. В межоконьях на стенах Александр Сергеевич, который Бабенцев, разместил картины свои – натюрморты, портреты… ну, в принципе, классический стиль. Под ними цветочки в горшочках – а ля зимний сад!
Короче, когда главный животновод области переступил порог Красного Уголка молочно-товарной фермы совхоза «Южноуральский», он таки выругался:
- Йёёё… пэрэсэтэ!
А потом обернулся к своему увельскому коллеге и сказал:
- Ну, Валентин Алексеевич, сверли дырку в пинжаке – быть тебе орденоносцем.
Так что же с Наташей?
Выпускница художественного училища, творческая личность – какое панно намалевала во всю стену! – на мою дурацкую выходку, наверное, вбила себе в голову, что все мужчины нравственно недоразвиты. Только почему дурацкую? Она сказала – я исполнил. И в чем недоразвитость голого естества? Ненаглядной оказалась агитация. А жаль…
Демина вызвала.
- Надо собрать секретарей колхозно-совхозных парторганизаций в Березовке и провести семинар по вопросу – как следует оформлять Красные Уголки для тружеников сельского хозяйства. Потом дадим им пару недель и организуем инспекторскую проверку. Все на вашей совести. Меня будете подключать по необходимости.
Тон вобщем-то ничего. Да здравствует мир во всем мире!
Сел на телефон. Договорился с Березовкой, обзвонил секретарей. Доложил Людмиле Александровне, что народ по ее указанию соберется в назначенном месте в нужное время.
Уже шел к себе – окликнула Валентина Михайловна, секретарь в приемной:
- Тут собрались ветераны с просьбой к Александру Максимовичу, а он задерживается в Челябинске. Вы сможете свозить их в Рождественку на похороны Антипова?
- Позвоните Деминой – прикажет, свожу.
И вот я за рулем, дождь за лобовым стеклом, в салоне три ветерана. Смолкли мысли все, настраиваясь на минор. Молчат и пассажиры – будто на краткое мгновение каждому из них вдруг приоткрылась тайна собственной смерти. Мертвые, они властно зовут за собой. Вы в курсе? Я это остро чувствую и недолюбливаю подобные мероприятия. Слава Богу, не знаю усопшего. А то сейчас представил бы живым, и вот он, негатив – звонок с того света.
До сих пор мне везло – дед умер, я работал в стройотряде, и не было возможности сообщить; бабушку схоронили – я служил в Чебаркуле.
Почему ненавижу похороны? А вот…. Когда-то как-то в Усть-Катаве три пьяных в задницу студента из стройотряда могилу раскопали на старом кладбище. С тех пор из-за той дикой выходки физически не переношу трупный запах.
Как же маркиза Ангарская? А это совсем другой случай.
Приехали. Припарковал машину и сижу, не выхожу. Ветераны ушли.
Один возвращается:
- Ты – представитель райкома, скажи речь у гроба.
- Речи на кладбище говорят.
- Ну, постой в почетном карауле.
- У меня только ромбик университетский, а у вас пиджаки все в орденах–медалях. Вам весь почет, вот вы и стойте.
- Не возьмем тебя за стол поминать.
Напужали, ейбо!
Ждали- ждали – дождь не кончается. Поехали на кладбище.
Отсидеться в машине не удалось – ветераны таки вытащили под дождь. Так и стоял под струями, пока все не кончилось. Смотрел, как гроб толчками опустился в яму с водой. Слушал как падали на него комья сырой земли.
Все кончилось.
Повернулся на негнущихся ногах и медленно пошел вслед за толпой. Один ветеран слева зашел, что-то сказал, но я не расслышал. Второй взял меня под руку с другой стороны. И повели, как старика. Это я почувствовал в мягком принуждении.
Уже видел машины за воротами кладбища. Еще минута-другая, и мы вернемся в мир без дождя. Вот, наконец, вместительный и неуклюжий наш УАЗ-469. Прощай, Рождественка!
Ан, нет! Старики не уедут без горячего стола и ста грамм поминальных. Пришлось задержаться. И меня опять под руки да за стол – простили, оказывается.
На обратном пути из-под полога рваных туч выглянуло ослепительное солнце, и от подсыхающего асфальта пошел пар. За обочиной меж березовых колок терялось бледно- зеленое пространство яровых посевов.
Три пьяных ветерана, угнездившись на заднем сидении, чесали языки, целясь мне в спину. М-дя, не на кого им оставить великое дело Ленина-Сталина – не та пошла молодежь. А что делать?
- Трудиться и не стареть, - говорю. – Как же мы без вас в светлое будущее?
Но коммунистическое благочестие, подкрепленное стопариком «русской», было непоколебимо и, как я подозревал небезосновательно, совершенно бездумно. А ведь шибко пожилые люди – еще год-два… и на погост дорога. Не пора ли о душе подумать? – не набаловались? Однако религия у моих ветеранов осталась где-то далеко позади, среди многого другого, тоже забытого.
К чему я этот эпизод рассказываю?
Достали меня старики-разбойники – такой, мол, и сякой; чуть ли не сродни всякой сказочной нечисти. Я тут в эйфории от удачного решения проблемы наглядной агитации в районе, а они считают, что нет во мне революционного горения. Их прямо таки подмывает дать мне крепкий подзатыльник – ведь хорошего корня семя (это они о моем отце). И боюсь, как бы они прямо сейчас не поддались этому желанию.
- Креста, - говорю, - на вас нет: напились и бузите.
А они и мысли не допускают, что в наше время хоть один нормальный человек еще может верить в Бога. Забрали в свои руки автомобильное пространство, и я за рулем оказался уже не хозяином здесь, а так… непочетным гостем.
И задумался под их пьяный бред: кто я – успешный партийный функционер или коммунист, беззаветно преданный делу партии? Вот если знания и умение есть, но горения в работе нет, то кто? А что лучше – знания или желание?
Как один-то убедительно говорит – что де, мол, западная пропаганда коснулась нашей молодежи, как некая зараза, которая, сколько не отмахивайся, доведет свою разрушительную работу до конца. И вот уже мое отвращение к трупному запаху ассоциируется с подменой идеологии в молодых умах.
Еще бы о пьянстве поговорили.
Я понимаю – неотвязный старческий и чисто эгоистический зуд трепаться пересиливает желание подумать. Под воздействием этого зуда они теперь ищут возможность продолжить возлияние.
- А пойдем к Пашкову, - предлагает сообразительный. – Расскажем, как похороны прошли. Он – человек, он поймет нас.
- И про тебя расскажем, - грозит мне злопамятный.
Молоко вам пить, старая плесень, а вы за водкой тянетесь, и все нахаляву.
Привез к райкому. Стараясь не встречаться с ними глазами, открыл дверцы – выметайтесь! Будь я вашими женами, нипочем бы такого не стерпел.
- Правда? – хохочут. – А что бы ты сделал? Палкой поколотил? Пожалуй, с тебя станется.
Я брезгливо поморщился и свинью подложил начальству:
- К Деминой идите – она меня под вас заряжала.
Мне противны пьяные ветераны. Что бы там ни говорили про заслуги и дань уходящему поколению, человеком надо оставаться в любом возрасте и не паразитировать на лозунгах. Вот мой почему-то отец-фронтовик не пошел в райком просить машину, чтобы тяпнуть стопарик на поминках.
Поставил машину в гараж, сдал ключи вахтеру и сел за свой стол в кабинете инструкторов идеологического отдела. Очень захотелось поговорить с отцом. Позвонил домой:
- Привет, пап, ты как?

А. Агарков
май 2016 г
http://anagarkov.ru