Черная ваза стиха с белыми вольными цветками строк … Над священной пристанью простертых - Букет из тысячи дней и ночей познавшего Любовь. Букет дышит, … отпуская свое дыхание к Тебе.
Над черным морем красные деревья, здесь каждое мгновение сакрально. Не согласись уснуть ни на мгновенье на черно-красном ожидающий закланья. Где жаждет рук податливая глина, а обжиг - декорации соблазнов, Смотри в глаза богов, прошедших мимо. Смотри - их равнодушье так прекрасно!
Я рисую на боговой темноте певуче чёрным…. Пытка - мне ль присягать тебе утонченной?! И писать как удар хлыста, целовать как укус пчелиный, Забирая твои уста ночью длинной.
Где осталась лишь тленная пошлость разбитых зеркал, Где закат присягал чьей-то богом покинутой вере… Где на узкие ленты я тщетно слова нарезал Полутенью дыша, в мне отпущенной призрачной Мере…
Корону ладоней своих возложи на меня. Подчиняясь воле Твоих рук - пить пламя… Ступаем по воздуху: Раскрытые крылья, Шелк огня, Луна, отражающаяся в моем небе, Нежность, сотворенная из Тебя.
Пиковый Бес тонет в твоих глазах Постигая закон невозможности вдоха и выдоха, Затягиваясь тобой до обрыва струн... Красное на живом Черном - ТЫ говоришь: «Скажи!» я отвечаю: «Твой»
Ты на ладонях бабочкой...нежный полет… Тут, в поднебесной сердца, касаньями крыльев; Тут, где на боговой темноте мы рисуем огнем Танец в горячем пике средь поэзии пыли…
Врывался сумрак голубой в два равных слога, В две древних крови, в две тоски, в два неба Бога; В две нежных тесноты, в две сильных тишины, В два теплых стука, В перекрещенье душ, плывущих в лабиринт Пронзительного звука.
Какая Высокая, Великолепная Старость! Засыпай, победитель, у Часового не дрогнет рука. Уплывай за закат…Когда нить оборвется Ты уже не узнаешь в этих строках лица.
Однажды Ты повернулась ко мне и прошептала мне сон; - Тысячи раз ты должен будешь состариться Мастер, Тысячи раз, прежде, чем я приду! И не спать тебе века напролет дожидаясь меня, И эхом кричать в немой чернильнице, Где последние пророки царств твоей крови Будут искать встречи со мной.
На страницах белых и черных На прочитанных, на сожженных, На камнях, на шагах, На листах обнаженных, На воздухе, которым поют птицы, На отзвуках моего детства, На теле что тебе отдается, На хрупком стекле жизни, На ткани что рождает солнце…
Она, носящая самое простое имя… Она, Лилит твоей страсти, Ева твоей нежности… Она - чернила белого цвета на живой бумаге алых оттенков … Она вышита красным по отпущенному тебе времени… Всё что есть у тебя - лишь ее время, отпущенное тебе, В мире где все ложь, где все одолжено.
Моя неизвестная Страна, Дитя воздуха,сандала и скрипки; Мира,во всём его блеске и нищете... Где меня упомянутого в книги трав И тебя упомянутую в книге цветов - Отпустили угадывать себя в друг друге...
Нам придётся вернуться туда чтоб вселить отчаянье в друг друга,обрываясь измятой гримасой, А после суметь наполнится верой,любовью,светом. Суметь! Выстилая шаги мгновений,где однажды на краю тротуара ночи Мы проговорились друг другу: «Я люблю».
Мои слова однажды превратятся в песчинку Эта песчинка будет странствовать и попадёт в море Там со временем,она превратится в раковину, В раковину, которую найдёт девочка на морском берегу, Она приложит её к уху,и я шепну ей из вечности - Здравствуй! Ты узнаешь меня
Потерянная необходимость, Невыносимость присутствия. И я чертовски голоден в этой голой коже. Не потому ли мои руки пишут, А мое сердце одевает чувства в дальнейшую наготу…
Веруй в неё грешную и Святую! Перепутывай пальцами ветра волосы Её…. По сердце в глазах любимых – обменивай тишину безымянного на юго-шёпот… Шифрами нежности вышивай по воздуху имя Её земное…
Есть только оно, Летящее криво, напрямик, Сквозь жёсткие спицы колес, вонзающиеся до боли… Есть только оно, так неумело летящее к себе. Слышишь, что-то отчаянно стучит во тьме?! – Это сердце моё, это мой мотылёк.
Сохрани нас, Красота, Коронованных на Жизнь, Вдыхающих живую душу твоего простора. Сохрани нас, Красота, Распростёршихся над бездной, Вышёптывающих голосом кожи и рук Имя Того,у которого нет имён.
Моя родина — весна! - Ускорение листьев,слагающих определённость глубокой перемены, Где нет никого,способного выразить всё это Так же вразумительно как Бог.