«Влача свой век в стоическом юродстве –
ни свет, ни мрак – он рассыпает к лету
седую пыль цветов…»
М. Унамуно

1

Бывает время обладанья рифмой,
Не власть над сердцем – сердца пробужденье.
Бывает время – чувства обретают мысли –
Мысли переходят в слово.
Жизнь течет вольготней – жизнь!
И это слово – неизвестность, логос.

Вот я случайно, будто бы случайно,
Коснулся губ твоих и буду ждать ответа,
Всего того, что кажется моим,
Или похожим, – для пустых словечек.
И что живём мы безнадежно – жаль ведь!
А заменить безсилье уже нечем.
Живет одно – каким-то все смущеньем,
Не выжечь чувством, самым горьким словом
Не изменить.

Чтобы хоть что-то навсегда осталось,
Как было, тайным, неисповедимым.
Чтобы вовек и больше никогда
Колокола так пусто не звучали

Далеким эхом, все уже сказавшим
О той святыне, ставшей недоступной.
А сколько лет проговорив о том
Существованье, – заблудиться в прошлом!
С надеждой ждать и снова не дождаться
За двадцать лет у запертой двери… –
А там ни звука – в дверь не достучаться.

На берегах земли задумчивой стопой
Проходят сызнова века. Как смутно
Я вижу в них не будущего облик.
Из прошлого стараюсь заглянуть.
«Что видишь?» – «Обреченное до смерти».
«Что знаешь ты о них?» – «Увы».

2

Теперь зима и скоро Рождество,
И ледяная сумрачна столица,
И на Дворцовой площади пустынно,
И где-то звякнет царское стекло.
И тень мелькнет в узорчатом окошке,
И утро жжет без дела фонари,
А небо чисто, как глаза ребенка,
И, кажется, еще вчера,
Когда под снегом родились бульвары
И стала риторически Нева,
Согнув мосты горою Илионской ,
И невпопад по ним залязгали трамваи,

И далеко по ним маячили огни –
Я мучился над каждою строкою,
Глубокий снег мешал туда идти,
Где звездные врата над головою
И сама вечность кажется возможной.
Куда-то гнал меня по Караванной,
Закутав шарфом (я всегда простужен),
И так же косно, так же не доходно
Сидон и Тир, Хоразин, Вифсаида
Январским снегом стали на пути.
«Сказал Господь: сиди одесную Меня
Доколе положу врагов Твоих
В подножье ног…»
Ты ль будешь сын Давидов?!
И так же ждать обещанную встречу,
Когда здесь ночь, и вечно на посту
За стенкою сипит соседский кашель,
И маятник кружит настенные часы.
Вот шаг один, за ним другой – не спорю,
Сего бубненья драгоценней нет.
Мне думалось когда-то,
Что умерло – не может возвратиться.
Но вот зима, и снова за окном
Заснеженный, пустынный Невский.

3

Бывает время расставаний – осень.
О вас – в минуту жалкого раскаянья…
Я к чувству истины приближен не на столько,
Чтобы понять, как чистое звучанье,
Той музыки во мне уже звучавшей,
Мне новой мыслью может послужить

Привычное, назойливое слово –
Не истины ищу в словах.
Что слово?!
Дрожанье губ и взгляд – потом слова,
Перед глазами исчезали годы,
И стала жизнь, как память, коротка.
О чем мне невозможно только помнить,
И так невыносимо говорить
Об уходящем, сердцем всем искомом
Уходит время – не остановить.

Сегодня я доверчив стану
К всему тому, что искренне молчит,
И свет от лампы будет самый тусклый.
Коротких встреч, что кажется, не бывших
И вовсе с нами, но живущих в нас,
Когда на счет положен каждый час –
Он равен долгим, заоконным зимам.
И спать придется крепко спящим сном
Или на стол переводить чернила.
Писать стихи. И будет все случайно,
Доступное одним прикосновеньем.
А по утру до боли надоевшим,
Как вид из окон двадцать лет назад
(Ну что искать из этих строчек смутных,
Непонятых и непрощенных).
Уже отцвел листвою Летний сад
И снегом Невский двадцать лет заснежен.

4

Мне хватит и одних воспоминаний,
И тишины петропольских аллей,

Сна Петергофа и нелепых статуй,
И тех же чувств поэзии моей.
И помнит юность для чего воспета,
И так безумно хочется дожить.
Когда на землю сходят этажи,
Гулять по ней без цели, до рассвета.
И пишется всегда легко,
И каждый звук до боли ощутимый,
И неимущих сердцу больше нет,
Когда ложится по бульварам снег,
И смотрится луна в витрины.
И каждый вздох благословенной речью
На тех устах не ставит запятых.
А на Фонтанке, за окном, цветы,
Для них чуть-чуть приподняты гардины.
И это нам, наверное, на счастье,
А я ни разу в этой жизни не был,
Где нет дороже Вифлеемских стен.
И только встать осталося с колен,
С галдежом чаек под открытым небом.
Так праведность едва ли говорит:
«Да будет трапеза их сетью,
Тенетами и плетью в возмездье им…»
Или себе подобным?!
И снова с миром поделиться нечем,
Как в високосном умирать году.
И даже там, в земле, такая сырость,
Как будто от немыслимых обид –
Каких еще сближений?!
Вращением над пропастью земной.
Я жду еще твоих прикосновений,
А осень, ночь, стихи – всегда со мной.

Пусть на полу разбросанные книги –
Нет не стихи – о прошлом ворожу.
Когда чужих имен не забываю,
Не тех изгнаний за руку беру.
И так спокойны, безмятежны лица,
По-детски лягут вдруг, и так уснут.
Огни парадных, где-то полночь бьют, –
И не дай Бог им что-нибудь приснится!
За столько лет душевной пустоты
О сколько стерлось – стало безответным –
Из памяти моей – я мучился напрасно,
Стирая имена с могильных плит.
Дыхания в груди еще так много.
Так много жизней хочется забыть
За бытием своим неискупленным,
Не верить ничему, не думать ни о чем.
Кружиться снег, теряет след дорога,
Дворцовый мост и все спасенье в нем.

1988