По вспученной весенним половодьем реке Шпрее лениво плыли трупы немецких и русских солдат. Они от низкого берега направлялись на стрежень, где какое-то время кружили на месте, словно, продолжали сражаться, сталкивались и расходились, чтобы с течением навсегда унестись прочь. Где-то выше по течению шел отчаянный бой. Оттуда доносилась частая стрельба и приглушенные взрывы. Мальчик пробовал считать, кого убито больше, но вскоре сбился и прекратил бесполезное занятие. И тех и других было очень-очень много.
Двенадцатилетний Ганс повернулся к младшей сестре, у которой от страха заблестели глаза. Но девочка крепко держала тряпичную куклу с фарфоровой головкой и не плакала, а лишь прижалась к старшему брату. Уже пошел второй час, как мама перешла по широкому мосту на левый берег. Она сказала детям, что посмотрит кто там и вернется за ними.
Вчера мама обняла сына и дочь за плечи и рассказала, что русские солдаты, которые наступают на их город, убивают немецких детей и стариков, молодых женщин уводят к себе.
– Зачем? – спросил Ганс.
– Они едят их. И, если мы останемся дома и не попытаемся пробраться к янки или томми, то вряд ли варвары пощадят слабую женщину.
– А почему они не кушают детей? – мальчик с ужасом слушал мать.
– Не знаю, мне фрау Марта рассказывала только о женщинах, о детях ничего не говорила. Она работает в аптеке и знает непременно. И другие рассказывают, что русские не люди вовсе, а волосатые дикари с рогами и большими зубами. Кровожадные варвары уничтожают все живое на пути.
Сегодня мама подняла сына и дочь затемно и велела одеваться. Затем они торопливо позавтракали и отправились в путь. Девочка взяла с собой голубоглазую куклу, с которой никогда не расставалась. Ее подарил папа, когда уходил на восточный фронт в сорок первом году.
Через полчаса женщина с детьми добралась до реки и вышла к мосту.
– Может, маму русские увели к себе? – синие глаза девочки потемнели от ужаса. И Гансу показалось, что сестренка вот-вот упадет в обморок.
Мальчик тронул Ельзу за плечо и показал на другой конец моста:
– Видишь? Танки идут, мама просто спряталась, чтобы не заметили. Ты только не плачь, пожалуйста.
– Ты же меня не бросишь? А с тобой мне будет не страшно тоже! – тихий голос сестренки удивил Ганса. В нем читалась собачья привязанность и непередаваемая безысходность.
– Клянусь Господом Богом, я позабочусь о тебя, пока не вернется мама. Мальчик для убедительности повернулся к кирхе с разбитой бомбой островерхой крышей и, слегка помедлив, перекрестился на нее. Папа всегда его учил, если трудно и страшно, обращаться к Богу. Христос заметит искренне верующего человека и поможет в трудную минуту.
Танки тем временем уже клацали железными челюстями гусениц по каменному мосту. Дети спрятались в ближайшем дворе высокого дома за мусорным контейнером и испуганно наблюдали оттуда.
Необычные грозные танки со звездами и непонятными надписями на броне после моста из колонны с грохотом рассеялись по две-три машины и стали утюжить ближайшие улицы. За ними устремились муравьями русские солдаты с автоматами на шеях.
Ганс обнял Ельзу и увлек ближе к дрожащей земле. Он правда не заметил у спешащих вдоль домов людей ни звериных рогов, ни особой свирепости, но все-равно было очень страшно. Мальчик и девочка замерли, когда услышали приближающееся голоса варваров. Во двор зашли русские воины. Ганс сначала увидел дырчатое дуло автомата из-за контейнера. Он не боялся оружия, насмотрелся за долгие годы войны. Но с людоедом еще не встречался никогда, поэтому даже побледнел, ожидая его, и шептал молитву. Каково же было удивление, когда увидел морщинистое лицо немолодого усатого солдата с голубыми и незлыми глазами. Мужчина в зеленоватой форме остановился и тоже с удивлением разглядывал притихших детишек. Ельза отвела от русского взгляд и, стараясь не шевелиться, уставилась на грязные высокие сапоги мужчины. Сестра и брат ничего хорошего не ожидали от чужаков.
Но солдат что-то крикнул товарищам, весело подмигнул детям и зашагал походкой усталого человека дальше. Вскоре улица снова обезлюдела: войска ушли вперед, а жители по-прежнему таились по квартирам. Мальчик перевел дух и ободряюще улыбнулся девочке.
Прошел еще один час. Мама так и не появилась. На улице города было еще холодно в мае сорок пятого года. Дети продрогли и хотели кушать. Ельза жалобно посмотрела на брата.
– Ладно, идем домой, мама догадается, где нас найти. Там все же теплее и осталось немного еды.
Детям удалось вернуться, как им казалось, незамеченными. Вокруг домов микрорайона, где они жили, уже хозяйничали советские солдаты.
Когда входили в свою квартиру, открылась дверь напротив, выглянула фрау Марта и внимательно смотрела на детей, пока они не вошли к себе. Никто не проронил ни слова, словно в немом кино, так боялись чужих людей с улицы.
Ганс осмотрел «продуктовый склад» в подвесном шкафу на кухне. Немного риса, муки и пшена нашел в стеклянных банках, десяток клубней картофеля и пара моркови лежали под мойкой. Еще был эрзац-кофе.
Вчера на продуктовые карточки дали только хлеб, сказали, что магазин скоро закроется, потому что запасы продуктов захватил враг.
Мама не пришла ни вечером, ни утром. Ганс не знал, что сказать Ельзе. Он отваривал немного картофеля и кормил девочку. Сам тоже съедал один клубень, запивая картофельным бульоном. Ему было очень страшно, но он не подавал вида, чтобы не пугать сестренку, и накрыл аккуратно стол, как учила мама. Потом вдвоем вымыли посуду и расставили по местам.
После этого дети долго наблюдали из окна за русскими солдатами. На доме напротив висел красный флаг. Часто к парадной подкатывали легковые машины, люди в форме заходили в дом и выходили оттуда.
Жителей было пока не видно.
Вдруг внизу пошло оживление. Из дома выскочили офицеры и солдаты, стали стрелять из автоматов и пистолетов в небо.
Ганс и Ельза отпрянули от окна и присели на пол, как учила мама во время бомбежки. Через полчаса на улице прекратилась пальба, но слышались веселые и громкие голоса. Мальчик осторожно приподнялся и выглянул в окно. Солдаты оживленно размахивали руками, обнимались и некоторые плакали.
– Наверное, что-то случилось у них? – услышал мальчик голос сестренки. Он покосился на Ельзу, которая наблюдала улицу из другого окошка.
– И думаю, что получили добрую весть! – сказал Ганс. – Иначе, чего бы им стало вдруг так весело.
Дети еще не понимали, что война закончилась, поэтому русские солдаты так радовались.
Через неделю кушать было нечего. Девочка голодала, но пока не хныкала. На следующий день она, как мышонок, впилась зубами в стеариновую свечу, но мальчик отобрал, не позволил грызть. В доме часто выключалось электричество, тогда они зажигали свечу. Ельза покорно кивнула головой и беззвучно заплакала. Ее большие глаза покраснели и были такими печальные, что брат отвернулся, чтобы не видеть, и задумался: что делать? Мама часто говорила последнее время детям:
– Стыдно просить что-либо у соседей, нам еще жить здесь. Легче обратиться к посторонним людям, чтобы в тебя не тыкали пальцем люди, живущие рядом. Это обиднее вдвойне, запомните, дети.
Мальчик кивал головой, соглашаясь, потому что понимал: почему. Их ненавидели все соседи из-за отца с сорок второго года.
Мальчик даже не сразу понял, почему его исключили из частной мужской школы, в которую зачислили, как сына офицера вермахта. Директриса в тот день буквально влетела в класс и раздраженно сказала ему:
– Передай маме, чтобы больше не посылала тебя к нам. Сыну врага нации не место в патриотической школе рейха.
Ученики класса презрительным взглядом сопровождали растерянного мальчика до дверей. Он запомнил на всю жизнь враждебность и плохо скрываемую злость на лицах детей. Мальчику впервые стало страшно и одиноко тогда.
Мама сказал ему дома:
– Я уверена, что твой отец поступил по совести, значит, другого пути не было. Он честный человек, запомни, и не нам судить его.
– Где же он сейчас? – не понимал мальчик.
– Мне сказали в жандармском управлении, что Отто Шнайдер добровольно сдался русским в бою. Нам теперь не положен его денежный аттестат.
Мама промолчала, что ее уволили с работы учителя женской гимназии. Якобы не имела морального права жена предателя учить будущих патриотов родины. Но Ганс догадался сам, когда мама не вышла на работу, а сидела дома и тихонько плакала в спальне по ночам.
Вскоре досталось и Ельзе, которой разрешили посещать обычную школу. После уроков ее окружили во дворе сверстники, долго глумились, обзывали обидными словами. Девочка прибежала напуганная домой и разревелась так, что едва отпоили водой.
После этого мама решительно сказала:
– Ты тоже не пойдешь больше в школу. Я буду учить вас дома. Если вы не забыли еще, что ваша мама неплохой учитель математики и физики. Мы справимся с трудностями, сообща. Верно, дети?
– Что бы мама сделала, если от голода темнело в глазах? – подумал Ганс и посмотрел на сестру, которая светлыми вьющимися волосами и тонкой фигурой так походила на мать. Девочка за последний год сильно подросла и в свои одиннадцать лет почти догнала брата. Ему было очень жаль сестру, но в доме ничего съедобного не осталось.
– Нужно выходить на улицу – сказал он. – Здесь мы погибнем без пищи.
– Если русские встретятся? – шепотом спросила враз побелевшими от испуга губами Ельза.
– Они уже попадались нам раз. Ничего, пронесло, Бог отвел от беды. Может, опять повезет. Мама будет недовольна, если пойдем к соседям. Верно?
Девочка кивнула головой и потянулась за куклой.
Русские солдаты не обращали никакого внимания на вышедших на улицу детей. Ганс огляделся и потянул Ельзу за рукав пальто, чтобы не пугалась и шла за ним к пешеходному переходу. Мальчик знал, к кому отправиться за помощью. Через улицу жил мясник Вальтер. Мама после увольнения из школы с трудом устроилась продавцом в его лавке. Упитанный рыжий господин всегда приподнимал шляпу перед красивой женщиной и игриво подмигивал ее детям, когда встречались в городе. Мальчик запомнил его интересующийся взгляд и надеялся, что мужчина проявит сочувствие к ним.
Дети подошли к дому, где он жил, постучались в дверь. На стук вышел сам господин Вальтер. Он отер рукой вспотевшее красное лицо и грубо спросил:
– Что вам?
– Господин Вальтер, наша мама пропала. Мы не кушали несколько дней, – сказал Ганс и покраснел от смущения.
Мужчина долго молчал, что-то прикидывая в голове, затем проворчал:
– Покоя нет от вас, но ладно, заходите, покормлю, что осталось от обеда. Он шире распахнул дверь и впустил гостей.
В большой гостиной за широким столом сидела худенькая женщина с очень полной девочкой. Они недоуменно уставились на пришельцев.
– Эмма, покорми детей Иды Шнайдер на кухне чем-нибудь! – приказал Вальтер.
У Ганса закружилась голова от мясного запаха. На столе высились горкой куски свинины, хлеб и зелень. Ельза не могла оторвать взгляда от такого изобилия еды, она ежесекундно проглатывала набегающие слюни во рту.
Брат взял сестру за руку и мягко потянул ее за женщиной. Та усадила детей за кухонный стол, положила в тарелки картофельные клецки, по кусочку варенного мяса и дала по ломтю черного хлеба. Затем показала рукой, чтобы быстренько ели и выпроваживались отсюда. Дети голодными зверьками накинулись на еду.
Когда выходили из дома, Ганс посмотрел на вышедшего во двор мясника. Тот, перехватив просящий взгляд мальчика, недобро усмехнулся и твердо сказал:
– Я не даю с собой продукты нищим, иначе отбоя не будет от бродяг, запомни, и не приходи больше сюда. Выгоню палкой во второй раз!
При этом он пристально рассматривал Ельзу. Гансу вспомнился сразу подобный взгляд фельдфебеля, который прибыл однажды в отпуск с фронта. Его привела в дом в сорок третьем году другая их соседка Эрна. Мальчик встретил их на лестнице. Фрау Бирне получила похоронку на мужа в начале войны, с тех пор каждый год рожала детей для фюрера. Гитлер приказал немецким женщинам не отказывать солдатам, прибывающим на отдых с фронта. Родине требовались новые воины и труженики. За выполнение этого почетного задания женщины получали от властей города каждый раз благодарность, коляску и сколько-то рейх марок. Вот также смотрел на молодую женщину тот солдат.
Мальчик заспешил уйти и увести сестру, но хозяин остановил их.
– Если хотите, можете набрать картофельных очистков, – сказал он, указывая на кучу возле хлева. Ганс увидел картофельные остатки, выброшенные на навоз.
Мальчик передернулся от брезгливости и отрицательно замотал головой.
– Как хотите, – равнодушно сказал мясник. Он посмотрел на свою дочь, которая делала ему какие-то знаки, и поспешно остановил детей. – Впрочем обождите!
Мужчина подошел к дочери, и та зашептала ему на ухо.
Затем Вальтер подошел к Ельзе и, указывая на куклу, приказал:
– Отдай ей!
Полная девочка подскочила и ухватилась за игрушку:
– Дай сюда!
– Нет! Мне папа подарил ее! – крепко держалась за куклу сестра Ганса.
– Отец! – нетерпеливо закричала дочь мясника. На крик из дома вышла женщина с куском хлеба и протянула его мужу. Вальтер подошел к мальчику и передал ему. Затем подошел к Ельзе, выхватил куклу из рук и зло буркнул:
– В расчете! А будете бродяжничать, сообщу новой власти!
– Не плачь, пожалуйста! – только и смог сказать по дороге домой мальчик. – Их накажет Бог за это! Непременно! А попрошайничать мы больше не будем. Правда? Лучше умрем от голода. Мы теперь чужие всем: и нашим, и не нашим.
Через два дня Ганс снова вышел из дома с Ельзой. Зачем и куда пойдут они, не представлял. Просто хотелось покинуть пустой дом, где все напоминало маму и очень хотелось есть. Как ни экономил хлеб, но он кончился вчера.
Дети, не обращая внимания на солдат, брели по улице. Часто встречались мирные жители, которые тоже покинули наконец-то свои жилища и шли по каким-то делам. Ганс уловил запах пищи и непроизвольно вел на него девочку.
На городской площади дымила военная кухня. Русские солдаты хлопотали у большого котла на колесах, разливали кашу в разную посуду местным гражданам. Рядом за столом каждому человеку вручали краюху черного хлеба. Огромная очередь вилась змейкой по всей площади. Ганс подошел с Эльзой и стали в хвосте. Им не пришло в голову, что наливать кашу им было в не в чего. Дети просто стояли, как завороженные, и ждали своей очереди.
– Где же ваша посуда, детки? – Ганс не сразу понял, что морщинистый мужчина обращается к ним. – Ба, да вы старые знакомые!
Солдат говорил по-русски и дети не понимали его, но присмотревшись, узнали того русского у моста.
– Что там, Василий? – спросил недовольно молодой кашевар на раздаче. – Поспеши, а то видишь какая очередь?
– Да ребятишки оголодали, не сообразят никак, что надо. Сейчас, сейчас, мои родные, я вам свой посудинку дом, а вы вернете мне завтра. Договорились? – пожилой солдат засуетился, достал откуда-то алюминиевый котелок и наполнил кашей до краев. – Петр, ты обслужи дальше, а я хлеба ребятам передам и вернусь.
– Ишь, добрый какой! Фрицы ему стали родными! Да иди, что с тобой сделаешь, – безнадежно махнул рукой Петр. – Они бы наших ребятишек не пожалели, поди.
– Откуда нам знать, все, думаю, люди кругом, а я мигом помогу детям, они ничем не провинились перед нами.
Ганс бережно нес домой котелок с кашей. Он отломил от целой буханки хлеба, подаренной русским солдатом, по куску себе и сестре. Дети ели по дороге черный хлеб и не могли поверить, что «варвары» накормили их, а не убили, как говорила фрау Марта. Василий сунул сестренке на прощание в карман американскую шоколадку, и не смотрел при этом, как мясник Вальтер, а ласково и добро светились глаза русского мужчины, совсем, как у мамы.
Сегодня сестра и брат впервые за последнее время почувствовали сытость. На десерт Ганс заварил эрзац-кофе, разлил по чашкам и протянул кусочек шоколадки сестре. Затем, поколебавшись, отломил и себе от плитки. Вечером он в молитве благодарил Бога. Ельза тоже шевелила губами вслед, но ей пока не обязательно молиться. Она только на следующий год перейдет, как католичка, под руку Бога до совершеннолетия. Для того пройдет коммунион – праздник первого причастия.
На следующий день они снова отправились на площадь. Ганс хотел отдать котелок солдату. Он взял с собой бидон для молока на случай раздачи опять каши жителям города советскими войсками.
Но на улице сразу наткнулись на троих солдат. Они шли навстречу шаткой походкой, весело и громко переговаривались, жестикулируя руками.
Мальчик и девочка уже прошли мимо, когда услышали грубый окрик за спинами:
– Halt!
Они обернулись. К ним подошел высокий мужчина в советской форме и стал рассматривать пристально Ельзу. Затем провел грубой ладонью по ее щеке и сказал товарищам:
– Ничего немочка, возьмем с собой, забавимся!
Ганс почувствовал недоброе, хотя не понял ни слова. Он уловил тот же взгляд, что и у Вальтера. Мальчик попытался оттеснить сестру за свою спину. Но солдат грубо отодвинул его в сторону, грозно нахмурил брови:
– Держи дистанцию, фашист! Не видишь! Перед тобой победитель!
Подошли ближе оба товарища мужчины. От них сильно разило шнапсом. Дети стояли на месте, не понимая, что хотят военные люди.
– Да ты что, Панас? Ослеп или что? Малолетка стоит перед тобой! – скривил в усмешке губы один из солдат. – Пускай подрастет малость.
– Ты, Степан, не встревай, когда не просят. А мою сестру в Житомире? Кто спрашивал сколько ей лет? Чуть старше была, когда фашисты затащили на сеновал. Это как, по-твоему? Справедливо!
– Знамо дело, Панас, что плохо, но эта девчонка совсем, да и мы не насильники. Нет, отпусти ее с миром, идем лучше выпьем за победу, – не поддержал товарища другой солдат.
– И ты не лезь не в свое дело, Иосиф! Она пойдет со мной, я сказал! – Панас схватил за руку девочку и потащил за собой. – Уже созрела, чтобы отработать сполна за злодеяния своих фашистских земляков.
Ельза вдруг все поняла и дико закричала на всю улицу:
– Ганс! Помоги мне! Люди спасите!
Но никто не подошел. Жители торопливо перебегали на другую сторону улицы и отворачивались.
Мальчик кинулся на высокого мужчину, который не отпускал сестру.
Панас ударил его по лицу, и Ганс упал на мостовую. Из носа потекла кровь, которая, видимо, протрезвила пьяных воинов. Иосиф и Степан схватили Панаса и оторвали его от девочки. Затем потащили упирающегося, как бык, товарища прочь, махнув рукой детям, чтобы убирались быстрее отсюда.
Брат и сестра вернулись домой и молча сидели подавленные на софе. Обида, боль, жалость, страх и беспокойство за свое будущее буквально парализовали волю к жизни. Дети невидящими глазами уставились в стенку.
– Придумай что-нибудь, Ганс, – сказала Ельза. – Я не хочу больше жить так.
– Я обещаю тебе, Ельза. Я решу скоро наши проблемы навсегда, а пока давай покушаем. У нас остался хлеб, шоколад, не пропадать же добру.
– И кофе заварим, – повеселела девочка.
Гансу удалось сбегать одному на площадь на следующий день, но солдат с кухней там не было.
Пожилой мужчина в штатском охотно рассказал мальчику, что нужно маме стать на учет в военной комендатуре. Тогда получит карточки на продукты, которые можно выкупить в магазине.
– У меня пропала мама, – грустно сказал мальчик.
– Тогда детей без родителей они отправляют в какие-то дома, как я слышал. Тебе по любому нужно к коменданту обратиться.
– Они убивают детей там?
Мужчина улыбнулся и сказал:
– Не верь таким слухам, мальчик. В комендатуре работают немецкие служащие, которые устраивают беспризорных детей по домам, где учат и кормят. Тебе туда нужно, непременно.
Ганс поблагодарил и отправился домой.
– Наверное меня разъединят тогда с Эльзой, и мама не будет знать, где мы, – подумал он и решил не рассказывать пока сестре, что узнал.
Чтобы было не скучно, мальчик придумывал занятия для себя и девочки. То они стирали белье, то чистили кухню. Дети автоматически выполняли работу, но думали лишь о еде.
– Мама была бы довольна нами, – сказал Ганс сестре с удовольствием разглядывая прихожую. – Завтра помоем стекла на окнах.
– А если они увидят с улицы? – девочка не знала, как правильно назвать чужих людей, которые разгуливали по их городу, поэтому ограничилась неопределенным «они». Ельза всякий раз вздрагивала, когда чужая речь проникала сквозь закрытые рамы окон в квартиру.
– Мы только изнутри протрем, не будем открывать настежь, – успокоил ее брат. – Их не открывали с тех пор, как папа ушел на войну. Только он умел откручивать отверткой двойные рамы, чтобы вымыть стекла внутри и наружи. Ты помнишь его?
– Да. Он был высокий и очень сильный. Когда меня подбрасывал вверх, я всегда боялась удариться о потолок, а он смялся и говорил, что трусиха, каких не видывал свет. Ты очень похож на папу, Ганс, поэтому мне не страшно с тобой.
– Чем же похож? – мальчику было приятно, что он и папа – одно лицо. Ганс очень любил доброго и справедливого отца.
– У вас одинаковые черные глаза, волосы также вьются и на подбородке такая же глубокая ямочка. Как думаешь, где сейчас отец и мама?
От него не было весточки. Мальчик вздохнул и ответил:
– Они сейчас встретились, уверен, на небе и ждут только нас. Нам будет хорошо вместе.
Ельза задумчиво кивнула головой, но не проронила ни слова. Брат взрослый уже, знает, что говорит.
На следующий день Ганс отправился на улицу, надеялся встретить доброго солдата, которого окрестил про себя Вилли. Настоящее имя не запомнил сразу, а Вилли очень похоже на то, что произносил его товарищ тогда у кухни на колесах.
Неожиданно мальчик наткнулся возле парадной на Эрну Бирне. Женщина стояла и явно кого-то ожидала. Она нетерпеливо посматривала по сторонам и досадливо покусывала пухлые губы.
Увидев Ганса, фрау Бирне удивленно расспросила его о матери. Выслушав сбивчивый рассказ мальчика, сочувственно сказала:
– Вижу, не легко пришлось вам. Вон осунулся как. Что же не пришел ко мне, ведь соседи, как никак? Я знаю вашу семью давно, ничего плохого не слышала о твоем отце и матери.
– Сейчас всем трудно, фрау Бирне, – вежливо ответил мальчик, понимая, что соседка не говорит, что думает. – А как вы думаете, если я схожу в комендатуру, зарегистрирую там себя и Эльзу?
– Даже не думай. Мне рассказывали, что мальчиков отправляют на работы в Сибирь, а девочек делают общими.
– Как это?
– Ну потом объясню, – женщина нерешительно посмотрела на Ганса. – Ты заходи вечером ко мне, а сейчас мне некогда, приехали за мной.
К парадной подкатил американский джип, и элегантный советский офицер подскочил к Эрне, подхватил за ручку и помог забраться в машину.
– Не забудь! – крикнула женщина мальчику, прежде, чем джип не сорвался с места. – Приходите, хоть покормлю вас.
– Мама не одобрит меня, когда встретимся, – прошептал Ганс вслед фрау Бирне и направился домой. – И я не позволю моей сестре быть чей-то общей. Отец не простил бы мою нерешительность.
Вечером он приготовил два стакана с питьевой водой. Принес аптечку и отыскал в ней все снотворные таблетки. Их мама запасала впрок, боялась, что они исчезнут из аптеки. После того, как папа перестал подавать вестей с фронта, мама страдала часто головными болями и не могла уснуть сутками.
Ганс разделил поровну белые пилюли и сказал сестре, что после молитвы они примут их и им станет хорошо.
– Это не больно? – спросила Эльза.
– Совсем нет. Это произойдет во сне. Мы крепко уснем, а, когда проснемся, то окажемся с мамой и папой, как до войны. Ты веришь мне?
– Конечно, ты же не желаешь мне зла. Я очень хочу увидеть папу и маму.
После молитвы дети набрали в ладони таблеток и, посмотрев друг другу в глаза, поднесли горсти к губам. Но съесть не успели.
Над дверью настойчиво затренькал звонок. Он так резко нарушил тишину, что дети вздрогнули и опустили руки.
– Я открою сейчас, – сказал Ганс и пошел к двери.
За дверью стояли двое военных людей и один человек в штатском. Но больше всего мальчик поразился, признав в русском солдате повара Василия. Он сразу почувствовал, что жизнь его и сестры теперь изменится, иначе зачем бы Бог посылал к ним этого человека третий раз? Значит, Христос решил, что им рано уходить на небо.
– Вилли? – удивленно воскликнул мальчик.
– Василий – я! – весело рассмеялся русский солдат и повернулся к мужчине гражданской одежде. – Я сразу признал деток. Они приходили однажды на пункт питания.
Штатский улыбнулся мальчику и спросил разрешения войти. Взрослым людям сразу кинулось в глаза, что девочка стоит у стола с горстью таблеток, а мальчик спрятал поспешно за спиной свой кулачок.
– Вовремя пришли сюда, – сказал мужчина Василию. – Не зря ты настаивал, чтобы не ждали до утра, а провели переписку жильцов этого дома сегодня.
Он подошел к Ельзе, обхватил ее за плечи и спросил Ганса:
– Похоже, вы тоже одни остались, без родителей?
Мальчик кивнул, но не сказал ни слова.
– Да вы не бойтесь нас! – продолжил незнакомец. – Мы поможем.
Василий тем временем развязал свой сидор, достал хлеб, тушенку и куски сахара. А другой солдат ласково улыбнулся мальчику с девочкой и повернулся к штатскому:
– Спроси их, где можно вскипятить водички. Сейчас будем ужинать.