У-у-у!.. Обобрали!.. Как есть обобрали!.. Все вычистили!.. Гады! –
останавливается он и, обернувшись, грозит кому-то кулаком. Инерция толкает его тело вперед и, едва не упав, он грозно рычит: - «Так и убил бы!.. Сидеть не охота…
Улица остается равнодушной к горю мужика: людей не видно, окна белеют закрытыми, короткими занавесками. Не видно и не слышно собак, куры, выклевывающие обочину дороги, сосредоточены на своем деле и безучастны к одинокой фигуре на улице. И только гуси у пруда провожают мужика предупредительным шипением.
Прошествовав по деревне из конца в конец, мужик, обняв у крайней избы столб, некоторое время бессмысленно смотрит на убегающую за околицу дорогу, его спекшиеся до черноты губы продолжают шевелиться. Постояв так с минуту, он делает оборот вокруг столба и пробует оторваться от опоры. Первая попытка оказывается неудачной и приходится обойти столб вторично. На этот раз, получив некоторое ускорение, мужик начинает движение в обратном направлении и налаживается снова:
- Гады!.. Обобрали ведь!.. Обчистили!.. Как есть, обчистили! И кто? Кто?.. Братаны родные! Все взяли!.. Значит так: цепок золотой сняли!.. – он останавливается и загибает палец.
– Золотой! – повторяет он со значением. И ещё… Еще!.. Часы. Баба их мне ко дню Армии подарила – два. Тоже сняли!.. – загибает он тот же палец, его тело подается вперед…
На следующее появление мужика улица реагирует по-другому: в окнах
домов появляются лица людей, его дружно облаивают собаки, гуси тянут шеи, шипят и бегут следом, норовя ущипнуть. Он замахивается и матерится.
Его голос слышен в низенькой терраске ветхого домика, у крылечка которого сверкает на солнце новенький «жигуленок» последней модели со столичными номерами. Хозяин автомобиля, привлеченный шумом на улице, задвинув босые ноги в шлепанцы, выходит из дома и тотчас попадает в поле зрения возмутителя утреннего деревенского спокойствия.
Мужик тянется к забору.
- Ты понял! Вот ведь как! Обобрали меня!.. Подчистую!.. И кто!.. Братаны родные! Митюху и Толика, поди, должен знать. Братаны мои! Обобрали, как есть, обобрали! Часы, какие баба ко дню Армии,.. – сняли,.. – вновь загибает пальцы. – Цепок золотой… Золотой! И еще… - морщит лоб он. - Еще заначку вытащили из кармана!.. Вот тут лежала! – бьет он себя по груди, по месту, где должен был быть пришит на рубахе карман. - Эх, убить бы, гадов!.. Да сидеть неохота – злая слюна, слетев с его губ, повисает на щетине. –
- Ну, зачем же так сразу.… Убивать, - улыбнулся приезжий. – они же вам братья родные! Я так понял?.. Может быть, стоит поговорить по-человечески.… Попробуйте. По хорошему… Мы же все люди и должны понимать друг друга.…
Абориген озадаченно поскреб затылок: Да, эт-то да!.. Братаны мы!.. Трое нас… Катька-сеструха – не в счет – баба, что с нее возьмешь.… А я-то у них старшой!.. А вчера, как дело было… Халтура, подвернулось у меня… Конечно, я угостил.… Посидели, как положено. Я шоколадку купил. Сам-то сладкого не ем – им, все – братанам, то есть…Что плохого?.. А они!.. Ты понял как!.. Заспал я, а они меня сонного.… Подчистую обобрали… Часы, что баба к Армии… Цепок золотой!.. Заначку!.. Убил бы обоих!.. – начал снова яриться он.
- Ну, так нельзя! – покачал головой приезжий. Вы поймите, зло порождает новое зло. Всегда надо искать компромисс. Говорю ж вам: идите, поговорите с ними по-хорошему. Я больше чем уверен, вы найдете общий язык.
А че! – икнул мужик после короткого раздумья. – И пойду. Чего мне…
Проводив аборигена взглядом, приезжий подошел к машине и поднял капот.
Через час. Тот же мужик. Лицо его расправилось, из волос исчезло сено, рубаха застегнута на уцелевшие пуговицы. Он без приглашения открывает калитку двора с «Жигулями» и устраивается на завалинке, попыхивая «примой».
- Иль поломалось что?..
- Так, профилактика. Машина новая, надо следить,.. – приезжий вытер руки и присел на крыло машины.
- Ты глянь, ощерился мужик. – И у меня сейчас профилактика была, хлопнул он тыльной стороной ладони себя по горлу. – От братанов иду!…
- Сладили?
- А то!...Братаны это тебе не хухры-мухры. Мы брат за брата!.. О-го-го! Вот только часов жалко. Почти новые были – женин подарок. Да заспал я.… А они возьми и сними. Молодые, выпить еще, видать, захотелось. Ну и… Я, конечно по началу осерчал: «так вашу, говорю, разъедак». А они: «извиняй, мол, брательник, так вышло». Обещали новые часы купить. А раз обещали – ни грамма не обманут.… И чтобы не обижался – два лафитника налили, как положено, с горочкой, не пожалели...
- А как же «цепок золотой»? – с улыбкой напомнил приезжий. - И про заначку вы еще говорили…
- Кого?.. Цепок! Так он рядом с золотом никогда не лежал,.. – махнул рукой мужик. – Да и сказать по правде, я его еще прошлым месяцем потерял.… А про значку и говорить нечего – тьфу. На пачку сигарет не хватило бы. Говорю ж тебе - заспал. Вот и померещилось.… Всякое бывает. Разобрались… Дело-то родственное заключил тему он.
- Вот и хорошо. Надо все вопросы мирно решать, - согласился приезжий.
Мужик, растоптав остаток сигареты, осмотрелся вокруг, поднял окурок и отнес его к забору. Закурив, снова неожиданно перешел на «вы».
- Что-то машину я вашу раньше здесь не видел. Покойнице бабке Матрене
сродственниками будете или как?..
- Родственники.
- И кем же Матренке, Царствие ей Небесное приходитесь, то есть, я ,хотел сказать, приходились…
- Да не я, жена - внучка ей…
- Какое дело!.. Тебе жена кто? Самая, что ни на есть сродственница!.. – оживился мужик, возвратившись к своей обычной манере общения. – А если так, то Матренка-покойница, и тебе родня.… Не чужая, в том смысле… Ба! - какая-то мысль стрельнула в ему мозг, отчего на его щеках заиграл блеклый румянец.
- А если так – то и мы с тобой, тоже - сродственники!.. Как есть.… Если брать в мировом масштабе! – счастливый от своего открытия, мужик широко развел руки, словно пытаясь обнять весь вселенский простор.
- Ну, если в мировом – мы все родственники – в смысле все от обезьян! – усмехнулся приезжий.
- Тогда в местном, деревенском, - поумерил свой размах мужик. – Ты не смейся, не смейся.… Если хочешь, я тебе скоренько все обскажу… - И, не дожидаясь согласия, начал: - Значит, короче, так… Матренка-бабка ваша, была двоюродной сестрой, тоже упокойнику, нам жить – им гнить, дядьке Семену… Ты их по фамилиям не знаешь, потому буду без них, без фамилий, я и сам-то фамилии их не очень помню, - по ходу сделал замечание он. - Ну, стало быть, пришел Семен с фронта и взял в жены хуторку Лушку - Лукерью.… У них родилось два пацана – Васька и Петька – близнецы. Васька, значит, как женился, уехал на север. По вербовке.… А Петька после армии остался в городе, где служил и там женился.… А потом, когда в городе нажился и вернулся обратно - взял нашу деревенскую Надьку.
-Куда взял? – насторожился приезжий, поражаясь скоротечности чело-
веческой жизни: родился и тут же женился.
- Куда-куда, - удивленно воззрился на него рассказчик, - ясное дело – в жены взял. Петька женился на Надьке! Что тут непонятного?..
- Но вы же только что сказали, что это Петр уехал в город и там женился. А теперь вдруг, «взял Надьку», - снова недоумевал приезжий. А та – жена, в городе которая, как же?..
- Сбил ты меня, - цокнул языком мужик. – Я же тебе толкую: Петька ни
куда не уезжал, он в городе после армии остался. Это Васька уехал, завербовался на север.
- Значит, Петр остался в городе после армии и там женился.. А потом?..
- Потом у него ребенок там родился. Но с той женой у них там, что-то не
заладилось. Короче, Петька вернулся в деревню.
- И взял Надьку! – вник в суть дела приезжий.
- Ну, да! Взял! Женился, в том смысле.… Не сразу, конечно… Надька
баба с норовом, покочевряжилась поначалу… Мол, разведенный.… А потом – ничего.… Поженились! Свадьба веселой была. Правда, второй день не помню – в овраге отлеживался… - черные в крошках табака губы мужика растянулись в довольной ухмылке. – Но дальше!.. – он сосредоточился, опасаясь потерять мысль. Так вот, Надькина мать родная тетка Тоньки большой… У нас на деревне две Тоньки, одна большая, другая маленькая,.. – дал справку он и рассмеялся. – Маленькая та, что прошлым летом бык по клубной поляне катал. Она теленочком махоньким на откорм его взяла. У нас так многие делают, весной берут, а по осени сдают на мясо. А Тонька не стала сдавать, жалко ей стало. Она с этим телком, как с ребенком, с рук кормила-поила. Так за зиму он вымахал в бугая. Тут стала она его во двор загонять, он ни в какую… Она хворостину взяла, а он - рогом пошел на нее! Повалил на землю и давай катать. Люди, конечно, из домов повыбегали, а подойти боятся, орут, да какой толк от того... Тут я иду… Не помню, из мастерских что ли. Раз такое дело - пиджак скидываю и к нему, к быку. Как этот… с быками который…
- Тореадор, - подсказал приезжий.
- Во, правильно. Ну, значит, я ему сразу пиджак на морду, знаю, как с их братом обращаться, и за роги беру! Еле сдюжил, голову к земле склонил. «Стоять, говорю, савраска!». А Тоньке кричу: «Беги Тонька, пока у меня сила в мускулах не закончилась!». Очень мне Тонька благодарна была за свое спасение. Потом полгода еще, как зайду к ней – сейчас все из холодильника на стол мечет!.. – улыбнулся он, закуривая снова.
- Так на чем я остановился?
- Собственно, на этих самых Тоньках, большой и маленькой, - напомнил приезжий.
- Ну да, - выпустил носом дым мужик. – Так значит Тонька - большая замужем за Колькой, который завгар. Колька же приходиться свояком завмагу Егор Егорычу…
- Свояк – родня не кровная, - сделал замечание автовладелец.
Мужик задумался.
- Это, смотря с какого боку посмотреть.… Бывает, что, и родные по крови живут, волками друг на дружку смотрят. Знаться не хотят. А ты в деревне спроси: кто такие завгар Колька и завмаг Егор Егорыч? Спроси, спроси!.. Тебе любой скажет – братья! Родные! Они один без другого часу прожить не могут. Нужна машина Егору в район, на базу съездить, он куда идет?.. В гараж – к Кольке. Привез Егор с базы что-нибудь такое… Кто первый покупатель – Колька. Егор магазин не откроет, пока Колька не отоварится. Да они любому глотку за друг друга перегрызут! А ты говоришь: «не кровная родня»… Но дальше, - вновь сосредоточился он . – Про завмага… Про Егора. Егор доводится братом Сергею Ивановичу, Сергей Иваныч муж Клавки, а вот Клавка – сестра моей тещи – родная тетка моей бабы, - торжественно выдохнул мужик с облегчением. – Так, что мы с тобой какая ни есть, а родня!
- Действительно, - вынужден был признать неоспоримый факт родства приезжий.
Уже на правах родственника, похлопывая его по плечу, мужик предавался светлым воспоминаниям.
- А бабка Матренка ваша меня очень уважала. И скажу тебе, я тоже.… Помогал ей, когда попросит. Или – сам.… Приду, посмотрю, где непорядок… Трубу печную, помню, чистил.… Два раза! Забор подделывал – двадцать штакетин на себе с лесопилки приволок и прибил. Всего не упомнишь… Короче, если чего - без звука! - голос его дрогнул, протяжно вздохнув, он поднес черную от загара руку к глазам. – Да что там.… Бывало, скажет: - «Руки у тебя, Костя – золотые». Костя – это я. Не обижалась, в общем.
Тем временем, приезжий судорожно соображал: во что может обойтись ему это нечаянное родство.
И напрасно! Для закрепления родственных уз было достаточно бутылки самогона, которую абориген обещал добыть «сей секунд» у бабки Ксюхи, « что отсель скрозь два дома», на счастье оказавшейся родственницей обоим, а потому цена самогонки была «божеской».
