ХАДЖИ ШАМСАДДИН МУХАММАД ХАФИЗИ ШИРАЗИ
(ШАМСИДДИН МОХАММЕД ХАФИЗ) (ХАФИЗ)
(1325 или 1320 - 1390)

— знаменитый персидско-таджикский поэт и суфийский мастер средневекового Востока, автор сотен непревзойденных газелей.

Происходя из незнатной и небогатой семьи ширазских горожан, Хафиз, однако, получил полное богословское образование и прославился как «хафиз» (человек, знающий Коран наизусть; впоследствии «хафизами» стали называть в Средней Азии и Афганистане народных певцов, сказителей). Плата за обрядовое чтение Корана, а также пожалования от высоких покровителей составили в дальнейшем основной источник существования поэта. Однако придворная поэтическая деятельность не обогатила Х., и во многих стихах он говорит о себе как о человеке необеспеченном.

«Диван» Хафиза, собранный после его смерти, распространялся в огромном количестве списков в Иране и за его пределами, что привело к засорению текста. Первая попытка восстановить текст была предпринята турецким филологом Суди (умер 1591 г.), редакция которого стала канонической и легла в основу большинства европейских изданий 19 века. В 1928 году Иранский библиофил Хальхали обнаружил переписанную через 35 лет после смерти поэта рукопись «Дивана», которая помогла в дальнейших текстологических исследованиях. Согласно изданию Энджеви (Тегеран, 1967 г.), «Диван» Хафиза состоит из 418 газелей (объёмом от 5 до 10 бейтов), 5 крупных касыд-панегириков, 29 кит'а (небольших «стихотворений на случай»), 41 рубаи и 3 небольших месневи: «Дикая лань», «Саки-наме» и «Моганни-наме». При этом подлинность ряда произведений остаётся спорной.

В лирике Хафиза преобладают традиционные тем вина и любви, мистического озарения, славословия, жалобы на бренность и непознаваемость мира. Однако если в традиционной поэзии такие темы, как правило, решаются отвлеченно и безлично, то лирический герой Хафиза - полнокровный, живой человек, одержимый кипением противоречивых страстей: он то аскет, мистик и духовидец, то скептик, вольнодумец и мечтатель, возвещающий человечеству наступление светлого земного царства, то забулдыга и дебошир, нарушитель спокойствия, до грубости резко обличающий духовенство и власть имущих. И если в центре поэзии Хафиза всё же стоит тема неистового эгоцентрические наслаждения, в этом следует видеть стремление поэта уйти от современной жестокой действительности.

Хафиз широко использует в своих газелях образы и термины традиционной суфийской поэзии (см. Суфийская литература), которые обычно допускают возможность двоякого толкования - прямого, реалистического и переносного, символического. Не подлежит сомнению, что Хафиз, подобно многим предшественникам, использовал суфийскую поэтическую форму для вуалирования бунтарских и тираноборческих высказываний и что большая часть его газелей не имеет отношения к суфизму.

Творчество Хафиза в целом представляет собой высшее достижение всей средневековой персоязычной лирической поэзии. Его стихи переведены на все европейские и многие азиатские языки. В современном Иране «Диван» Хафиза стоит на первом месте среди всех переизданий классического наследия.
***

Диван Хафиза, средневековая миниатюра. Персия, 1585 г.

ГАЗЕЛИ

Перевод А. А. Фета (1820-1892)

Звезда полуночи дугой золотою скатилась,
На лоно земное с его суетою скатилась.

Цветы там она увидала и травы долины
И радостной их и живой пестротою пленилась.

Она услыхала звонки говорливые стада
И мелких серебряных звуков игрою пленилась.

Коня увидала она, проскакавшего в поле,
И лошади статной летучей красою пленилась.

И мирными кровами хижин она и деревьев,
И даже убогой гнилушкой лесною пленилась.

И все полюбя, уж на небо она не просилась,
И рада была, что ночной порою скатилась.
***

О, если бы озером был я ночным,
А ты луною, по нем плывущей.

О, если б потоком я был луговым,
А ты былинкой, над ним растущей.

О, если бы розовым был я кустом,
А ты бы розой, на нем цветущей.

О, если бы сладостным был я зерном,
А ты бы птичкой, его клюющей!
***

Мы, Шемзеддин, со чадами своими,
Мы, шейх Хафиз и все его монахи, -

Особенный и странный мы народ.
Удручены и вечных жалоб полны,

Без устали ярмо свое влача,
Гоняя перлы из очей горячих,

Мы веселы и ясны, как свеча.
Подобно ей мы таем, исчезаем

И, как она, улыбкой счастья светим.
Пронизаны кинжалами ресниц -

Жестоких, вечно требующих крови,
Мы только в этих муках и живем.

В греховном море вечно утопая,
С раскаяньем нисколько не знакомы,

А между тем свободные от злого,
Мы вечно дети света, а не тьмы,

И тем толпе вполне - непостижимы.
Она людей трех видов только знает -

Ханжу, во-первых, варвара тупого,
Фанатика, с его душою мрачной,

А во-вторых - развратника без сердца,
Ничтожного, сухого эгоиста.

И, наконец, - обычной колеей
Бредущего. Но для людей, как мы,
Ей не найти понятья и названья.
***
Если вдруг, без видимых причин,
Затоскую, загрущу один,

Если плоть и кости у меня
Станут ныть и чахнуть без кручин,

Не давай мне горьких пить лекарств,
Не терплю я этих чертовщин -

Принеси ты чашу мне вина
С нею лютню, флейту, тамбурин.

Если это не поможет мне,
Принеси мне сладких уст рубин.

Если ж я и тут не исцелюсь,
Говори, что умер Шемзеддин.
***

Я был пустынною страной -
Огонь мистический спалил

Моей души погибший дол.
Песок пустыни огневой,

Я там взвивался и пылил
И, ветром уносимый,

Я в небеса ушел.
Хвала Творцу: во мне он

Унял убийственный огонь.
Он дождик мне послал сырой

И, кротко охлажденный,
Я прежний отыскал покой -

Бог дал мне быть веселой,
Цветущею землей.
***

В царство розы и вина – приди!
В эту рощу, в царство сна – приди!

Утешь ты песнь тоски моей:
Камням эта песнь слышна! – Приди!

Кротко слез моих уйми ручей,
Ими грудь моя полна, – приди!

Дай испить мне здесь, во мгле ветвей,
Кубок счастия до дна! – Приди!

Чтоб любовь дотла моих костей
Не сожгла – она сильна! – Приди!

Но дождись, чтоб вечер стал темней!
Но тихонько и одна – приди!
***

Ветер нежный, окрыленный,
Благовестник красоты,
Отнеси привет мой страстный
Той одной, что знаешь ты.

Расскажи ей, что со света
Унесут меня мечты,
Если мне от ней не будет
Тех наград, что знаешь ты.

Потому что под запретом
Видеть райские цветы
Тяжело — и сердце гложет
Та печаль, что знаешь ты.

И на что цветы Эдема,
Если в душу пролиты
Ароматы той долины,
Тех цветов, что знаешь ты?

Не орлом я быть желаю
И парить на высоты;
Соловей Гафиз ту розу
Будет петь, что знаешь ты.
***

Ах, как сладко, сладко дышит
Аромат твоих кудрей!
Но ещё дышал бы слаще
Аромат души твоей.
***

В доброй вести, нежный друг, не откажи,
При звездах прийти на луг — не откажи.

И в бальзаме, кроткий врач души моей,
Чтоб унять мой злой недуг, — не откажи.

В леденцах румяных уст, чтобы мой взор
За слезами не потух, — не откажи.

В пище тем устам, что юности твоей
Воспевают гимны вслух, — не откажи.

В персях[3], нежных, как лилейные цветы,
В этих округлённых двух, — не откажи.

И во всём, на что завистливо в ночи
Смотрит неба звездный круг, — не откажи.

В том, чему отдавшись раз, хотя на миг,
Веки счастья помнит дух, — не откажи.

В том, что властно укротить ещё одно
Пред могилою испуг, — не откажи.
***

Веселись, о, сердце-птичка,
Пой, довольное судьбиной,
Что тебя пленила роза,
Воцарившись над долиной.

Уж теперь тебе не биться
В грубой сети птицелова,
И тебя не тронут когти,
Не укусит зуб змеиный.

Правда, что занозы розы
Глубоко в тебя вонзились
И истечь горячей кровью
Ты должна перед кончиной.

Но зато твоей кончине
Нет подобной ни единой:
Ты умрёшь прекрасной смертью,
Благородной, соловьиной.
***

Гафиз убит. А что его убило, —
Свой чёрный глаз, дитя, бы ты спросила.

Жестокий негр! как он разит стрелами!
Куда ни бросит их — везде могила.

Ах, если есть душа у райской птицы,
Не по тебе ль её трепещут крыла?

Нет, не пугай меня рассудком строгим,
Тут ничего его не сможет сила.

Любовь свободна. В мире нет преграды,
Которая бы путь ей заступила.

О состраданье! голос сердца нежный!
Хотя бы ты на помощь поспешило.

Знать, из особой вышло ты стихии, —
Гафиза песнь тебя не победила!
***

Гиацинт своих кудрей
За колечком вил колечко,
Но шепнул ему зефир
О твоих кудрях словечко.
***

Грозные тени ночей,
Ужасы волн и смерчей, —
Кто на покойной земле,
Даже при полном желаньи,
Вас понимать в состояньи?
Тот лишь один вас поймет,
Кто под дыханием бурь
В неизмеримом плывет
От берегов растояньи.
***

Дано тебе и мне
Созвездием любовным
Украсить небеса:
Ты в них луною пышной,
Красавицей надменной,
А плачущей Плеядой
При ней мои глаза.
***
Десять языков лилеи
Жаждут песни соловья,
И с немеющих выходит
Ароматная струя.
***

Ежели осень наносит
Злые морозы, — не сетуй ты:
Снова над миром проснутся
Вешние грозы, — не сетуй ты.

Ежели мёртвой листвою
Всюду твой взор оскорбляется,
Знай, что из смерти живые
Выглянут розы, — не сетуй ты.

Если тернистой пустыней
Путь твой до Кабы потянется,
Ни на колючий кустарник,
Ни на занозы не сетуй ты.

Если Юсуф одинокий
Плачет, отторжен от родины,
Знай, что заблещут звездами
Жаркие слезы, — не сетуй ты.

Всё переходчиво в мире,
Жребий и твой переменится;
Только не бойся судьбины
Злобной угрозы, — не сетуй ты.
***

Книгу мудрую берешь ты, —
Свой бокал берёт Гафиз;
К совершенству всё идешь ты, —
К бездне зол идёт Гафиз.

В рабстве тягостном живёшь ты
Терпеливою овцой, —
Как пустынный лев в неволе,
Все оковы рвёт Гафиз.

С тайной гордостью ведёшь ты
Список мнимо добрых дел, —
Новый грех ежеминутно
На себя кладет Гафиз.

Многих избранных блюдёшь ты
Поучением своим, —
К безрассудствам безрассудных,
Веселясь, зовёт Гафиз.

Меч убийственный куёшь ты
Покарать еретиков, —
Светлый стих свой, драгоценный,
Золотой, куёт Гафиз.

К небу ясному встаёшь ты
Дымом тяжким и густым, —
Горной речки блеск и свежесть
В глубь долин несёт Гафиз.

Всё скажу одним я словом:
Вечно, бедный человек,
Горечь каждому даёшь ты,
Сладость всем даёт Гафиз.
***

Не будь, о богослов, так строг!
Не дуйся, моралист, на всех!
Блаженства всюду ищем мы, —
А это уж никак не грех!

Нас, как израильских сынов,
Пустынный истомил побег,
И мы у неба просим яств,
А это уж никак не грех!

К чему нам райской тубы сень
И Гавриил на небесах?
Дверей трактира ищем мы,
А это уж никак не грех!

Да, нам старик-трактирщик — друг,
Мы сознаемся в том при всех, —
Притворства избегаем мы,
А это уж никак не грех!

Людскую кровь не станем лить
Мы для воинственных потех;
Льём виноградную мы кровь,
А это уж никак не грех!

Мы разверзаем клад души,
Чтобы для сладостных утех
Все перлы сердца раскидать,
А это уж никак не грех!

Мы славим милую в стихах,
И нас, быть может, ждет успех, —
Пленительным пленен поэт,
А это уж никак не грех!

Ты, как осёл или верблюд,
Кряхтя, тащи тяжелый мех, —
Мы всё, что давит, с плеч долой,
А это уж никак не грех!
***

О помыслах Гафиза
Лишь он один да бог на свете знает.
Ему он только сердце
Греховное и пылкое вверяет.
И не одним прощеньем
Всемилосердый благ, — он благ молчаньем...
Ни ангелам, ни людям
Об этом он словечка не роняет.
***

О, как подобен я — смотри —
Свече, мерцающей в потьмах,
Но ты — в сияющих лучах
Восход зари.
Лишь ты сияй, лишь ты гори!
Хотя по первому лучу
Твой яркий свет зальет свечу,
Но умолять тебя хочу:
Лишь ты гори,
Чтоб я угас в твоих лучах!
***

Падёт ли взор твой гордый
На голову во прахе
Трактирного порога,
Не тронь её, молю я:
То голова Гафиза,
Что над собой не властен.
Не наноси ты словом
Ему или зазорным
Насилием обид.

Не знаюшее меры,
Всё существо в нём словно
Лишь из трактирной пыли
Всемилосердный создал:
Он знает, что творит.

Обдумай только это —
И кротким снисхожденьем
Твою исполнит душу
Тогда бедняги-старца,
Упавшего постыдно,
Неблагородный вид.
***

Предав себя судьбам на произвол,
Моя душа жила голубкой мирной;
Но твой, о солнце, пламень к ней дошел,
Испепелил её твой огнь всемирный.

И вот — смотри, что пепел произвёл:
Свободных крыл гордясь стезей обширной,
Божественного гения орёл
Дышать взлетает радостью эфирной.
***

Пусть, насколько хватит сил,
Чернь тебя клянёт!
Пусть зелоты на тебя
Выступят в поход!

Ты не бойся их, Гафиз:
Вечно милосерд,
Сам Аллах противу них
Твёрдый твой оплот.

Зельзебилами твою
Жажду утолит,
Сварит солнце для тебя
Райских этих вод.

Чтобы горести твои
Усладить вполне,
Он бескрылого не раз
Ангела пришлёт.

Мало этого: он сам,
В благости своей,
Поэтический венец
На тебя кладёт.

И не Греция одна,
Даже и Китай
Песни вечные твои
С завистью поёт.

Будут некогда толпой
Гроб твой навещать;
Всякий умница тебя
С честью помянёт.

И когда умрёшь ты, — твой
Просветлённый лик
Солнце, блеском окружа,
В небо понесёт.
***

Сошло дыханье свыше,
И я слова распознаю:
«Гафиз, зачем мечтаешь,
Что сам творишь ты песнь свою?
С предвечного начала
На лилиях и розах
Узор её волшебный
Стоит начертанный в раю!»
***

Твой вечно, неизменно,
Пока дышать я буду;
Усну ль я под землей —
Взлечу в твоей одежде
Я пылью гробовой.
***

Ты в мозгу моём убогом
Не ищи советов умных:
Только лютней он весёлых,
Только флейт он полон шумных.
***

Уж если всё от века решено, —
Так что ж мне делать?
Назначено мне полюбить вино, —
Так что ж мне делать?
Указан птице лес, пустыня льву,
Трактир Гафизу.
Так мудростью верховной суждено, —
Так что ж мне делать?
***

Я был пустынною страной;
Огонь мистический спалил
Моей души погибший дол;
Песок пустыни огневой,
Я там взвивался и пылил,
И, ветром уносимый,
Я в небеса ушел.
Хвала творцу: во мне он
Унял убийственный огонь,
Он дождик мне послал сырой, —
И, кротко охлажденный,
Я прежний отыскал покой;
Бог дал мне быть веселой,
Цветущею землёй.
***

Хафиз. Персидский ковер.

Перевод А.С. Кочеткова (1900 - 1953)

Ты, чье сердце – гранит, чьих ушей серебро – колдовское литье,
Унесла ты мой ум, унесла мой покой и терпенье мое!

Шаловливая пери, тюрчанка в атласной каба,
Ты, чей облик – луна, чье дыханье – порыв, чей язык – лезвие!

От любимого горя, от страсти любовной к тебе –
Вечно я клокочу, как клокочет в котле огневое питье.

Должен я, что каба, всю тебя обхватить и обнять,
Должен я хоть на миг стать рубашкой твоей, чтоб вкусить забытье.

Пусть сгниют мои кости, укрыты холодной землей, –
Вечным жаром любви одолею я смерть, удержу бытие.

Жизнь и веру мою, жизнь и веру мою унесли –
Грудь и плечи ее, грудь и плечи ее, грудь и плечи ее.

Только в сладких устах, только в сладких устах, о Хафиз, –
Исцеленье твое, исцеленье твое, исцеленье твое!
***

Свершая утром намаз, я вспомнил своды бровей –
И вопль восторга потряс михраб мечети моей.

Терпенья больше не жди, к рассудку впредь не взывай!
Развеял ветер полей терпенье тысячи дней.

Прозрачным стало вино, пьянеют птицы в саду,
Вернулось время любви, – вздохнуло сердце нежней.

Блаженный ветер полей цветы и радость принес.
Приди, невеста любви! Весь мир дыханьем согрей!

Укрась свой брачный покой, – жених ступил на порог.
И зелень, – радость сердец, – сверкает все зеленей.

Благоухает весь мир, – как будто счастьем дышу:
Любовь цветет красотой, что небо вверило ей.

Пускай деревья согнет тяжелый их урожай, –
Будь счастлив, мой кипарис, отвергший бремя скорбей!

Певец! На эти слова газель прекрасную спой!
О том, как счастлив Хафиз, пусть помнит память людей!
***

Едва с востока пиалы солнце вина улыбнется, –
О кравчий, на твоих щеках сотня тюльпанов зажжется.

Порывы ветра расплетут снопик цветов благовонных:
В лугу весеннем в тот же миг свежесть его разольется.

Про ночь, что разлучила нас, речью людской и не расскажешь:
Начнешь ту повесть, – сотней книг свиток ее развернется.

На звездный клад, что с высоты манит тебя, не надейся:
Вез сотни мук, трудов, скорбей звездочка нам не дается.

Коль ветерок с твоих кудрей тронет могилу Хафиза,
Мой прах вздохнет сто тысяч раз прежде, чем в вечность вернется.
***

Шепни той нежной газели, о ветер утренних рос, –
Что рок любовной разлуки меня в пустыню занес.

Не жаль тебе попугая, что любит сахар клевать, –
О ты, сластей продавщица, будь вечен блеск твоих кос!

Когда беседуешь с другом и чашу полнишь вином, –
Вздохни хоть раз о влюбленном, чей кубок солон от слез!

Ужель гордыня прекрасных мешает розе моей
Порой о бедном безумце задать небрежный вопрос?

В силок сердечности милой попасться может мудрец, –
Но птиц разумных не ловят сетями нежных волос!

Увы! зачем не нашел я участья кроткого в той,
Чей лик луной засветился, чей стан тростинкой возрос?

Других изъянов не знаю в живой твоей красоте,
Увы, неверность и черствость присущи лучшим из роз!

Хотя б в отплату за счастье, за милость щедрой судьбы, –
Вздохни хоть раз о далеком, чей дом – пустынный утес!

Слова любовные в небо метнул Хафиз. Мудрено ль,
Что там под пенье Венеры пустился в пляску Христос?
***

Ты благовоний на пиру хмельном не разливай,
Вдыхаю запах, что струит тяжелых кос поток.

Сластей ты мне не подноси: что сахар, пряный мед?
Сладка лишь сладость губ твоих, что хмель вина обжег.

Пока храню на дне души жемчужину тоски,
Мое убежище, мой дом – в притоне уголок.

Безумец – имя мне. Позор стал славою моей.
Так почему ж безумье вы мне ставите в упрек?

Зря мухтасибу шлют донос: и он, подобно нам,
Услады ищет на земле, обманывая рок.

Хафиз, ни мига без вина, ни часа без любви!
Пора жасминов, время роз пройдут. Недолог срок!
***

В дни, когда луг наш покрыт райским цветущим ковром,
Кравчий с пурпурным вином, в светлое поле пойдем!

«Ржавчину горя с души снимет рубиновый хмель», –
Так говорил мне вчера друг, одаренный умом

Если твой винный сосуд камнем пробьет мухтасиб,
Тыкву его головы ты проломи кирпичом!

Пусть я – невежда, ты – мудр, мы перед небом равны.
Честный ты, подлый, – слепцу мало заботы о том.

Праведник! Что мне кредит! Только наличность я чту:
Гурия есть у меня, раю подобен мой дом!

Христианин, – даже тот молвил мне как-то: «Хафиз!
Как опостылел мне звон там, под высоким крестом».
***

Вероломство осенило каждый дом,
Не осталось больше верности ни в ком.

Пред ничтожеством, – как нищий, распростерт
Человек, богатый сердцем и умом.

Ни на миг не отдыхает от скорбей
Даже тот, кого достойнейшим зовем.

Сладко дышится невежде одному:
За товар его все платят серебром.

Проструятся ли поэтовы стихи
В наше сердце, зажигая радость в нем, –

Здесь поэта, хоть зовись он Санаи,
Не одарят и маисовым зерном!

Вот что мудрость говорила мне вчера:
«Нищетой своей прикройся, как плащом!

Будь же радостен и помни, мой Хафиз:
Прежде сгинешь ты, – прославишься потом!»
***

Для мира солнцем облик твой – пусть будет!
Прекрасней красоты самой – пусть будет!

О, эти кудри! Крылья птицы счастья!
Здесь преклоненным царь любой – пусть будет!

Душа, не осененная кудрями,
Сплошной кровавою рекой – пусть будет!

Коль стрелы прелести в меня метнешь ты,
Раскрытым сердце пред тобой – пусть будет!

Коль сладкий поцелуй ты мне подаришь,
Душе блаженнейший покой – пусть будет!

Всегда по-новому тебя люблю я,
И жизнь твоя всегда иной – пусть будет!

Тебя душа Хафиза тщетно жаждет!
Всем тщетно жаждущим покой – пусть будет!
***

Уйди, недостойный аскет, пустую надежду оставь!
Дышу я надеждой своей, – твоей мне не надо, избавь!

Ты, чашу держащий в руке как некий пурпурный тюльпан,
О кравчий! Что есть у тебя, – на стол, не жалея, поставь!

К безумцам меня сопричти, введи в хороводную цепь!
Ведь лучше хмельной полусон, чем трезвенная полуявь.

Зарекся от трезвости я, навек воздержанье презрел.
О суфий! Беги от меня – иль дух свой смириться заставь!

Душистых волос завитки вплести в свое сердце сумей!
Блажен, кто по морю любви к спасенью пускается вплавь!

Ведь розы не вечно цветут, – во имя аллаха молю:
В те дни, когда розы цветут, – веселье пурпурное славь!

О милая! Юная жизнь, как ветер весенний, быстра:
Пока не промчалась она, к веселью свой парус направь!

В неведенье жил ты, Хафиз, неведеньем ты убелен.
Возвышенной горечью слов смиренное сердце наставь!
***

Взгляни: как праздничный стол расхищен девой-судьбой!
По кругу чашу ведет священный серп молодой.

Паломник добрый! стократ тебе воздастся за пост,
Коль ты в трущобу любви вошел смиренной стопой.

Для нас в трущобах любви всегда готов уголок,
А тот, кто их возводил, был движим волей святой.

И пусть свершает намаз под сводом милых бровей,
Кто кровью сердца омыл любовный помысел свой.

Ведь сам имам городской, носящий коврик молитв,
Омыл одежду свою хмельной пурпурной струей.

Но этот шейх-лицемер с презреньем смотрит на тех,
Чья бочка нынче полна, а завтра станет пустой.

Пусть шейх искусно поет, – к Хафизу, друг, приходи!
Его любовным псалмам – и слух и сердце раскрой!
***

Коль туда, куда стремлюсь, я направлю полет, –
Так за дело я возьмусь, что тоска запоет!

Сильных мира я бегу, словно зимних ночей,
Жду от солнца одного лучезарных щедрот.

Благородства не ищи у надменных владык:
Прежде чем откроют дверь, жизнь бесследно пройдет.

Пусть же сгинет эта жизнь – умерщвляющий яд!
Славь, певец, другую жизнь – услаждающий сот!

Пожелай, мой соловей, чтоб земля, наконец,
Стала садом, где твой дух к нежной розе придет!

Здесь упорство с торжеством в давней дружбе живет:
Кто упорство впустит в дом – торжество призовет.

Мудрено ли, что всегда беззаботен Хафиз:
Вольный странник на земле не страшится тягот!
***