АФЗАЛАДДИН БАДИЛ ИБРАГИМ ИБН АЛИ ХАКАНИ ШИРВАНИ
(ХАКАНИ)
(1121 или 1120 — 1199)
- знаменитый азербайджанский поэт и философ, писавший на персидском языке; непревзойденный мастер касыды. В творчестве Хакани значительное место занимают философские мотивы.
Афзаладдин Бадил Ибрахим ибн Али Хакани Ширвани (т. е. «Ширванский») родился в 1120 (1121) году в г. Шемахе (на территории нынешней Азербайджана) в небогатой семье столяра. Мать его, рабыня-христианка, принявшая ислам, скорее всего (судя по ее принадлежности к несторианам) была ассирийкой. Родилась она в семье ткача. Вот и все, что с большей или меньшей достоверностью известно о происхождении поэта. Образование Хакани получил в семье дяди, брата отца, у которого он поселился после размолвки с отцом, который, судя по всему, настаивал, чтобы сын продолжил его ремесло. По собственному свидетельству Хакани, у дяди он учился арабскому языку, медицине и астрономии. Поэт на всю жизнь остался благодарен дяде и посвятил ему много трогательных строк, а на смерть его написал траурную элегию (марсийя). Совершил два паломничества в Мекку (хадж) в 1151 и 1176 годах.
Умер Хагани в 1199 году и похоронен в предместье Тебриза Сурхаб на знаменитом кладбище, впоследствии получившем название «кладбище поэтов» («мах-барат аш-шуара»). В настоящее время на этом кладбище после смерти великого поэта Шахрияра, ставшего ещё при жизни классиком иранской и азербайджанской поэзии, в 1981 году сооружен величественный мавзолей-музей, где рядом с именем Шахрияра можно прочитать имена Хакани и некоторых других выдающихся поэтов и мыслителей. Средневековые тазкиристы пишут, что Низами написал на смерть Хакани элегию, в которой со скорбью замечает, что он всегда мечтал на свою смерть получить элегию Хакани, а пришлось писать её самому.
Один из величайших средневековых поэтов Афзаладдин Бадил ибн Али Хакани Ширвани, писавший на языке фарси, практически незнаком современному русскому читателю. Главным образом вследствие сложности его поэтических приёмов и соответственно проблем, возникающих с переводом. Хакани был новатором в восточной поэзии своего времени, мастером традиционного жанра касыды, также создавал оригинальные газели и не похожие на хайямовские рубаи, мог похвастаться массой подражателей, ни одному из которых так и не удалось сравниться с ним по уровню письма.
***
КАСЫДЫ И ГАЗЕЛИ
Перевод В. Державина (1908 – 1975)
И снова в сердце у меня проснулась старая печаль.
Несчастье новое пришло, грудь уязвило мне, как сталь.
Я лихорадкою объят, горю в мучительном огне.
Но чашу яда, не бальзам, судьба моя подносит мне.
Взгляни, как ослабел огонь у догорающей свечи.
Так я сгораю, как свеча, от жгучих слез в моей ночи.
Как искривляется свеча и тает в собственном огне,
Так искривила спину скорбь испепеляющая мне.
Увы, не собран мой посев, жнеца созревший колос ждет.
Но не собрать мне урожай, и пламя смерти все пожрет.
Укоры поздние друзей - нет горшего на свете зла…
А эта весть не из Ганджи, а с родины моей пришла.
Жар лихорадки, что ни ночь, жестоко потрясал Ганджу.
И, разрывая стоном грудь, от лихорадки я дрожу.
Услышав стон мой, муэдзин сказал: «Беды не миновать!
И, кажется, грозит Гандже землетрясение опять».
Злопамятен горбатый свод, в его природе месть и зло,
Но почему скорбей и слез на долю столько мне пошло?
Вот пролил вновь живую кровь, не зная жалости, кинжал,
За зло в награду у него на рукояти блещет лал.
Бьет лихорадка Хакани, он мучится в огне беды, -
Но ведь зато в его словах есть свойство и живой воды.
***
Богатствами наделены и славой низкие в наш век,
И торжествует на земле во зле погрязший человек.
Да, этот мир - не навсегда, печали наша жизнь полна.
А если в жизни радость есть - то низким выпала она.
Ты, мудрый, удались от них и от пути их отойди!
Здесь лишь презренные идут и низменные впереди.
Достойным людям плохо здесь, достойный бедам обречен.
Жесток несправедливый мир. Всегда таков его закон.
От низких ты не жди добра, добра в их темном сердце нет,
А сделать захотят добро - то причиняют только вред.
Взгляни: открытый взгляд их прям и честен, но душа темна;
И то - их двойственная суть, подобна зеркалу она.
Сокровища в руках невежд, мудрец же голоден и бос,
И скатерть щедрая Исы во власти разъяренных ос.
Стыдись, имущий власть! Жена, как хочет, волю гнет твою!
Великим низкий - господин, диктует волю им свою.
Будь весел, смейся, Хакани, веселье в сердце сохрани!
Пусть торжествуют здесь они - ты в день Суда на них взгляни!
***
Я страданье свое не отдам за бальзам,
За цветенье здоровья его не отдам.
Я обласкан, утешен страданьем моим -
Этот горький бальзам поднесу ли к устам?
На базаре ты радость свою продаешь -
Я за жемчуг страданье свое не продам.
Где душа, что усладою горя живет?
Лишь ее предпочту я счастливым сердцам.
Эту тайну, как пенье свирели своей,
Я на свете ничьим не доверю ушам.
И теперь я - свирель, потерявшая звук,
Только взглядов язык и остался глазам.
Я - свирель, но хочу оставаться немым,
И внимать моей песне и тайне - не вам.
Весь я в небытии, в нем - росток бытия,
И его я в обмен лишь за вечность отдам.
Не отдам я кинжал искупленья скорбен
За фиал, что когда то пригубливал Джам.
Яд кинжала я выпью, как чашу услад,
Я его не отдам ни друзьям, ни врагам.
Я чалму променял на чадру, а ее
Не отдам за парчу, что надел бы Адам.
Тот убор, что Бахраму владыка послал,
За высокий твой шлем не отдам я, Рустам!
Это рубище скорби на теле моем
Предпочел я узорным стоцветным шелкам.
День один, мне возлюбленной данный моей,
Уступлю ли я миру, шести его дням?
Нет, я больше не стану султану служить,
Свой покой не отдам я обоим мирам!
Как собака из Кахфа душа Хакани,
И ее не получит презренный Балам.
Не отдам я бесчестным иголку Исы,
Не продам я им пряжи льняной Мариам.
***
И как же мне, друзья, сегодня на жажду сетовать мою?
Но как такую тяжесть горя в душе крылатой мне носить?
Я сколько чаш ни подымаю, все горе мне не облегчить.
И молвил глиняной я чаше и темно красному вину:
«О если бы вы мне вернули блаженство, мир и тишину!»
Ответьте мне, вино и чаша, откуда вы! Не знаю я.
Чем больше пью я, тем сильнее кипит во мне печаль моя!
«Увы, я прах Парвиза!» - чаша, заплакав, отвечала мне.
«Увы, я тоже было кровью царя!» - вино сказало мне.
Не удивительно, что душу вино не радует мою,
Коль из парвпзовой скудели я кровь живую мира пью.
А я ведь Хакани, но как же таким невеждой мог я стать,
Чтобы в крови царей умерших живую мощь себе искать?
***
О заточении
Был Хакани с родными разлучен
И в дом с одною дверью заключен.
Но в этой яме жить ему нельзя,
И выйти из нее не может он.
Он, как паук, сидит в своем углу,
Как муравей за камнем затаен.
Замок снаружи и суровый страж.
И узник в безнадежность погружен.
Он проливает слезы, как Джейхун,
Он самаркандским вздохом опален.
Отсюда выход только в небеса.
Глухие стены с четырех сторон.
На воле связан был его язык,
А здесь он сердцем к богу устремлен.
Но все ж, покамест он томится здесь,
Он от толпы презренных удален.
Не думай о блаженстве, Хаканп!
Ты и надежд на радости лишен.
***
На смерть дочери
Моя дальновидная новорожденная дочь,
Увидев, что мир этот место плохое, - ушла.
Она поняла, что несчастья еще впереди,
От низких душою, от злобного роя ушла.
Она увидала, что в мире пороков и тьмы
Изноет, измучится сердце живое, - ушла.
Увидев, что беден мой дом и что я ей не рад,
Она в неизвестность, дитя дорогое, - ушла.
Увидев сестру свою старшую в черной чадре,
Подумав: «О, боже, мученье какое!..» - ушла.
***
Сердце мое как челнок, а любовь - океан.
Слушай, любимая! Эти слова - не обман.
Я, словно молнией, нашей разлукой спален,
Ранен, как саблей. И я умираю от ран.
Сжалься! Ты видишь - под бурею гибнет мой мир,
Тонет корабль мой, ветрила сорвал ураган!
Волн бушевание лишь по колена тебе,
Я же кипящим смерчем с головой обуян.
Кто же соперники у Хакани? Ведь они
Даже стоять у моих недостойны стремян!
***
С той поры, как я в арканы длинных кос ее попал,
Тая, радуясь и плача, как свеча, я запылал.
Сколько раз в коротких письмах тень надежды я ловил,
Сколько я ночей, в мученьях, глаз бессонных не смыкал.
Для того чтобы хоть мельком видеть каждый день ее,
Я бы дверь ее веранды, как невольник, охранял.
Взгляд ее миндалевидных черных глаз меня пленил,
И расколотой фисташкой я с тех пор от горя стал.
От стыда гляжу я в землю - мне ей нечего дарить.
Душу отдал бы. Но, видно, ей подарок этот мал.
Не завидуйте былому! О друзья, лишь тем я жив,
Что огонь надежды слабой в этом сердце не пропал.
В книге дум ее прочтешь ли день грядущий, Хакани?
Все приму я, что бы этот мне оракул ни сказал.
***
Почему, о душа, ты рассталась со мной?
Пред тобой я какой провинился виной?
Я искал тебя всюду, рыдал и взывал.
Истомленный, с согбенной от горя спиной.
Я прошел города, но нигде ни следа -
Не нашел я души на дороге земной.
Или счастье со мною наскучило ей, -
Улетела - и радости ищет иной?
Или за море птицей умчалась она,
Иль с водой ручейков убежала весной?
И опять в городах вопрошал я и звал,
Обошел я, тоскуя, страну за страной,
Не найду ли бездомную душу мою?..
И ответил мне отрок в деревне одной:
«Хакани, твою душу я видел в сетях -
В плен ушла она, следом за юной луной».
***
Твои стрелы пернатые - в сердце моем,
Мне от них никаким не закрыться щитом.
Я вступил в обиталище чистой любви,
Я невольником стал, я расстался с умом.
И парю, словно птица, хотя и без крыл,
В этом воздухе пламенном, в мире твоем!
Я иду, и пути мне обратного нет.
И любовь моя схожа со смертным мостом.
Я томлюсь по тебе. Но не ведаешь ты,
Что печаль мою душу сжигает огнем.
О, прими Хакани! Он твой пленник и раб,
Ты одна у него в этом мире земном!
***
Сердце, союз с любовью ты свой обнови,
Данный любви обет свой былой обнови.
Если о вере и верности ты говоришь,
Истинной верности пламень живой обнови.
Перед кумиром влюбленный свершает намаз,
Ты поклонения идолу строй обнови.
Что на мели ты крылатый свой держишь корабль?
Бурям предайся и дружбу с волной обнови.
Скорбью ты горести прежде свои утолял.
Скорби не бойся и споры с судьбой обнови.
Дань свою хочешь с обоих миров ты взимать?
Право у сердца для власти такой обнови.
Стрелам очей своей милой навстречу иди,
Рану сердечную жгучей стрелой обнови.
В зелень одета красавица, словно весна,
Душу ты зеленью той молодой обнови.
Мир этот гнусен, в нем горе, как мята, растет.
Скорбь свою мятой, душистой травой обнови.
В мире забыли Маджнуна, но ты, Хакани,
Душу и образ Маджнуна собой обнови.
***
Милая, разве могу я тебя не любить,
Ты моя радость одна, без тебя мне не быть…
Пламя такое пылает в груди у меня,
Что и морскою волною его не залить.
Тысячу красок смешать я могу, но, увы,
Что я смогу без любви твоей изобразить?
Жил я всю жизнь по одним лишь законам любви,
Я от законов ее не могу отступить.
Как я о ранах сердечных поведать могу?
Я по бумаге каламом не в силах водить!
А ведь сердечную боль и печаль Хакани
В тысяче писем и в сотне касыд не излить.
***
Весть о тебе прошла по двум мирам,
Неся огонь мучительный сердцам.
Еще до твоего явленья в мире
Слух о тебе прошел по всем краям.
Такое пламя душу охватило,
Что искры полетели к небесам.
Спокойна будь, - недаром злым упреком
Молва идет за мною по пятам.
Но неужель после размолвки этой
Запретно стало примиренье нам?
Обрадовался враг мой и воскликнул:
«Какой фазан попал в тенета сам!»
Пусть притчу о змее и садоводе
Сей случай с Хакани напомнит вам.
***
Доколь мне угнетения сносить
И вздох от тени собственной таить?
Да, я - звенящий най! И я могу
Стенатьно не могу я говорить.
Чем жажду справедливости моей
В несправедливом мире утолить?
Доколе бешеный двухцветный пес
Меня стараться будет укусить?
До коих пор я, как ручной кувшин,
В ладони низких воду будут лить?
До коих пор, с веревкой на спине,
Весами в лавке буду я служить?
Коль от веревки я освобожусь,
Приду я в равновесье, может быть.
***
О Хакани, удались от служения шахам,
Чтоб в стороне от грызни их позорной остаться.
Полно как чаша блистать на пирах у султанов;
Будет душа твоя кровью потом обливаться.
Шахи - не солнце. Зачем, подходя к ним луною,
То вырастать, то идти на ущерб, истребляться,
Иль за полусуток, подобно созвездию Девы,
То унижаться, а примут - опять возвышаться?
***
Сказали как то, что, мол, Хакани
Быть недостоин при дворе султана.
Сказали правду - водоносом див
Неподходящим был для Сулеймана.
Султан ничтожен - недостоин он
Души моей широкой океана.
***
Очень кислы плоды на ветвях государства
И не стоят того, чтобы их собирать.
Угощенья на скатерти мира невкусны
И не стоят того, чтобы мух отгонять.
Все дары и деяния шахов ничтожны
И не стоят того, чтобы их восхвалять.
***
Я в мире когда то богатства хотел,
От низких людей я не принял его.
Я многого жаждал, но мало дала
Судьба, и не взял я у ней ничего.
***
Хакани, ты унижен дарами владетелей сих,
Даже хлеба куска ты у них не бери никогда!
И бальзама от раны душевной у них не проси,
Если худшего ране своей ты не хочешь вреда,.
Если чаша разбилась, тогда лишь оценят ее, -
«Что утратили мы!» - воклицаний пойдет череда.
Посмотри на верблюда, что с согнутой шеей идет, -
Груз верблюда - цена его крови, и мук, и труда.
Если б шея его превратилась в меток золотой,
Что за польза верблюду? Была б ему пуще беда.
***
Нет у меня самых нужных для жизни вещей,
И не обрел я того, чего сердцем желал.
Думал я прежде: «Все будет! Надейся, терпи!..»
Но ничего не дождался я, сколько ни ждал
Помощи я у небесных просил облаков -
Гром мне ударил в ответ, и перун засверкал.
Коль потрясти мой подол, то оттуда моя
Печень посыплется, денег же я не собрал.
Кажется, гнать по пятам меня злая судьба
Не перестанет, пока я без сил не упал.
Кровью я плакал. От слез моих красен бурнус.
Но от друзей я участья в беде не видал.
О Хакани! Неужели твой огненный стоп
Дряхлых устоев судьбы еще не расшатал!
***
О Хакани, ты сокровищ земных не ищи!
Вся эта жизнь, может быть, лишь неделя одна.
Золото - светлый твой день, серебро твое - ночь,
В них - все богатство и вся твоя скрыта казна.
И хоть колосья судьба высоко подняла,
Мало в колосьях ее налитого зерна.
Если ты беден и роскошью не окружен,
Щедрость ума твоего никому не нужна.
Эта земля - беспощадный и грозный палач,
Все, что рождает, сама истребляет она.
Плелся козленок за мальчиком, несшим изюм,
Знал ли козленок, что участь его решена?
Был он, как помните, мальчиком этим убит.
Из за изюма была ему смерть суждена.
***
В сущности мира сего справедливости нет.
Истинной правды закон - не для смертного он.
Горя не знает на этой земле человек,
Если он умер, - и тот, кто еще не рожден.
Беды как волны морские. Не ведает их
Тот, кто навеки от мира сего уведен.
Тот, кто из чаши столетия этого пил,
Знал ли, что влагой отравленной он упоен?
Может ли мир наш от бедствий тебя уберечь,
Если он вечными бурями сам возмущен!
Небо - грабитель, что роет под нами подкоп,
Не потому ли согнулся в дугу небосклон?
В этой юдоли покоя себе не ищи,
Сладостный мир на земле никому не сужден.
Гану, тебе нанесенную, молча терпи,
Раненный миром от века бальзама лишен.
На одеяние синего неба взгляни -
Смерти обитель сей мир и в печаль облачен.
О Хакани, обольщеньям земли не внемли!
Все здесь неверно, и здесь беззаконье - закон!
РУБАЯТ
(извлечение)
1
Моя любовь мне муки причиняет.
Она моим моленьям не внимает.
Источник всех моих мучений в том,
Что о любви моей она не знает.
2
Эта низость и злость клеветы и вражды
Тяжелее гонений и горше беды.
Тяжелее их - вечная с милой разлука,
А больнее всего - униженье нужды.
3
В чем держится душа моя живая?
Меня судьба терзает - ведьма злая.
И пища, что она готовит мне,
То несоленая, то соль сплошная.
4
Кравчий! Чашу мне не наливай дополна!
Не вернется увядшая жизни весна.
Мало, много ли ты мне нальешь - безразлично, -
Камень горя не сдвинешь потоком вина!
5
Дым горящих стенаний моих - небосвода одежды,
От бессонных мучений в ночах не смыкаю я вежды.
В туфлях жизни колючки бесстыдно мне ноги язвят,
И разбито о камень стекло моей хрупкой надежды.
6
Пусть беспомощным и одиноким, как я, не очутишься ты в пути!
Пусть ярма таких унижений и мук не придется тебе нести!
Я разлукой с возлюбленной изнурен, я на встречу надежды лишен.
Пусть никто не болеет сердцем, как я, на земле, где врача не найти!
7
Если хочешь, чтоб имя стояло твое высоко,
Скромен будь, людям сердце свое открывай широко,
С бедняками дружи, собеседуй с простыми людьми,
И пойдет твоя добрая слава средь них далеко.
8
Я Маджнун, мой печальный удел - тосковать.
Кто бальзам от безумия может мне дать?
Ухожу я в пустыню - к джейранам и львам,
Не удастся вам в цепи меня заковать!
9
О ты, превратившая сердце в обитель печали!
Цветет твоя лилия в сердце, где розы пылали.
С тех пор как горящее горе со мной породнилось,
Со старою скорбью врагами мы кровными стали.
10
Кровью душа залита, я из легких огонь извергаю.
Огненно красным вином я чашу свою наполняю.
Кровь огневая - вино. Глотаю я кровь и огонь,
Кровь проливаю на кровь, огонь на огонь рассыпаю.
11
Если хочешь, чтоб зеркалом сердце твое заблистало,
Корни гнусных пороков из сердца исторгни сначала:
Жадность, мстительность, подлость, жестокость,
надменность и зависть,
Пресмыкательство низкое, злобы змеиное жало.
12
Хакани! Если честь и добро тебе выше всего,
Никого не ударишь ты, не оскорбишь никого.
Ведь достоинством всякий живой человек обладает,
И пощечина хуже, чем сабли удар, для него.
13
Причиняешь душе моей ты лишь страданья,
Мне на сердце легла вся печаль мирозданья,
У дверей твоих я схороню свою душу,
Пусть к тебе долетит ее благоуханье!
14
Вечно облик твой в сердце моем и во взоре,
Твое имя звучит мне немолчно, как море.
И прислушался всем существом я, едва
Твое имя услышал в чужом разговоре.
15
В тот миг, как тело мотылька с огнем соединилось,
И сердце темное свечи огнем воспламенилось.
На трепетном огне свечи сгорает мотылек,
И вместе с ним она гореть навеки согласилась.
16
Печальную душу мою в свои руки прими,
Добычу, тобою подстреленную, подыми!
Я - грешный твой раб Хакани. Я навек тебе предан,
Оставь ему жизнь или вовсе ее отними!
17
Ушла. Унесла мою душу. Проходит за часом час.
Прислушиваются уши, и смотрят зеницы глаз.
Глаза у ушей вопрошают: «Вы слышали что нибудь?»
А уши у глаз вопрошают: «Не видели ль еще раз?»
18
Не будь себялюбцем презренным, а пусть тебя любят другие.
Всем делай добро, и не будут ущербом убытки такие.
Зачем тебе пышность одежды? Будь щедрым, нагим, словно пальма,
Что к небу подъемлет главу, где сияют лучи огневые!
19
Если хочешь меня умертвить, то скажи мне -
Смерть я радостно встречу, поверь! Но внемли мне!
Поцелуем сперва опьяни мою душу,
После в сердце, как стрелы, ресницы вонзи мне!
20
Я на небе поэзии солнце сегодняшних дней.
Никому из певцов высоты не достигнуть моей.
Это солнце зовется султаном семи поясов,
Но оно — лишь слуга моих песен, вселенной моей.
21
С душою преданной в тысячелетье раз
Родится человек — таков преданий глас.
Один, наверно, был, когда мы не родились,
Другой появится, когда не будет нас.
22
Ты всегда Хакани упрекаешь, всегда озлоблен!
На меня нападаешь, язвишь меня, как скорпион!
Мое сердце на двести кусков разорвалось от горя,
Но тобой еще новый огонь в этом сердце зажжен.
23
Цветники озаряются блеском зажженных свечей,
Фонарями тюльпанов пылают просторы степей,
И на склоне зари от улыбки моей солнцеликой
У меня засияли лампады потухших очей.
24
Ты каждый день неутомимо причуды новые являешь;
Одежду моего терпенья ты на кусочки разрываешь!
Нет верности в тебе ни капли. Бездушная, оставь меня!
Я испытал тебя. Я знаю тебя, как ты себя не знаешь.
25
Жизнь моя в праздности, без утешенья прошла.
Рушатся все мои замыслы, гибнут дела.
О, если б ты меня в деле моем поддержала!
О, если б сердцу ты новую жизнь принесла!
26
Сегодня ты в душе моей гостишь,
В чертоге сердца царственно сидишь.
Я за тебя умру. Ты причинила
Мне горе, и его ты исцелишь.
27
О, вспомни меня средь блеска пиров и вина -
И будет опять душа моя света полна!
А если ты мне справедливость явишь свою,
От горя навек свободна будет она.
28
О небо! Настигни возлюбленную в пути,
Утешь, убеди ее, вновь ее мне вороти!
О горе души моей правду ей всю расскажи.
Беги, торопись, чтоб ответ мне скорей принести!
29
От ожиданья вестей от тебя я чуткий свой слух потерял.
От ожиданья свиданья с тобой свет моих глаз пропал.
Нрава не понял я твоего, душой истомился я.
Гибнет надежда моя, но тебя ждать я не перестал.
30
Все птицы улетели. Жалкий вид
У клетки, что над родником висит!
Был Хумаюн в той клетке - Хакани,
Он больше в клетку ту не прилетит.
31
От этой гурии прекрасной без ума -
Не полюблю другой, хоть здесь красавиц тьма.
Клевать по зернышку, как воробей, не буду.
Когда она сама зовет меня Хума.
32
Я мучусь в разлуке с тобой, хоть причуды сугубы твои,
Но снова и смех, и улыбки, и шутки мне любы твои.
И руки и губы твои мне подносят вино золотое,
Как перлами полный ларец уста мне и зубы твои.
33
Ты низкими друзьями взят в полон,
Но разве дружба с низкими - закон?
Они в глаза попали, как соринка
Промой глаза, мигай, гони их вон!
34
Как я красавицу грузинку полюбил,
Чтоб с ней беседовать, грузинский изучил.
Я столько раз сказал ей: «Мои, мои, мои!» -
Что каждый волос мой со мной заговорил.
35
Ты христианская красавица, душа в твоем сияет взоре.
О сердце чистоты неслыханной, со всякой низостью ты в ссоре.
По как же ты меня измучила! Смотри, я исхудал, как волос,
Взываю «мои» понапрасну и таю и горю от горя.
36
Что перед тобою куропатка с своею песенкой простой?
И соловей, влюбленный в розу, не может быть сравнен с тобой.
И жаворонка ты игривей, и белых горлиц говорливей,
И птицу гордую - павлина - ты превосходишь красотой.
37
Ветерком предвесенним повеяли светлые дали,
Но от нашей весны еще вести и не долетали.
Роза утром раскрылась, свой тесный покров сорвала,
Лишь моя розоликая прячет лицо в покрывале.
38
В эту ночь, когда сердце мое на пиру прекрасном с тобой,
Я душой — в эдеме твоем, осененный вечной тубой.
Вся душа моя здесь, с тобой, о, позволь мне, моя душа,
Чтоб и тело мое слилось в эту ночь с моею душой.
39
От любви к тебе и огонь сильнее горит.
Жгучий пламень твой пламя новым жаром дарит.
Тот, кто видел родинки на лице твоем,
Молвит: «Это черный индус средь огня сидит».
40
Возлюбленная причиняет мне новые мученья.
Душа моя огнем сгорает, и нет мне утешенья,
Она меня повергла в горе. И мой горячий вздох
Палящим ветром наполняет простор миротворенья.
***
