ПОЛЕВОЙ НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВИЧ
(22 июня (3 июля) 1796, Иркутск — 22 февраля (6 марта) 1846, Санкт-Петербург)

— известный русский писатель, драматург, литературный и театральный критик, издатель, переводчик, журналист и историк; брат критика и журналиста К. А. Полевого и писательницы Е. А. Авдеевой.

Родился в купеческой семье. Получил домашнее образование. Дебютировал в печати в журнале «Русский вестник» в 1817. Жил в Москве (1820—1836), затем переехал в Петербург.

Журналистика
Русское слово «журналистика» создано в начале 1820-х годов самим Полевым, который так озаглавил в 1825 рубрику о журналах в «Московском телеграфе». Первоначально это слово вызывало насмешки. В 1820—1824 стихи, заметки, очерки, статьи, переводы с французского печатал в «Отечественных записках», «Северном архиве», «Сыне отечества», альманахе «Мнемозина». В Москве издавал литературный и научный журнал «Московский телеграф» (1825—1834), который печатался в типографии Августа Семена. В журнале публиковались статьи по литературе, истории и этнографии, подчёркивалась положительная роль купечества. Журнал был закрыт в 1834 по личному распоряжению Николая I за неодобрительный отзыв Полевого о пьесе Н. В. Кукольника «Рука всевышнего отечество спасла». После прекращения журнала Полевой отошёл от своих прежних взглядов.

В 1835—1844 издавал иллюстрированный ежегодник «Живописное обозрение достопамятных предметов из наук, искусств, художеств, промышленности и общежития, с присовокуплением живописного путешествия по земному шару и жизнеописаний знаменитых людей». Участвовал в «Северной пчеле», в 1837—1838 заведовал литературным отделом газеты. В 1838—1840 был редактором «Сына отечества». В 1841 вместе с Н. И. Гречем начал издавать ежемесячный журнал «Русский вестник» и был его единоличным редактором в 1842—1844.

Исторические труды
Помимо статей на темы истории, Полевой написал «Историю русского народа» (т. 1—6, 1829—1833). В этом труде стремился, в противоположность «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, перейти от изображения роли правителей, военных и внешнеполитических событий к выявлению «органического» развития «народного начала». В «Истории» Полевой ориентировался на западноевропейскую романтическую историографию, прежде всего Гизо, и стремился выделить элементы общественного строя (первый применил к Руси концепцию феодализма), реконструировать народные представления и пр. Критика «пушкинского круга» восприняла труд Полевого как недостойную «пародию» на Карамзина и подвергла автора не во всём заслуженным нападкам. В черновой рецензии Пушкин, впрочем, расценил 2-й том благожелательнее, как более самостоятельную работу. Первоначально Полевой планировал написать 12 томов (как и Карамзин) и объявил подписку именно на такое количество томов, однако из-за личных сложностей смог написать и издать лишь 6, что вызвало обвинения в финансовой недобропорядочности. Последние тома «Истории русского народа» не столь интересны, как первые два; в них сказывается спешка пишущего, который «сбивается» на традиционную «государственническую» схему изложения, пересказывает источники и т. п. Изложение Полевой довёл до взятия Казани Иваном Грозным.

После «Истории» Полевой написал ещё ряд исторических сочинений для широкого читателя, не претендующие на оригинальность исследования. Например, в работе «Малороссия; ее обитатели и история» (Московский телеграф. — 1830. — №17-18) выступил с радикальным отрицанием этнической и исторической родственности великороссов и малоросов, предлагал признать, что Малороссия никогда не была «древним достоянием» России (как на этом настаивал Карамзин): эту страну завоевали — как англичане Шотландию и Ирландию. «Мы обрусили их аристократов, помаленьку устранили местные права, ввели свои законы, поверья … но за всем тем обрусить туземцев не успели, так же как Татар, Бурятов и Самоедов». Раз уж малороссы оказались в таком ряду, понятно, что ни о какой особой их «русскости» говорить не приходится. «В сей народности [мы] видим только два основных элемента древней Руси: веру и язык, но и те были изменены временем. Все остальное не наше: физиогномия, нравы, жилища, быт, поэзия, одежда».

Литература
Автор романтических повестей «Живописец» (1833), «Эмма» (1834), романа «Аббаддонна» (1834), исторического романа «Клятва при гробе Господнем» (1832). Полевому принадлежит прозаический перевод «Гамлета» Шекспира (1837). Первую пьесу «Уголино» написал в 1837; в драмах (всего около 40 пьес) обращался к событиям и деятелям русской истории («Дедушка русского флота», 1838; «Елена Глинская», 1839; «Иголкин, купец новгородский», 1839; «Параша-сибирячка», 1840; «Костромские леса», 1841; «Ломоносов, или Жизнь и поэзия», 1843; «Русский моряк. Историческая быль», 1843; «Ермак Тимофеевич, или Волга и Сибирь», 1845).

Критика
Статьи о Г. Р. Державине, В. А. Жуковском, А. С. Пушкине и других русских писателях составили книгу «Очерки русской литературы» (ч. 1—2, 1839). В поздние годы выступал против В. Г. Белинского и так называемого гоголевского направления в литературе; Белинский, сам активно с ним полемизировавший, тем не менее признал значительные литературные заслуги Полевого в некрологе ему.
(Источник – ЛитКульт – Биографии; http://litcult.ru/bio/1460)
***

А. С. Курилов
«Услышать уроки истории...»
(Полевой Н. А. Избранная историческая проза / Сост., вступ. ст. и комм. А. С. Курилова.-- М.: Правда, 1990).
(Извлечения)

Николай Полевой умер 22 февраля (6 марта) 1846 года, а уже 25 апреля цензура разрешила издание брошюры В. Г. Белинского "Николай Алексеевич Полевой", где говорилось: "Три человека... имели сильное влияние на русскую поэзию и вообще русскую изящную литературу в три различные эпохи ее исторического существования. Эти люди были - Ломоносов, Карамзин и Полевой...
Полевому предстояла роль деятельная и блестящая, вполне сообразная с его натурою и способностями... Человек, почти вовсе не известный в литературе, нигде не учившийся, купец званием, берется за издание журнала,-- и его журнал ("Московский телеграф" -- А. К.) с первой же книжки изумляет всех живостью, свежестью, новостью, разнообразием, вкусом, хорошим языком, наконец, верностью в каждой строке однажды принятому и резко выразившемуся направлению... Первая мысль, которую тотчас же начал он развивать, была мысль о необходимости умственного движения, о необходимости следовать за успехами времени, улучшаться, идти вперед, избегать неподвижности и застоя, как главной причины гибели просвещения, образования, литературы. Эта мысль... тогда была новостью, которую почти все приняли за опасную ересь. Надо было развивать ее, повторять, твердить о ней, чтобы провести ее в общество, сделать ходячею истиною. И это совершил Полевой!...
Полевой показал первый, что литература - не игра в фанты, не детская забава, что искание истины есть ее главный предмет и что истина - не такая безделица, которою можно было бы жертвовать условным приличиям и приязненным отношениям... "Телеграф"... многим казался чудовищным явлением, именно потому, что здравый смысл, образованный вкус и истину ставил выше людей и ради их не щадил авторских самолюбий. Теперь с трудом можно поверить, что когда-нибудь могло быть таким образом и до такой степени: и это опять заслуга Полевого, и заслуга великая!
...Без всякого преувеличения можно сказать положительно, что "Московский телеграф" был решительно лучшим журналом в России, от начала журналистики... Заслуги Полевого так велики, что, при мысли о них, нет ни охоты, ни силы распространяться о его ошибках... Такие люди не часто являются, и гораздо легче попасть в доктора всех возможных наук, нежели сравниться с ними..." {Белинский В. Г. Полн. собр. соч. В 13 т. М., 1955. Т. IX. С. 672--693.}.
* * *

Николай Алексеевич Полевой родился 22 июня (3 июля) 1796 года в Иркутске. Он был старшим сыном в семье потомственного курского купца, известного по тем временам торгового и промышленного деятеля, одного из организаторов Российско-Американской компании (1799--1868) Алексея Евсевиевича Полевого (1759--1822). Кроме Николая в семье Полевых было еще трое детей: Екатерина (в замужестве Авдеева, 1789--1867), впоследствии писательница, автор "Записок" о Сибири, сельском и домашнем быте, собирательница фольклора; Евсевий (1799 - ок. 1855) - занимался в основном торговыми делами; Ксенофонт (1801 -1867) - известный впоследствии критик, литератор, мемуарист, верный друг и помощник Н. А. Полевого во всех его многотрудных литературно-журнальных начинаниях и предприятиях.
Детские годы Николая Полевого прошли под Иркутском на заимке - обширном загородном владении отца, расположенном при впадении в Ангару реки Ушаковки. Тут, по воспоминаниям Кс. Полевого, были "и фабрики, и все хозяйственные заведения, и прекрасный дом с несколькими отдельными жилыми помещениями", и "прекрасные виды и живописные, дикие окрестности, и река, роскошная для купания и рыбной ловли, и множество мест для прогулок, для охоты..." {Полевой Кс. Записки о жизни и сочинениях Николая Алексеевича Полевого // Николай Полевой. Материалы по истории русской литературы и журналистики тридцатых годов. Л., 1934. С. 99, 100.}.
Заимка Полевых стала как бы маленьким культурным центром Иркутска. В доме постоянно были книги, журналы, газеты. "К отцу нашему, - вспоминал Кс. Полевой, - приезжали почти все образованные люди города", и "мы лучше знали, что делалось в Европе, в Индии, в Америке, нежели в Иркутске. Мы знали все подробности. О современном герое - Наполеоне, рассуждали о древней истории, мифологии..." {Там же. С. 100.}. Вот в такой, богатой красотами природы и духовно насыщенной культурной атмосфере, прошло раннее детство Николая Полевого.
К шести годам он умел читать, а с десяти лет, по собственному признанию, прочитав всю отцовскую библиотеку, начиная от сочинений Ломоносова, Сумарокова, Хераскова, Карамзина и включая "Рассуждения о всеобщей истории" Ж. Б. Боссюэ, "Деяния Петра Великого" И. Голикова - сам писал "стихи и прозу... не зная, что такое стихи и проза", "выдавал газету "Азиатские Ведомости", вроде "Московских Ведомостей", журнал "Друг России", вроде "Московского Меркурия"… <…> Однако купеческая семья при всей широте и разнообразии духовных интересов ее главы оставалась купеческой, и десятилетнему Николаю приходится помогать отцу. Он ведет конторские книги, выполняет посильные поручения по торгово-фабричным делам.
<…> С "препоручениями" от отца, задумавшего оставить Сибирь и обосноваться в центральной России, Николай Полевой летом 1811 года приезжает в Москву. Культурная жизнь нашей древней столицы так увлекла его, что он быстро забыл о делах. Ходит "по три раза в неделю" в театр, "прочитал и накупил без счета" книг, "пробирается" на лекции в университет" {Там же. С. XXXIII.}.
В июне 1812 года в Москву прибывает вся семья Полевых, и отец, в очередной раз предав огню написанное за это время Николаем, - "трагедию "Василько Ростиславич", повесть "Ян Уишоеич", роман и проч. и проч.", принялся с сыном "за дела"... {Там же.}

<…> К 1817 году относятся его первые выступления в печати: журнал "Русский вестник" публикует два его оригинальных стихотворения, стихотворный перевод с французского и заметку "Отрывки из писем к другу из Курска" - о пребывании на курской земле Александра I. Заметка была подписана полным именем автора, сразу сделав его городской знаменитостью. В 1819 году в "Вестнике Европы" появляется его первая историко-филологическая работа - "Замечания на статью "Нечто о Велесе".
В начале 1820 года Николай Полевой направляется в Москву налаживать сбыт продукции их завода. <…>
В 1820 - 1824 годах его стихи, заметки, очерки, статьи на филологические и исторические темы, а также переводы с французского появляются в журналах "Благонамеренный", "Отечественные записки", "Северный архив", "Сын Отечества", альманахе "Мнемозина". В 1822 году Российская Академия награждает Николая Полевого серебряной медалью за работу "Новый способ спряжения русских глаголов".
Получив некоторую известность в литературных кругах, Николай Полевой мечтает о собственном журнале, но не обычного типа, а энциклопедическом, для "сообщения отечественной публике - как он писал в своем "Предположении об издании... нового повременного сочинения"… <…> И название было подобрано соответствующее -- "Московский телеграф".
Осенью 1824 года Полевой получил разрешение на такое издание, и в следующем году "Московский телеграф" вышел в свет, привлекая читателей своим подзаголовком - "журнал литературы, критики, наук и художеств". И не только подзаголовком.
<…> Подчеркивая заслуги издателя "Московского телеграфа" перед русской культурой, Белинский еще при жизни Полевого писал: "...Полевой может назваться представителем мнений об искусстве и науке целого периода нашей литературы. Он имел сильное влияние на свое время, произвел переворот в мертвой журналистике того времени, оживил литературу, дал быстрое течение обмену мнений, сбавил цены со многих авторитетов, не совсем по праву стоявших слишком высоко, уничтожил множество знаменитостей по преданию и на кредит" {Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1953. Т. III, с. 501.}. На последнее обстоятельство обратит внимание и Герцен: Полевой "был совершенно прав, думая, что всякое уничтожение авторитета есть революционный акт и что человек, сумевший освободиться от гнета великих имен и схоластических авторитетов, уже не может быть полностью ни рабом в религии, ни рабом в обществе" {Герцен А. И. Собр. соч. Т. 7. С. 216.}.
<…> А началось все с программного заявления Полевого, прозвучавшего уже на первых страницах издаваемого им журнала, что обязанностью критика, и не просто обязанностью, а "важным подвигом", является "беспристрастный надзор за отечественной литературой", что дело критика не потакание авторскому самолюбию, а "обличение невежества, похвала уму и познаниям" {Московский телеграф. 1825, No 1. С. 11--12.}. Сделав такое заявление, Полевой немедленно приступил к фронтальному рецензированию всей отечественной печатной продукции, не оставляя без разбора и оценки ни одной оригинальной или переводной книги, изданной в стране, на что до него никто не отваживался. И не мудрено.
<…> Полевой первым повел борьбу за высокий профессионализм писательской деятельности, объявив беспощадную войну графоманам, Он понимал, что невежество, обуянное страстью к творчеству, к "авторской славе", своими "изделиями" портит художественные вкусы, порождает ложные представления об искусстве, вредит и литературе и просвещению. Но любое "зло" можно, нужно и лучше всего "прекращать в начале" {Московский телеграф. 1825. No 1. С. 12.}. И ни одной такой возможности Полевой не упустит: "...издатель объявляет, что издание "Невского Альманаха" есть первый его опыт; нельзя ли второго опыта не делать?"; "... г. переводчик объявляет, что это первый опыт его: да будет он и последним..."; "...ради Феба, юный поэт! ...изданные вами подражания да будут для вас первыми и последними подражаниями" {Московский телеграф. 1825. No 4. С. 338; No 21. С. 99; 1828, No 3. С. 438.}. И так далее.

<…> В своих статьях Полевой показал, что любой поэт, если он поэт истинный, является сыном своего времени, которое обязательно сказывается на характере его творчества и личности, но что только поэт гениальный, т. е. сумевший в совершенстве выразить жизнь своею народа, дух своей эпохи, может быть интересен потомкам, имеет право на бессмертие. Ценность творчества писателей Полевой поставил в прямую зависимость от степени народности их произведений, характера выражения в них духа народа. Он первым отметил, что "гений Державина носит все отпечатки русского характера". Однако "этот русизм,-- скажет Полевой,-- эта национальность Державина до сих пор были упускаемы из вида. Говоря о Державине-лирике, все забывали в нем русского певца. Сочинения Державина исполнены русского духа, которого видом не видать, слыхом не слыхать у других мнимо-русских поэтов наших" {Московский телеграф. 1832. No 18. С. 218, 224.}.
Отдавая дань своему предшественнику, Белинский напишет: "Никто до г. Полевого не судил лучше о Державине и Жуковском, никто до него не был ближе к истине при оценке этих двух великих представителей русской поэзии. Особенно в Державине подметил он много сторон, например... сторону народности, которой до него, не подозревали в этом поэте. Это заслуга, и заслуга важная!" {Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 502, 503.}.
* * *

Творческая деятельность Полевого эпохи "Московского телеграфа" {См. также: Березина В. Г. Н. А. Полевой в "Московском телеграфе". // Уч. зап. ЛГУ, 1954, No 173. Вып. 20. С. 84--142; Орлов В. Н. Николай Полевой и его "Московский телеграф". // Орлов В. Н. Пути и судьбы. Л., 1971. С. 313--448.} выходит далеко за рамки заявленного им "беспристрастного надзора за отечественной литературой". Широта этой деятельности, ее разнообразие, диапазон приложения сил поразительны.
Он пишет и издает шесть томов "Истории русского народа" (1829--1833), полемически направленной, что подчеркивалось уже самим заглавием, против "Истории государства Российского" Н. М. Карамзина, вводя в научный оборот новые исторические факты и памятники нашей древней словесности и письменности. Выступает в защиту просвещения как "одного из главнейших оснований государственного благосостояния и народного богатства" ("Речь о невещественном капитале...", 1828), призывает купечество всячески содействовать этому благосостоянию, не изменять "всему великому, прекрасному и благому, обещаемому будущей судьбою России" ("Речь о купеческом звании и особенно в России", 1832). Высмеивает сословные предрассудки, людские пороки, литературные нравы, выпуская сатирическое приложение к "Московскому телеграфу" - своего рода журнал при журнале - под названием "Новый живописец общества и литературы" (1829 - 1831) и "Камер-обскура книг и людей" (1832). Принимает самое активное участие в разработке теоретико-литературных проблем, развивая оригинальную теорию художественного романтизма. Согласно этой теории романтизм предполагал "истину и полноту" изображения жизни, "воссоздание народной литературы как единственного средства сделаться самобытными" и "высочайшую степень" разнообразия самобытностей. Именно романтизм, считает Полевой, позволит узнать "все самые мелкие черты различных народностей", отобразить прошедшее и оценить все современное "по условию местности философии и истории... Проникнув до крайней степени познания сердца человеческого и тайн природы" {Московский телеграф 1832, No 1. С. 126; No 3. С. 374.}. Опираясь на эту теорию он ищет новые пути к художественному отражению действительности как прозаик, беллетрист, и на этом поприще добивается заметных успехов.
В статье "О русской повести и повестях г. Гоголя" (1835), обозревая современную ему русскую литературу, Белинский скажет, что Полевой занимает "одно из главнейших, из самых видных мест между нашими повествователями..." Выше него, считал тогда критик, стоит лишь Гоголь. Белинский отметит "удивительную многосторонность" произведений Полевого: писатель нигде не повторялся и "каждая его повесть представляет совершенно отдельный мир" {Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. I. С. 278.}.
Полевой создает рассказы о крестьянском и купеческом быте, стараясь раскрыть и показать внутренний мир простых людей, взглянуть на все происходящее с ними и вокруг них как бы глазами самого народа ("Святочные рассказы", 1826; "Мешок с золотом", 1829; "Сохатый", 1830; "Рассказы русского солдата", 1833--1834; и др.). Пишет повести о том, как гибнут мечта, талант, любовь, столкнувшись с суровою прозою жизни ("Блаженство безумия", "Живописец", 1833; "Эмма", 1834). Молодой Белинский ценил Полевого-беллетриста, находя, что его произведения "отличаются теплотою чувства, прекрасною мыслью и верностью действительности" {Там же.}.
Полевой одним из первых обращается к событиям удельной борьбы на Руси XIV--XV веков, сначала в повести "Симеон Кирдяпа" {В дальнейшем Полевой опубликовал это произведение под названием "Повесть о Симеоне, Суздальском князе".} (1828), а затем в романе "Клятва при гробе Господнем. Русская быль XV века" (1832).
Полевой-прозаик удачно дополнял Полевого-историка. <…> Историческая проза Полевого принадлежит к так называемому "нравственному" направлению в художественном познании и отражении прошлого, когда "люди искали уроков для настоящего в прошедшем, горевали о былом и хотели воспоминаниями о неизбежной мести пороку, награде добродетели, рассказами о доброте и величии предков учить современное поколение, казавшееся им ничтожным против того идеала, который находили они в прошедшем". При этом от писателя требовалось не просто достоверного, но и поучительного рассказа о прошлом. "Уроки истории хотим мы слышать,-- говорил Полевой,-- ...голос народов и владык должен греметь из глубины минувшего..." {Полевой Н. История русского народа: В 6 т. Изд. 2-е. М., 1830. Т. 1. С. XVI, XXIII.}
Первым романом, четко обозначившим такое направление в отечественной исторической беллетристике, стал "Юрий Милославский, или Русские в 1612 году" М. Н. Загоскина, опубликованный в конце 1829 года. Писатель напомнил, что на Руси издавна были в чести благородство, достоинство, нравственная сила, доброе имя, фамильная гордость, твердое, верное слово и неизменные -- беззаветность и самоотверженность, если речь заходила о свободе и независимости родины, ее будущем. Этот нравственный урок был нелишним в условиях начавшейся николаевской реакции с ее политикой подавления личности, поощрения предательства, доносительства, продажности, т. е. того, что всегда на Руси считалось позорным, недостойным и низким, а после казни декабристов, в атмосфере всеобщей подозрительности и страха, получило распространение, дав ход людишкам мелким с душонками жалкими... Правящим кругам в первую очередь адресовались слова: "Сеявый злая, пожнет злая",-- ставшие как бы лейтмотивом начала и развязки сюжетных событий романа.

<…> Тревога эта звучит и в следующем романе Загоскина "Аскольдова могила" (1833), созданном на ином историческом материале, и в романе И. И. Лажечникова "Последний Новик, или Завоевание Лифляндии в царствование Петра Великого" (1831--1833). Она пронизывает и роман Полевого "Клятва при гробе Господнем".<…
* * *

3 апреля 1834 года по высочайшему повелению был закрыт "Московский телеграф".<…> Тяжело переживая случившееся, Полевой однако не падает духом. Лишенный права не только издавать журналы, но и просто подписываться своим именем под журнальными публикациями, он тем не менее сотрудничает в "Московском наблюдателе" ("Пир Святослава", 1835) и особенно активно в "Библиотеке для чтения" (статьи и рецензии, главным образом на книги о русской истории и истории, западноевропейских стран, а также статьи о творчестве А. С. Пушкина, А. Д. Кантемира, И. И. Хемницера, произведениях С. П. Шевырева, Н. М. Загоскина, М. П. Погодина, других отечественных писателей), много переводит, издает сборник своих повестей "Мечты и жизнь" (1834), пишет роман "Аббаддонна" (1834), В этом романе, рассказывая о жизни молодого служителя муз, Полевой ставит вечно злободневный вопрос: где та грань, та черта, переступив которую человек падает так низко, что теряет возможность вернуться к добру? В заглавии романа использовано имя персонажа из поэмы Ф. Г. Клопштока "Мессиада" -- падшего ангела, безуспешно пытавшегося вырваться из ада...
Полевой явится инициатором "Живописного обозрения" -- первого русского иллюстрированного журнала, который издает в 1835--1837 годы (полное название -- "Живописное обозрение достопамятных предметов из наук, искусств, художеств, промышленности и общежития, с присовокуплением живописного путешествия по земному шару и жизнеописаний знаменитых людей"), и пишет для него "жизнеописания" капитана Кука, Галилея, Адама Смита, Ньютона, Минина и Пожарского, патриарха Гермогена, Жуковского, царя Алексея Михайловича, Суворова и других "знаменитых людей". Работает над "Русской историей для первоначального чтения" (т. 1--4; 1835--1841), "Историей Петра Великого" (ч. 1--4; издана в 1843 году), переводит "Гамлета" В. Шекспира (1836), сценическая постановка которого в 1837 году вызвала подъем интереса к английскому драматургу и дала толчок развитию отечественного шекспироведения; пишет первую свою оригинальную драму "Уголино" (1837).

<…> "Примерное" поведение вернуло Полевому право на издательскую деятельность, и в 1841 году он вместе с Гречем начинает издавать "Русский вестник"; в 1842--1844 годах -- единоличный редактор журнала, который, впрочем, успеха не имел. В передовых кругах имя Полевого давно уже не вызывало никакого уважения, став синонимом перебежчика, отступника, изменника {Николай Полевой. Материалы... С. 498.}, и добиться вновь расположения читателей можно было, только решительно и во всеуслышанье порвав со своими петербургскими журнальными "приятелями", отравившими жизнь не одному русскому писателю.
Отчаянную попытку в этом направлении Полевой предпринимает в 1846 году, став редактором "Литературной газеты" и открыто выступив против Булгарина. Этот поворот Полевого немедленно был замечен и поддержан Белинским, который внимательно следил за деятельностью кумира своей юности, не мог простить ему измену прежним убеждениям, знамени "Московского телеграфа", и вел с ним в 1840-е годы бескомпромиссную литературную борьбу. Возникла надежда на возвращение Полевого в лагерь передовой журналистики. Но дни его были уже сочтены... Непосильная работа "ради денег", поистине каждодневная изнурительная борьба за жизнь> полунищенское, полуголодное существование, о чем буквально вопиют страницы дневника, который он вел в Петербурге {См. Исторический вестник. 1888. Март -- апрель.}, свели его в могилу...

<…> Первым из русских писателей Полевой обращается к художественной обработке сюжетов из истории Византии, погружая читателей в атмосферу дворцовых переворотов и междоусобия по-царьградски ("Византийские легенды. Иаонн Цимисхий. Быль X века", 1838--1841). Междоусобия, вызванного играми Ипподрома, состязаниями колесниц, разделивших город и горожан на две враждебные и неистовствующие "партии" болельщиков -- "синих" и "зеленых", по цвету костюмов, в которые одевались возницы (жокеи), участвующие в бегах. <…>
Такая "поэзия" жизни была на Руси в силу национальных ее традиций, высоких нравственных требований к правителям и строгости женского воспитания просто невозможна. Даже в условиях императорской России XVIII в., в период расцвета фаворитизма, ни один из временщиков и на миг не мог вообразить, представить себя претендентом на пустовавшую десятилетиями мужскую половину Российского престола. В этом одно из главных отличий "поэзии" русской и византийской дворцовой жизни, что Полевой уловил, подметил и отразил в своей исторической прозе.
Однако, в целом, Полевому-беллетристу в те годы не работалось, сказывалось явно неэпическое состояние его духа и настроения. Кроме повести "Дурочка" (1839), благосклонно встреченной Белинским, отметившим "прекрасную мысль", лежащую в ее основании {Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. III. С. 100--101.}, остаются незамеченными "Были и небылицы Ивана Балакирева" (1842), "Старинные сказки об Иванушке-дурачке", повесть-сказка "Градской глава" (1844) и другие его произведения. Но зато, совершенно для себя неожиданно, Полевой раскрывается, как драматург.
В 1838--1845 годах Он создает около сорока пьес -- "Дедушка русского флота" (1838), "Елена Глинская", "Иголкин, купец новгородский" (1839), "Параша-сибирячка" (1840)) "Костромские леса" (1841. О подвиге Ивана Сусанина), "Русский моряк. Историческая быль" (1843), "Ермак Тимофеевич, или Волга и Сибирь" (1845) и др., прокладывая новые пути в драматургическом освоении событий национальной истории. Многие из его пьес были тепло встречены зрителями, выдержали по нескольку представлений, сыграв определенную роль в развитии отечественной исторической драматургии. Петербургских зрителей привлекала не только патриотическая настроенность пьес Полевого, но и сочувственное изображение простых людей, оказавшихся на пересечении жизненно важных для судеб России исторических событий. И именно простых людей, петербургских горожан не оставила равнодушной смерть Полевого {О жизни и деятельности Полевого см. единственную, написанную в советское время книгу: Евгеньев-Максимов В. Е. и Березина В. Г. Николай Алексеевич Полевой. Курск, 1946; Иркутск, 1947.}.
28 февраля 1846 года, в день его похорон, как вспоминал современник, по пути следования траурной процессии "народная толпа ...росла все более и более, и когда гроб внесли в церковь, то даже ограда ею переполнилась; все стремились отдать последний долг усопшему русскому талантливому писателю и тяжелому труженику, испившему много горечи в своей недолговременной жизни, Николаю Алексеевичу Полевому" {Лохвицкий И. В. Из давно прошедшего. // Русская старина. 1895. No 8. С. 156.}.
Он был похоронен на "литераторских мостках" Волкова кладбища, где успокоились и навсегда примирились многие литературные и общественные деятели России...
(Источник - http://az.lib.ru/p/polewoj_n_a/text_0150.shtml)
***

Эпиграммы на H. A. Полевого

Кто непременный мой ругатель?
Необходимый мой предатель?
Завистник непременный мой?
Тут думать нечего - родной.
Нам чаще друга враг полезен, -
Подлунный мир устроен так.
О, как же дорог, как любезен
Самой природой данный враг
Е. Боратынский
* * *

Что пользы в том, что ты речист,
Что корчишь важную осанку?
Историк ты и журналист,
Панегирист и пародист,
Ты все... и все ты наизнанку!
П. Вяземский
* * *

Бессильный враг, ты тупо жалишь:
Раздолье, смех твоим врагам;
Бездушный друг, ты глупо хвалишь:
Беда и страх твоим друзьям
П. Вяземский
* * *

Как спорить с Полевым, когда сей критик чуткий
Рассудит, охая, что я тяжел на шутки?
Быть может... Тяжела ль иль нет моя рука,
Вернее знают всех про то его бока.
П. Вяземский
***

Н.А. Полевой:

…. Негодование, насмешка, сатира всегда проследовали и преследуют выродков знатных и великих отцов. Тут есть причина. Надобно знать, что ничего в мире нет смешнее, жалчее, презреннее таких выродков. Это происходит именно от сравнения с тем, от чего явились эти выродки, и от того, что, потеряв все истинные качества величия, славы, доблести, выродки сии горделиво сохраняют, однако ж, все наружное великолепие, знаменитость, гордость своих предков. Но что в предках было необходимое следствие сознания внутренней силы, душевного могущества и дел знаменитых, то у выродка их ходули, самые забавные. Предок просто стоял на ногах в толпе народа и превышал всех других целою головою; выродок, худой, слабый, тощий, тянется на цыпочки, чтобы также превышать других, и делается явлением самым комическим.

Если бы по крайней мере оставались у выродков вещественные отличия предков, то все еще они не были бы так забавны. Но закон природы велит, чтобы приобретенное величием духа ему только и принадлежало. Звезды и ленты пронесут за гробом предка, и потомок приобрети их сам, если они ему нравятся; ум без собственного старания об усовершенствовании его походит на заржавелый булат и сбивается в мелочи, в пустяки. Остаются у выродка портреты предков и древние грамоты; но без подкрепления потомства портреты -- крашеная холстина, а грамоты -- гнилая бумага! А имение, богатство? Вот тут-то и главнейшая трудность. Есть пословица: легче нажить, нежели не прожить. Много есть примеров, что люди наживали, но не проживать нажитого не умели. Наживет и дурак -- будь только случай: шел да нашел; но не прожить надобен ум, и людей вообще надобно бы учить не тому, как наживать, но как не проживать. Выродки обыкновенно не умеют сохранить нажитых предками имений, разоряются, должают и беднеют. Достанется им легко, даром; цены деньгам они не знают; тратят беспутно, и большое диво, если через три поколения выродков потомок знатного предка не остается только с тою душою, которая в нем (если только есть она в нем), с тою землею, которая у него в горшках с цветами (как говорит Шеридан 3)), и с теми деньгами, которые выручит он за продажу портретов на рынок и грамот своих в архив археолога и генеалога, которому надобно по кружкам родословной поверить: точно ли в таком-то году за спор о местах такого-то боярина выдали головою такому-то.

..... Так и в мире выродков: ни Гогарт 4), ни Мольер, ни Ювенал, ни Кантемир, ни Крылов, ни тысячи других живописцев карикатур и сочинителей комедий, сатир и басен не скажут, что в этом мире все пожато. Не колосья, но целые поля смешного остаются еще и ждут делателей……
(Отрывок из критического очерка Н. А. Полевого «Вольный мученик»)
(Источник - http://az.lib.ru/p/polewoj_n_a/text_0110.shtml)
***