ГЛИНКА ФЕДОР НИКОЛАЕВИЧ
(8 (19) июня 1786 — 11 (23) февраля 1880)
— известный русский поэт, публицист, прозаик, драматург и журналист; офицер войны 1812 года, участник декабристских обществ; брат С. Н. Глинки.
Воспитание получил в первом кадетском корпусе . В 1805—1806 состоял адъютантом при генерале М. А. Милорадовиче, участвовал в походе против французов и был при Аустерлице. В 1807 был сотенным начальником дворянского ополчения. В отставке жил в родовом имении, путешествовал по Смоленской и Тверской губерниям, по Волге, совершил поездку в Киев.
В 1812 опять поступил в армию адъютантом к Милорадовичу и находился в походе до конца 1814. Участвовал в боях при Тарутине, Малом Ярославце, Вязьме, Дорогобуже, при Баутцене. Вернувшись в Россию, издал «Письма русского офицера» (Москва, 1815—1816, 2-е изд. Москва, 1870). Эти письма принесли ему литературную известность. В 1816 был переведён в гвардию, в Измайловский полк, с прикомандированием к гвардейскому штабу. В это время при штабе образовались библиотека и «Общество военных людей», а вскоре начал выходить и «Военный журнал», редактором которого был Глинка. Большое участие он принимал и в «Вольном обществе любителей российской словесности», где состоял то вице-председателем, то председателем. Упражняясь в стихотворстве, Глинка писал и книги для народа: повесть «Лука да Марья» (Санкт-Петербург, 1818), «Подарок русскому солдату» (Санкт-Петербург, 1818), «Зиновий Богдан Хмельницкий» (Санкт-Петербург, 1819).
Совершённое им в 1810 — 1811 путешествие по России дало ему повод написать «Мечтания на берегах Волги» (Санкт-Петербург, 1821). Участвовал в деятельности тайного декабристского «Союза спасения», затем вместе с М. Ф. Орловым и А. Н. Муравьёвым основал «Союз благоденствия северных рыцарей». Входил в Коренную управу «Союза благоденствия», участвовал в Петербургском совещании 1820 г., проходившем на его квартире, и в Московском съезде 1821 г. Занимал умеренные позиции, будучи сторонником конституционной монархии. Вместе с Г. А. Перетцем основал побочное тайное общество «Хейрут» (иврит: «Свобода») (известное также как «Общество Глинки-Перетца»), о целях и деятельности которого достоверных сведений нет. После 1821 г. участия в декабристском движении не принимал. Был арестован 30 декабря 1825 г., и в тот же день освобождён. После второго ареста 11 марта 1826 г. несколько месяцев содержался в Петропавловской крепости, 15 июня 1826 г. был освобождён, исключён из военной службы и сослан в Петрозаводск. Там он был определён советником олонецкого губернского правления; в 1830 г. переведён в Тверь, где женился на А. П. Голенищевой-Кутузовой, а в 1832 г. — в Орёл. В 1835 он вышел в отставку и поселился в Москве. За это время определился и талант Глинки как духовного поэта, талант небольшой, но оригинальный, направление которого, как определил его Белинский, было «художественно и свято».
Ещё в 1826 г. он издал «Опыты священной поэзии» (Санкт-Петербург), а в 1839 г. вышли его «Духовные стихотворения». В этих сборниках попадаются очень грациозные стихотворения, дышащие искренним чувством. Гораздо скучнее его поэма: «Карелия или заточение Марфы Иоанновны Романовой» (Санкт-Петербург, 1830). В 1853 г. Глинка переселился в Санкт-Петербург и в 1854 напечатал известное в свое время патриотическое стихотворение «Ура! На трёх ударим разом», с воинственным направлением. В петербургский период своей жизни стал интересоваться спиритизмом и впал в мистицизм, к которому имел несомненную наклонность и ранее. Плодом такого настроения были «Иов, свободное подражание книге Иова» и поэма «Таинственная капля» (Б., 1861 и М. 1871), не имеющая художественных достоинств. В 1862 переселился в Тверь, занимался там археологией и принимал участие в общественных делах.
(Источник – Википедия; http://ru.wikipedia.org/wiki/%C3%EB%E8%ED%EA%E0_%D4._%CD.)
***
Геннадий Иванов - "Знаменитые и известные Бежечане"
Глинка Фёдор Николаевич
1786 - 1880
К Бежецку поэт пушкинской эпохи, герой Отечественной войны 1812 года, декабрист, географ и археолог Глинка имеет такое отношение: он был женат на Авдотье Павловне Голенищевой-Кутузовой и довольно часто приезжал в родовое именье жены, в село Кузнецово Бежецкого уезда, подолгу здесь жил. Одно время по поручению Географического общества проводил здесь исследования курганов и древних захоронений. Его работа «О древностях в Тверской Карелии» получила премию Российского Географического общества. В общей сложности с Тверью и, естественно, с имением жены в Бежецком уезде были связаны 50 лет жизни Глинки. Так что он здесь бывал гораздо больше, чем, допустим, Ахматова в Слепнёве.
Так долго тогда в России жили единицы, а из поэтов он единственный такой долгожитель. Глинка хотя и был вовлечён одно время в водоворот декабристского движения, но всегда был против бунта, революции и смуты. Мирное решение нравственных проблем для него было важнее радикальных мер. В этом он убеждал и своих товарищей-декабристов, но напрасно. Он говорил им, что вооружённое восстание ничего не даст, что, наоборот, оно только обозлит общество и власть. Он говорил, что надо не на Сенатскую площадь выходить, а вести просветительскую работу изнутри общества. Надо стремиться к нравственному обновлению граждан. Сам Глинка принимал самое деятельное участие в «распространении правил нравственности». Он считал, что «чистота нравов, целомудрие народа — есть вернейший его капитал, неоценимое сокровище! Не деньги творят людей и населяют области: люди приобретают трудом и торгами деньги и составляют цветущие общества; но люди без образования нравственного не общества, а стада!..»
А может быть, это поэт наше время провидит? Хотя вряд ли. В каждом времени это есть. Правда, в иные времена, как в наше, это настолько зримо, что об этом и писать не хочется. В 1818 году Фёдор Глинка пишет повесть для крестьян «Лука да Марья», направленную на раскрытие пагубности и корней пьянства; он старается донести до людей религиозную мораль, поэтому начинает перелагать псалмы на страстный язык стиха, чтобы западали людям в душу нравоучительные идеи; он издаёт книги, направленные на нравственное совершенствование общества... Одним словом, Глинка стучится и стучится в сердца современников, побуждая их к совершенствованию, к высокой духовности, к религиозному пониманию жизни. Не случайно он кропотливо пишет подражание библейской «Книге Иова». «Повесть о страданиях Иова, — пишет Глинка, — во все времена будет велика, прекрасна, для всех трогательна, ибо она основана на общей истине и составляет историю всего человеческого рода...»
Кстати сказать, «Свободное подражание священной книге Иова» поэт посвятил своей жене Авдотье Павловне, о которой мы уже упоминали. Скажем здесь только, что она сама была писательницей, автором книги «Жизнь Пресвятой Богородицы*, которая выдержала более двадцати изданий. Она много переводила немецких поэтов, издала книгу «Стихотворения Шиллера», написала несколько повестей и два романа. Фёдор Николаевич Глинка родился в Смоленской губернии в военной дворянской семье. В 1803 году он окончил кадетский корпус в Петербурге, потом служил в армии, прошёл путь от прапорщика до полковника. Участник войн против Наполеона, сражался под Аустерлицем и Бородино. Описал походы армии в книге «Письма русского офицера», принёсшей ему широкую известность. За храбрость был награждён золотым оружием.
С окончанием войны служил в Гвардейском штабе, был адъютантом при петербургском генерал-губернаторе М. А. Милорадовиче. У Милорадовича Глинка служил и в войну 1812 года. Генерал был одним из самых смелых и умелых командиров. После восстания 14 декабря 1825 года как член «Союза спасения» и «Союза благоденствия» Глинка был арестован, но избежал Сибири, сравнительно на короткий срок был сослан в Олонецкую губернию, в Петрозаводск, где спокойно служил в губернском правлении. Интересный момент: после своего ареста Фёдор Глинка добился встречи с императором и доказывал ему, что все обвинения против него — результат клеветы подспудных «доносителей» и «ловителей». В ответ император произнёс слова, вошедшие во все жизнеописания поэта: «Глинка, ты совершенно чист, но всё-таки тебе надо окончательно очиститься».
И самое интересное, позже Фёдор Николаевич будет вспоминать, что именно в ссылке освободился он от губительных заблуждений— очистилось сердце, исправились помыслы. В одном из стихотворений времён карельской ссылки он написал: «В твоей живительной волне переродилось всё во мне». Поэт имел, видимо, в виду свои заблуждения, связанные с вступлением в молодости в масонскую ложу. Он тогда заблуждался, считая, что тайные общества со временем смогут стать открытыми органами гласности и будут нести обществу правду, «веру и верность». А оказалось, что тайные общества несли России растление и уничтожение.
Кстати, в конце двадцатого века тоже на гласность уповали, но она обернулась победой враждебных России сил. Именно через гласность они овладели всем, в том числе и российскими богатствами. Но, с другой стороны, без гласности и свободы слова жизнь тоже не полноценна. Есть версия, что раненный декабристами на Сенатской площади генерал-губернатор Милорадович просил Николая I помиловать Глинку. Михаил Андреевич Милорадович был смертельно ранен декабристом Каховским, и будто бы последними словами генерала были: «Глинка невиновен». Милорадович очень хорошо знал своего адъютанта, у них были самые добрые и доверительные отношения.
После ссылки Глинка сначала поселяется в Твери и довольно долго здесь служит на разных должностях. Здесь он и встретил Авдотью Павловну Голенищеву-Кутузову, здесь и женился. Потом поселяется в Москве, но в конце концов опять переезжает в Тверь, где и умер, и похоронен в Желтиковом монастыре, что под Тверью. При погребении славному поэту и гражданину были отданы воинские почести как герою Отечественной войны, награждённому золотым оружием «За храбрость». Здесь будет уместно вспомнить, что патриотические «Письма русского гражданина» и «Очерки Бородинского сражения» Глинки наряду с «Наукой побеждать» Суворова и партизанскими дневниками Дениса Давыдова издавались даже в годы Великой Отечественной войны…
Вклад Глинки в русскую поэзию не столь значителен, как, допустим, вклад Тютчева или Ахматовой, но некоторые стихи Глинки, например «Не слышно шуму городского...» или «Вот мчится тройка удалая...», стали широко известны в народе, на них написана музыка, их пели и поют. Некоторые исследователи считают, что были у Глинки и определённые поэтические прозрения, например ещё двести лет назад в стихотворении «Две дороги» он предсказал выход человека в космос и трагическую возможность ядерного самоуничтожения.
Теперь остановимся подробнее на теме Глинка и Бежецкий край. В Петербурге Пушкин, Жуковский, Гнедич и другие хлопотали о возвращении ссыльного стихотворца в столицу. Выхлопотать такое разрешение не удалось, но 4 марта 1830 года советник Олонецкого губернского правления Ф.Н. Глинка был переведён на ту же должность в Тверское управление. Исследователь жизни и творчества Ф.Н. Глинки Владимир Карпец пишет: «В первый же год пребывания в Твери в одном из городских собраний Фёдор Николаевич познакомился с Авдотьей Павловной Голенищевой-Кутузовой, дочерью тверского помещика Павла Ивановича Голенищева-Кутузова. Авдотья Павловна имела блестящие способности и разностороннее образование и получила известность в обществе своими переводами из Шиллера. Кроме того, она питала склонность к поэзии, музыке, вышиванию. В то же время она всегда стремилась помочь бедным, любила разговаривать с крестьянскими девушками, привечала нищих, странников, калек. Но больше всего времени она уделяла сочинению нравоучительных книг для народа.
С Федором Николаевичем они познакомились случайно, и уже ничто не могло ихоторвать друг от друга. Им казалось, что у них всё, все общее — и думы, и чувства, и чаяния сердца. И оба они были уже не в юношеском возрасте, чувства стали зрелыми, окрепли навсегда. Глинке же после всего пережитого встреча с Авдотьей Павловной показалась неожиданным подарком судьбы, нечаянной радостью. С тех пор они не расставались. Как писала автор воспоминаний о Ф.Н. Глинке, опубликованных в 1877 году в «Русском вестнике», Ольга Н., «супруги жили не только дружно, но постоянно и добросовестно восхищаясь друг другом». Венчание их состоялось в 1830 году в Твери, во Владимирской церкви. Вскоре после венчания молодые отправились в село Кузнецове Бежецкого уезда Тверской губернии — родовое имение Голенищевых-Кутузовых.
Глинка временно не служил. Счастье молодых, однако, было омрачено болезнью матери Авдотьи Павловны, и новобрачная почти всё время проводила у её постели. Фёдор Николаевич целые дни был предоставлен самому себе. И посвятил своё время исследованию местности и древностей, оставшихся там в изобилии. Село Кузнецово находилось в северо-восточном направлении от Твери, в сорока верстах от Бежецка, на возвышенной, покрытой сосновым бором местности, именуемой Алаунскими высотами. Местность эта расположена между реками Медведицей и Каменкой. Папоротники, серебристый мох и валуны покрывают эти невысокие горы. Воздух там сухой и благотворный. Во времена Глинки большинство населения тех мест составляли карелы, которые, впрочем, живут там до сих пор. В прошлом обширные пространства севернее Твери так и назывались Тверской Карелией в отличие от Карелии Олонецкой. Карелы были переселены в эти безлюдные когда-то места по указу Петра I, и до нашего времени сохраняют они свой язык, обычаи.
Бродя по окрестностям имения, Глинка, как писал он к П.И. Кеппену, напал на след древнего, очень любопытного, хотя уже очень изглаженного быта какого-то народа, вовсе не известного истории Твери и незапамятного даже для местных преданий. Летом, когда природа буйна и многообразна, когда зелены разбросанные среди сосняков берёзовые, осиновые, ольховые рощи, Федор Иванович ничего особенного не примечал. «Плавая в сухом горном воздухе и дыша испарениями сосен и можжевеловых кустарников, начал я много ходить, — вспоминал он. — Долго леса, одетые листьями, и жатвы, ещё не снятые, закрывали тайну окрестностей. Я не видал быта исторического, но видел ясные и яркие следы моря...». Наконец, когда подошла осень, леса начали осыпаться, а поля обнажились, Фёдор Николаевич стал замечать какие-то пятна, местами задвинутые камнями. На великое пространство раскинуты они по полям и лугам.
Но не только финские племена жили в этих местах: на реке Медведице обнаружены были Глинкой остатки древнего «гарда» варягов или же славян. Какие отношения были между племенами, мирные или же лилась тут когда-то кровь, и куда исчезли отсюда люди?.. На все эти вопросы ответов Глинка не нашёл, но добросовестно изложил свои соображения в небольшой книжечке, озаглавленной «О древностях в Тверской Карелии. Имение Кузнецово находилось в том месте, где теперь в районе Рамешек проходит новая дорога из Твери в Бежецк, по правую руку остаётся село Кузнецово. В тверской период своей жизни Фёдор Николаевич с женой вместе много занимаются благотворительностью. Помощь бедным, раненым, больным всегда была одним из любимых его занятий. Глинку избирают в Твери гласным Тверской думы, то есть заседающим с правом голоса. Он создаёт в Твери ремесленное училище, которое потом будет Калининским индустриальным техникумом. Он помогает создавать Тверской краеведческий музей. Он будет в Твери почётным попечителем Тверской мужской гимназии.
В 1839 году Ф.Н. Глинка принял участие в открытии Московского комитета для призрения просящих милостыню. Тогда же он выпустил об этом маленькую книжку «Обед, какого не бывало». Целью комитета было постепенное уничтожение нищенства. Сколько же много нищих и очень бедных в наши дни бродят по Москве и другим городам России. А сколько таких людей сейчас в деревнях... Возникает ощущение, что сегодня не комитеты надо создавать, а подойти к этому по государственному, надо обеспечить людей работой и при необходимости пособиями. У государства есть все возможности направить усилия всех на социальные нужды государства. Пока не поздно. Пока ещё помнится, как было сравнительно недавно, когда вообще проблемы нищих не было. Надо срочно засыпать гибельный для страны ров, так дико разделяющий у нас очень богатых и бедных.
Исследователи жизни Глинки всегда пишут о необыкновенно тёплых отношениях Фёдора Николаевича и Авдотьи Павловны. Они почти везде были вместе. И когда летом 1860 года супруга заболела и вдруг умерла, доктора так и не смогли понять, что у неё была за болезнь, так вот, после смерти жены Глинка очень страдал, «огромная чёрная дыра потащила его куда-то в пустоту, во всеохватывающий страх». Авдотья Павловна была похоронена на кладбище Жёлтикова монастыря в Твери, где через двадцать лет будет рядом похоронен и ее супруг.
(Источник - http://bezh-citi.ru/izvestn/167-glinka.html)
***
Владимир Карпец
И мне равны и миг, и век...
(Глинка Ф. Н. Сочинения. Сост., послесл. и коммент. В. И. Карпеца.- М.: "Советская Россия", 1986).
(Отрывок из статьи)
<...> Как писал крупный советский исследователь творчества Федора Глиаки В. Г. Базанов, Глинка всю жизнь пытался создать поэзию "большого государственного содержания". Поэт стремится к воплощению цельного мировоззрения, которое в наибольшей степени способствовало бы деятельной роли России как великой мировой державы во всех областях жизни -- морально-нравственной, политической, военной. Этим определяется и своеобразие его стихотворного и прозаического труда, и литературный стиль. Именно поэтому с самого начала он примыкает к сторонникам "старого слога", связанного с именами Ломоносова и Державина и имеющего древнеславянские корни. Не случайны и жанры, в которых пишет молодой Глинка,-- оды, переложения псалмов. Но, пожалуй, наиболее яркую страницу поэзии молодого Глинки составляют военно-патриотические стихи, вошедшие в сборник "Подарок русскому солдату". Такие стихотворения, посвященные героям двенадцатого года, как "Партизан Давыдов", "Партизан Сеславин", "Смерть Фигнера", составили целую эпоху, заложили основу всей дальнейшей историко-патриотической лирики. Сам же поэт остался верен этим стихам до конца своих дней, ибо гражданский пафос, служение отечеству, любовь к России и ее народу отчетливо просматриваются и в поэзии последних лет. Но уже и в ранних стихотворениях заметно стремление поэта к проникновению в суть мировых потрясений, к взгляду на мир в "его минуты роковые":
Горит, горит царей столица...--
пишет поэт о московском пожаре. И на этом же фоне появляется образ Дениса Давыдова как сына разбушевавшейся стихии:
Его постель земля, а лес дремучий -- дом...
В этом уже угадывается будущий поэт-философ.
В творчестве Глинки этого периода легко просматривается поэтический стиль русского классицизма (Ломоносов, Державин). Но в конце десятых годов Глинка-поэт уже не вполне чужд в карамзинскому направлению с его мечтательной, элегической настроенностью, тоже имеющей философскую окраску. Постепенно, в особенности во время и после карельской ссылки, поэт все более освобождается от условностей обоих направлений, как бы соединяя их в себе, и вырабатывает свой собственный стиль, соответствующий основным темам, точнее, думам своего философско-поэтического творчества. Поэтика Глинки сближается с поэтикой Шевырева, Тютчева, Вяземского, отчасти Хомякова. Тема взаимоотношения двух потоков времени -- космического и исторического -- пожалуй, и есть основная тема Федора Глинки. С одной стороны --
В выси миры летят стремглав к мирам...
С другой -- потерявший "вещее сердце" человек
Все копит да мерит,
Жадный и скупой,
Ничему не верит
Самодур слепой!
Он рукою машет.
Слыша о судьбах,
И поет в пляшет
На своих гробах...
Чем ближе к концу земной жизни, тем сильнее чувствует поэт неразрешимые рассудком противоречия, грозящие гибелью всему живому. Всю жизнь Глинка внимательно следил за состоянием естественных наук, развитием техники. Бурное развитие их в будущем предвидел он еще в молодости. Но уже в "Письмах русского офицера" он прямо указывал, что при условии погони за голой прибылью успехи техники и науки чреваты гибелью природы и самого человека. Но есть причина, считал он, я еще более глубокая -- разлад между умом и сердцем: первое входит в сердце и выходит из него; второе -- всеми нитями связано с умом. Это приводит к тому, что поэт называет "двойной жизнью":
Как стебель скошенной травы.
Без рук, без ног, без головы,
Лежу я часто, распростертый,
В каком-то дивной забытье,
И онемело все во мне.
Но мне легко: как будто стертый
С лица земли, я, полумертвый.
Двойною жизнию живу...
...Я, из железной клетки время
Исторгшись, высоко востек,
И мне равны: и миг и век!
Чудна Вселенная громада!
Безбрежна бездна бытия --
И вот -- как точка, как монада
В безбрежность уплываю я...
Но уход "в безбрежность", в неживую, безликую безбрежность -- все же не выход. Выходом может быть только обращение -- через сердце -- лицом к лицу... Каков же путь к этому? Глинка считает -- в подчинении ума сердцу.
Если хочешь жать легко
И быть к небу близко,
Держа сердце высоко,
А голову низко.
Это не означает принижение ума, но, напротив, обретение им нового качества -- возвышение его до сердца, внутренний труд души.
Именно тогда раскрывается мир, который выше и исторического, и космического времени, мир, соединяющий их, мир, "где тайной вечности объятья уже раскрылися врагам". Об этой светлой, световой основе мира говорит поэт:
И жизнь мировая потоком
Блестящим бежит в кипит:
Потока ж в поддонье глубоком
Бессмертия тайна лежит.
В стихах 60--70-х годов поэт все чаще призывает занятых своекорыстием и расчетом современников опомниться: "Не пора ли? Не пора ли?" Ведь то, что поэту раскрывается "бессмертия тайна", приводит к тому, что он не может замыкаться в себе. Глинка, особенно в поздних своих стихах, не проповедует никакой мистической замкнутости -- напротив, с чистой душой, открытым сердцем он идет к людям -- отсюда и его военная поэзия, и стихотворения о Москве. Отсюда и внутренняя цельность его поэзии. О творчестве Ф. Н. Глинки и других поэтов, близких ему по духу, советский литературовед В. В. Кожинов писал так: "...можно сказать, что поэты тютчевской школы стремились создать "философскую лирику" или шире -- "поэзию мысли"... Если рассмотреть проблему "поэзии мысли" во всем ее объеме и глубине,-- писал он далее,-- становится ясно, что это одновременно и содержательная, и формальная проблема, что обе стороны дела органически слиты, и речь должна идти о специфической художественной цельности".
"Художественная цельность" поэзии Федора Глинки включает мощный государственно-исторический пласт. Патриотическая поэзия Глинки развивалась непрерывно -- от стихов о войне 1812 года, через поэму "Карелия", цикл стихов о Москве, написанных в 40-е годы, к патриотической лирике времен Крымской войны и, наконец, к произведениям 60--70-х годов. Уже начиная с 30-х годов "отечестволюбивая" тема перерастает в тему исторической судьбы России и сама по себе становится философской.
В стихотворении "1812 год. Отрывок из рассказа" Глинка говорит о нравственном смысле войны с Наполеоном. Через все стихотворение проходит противопоставление горящей, разграбленной Москвы и прощенного, сохраненного русскими Парижа.
Главная тема "Карелии" -- тема нравственного единства народа как источника мощи государства. Там же возникает очень важная для зрелого Глинки мысль о Москве как сердце русской государственности. Полтора десятилетия спустя поэт создает свой "московский цикл":
И да зовут, о град святой.
Тебя и ваша в чужие
Короной Царства золотой.
Внимание к вопросам государственной важности и мельчайшим деталям быта -- "в поварне суетливый нож" -- характерно для поэзии позднего периода. Собственно, такая совместимость самых разных планов бытия -- особенность поэтики Глинки после "Карелии". Названное Тютчевым состояние "все во мне и я во всем" у Глинки обретает совершенно определенное воплощение в стихах. Ему действительно "равны и миг и век". И точно так же исторические события, коих поэт свидетель и участник, имеют выход в вечность и продолжение в ней; политические стихи Глинки и его философская лирика как бы перетекают друг в друга. Таковы все стихи о Крымской войне, о судьбах Константинополя. Особенно выделяется в этом отношении стихотворение "Береза, березонька, береза моя...", в котором главной темой становится сохранение духовных ценностей человечества.
Говоря о поэзии Глинки в целом, надо иметь в виду еще и следующее. Стихи его удивительно целомудренны, сдержанны, в них почти нет описания собственных чувств, интимных переживаний. Есть личность, но нет узко понятой индивидуальности. Встреча человека и огромного мира, космоса, целого мироздания -- вот что главное в творчестве Федора Глинки. Отказ от своеволия, самопревозношения -- вот причина этого. В одном из черновых своих стихотворений он пишет о том, что вышел прочь "из ладьи узкой и шаткой", и добавляет: "Волею звали ладью". Может, именно поэтому в поэзии зрелого Федора Глинки почти нет того, что называется "любовной лирикой". Более того, у него вообще почти нет стихов о себе самом.
С тем, что многие писания Глинки находятся как бы на "пределе поэзии", связаны и очевидные недостатки его стихов, ибо подходят к "пределу поэзии", за которым -- невыразимое словами, туда, где поэтическое слово уже, собственно, затемняет действительность,-- к области духовно-нравственной жизни; поэт иногда теряет сдержанность, утрачивает целомудрие -- он переходит этот предел. Это более всего касается так называемых "опытов священной поэзии", к которым прежде всего относятся переложения псалмов и поэма "Таинственная капля". Вторгаясь в иную область, поэзия оказывается разрушительной стихией, в том числе в отношении себя самой. "Трость колеблемую не преломи и льна курящегося не возмути",-- сказано в древности как раз о подобных "вторжениях". "Опыты священной поэзии" и в художественном отношении значительно слабее других стихов Глинки -- они часто превращаются в риторику.
К "опытам священной поэзии" примыкает и "Иов". "Свободное подражание священной книге Иова", как назвал свою поэму Глинка,-- это была попытка в рамках традиционной образности нарисовать целостную картину мира так, как он ее себе представлял. Одновременно обращение к древнему образу Иова многострадального объяснялось -- об этом писал и сам поэт -- особенностями его жизни: над "Иовом" он работал в основном в ссылке, а замысел поэмы возник во время заключения в Петропавловской крепости. Напряженные духовные усилия возвыситься над частным страданием, вера в конечную осмысленность бытия -- главные мысли поэмы Глинки, связываемые им с традиционными образами. Одновременно в поэме содержится художественно осмысленная картина уровней вселенной, широкие натурфилософские полотна, размышления о сущности животного мира, за столетие как бы предвосхищающие поэмы Николая Заболоцкого. К числу очевидных недостатков "Иова" относится затянутость, некоторая монотонность, перегруженность поэмы трудным для прочтения словарем.
Этими же недостатками страдает и поэма "Таинственная капля". Она написана на сюжет средневекового апокрифического (то есть не включенного в церковный канон) сказания. Многие ее страницы, заставляющие вспомнить крупнейшее произведение отечественной живописи ("Явление Христа народу" А. Иванова),-- бесспорно, принадлежат высокой поэзия. Однако и в то же время в целом она растянута, проникнута отвлеченно-мистическими настроениями, которые, очевидно, поэт так и не смог преодолеть.
Проза Федора Глинки чрезвычайно многообразна. Это и дневники, и путевые заметки, и широко распространенный в начале XIX столетия жанр путешествия, и "народная повесть". В конце жизни Глинка пишет много очерков, печатает их в газетах и журналах. Черновые записи поэта представляют собой тетради, где стихотворный текст перемежается с прозаическим. Глинка записывал все с ним происходящее вплоть до снов и мгновенных состояний души. Все это вместе образует очень трудное для воспроизведения и напечатания явление, условно называемое "прозой поэта". Действительно, у Федора Глинки нет "беллетристики" в собственном смысле слова, это именно п_р_о_з_а п_о_э_т_а. Прозой поэта она остается даже там, где Глинка предстает перед нами как археолог, историк или краевед. И всегда эта проза -- россыпи набросков, зарисовок русской и чужеземной жизни, "ума холодных наблюдений и сердца горестных замет"...
В "Очерках Бородинского сражения" есть очень яркие строки, через которые мы можем понять природу прозы Федора Глинки, да и его поэзии тоже. "Поставьте себя на одной из высот, не входя в Бородино, где-нибудь на Большой Смоленской дороге, лицом к Москве, и посмотрите, что делается за Бородином, за Колочею, за этими ручьями с именами и без имени, за этими оврагами, крутизнами и ямницами. Примечаете ли вы, что поле Бородинское, теперь поле достопамятное,-- силится рассказать вам какую-то легенду заветную, давнее предание? О каком-то великом событии сохранило оно память в именах урочищ своих. Войня, Колоча, Огник, Стонец не ясно ли говорят вам, что и прежде здесь люди воевали, колотились, палили и стонали?" За видимостью, за внешним ходом событий писатель стремится выявить и многослойность мира, и невидимые нити, связующие времена и пространства, нити, за которыми стоит все та же "бессмертия тайна", строящая жизнь в ее глубине. События разных эпох перекликаются, "рифмуются" -- это Глинка прекрасно видел именно потому, что был поэтом,-- и выходят в вечность. "-..Все как океан,-- писал Ф. М. Достоевский,-- все течет в соприкасается, в одном месте тронешь, в другом конце мира отдается". Проза Глинки являет это единство воочию. За событиями, скажем, 1812 года, писатель видит космические потрясения, следствия человеческих беззаконий. Историческая проза в этом смысле -- продолжение философской лирики. И ход художественной мысли автора тот же: описание события -- его смысл -- выход в вечность -- одухотворенный возврат к людям -- служение отечеству как нравственный долг. Вот как, например, описывает Глипка сам 1812 год: "Начало его наполнено было мрачными предвестиями, томительными ожиданиями. Гневные тучи сгущались па Западе. Вслед за пламенною кометою многие дивные знамения на небе являлись. Люди ожидали будущего как страшного суда. Глубокая тишина и тайна господствовали на земле. Но сия обманчивая тишина была предвестником страшной бури. Взволнованные народы, как волны океана, и все силы, все оружие Европы обратилось на Россию. Бог предал ее на раны, но защитил от погибели. Россия отступила до Оки и с упругостию, свойственной силе и огромности, раздвинулась до Немана. Области ее сделались пространным гробом неисчислимым врагам. Русский, спаситель земли своей, пожал лавры на снегах ее и развернул знамена свои на чуждых пределах". "Высокий штиль", "старый слог" Федора Глинки в этой прозе -- единственно возможный способ воплощения нераздельности мира, в коем природа, история и государственность нерасчленимы. Выдающийся русский советский философ профессор А. Ф. Лосев в своей недавно вышедшей книге "Проблема символа и реалистическое искусство" справедливо писал о тождественности "полноценного реализма" и "полноценного символизма". Это в полной мере относится ко всему лучшему, что написано Федором Глинкой -- и в стихах и в прозе. Эпиграфом ко всем его сочинениям можно было бы поставить слова из сборника "Семисотлетие Москвы", вышедшего в 1847 году, в котором принял участие и Глинка: "Много в прошедшем поучительного для будущей судьбы нашей. Сложите вместе все происшедшее в человечестве; из сего сложения, как из сочетания букв и слогов,-- образуется слово, которое скажет вам поучение о действиях благого и попечительного промысла; разверните свиток минувших лет собственной жизни вашей, и на нем вы увидите начертание той же тайны, которая совершается и в нас и нас ведет к спасению..."
(Источник - http://az.lib.ru/g/glinka_f_n/text_0140.shtml)
***
