ГОТЬЕ ПЬЕР ЖЮЛЬ ТЕОФИЛЬ
(31 августа 1811 — 23 октября 1872)
— известный французский писатель, поэт, журналист и критик романтической школы.
Рождение в южном климате наложило глубокий отпечаток на темперамент поэта, сохранившего на всю жизнь, проведённую почти исключительно в Париже, тоску по югу и то, что он называет в своей автобиографии „un fond méridional“. Получив блестящее гуманитарное образование, Готье начал с живописи и, состоя учеником в мастерской Риу, стал ревностным сторонником романтизма, сосредоточивавшегося около идола тогдашней молодежи, В. Гюго. В баталиях, происходивших на представлениях „Hernani“ («Эрнани»), Готье принимал энергичное участие, предводительствуя отрядом восторженной молодежи. Тогдашний костюм Готье, его красный жилет и длинные волосы, вошли в историю романтизма; воспоминанием о них преследовали Готье долго после того, как он перестал выражать свое литературное мировоззрение внешними признаками.
В 1830 году вышел первый томик стихотворений Готье „Poésies“, внешнему успеху которого сильно повредили политические события. Этим сборником он вступил в романтический cénacle, как называл себя кружок молодых энтузиастов нового направления. Ближайшими друзьями Готье были Жерар де Нерваль, Селестен Нантейль и другие члены кружка, про которых говорили, что они живут поэзией, завтракая одой и обедая балладой. «Мы верили тогда, — писал Готье Сент-Бёву, вспоминая об этом времени, — мы любили, мы восторгались, мы были опьянены прекрасным, у нас была божественная мания искусства». К периоду 1830—1836 годов относятся многие из самых известных произведений Готье — поэма „Albertus“ («Альбертус», 1832), романы „La Jeune-France“ («Молодая Франция», 1834), „Mademoiselle de Maupin“ («Мадемуазель Мопен», 1835), „Fortunio“ (1838), „Une larme du diable“ (1839), a также первая часть книги о забытых поэтах XV—XVII веков «Гротески» „Grotesques“.
В поэме «Альбертус» Готье примкнул к самому крайнему романтизму по выбору сюжета и его обработке, представляющей квинтэссенцию романтической приподнятости страстей, эксцентричности образов, антитез и метафор. Но уже в «Молодой Франции» Готье вносит в общее течение романтизма свою оригинальную нотку простоты и поэтичности, умеряющую вычурность и резкость обычного романтического стиля. Одна из самых поэтичных и художественно прекрасных новелл сборника — известный рассказ „Un nid de rossignols“.
В „Comédie de la Mort“, составляющей вместе с некоторыми другими стихотворениями второй сборник стихотворений Готье «Комедия смерти» (1838), поэт блуждает между гробницами, пытаясь узнать от мертвых тайну жизни и смерти. Из других пьес сборника некоторые, как, например, „Thébaide“, „Ténèbres“, отмечены беспричинной мрачностью, которую романтики любили вводить в поэзию ради красивых эффектов. Но наряду с ними есть грациозные и естественно-поэтичные пьесы, как „Coquetterie posthume“, „La Caravane“, „La Chimère“, „Le Sphinx“, „Pastel“. В них сказывается уже необыкновенная артистичность в отделке стиха, составляющая главную прелесть поэзии Готье и доставившая ему название „magicienes lettres françaises“, как гласит бодлеровское посвящение ему сборника стихотворений «Цветы зла» „Fleurs du Mal“.
Самое законченное поэтическое произведение Готье — его сборник «Эмали и камеи» („Emaux et Camées“, отводящее ему одно из самых выдающихся мест во французской поэзии. Над стихотворениями этой книги поэт с любовью работал в часы досуга последние двадцать лет жизни. Каждое из них действительно отделано, как драгоценный камень, и вместе с тем проникнуто искренностью. Все стихотворения связаны с каким-нибудь личным воспоминанием, с чем-нибудь пережитым. Сборник этот при жизни поэта выходил в шести изданиях, пополняясь новыми лирическими миниатюрами: в издании 1852 года состоял из 18 стихотворений, в издании 1853 года к ним добавилось ещё два стихотворения. Изданная в 1858 году книга содержала 18 стихотворений первого издания и 9 новых, но не включала 2 стихотворения второго издания. Издание 1863 года включало 38 стихотворений, 1866 года — 39. В окончательное издание 1872 года, вышедшее за несколько месяцев до смерти Готье, вошло 47 стихотворений
Забота о средствах к существованию сделала Готье журналистом, и в этом он видел проклятие своей жизни. Начиная с 1836 года и до самой смерти Готье вёл еженедельный драматический фельетон, сначала в „Presse“ Э. Жирардена, потом в „Journal Officiel“. Он написал, кроме того, несколько книг критического и историко-литературного содержания, из которых самая выдающаяся — „Grotesques“ (1844), в которых автор «открыл» нескольких давно забытых поэтов XV и XVI веков, как Вийона, Скюдери, Бержерака, Сент-Амана, и обнаружил блестящий критический талант, уменье схватить и артистически передать духовный облик писателя; стиль книги делает её образцом законченно художественной французской прозы. Теми же качествами отличаются его „Histoire du romantisme“ и „Rapport sur les progrès de la poésie française“, отличающиеся, к тому же, как и „Grotesques“, беспристрастием критических суждений, чуждых всякого партийного фанатизма.
Кроме поэта, критика и романиста Готье совмещал в своем лице ещё страстного любителя путешествий, объехавшего всю Европу — в том числе Россию, которой посвящены „Voyage en Russie“ (1867) и „Trésors d’art de la Russie“ (1860—1863), — и Восток и описавшего свои путевые впечатления в ряде художественных очерков („Voyage d’Espagne“, „Italia“, „L’Orient“ и другие). Они отличаются необычной для большинства путешественников точностью и вместе с тем поэтичностью описаний природы. В общем Готье — в истинном смысле слова полиграф, создавший в 40 лет писательской жизни изумительную массу сочинений на самые разнообразные сюжеты.
Библиографический перечень написанного им (Ch. Spoelberch de Lovenjoul, „Histoire des oeuvres de Th. Gautier“, 1887) занимает 2 тома. Конечно, его драматические фельетоны погибли, забытые в старых газетах (часть их, впрочем, собрана в „Histoire de l’art dramatique en France depuis 25 ans“, 1859). Но его романы, описания путешествий, критические произведения и, главным образом, его стихотворения обеспечили ему первостепенное место во французской литературе. Его благоговейное преклонение перед чистотой и законченностью формы, его терпеливое, тщательное отделывание каждой строчки стихов или прозы делают его родоначальником сменившей во Франции романтизм школы парнасцев. „Emaux et Camées“ Готье принадлежат к одной категории с „Poêmes Barbares“ Леконта де Лиля, „Bonheur“ Сюлли-Прюдома и другими.
Беззаветно преданный поэзии, он мог заниматься ею только в часы досуга и всю жизнь был стеснён материальными заботами и ненавистной ему журнальной работой. Это клало отпечаток грусти на его произведения; в его автобиографических вещах видно постоянное отчаяние от невозможности исполнить теснившиеся в нём поэтические замыслы.
Известностью пользуется приключенческий роман о жизни бродячих комедиантов во Франции XVII века «Капитан Фракасс» („Le Capitaine Fracasse“, 1863; русский перевод 1895, 1957). Во Франции роман экранизировался в 1929, 1942, 1961 годах, в СССР — в 1984 году.
На русский язык стихи Готье переводили В. Г. Бенедиктов, В. Я. Брюсов, Н. С. Гумилёв, В. В. Левика, О. Н. Чюмина, А. С. Эфрон и многие другие поэты и переводчики. Неоднократно разными поэтами переводились на русский язык стихотворения сборники «Эмали и камеи». Первый полный русский перевод всего сборника выполнен Н. С. Гумилёвым (1914).
(По материалам Википедии)
***
Литература
Рождественский Вс. Теофиль Готье. – В кн.: Писатели Франции. М., 1964
Готье Т. Избранные произведения, тт. 1–2. М., 1972
Готье Т. Капитан Фракасс. М., 1982
Готье Т. Путешествие в Россию. М., 1988
Готье Т. Эмали и камеи. М., 1989
Готье Т. Два актера на одну роль. Новеллы. М., 1991
***
16 ноября 1858 года "Санкт-Петербургские Ведомости" в разделе "Петербургская летопись" сообщали:
"...но вот и еще один французский писатель в Петербурге. Он явился к нам тихо, скромно, без шума, не так, как пресловутый Дюма-отец".
В номере от 11 января 1859 г. газета возвращается к этой теме:
"...для народов существуют общие характеристики; французов называют ветреными, англичан - себялюбивыми, русских - терпеливыми и т. д.; но боже мой, сколько каждый из нас встречал глубокомысленных французов, самоотверженных англичан и крайне нетерпеливых русских...
Это вступление внушено нам двумя французскими писателями, из которых один недавно гостил в Петербурге, а другой и до сих пор еще живет среди нас, гг. Александр Дюма и Теофиль Готье. Оба они французы, оба писатели, оба, приехав к нам, не знали ни России, ни русских, оба пишут и о русских, и о России, а какая огромная между ними разница!
Один нашумел, накричал, написал о нас чуть не целые тома, в которых исказил нашу историю, осмеял гостеприимство, наговорил на нас с три короба самых невероятных небылиц; другой приехал без шума, живет скромно, более, нежели скромно, знакомится с нами исподволь и пишет только о том, что успел изучить основательно...
Мы могли бы, правда, описать наружность г. Готье, но кто же не знает этой умной, покрытой густыми волосами головы? Литография Лемерсье разнесла эту голову по всему свету"...
Так начинается книга Теофиля Готье "Путешествие в Россию", издательство "Мысль", 1990 год.
***
Теофиль Готье. Стихотворения
СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
Мессир Ивен могуч и силен,
Его древний замок рвом окружен,
Крепкие стены из гладких камней.
Башня с дозорной вышкой над ней,
Щели бойниц, парапеты, зубцы,
И всюду готовые к битве бойцы.
Старинное фаблио
В погоне за стихом, за ускользнувшим словом,
Я к замкам уходить люблю средневековым:
Мне сердце радует их сумрачная тишь,
Мне любы острый взлет их черно-сизых крыш,
Угрюмые зубцы на башнях и воротах,
Квадраты стеклышек в свинцовых переплетах,
Проемы ниш, куда безвестная рука
Святых и воинов врубила на века,
Капелла с башенкой - подобьем минарета,
Аркады гулкие с игрой теней и света;
Мне любы их дворы, поросшие травой,
Расталкивающей каменья мостовой,
И аист, что парит в сиянии лазурном,
Описывая круг над флюгером ажурным,
И над порталом герб,- на нем изображен
Единорог иль лев, орел или грифон;
Подъемные мосты, глубоких рвов провалы,
Крутые лестницы и сводчатые залы,
Где ветер шелестит и стонет в вышине,
О битвах и пирах рассказывая мне...
И, погружен мечтой в былое, вижу вновь я
Величье рыцарства и блеск средневековья.
***
СХВАТКА ВСАДНИКОВ
Привиделся мне бой - я пил в тот день немало,-
Бой конных на мосту, закованных в металл:
Сияла медь кольчуг, железо лат блистало,
И ветер бахрому попон переплетал.
На шлемах вздыбились драконы, выгнув шеи,
Глаза Медуз, разя, струили злость свою
С раскрашенных щитов, и яростные змеи
С повязок на руках роняли чешую.
Порой, сражен копьем, терял опору воин
И, выронивши меч, стремглав летел туда,
Где крокодилы ждут, где со злорадным воем
Поверженных добьет бурлящая вода.
Уснувшие в гробах предавших вас доспехов,
О мысли - это вы, желанья - это вы!
Моста не одолев, до цели не доехав,
На вязком дне реки, под грузом вод - мертвы...
***
ЗМЕИНАЯ НОРА
Проглянет луч - и в полудреме тяжкой,
По-старчески тоскуя о тепле,
В углу между собакой и бродяжкой
Как равный я улягусь на земле.
Две трети жизни растеряв по свету,
В надежде жить, успел я постареть
И, как игрок последнюю монету,
Кладу на кон оставшуюся треть.
Ни я не мил, ни мне ничто не мило;
Моей душе со мной не по пути;
Во мне самом готова мне могила -
И я мертвей умерших во плоти.
Едва лишь тень потянется к руинам,
Я припаду к остывшему песку
И, холодом пронизанный змеиным,
Скользну в мою беззвучную тоску.
***
ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ
"ВЕНЕЦИАНСКОГО КАРНАВАЛА"
1. НА УЛИЦЕ
Мотив заигранный, запетый,
Кто не дружил с тобой и как!
Шарманок дряхлые фальцеты
Под разъяренный лай собак,
И музыкальные шкатулки,
И канарейки -- кто сильней?
И скрипки в каждом переулке,
И юность бабушки моей...
Кто скажет, что в убогом зале,
Среди гирлянд и толчеи,
Под эту дудку не плясали
Ремесленники и швеи?
Что в кабачках среди сирени,
От воскресенья охмелев,
Гуляки разных поколений
Твой не горланили припев?
Его на хнычущем фаготе
Тянул слепец и вдоль и вширь,
Подхватывал на верхней ноте
Четвероногий поводырь,
И худосочные певички,
В кисейных платьицах дрожа,
Его чирикали, как птички,
Меж столиков кафе кружа...
Но вот случилось Паганини
Своим божественным смычком
Коснуться темы, что доныне
Слыла истертым пятачком --
Чтоб вновь пустить на круговую,
Варьяциями расцветив,
Затасканный напропалую
(По изданию: "Поэзия Франции. Век 19", М. "Художественная Литература", 1985 г., с. 190-197. Составитель: С. Великовский)
***
Г. Косиков.
Теофиль Готье, автор "Эмалей и камей".
(Отрывок из статьи)
Имя едва ли не каждого крупного художника окружено легендой. Легенда о Готье - это легенда об убежденном стороннике и теоретике "искусства для искусства", о блестящем, "непогрешимом", но холодном мастере, озабоченном лишь формальным совершенством своих творений, отрешенном от жизни и ее тревог.
В любой легенде есть доля истины. Разве не сам Готье - вдохновленный отголосками немецких эстетических учений о произведении искусства как о "неутилитарном", "завершенном в самом себе" (К. Ф. Мориц) объекте, как о "целесообразности без цели" (Кант) - на протяжении всей своей жизни твердил: "Прекрасно только то, что ничему не служит; все полезное уродливо"? Разве не он с каким-то сладостным надрывом обожествлял "красоту", "форму", "стиль"? И разве не он, подражая автору "Западно-восточного дивана", с неподдельным облегчением захлопывал ставни своих "Эмалей и камей" от бушующего снаружи "урагана"?
Все это так. Однако не сам ли Готье, в полном противоречии с идеей "бесполезного искусства", писал: "Жизнь - вот наиглавнейшее качество в искусстве; за него можно все простить"? В подобных противоречиях нетрудно запутаться, если забыть, что судить о писателе по его теоретическим декларациям - дело по меньшей мере сомнительное. Кроме того, как раз с теоретической точки зрения доктрина Готье (который не был эстетиком ни по призванию, ни по образованию) оказывается весьма уязвимой: Сартр как-то заметил, что тезис об "искусстве для искусства" - это результат "глупейшего" истолкования хорошо известного феномена - феномена эстетической дистанции, всегда существующей между произведением и читателем.
Стоит обратить внимание и еще на одно обстоятельство: образ бесстрастного и безупречного чародея слов, завороженного абстрактной красотой, плохо вяжется с колоритным жизненным обликом Готье - с обликом темпераментного и громогласного южанина, остроумного, ироничного, жизнерадостного силача, атлета, боксера, добродушного гурмана и бонвивана, влюбчивого, сентиментального, подверженного всем соблазнам жизни, - короче, с обликом того "доброго Тео", каким он остался в памяти всех, кто его знал.
Пруст, правда, справедливо заметил, что художественное произведение есть "продукт иного "я", нежели то, которое проявляется в наших привычках, в обществе, в наших пороках", и тем не менее трудно сомневаться, что творческие импульсы писателя каким-то сложным образом связаны с его жизненными импульсами. Готье был противоречив. Записной романтик, он прославился восторженными панегириками в адрес классического греческого искусства и вошел в историю литературы как прямой предшественник парнасцев; человек простых вкусов, он питал слабость к аристократам и к аристократизму; явная анархическая жилка каким-то образом уживалась в нем со строгим чувством порядка, а новаторская смелость - с приверженностью к традициям. Если мы хотим уловить единство личности Готье, то должны в единый фокус свести все эти его ипостаси, поняв, что они противоречат друг другу лишь по видимости.
* * *
Готье родился 30 августа 1811 г. в г. Тарбе, на юге Франции, но уже в раннем детстве был перевезен родителями в Париж, где семья, имевшая столичные связи, решила прочно обосноваться. После солнечных Пиренеев большой серый город произвел на юного Тео угнетающее впечатление (впоследствии он любил рассказывать, как ребенком, не вынеся унылого вида Парижа, будто бы пытался покончить с собой), так вполне и не изгладившееся до конца его жизни.
В лицее Готье не доучился: карьера чиновника его не прельщала, а импульсивная и вольнолюбивая натура влекла его к "свободному художеству": он только не знал, что выбрать - то ли, вслед за своим лицейским другом Жераром Лабрюни (будущим Жераром де Нервалем), поэзию, то ли живопись, уроки которой он брал у художника Луи Эдуарда Риу.
Готье был даровит, но упорством в труде не отличался и, быть может, поэтому вскоре оставил профессиональные занятия живописью, хотя надо сразу сказать, что его интерес к изобразительным искусствам был далеко не случаен, сыграв в его жизни и творчестве важнейшую роль.
Избрав поэзию, Готье должен был совершить следующий шаг - выбрать между "классиками" и "романтиками", чьи сражения сотрясали французскую литературу второй половины 1820-х гг. И хотя, как обнаружится позже, античная классическая традиция станет предметом поклонения со стороны Готье, в 1830 году, движимый чувством нонконформизма, он решительно становится на сторону бунтарей-романтиков. Обласканный самим Гюго, восемнадцатилетний Тео явился на премьеру "Эрнани" (25 февраля 1830 г.), облачившись в ставший впоследствии знаменитым "красный жилет", который, по замыслу его владельца, должен был подогреть негодование "классиков", заполнивших партер и ложи Французского театра. Эта цель была благополучно достигнута, и романтическая среда признала Готье "своим".
Правда, время для собственного литературного дебюта юный романтик выбрал довольно неудачно. Первый стихотворный сборник Готье, непритязательно озаглавленный "Стихотворения", вышел в самый разгар июльской революции 1830 г. Но хотя в Париже, покрытом баррикадами, никто не обратил внимания на сочинение безвестного неофита, тот не пал духом и, увеличив сборник почти в два раза (за счет мелких стихотворений и поэмы "Альбертус"), вторично издал его в октябре 1832 г. под названием "Альбертус, или Душа и грех, теологическая поэма". Впрочем Готье и тут не повезло. Если первое его выступление заглушили уличные выстрелы, то второе - стоны умирающих парижан пораженных эпидемией холеры, так что книга, изданная автором за собственный счет, вновь осталась нераспроданной.
Известность пришла к Готье лишь в 1836 г., но не как к поэту, а как к прозаику, выпустившему роман "Мадемуазель де Мопен". К этому времени Готье был уже довольно хорошо известен в литературной среде (прежде всего как художественный критик, успешно подвизавшийся на страницах многих периодических изданий) и сам был душой компании молодых романтиков-бунтарей - начинающих поэтов, драматургов, художников, скульпторов, - поселившихся в тупичке Дуайенне неподалеку друг от друга. Нерваль, Петрюс Борель, Арсен Уссе, Филоте O'Недди, Жозеф Бушарди, Жеан де Сеньер, Камиль Рожье - вот "галантная богема", среди которой Готье провел самые безмятежные годы своей жизни.
Издав "Мадемуазель де Мопен" - книгу, бившую по нервам обывателя-моралиста и снабженную к тому же дерзким предисловием, - Готье не только привлек к себе внимание таких серьезных писателей, как Бальзак, но и вызвал негодование добропорядочной публики: лавочники на улице показывали ему кулак и грозили судом.
Это был успех, но Готье не сумел его закрепить. Он был пассивной натурой и всегда предпочитал плыть по воле волн, а не прокладывать свой собственный маршрут: 1836 год оказался для него не только годом триумфа, но и годом закабаления: литературный делец Эмиль де Жирарден, вполне оценивший легкое перо Готье-критика, его блестящие очерки о Вийоне, Теофиле де Вио, Сирано де Бержераке, Скарроне, впоследствии вошедшие в сборник "Гротески" (1844), предложил ему вести отдел художественного фельетона в только что созданной газете "Ла Пресс", Готье подписал постоянный контракт, и с этого момента началась его журналистская каторга, не прекращавшаяся до самой смерти: проработав у Жирардена до 1854 года, Готье перешел затем в правительственную газету "Монитёр универсель" (переименованную позднее в "Журналь оффисьель"): "волны жизни" в конце концов забросили бунтаря в непосредственную близость к императорскому семейству.
Важнее, однако, другое. "Пролетарий пера", как он сам себя называл, Готье писал впечатляюще много: 75 статей в 1836 году, 96 - в 1837,102 - в 1838... К тому же он постоянно путешествует (Бельгия, Испания, Алжир, Северная Италия, Мальта, Константинополь, Греция...) и из каждой поездки привозит массу путевых зарисовок. К 1852 году Готье был автором 1200 фельетонов (откликов на всевозможные художественные выставки, рецензий на балетные и оперные постановки, многочисленных путевых очерков, подобных книге "За горами", изданной после посещения Испании в 1840 г.) и т. п. Вся эта продукция и составляет большую часть творческого наследия Теофиля Готье; в 34-томном "полном" собрании его сочинений, выпущенном в 1883 г., она занимает почти 30 томов.
Авторитет Готье как художественного критика был чрезвычайно высок, однако в силу поразительной непрактичности и тогда уже считавшихся старомодными представлений о журналистской "чести" он не умел "сделать деньги" на своих фельетонах (за что Жирарден, выжимавший из Готье все соки, его же и презирал). Главное же состояло в том, что, убивая время на поденщину, он почти не занимался литературным творчеством и как писатель был мало-помалу благополучно забыт. Сборники стихов "Комедия смерти" (1838), "Испания" (1843), несколько небольших рассказов и повестей ("Ночь, дарованная Клеопатрой", 1845; "Царь Кандавл", 1847; "Милитона", 1847), ряд прозаических "капризов" и "фантазий" - вот, пожалуй, и все, с чем пришел Готье, которому перевалило за сорок, к 1852 году, когда вышло первое издание "Эмалей и камей".
На этот раз справедливость восторжествовала. Сборничек, включавший 18 стихотворений, был тем не менее замечен и раскуплен за несколько месяцев. Однако успех не вселил в "доброго Тео" новых творческих сил, не побудил его всерьез взяться за стихи или прозу. Купаясь в долгожданной славе, он довольствовался тем, что раз в несколько лет переиздавал "Эмали и камеи", добавляя туда несколько новых стихотворений и в конце концов доведя их число до 47. Этого было достаточно, чтобы время от времени напоминать о себе как о поэте, но все же, сибаритствуя, Готье весь свой талант продолжал растрачивать на заказную поденщину. Сборники статей "Изящные искусства в Европе" (1855) и "Современное искусство" (1856), написанные по следам Всемирной выставки 1855 г., книга "Сокровища искусства древней и современной России" (1861), явившаяся результатом поездки в Москву и в Петербург, - вот что создал Готье в 1850-е гг. Между тем время бежало, и, приближаясь к своему 50-летию, Готье все с большей горечью начинал понимать, сколько времени он упустил и сколько сил вложил в свои прекрасные, но эфемерные однодневки-фельетоны. Лишь в конце 1860 г. он заставляет себя сесть за давно задуманный и давно обещанный роман "Капитан Фракасс". Постоянно отвлекаемый журналистскими хлопотами, он все-таки упорно печатает "Фракасса" из номера в номер в двухнедельном журнале "Ревю насьональ э этранжер" в течение 1861-1863 гг., а закончив, немедленно выпускает отдельным изданием.
Роман, имевший у публики бешеный успех, тем не менее оказался последним заметным художественным произведением Готье (слабость романа "Спирит", написанного в 1865 г., он понимал сам). Однако он настолько упрочил репутацию писателя, что пробудил в нем честолюбивые замыслы, и Готье стал подумывать об избрании в Академию.
Впрочем, несмотря на все свои профессиональные заслуги, несмотря на вхожесть в императорскую семью и даже на поддержку могущественного академика, литературного критика Сент-Бёва, простодушный и "неполитичный" Готье, сохранивший фрондерские замашки своей романтической молодости, открыто восхищавшийся все еще считавшимися "на подозрении" Делакруа и Ламартином и водивший дружбу с совсем уж "неприличным" Бодлером, не выглядел "подходящей кандидатурой" в глазах консервативной Академии, Он баллотировался четырежды (в 1862, 1867, 1868 и 1869 гг.) и четырежды проваливался.
Неудачи на общественно-литературном поприще сделали Готье раздражительным и злым; к тому же они сопровождались внезапным и быстрым упадком физических сил: "Геркулес Тео", чье легендарное здоровье было некогда предметом всеобщей зависти, старел и на глазах угасал от поразившей его болезни сердца. Последней его большой работой стала "История романтизма" (изданная в 1874), которую он посвятил своей юности, двум счастливым годам, проведенным в тупичке Дуайенне с друзьями, большинства из которых уже не было в живых. Его собственный срок также подходил к концу, и книгу завершить ему не пришлось.
21 октября 1872 г. Готье скончался, успев сделать в литературе ничтожно мало по сравнению с тем, на что он был способен и что сулило его дарование. Остались невоплощенные проекты.
Долгие годы Готье вынашивал замысел "Истории Венеции в XVIII веке", надеялся продолжить "Гротески", написать несколько "буффонных и фантастических" поэм, повестей и романов, создать собственную "Федру" - все это пошло прахом. Публика и поныне с удовольствием читает "Мадемуазель де Мопен" и "Капитана Фракасса" - и это справедливо. И все же в большую историю литературы Готье вошел как автор всего одного - правда, блестящего и, главное, сугубо своеобычного - сборника стихов, носящего название "Эмали и камеи".
* * *
"Поменьше медитаций, празднословия, синтетических суждений; нужна только вещь, вещь и еще раз вещь" 1. В этих словах Готье - ключ к природе его писательского таланта. Достаточно пробежать глазами любое его стихотворение, заглянуть в любую новеллу, роман, путевой очерк, чтобы понять, что ему было дано абсолютное чувство материального мира. По воспоминаниям Максима Дю Кана, Готье обладал феноменальной наблюдательностью и зрительной памятью. На художественных выставках он почти никогда не делал пометок, а в путешествиях старался обходиться без записных книжек: блокноты, дневниковые записи - во всем этом он мало нуждался, потому что собственную память умел листать взад и вперед, как открытый блокнот, и мог без видимого труда - даже по прошествии десятка лет - выразительно обрисовать подробности уличной сценки, подсмотренной мимоходом, где-нибудь на пути через Румынию, описать испанского погонщика мулов или заснеженные купола кремлевских соборов при лунном свете.
Работал Готье с удивительной легкостью - без черновиков и поправок. "Муки творчества", поиски "нужного слова", флоберовская каторга "стиля" были чужды и непонятны ему. Подлинное мученье состояло для Готье лишь в том, чтобы заставить себя подойти к письменному столу ("Ни в коем случае не следует класть голову на плаху до того, как пробьет твой час''), но, взявшись за перо, он менее всего походил на вдохновенного поэта-романтика с всклокоченной шевелюрой и безумным взором, вперенным в неведомую даль, "творца", в безнадежном отчаянии ощущающего пропасть между бесконечной глубиной своего внутреннего мира и "конечностью", убогим несовершенством тех выразительных средств, какими он располагает. Напротив. "Я работаю степенно, - говорил Готье Гонкурам, - словно уличный писец <...>. Я продвигаюсь вперед не спеша, но все же продвигаюсь, потому что, видите ли, не стараюсь улучшить то, что написал. Статья или даже отдельная страница должны рождаться с первой попытки <...>. Я подбрасываю фразы в воздух, словно... котят, ибо уверен, что они непременно упадут на все четыре лапы"…
(По изданию: Косиков Г.К. Теофиль Готье, автор "Эмалей и Камей" // Готье Т. Эмали и камеи: Сборник / Сост. Г. К. Косиков. - М.: Радуга, 1989. С. 5-28).
***
