| Jullianika | Дата: Среда, 29 Июн 2011, 00:54 | Сообщение # 1 |
 Долгожитель форума
Группа: МСТС "Озарение"
Сообщений: 3070
Награды: 88
Репутация: 101
Статус:  | Марина Алешина http://omiliya.org/content/kak-pisali-velikie.html
ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ ДОСТОЕВСКИЙ
Вспоминает Анна Григорьевна Достоевская:
«Всего же обиднее было то, что, благодаря нескончаемым долгам, Федор Михайлович должен был спешить с работою. Он не имел ни времени, ни возможности отделывать свои произведения, и это было для него большим горем. Критики часто упрекали Федора Михайловича за неудачную форму его романов, за то, что в одном романе соединяется их несколько, что события нагромождены друг на друга и многое остается незаконченным. Суровые критики не знали, вероятно, при каких условиях приходилось писать Федору Михайловичу». (1)
«Скажу кстати, что муж мой всегда был чрезмерно строг к самому себе и редко что из его произведений находило у него похвалу. Идеями своих романов Федор Михайлович иногда восторгался, любил и долго их вынашивал в своем уме, но воплощением их в своих произведениях почти всегда, за очень редкими исключениями, был недоволен». (1)
Достоевский о правилах грамматики:
«У каждого автора свой собственный слог, и потому своя собственная грамматика… Мне нет никакого дела до чужих правил! Я ставлю запятую перед что, где она мне нужна; а где я чувствую, что не надо перед что ставить запятую, там я не хочу, чтобы мне ее ставили!»(2).
О. Починковская вспоминает:
«И, не помня себя, точно во сне, я бессмысленно повторяла ему:
— Я хочу писать! Я чувствую потребность… Я только этим живу!
— Вы только этим живете? — серьезно переспросил Федор Михайлович. — Ну, если так, то что ж, пишите. И запомните мой завет: никогда не выдумывайте ни фабулы, ни интриг. Берите то, что дает сама жизнь. Жизнь куда богаче всех наших выдумок! Никакое воображение не придумает Вам того, что дает иногда самая обыкновенная, заурядная жизнь! Уважайте жизнь!» (2)
ГАНС ХРИСТИАН АНДЕРСЕН
К. Паустовский:
«Он писал всюду, где его заставала жажда писать. Кто сочтет, сколько царапин оставило его торопливое перо на оловянных чернильницах в гостиницах Рима и Парижа, Афин и Константинополя, Лондона и Амстердама! …
Андерсен писал быстро, хотя потом долго и придирчиво правил свои рукописи.
Писал он быстро потому, что обладал даром импровизации. Андресен был чистейшим образцом импровизатора. Бесчисленные мысли и образы роились у него во время работы. Нужно было спешить, чтобы записать их, пока они еще не ускользнули из памяти, не погасли и не скрылись из глаз. Нужно было обладать необыкновенной зоркостью, чтобы ловить на лету и закреплять те картины, что вспыхивали мгновенно гасли, как ветвистый узор молнии на грозовом небе.» (3)
ИВАН ТУРГЕНЕВ
Вспоминает Н.Н. Златовратский:
— Э, господа,— сказал Тургенев,— вы нас, писателей, плохо знаете. Рассказать что-нибудь забавное в игривом тоне — это вовсе не так трудно, a воплотить этот же рассказ в художественном произведении — это большое дело!... Вот я вам сейчас рассказал два эпизода, вам понравилось, — a попробуй я их сейчас же, придя домой, передать на бумаге,—я уверен, что ничего не выйдет, даже строчки не напишу!... (4)
— Мы очень рады,— сказал Успенский,— что, кажется, никто еще y вас не был и мы застали вас одних.
— Вы думаете?— засмеялся Тургенев: — Напрасно. Только что перед вами y меня была одна барынька, большая моя поклонница, и мы уже успели решить с нею не мало важных литературных вопросов, хотя бы, например, о том, как теперь надо писать романы. Она сама писательница; мне кажется, y нее есть талант... но она затрудняется, видите ли, на счет содержания, и спрашивает меня, что бы я ей посоветовал изобразить, на какой тип обратить внимание, какая тема была бы интереснее... Довольно, знаете, затруднительно отвечать на такие вопросы... Но мне пришла в голову счастливая мысль. Знаете, что бы я посоветовал, сударыня, — сказал я:— вместо того, чтобы нам, романистам, пыжиться и во что бы ни стало выдумывать «из себя» современных героев, взять, знаете, просто, самым добросовестным образом, биографию (а лучше, если найдется автобиография) какой-нибудь выдающейся современной личности — и на этой канве уже возводить свое художественное здание. Конечно, при условии, что из этого не выйдет «личностей»..! Как вам кажется эта мысль? Я сказал ее барыньке вместо шутки, a теперь, мне думается, что она может иметь за себя некоторое серьезное основание. (4)
АНТОН ПАВЛОВИЧ ЧЕХОВ
Вспоминает Иван Бунин:
Я познакомился с ним в Москве, в конце девяносто пятого года. Мне запомнилось несколько характерных фраз его.
— Вы много пишете? — спросил он меня как-то.
Я ответил, что мало.
— Напрасно, — почти угрюмо сказал он своим низким, грудным голосом. — Нужно, знаете, работать... Не покладая рук... всю жизнь.
И, помолчав, без видимой связи прибавил:
— По-моему, написав рассказ, следует вычеркивать его начало и конец. Тут мы, беллетристы, больше всего врем... И короче, как можно короче надо писать.
Часто говорил:
— Никому не следует читать своих вещей до напечатания. Никогда не следует слушать ничьих советов. Ошибся, соврал — пусть и ошибка будет принадлежать только тебе. В работе надо быть смелым. Есть большие собаки и есть маленькие собаки, но маленькие не должны смущаться существованием больших: все обязаны лаять - и лаять тем голосом, какой Господь Бог дал.
Почти про всех умерших писателей говорят, что они радовались чужому успеху, что они были чужды самолюбия. Но он действительно радовался всякому таланту, и не мог не радоваться: слово "бездарность" было, кажется, высшей бранью в его устах. К своим собственным литературным успехам он относился с затаенной горечью.
— Садиться писать нужно только тогда, когда чувствуешь себя холодным как лед, - сказал он однажды.
Иногда говорил:
— Писатель должен быть нищим, должен быть в таком положении, чтобы он знал, что помрет с голоду, если не будет писать, будет потакать своей лени. Писателей надо отдавать в арестантские роты и там принуждать их писать карцерами, поркой, побоями... Ах, как я благодарен судьбе, что был в молодости так беден! Как восхищался Давыдовой! Придет, бывало, к ней Мамин-Сибиряк: "Александра Аркадьевна, у меня ни копейки, дайте хоть пятьдесят рублей авансу". - "Хоть умрите, милый, не дам. Дам только в том случае, если согласитесь, что я запру вас сейчас у себя в кабинете на замок, пришлю вам чернил, перо, бумаги и три бутылки пива и выпущу только тогда, когда вы постучите и скажете мне, что у вас готов рассказ".
А иногда говорил совсем другое:
— Писатель должен быть баснословно богат, так богат, чтобы он мог в любую минуту отправиться в путешествие вокруг света на собственной яхте, снарядить экспедицию к истокам Нила, к Южному полюсу, в Тибет и Аравию, купить себе весь Кавказ или Гималаи... Толстой говорит, что человеку нужно всего три аршина земли. Вздор - три аршина земли нужно мертвому, а живому нужен весь земной шар. И особенно - писателю... (5)
НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ГОГОЛЬ
"Выбранные места из переписки с друзьями":
Я писатель, а долг писателя — не одно доставленье приятного занятья уму и вкусу; строго взыщется с него, если от сочинений его не распространится какая-нибудь польза душе и не останется от него ничего в поучение людям.
Пушкин, когда прочитал следующие стихи из оды Державина к Храповицкому:
За слова меня пусть гложет,
За дела сатирик чтит, —
сказал так: “Державин не совсем прав: слова поэта суть уже его дела”. Пушкин прав. Поэт на поприще слова должен быть так же безукоризнен, как и всякий другой на своем поприще. Если писатель станет оправдываться какими-нибудь обстоятельствами, бывшими причиной неискренности, или необдуманности, или поспешной торопливости его слова, тогда и всякий несправедливый судья может оправдаться в том, что брал взятки и торговал правосудием, складывая вину на свои тесные обстоятельства, на жену, на большое семейство, словом — мало ли на что можно сослаться. У человека вдруг явятся тесные обстоятельства. Потомству нет дела до того, кто был виной, что писатель сказал глупость или нелепость, или же выразился вообще необдуманно и незрело. Оно не станет разбирать, кто толкал его под руку: близорукий ли приятель, подстрекавший его на рановременную деятельность, журналист ли, хлопотавший только о выгоде своего журнала. Потомство не примет в уважение ни кумовство, ни журналистов, ни собственную его бедность и затруднительное положение. Оно сделает упрек ему, а не им. Зачем ты не устоял про тиву всего этого? Ведь ты же почувствовал сам
честность званья своего; ведь ты же умел предпочесть его другим, выгоднейшим должностям и сделал это не вследствие какой-нибудь фантазии, но потому, что в себе услышал на то призванье Божие, ведь ты же получил в добавку к тому ум, который видел подальше, пошире и поглубже дела, нежели те, которые тебя подталкивали. Зачем же ты был ребенком, а не мужем, получа все, что нужно для мужа? Словом, еще какой-нибудь обыкновенный писатель мог бы оправдываться обстоятельствами, но не Державин. Он слишком повредил себе тем, что не сжег, по крайней мере, целой половины од своих.
Опасно шутить писателю со словом. Слово гнило да не исходит из уст ваших! Если это следует применить ко всем нам без изъятия, то во сколько крат более оно должно быть применено к тем, у которых поприще — слово и которым определено говорить о прекрасном и возвышенном. Беда, если о предметах святых и возвышенных станет раздаваться гнилое слово; пусть уже лучше раздается гнилое слово о гнилых предметах. Все великие воспитатели людей налагали долгое молчание именно на тех, которые владели даром слова, именно в те поры и в то время, когда больше всего хотелось им пощеголять словом и рвалась душа сказать даже много полезного людям. Они слышали, как можно опозорить то, что стремишься возвысить, и как на всяком шагу язык наш есть наш предатель. “Наложи дверь и замки на уста твои, —
говорит Иисус Сирах, — растопи золото и серебро, какое имеешь, дабы сделать из них весы, которые взвешивали бы твое слово, и выковать надежную узду, которая бы держала твои уста”. (6)
ЧАРЛЬЗ ДИККЕНС
Из писем:
И хотя, благодарение Богу, у меня забот не больше, чем у других, вы не поверите, как часто со мной бывает такое, что я сяду, с тем чтобы начать следующий выпуск,
и вдруг чувствую полную свою несостоятельность, и тогда, вместо того чтобы принуждать себя писать, я поступаю гораздо умнее: отхожу от стола и жду.
Трудно, я думаю, сыскать писателя, у которого было бы меньше авторского тщеславия, чем у меня, и если я и дорожу мнением публики, то это оттого, что сочинительство для меня является, к сожалению, не только призванием, но и ремеслом.
Вы не можете себе представить, сколько забот и неприятностей Вы уготовите себе, если вступите на путь писательства, сколько досады и горечи проникнет в Вашу жизнь, судя по Вашему письму, столь уединенную. Никакое денежное вознаграждение, поверьте, никогда не возместит Вам потери душевного покоя.
После того, как Вы тщательно отделаете какую-нибудь свою вещь и будете ею довольны сами, сделайте пробу, о которой я Вам говорил. Если в одном месте не выйдет, посылайте в другое. Если после десятка таких проб Вы с каждым новым провалом начнете испытывать досаду и разочарование, заприте Ваши сочинения в стол, сожгите перо и благодарите небеса, что Вам не приходится зарабатывать себе на хлеб с его помощью.
Остерегайтесь писать для публики то, что щепетильность помешала бы Вам произнести вслух, где бы то ни было.
Неделю или две я могу писать чрезвычайно плодотворно в каком-нибудь уединенном месте (вроде Бродстэрса), а потом день, проведенный в Лондоне, обновляет мои силы. Но до чего же, до чего трудно писать день за днем без этого волшебного фонаря!
С тех пор я много раз повторял: "Завтра же я напишу ему", - и вот полюбуйтесь - Ваш покорный слуга полон раскаяния, искренне огорчен и сконфужен, но не может привести в свое оправдание ничего, кроме того, что в жизни писателя бывают такие времена, когда он, едва закончив утренние труды, встает из-за стола и не может видеть пера и чернил до тех пор, пока снова не
примется за работу.
АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН
Святитель Игнатий Ставропольский:
"Мне очень нравился метод Пушкина по отношению к его сочинениям. Он подвергал их самой строгой собственной критике, пользуясь охотно и замечаниями других литераторов. Затем он беспощадно вымарывал в своих сочинениях излишние слова и выражения, также слова и выражения сколько-нибудь натянутые, тяжелые, неестественные.
От такой вычистки и выработки его сочинения получали необыкновенную чистоту слога и ясность смысла. Как они читаются легко! В них нет слова лишнего! От чего? от беспощадной вычистки. Почитав Ваши стихотворения, и дав в себе сформироваться впечатлению от них, нахожу, что и Вам необходим этот труд.
«Как Ваши сочинения легко читаются!» - сказал Пушкину его знакомый. «От того, - отвечал Пушкин, - что пишутся и вырабатываются с великим трудом». (7)
Сноски:
1)Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников. М, Художественная литература, 1964. Т. Воспоминания А. Г. Достоевской.
2) Там же. Воспоминания О. Починковской, писательницы и переводчика.
3)К. Паустовский. Великий сказочник. 1955 год. Цит. По: Ганс Христиан Андерсен. Сказки. М., Художественная литература, 1990.
4) Н. Н. Златовратский. Из воспоминаний о Тургеневе.
5) Бунин Иван Алексеевич. Воспоминания. Чехов.
6) Гоголь Н. В. Выбранные места из переписки с друзьями.
7) Святитель Игнатий Ставропольский, письма. М., 1993.
|
| |
| |
| Nikolay | Дата: Четверг, 30 Июн 2011, 10:14 | Сообщение # 2 |
 Долгожитель форума
Группа: Заблокированные
Сообщений: 8926
Награды: 168
Репутация: 248
Статус: | Максим Горький
<…> Я не считаю себя мастером, способным создавать характеры и типы, художественно равноценные типам и характерам Обломова, Рудина, Рязанова и т. д. Но все же для того, чтобы написать «Фому Гордеева», я должен был видеть не один десяток купеческих сыновей, не удовлетворенных жизнью и работой своих отцов, они смутно чувствовали, что в этой однотонной, «томительно бедной жизни» — мало смысла. Из таких, как Фома, осужденных на скучную жизнь и оскорбленных скукой, задумавшихся людей, в одну сторону выходили пьяницы, «прожигатели жизни», хулиганы, а в другую — отлетали «белые вороны», как Савва Морозов, на средства которого издавалась ленинская «Искра», как пермский пароходчик Н. А. Мешков, снабжавший средствами партию эсеров, калужский заводчик Гончаров, москвич Н. Шмит и еще многие. Отсюда же выходили и такие культурные деятели, как череповецкий городской голова Милютин и целый ряд московских, а также провинциальных купцов, весьма умело и много поработавших в области науки, искусства и т. д. Крестный отец Фомы Гордеева, Маякин, тоже сделан из мелких черточек, из «пословиц», и я не ошибся: после 1905 года — после того, как рабочие и крестьяне вымостили для Маякиных дорогу к власти своими телами,— Маякины, как известно, играли немалую роль в борьбе против рабочего класса, да и теперь еще мечтают вернуться на старые гнезда.
Молодежь ставит мне вопрос: почему я писал о «босяках»?
Потому, что, живя в среде мелкого мещанства, видя пред собою людей, единственным стремлением которых было стремление жульнически высасывать кровь человека, сгущать ее в копейки, а из копеек лепить рубли, я тоже, как девятнадцатилетний корреспондент мой, «всем своим трепетом» возненавидел эту комариную жизнь обыкновенных людей, похожих друг на друга, как медные пятаки чекана одного года.
Босяки явились для меня «необыкновенными людьми». Необыкновенно в них было то, что они, люди «деклассированные», — оторвавшиеся от своего класса, отвергнутые им,— утратили наиболее характерные черты своего классового облика. В Нижнем, в «Миллионке», среди «золотой роты», дружно уживались бывшие зажиточные мещане с моим двоюродным братом Александром Кашириным, кротким мечтателем, с художником-итальнцем Тонтини, учителем гимназии Гладковым, бароном Б., с помощником полицейского пристава, долго сидевшим в тюрьме за грабеж, и со знаменитым вором «Николкой-генералом», настоящая фамилия которого была Фандер-Флит. <…>
<…> Так вот чем объясняется мое пристрастие к «босякам» — желанием изображать людей «необыкновенных», а не людей нищеватого, мещанского типа. Тут, конечно, сказалось и влияние иностранной и прежде других французской литературы, более красочной и яркой, чем русская. Но главным образом тут действовало желание прикрасить за свой счет — «вымыслом» — «томительно бедную жизнь», о которой говорит пятнадцатилетняя девушка.
Это желание, как я уже сказал, называется «романтизмом». Некоторые критики считали мой романтизм отражением философского идеализма. Я думаю, что это неправильно. <…>
<…> Для меня не существует идеи вне человека, для меня именно он является творцом всех вещей и всех идей, именно он — чудотворец и в будущем владыка всех сил природы. Самое прекрасное в мире нашем то, что создано трудом, умной человеческой рукой, и все наши мысли, все идеи возникают из трудового процесса, в чем убеждает нас история развития искусства, науки, техники. Мысль приходит после факта. Пред человеком я потому «преклоняюсь», что, кроме воплощений его разума, его воображения, его домысла,— не чувствую и не вижу ничего в нашем мире. Бог есть такая же человечья выдумка, как, например, — «светопись», с той разницей, что «фотография» фиксирует действительно сущее, а бог — снимок с выдумки человека о себе самом как о существе, которое хочет — и может — быть всезнающим, всемогущим и совершенно справедливым.<…>
1928 г
(Источник - Максим Горький. Как я учился писать; http://www.kmt.graa.ru/textbook_d.php?cr=400&see=1&l=all&a=lit&cat=read)
***
Редактор журнала "Азов литературный"
|
| |
| |
