| Nikolay | Дата: Четверг, 07 Июл 2011, 22:24 | Сообщение # 1 |
 Долгожитель форума
Группа: Заблокированные
Сообщений: 8926
Статус:  | 
ЛАЗАРЕВСКИЙ БОРИС АЛЕКСАНДРОВИЧ
(26 марта (7 апреля) 1871, Полтава — 24 сентября 1936, Париж)
- русский писатель - беллетрист, журналист, юрист и прокурор; сын известного украинского ученого-этнографа A.M. Лазаревского (1834 — 1902), один из ярких представителей русской эмиграции первой волны.
После окончания юридического факультета Киевского университета служил в военно-морском суде в Севастополе и Владивостоке. Печатался в журналах «Вестник Европы», «Русское богатство» и др. После революции 1917 г. жил в Киеве, Ростове-на-Дону, Тифлисе. Сотрудник Освага. В 1920 г. эмигрировал в Константинополь. Жил в Берлине, Праге, с 1923 г. в Париже. Член парижского Союза русских писателей и журналистов. Скончался скоропостижно на 66-м году жизни на ст. метро Богренелль. Тело перевезено в госпиталь Бусико. Похоронен 28 сент. 1936 г. на кладбище Тие. Последние годы жил в большой бедности. Похоронен за счет редакции украинского журнала «Тризуб», в котором он сотрудничал.
***
Лазаревский, Борис Александрович [26.III(7.IV).1871, Полтава, - 24.IX.1936, Париж] - русский писатель. Сын историка Украины А.М. Лазаревского. По окончании юридического факультета Киевского университета (1897) служил в Севастополе, позднее во Владивостоке. Начал печататься в 1894 году в газете "Киевлянин". С 1920 года - в эмиграции; сотрудничал в русских эмигрантских изданиях. Первый сборник рассказов - "Забытые люди" (Одесса, 1899). В 900-х годах сотрудничал в "Журнале для всех", "Ниве", "Русском богатстве" и др. Лазаревский - плодовитый, небольшого дарования писатель, явно подражавший А.П. Чехову, что особенно заметно в книге "Повести и рассказы" (1903). Его сюжеты однообразны, посвящены преимущественно любовным переживаниям. Представляют интерес дневники Лазаревского, в которых есть записи о встречах и беседах с Л.Н. Толстым и Чеховым. По этим записям Лазаревский позднее написал воспоминания о Толстом "В Ясной Поляне" ("Международный толстовский альманах", 1909) и Чехове ("Ежемесячный журнал для всех", 1905, № 7; "Новый журнал для всех", 1909, № 9; "Ежемесячный журнал литературы"...", 1914, № 7 и др.).
(Краткая литературная энциклопедия в 9-ти томах. Государственное научное издательство "Советская энциклопедия", т.3, М., 1966.)
(Источник - http://az.lib.ru/l/lazarewskij_b_a/text_0010.shtml)
***
Русский писатель Борис Лазаревский. Санкт-Петербург, 1905
Лазаревский Борис Александрович (1871-1936), писатель. По образованию - юрист. По окончании Киевского университета служил несколько лет секретарем и следователем военно-морского суда в Севастополе. В эти годы (1899-1903) часто бывал в Ялте, где навещал Чехова. Воспоминания Лазаревского интересны тем, что в них воспроизведены дневниковые записи, сделанные им тотчас же после каждой беседы с Чеховым.
Летом 1899 г. вышла первая книга Б.Лазаревского "Забытые люди. Очерки и рассказы" (Одесса, 1899). 26 августа 1899 г. в севастопольской газете "Крымский вестник" появилась анонимная рецензия на эту книгу: "Внешний вид ее весьма недурен, но далеко нельзя сказать того же о ее внутреннем содержании. [...] шаблонные темы, скучные герои, еще более шаблонные описания". В тот же день Лазаревский послал Чехову свою книгу, рецензию на нее и первое письмо к нему. Он просил Чехова: "Скажите мне, как добрый и честный человек, права ли редакция "Крымского вестника" [...]. Что делать? Неужели не писать ничего, что иногда так волнует? Думаю, что Вы ответите мне" (ГБЛ). Еще не дождавшись ответа, Лазаревский 4 сентября приехал в Ялту и зашел к Чехову.
Вторая встреча с Чеховым произошла 29 ноября 1899 г. Чехов был занят рассылкой воззвания (см. коммент. 2 к восп. Елпатьевского, с. 699).
(Отрывок из примечания к очерку Б. А. Лазаревского «А. П. Чехов»)
(Источник - http://az.lib.ru/l/lazarewskij_b_a/text_0020.shtml)
***
Борис Александрович Лазаревский - прокурор призового суда Владивостокского порта. Фото сделано в октябре 1905 года, перед переводом Лазаревского на службу в Кронштадт.
-*-
«Я прокоптился Чеховым…»
Психологический и писательский феномен Б. Лазаревского
Шалюгин Геннадий Александрович
(Извлечения из статьи)
<…> Накануне в севастопольской газете «Крымский вестник» была ругательная рецензия на только что вышедший сборник Б. Лазаревского «Забытые люди. Очерки и рассказы» (Одесса, 1899). Отмечено было, что у Лазаревского «шаблонные темы; скучные герои, еще более шаблонные описания» (ЛН.349). Лазаревский по этому поводу сильно расстроился: первая книга – и такая встреча! Чехов утешил гостя: не стоит убиваться. «Мало ли какой чепухи о нас не пишут!». Чехову показалось, что Лазаревский служит на железной дороге, что он провинциал, южанин с Украины. «Во всех рассказах это проглядывает, так и слышится» (ЛН.321). Сам Чехов тоже был южанином, из Таганрога. Позднее, в 1902 году, он рассказывал Горькому и Лазаревскому: «Я настоящий малоросс, я в детстве не говорил иначе, как по-малороссийски» (ЛН.340). Лазаревский почувствовал в Чехове «родную кровь»: в первом же письме к Чехову нарисовал акварельную виньетку с украинским сельским пейзажем.
Так по свежим впечатлениям молодой писатель Борис Александрович Лазаревский описал в дневнике свою первую встречу с Чеховым в Ялте. Для него это была в полном смысле судьбоносная встреча. Жизнь и творчество Лазаревского в огромной мере определены именно Чеховым. В очерке, посвященном памяти дорогого учителя, он рассказывает, как однажды провожал Антона Павловича на вокзале из Севастополя в Москву. «Нужно по возможности все видеть и все знать, - сказал Чехов. - Поживите в Петербурге, поживите за границей, побывайте в Сибири, на Дальнем Востоке…». Так реально и сложилась биография Лазаревского: служил на Дальнем Востоке, жил в Питере, а потом и за границей - в эмиграции…
Чехов же определил лицо Лазаревского-литератора. Не случайно, переживая смерть любимого писателя и человека, Борис Александрович записал в дневнике 5 июля 1904 года: «Точно половину и моей жизни оторвали…» (ЛН.346).
* * *
Имя писателя-эмигранта Б.А.Лазаревского долгие годы было в забвении. Краткие биографические очерки, составленные в 70-80-х годах прошлого века Н.И.Гитович и С.В.Букчиным, не дают полного предсавления о судьбе этого русско-украинского литератора, связавшего, подобно Чехову, свою жизнь с Крымом.
Если коротко о Лазаревском, то родился он в 1871 году и прожил до 1936 года. Печатался с 1894 года в газете «Киевлянин». Первая книга – «Забытые люди» - Одесса, 1899. Вторая – «Повести и рассказы» (Москва, 1903). Сотрудничал в «Журнале для всех», «Мире Божьем», «Ниве», «Русском богатстве». В 1913-14 годах вышло его Собрание сочинений в 7 томах. В 1920 году эмигрировал. … В 1900-903 годах посещал Чехова. Все разговоры записывал детально – нет никаких сомнений в их достоверности. Много писал Чехову: в РГБ и РГАЛИ (Москва) хранится 92 письма. Из чеховских писем к нему сохранилось 14 (ЛН. 319-20).
Лишь недавно в далекой Сибири вышла в свет книга Александра Александровича Лазаревского «Pro Domo Sua (Про дом мой)». Б.А.Лазаревский приходится автору двоюродным дедом. Он собрал огромный материал о предках, которые были не последними людьми в истории Украины.
Род Лазаревский берет начало от лихого казака Анания Лазаренко, который прославился воинскими подвигами в середине 17 столетия. В годы русско-польской войны 1664 года Лазаренко получил из рук гетмана Мазепы универсал на чин знатного войскового товарища, аттестаты и крепости на имения. Фамилию он переделал на польский манер - «Лазаревский», что должно указывать на отношение к дворянскому сословию. В Х1Х веке Лазаревские водили дружбу с Т.Г.Шевченко, помогали преодолевать тяготы подневольной жизни. Кобзарь одаривал их своими книгами, делал портретные зарисовки. Украинский историк Михаил Грушевский отмечал, что «Шість братів Лазаревських, приятелі Шевченка, сами по собі варті культурно-історийної монографії». Отец Бориса Александровича был известным юристом и историком Украины.
Борис Лазаревский родился 26 марта 1871 года в городе Полтаве. Его мать, Екатерина Федоровна Лащинская, умерла через год после его рождения от горячки. В течении четырех лет он со своей старшей сестрой Анной воспитывался гувернантками, а в 1876 году отец вторично женился. В 1884 году Александр Матвеевич переводится по службе в Киев.
«...С тринадцати лет я был предоставлен самому себе и репетиторам. Отец всегда был занят или службой, или наукой, а у мачехи были свои дети» — так рассказывает о себе сам Борис. Учился он во второй Киевской гимназии, продолжил учебу в коллегии Павла Галагана. Эта элитная школа была чем-то вроде английских колледжей и была закрытым учреждением. Кандидаты, хорошо сдавшие вступительные экзамены, становились стипендиатами имени Павла Галагана.
Учащиеся коллегии, носившие на фуражках герб с тремя буквами «К.П.Г.», были дразнимы киевскими гимназистами, как «Коллегия Пустых Голов»… В своих воспоминаниях князь И.Д. Жевахов пишет: «...Я знал писателя Б.А. Лазаревского еще с детства, ибо мы учились в коллегии П. Галагана, Б.А. Лазаревский был старше меня на год или два, но помню, что, однако, не мешало ему… находиться со мной, воспитанником младшего класса, в приятельских отношениях. Эти последние выражались почти исключительно в его письмах ко мне, чрезвычайно длинных, составивших объемистую тетрадь в несколько сот страниц… Нас обоих называли «графоманами», и такая переписка нисколько нас не тяготила...»
По окончании коллегии Борис Александрович поступает сначала в университет в Одессе, а на втором курсе переводится на юридический факультет Киевского университета Св. Владимира. В это же время он начинает печататься. После перехода на четвертой курс он «пошел в народ» и поступил на паровоз помощником машиниста. Прослужил пол¬года.
«...Университет я окончил в 1897 году. - писал Лазаревский. - Из лекций я больше всего увлекался судебной медициной, в частности судебной психопатологией, практические занятия по которой вел профессор Оболенский. Я всегда жалел и теперь жалею, что не получил серьезного медицинского образования».
В 1897 году Борис Александрович поступил на службу в Севастопольской военно-морской суд. Гордясь непогрешимостью военно-морской юстиции, в которой еще сохранились многие уставы 1864 года, Лазаревский принимает близко к сердцу судебные разбирательства матросов и портовых рабочих… Это были последствия его «хождения в народ». Он участвует в качестве защитника в так называемом «угольном процессе», длившемся 43 дня, где знакомится со светилами юриспруденции того времени: С.А. Муромцевым (впоследствии председателем первой Государственной Думы), М.П. Карабчевским, А.Ф. Кони и другими.
В 1898 году Борис Александрович женится на Лидии Николаевне Мельниковой.
В 1899 году вышла первая книга рассказов Б. Лазаревского из жизни железнодорожных машинистов под общим заглавием «Забытые люди». Как отмечал сам автор, «Книжка до такой степени слабая в художественном отношении, что не хочется о ней и вспоминать...». В это время он печатается в «Южном обозрении» и севастопольском «Крымском вестнике». Один из рассказов о беглом матросе был напечатан в ялтинской газете «Крымский курьер». Этот рассказ похвалил А.П. Чехов и написал автору. Лучшим этот рассказ назвал впоследствии и Л.Н. Толстой.
* * *
На 1899 год приходится знакомство молодого прозаика с А.П. Чеховым, только что поселившимся в Ялте. Он относился Чехову как к Учителю с большой буквы. Среди более чем двухсот публикаций Лазаревского пятнадцать посвящены А.П. Чехову. Ему принадлежат ценные наблюдения над писателем, одно из которых нельзя не привести: «Чехову не дано одного – хвастовства!» (Дн.75). Тем не менее в их отношениях было далеко не все однозначно.
Однажды Лазаревский заявился на чеховскую дачу задолго до восьми утра… По этому случаю в дневнике было записано: «А.П. еще спит. Я не приказал его будить, а сам сижу в саду. Ранний час еще чувствуется. Мимо дачи проезжают мажары и позвякивают бубенчиками. Изредка курлычет чеховский милый журавль, а откуда-то издалека слышна родная, дорогая моим ушам малороссийская «дівчача пісня». Поют “бідни” дівчатки с татарских табачных плантаций <…> Я нарвал себе немножко каких-то голубых цветов, и мне хорошо» (ЛН.334). Очень лирично, но показательны детали поведения: явиться к больному писателю ни свет, ни заря, рвать в чужом саду цветы… Деликатности в Лазаревском, к сожалению, было маловато… Хорошо еще, что не потребовал разбудить Чехова! <…>
* * *
Многочисленные дневники Б.А.Лазаревского до сих пор не опубликованы. Они увидели свет лишь в той части, которая касается взаимоотношений с Чеховым. Их литературное и человеческое значение, конечно, шире чеховской темы: Лазаревский на протяжении своей писательской карьеры встречался со многими русскими литераторами – Л.Толстым, М.Горьким, Л.Андреевым, А.Куприным и др. Очень многое при публикации было опущено. Особенно того, что касается не столько литературных взаимоотношений, сколько глубоко личного, интимного восприятия личности Чехова, нюансов собственной судьбы, пропущенных через чеховскую призму. А это, пожалуй, в отношениях двух литераторов было главным. Размеры литературного дарования не могли вывести Лазаревского в первые ряды; судьба, сюжеты и образы его произведений не затронули Чехова настолько, чтобы отразиться в его творчестве. А вот как подражатель Чехова, как личность, насквозь «прокопченная Чеховым», он представляет интересное явление: настоящий феномен растворения собственного «я» в Чехове. Интересна психология человека, пропитанного чеховскими флюидами. Личность, готовая подражать кумиру буквально во всем, во всем находящая точки соприкосновения и нити переплетения с Чеховым-писателем и Чеховым-человеком. Кроме того, в силу своих профессиональных привычек (прокурор, следователь) Лазаревский обладал острой наблюдательностью: он постоянно вел своего рода «допрос» Чехова, отмечая не только его слова, но и тон, и выражение лица, и жесты – все психологическое нюансы личности любимого писателя, которого в полном смысле слова боготворил.
В нашем очерке мы пытаемся восполнить пробел и ввести в оборот те страницы дневника, которые еще не стали достоянием читателя.
Для Лазаревского как человека и литератора свойственен природный лиризм, воспитанный на украинской природе, песенном фольклоре. Психологизм – следствие профессиональной работы следователем: дозна-вателю необходимо проникновение в мотивы поступков. Благодаря лиризму и психологизму писатель легко вживался в женские образы (книга «Девушки»). Он художник по натуре и по видению: у него колористическое, объемное зрение. Его великолепные акварельные рисунки, кстати, хранятся в фондах РГБ (Москва).
Стремление чаще бывать у Чехова, стремление постичь эту загадочную личность сделало его навязчивым в глазах чеховской семьи, но многое дало для Лазаревского как литератора. Он смотрит на мир через призму чеховских героев, находит в себе черты, роднящие с Чеховым – даже в таких специфических вещах, как отклонение от нормы в восприятии пространства (агорафобия). «…я все-таки не мог не заметить, как много у меня с ним общего. Боязнь высоты, на которую он мне жаловался, всегда была и моей страшной, но скрытой болезнью.
- <…> это психоз, - говорит А.П.» (ЛН.341).
В Лазаревском видим редкостный пример растворения собственной ментальности в Чехове. Можно сказать, это в полном смысле слова творчество «из-под Чехова». Если бы Чехова не было, Лазаревский с его «чеховской» техникой, возможно, стоял бы высоко.
У Лазаревского действительно много от Чехова. Сам круг жизни – южно-русская провинция, мелкие уездные города, деревни, дачи, усадьбы. Действие происходит то в поезде, то на подводе, на пароходе. Герои – провинциальные люди: помещики, крестьяне, офицеры, нижние чины, учительницы, гимназистки, чиновники, следователи, уездные судьи, земские деятели, врачи, курсистки… Все они в пути «по делам службы». У Чехова юристы встречаются на каждом шагу: Лыжин - следователь («По делам службы»), в «Драме на охоте» тоже следователь. Есть и просто рассказ «Следователь». У Лазаревского, который сам был прокурорским работником, многие вещи идут от лица рассказчика-следователя.
Чехов в силу деликатности не мог, подобно Маяковскому, сказать Лазаревскому в лоб: «не делайте под меня – делайте под себя!». Не мог запретить писать так же, как он. Мог только советовать: ищите свое!
Но у Лазаревского в голове сидело: то, как пишет Чехов – это идеал. Это тонко, изящно, это нравится публике. Почему нет? Страшное недоумение сквозит в его записях, когда Л.Андреев отклонил рассказ «Нравственность». Андрееву не понравилось, что по форме, по духу и содержанию рассказ «слишком напоминает Чехова»; «…что было правдою в чеховские дни, теперь стало неправдою», - сказал Л.Андреев (ЛН.348). Это было в 1907 году, после первой революции. При жизни Чехова было правдой, а после смерти Чехова – неправда?!
Тема самобытности постоянно звучит в общении Чехова с Лазаревским. Антон Павлович приводил в пример крестьянского поэта Ляпунова, который не может стать большим поэтом: нет своей формы. Подражает Кольцову и Некрасову. Зато Бальмонт несомненно большой поэт – пишет свое. По выходе «Повестей и рассказов» Лазаревского в 1903 году критика вовсю ругала автора за подражательность. Чехов по этому поводу сказал: «…Нужно же быть самим собой. Вы то колокольчиком зазвоните, то козликом запрыгаете <...> Пишите чепуху, какую хотите, но чтобы это была в а ш а чепуха» <…> А вы хорошо пишете, но не по-своему» (ЛН. 344). Очень верно подмечено!
Благодаря манере Лазаревского скрупулезно фиксировать все детали общения с Чеховым, часто возникает ощущение живой личности писателя.
В очерке «А.П.Чехов» есть замечательное описание портрета Антона Павловича. Лучшей его фотографией Лазаревский считал фото 1901 года, сделанное в ялтинской фотографии «Юг»: Чехов на садовой скамейке в пальто, в пенсне и шляпе. «Этот портрет, - свидетельствует мемуарист, - в последнее время стоял на столе в комнате его матери». Посмотрите, какие замечательные, можно сказать, профессиональные наблюдения!
Когда Чехов снимал пенсне, - пишет Лазаревский, - видны мелкие морщины вокруг «серьезных и добрых глаз». Глядя на собеседника, он «щурился и казалось иногда, что он относится безучастно к его словам». Потом Чехов вскидывал голову, «на высоком лбу его кожа чуть двигалась, а над носом ложились две глубокие вертикальных морщины». Говорил «не спеша, глухим баском, избегая всяких терминов, гладко и замечательно просто». Если его «густые, темные волосы были давно не стрижены, то один локон частенько опускался на лоб». В последние годы «чуть поседели виски и было несколько белых волосков по краям бороды». Когда волновался или хохотал, то «широкие ноздри шевелились». Сидел, положив ногу на ногу, руками не жестикулировал.
Живой Чехов! Ничто не выпало из поля зрения: глаза, нос, волосы, жестикуляция, голос… Очерк «А.П.Чехов» был впервые опубликован в журнале «Русская мысль» в 1906 году. За этот дорогой облик, донесенный до нас через столетие, уже спасибо Лазаревскому!
Очерк посвящен памяти Чехова: тут личные впечатления, размышления…
Однажды Лазаревский беседовал в Ялте с Чеховым о людях, которые потеряли совесть, сердце и волю, которые невежественны и с которыми бесполезно говорить о художественной литературе, о лучшем будущем. Чехов ответил, что их уже не сделаешь зрячими и их не растопишь. «Все это будет бесполезно и бесцельно. С ними нужно поступать вот так, как поступали Моисей и Аарон с иудеями. Они водили их по пустыне до тех пор, пока не перемерли все старики и только их дети увидели землю Ханаанскую».
Очень интересное свидетельство. Чехов не раз утверждал устами своих персонажей, что новая, прекрасная жизнь наступит только через 200-300 лет… Известна специфика его представлений о прогрессе: это не пар, не машины… Иными словами, не технические достижения. То, что записал Лазаревский, крайне важно. Чехов понимал, что рабский дух, который Моисей вытравлял из иудеев в течении 40 лет, в России царил столетиями. Сразу он не выветрится. Потому и назывались им столь пессимистические прогнозы о новой прекрасной жизни… Сам Чехов почувствовал себя свободным от рабского духа («выдавливал раба по каплям») только к концу 80-х годов, когда ему было почти тридцать лет.
Этот очерк открывал 2-й том «Повестей и рассказов» Лазаревского, который вышел в Петербурге в 1906 году, уже после смерти Антона Павловича. Автор прислал его Марии Павловне с дарственной надписью: «Доброй, чистой, прекрасной Марии Павловне Чеховой от расположенного к ней всем сердцем и всегда ее помнящего – автора. Гдов, 1Х, 12 Петербург».
Любопытно упоминание о повести «Калека». Лазаревский был у Чехова 30 июня 1900 года. Сидел на веранде, читал журналы, играл с белым шпицем. В кабинете ему бросилась в глаза рукопись «Калека» (ЛН,329). От «Калеки» сохранилось только начало рукописи; Чехов хотел дать ее в «Неделю» или «Книжки Недели», но так и не закончил. Я так думаю, не случайно бросил. В это летнее время у Чехова развивался роман с интересной актрисой Книппер… А тут – автобиографическая повесть про калеку, жертву врачебной ошибки… Какая личная драма! Надо выбирать что-то одно. Роман с Книппер закончился женитьбой, а повесть о калеке осталась в столе…
Любопытно свидетельство о восприятии читателями знаменитой «Дамы с собачкой». В январе 1900 года Лазаревский производил следствие на корабле “Уралец”. Устал: “Наверное, даже к Чехову не заеду” (Дн.15). Вспоминает разговоры за ужином на “Уральце”, когда читал офицерам чеховский рассказ, и реакция была неожиданной: “все еще удивляюсь, как доктор Ромишевский мог назвать “Даму с собачкой” порнографическим произведением”. (Дн.16). Потом на эту тему беседовали с Чеховым.
- И зачем вы им читаете? - улыбнулся А.П. <...>
Общее впечатление в этот раз было такое, что Чехов смотрит на меня, как на равного, как уже на хорошего знакомого. Счастье большое быть знакомым с таким человеком, как он» (Дн.24-25).
20 января 1900 года Лазаревский вклеивает вырезки из газет и записывает “все, что говорил с любимым моим Антоном Павловичем..” (Дн.21). С радостью выполняет его просьбы и поручения<…>
Из записи видно, насколько адаптировался Чехов в условиях жизни приморского города: разбирался даже в гудках пароходов.
Есть эпизоды, ярко характеризующие других известных литераторов. 14 марта 1900 года Лазаревский выступал в суде в Севастополе. Защищал капитана транспортного судна «Казбек» В.Абазу по так называемому «угольному делу». «Речь произнесена. Успех огромный. Я никогда до сих пор не говорил в присутствии 600 человек публики». Все пять клиентов Лазаревского оправданы. «В конце заседания Никонов вдруг указал мне на только что прибывших В.А.Поссе и Максима Горького (Пешкова), они были в публике. Лицо Горького неинтеллигентное, с сильно раздутыми ноздрями. Что-то похожее на Гоголя - блондина. <...> Оба они какие-то странные с виду. Вероятно, такие бывают политические преступники». (Дн.50-54). Как ясно виден в Лазаревском прокурорский менталитет!
Чехов регулярно читал литературную продукцию Лазаревского. В нем виделся интересный тип: писатель плюс прокурор. В деле Дрейфуса Чехов подчеркивал, что не дело литераторов обвинять и наказывать, они должны взывать к гуманным чувствам. А тут – и литература, и прокуратура… Чехов, судя по записям Лазаревского, подробно выспрашивал его о следственных делах. Расспрашивал о деле на канонерской лодке «Уралец», где Лазаревский проводил расследование о гибели шести матросов. Лазаревский сказал, что никого не привлек по этому делу, и Чехов сказал: «Так и надо» (ЛН.326). Рассказывал о военно-морском суде на пароходе «Св. Николай» в 1901 году, о так называемом «угольном деле» (1900), о расследовании гибели мичмана Иловайского (1901). Можно сделать вывод, что Чехов пытался влиять на позиции Лазаревского-следователя, так же, как влиял на Лазаревского-литератора.
Можно говорить о литературной школе Чехова, через которую прошло немало известных и неизвестных литераторов. В Ялте «на суд» к Чехову приходили А.Куприн, Б.Зайцев, Б.Лазаревский, о.С.Щукин, В.Шуф, А.Луначарский… 21 января 1900 года Лазаревский приехал узнать мнение о повести «На уроке». Застал Чехова в столовой – пил чай с мамашей. Мнение Чехова о повести: «Начало плохо, в том смысле, что лишнего много. Дилетантизм чуется. Дальше лучше, а конец совсем по-юношески, уже сила и страсть слышны в нем очень хорошо». Посоветовал послать в журнал «Жизнь». Велел еще раз переписать «непременно собственноручно»: лишнее уходит при переработке. Еще раз ругал, что мало пишет. Ссылался на себя и Потапенко : «ужас сколько писали в ваши годы» (ЛН.325). Тут же сказал фразу, вынесенную Лазаревским на обложку дневника: «Ничего лишнего не должно быть. Вот вы знаете, как на военном судне, - ничего лишнего, - так и в хорошем рассказе» (ЛН.325-26).
Отзывы о других произведениях также вдохновляли Лазаревского»: «Машинист» - «Это лучшее, что вы до сих пор написали». О рассказе «Силенка»: «Если бы я был редактором «Жизни», я бы всегда принял этот рассказ» (ЛН.326). При встрече 29 ноября 1899 года Лазаревский рассказал Чехову содержание рассказа «Наташа». Чеховская реакция: «Только вот что: слово «туберкулин» вы непременно замените, а то через 5-10 лет ведь оно сделается совершенно неизвестным». Рассказал, как смотрел в Воронеже своего «Медведя» и ужаснулся «турнюру»: в новом издании вычеркнул, оставив, правда, дамскую «турнюрную логику» (ЛН.323)
Человек самолюбивый, Лазаревский по-своему интерпретировал чеховские оценки. О сборнике «Повести и рассказы» 1903 года, который он послал Антону Павловичу, тот отозвался не особенно благоприятно: «Рассказы однотонные, трудно сказать, какой из них лучше, но если долго выбирать, как выбирают, напр., папу (римского), то я остановился бы на «Докторе». Сам Лазаревский в дневнике отметил: «Говорили о моей книге. А.П. очень хвалил «Доктора» (ЛН. 342, 354).
Совершая визиты к Чехову – обычно проездом по служебным делам – Лазаревский являлся, очевидно, в морском мундире со знаками отличия. У военных до сих пор принято носить значок об образовании. Это тоже стало предметом разговора. Чехов иронически отнесся к иконостасу на груди Лазаревского. Сам он имел орден Станислава, получил почетное дворянство, но никто и никогда об этом не слышал.“Чехов, кажется, думает, что меня интересует значок университетский как знак отличия. Это обидно, нужно поговорить с ним будет” (Дн.5).
Я уже упоминал, что Лазаревский отлично владел кистью. Это тоже на руку, когда хочется подражать кумиру буквально во всем. В дневник 1900 года вклеена акварель с надписью: “желание сделать мотив, похожий на левитановский, написанный на камине у Антона Павловича Чехова”. Очень характерно для Лазаревского! Кстати, Левитан только что покинул Белую дачу: они встретили с Антоном Павловичем Новый 1900 год, и Левитан написал “Стога сена в лунную ночь”.
В приведенных отрывках не раз встречались изъявления горячей любви к Чехову. Преданность своему кумиру со стороны ялтинских дам-благотворительниц отразилось в их прозвище – «антоновки». Любовь Лазаревского к Чехову – явление более глубокого порядка. Приведем несколько высказываний, которые могут даже шокировать.
Преклонение перед Чеховым сквозит уже в первом письме от 26 августа 1899: «Много думаю о вас, почему я вас так люблю <…> Знаете как – так люблю, как Катя в вашей «Скучной истории» любила профессора…» (ЛН.349). Пишет, что послал первую книжку рассказов, чтобы «…хоть как-нибудь выразить и любовь и доверие, которые всегда чувствую к вам» (ЛН.349).
В дневнике записал 24 октября 1899: «Я люблю его очень – это настоящий художник. Россия рано или поздно поймет, что он не меньше Тургенева будет – русский Мопассан» (ЛН.321) Упоминание Мопассана не случайно: Лазаревский полагал, что по кругу тем, по писательской технике Чехов является продолжателем школы французского новеллиста. Характерно такое высказывание: «…А.П.Чехов прокоптился Мопассаном, как я Чеховым» (ЛН.332). Очень точный образ: прокоптился Чеховым! Чехов, правда, о себе говаривал, что у него «все просахалинено»…
11 июля 1900. Лазаревский приехал к Чеховым. Антон Павлович пригласил его в кабинет. «Точно с любимой женщиной встречаешься с ним» (Дн.100). В развитие темы пишет о любви к жене и о том, что остальные женщины существуют только как друзья и объекты наблюдения. И даже тут не обошлось без Чехова: «Страсти мои к чужим женщинам побеждаются рассудком. Увлечение Чеховым заменило эти страсти» (Дн.49).
Однажды серьезно заболела жена Лидочка. Лазаревский переживает. Пока с ней занимался врач, ушел к соседям. Там ему два раза стало дурно. «Если бы для ее облегчения потребовалось уничтожить этот дневник с письмом Чехова, я бы не задумался» (Дн.44). Да-а… Отдать самое дорогое, что у него есть… Письмо Чехова! Дороже жизни!
Лазаревский, обремененный семьей, постоянно нуждался. В августе 1903 года разыскал Лазаревского по телефону: не нужно ли ему денег – возьмите! Комментарий автора дневника: «Вот душа большая, всех лаской своей охватывающая» (ЛН.343).
Постоянные размышления о Чехове привели к тому, что его образ проник в подсознательную сферу личности Лазаревского. Постоянный, навязчивый мотив дневника: видел Чехова во сне. У Лазаревского есть описание сна в рассказе «Ученица»: во сне девушка приходит на свидание с любимым учителем Равенским, очень похожим на Чехова… 21 ноября 1903 записано: захотелось к Антону Павловичу. «Он мне снился несколько дней подряд». Поехал к нему, договорился предварительно по телефону (ЛН.344).
Тему снов старается обсудить с Чеховым. Спросил его: по своим или чужим впечатлениям описывает сны?
-Никогда я снов не описывал ни в одном рассказе.
-Позвольте, а в «Учителе словесности», а в «Гусеве»?
-Да, да верно <…>.
Комментарий Лазаревского отражает растерянность: «Я и верю и не верю» (ЛН. 337).
16 октября 1900 в дневнике запись:. «На днях снился А.П. Чехов, я думал, не умер ли мой дорогой художник «без ретуши»…(фотографирует так же, как сама природа» (Дн.144). Мне кажется, эта запись является ключом к его пониманию творческой манеры Чехова: «Художник без ретуши». Воспроизводит жизнь столь же реально, как сама природа. Эта мысль пришла к Лазаревскому во сне.
6 сентября 1900. Снова видел сны. «Будто я <…> у себя во флигеле, сижу и пишу. Входит Чехов в пальто и в своей мягкой шляпе. Поздоровались. Я ему очень обрадовался. Потом я ему стал жаловаться, что у меня болит горло и показал его, но язык мешал смотреть. Тогда Чехов вынул свой карандаш и придавил мне язык.
- Да тут язва, сказал он, нужно каломелем полечиться.
- Как же, полоскать, что ли? - спросил я и вдруг почувствовал, что мне дурно.
- Антоша, Антоша, - хочу я крикнуть, и не в силах. Выходит какой-то «Атон – оша».
Наконец очнулся и тяжко вздохнул.
- Фу ты, пропасть, вот так сон!.. сказал я. Точно у вас в «Степи» (Егорушка заболел). Хочу крикнуть и не могу. Потом в комнату вдруг вошли пожарные. Я встрепенулся.
- Горим, говорю, пожар!
- Да полноте, никакого пожара нет. <…>
Я схватил дневник и еще какие-то книги и выбежал во двор; смотрю, на крыльце стоит папа и кричит, что вероятно, это я наделал пожару своей папироской…».
Комментарий Лазаревского: «Я думаю, этот сон предвещает или письмо от А.П. Чехова, или встречу, но ни того, ни другого не было». (Дн.135).
Шалюгин Геннадий Александрович - член Союза писателей России, кандидат филологических наук, доцент кафедры русской филологии, заслуженный работник культуры Украины, Лауреат премий А. Чехова, М. Волошина, А. Домбровского, почетный гражданин г. Ялты
(Источник – «Графская пристань»; http://d13632.t24.tavrida.net.ua/article.php?id=994)
***
Редактор журнала "Азов литературный"
|
| |
| |
