АЛЬБОВ МИХАИЛ НИЛОВИЧ
(8 (20) ноября 1851 — 12 (25) июня 1911)

— известный русский писатель и беллетрист

Отец его был дьяконом церкви почтового департамента, мать полудворянского рода. Грамоте его обучила довольно рано тётка по матери Т. М. Башмакова, и он уже с малолетства пристрастился к чтению. Первая книга, произведшая сильное впечатление на восприимчивое воображение ребёнка, была «Робинзон Крузо», затем «Давид Копперфильд» и «Мертвые души». От природы мечтательный, Альбов рос в полном одиночестве, без детского общества и без матери (которой лишился когда ему было полтора года): всё это заставило его целиком уйти в мир созданных им фантазий. От части сказывалась и наследственность: мать его была натура поэтическая, она любила музыку, писала стихи и была «не ко двору» в семье бедного дьякона. На одиннадцатом году жизни Альбов поступил во Вторую Санкт-Петербургскую гимназию, где со 2-го класса стал писать повести; первая была юмористическая, навеянная «Мертвыми душами» — «Растрепалкин». За ней последовало множество рассказов, где героями являлись испанцы и итальянцы, даже в подражание Монте-Кристо был написан роман «Английский матрос». В 13 лет Альбов написал рассказ в форме дневника «Записки подвального жильца» и отправил в «Петербургский листок», где его и приняли. С этих пор юный романист совсем забросил учёбу и из 4-го класса, просидев в нём три года, должен был выйти. К этому времени относится сочинение первой большой повести «На новую дорогу» (1866). В 1867 году Альбов опять поступил в гимназию, но уже в Пятую, по окончании которой в 1873 году перешёл в университет на юридический факультет, который и окончил в 1879 году. С лета 1877 года по весну 1878 года он пробыл в качестве брата милосердия в Дунайской армии. По окончании университета Альбов год пробыл на службе в Эстляндском акцизном управлении, с 1879 года посвятил себя исключительно литературному труду. С 1891 года по 1894 год был редактором беллетристического отдела и официальным редактором «Северного вестнике». В 1898 году состоял помощником редактора екатеринославской газеты «Приднепровский край». Кроме того, Альбов участвовал в «Вестнике Европы», «Русской мысли», «Еженедельном обозрении», «Осколках» и др.

Первым произведением Альбова, напечатанным в больших литературных журналах, был роман «Пшеницыны» в «Деле» в 1873 году. Многие рассказы Альбова появлялись отдельными изданиями, другие — собраны в «Повестях М. Н. А.» (изданные в Санкт-Петербурге в 1884 году (1-е издание) и в 1887 году (2-е издание)). Произведения Альбова печатались в «Петербургском листке», «Сыне Отечества», «Воскресном досуге» и др.

Произведения Альбова делятся на две группы: одна часть рассказов видимо навеяна Достоевским. В них разбираются темы психологические, а часто и психиатрические («День итога», «Как горели дрова» и т. д.). Эти рассказы отличаются мрачным характером. В них сказывается влияние одинокой и грустной молодости автора. Почти все они относятся к раннему периоду творчества и потому носят более субъективный, рефлективный характер, чем последующие. Лучший рассказ этого направления — наиболее законченный, отделанный и типичный — «День итога» (напечанный в «Слове» в 1879 году). Герой его Глазков не лишён болезненной оригинальности. Сам автор прекрасно охарактеризовал его словами: «Ты — сочетание стремлений орла и сил Божьей коровки: так это есть, и переменить этого ты не можешь». В силу этого является раздвоенность личности, вечный самоанализ, парализующий всякое искреннее движение души, болезненно развито самолюбие и рисовка во всём. В Глазкове два человека: один живёт в действительности, другой с насмешкой контролирует его поступки. Отсюда вытекает неестественность, желание так или иначе обратить на себя внимание, Глазков даже лишить себя жизни не может просто: всё делается с разными вычурами: перед смертью он произносит речь, где говорит о высшем блаженстве поклониться самому себе. Он напоминает «Двойника» Достоевского и героя «Записок из подполья» своим возмутительным поведением с несчастными забитыми существами, искренно ему преданными. «Человек — деспот от природы, и любит быть мучителем», — говорит Глазков, подобно герою «Записок из подполья», который находил «жгучее наслажденье оскорблять». Вполне понятно, что люди этого типа остаются совершенно одиноки, тяготятся этим и жизнь становится для них настолько отвратительною и невыносимою, что насильственный исход неизбежен.

Вторая группа рассказов Альбова носит совсем другой характер: это ряд жанровых картинок, тепло, искренно и талантливо написанных. Мрачный колорит почти совсем исчезает. На первый план выступает наблюдатель. Таковы: «Конец неведомой улицы», I часть «0 людях взыскующих града» («Воспитание Лёльки»), «Тоска», «Юбилей», «Рыбьи стоны» и др. «Ряса» представляет переходную ступень от первой группы рассказов ко второй. «Конец неведомой улицы» — целая хроника будничной жизни изображённого Альбовым уголка. Нужно иметь незаурядное дарование, чтобы из такого ничтожного материала создать такую занимательную вещь. Очень трогательно, с горячим чувством и поэтично изображён мир забитого ребёнка в «Воспитании Лёльки». В упрёк можно поставить Альбову только то, что он иногда запутывается в подробностях, желая слишком точно (протокольно) изобразить хорошо изученную им среду мелкого петербургского мещанства и духовенства. Остаётся пожалеть, что у Альбова, в силу условий личной жизни, узкий круг наблюдений. Из всего сказанного видно, что Альбов не является представителем какого-нибудь общественного течения, а занят изображением личной жизни, помыслов и чувств действующих лиц.

Вот как отзывается о творчестве Альбова Арсеньев:
«Если господин Альбов художник, иногда возвышающийся до поэзии, то ему, очевидно, незачем замыкать себя в какой-нибудь один уголок искусства; незачем, например, вырабатывать из себя исключительно жанриста. Пускай он по-прежнему переходит от психологического анализа к картинкам во фламандском вкусе, от изломанных болезненных фигур Лизаветы Аркадьевны или Глазкова к мирным обитателям неведомой улицы; пускай он оставляет для себя открытой дверь в область психиатрии — лишь бы только его произведения становились все более и более законченными и цельными, лишь бы только он не поддавался влиянию крайнего натурализма, не терял художественного чутья в слишком усердной заботе о точном воспроизведении действительности»
(По материалам Википедии; http://ru.wikipedia.org/wiki/Альбов,_Михаил_Нилович)
***

Биографический очерк А. Измайлова

Альбов, Михаил Нилович, талантливый беллетрист. Родился в 1851 году в Петербурге; сын дьякона. Учился в V СПб. гимназии и на юридическом факультете СПб. университета. С лета 1877 года до весны 1878 года находился в дунайской армии в качестве брата милосердия. Недолго служил в эстляндском акцизном управлении. В 1898 году фактически редактировал "Приднепровский Край" в Екатеринославе; с 1891 года по 1894 год был ответственным редактором "Северного Вестника". Начал писать еще во втором классе гимназии. Тринадцати лет он послал свой рассказ "Записки подвального жильца" в "Петербургский Листок" Ильи Арсеньева, где рассказ и был напечатан. Альбов печатался далее в "Петербургской Газете" Арсеньева, "Сыне Отечества" Старчевского , "Воскресном Досуге". Первая серьезная вещь его, роман "Пшеницыны", помещен в "Деле" (1873), но настоящий литературный успех имела его повесть "День итога" ("Слово", 1879). За этим последовали повесть "До пристани" (1. "Воспитание Лельки" и 2. "Сутки на лоне природы", "Слово" 1879 и 1880) и имевшие яркий успех повести "Неведомая улица" ("Дело", 1882) и "Конец Неведомой улицы" ("Дело", 1882). Известность Альбова возросла по напечатании его романа "Ряса" ("Дело", 1883). Выход в свет первой книжки его "Повестей и рассказов" был приветствован в 1884 году статьей Михайловского, рассматривавшего рассказы Альбова параллельно с вещами Баранцевича. Оба писателя, в значительной степени родственные духовно и сближенные жизненными условиями, стали своего рода литературными близнецами и не для одной критики. Как бы в ознаменование этой близости, ими вдвоем написан юмористический роман "Вавилонская башня" с продолжением: "Таинственный незнакомец" ("Новости", 1886). В этом романе обрисован бывший пушкинский кружок, с юмористически-портретным изображением его участников, в том числе многих из сделавших себе впоследствии имя сверстников Альбова и Баранцевича. Вслед за лирическим рассказом "Рыбьи стоны" ("Осколки", 1885) Альбов стал печататься в "Русской Мысли" ("Как горели дрова", 1887). Там же позднее прошла большая повесть его "Юбилей" (1895).

Альбов печатался еще в "Вестнике Европы" ("Филипп Филиппыч", 1885), "Северном Вестнике" ("Сороковой бес", "В тихих водах", "Тоска"), "Мире Божьем" ("Сирота" и "Глафирина тайна"). Три последние повести, связанные общностью героев, фона и настроения и образующие как бы трилогию, объединены автором, в полном собрании его сочинений, в одну большую хронику под общим заглавием "День да ночь, - эпизоды из жизни одной человеческой группы". В "Приднепровском Крае" помещен роман А. "Тайна Мамаева" ("Хитрый план Мамаева"). В 1907 - 8 годах фирмою Т-ва Маркс издано полное собрание сочинений А., в восьми томах, в состав которого, кроме ранних произведений А., вошли недоконченные вещи: "Из старых папок" - "Городское происшествие", "Осенним вечером", позднейшие рассказы и наброски - "Последний день Иуды", исторический рассказ "Великий царь Петр и Лизетта", главы недописанной повести "В полдень", эскиз "Диссонанс", "Начало и конец неудачного романа", вольное подражание М. Твену - "Знак отличия мистера Свита". Положивший перо по написании очерка "Бубенец" ("Биржевые Ведомости"), А. в последнее время нарушил молчание лишь опубликованием отрывка из неоконченной повести: "Разгадка впереди", написанной еще в 1898 году ("Юбилейный сборник Литературного Фонда", 1910), и незаконченными драматическими сценами ("Пробуждение", 1910). - Повесть "День итога", вызвавшая наибольшее количество критических отзывов, впервые установила положение о близости таланта Альбова к таланту Достоевского. Михайловский прямо признал Альбова "учеником Достоевского по манере и приемам, а отчасти и по сюжетам его писаний". Ему даже казалось, что из "Дня итога" так и сквозят по очереди то "Двойник", то "Записки из подполья", то "Преступление и Наказание". Критик видел здесь "только подражание, нечто наносное, от чего Альбов может отделаться", и прибавлял, что "чем скорее он отделается, тем, разумеется, лучше".

Упрек в подражательности с легкой руки Михайловского долго тяготел над Альбовым, может быть, угнетая впечатлительную натуру молодого писателя. Верность Альбова взятому раз тону на протяжении всего полного собрания его сочинений есть теперь лучшее доказательство ошибки Михайловского. Альбов родственен Достоевскому, но не заражен им. Чем-то, в самом деле, страшно близким Достоевскому веет от "Дня итога", впоследствии посвященного А. "великой тени Достоевского", и некоторых других вещей Альбова. Петербургские белые ночи, разливающие "тот странный полусвет, что не похож ни на ночь, ни на день", туманные осенние дни с замирающей где-то шарманкой, с унылыми свистками далекого парохода, каменные стены домов, "бледных точно в чахотке", пыльные меблировки, черные лестницы с кошками, с цикорным дымом и детским плачем, далеко за полночь стучащие швейные машинки, над которыми сидят, согнув слабые груди, чахоточные женщины, бледные и мрачные люди, которые ни к кому не ходят, и к которым никто не ходит, уныло злобствующие на бесцветную мещанскую обстановку своей неудавшейся жизни, дьявольски самолюбивые, безнадежно одинокие и целиком ушедшие в свою думу - таков излюбленный фон и любимые образы и певца "Бедных людей" и автора "Дня итога". Огромный каменный город дал однородные впечатления и Достоевскому и Альбову, входящему в огромный круг, очерченный Достоевским. Он искренен и выявляет свою сущность. Но он - школы Достоевского. В первых вещах заметно и подчинение его манере, и невольное впадение в его стиль, от чего Альбов совершенно освободился позднее. Но от первой до последней вещи А. остался певцом интеллигентного бобыльства, духовного и внешнего одиночества, сиротства, тоски людей большого города, оторванных от живого, общественного дела, таящих в себе начало бунта и иногда осуществляющих его в возможных для них пределах.

Философия Альбова очень близка чеховской: только Чехов взял тип во всей широте и в его, по преимуществу, провинциальной колоритности. Дитя Петербурга, Альбов отдал всего себя огромному холодному городу. Ограничивший себя рамками изученного им чиновного и духовного мирков, Альбов не развернул, как Чехов, картину универсальной русской тоски и дал только психологию страдания лишних и ненужных людей большого города. Герои его - типичные герои печальной реакционной эпохи 1880 - 90-х годов, притупившей общественно-политические идеалы и превращавшей живых людей в унылых "сирот", не только не дерзавших на борьбу за идею, но бессильных даже в личном счастье, в строительстве семьи, в захвате женщины. Чистый художник по настроению, Альбов никогда не ставил перед собой публицистических тенденций. Он ни разу не подчеркнул - "вот кого только и может создать наше общественное безвременье"; но художнически А. произнес эту формулу и как бы инстинктивно наметил необходимость бунта даже для его героев опустошенной души и раздавленного идеала. Бунт Глазкова в "Дне итога", бунт мещанской души, долгие годы покорно ходившей в хомуте (в "Конце Неведомой улицы") - положительно символы. И кошмарно-страшный пожар, сметающий Неведомую улицу с лица земли, чтобы на месте старой жизни выросла новая, по-своему сложившаяся жизнь - опять символ той революции, которая всегда следует за периодами полного порабощения и охолощения душ. В конечном выводе философия Альбова совершенно совпадает с философией Чехова - "так жить нельзя". Поставивши такой диагноз русской действительности в начале своего поприща, Альбов и на всем протяжении своей литературной деятельности был певцом людей, попавших на нулевой градус бытия и прозябающих в унылом состоянии теплохладности. Сгущеннейшее выражение таких настроений дано в трилогии "День да ночь". Одинокий, забытый, Бог весть для чего существующий титулярный советник Павел Иванович Елкин живет именно по принципу "день да ночь - сутки прочь", и центральным событием за довольно длинный период праздно убиваемого времени для него является уже простое физическое сближение с кухаркой Клеопатрой. Такая же "сирота", только в юбке, - Глафира в последней части хроники. Прожившая свою мещанскую жизнь без любви, без радости, Глафира заявляет, наконец, свой мизерный протест, сходясь случайно, дико, нелепо, после попытки самоубийства, с первым встречным, проявившим к ней хоть какое-то подобие мужского чувства. Случайное сближение, конечно, не может дать прочного счастья и оказывается тяжелым недоразумением. Счастье - не для Глафир и не для Елкиных: таков конечный вывод альбовской философии. Художественные приемы А. очень своеобразны. Он начал и всю жизнь остался верен манере старых писателей - Диккенса, Теккерея, нашего Гончарова . Терпеливо, медленно, старательно он выписывает мелочь за мелочью, рисует ли он петербургскую улицу, бурый дом на проспекте, кишмя кишащий всяческим столичным людом, обстановку комнаты какого-нибудь Елкина или Глазкова, или то, как носит платок кухарка Клеопатра. Он подсчитывает каждую рюмку, выпиваемую его бобылями в компании приятелей, каждую прибаутку привычных выпивок точно так же, как следит за длинною нитью одиноких размышлений героев. От этой особенности, сказывающейся иногда как недостаток и понижающей непосредственный интерес вещи, А. не только не освободился с течением времени, но кропотливый анализ, детализирование даже особенно сказались в его позднейших вещах, которые по размерам все больше первых повестей. Зато, как у Гончарова, иногда этот прием дает исключительный рельеф альбовскому описанию. Много лет может пройти, но вам уже решительно не забыть глубоко врезавшейся в память сцены или фигуры. Образ помнится вам не по какой-либо мелочи, как у Чехова - по бороде, "растущей из шеи" и т. п., - но по всей совокупности штрихов, старательно вырисованных рукой писателя. Секрет в том, что в Альбов всегда жив настоящий художник, умеющий, например, совершенно захватить читателя в кошмарный водоворот стихийного пьянства героев Неведомой улицы и закружить в этом водовороте. Финал названной повести - одно из самых ярких доказательств этой художественной силы А. Лица несчастных алкоголиков в зловеще жутком отблеске пожарного зарева кажутся звероподобными лицами с картин Франческо Гойи. Русский загул, с дымом и пламенем, во всем его трагизме и ужасе, комизме и бессмыслице мещанского ошаления, А. умеет рисовать, как умели разве Глеб Успенский , Лесков и Левитов. Описание пожара в захудалом квартале не утеряло силы и красоты до сегодняшнего дня. Позднее, в "Юбилее" - повести о загулявшем юбиляре, почтенном и трудящемся человеке, попавшем прямо с юбилея Бог знает в какие заведения, А. вернулся к этой же теме российского интеллигентского загула, как антимещанского бунта.

Неподдельный лиризм, роднящий Альбова с Левитовым и Баранцевичем, лежит в натуре его. В этом смысле ему особенно удается психология грустных воспоминаний. Приемом ретроспективного описания, оглядок человека на прошлое, он пользуется, как излюбленным, в доброй половине своих повестей. Правдивой и тяжелой драмой одинокой женской души остаются его "Сутки на лоне природы", где случайно заехавшая в старое имение старая барыня переживет полудетские, полудевические впечатления. Тут и нелепое падение (с садовником), и замужество с нелюбимым человеком, и вся дальнейшая жизнь, которая могла бы быть прекрасной, а превратилась, - как часто в России, как всегда у А. и Чехова, - в "дикий и безобразный сумбур", в скучную и унылую канитель. Одною из лучших лирических эпопей о священнике, теряющем жену и остающемся мыкать горе и вековать век сиротой, является "Ряса", некоторые страницы которой и посейчас трудно читать без волнения. Именно такой писатель, как А., бобыль по натуре, мог понять ужас поповского вдовства, где человеку не остается никакого просвета в радость бытия. По знанию быта и по силе письма "Ряса" стоит рядом с романами на ту же тему талантливого Забытого-Недетовского . Печать какого-то трогательного благородства, какой-то старинной, сейчас исчезающей идеализации, лежит на всех страницах А., посвященных женщине. В "Рыбьих стонах" образ падшей девушки, символизируемый бедной рыбешкой, изнывающей в ресторанном аквариуме, вышел у А. мягким, нежным, грустным, по старинной прекрасной гоголевской трактовке "погибшего, но милого создания".
А. Измайлов.
(Источник - http://dic.academic.ru/dic.nsf/biograf2/308)
***

Могилянский А. П.
Альбов
(Извлечение)

Михаил Нилович Альбов родился 8 (20) ноября 1851 года в семье петербургского дьякона, происходившего из новгородского рода Озерских (этой фамилией писатель впоследствии подписал одно из своих произведений). После ранней смерти его матери, поэтессы-любительницы, воспитывала мальчика преимущественно тетка по матери -- Т. М. Башмакова. Стремление к профессиональному писательству проявилось в Альбове очень рано. Начал он с подражания "Мертвым душам", написав произведение под названием "Растрепалкин". Затем последовали романы "Английский матрос" и "Маркиза де Бренвилье". Еще тринадцатилетним гимназистом Альбов напечатал рассказ "Записки подвального жильца", как бы предопределив круг своих позднейших художественных интересов. Вскоре после этого появились рассказы "Петербургские мизерабли", "Сбежала собачка" и другие. Мальчик со своими товарищами-гимназистами, среди которых был известный впоследствии К. С. Баранцевич, выпускал рукописные журналы. Совместно с Баранцевичем был начат фантастический роман "Путешествие на луну". Все эти занятия мешали усвоению учебной программы, и Альбов, неоднократно остававшийся на второй год, был исключен из гимназии. Однако и в другой гимназии мальчик упорно продолжал свои литературные опыты. Гимназия была закончена лишь в 1873 году, когда Альбову шел уже двадцать второй год.
Пребывание Альбова на юридическом факультете Петербургского университета также чрезвычайно затянулось, так как с лета 1877 года по весну 1878 года он в качестве фельдшера-добровольца находился в рядах Дунайской армии. Плодом впечатлений от русско-турецкой войны был небольшой рассказ "Крестоносцы".
К студенческим годам относятся тяжелые переживания писателя, вызванные отрицательной рецензией романиста М. В. Авдеева на повесть "Пшеницыны" (1873). В этот период его морально поддержал и в течение ряда дальнейших лет принимал горячее участие в его литературной работе писатель и композитор Н. А. Нельсон, сотрудник журнала "Дело".
Окончание университета (1879) не внесло в жизнь Альбова существенных изменений, так как он никогда не воспользовался своими юридическими знаниями. Если не считать короткого периода службы в Ревеле в эстляндском акцизном управлении (1886--1887), Альбов всю свою жизнь существовал только на литературный заработок и поэтому непрерывно нуждался. Уже будучи известным писателем, автором сборника повестей, он в конце 1885 года обращался с просьбой об устройстве его газетным корректором.
Материальные затруднения усугубляли тяжелое душевное состояние Альбова. "Я с детства был склонен к меланхолии и страдал приступами безотчетной тоски".1 Такого рода признаниями переполнены письма Альбова к близким друзьям. Он принимал живейшее участие в организации и редактировании сборника памяти В. М. Гаршина, жертвы неизлечимого душевного недуга.
С осени 1890 года писатель принимал участие в редактировании журнала "Северный вестник". Летом 1891 года в связи с переходом журнала в собственность Л. Я. Гуревич он дал согласие быть его официальным редактором. Этот шаг был грубой ошибкой, и Альбов скоро в этом убедился. Фактическим редактором "Северного вестника" был А. Л. Флексер (Волынский), предпринявший беззастенчивую ревизию наследства русских революционных демократов. Альбов в качестве ответственного редактора играл при этом жалкую роль ширмы. Существовала договоренность, что Альбов будет фактическим редактором отдела беллетристики, в дело оживления которого он действительно вложил немало усилий. В "Северном вестнике" продолжали сотрудничать А. П. Чехов, Д. Н. Мамин-Сибиряк и ряд других прогрессивных писателей. Но даже и в этом отделе Альбов не был полным хозяином. Он неоднократно просил об освобождении его от звания официального редактора, но его удерживали. Отношения, сложившиеся между Альбовым и Гуревич, хорошо характеризует его письмо к ней из Полтавы от 27 мая 1894 года: "Оно как-то странно выходит, что лицо, имя которого стоит на обложке издания, может знать, что в нем помещено, благодаря лишь случаю пользоваться любезностью посторонних. Видите, сколько упреков накопилось у меня по Вашему адресу... Бог Вам судья! Нет, право, сколь ни обременительна для Вас переписка вообще, я все-таки прошу Вас убедительно хоть иногда, изредка, хотя бы раз в месяц, вкратце делиться со мною сведениями о выдающихся событиях внутренней жизни "Северного вестника"".2 Освободиться Альбову от участия в "Северном вестнике" удалось лишь в феврале 1895 года. Вскоре после этого Альбов говорил Б. Б. Глинскому, предшественнику Л. Я. Гуревич по изданию журнала: "Вы меня толкнули на такую дорогу, о которой вспоминаю с ужасом и болью. Я исстрадался там и вынужден был поступаться моими заветными симпатиями и убеждениями. Я ставил свое имя на обертке журнала, где поливалось грязью все то, что мне было всегда дорого и с чем я считал себя тесно связанным... Это была моя громадная ошибка, которой себе простить не могу...".
С 1894 года Альбов жил преимущественно в Полтаве, в семье доктора Е. В. Святловского. В 1897 году брат последнего, доктор В. В. Святловский, пригласил Альбова сотрудничать в редакции газеты "Приднепровский край" в связи с чем писатель переехал в Екатеринослав. В редактировании "Приднепровского края" он принимал живое участие и напечатал в нем свой роман "Хитрый план Мамаева", полемический по отношению к некоторым идеям толстовской "Крейцеровой сонаты". После смерти В. В. Святловского Альбов в 1901 году вернулся в Петербург. Отсюда он лишь изредка летом ездил на юг. Еще в 1896 году ему пришлось побывать на Кавказе, где он с интересом записывал воспоминания разных лиц о Лермонтове. Теперь к поездкам на юг его вынуждал постепенно развивавшийся туберкулез горла. Болезнь в такой мере ослабила организм писателя, что после опубликования в 1903 году последнего своего крупного произведения, "Глафириной тайны", он почти прекратил активную творческую работу. Из незаконченных произведений последних лет его жизни может быть отмечена пьеса "Поэт", опубликованная в 1910 году, и оставшийся неизданным автобиографический роман "Ночная жуть". Болезненные черты личности писателя нашли наиболее ощутимое выражение в этом последнем произведении. Однако и в нем проявилось оригинальное и яркое дарование Альбова.
24 мая 1904 года был подписан договор о продаже А. Ф. Марксу всех произведений Альбова, написанных и ненаписанных.4 В течение ряда лет писатель работал над подготовкой первого Собрания своих сочинений, которое вышло в свет в восьми томах в 1906--1908 годах.
Альбов скончался 12 июня 1911 года близ Петербурга. Его хоронили как совершенно забытого писателя.
*
Повесть "Пшеницыны" -- первое крупное произведение Альбова. Впоследствии, готовя к печати собрание своих сочинений (1906), писатель не без колебаний включил в него эту юношескую повесть, но оговорил это в предисловии к ней.
Для правильного понимания всего творчества Альбова это произведение имеет большое значение. Оно отчетливо показывает литературные традиции, которые писатель считал нужным поддерживать и развивать. Повесть несомненно ближайшим образом связана с повестями о бедном чиновнике, характерными для демократической литературы 40-х годов. Гоголевская "Шинель", роман "Доктор" и другие произведения Гребенки, повести Буткова и Михайлова, "Бедные люди" Достоевского -- таковы литературные вдохновители автора "Пшеницыных". Повесть Альбова отличается простотою построения. Центральным ее событием является увольнение героя, маленького чиновника Пшеницына, из департамента за потерю взятых на дом для переписки бумаг. Пшеницыну никак не удается найти новую службу, и он гибнет. Бедность этих внешних событий оттеняется богатством психологического содержания повести. Писателю удается убедительно показать, что гибель Пшеницына не является следствием каких-то случайных событий. Недовольство и протест постепенно нарастают в герое. Пшеницын никак не может примириться с превращением его в механического исполнителя бюрократических процедур, с унижением человеческого достоинства. Эта гуманистическая струя особенно подчеркнута в повести Альбова.
Повседневная жизнь Пшеницыных описана Альбовым красками, не потерявшими своей яркости до наших дней. Жизнь, чувства и мысли простых, маленьких людей отныне станут главным содержанием его произведений. Образ Пшеницына, в неистовом гневе топчущего портрет генерала, воплотившего для него несправедливость социального строя того времени, будет определяющим для литературного мировоззрения автора.
М. Е. Салтыков, прочитав "Пшеницыных", без колебаний одобрил повесть для помещения в "Отечественных записках". Но совет великого писателя сократить повесть по собственному усмотрению автора побудил Альбова опубликовать ее в журнале "Дело". Дальнейшая литературная деятельность Альбова и в первую очередь трилогия "День да ночь" вполне объясняют нам проявленную в данном случае настойчивость молодого писателя. Важные для описания однообразной жизни городского мещанства мелочи и даже повторения писатель отстаивает в качестве существенной стороны своей литературной программы.
Значительным достижением Альбова является хроника "Конец Неведомой улицы", опубликованная в том же журнале "Дело" за 1881 и 1882 годы. В ней рассказано о мещанской жизни одной из глухих петербургских окраин. Биография отдельного человека сменилась здесь хроникой жизни человеческой группы, описанием жизни целой улицы.
Уродство и нелепость жизни на Неведомой улице так велики, что читатель отказывает персонажам хроники в том неподдельном сочувствии, которым не могут не пользоваться герои "Пшеницыных".
Хроника "Конец Неведомой улицы" сближается с сатирой. Главным героем ее является портной-закройщик Егор Бергамотов, сын вольноотпущенного из дворовых и мещанки-прачки. Егора женит на себе дочь хозяина, и он становится вскоре хозяином портновской мастерской. Однако подлинным хозяином остается его прижимистая супруга. Воля Егора скована, личность постоянно ущемлена. В одной из ранних редакций хроники ("На зыбучем песке", 1874), написанной еще в ином стиле, забитость Бергамотова особо подчеркнута и показана через восприятие дочери Бергамотовых, Груни: "Именно то, что маменька бранит папеньку всегда в глаза и папенька в это время молчит, а вместе с тем и то, что папенька отмщает за брань маменьки тем, что сердится на нее, когда ее нет в комнате, - подсказывает ответ на вопрос Груни. Груня начинает понимать, что отец боится матери.
Почему папенька не бранит маменьку так, как она его? Он этого не может, не смеет...".
В окончательной редакции хроники образ Груни отсутствует, Бергамотовы изображены бездетными. Исподволь подготовляющийся протест Егора против порабощения его личности, против несправедливости и уродства жизни, становится главным моментом содержания хроники. Разрушительных последствий своего бунта Егор Бергамотов предвидеть не мог: в зажженном им пламени гибнет не только он сам, но и вся Неведомая улица.
Однако исчезновение с лица земли Неведомой улицы и всего уродства ее жизни не воспринимается писателем трагически. Он видит в этом обновление жизни, ее поступательный ход, и поэтому относится к происшедшему оптимистически.
*
Главным произведением Альбова, определяющим его место в истории русской литературы конца XIX века, явилась трилогия "День да ночь" (1890--1903). Это широкое полотно из жизни петербургского мещанства и чиновничества, маленьких людей, обиженных и озлобленных жизнью. Подвальные жильцы Хороводовы, прилепившиеся к маленькой табачной лавчонке, забитый с детства чиновник Елкин, бухгалтер коммерческого общества Равальяк и его друг Самострелов - такова "человеческая группа", жизнь которой стала предметом новой хроники Альбова.
Изображению гнетущей действительности уделено основное внимание автора. В жизни Глафиры Хороводовой нет никаких радостей, никаких перспектив, от мрачных мыслей ее не отвлекает никакое дело. Она подавлена и разбита пошлостью, бессмысленностью и нищетой своего существования. Сходными чертами наделен и Равальяк, которому суждено было сыграть "роковую роль" в жизни Глафиры. Другие персонажи хроники влачат еще более жалкое существование. Младшая сестра Глафиры, Вера, не живет собственной жизнью, а с утра до ночи погружена в авантюрные романы Сю, Дюма, Феваля. Елкин и Самострелов находят забвение в вине. Название первой части трилогии ("Тоска", 1890--1894) вполне выражает душевное состояние героев альбовской хроники. Но в этих маленьких людях неутомимо работает мысль и назревает протест. "Настанет время, когда все изменится, и им будет всем хорошо... Ведь не может же вечно так продолжаться! Она не хочет так думать, она не хочет с тем примириться! Она ощущает в груди своей присутствие гордого и мятежного духа, который на время таится, но рано иль поздно одолеет преграды и приведет ее к счастию",6 -- так говорит Альбов о внутреннем состоянии Глафиры. Эта непривлекательная на вид особа оказывается достойной дочерью своего отца, художника-неудачника, умершего маляром. Она отвергает унизительную для нее возможность выгодного замужества и пытается в знак протеста против окружающей пошлости покончить жизнь самоубийством.
Дальнейшим событиям жизни Глафиры посвящена заключительная часть трилогии ("Глафирина тайна", 1903), написанная накануне революции 1905 года. Приближение революции своеобразно отразилось на произведении Альбова. Глафира решительно порывает со своим прошлым и пытается начать новую жизнь, хотя еще и не отдает себе отчета в том, какой она должна быть. Вопросами: "А потом? а потом?" - заканчивается трилогия.
Протест против бессмысленности обывательского существования, против угнетения личности и порабощения ее воли заявляет и другой герой трилогии -- Равальяк. Он с гордостью вспоминает о том, что его дед во Франции "революцию делал", а какой-то предок даже "короля Генриха четвертого кинжалом зарезал" (VII, 139). В душе его - "целая буря", он мечтает о "борьбе и подвиге".
Для понимания идейного замысла трилогии Альбова особенно важен образ Емельяна Самострелова. Он почти всё время безмолвствует, но в нем зреют "неистовая злоба к врагам" и "громоносное слово". Равальяк не понимает Самострелова, что неоднократно подчеркивается писателем. В отличие от своего друга, Самострелов не способен ни на какую ложь и фразу. Он -- человек дела. В молодости он пытался вернуть к жизни проститутку, теперь он по ночам работает для подпольной типографии. Последний момент Альбовым по цензурным причинам полностью не раскрыт, о нем можно только догадываться.
Средняя часть трилогии ("Сирота", 1901) целиком посвящена сиротской судьбе Павла Елкина.
Интересно отметить, что к образу неудачника Елкина Альбов был особенно привязан. В 1887 году был написан "Дом", содержавший уже важнейшие эпизоды будущей "Сироты".
Связь между "Сиротой" и остальными частями трилогии своеобразна. Прежде всего существует чисто внешняя связь, территориальная. Елкин живет недалеко от подвала Хороводовых и является постоянным посетителем их лавчонки. В жизни Хороводовых Елкин должен был сыграть какую-то важную роль, о чем Альбов собирался писать. Однако гораздо существеннее та внутренняя связь, которая духовно роднит героев хроники. Одиночество и тоска, снедающие жалкого и беспомощного Елкина, являются в то же время и болезнью Глафиры и Равальяка.
*
Кратко рассмотренные нами произведения определяют основную линию в творчестве Альбова. Остальные произведения писателя, созданные в промежутках между названными или одновременно с ними, либо примыкают к этим последним, либо выражают второстепенные мотивы его творчества.
Протест девочки-сиротки Лельки против безобразных издевательств над ней воспитателей Подосеновых составляет основное содержание "Воспитания Лельки" (1879--1880). Этот яркий психологический этюд был сразу же отмечен критикой.
Повесть "Сутки на лоне природы" (1880) составляет продолжение повести "Воспитание Лельки".
Роман "Ряса" (1883), в свое время подвергнувшийся искажениям со стороны цензуры, посвящен острой критике религии и церкви. Еще до окончания Петербургской духовной академии Петр Елеонский, герой романа, приходит к выводу о лживости устоев современной церкви и ложности самой основы религии. Елеонский протестует против этой лжи и принимает решение бросить духовную карьеру. Неудачи, постигшие Елеонского на этом пути, составляют содержание второй половины романа.
В повести "Юбилей" (1895) автор показывает протест и даже бунт, до которого доходит благонамереннейший и скромнейший учитель чистописания. Именно в этом произведении Альбов говорит о предмете своего творчества: "Удел его - одно заурядное, мелкое; фон картин его тускл, фигуры будничны, серы, окрашены сумрачным светом, и против того ничего уже не поделаешь" (IV, 218)...
(Могилянский А. П. Альбов // История русской литературы: В 10 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). -- М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941 – 1956)
(Источник - http://az.lib.ru/a/alxbow_m_n/text_0020.shtml)