АЛДАНОВ МАРК АЛЕКСАНДРОВИЧ
(Марк Алекса́ндрович Ланда́у)
(26 октября (7 ноября) 1886 - 25 февраля 1957)

— русский писатель, публицист, автор очерков на исторические темы, философ и химик.

Родился 26 октября (7 ноября) 1886 в Киеве. Окончил физико-математический и юридический факультеты Киевского университета. Был незаурядным химиком, известен работами в этой области. Дебютировал в 1915 критическим этюдом Толстой и Роллан, который думал превратить в большое исследование (рукопись второй части погибла в годы Гражданской войны). Как секретарь антибольшевистского Союза возрождения России в 1918 посетил ряд европейских столиц с целью добиться реальной помощи для борьбы против новой власти. В марте 1919 эмигрировал, обосновался в Париже (в 1922–1924 жил в Берлине, редактировал воскресное приложение к газете «Дни»).

Начиная с 1921 Алданов был постоянным автором журнала «Современные записки», где впервые увидели свет все основные художественные произведения, созданные им до Второй мировой войны. Согласно замыслу автора, они образуют два цикла: тетралогию о Французской революции и наполеоновской эпохи Мыслитель (названа по имени одной из химер собора Парижской богоматери; включает повесть Святая Елена, маленький остров, 1921, романы Девятое термидора, 1923, Чертов мост, 1925, Заговор, 1926) и трилогию, действие которой происходит в канун и вскоре после русской революции 1917 (Ключ, 1929, Бегство, 1930, Пещера, 1934). Впоследствии оба эти цикла были дополнены рядом произведений на материале русской и европейской истории, от воцарения Екатерины II (повесть Пуншевая водка, 1938) до восстания в советской зоне оккупированного Берлина летом 1953 (роман Бред, 1955).

Алданов стремился показать ключевую роль случая в событиях, изменяющих облик мира и воздействующих на судьбы целых поколений. Событие, согласно Алданову, возникает как бы самопроизвольно, вопреки логике вещей и вне зависимости от субъективных побуждений его участников, однако, даже повторяясь, оно не становится поучительным опытом: из века в век человечество совершает одни и те же ошибки. В каждом романе Алданова наряду с вымышленными героями появляются многие прославленные в истории лица (среди тех, кто описан в тетралогии, – Павел I, Александр I, Суворов, Робеспьер, Нельсон, Талейран; в трилогии перед читателем проходят многие общественные деятели и люди искусства, оставившие след в жизни предреволюционной и пореволюционной России).

Перебравшись в США вскоре после начала Второй мировой войны (он вернулся во Францию в 1947), Алданов много сил отдал «Новому журналу», основанному им вместе с М.О.Цетлиным и М.М.Карповичем. В этом журнале, перенявшем от «Современных записок» статус главного русского литературного издания за рубежами России, с 1943 печатался роман Алданова Истоки (отд. издание 1950), посвященный пореформенной России, когда политика Александра II и его правительства, по мнению Алданова, дала империи реальный, но упущенный шанс вступить на путь демократического развития. Алданов прослеживает истоки русской трагедии, которую затем описывает в романе Самоубийство (отд. издание 1958), воссоздающем переворот, совершенный под руководством Ленина.

В американский период творчества Алданов часто обращается к жанрам исторического портрета, описывая ярких деятелей рубежа 18–19 вв., а также современных политиков (Ф.Карно, Гитлера, Сталина) либо пользующиеся недоброй известностью фигуры новейшей истории (Азеф, Мата Хари). Тогда же им был задуман трактат Ульмская ночь. Философия случая (1953), где опровергается идея прогресса в истории, как и возможности установить некие законы, которые направляют ее ход.

Наиболее значительным произведением последних лет стала Повесть о смерти (1953), в которой воссоздана история последних лет жизни О.Бальзака, а главным событием, к которому стягиваются разные линии повествования, является февральская революция 1848. Алданов остался верен своему представлению о том, что суд историков всегда пристрастен, так как «нельзя расценивать несоизмеримое: легенду, террор, победы, разорение, политические приобретения, число человеческих жертв». Невозможна и объективная реконструкция важнейших событий частной жизни (смерть Бальзака показана через свидетельства разных лиц, представая то героической, то отталкивающей); тем более несостоятельны попытки жестко логичной интерпретации побудительных мотивов и объективных итогов деятельности выдающегося человека.
Умер Алданов в Ницце 25 февраля 1957.
(Источник - http://www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/literatura/ALDANOV_MARK_ALEKSANDROVICH.html)
***

Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ, Россия
Марк Алданов: «Все решает случай»

Марк Александрович Ландау родился 26 октября 1886 года в Киеве, в семье богатого еврейского предпринимателя-сахарозаводчика. Окончил классическую гимназию и получил основательные знания, в том числе и иностранных языков: латынь, древнегреческий, немецкий, французский и английский языки. Затем Киевский университет сразу по двум факультетам — правовому и физико-математическому (отделение химии). Правоведом не стал, а вот химик из него получился отменный. Первая публикация: «Законы распределения вещества между двумя растворителями». На Западе вышли две научные книги: «Лучевая химия» и «О возможности новых концепций в химии». В первую мировую войну разрабатывал средства защиты от химического оружия. Химией занимался почти всю жизнь, совмещая науку с писательством, считая, что переключение деятельности весьма полезно. Скрупулезность ученого характерна и для Алданова-писателя. Он выверял и проверял факты, никогда не позволяя отсебятины. Часто цитировал француза Олара: «Нет ничего более почетного для историка, если сказать: я не знаю». Треть жизни просидел в библиотеках и за чтением книг». Однако тишину библиотек взорвали сначала февральская, а затем октябрьская революции. И надо было делать выбор: по какую сторону баррикад встать. Алданов предпочел героев народнического движения — Веру Фигнер и Германа Лопатина, встречался, разговаривал, был дружен с лидером кадетов Павлом Милюковым. Большевиков ненавидел. В своем «Армагеддоне» (1918) как истинный ученый препарировал и анализировал большевизм и его идеи. «Загадки русской революции» для него не было: он понимал сущность новых вождей. Как гуманист, не мог принять режим, опирающийся на насилие и террор и стремящийся к тотальному контролю над умами и душами. Разбирая не только русскую, но и все предыдущие революции, Алданов пришел к выводу: «Любая шайка может при случайно благоприятной обстановке захватить государственную власть и годами ее удерживать при помощи террора, без всякой идеи, с очень небольшой численно опорой в народных массах; позднее профессора подыскивают этому глубокие социологические основания». Крамольная книга «Армагеддон» была уничтожена. Политическая борьба с большевиками была обречена на провал, и пришлось Алданову покинуть Россию. Жил то в Париже, то в Берлине. Первая книга в эмиграции — «Ленин» (1919) — выдержала несколько изданий. О своем антигерое Алданов сказал: «Я его ненавижу, как ненавидел всю жизнь… Того же, что он был выдающийся человек, никогда не отрицал». В эмиграции Алданов окончательно сформировался как писатель-историк. Тема революционных потрясений — сквозная для всего его творчества. Литературный успех пришел с повестью «Святая Елена, маленький остров» (1923), позднее закрепленный тетралогией «Мыслитель» (романы «Девятый Термидор», «Чертов мост», «Заговор»). Затем последовали «Ключ», «Бегство», «Пещера», в исторических персонажах многие искали современных аналогий, и писателю пришлось объясняться: «Питта я писал с Питта, Талейрана — с Талейрана и никаких аналогий не выдумывал… Некоторые страницы исторического романа могут казаться отзвуком недавних событий. Но писатель не несет ответственности за повторения и длинноты истории». Как опытный инкрустатор, он вводит цитаты в текст, всегда к месту и всегда точно. Так, в очерке о Юзефе Пилсудском приводится ответ польским социалистам, которые обратились к нему как к «товарищу Пилсудскому»: «Господа, я вам не «товарищ». Мы когда-то вместе сели в красный трамвай. Но я из него вышел на остановке «Независимость Польши», вы же едете до конца, до станции «Социализм». Желаю вам счастливого пути, однако называйте меня, пожалуйста, паном». Алданов прекрасный стилист, однако, у него не бунинское благоухание текста, а сияющий интеллектуальный блеск, порой он даже подавляет эрудицией. Но у него есть другое: биение мысли. Свой чисто алдановский стиль. Он не только романист, но еще моралист и философ. Литературным, кумиром Алданова был Лев Толстой, о ком всегда отзывался с волнением. Как и Толстой, виртуозно строил композицию, понимая историю как стихийный процесс. Он не был детерминистом и отвергал тезис о «миллионе случайностей, образующих независимые друг от друга цепи причинности». Он считал, что никаких причинно-следственных связей нет, что в истории господствует хаос случайности. «По случайности, — пишет он в очерке о Жозефине Богарне, — эта женщина не взошла на эшафот, по случайности взошла на трон, по случайности с трона сошла». Подобно Жозефине, все его исторические персонажи не могут ни предвидеть опасности и последствий, ни повлиять на течение истории, где торжествует «философия случая». Он вполне мог бы повторить вслед за Анатолем Франсом: «Случай — вообще Бог!» А раз все случайно, то не может быть никаких иллюзий. Именно об этом писал Гайто Газданов: «Алданов не верил ни в прогресс, ни в возможность морального улучшения человека, ни в демократию, ни в убогую политическую фразеологию, ни в так называемый суд истории, ни в торжество добра, ни в христианство, ни в существование чего-либо священного, ни в пользу общественной деятельности, ни в литературу, ни в смысл человеческой жизни — ни во что. И он прожил всю жизнь в этом безотрадном мире без иллюзий!» Отвечая на анкету журнала «Числа» (1931), говорил: «Я думаю, что так называемая цивилизация, с ее огромными частными достижениями, с ее относительно общими достоинствами, в сущности, висит на волоске. Вполне возможно, что дикость, варварство и хамство в мире восторжествует. Эта мысль сквозит в разных моих книгах и, вероятно, оттого меня часто называют скептиком». Невольно возникает вопрос: а что делать?! Бороться с «черной природой» человека, укреплять разум и волю, прислушиваться к сердцу, — вот завет Марка Алданова. По воспоминаниям Георгия Адамовича, «Алданов действительно с досадой и недоумением смотрел на «человеческую комедию» во всех ее проявлениях. Интриги, ссоры, соперничество, самолюбование, счеты, игра локтями — все это в его поведении и его словах полностью отсутствовало…» «Это был редкий человек, и даже больше, чем редкий: это был человек в своем роде единственный, — продолжал Георгий Адамович. — Ни разу за все мои встречи с ним он не сказал ничего злобного, ничего мелкого или мелочного, не проявил ни к кому зависти, никого не высмеял, ничем не похвастался — ничем, ни о ком, никогда…» Историк Карпович считал, что «в основе благожелательности Алданова лежало прежде всего то, что он был человеком культуры». «Последний джентльмен русской эмиграции», — так определил Алданова Иван Бунин. «Многие его любили. Явление редкое — Алданов действительно был хорошим коллегой, не сплетничал, не завидовал, и никого не ругал, как Бунин, например», — отмечал Юрий Терапиано. «Останется навсегда в памяти его моральный облик изумительной чистоты и благородства» (Леонид Сабанеев). В отличие от многих писателей-эмигрантов Алданов ухитрялся сводить концы с концами, живя исключительно на гонорары, и при этом помогать тем, кто нуждался еще больше, чем он сам. Эту душевную щедрость отметил художник Арнольд Лаховски в портрете Алданова: мягкие черты интеллигента, высокий лоб, проницательный взгляд и грусть в глазах: все вижу и все понимаю… Знаменитый астроном Тихо де Браге в свое время говорил: «Меня нельзя изгнать, — где видны звезды, там мое отечество». Эти слова применимы и к Алданову. Его звезды — излюбленные исторические личности — всегда были с ним, как в России, так и на Западе. В этом смысле он прожил относительно спокойную жизнь, а уж личную — точно. Женат был один раз (в начале 20-х годов женился на двоюродной сестре Татьяне Зайцевой) и в браке был счастлив. Единственную горечь принесли две эмиграции: сначала из России, а потом, в конце 1940-го, из Франции. В Нью-Йорке он вместе с Михаилом Цетлиным основал «Новый журнал» и выступал со статьями в газете «Новое русское слово». В Америке написал объемистый роман «Истоки». В 1947-м вернулся во Францию и осел в Ницце («О, этот юг, о, эта Ницца, о, как их блеск меня тревожит…» — писал еще Тютчев). В Ницце Алданов любил посидеть в кафе на площади Моцарта («Мозар» по-французски). Свой последний роман «Самоубийство» завершил в 1950-м, в нем снова Ленин со своим «резервуаром ненависти» к России и русскому народу. В последние годы Алданов часто говорил о смерти, почти всегда иронически. «Вот увидите, скоро вам придется писать: «Телеграф принес печальное известие…», — говорил он Адамовичу. Очень боялся Марк Александрович «кондрашки», то есть удара и паралича. В июле 1956 года писатель участвовал в заседаниях конгресса Международного Пенклуба в Лондоне. Скромно и тихо отметил 70-летие и через 4 месяца — 25 февраля 1957 года — скоропостижно скончался. В последнем интервью 7 ноября 1956-го «Голосу Америки» Алданов пожелал всем, в том числе и себе, освобождения России. «Человеку свойственно и естественно желать свободы — бытовой, духовной, политической — «свободы от страха», по знаменитому выражению Рузвельта. Свободы веры и мысли и уверенности в том, что его не могут в любой день ни за что ни про что посадить в тюрьму или расстрелять… Желаю человеку человеческой жизни». В одной из статей (сб. «Современные проблемы», 1922) он писал: «Мир демократизируется — и Россия демократизируется с ним: нам нельзя и некуда уйти от общего мирового закона. Наполеон говорил, что демократический строй — забавная игрушка для народов. Может быть, но народы дорожат этой игрушкой…» Демократия, возможно, действительно, игрушка. Что касается книг Марка Алданова, то это игрушки интеллектуальные. Как говорится, именины сердца и пир духа. Почитайте Алданова, не пожалеете. Он искусный, искрометный рассказчик, и это чувствуется едва ли не в каждом его пассаже: «Под конец его карьеры положение Азефа стало очень трудным. Он должен был убивать и выдавать, убивать и выдавать, напрягал все силы для соблюдения наименее опасной пропорции выданных и убитых людей…» «Падеревский как-то назвал большевизм «восстанием людей, не употребляющих зубной щетки, против людей, употребляющих зубную щетку». В том же метафорическом смысле можно было бы сказать, что ранняя гитлеровщина была бунтом, полуинтеллигентов против интеллигенции». А вот как описывает Алданов советскую элиту, увиденную в кинохронике (1933): «За президентом (Калининым, не Путиным — Ю. Б.) следуют сановники, и чекисты. Не разберешь, кто сановник, кто чекист. Лента на мгновение выбрасывает и уводит истинно страшное, зверское лицо. Кто это? Кем был этот человек до революции? Как могли подобные люди появиться в чеховской России, в той России, «где ничего не происходит», где национальным недостатком считалась обломовщина… В отдельности они ничтожны, в массе очень страшны. Вот она, новая людская порода…» Написано более 70 лет назад, а как злободневно! Посмотрите на думцев, на чиновников, на прокуроров — вся та же «новая порода». Ничего Ааданов не выдумал. Он описывал то, что знал досконально. Заалдановская Новая Россия…
(Источник - http://www.alefmagazine.com/pub1016.html)
***

Николай Брешко-Брешковский.
Четыре звена Марка Алданова

Останавливаться на том, что уже писалось и говорилось об Алданове, не будем. Зачем повторять известное: что в романах своих, исторических и бытовых, он талантлив, изысканно умен и тонок, ж этими тремя качествами заставляет себя читать, даже тех, кто требует лишь только захватывающей фабулы, но, не находя таковой у Алданова, вполне удовлетворяется, и как? -- великолепными этюдами большого мастера...
Что-же еще?
Стоит на одном из первых мест в библиотеках, в отчетах книжных магазинов и переведен на без малаго двадцать языков...
Вас интересует, что сам о себе говорить этот писатель, столь же культурный, сколь и скромный, настоящей, не показной, скромностью...
Но, именно, в этой скромности -- какое-то сдержанное сознание своей силы и своей независимости.
Вот почему на столбцах республиканских газет Алданов позволяет себе то, чего на этих же самых столбцах не дерзнул бы никто другой...
В своем большом очерке о низложенном, вернее, "само-низложившемся" короле испанском Альфонсе XIII, он несколько раз повторяет, что экс-монарх был поистине государственным человеком и процветанием своим за последния десятилетья Испания обязана ему не мало...
От всей плотной фигуры Алданова веет каким-то прочным, установившимся спокойствием. И так же спокойно-же длителен он в движениях, и так же спокоен блеск его светлых глаз, когда он говорит вдумчиво и благожелательно глядя на собеседника...
-- ...Я родился в богатой семье киевских сахарозаводчиков. Это дало мне счастливую возможность идти навстречу своим стремлениям и путешествовать, путешествовать без конца! Единственная часть света, в которой я не был, -- Австралия...
Материальная независимость дарила меня возможностью посвятить себя двум редко совместимым богам: литературе и... химии... Я -- химик и, по словам моего профессора Анри, -- подававший надежды, -- улыбается Алданов ясной, слегка застенчивой улыбкой. -- Мое первое литературное произведение -- книга о Толстом, весьма благосклонно встреченная критикой и, особенно, делавшим "погоду" в этой области покойным Айхенвальдом. Я в глаза никогда не видал Айхенвальда и, поэтому, особенно ценю его отзыв. Книга моя вышла до войны. Всю мою литературную карьеру пришлось делать уже в эмиграции. Но ни мой успех среди зарубежных соотечественников, ни переводы на девятнадцать иностранных языков, никогда не могли заглушить чувство горечи, вытравить сознание, что расцвет мой не пришелся в России, сто шестидесяти миллионной России, так много читавшей и с годами проявлявшей стихийную жажду чтения. Никакие переводы не могут заменить подобной утраты необъятнаго, родного, близкаго, "своего рынка".
С началом военных действий, -- я только только успел прибыть к ним из-за границы, -- уже не до литературы было. Меня мобилизовали. Но ни передовых позиций, ни подвигов, не ждите, -- новая подкупающая улыбка. -- Я надел форму тылового зем-гусара и, как химик, занялся удушливыми газами, с откомандированием на соответствующие заводы. А дальше, дальше все так знакомо: революция, бегство, скитания, Париж... и первая книга на чужбине "Святая Елена, маленький остров".
Вы спрашиваете, да и не только вы, к каким из моих романов больше у меня лежит сердце -- историческим, или современно бытовым? Я отвечу -- к последним, хотя имя сделали мне, главным образом исторические книги и, особенно, "Девятое Термидора", самая слабая из моих вещей, ничуть меня не удовлетворившая...
*
Вспоминая "Десятую симфонию", вы вспомнили встречу императрицы Евгении с художником Изабэ. Я остановился на этом с особенной бережной любовью. У меня всегда было какое-то мистически-благоговейное чувство к живой, человеческой "цепи", соединяющей исторические звенья... Как-то до войны еще, в Париже, я на Рю де ла Пэ перед витриною ювелира Картье. Подъезжает карета. Сухой, высокий старик под руку высаживает даму в глубоком трауре со следами замечательной красоты. Это была императрица Евгения, а старик -- ея личный секретарь Пьетри... Я шел под впечатлением этой встречи. Я только что увидел одну из самых трагических венценосиц... Шестьдесят пять лет тому назад, тоже в центре Парижа, остановилась карета, из нея вышла молодая цветущая императрица и милостиво беседовала с почти восьмидесятилетним миниатюристом Изабэ, тем великим Изабэ, кто в ранней молодости своей писал портрет Марии Антуанетты...
Вот вам четыре живых звена, четыре поколения: я, императрица Евгения. Изабэ и... несчастная дочь Марии Терезии. Странно, до жуткаго странно... И это, всегда меня волновавшее, я как мог и как умел, изобразил в своем романе...
Чем занят теперь?.. Продолжаю, -- конец уже близок, -- роман "Пещера"... Кончу и... "антракт"... На долго ли? Не знаю. Года на два -- на три, может быть... Да и мыслимо ли, вообще, загадывать в наши дни, такие неустойчивые, такие призрачные!..
*
А сейчас, -- повинуясь вашему желанно, -- интервьюер--это маленький тиран, хотя бы и "получасовой" -- сейчас о своем личном, уже не литературном, -- а обывательском. Что-ж, как мой сосед -- бистровщик, -- пожалуюсь: "Времена тяжелыя, сударь!" Печатаюсь, перевожусь, а между тем, только-только свожу концы с концами. Либо туго и мало платят, либо -- это еще хуже! -- совсем не платят... Благо так удобно валить все на "кризис"... Одно из отрадных исключений, -- книгоиздательство "Слово". И его больно и крепко хватил "кризис", но оно аккуратно высылает все, что мне надлежит получить. Венгерский издатель должен был мне 1250 франков. Пишет: "И хотел бы перевести, -- нельзя! Такой закон вышел!"... Короче, ценою сложных и нудных банковских комбинаций я получил свой гонорар, но в каком "общипанном" виде! Вместо 1250 -- 800 франков. Но и за это -- благодарение Господу!..
Мои вкусы? Привычки? Но по нынешним временам, отвыкать надо! Хочешь -- не хочешь.... Люблю тонкую кухню, хорошия вина, ликеры... Люблю ездить верхом... Все недоступные удовольствия... Люблю, -- это более доступно, -- шахматы. Но, увы, шахматы "не любят" меня. Игрок я прескверный!.. В этом нет никаких сомнений, ибо аттестат на горе-шахматиста выдал мне никто иной, как сам знаменитый Ласкер...
Уже 12 лет я женат на такой же, как и сам, киевлянке Татьяне Марковне Ратцевой... Живем по эмигрантски, в скромной квартирке с шаблонным убранством любой квартиры любого зубного врача... Вот и все.
Нет, еще не все!... Желательно еще сказать то, чего сам М. А. Алданов никогда про себя не скажет...
Редкой благожелательности человек!..
Особенно же в писательском мирке Парижа и не подумавшем сплотиться па чужбине, в одинаково для всех тяжелых эмигрантских условиях...
Алданов рад всегда устроить одного, похлопотать за другого...
В долгих и тщательных восьмилетних подготовительных работах по присуждении нобелевской премии академику Бунину, -- роль Алданова довольно видная и весьма активная. Он мобилизовал все свои знакомства и связи... Он волновался, горел и кипел едва ли не больше, чем сам заинтересованный "лауреат".
А, между тем тот же Алданов по праву, с его популярностью не только в русском, но и, в обще-европейском масштабе, смело мог бы выставить свою собственную кандидатуру...

Н. Суражский.
(Н. Суражский. Четыре звена Марка Алданова (От нашего парижскаго корреспондента) // Для Вас. 1934. No 39, 22 сентября. С. 3 – 4)
(Источник - http://az.lib.ru/b/breshkobreshkowskij_n_n/text_0060.shtml)
***