Когда тебя петлёй смертельной
Рубеж последний захлестнёт,
И речью нечленораздельной
Своих первоначальных вод

Ты воззовёшь, в бреду жестоком
Лишь мудрость детства восприяв,
Что невозможно быть востоком,
Навеки запад потеряв,-

Тебе ответит рёв звериный,
Шуршанье трав и камней рык,
И обретут уста единый
России подлинный язык,

Что дивным встретится испугом,
Как весть о новобытии,
И там, где над проклятым Бугом
Свистят осинники твои...

Колокольчики мои,
Цветики степные!
Что глядите на меня,
Темно-голубые?
И о чем звените вы
В день веселый мая,
Средь некошеной травы
Головой качая?

Конь несет меня стрелой
На поле открытом;
Он вас топчет под собой,
Бьет своим копытом.
Колокольчики мои,
Цветики степные!
Не кляните вы меня,
Темно-голубые!

Я бы рад вас не топтать,
Рад промчаться мимо,
Но уздой не удержать
Бег неукротимый!
Я лечу, лечу стрелой,
Только пыль взметаю;
Конь несет меня лихой,-
А куда? не знаю!

Он ученым ездоком
Не воспитан в холе,
Он с буранами знаком,
Вырос в чистом поле;
И не блещет как огонь
Твой чепрак узорный,
Конь мой, конь, славянский конь,
Дикий, непокорный!

Есть нам, конь, с тобой простор!
Мир забывши тесный,
Мы летим во весь опор
К цели неизвестной.
Чем окончится наш бег?
Радостью ль? кручиной?
Знать не может человек -
Знает бог единый!

Упаду ль на солончак
Умирать от зною?
Или злой киргиз-кайсак,
С бритой головою,
Молча свой натянет лук,
Лежа под травою,
И меня догонит вдруг
Медною стрелою?

Иль влетим мы в светлый град
Со кремлем престольным?
Чудно улицы гудят
Гулом колокольным,
И на площади народ,
В шумном ожиданье,
Видит: с запада идет
Светлое посланье.

В кунтушах и в чекменях,
С чубами, с усами,
Гости едут на конях,
Машут булавами,
Подбочась, за строем строй
Чинно выступает,
Рукава их за спиной
Ветер раздувает.

И хозяин на крыльцо
Вышел величавый;
Его светлое лицо
Блещет новой славой;
Всех его исполнил вид
И любви и страха,
На челе его горит
Шапка Мономаха.

"Хлеб да соль! И в добрый час!-
Говорит державный,-
Долго, дети, ждал я вас
В город православный!"
И они ему в ответ:
"Наша кровь едина,
И в тебе мы с давних лет
Чаем господина!"

Громче звон колоколов,
Гусли раздаются,
Гости сели вкруг столов,
Мед и брага льются,
Шум летит на дальний юг
К турке и к венгерцу -
И ковшей славянских звук
Немцам не по сердцу!

Гой вы, цветики мои,
Цветики степные!
Что глядите на меня,
Темно-голубые?
И о чем грустите вы
В день веселый мая,
Средь некошеной травы
Головой качая?

Программистам, обучающим ЭВМ

Проводов натруженные жилы.
Алгоритмов сомкнутая мощь.
Учится
писать стихи
машина.
Я не против.
Я хочу помочь.
Я её программы
не нарушу,
одобряя стихотворный зуд...

Только
мало - в рифму.
Надо - в душу.
Рифмы рифмами.
Не в этом суть...
Пусть же, как положено,
вначале
втиснутся
в машинные зрачки
уравненья
счастья и печали,
формулы
удачи и тоски.
Но однажды пусть
она, машина,
осадив
свой электронный бег,
зная все конструкции снежинок,
тихо спросит:
«Что ж такое снег?...»
«Как это возможно -
запах детства?...»
«Почему вам снится скрип саней?...»
И пускай
непостижимо тесно
в ящике железном
станет ей!
Пусть она,
как мы,
почует ветер.
Испытает пусть,
к земле склонясь,
зависть к тем,
кто жил до нас на свете.
Ревность к тем,
кто будет после нас.
(Это сделать непременно стоит,
если уж всерьёз
учить её...)
Пусть она -
хотя бы раз -
застонет,
ощутив бессилие своё.
Пусть почует жар нетерпеливый
и запомнит
как приказ: «Живи!»
Если б вся любовь
была счастливой,
не было бы
песен о любви...
Поднимаясь на дыбы ершисто,
собственный
обозначая путь,
пусть она
единожды
решится
(не подумав!)
сделать что-нибудь.
Пусть потом опомнится.
Остудит
мозг несметный.
Но - ему назло -
проклянув себя,
опять поступит
глупо,
нелогично
и светло!
Спутает, что важно,
что не важно.
Вымолвит:
«Какие пустяки!...»

...Может быть, тогда
машина ваша
и напишет
настоящие
стихи.
[i]

x x x

Душа -
продолжение мысли
за пределами зеркала.

x x x

Сильнее
воспоминаний о прошлом
только тихая грусть
о несбывшемся.

x x x

Как пустынна дорога,
по которой идет человек
к своему рождению.

x x x

Отравленные
ядом вечности,
мы все пытаемся найти компромисс
между теми, кто с нами, кто в нас,
постепенно теряя и тех и других
в угоду грядущей осени.

x x x

В шорохе трав,
в скрипе ракушек,
в шелесте волн,
в шуме грядущих камней... -

Слышу твое лицо -
о эта райская музыка
на пустынных развалинах мира.

x x x

Дни существуют
в паузах между веками.

x x x

Чтобы видеть, нужно иметь причину.

x x x

Неудержимы границы прошлого.

x x x

Что моя жизнь ?!
Муравейник дней,
вокруг которого осень
и дождь, потерявший лицо ....

x x x

Рассекающий круг,
помни -
ты сотворяешь
змею.

x x x

Имя -
это уже одиночество.
Дом -
это уже изгнание.

x x x

Уйти в срок -
это искусство избранных.
Им в совершенстве владеют
одуванчики и
поэты.

x x x

Непрерывное
похождение
прошлого
уравновешено
пеплом будущего.

x x x

Искусство выть вербой
среди магнолий и роз -
техника верлибра.

x x x

В каждом
живет другой
на расстоянии
в одно крушение.

x x x

Человек
всегда непохож
на свое будущее.
И в этом его
спасение.

x x x

В министерстве плохой погоды
объявляется конкурс на должность Смотрителя Луж.
Одиноким предоставляется осень.

x x x

Другая жизнь -
это всего лишь другая
мера времени.

================================================

Увы, Игорь, боюсь разочаровать Вас, но не знакома лично я с харьковскими авторами... Потому как, живя в Харькове, я так же далека от него, как, например, от Кёльна, Новокузнецка, Петербурга...
Всё, что у меня есть - это интернет.

Реальность же ограничивается домом, семьёй, детьми. Походами в цирк, зоопарк, театры, школьные утренники, прогулки по лесу.

Я не знаю, где обитают поэты...
Вернее, догадываюсь, но пока, в силу обстоятельств, не могу обитать там же.)))

Ложусь перед Вами - ниц... Игорь Литвиненко

Ниц - не надо, - холодно.))

Добавлено (08.05.2011, 16:02)
---------------------------------------------
А Вы похожи чем-то на того, осеннего волка... Какая-то обречённость во всём есть.

Добавлено (08.05.2011, 16:26)
---------------------------------------------
КАРЕН ДЖАНГИРОВ

ОСЕННИЙ ВОЛК

Когда я понял, что меня уже нет -
я увидел женщину с ликом солнца,
я пошел ей навстречу, раздвинув небо,
я пошел ей навстречу, раскинув... Но
меня уже не было!

Меня уже не было на этой земле.
Меня уже не было в собственном теле.
Меня уже не было в собственной памяти...
А где - то вдали из холодного моря,
из очень холодного мертвого моря
вышел Осенний Волк.

x x x

Если волк устал от любви и суши,
то это - осенний волк.
И в грозной стае других волков
не будет ему ни покоя, ни счастья
и только на склонах далекой чужбины
он обретает свою судьбу.

x x x

Весна -
самое-самое
грустное время года,

но знает об этом
только осенний волк.

x x x

Творить на песке...
Сопротивляться нашествию хаоса...
Скитаться по свету в погоне за невозможным,
собирая осколки разбитых зеркал и судеб,
играя на флейте чужих одиночеств...

x x x

Тяжела дорога,
но я продолжаю свой путь,
как будто кто-то вдали,
выбросив белые флаги,
ждет моего пришествия.

x x x

Однажды,
на закате жизни
ты непременно найдешь себя там,
откуда когда-то начал
и осознаешь, что все это время
не ты неустанно скитался по миру, а мир
жил сквозь тебя, как трава прорастает чрез
камень.

x x x

Я спал у корней воды.
И снился мне сон, в котором
я спал у корней воды...
Дни пролетали за днями -
я жил, умирал и помнил,
искал, находил, утрачивал...
Но все это длилось там -
во власти любви и смерти,
а здесь, в тишине глубокой,
в пределах другого неба
я спал у корней воды...

x x x

Исчерпана
последняя грань бытия -
созерцание собственной смерти.

x x x

Я видел,
как дышит пепел -
я знаю как ранен мир.

x x x

Я видел,
как возвращаются земли из дальних странствий
и превращаются в пыль
чужбин.

x x x

Избегаю
пространств, способных
умещаться во взгляде Сторожа,
и людей стерегущих пространства

x x x

Жить надо
южнее собственных мыслей
хотя бы на одно
желание.

x x x

Я знаю,
что люблю тебя
и значит -
я знаю о тебе
все.

x x x

В шорохе трав,
в скрипе ракушек,
в шелесте волн,
в шуме грядущих камней... -

Слышу твое лицо -
о эта райская музыка
на пустынных развалинах мира.

x x x

Я научу тебя, девочка,
как перемалывать солнце
в золотистую пыль
пространств,
как собирать расстояния,
оставленные другими,
и очищать глубину
от грусти...

Я расскажу тебе, девочка
как можно любить этот мир,
зависая судьбой
над пропастью...

Сонет

Я еду не к тебе. Так много время смыло!
Я еду не к тебе. Ты мной в расчёт не взят.
Я еду в тишину. Протяжно и уныло.
Стучат колёса, двигаясь назад.

Я еду во вчера. Обратно. Наугад.
Туда, где ничего ничто не изменило,
Где мы уже не властны всё подряд
Ломать своей сегодняшнею силой.

Я еду не к тебе. Когда всё это было?...
Ты можешь тихо спать, как праведники спят.
Я еду в осень. В ту, что окропила
Меня огнями с головы до пят.

Я еду к той земле, что так меня томила,
Где всё, кроме тебя, из-за тебя мне мило.

x x x

Какое блаженство
наблюдать со стороны за своим крушением

и как суфлер незаметно подсказывать
слова, потерявшие смысл.

x x x

В непрерывном хаосе твоих дорог
только одна живая,
летящая со скоростью смерти
и точная, как змея.

Ей больно, когда ты идешь по ней!
Она - твой Путь.

x x x

Это не я -
это ветер с чужбины
бродит ночами
по крышам счастливых домов.

x x x

Выбирая дороги,
мы выбираем лишь способ счастливого возвращения

x x x

Быть дальше
самого себя
хотя бы на пол-чужбины,
хотя бы на четверть неба
быть выше своих корней.

x x x

Как легко постареть
в окружении мудрых
мыслей.

x x x

Самая
точная
грань
настоящего -
красота
уходящей женщины

x x x

След мой - пустыня,
покрытая пылью забвения
и песками грядущих времен.

x x x

Отбрасываю
холодноватое прошлое,
как ящерица хвост, ускользаю, но жизнь
снова и снова
принимает очертания
прошлого.

x x x

Душа наполняется
листьями, звёздами, ветром ...
А бедное тело - опилками прожитых лет.

x x x

Мы возвращаемся из странствий.
Но возвращаемся не мы.

x x x

Ветер коснулся верхушек холодных деревьев -
я покидаю ваш дом,
в котором прожил счастливую жизнь,
длиною в короткий вечер, и где

я научился любить бесконечность жеста
и поклоняться красоте молчания.

x x x

Исчезаю
в пустые коробочки слов,
оставляя пришельцам
свое отрешенное имя.

x x x

Верлибр-
это
иная скорость
молчания.

x x x

Небо и очень
прозрачная осень
нам
останется в конце мечты.

x x x

Весна за окном
и весна в тво╦м сердце -
два разных времени года,
совпадающих только в юности.

x x x

Мы живем
в двух измерениях.

В одном -
жизнь несказанно короткая.
В другом -
невыносимо длинная.

В одном -
любви не хватает прошлого.
В другом -
у любви нет будущего.

x x x

Боль -
это родник , в котором
время утоляет жажду.
x x x

Не в том ли бессмысленность жизни,
что все, происходящее с нами,
короче жизни ?

x x x

Только в храме
перед зажженной свечою
понимаешь значение
паузы.

x x x

Как прекрасны те книги,
на страницах которых
живут птицы.

x x x

Небо пронизано плачем
маленьких дирижаблей,
не помнящих
о земле.

x x x

Поэт -
это помесь клоуна
с ручной гранатой.

ХУДОЖНИКИ
------------------
Кисть художника везде находит тропы.
И, к соблазну полисменов постовых,
Неизвестные художники Европы
Пишут красками на хмурых мостовых.
Под подошвами шагающей эпохи
Спят картины, улыбаясь и грустя.
Но и те, что хороши, и те, что плохи,
Пропадают после первого дождя.
Понапрасну горемыки живописцы
Прислоняются к подножьям фонарей
Близ отелей, где всегда живут туристы —
Посетители картинных галерей;
Равнодушно, как платил бы за квартиру,
За хороший (иль плохой) водопровод,
Кто-то платит живописцу за квартиру
Либо просто подаянье подает.
Может, кто-то улыбнется ей от сердца?
Может, кто-то пожелает ей пути?
Может, крикнет: «Эй, художник! Что расселся?
Убери свою картинку! Дай пройти!»
Но, как молнии пронзительную вспышку,
Не сложить ее ни вдоль, ни поперек,
Не поднять ее с земли, не взять под мышку,—
Так покорно распростертую у ног!
И ничьи ее ручищи не схватили,
Хоть ножищи по ее лицу прошли...
Много раз за ту картину заплатили,
Но купить ее ни разу не смогли.
1961

Вот хорошие стихи.Когда -то я прочёл их на экзамене по литературе в 14 лет,несколько удивив преподавателей - они не знали их...

А мне сегодня захотелось поделиться стихотворением Лилии Гущиной. В сети - не нашла. Воспроизвожу - по-памяти.

У ног клубится в предвкушенье чернь,
В сторонке ожидают поп и врач.
Как страшно из всего вдруг стать ничем!..
- Ещё минутку, господин палач!

Её довольно, чтоб свести с ума
Того вояку с девственным пушком.
Здесь вечность не нужна и задарма,
Хватило б взгляда меткого с лишком.

Подуть успею на свечной ожог,
Пришпилю шлейф - не то его помнут.
Мужская жизнь - затянутый прыжок,
А женская - мозаика минут.

Случалось вам любимым быть хоть раз?
Мешая в коридоре смех и плач,
Припомните - она просила вас:
- Ещё минутку, господин палач.

Когда вы были не бревно и трус,
Окончился её победой спор.
За то мгновенье (головой клянусь)
Она вам благодарна до сих пор.

А я за вас вдобавок к этим су
Словечко молвлю, выклянчу удач.
Вот тольйко отгоню от губ осу
И - приступайте, господин палач.

"Не возвращайтесь к былым возлюбленным"

Не возвращайтесь к былым возлюбленным,
былых возлюбленных на свете нет.
Есть дубликаты —
как домик убранный,
где они жили немного лет.

Вас лаем встретит собачка белая,
и расположенные на холме
две рощи — правая, а позже левая —
повторят лай про себя, во мгле.

Два эха в рощах живут раздельные,
как будто в стереоколонках двух,
все, что ты сделала и что я сделаю,
они разносят по свету вслух.

А в доме эхо уронит чашку,
ложное эхо предложит чай,
ложное эхо оставит на ночь,
когда ей надо бы закричать:

«Не возвращайся ко мне, возлюбленный,
былых возлюбленных на свете нет,
две изумительные изюминки,
хоть и расправятся тебе в ответ...»

А завтра вечером, на поезд следуя,
вы в речку выбросите ключи,
и роща правая, и роща левая
вам вашим голосом прокричит:

«Не покидайте своих возлюбленных.
Былых возлюбленных на свете нет...»

Но вы не выслушаете совет.

Александр ПУШКИН
(1799-1837)
Паж, или Пятнадцатый год
C'est l'age de Cherubin... (Это возраст Керубино)
Пятнадцать лет мне скоро минет;
Дождусь ли радостного дня?
Как он вперед меня подвинет!
Но и теперь никто не кинет
С презреньем взгляда на меня.

Уж я не мальчик - уж над губой
Могу свой ус я защипнуть;
Я важен, как старик беззубый;
Вы слышите мой голос грубый,
Попробуй кто меня толкнуть.

Я нравлюсь дамам, ибо скромен,
И между ими есть одна...
И гордый взор ее так томен,
И цвет ланит ее так тёмен,
Что жизни мне милей она.

Она строга, властолюбива,
Я сам дивлюсь ее уму -
И ужас как она ревнива;
Зато со всеми горделива
И мне доступна одному.

Вечор она мне величаво
Клялась, что если буду вновь
Глядеть налево и направо,
То даст она мне яду; право -
Вот какова ее любовь!

Она готова хоть в пустыню
Бежать со мной, презрев молву.
Хотите знать мою богиню,
Мою севильскую графиню?..
Нет! ни за что не назову!

* * *

Судьба строки — предсказывать судьбу
и исцелять невидимые раны
публичной постановкой личной драмы.
На твой спектакль (читай: автопортрет)
входной билет хранится столько лет,
насколько хватит выпитого неба.
В грохочущих сосудах ширпотреба
душа сгорает и летит в трубу…
В двуспальном переплете, как в гробу,
о перемене позы молишь слезно,
хрипишь и рвешься — воздуха! — но поздно:
ты промотался, ты истратил бронь,
ты платишь за украденный огонь…

По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.

Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.

Путешествие в обратно
Я бы запретил,
Я прошу тебя, как брата,
Душу не мути.

А не то рвану по следу,
Кто меня вернет?
И на валенках уеду
В сорок пятый год.

В сорок пятом угадаю,
Там, где - боже мой! -
Будет мама молодая
И отец живой.

Осип Мандельштам
Импрессионизм

Художник нам изобразил
Глубокий обморок сирени
И красок звучные ступени
На холст, как струпья, положил.

Он понял масла густоту -
Его запекшееся лето
Лиловым мозгом разогрето,
Расширенное в духоту.

А тень-то, тень все лиловей,
Смычок иль хлыст, как спичка, тухнет,-
Ты скажешь: повара на кухне Готовят жирных голубей.

Угадывается качель,
Недомалеваны вуали,
И в этомсолнечном развале
Уже хозяйничает шмель.

***
Медлительнее снежный улей,
Прозрачнее окна хрусталь,
И бирюзовая вуаль
Небрежно бршена на стуле.

Ткань, опьяненная собой,
Изнеженная лаской света,
Она испытывает лето,
Как бы не тронута зимой.

И, если в ледяных алмазах
Струится вечности мороз,
Здесь - трепетание стрекоз
Быстоживущих, синеглазых.

Анна Ахматова

* * *
Цветов и неживых вещей
Приятен запах в этом доме.
У грядок груды овощей
Лежат, пестры, на черноземе.

Еще струится холодок,
Но с парников снята рогожа.
Там есть прудок, такой прудок,
Где тина на парчу похожа.

А мальчик мне сказал, боясь,
Совсем взволнованно и тихо,
Что там живет большой карась
И с ним большая карасиха.

* * *
Ты большая в любви.
Ты смелая.
Я - робею на каждом шагу.
Я плохого тебе не сделаю,
а хорошее вряд ли смогу.
Все мне кажется,
будто бы по лесу
без тропинки ведешь меня ты.
Мы в дремучих цветах до пояса.
Не пойму я -
что за цветы.
Не годятся все прежние навыки.
Я не знаю,
что делать и как.
Ты устала.
Ты просишься на руки.
Ты уже у меня на руках.
"Видишь,
небо какое синее?
Слышишь,
птицы какие в лесу?
Ну так что же ты?
Ну?
Неси меня!"
А куда я тебя понесу?..

ЛЮБИ

"Люби!" - поют шуршащие березы,
Когда на них сережки расцвели.
"Люби!" - поет сирень в цветной пыли.
"Люби! Люби!" - поют, пылая, розы.

Страшись безлюбья. И беги угрозы
Бесстрастия. Твой полдень вмиг - вдали.
Твою зарю теченья зорь сожгли.
Люби любовь. Люби огонь и грезы.

Кто не любил, не выполнил закон,
Которым в мире движутся созвездья,
Которым так прекрасен небосклон.

Он в каждом часе слышит мертвый звон.
Ему никак не избежать возмездья.
Кто любит, счастлив. Пусть хоть распят он.

ОТПАДЕНИЯ

Отпадения в мир сладострастия
Нам самою судьбой суждены.
Нам неведомо высшее счастие.
И любить и желать — мы должны.

И не любит ли жизнь настоящее?
И не светят ли звезды за мглой?
И не хочет ли солнце горящее
Сочетаться любовью с землей?

И не дышит ли влага прозрачная,
В глубину принимая лучи?
И не ждет ли земля новобрачная?
Так люби. И целуй. И молчи.

ТРУДНО ФЕЕ

«Фея»,— шепнули сирени,
«Фея»,— призыв был стрижа,
«Фея»,— шепнули сквозь тени
Ландыши, очи смежа.

«Фея»,— сквозя изумрудно,
Травки промолвила нить.
Фея вздохнула: «Как трудно!
Всех-то должна я любить».

ЗАКЛИНАТЕЛЬНИЦА ГРОЗ

Красной калиной покой свой убрав,
Принеся в него много лесных, стреловидных, как будто отточенных трав,
Я смотрю, хорошо ль убрана моя хата,
И горит ли в ней серебро, ярко ли злато.
Все, как и нужно кругом.
Мысли такие же в сердце, сверкают, цветятся огнем.
Сердце колдует.
Что это? Что это там за окном?
Дрогнула молния в Небе! Темнеет оно. Негодует?
Или довольно, что в этом вот сердце пожар?
Ветер прерывисто дует.
Гром.
Гулко гремит за ударом удар.
Длится размах грозового раската.
Светится золотом малая хата.
И, опоясан огнем,
В брызгах, в изломах червленого злата,
В рокотах струн,
Сея алмазы продольным дождем,
В радостях бури, в восторге возврата,
Мчится – Перун.

К ЛЮДЯМ

О, люди, я к вам обращаюсь, ко всем,
Узнайте, что был я несчастен и нем,
Но раз полюбил я возвышенность гор,
И все полюбил я и понял с тех пор.

Я понял, но сердцем,— о, нет, не умом,
Я знаю, что радостен царственный гром,
Что молния губит людей и зверей,
Но мир наш вдвойне обольстителен с ней.

Мне нравится все, что земля мне дала,
Все сложные ткани и блага и зла,
Всего я касался, всему я молюсь,
Ручьем я смеялся, но с морем сольюсь.

И снова под властью горячих лучей
С высот оборвется звенящий ручей.
Есть мудрость, но жизнь не распутал никто,
Всем мудрым, всем мертвым скажу я: «Не то!»

Есть что-то, что выше всех знаний и слов,
И я отвергаю слова мудрецов,
Я знаю и чувствую только одно,
Что пьяно оно, мировое вино.

Когда же упьюсь я вином мировым,
Умру и воскресну и буду живым,
И буду я с юными утренним вновь...
О, люди, я чувствую только любовь!

ЛЮБЛЮ

Я этим словом не бросался,
Я для тебя его берёг.
Я долго ждал и вот дождался:
На мой ступила ты порог.

"Какая длинная дорога,-
Сказала,- я чуть-чуть посплю".
Ты стала первой после Бога,
Кому я смог сказать: "Люблю".

РЯБИНОВАЯ РОЩА НА ОБРЫВЕ

Пусть ваши дни напрасно не мрачатся,
Не привыкать с Россией нам прощаться.
Такая доля нашей выпала Отчизне:
Ни смерти не даёт ей Бог, ни жизни.
Стоять ей так на грани, на краю,
Оплакивая избранность свою
До самого до Страшного суда,
Покачивая нас туда-сюда
В душевной смуте вечной и надрыве
Рябиновою рощей на обрыве...

Дежа вю

Там, где в траве лежал велосипед,
Скамейка: два пенька, доска меж ними;
Где паровоз классический сипел
И проносился мимо в млечном дыме,

Где сросся со скворешней старый клен,
Опавший осенью, поздней – заледенелый,
Где думал, что влюблен (и был влюблен);
Где снег ложился белый, белый-белый,

Там все по-прежнему: лежит велосипед,
Под кленом двое мнутся неумело,
Скворешни с паровозом только нет;

И белый-белый снег – небелый.

Святая слепота

Дождь косой, ослепши, падал с неба,
Шел в июнь черемуховым снегом,
И пацан босой по лужам шлепал,
Слушая, о чем шумели клены.

Клены говорили – он не верил.
Клены уверяли – он смеялся.
Потому что день был спел и светел.
Снег был бел и небо было ясно.

Было ясно: будет все красиво,
Как сирень, умытая июнем,
Как подсолнух Солнца над Россией,
Как его безудержная юность.

Шел с душой пацан и не боялся.
Клены говорили – он смеялся.
Клены уверяли – он не верил –
Про петлю в каком-то «Англетере».

* * *

«Мы все подохнем к концу апреля», -
Сказал капитан. И все согласились.
И льды, в которых мы напрочь сели,
Не издевались над нашим бессильем,

Бело молчали. И мы молчали.
И вдруг, точно выстрел, - щелчок затвора.
И тогда я увидел глаза майора –
Голубые. Без страха и без печали.

И, точно в замедленном кинофильме, -
Ствол карабина, идущий к горлу,
А шомпол – к курку… И острою бритвой –
Крик капитана: «Отставить!... Майор, Вам

Должно быть стыдно. Ведь Вы на службе.
Жить и работать! Приказ Вам ясен?»
И коку: «Удвоить паек на ужин».
И тихо боцману: «Он не опасен».

Майор, пошатнувшись, прошел меж нами.
Потупившись, мы на него не смотрели.
И вновь капитан: «Я вам напоминаю.
Мы все подохнем к концу апреля».

* * *

Из нас собрали батальон,
Мне дали старый «ундервуд»,
Шинель без розовых погон –
Таких давно уже не шьют.

Мы прошагали на перрон,
Оркестр сыграл нам бодрый туш,
И юный ротмистр Бальмонт
Нес романтическую чушь.

И мы заполнили вагон,
И «брехунок» оповестил,
Что поезд на Парнасский фронт
Отходит с третьего пути.

Ходили фляжки по рукам,
И пахло в тамбуре травой.
Седой полковник Мандельштам
Молчал нам о передовой…

Прошли года, а не война,
Кто вышел в чине, кто погиб,
А кто сказал – анахмнена, -
И от своих побег к другим.

Передовая, тишина…
Парнасский фронт ночами тих,
И поседевший старшина
В хрущевке тесной пишет стих.

Он собирает свой призыв
В опавших памяти листах.
Не удержав хмельной слезы,
Он составляет строфу так:

«Из нас собрали батальон,
Мне дали старый «ундервуд»,
Шинель без розовых погон –
Таких давно уже не шьют…»

* * *

Приветствую тебя, последняя страница,
Хранящая разгадки детских тайн.
Когда-нибудь любя, мы самоустранимся
В страну, что рисовалась нам в мечтах,
Оставив на листах коды ориентиров,
Чтобы гайдары нас смогли найти;
Меняются места – общаги и квартиры
В потоке прибывающих в пути.
Меняются места, зарплаты, положенья,
Страницы, стимуляторы, страна…
Но неизменны мы, средь вечного круженья,
Как центр на оси веретена.

* * *

Все в доме пасмурно и ветхо,
скрипят ступени, мох в пазах...
А за окном - рассвет
и ветка
в аквамариновых слезах.
А за окном
кричат вороны,
и страшно яркая трава,
и погромыхиванье грома,
как будто валятся дрова.
Смотрю в окно,
от счастья плача,
и, полусонная еще,
щекою чувствую горячей
твое прохладное плечо...
Но ты в другом, далеком доме
и даже в городе другом.
Чужие властные ладони
лежат на сердце дорогом.
...А это все - и час рассвета,
и сад, поющий под дождем, -
я просто выдумала это,
чтобы побыть
с тобой вдвоем.
***

РАСКАЯНИЕ
Я не люблю себя такой,
не нравлюсь я себе, не нравлюсь!
Я потеряла свой покой,
с обидою никак не справлюсь.

Я не плыву,— иду ко дну,
на три шага вперед не вижу,
себя виню, тебя кляну,
бунтую, плачу, ненавижу...

Опамятуйся, просветлей,
душа! Вернись, былое зренье!
Земля, пошли мне исцеленье,
влей в темное мое смятенье
спокойствие твоих полей!

Дни белизны... чистейший свет...
живые искры снежной пыли...
«Не говори с тоской — их нет,
но с благодарностию — были».1

Все было — пар над полыньей,
молчанье мельницы пустынной,
пересеченные лыжней
поляны ровности простынной,

и бора запах смоляной,
и как в песцовых шубах сучья,
и наводненное луной
полночной горницы беззвучье...

У всех бывает тяжкий час,
на злые мелочи разъятый.
Прости меня на этот раз,
и на другой, и на десятый,—

ты мне такое счастье дал,
его не вычтешь и не сложишь,
и сколько б ты ни отнимал,
ты ничего отнять не сможешь.

Не слушай, что я говорю,
ревнуя, мучаясь, горюя...
Благодарю! Благодарю!
Вовек
не отблагодарю я!