ЧАРУШИН ЕВГЕНИЙ ИВАНОВИЧ
(29 октября (11 ноября по старому стилю) 1901 — 18 февраля 1965)
— известный русский художник, график, иллюстратор и писатель, известный больше как детский писатель, заслуженный деятель искусств РСФСР (1945).
Учился во Вхутеине в Ленинграде (1922-1926) у А. И. Савинова и А. А. Рылова. Испытал влияние В. В. Лебедева. В проникнутых тёплым юмором, исполненных в манере свободного акварельного рисунка анималистические иллюстрации Чарушина к своим собственным книгам («Волчишко и другие», 1931; «Никитка и его друзья», 1938; «Про Томку», 1957) и произведениям других авторов («Детки в клетке» С. Я. Маршака, изд. в 1935) для детей младшего возраста познавательные цели органически сочетаются с задачами воспитания этического сознания и любви к природе (этими же чертами отмечена и проза самого Чарушина). К иллюстрациям Чарушина близки по духу его эстампы и мелкая фарфоровая пластика. Его произведения переведены на языки народов СССР и некоторых зарубежных стран.
Биобиблиографический справочник «Писатели Ленинграда», 1982: ...Прозаик, детский писатель. В течение многих лет иллюстрировал книги Чуковского, Маршака, Пришвина, Бианки и др. детских писателей. В 1930 был напечатан первый его рассказ для детей. С тех пор писатель и художник Е. И. Чарушин опубликовал много иллюстрированных книжек для детей младшего школьного возраста о зверях, птицах, об охоте, о детях. Его иллюстрации, эстампы, фарфоровая скульптура, книги экспонировались на многих международных выставках в Софии, Лондоне, Париже.
(По материалам Википедии)
***
Тамара Габбе
Евгений Чарушин
(Литературная газета, № 5; 26 января 1940 г.)
Книжек, предназначенных для маленьких детей, на свете не так уж мало. Обычно это - сказки, коротенькие, но довольно назидательные рассказцы, картинки с подписями и стихи с картинками. Вырастая, человек прочно забывает эти книжки, и лишь немногие из его первых сказок и стихов навсегда остаются для него сказками и стихами.
С этим уже ничего не поделаешь - всякие словесные рукоделия, временно исполняющие должность стихов, рассказов и сказок, отмирают очень быстро. Чуть только сыграют они свою скромную роль - объяснят ребенку, отчего и почему идет снег, снабдят его десятком новых слов, - и конец им. Долго живут, долго помнятся только настоящие стихи, сказки и рассказы, вещи с самодовлеющим художественным замыслом, с собственной поэтической задачей.
Но эти книги создаются редко. Не всякому, даже и талантливому писателю удается сочетать специфические требования своих маленьких читателей с общими для всей литературы требованиями искусства. Поэтому характеры таких писателей, их склад, их облик кажутся нам особенно интересными. Ведь это их книги раньше всех прочих попадают в руки детей; это они первые вводят в жизнь человека литературу.
Евгений Чарушин, художник и писатель, принадлежит именно к этой счастливой категории. Почти все его книги, - а им написано около двадцати книг, - адресованы к самым младшим читателям, к тем, которых правильнее было бы назвать слушателями и зрителями. Область, в которой он работает, самая что ни есть "детская". Чарушин пишет главным образом о животных. А книги о животных, как известно, интересуют преимущественно детей да специалистов-ученых. Обыкновенный взрослый человек о животных не читает. Однако же, если взрослый человек откроет книжку Евг. Чарушина для того, чтобы прочесть своему пятилетнему сыну один из его рассказов, крупно напечатанных на пяти, на трех или даже на двух страничках, он потом вечером еще раз развернет эту детскую книжку и еще раз прочтет маленький рассказ про медвежат, про лесного котенка или про петуха и про тетерева. Прочтет для себя самого и как-то особенно хорошо улыбнется и вспомнит что-то очень милое, давнее, о чем, может быть, не вспоминал никогда. Как будто у Чарушина есть ключ от самых наших хрупких и тонких воспоминаний, глубоко запрятанных и очень дорогих.
Но это вовсе не значит, что книги Евг. Чарушина, написанные им для детей, нравятся только взрослым и не нравятся детям. Нет, они очень нравятся детям, никак не меньше, чем взрослым, а может быть и больше. Евгению Чарушину удалось одержать двойную победу. И в летописях литературы, а особенно литературы детской, это стоит отметить, потому что подобных побед на двух фронтах вовсе не так уж много, и обычно они достаются только замечательным книгам.
Чем же замечательны маленькие рассказы Чарушина, эти простые, незамысловатые рассказы, которые иной раз даже и пересказать трудно, - до того они кажутся неуловимыми в своей наивнейшей простоте? В них нет ни особого обилия естественно-научных сведений, как, скажем, в книгах В. Бианки; нет ни той добротной занимательности сюжетного детского рассказа, с помощью которой завоевывает своих маленьких читателей О. Перовская, но, очевидно, в них есть нечто большее. Развернем наудачу одну из книжек Чарушина. Она называется "Семь рассказов". Проглядим первый из них. В нем говорятся о том, как охотник где-то в глуши, на лесной укромной полянке заметил котенка. Котенок один играет в траве, а охотник смотрит на него из-за кустов. Смотрит, смотрит и вдруг в ужасе бросается бежать, сломя голову. Ведь этот лесной детеныш - рысенок! Стоит ему подать голос, как на выручку явится рысиха-мать, и тогда несдобровать охотнику.
Такова канва этого рассказа, а вот и сам рассказ:
"На полянке ручеек течет. И трава кругом густая, разноцветная, от цветов разноцветная. Тут и пчелы работают, и шмель гудит. А у сосенки, у трехлетки, что мне по колено ростом, толкунцы толкутся, комары. Всей кучей на одном месте подпрыгивают. А полянка-то маленькая, будто комнатка, шагов пять в ширину, десять в длину. Стеной вокруг смородина растет, в смородине рябина, под рябиной - малина. А дальше настоящий лес обступил поляну. Еловый лес. Маленький, маленький котеночек ходит, большеголовый котеночек. Хвост короткий, не хвост, а хвостишко. Мордочка пучеглазая, глаза глупые. А ростом он с полкошки всего. Играет себе котеночек. Схватил в рот длинную соломинку, а сам упал на спину и задними ногами соломинку кверху подпинывает. Задние-то ноги у него длинные, куда длиннее передних, а ступни у ног толстые, с подушечками. Надоела котенку соломина. За мухой погнался, потом цветок лапой ударил. Схватил цветок, пожевал и выплюнул, головой мотает, - горький, видно, цветок попал. Отплевался, отфыркался, посидел немного так, спокойненько и вдруг тучу толкунцов-комаров заметил. Подполз к ним, прыгнул и передние лапы врозь расставил, - видно, хотел всех комаров в охапку поймать. Да ни одного не поймал..."
И так дальше - еще и еще подробности вплоть до неожиданной драматической развязки, до той секунды, когда охотник бросается удирать от котенка, вдруг поняв, что где-то совсем близко, за цветущими кустами его подстерегает смерть. Но лучшее в рассказе, самое поэтическое, теплое, живое - отнюдь не в развязке. Его центр, его содержание, его задача - это сам рысенок, большеголовый, уморительно-серьезный мохнатый ребенок на лесной полянке. Кажется, ни одно его движение не ускользнуло от жадных, любопытных и восторженных глаз автора. Про него - и только про него - написан весь рассказ.
А про что написан рассказ "Медвежата" из книжки "Волчишко и другие", про что -"Птичье озеро" - из книжки "Семь рассказов"? Только про медвежат, только про птиц, живущих в зоопарке. Ведь, в сущности, в рассказах этих вовсе ничего не случается, ничто не происходит. Но читатель и не думает требовать от них случаев или происшествий. Новорожденный утенок, которого, кажется, еще можно запихать обратно в яичную скорлупу, лупоглазый олешек, выглядывающий из своей клетки в зоосаду, карась, вмерзший в прозрачный кусок льда, и даже обыкновенный мох, который "днем под ногами, как огонь, трещит", а по утренней росе "только сипит и пузыри пускает", - все это в рассказах Чарушина само по себе приобретает значение настоящих событий, все это для него не украшающие детали, а самая суть действия. И действие это целиком захватывает читателя, держит его в подъеме живого драматического интереса. Эта способность оживлять мир, обогащать его событиями - самое существенное качество Чарушина, и основано оно на его необыкновенном умении видеть, на счастливой поэтической зоркости.
Поэтическая зоркость - вот настоящий талисман Чарушина, волшебная лампа Аладина. При свете ее все, о чем пишет Чарушин, - звери, птицы, деревья, - все становятся таким удивительным и необычайным, каким оно бывает только тогда, в детстве, когда человеческие глаза видят мир впервые. И вот эту-то первоначальную остроту зрения, это вдохновленное, настороженное внимание удалось сохранить Чарушину. Если бы не было у него этого замечательного свойства, любой его рассказ, пожалуй, мог бы просто растаять в руках у читателя, - так хрупко, так невесомо его фабульное ядро. Но при свете лампы Аладина самая простая история может превратиться в чудесную.
Возьмем еще один рассказ Чарушина. Он называется "Петух и тетерев". Это один из лучших его рассказов, но сюжет его, как и во всех прочих чарушинских вещах, более чем примитивен. Ранней весной мальчик отправляется на охоту. Переночевав в избушке лесника, он на рассвете идет к колодцу, чтобы умыться, и тут делается свидетелем удивительной сцены. У него на глазах лесной петух - тетерев - перелетает через забор и вступает в драку с домашним петухом. В пылу битвы враги не замечают маленького охотника, и тот ловит тетерева живьем. Вот и все. А что удалось сделать из этого рассказа Чарушину! Начало его - это настоящая весенняя поэма. Вот он привел своего читателя в старый город на холмах, на вымытую дождями, поросшую травой крышу старого дома. Какая огромная просторная даль вдруг раскрывается перед читателем. Какими пленительными кажутся ему там, вдалеке, и леса с перелесками, и луга, и поляны, и речки с озерами. Какая радость лежать на этой крыше и смотреть, как по воздушным дорогам, то высоко, то низко, стаями летят перелетные птицы. Еле успел наглядеться читатель на этот голубой мир, а писатель уже увел его за собою в лес. Там все по-другому, но не хуже, а только укромнее и таинственнее.
"...Лес все темней да сырей. Свет полосами упирается в мох, в ягоды прошлогодние, в ландышевые поросли. Моховая кочка - вся в клюкве, как подушка в бисере. Рядом пень трухлявый, дряхлый; так и рассыпается рыжей мукой. Гляжу - в самой середине пня ямка, а в ямке тетерочье перо, пестрое, полосатое - желтое с черным. Видно, купалась тут тетерка в сухой трухе, барахталась, на боку лежала, крыльями хлопала, черным куриным глазом глядела..."
Сказочное перо! Кажется, его потеряла не тетерка, а какая-то невиданная птица. Возьмешь его в руки, и не миновать удивительных приключений. А вот и само оно - удивительное приключение.
Дикая черная птица, как разбойник, перемахнула через забор и неожиданно очутилась в домашнем курином царстве.
"Ко... ко... ко... ко... коко! - заговорил петух.
А косач выгибаться стал. Крылья распустил, будто двумя саблями по земле водит.
...Брови у косача красные, как огонь, а весь он черный-черный, только на крыльях белые зеркальца мелькают, да подхвостье белое торчит.
...И стали петух и косач сходиться все ближе и ближе. По всем правилам петушиной драки стали сходиться. Оба ведь петухи, только один лесной, другой - домашний!"...
Сцену этого боя хотелось бы переписать целиком, но и отрывок явственно говорит о поэтическом качестве целого. И таковы почти все чарушинские рассказы, в основе которых лежит его счастливое чувство реальности, его памятливая зоркость. Но если только изменит писателю его удивительное зрение, если погаснет хоть на миг лампа Аладина, - не жди удачи.
Вот, например, есть у Чарушина книжка "Про сороку". Она принадлежит к разряду так называемых "научных сказок", давно вошедших в обиход детской литературы и все же в своем большинстве довольно сомнительных. Все сказочное, чудесное заменяется в них обычно полезными сведениями, а полезным сведениям в сказке и неудобно и тесно. Но выиграть сражение, можно, разумеется, и на самых неблагоприятных позициях, победа от этого становится только почетнее. Удалось ли на этот раз победить Чарушину? Нет, не удалось. Он не смог ввести в бой свои главные силы - и проиграл. Сказка не позволяет рассказчику участвовать наравне с героями во всех ее перипетиях. Она хочет, чтобы он стоял поодаль и спокойно, почти бесстрастно - с горки - командовал действием.
А Чарушин не может оставаться вдалеке от действия. Он смотрит на вещи, как пятилетний мальчик, который глядит на них в первый раз. В этом взгляде и жадность охотника, и пытливость натуралиста, и бескорыстный восторг художника. Если нельзя смотреть в упор, он многого не сумеет разглядеть, да и показать многого, конечно, не сможет. Именно поэтому не удалась ему в полной мере и книжка "Звери жарких и холодных стран". Чарушину не свойственно быть пересказчиком чужого материала. В создании научно-популярных рассказов с ним может успешно конкурировать всякий добросовестный популяризатор, которому до настоящего Чарушина далеко, как от земли до неба. Да и на что Евгению Чарушину эти шубы с чужого плеча? Его талант в том, чтобы видеть своими глазами, говорить своим языком.
И язык его почти всегда послушен ему, выразителен и точен. Недаром свою писательскую дорогу он начал с подписей к картинкам, то есть с такой литературной формы, в которой слово должно идти бок о бок с рисунком, нисколько не уступая ему в реалистичности и конкретности. Евгений Чарушин выработал этот свой язык, экономный и живой, способный каждым словом апеллировать к воображению читателя. Более того, он создал и какой-то свой собственный литературный жанр, полностью соответствующий особенностям [его] дарования. У жанра этого еще нет названия. Творения Чарушина именуют то рассказами, то очерками, то развернутыми подписями к рисункам, то заметками из дневника художника.
И все это отчасти верно. Но вернее [всего] было бы назвать их "лирическими портретами", если только такое громкое название пристало портретам попугая, оленя, рысят и медвежат. Впрочем, не одних только оленей и медвежат рисует нам Чарушин. Мы узнаем [в] его портретах тот диковинный, огромный и милый мир, который всегда окружает ребенка, который когда-то окружал и нас в первую пору нашей жизни. Ребенок чувствует себя в этом мире, как дома, а мы благодарны писателю за то, что он хоть на миг вернул нам первоначальную свежесть зрения.
И в этом секрет двойной победы Евгения Чарушина.
Т. Габбе
(Источник - Тамара Габбе Евгений Чарушин; http://www.chukfamily.ru/Humanitaria/Gabbe/charushin.htm)
***
Чарушин Е. И. Художественные произведения о мире животных.
Чарушин Е. И. (1901 - 1965) - один из самых любимых детьми художников мира животных. Он был лучшим художником анималистом. Равных ему не было. Но Евгений Чарушин был и одним из тех добрых и гуманных детских писателей, которые сохранили непосредственность и свежесть детского взгляда на мир животных и детского восприятия жизни, которые сумели по-доброму и с ясной простотой донести этот взгляд до детского сознания. Искусство Евгения Чарушина, доброе, человечное, радует уже не одно поколение маленьких читателей и учит их любить волшебный мир зверей и птиц.
В Чарушине все было удивительно. Начиная с фамилии. Казалось бы, этимология фамилии «Чарушин» восходит к словам «чара», «чародей», «очаровывать». Это очень соблазнительная версия, ведь сам художник и писатель Чарушин Е. И. очаровал несколько поколений детей своими добрыми, гуманными рассказами и рисунками о жизни животных. На самом же деле фамилия ЧАРУШИН связана с существительным ЧАРУША. Так в диалектных говорах Урала называли форму для выпечки сдобного теста. Прозвище ЧАРУША, от которого и произошла фамилия, получал человек пышнотелый, дородный.
Евгений Иванович Чарушин родился в 1901 году на Урале, в Вятке в семье Ивана Аполлоновича Чарушина, одного из видных архитекторов Урала. По его проектам построено более 300 зданий в Сарапуле, Ижевске, Вятке. Он оказал существенное влияние на застройку городов Прикамья и Предуралья, огромного региона, где он был ведущим архитектором в том числе и из-за своего статуса -- главный губернский архитектор. Профессия архитектора требует, как необходимого условия, быть хорошим рисовальщиком. Как и его отец, архитектор, сам юный Чарушин великолепно рисовал с детства. Рисовал начинающий художник по его собственным словам «преимущественно зверей, птиц да индейцев на лошадях».
Живой натуры для юного художника вполне хватало. Она была повсюду. Во-первых, сам родительский дом с огромным заросшим садом был густо населён всевозможной живностью. Это был настоящий домашний зоопарк -- кудахчущий, хрюкающий, ржущий, мяукающий и лающий. Во дворе обитали поросята, индюшата, кролики, цыплята, котята и всяческая птица -- чижи, свиристели, щеглы, разные подстреленные кем-то на охоте птицы, которых выхаживали и лечили. В самом доме жили кошки, на окнах висели клетки с птицами, стояли аквариумы и банки с рыбками, а ещё в доме жил некто Бобка.
Это был пес о трех лапах, закадычный друг маленького Жени Чарушина. Этот пес «лежал всегда на лестнице. Все об него спотыкались и бранились. Я же ласкал его и часто рассказывал ему о своих детских огорчениях». Во-вторых, кроме всего этого движущегося и шевелящегося изобилия натуры всегда можно было сбегать в мастерскую чучельника, находившуюся в двух шагах от дома Чарушиных. Там зверей можно было рассмотреть в состоянии покоя.
Любимым чтением Жени Чарушина были книги о жизни животных. Сетон-Томпсон, Лонг, Биар - вот его любимые авторы. Но однажды отец подарил ему на день рождения 7 тяжелых фолиантов. Это была книга А. Э. Брема «Жизнь животных». Такое уж это было совпадение, что Чарушин родился в день смерти великого немецкого зоолога Альфреда Эдмунда Брема. Его фундаментальный труд в семи томах была самая дорогая для Евгений Иванович Чарушина книга. Ее он берег и перечитывал всю жизнь. «Я читал его запоем, - вспоминал Чарушин, - и никакие «Нат Пинкертоны» и «Ник Картеры» не могли сравниться с Бремом». И то, что рисовал начинающий художник все больше зверей да птиц, в этом тоже немалая доля влияния Брэма.
После окончания в 1918 году средней школы, где он учился вместе с Юрием Васнецовым, Чарушин был призван в Красную Армию. Там его использовали «по специальности», и он был назначен помощником декоратора в культпросвете Политотдела штаба Красной Армии Восточного фронта. Отслужив 4 года, практически всю гражданскую войну, он вернулся домой и решил учиться на профессионального художника. В Вятке можно было учиться только в декоративных мастерских Вятского губвоенкомата Но это было не серьезно, настоящей школы рисования губвоенкомат дать не мог. Юный Чарушин это понимал, и осенью того же года он уехал в Петербург. Заветная цель любого начинающего художника -- это Академия. И Евгений Чарушин поступил на живописный факультет в Петербургскую Академию художеств (ВХУТЕИН), где занимался пять лет, с 1922 по 1927 год, у А.Карева, А.Савинова, М.Матюшина, А.Рылова.
По окончании учёбы Чарушин пришёл со своими наработками в Детский отдел Госиздата, которым заведовал в тогда знаменитый художник Владимир Лебедев. В те годы власть перед художниками задачу -- создать принципиально новые книги специально для маленьких граждан советского государства. Книги должны были быть высокохудожественными и, в то же время, информативными и интересно-познавательными. Чарушинские рисунки из мира животных понравились Лебедеву, и он поддержал молодого художника в его исканиях и творчестве. Первая книга, иллюстрированная Евгением Ивановичем, был рассказ В.Бианки «Мурзук». Она привлекла внимание не только маленьких читателей, но и знатоков книжной графики, а рисунок из неё был приобретён Государственной Третьяковской галереей.
В 1930 году, «преисполненный до краёв наблюдениями детства и охотничьими впечатлениями я стал, при горячем участии и помощи С.Я.Маршака, писать сам». Чарушин Е. попробовал писать небольшие рассказы для детей о жизни животных. Очень тепло о рассказах начинающего автора отозвался Максим Горький. Но это оказалось самым трудным делом в его жизни, так как по его собственному признанию, иллюстрировать чужие тексты ему было много проще, чем свои собственные. В своих текстах очень часто возникали споры между Чарушиным-писателем и Чарушиным-художником.
До войны Евгений Иванович Чарушин создал около двух десятков книг: «Птенцы», «Волчишко и другие», «Облава», «Цыплячий город», «Джунгли - птичий рай», «Животные жарких стран». Продолжал он иллюстрировать других авторов -- С.Я.Маршака, М.М.Пришвина, В.В.Бианки. Во время войны Чарушина эвакуировали из Ленинграда на родину, в Киров (Вятку). Он рисовал плакаты для «Окон ТАСС», писал картины на партизанскую тему, оформлял спектакли в Кировском театре драмы, расписывал помещение детского сада одного из заводов и фойе дома пионеров и школьников. И занимался с детьми рисованием.
В 1945 году художник вернулся в Ленинград. Помимо работы над книгами, он создал серию эстампов с изображениями животных. Ещё до войны он увлёкся скульптурой, расписывал чайные сервизы, а в послевоенные годы делал из фарфора фигурки животных и целые декоративные группы. Последней книгой Чарушина стали «Детки в клетке» С.Я.Маршака. А в 1965 году ему посмертно была присуждена золотая медаль на международной выставке детской книги в Лейпциге.
На всю жизнь художник и писатель Чарушин сохранил детское мироощущение и какой-то ребяческий восторг перед красотой мира природы. Он сам рассказывал о себе:«Я очень благодарен моим родным за моё детство, потому что все впечатления его остались для меня и сейчас наиболее сильными, интересными и замечательными. И если я сейчас художник и писатель, то только благодаря моему детству...
Моя мать - садовод-любитель. Копаясь в своем садике, она делала прямо чудеса… Конечно, я принимал деятельное участие в ее работе. Вместе с ней ходил в лес собирать семена цветов, выкапывать разные растения, чтобы их «одомашнить» в своем саду, вместе с ней выкармливал уток и тетеревов, и моя мать, очень любящая все живое, передала мне эту любовь. Цыплята, поросята и индюшата, с которыми всегда было много хлопот; козы, кролики, голуби, цесарка с перебитым крылом, которое мы лечили; ближайший мой приятель - трехногий пес Бобка; война с котами, съедавшими моих крольчат, ловля певчих птиц - чижей, щеглов, свиристелей, … и … голубей… Вот со всем этим связано мое раннее детство, к этому обращаются мои воспоминания.
Шести лет я заболел брюшным тифом, так как решил однажды есть все то, что едят птицы, и наелся самой невообразимой гадости... В другой раз я переплыл вместе со стадом, держась за хвост коровы, широкую реку Вятку. С того лета я умею хорошо плавать...»
Мир животных посреди первозданной природы - его родина. Он всю жизнь рассказывал о ней и рисовал этот дивный исчезнувший мир, пытаясь сохранить и передать детям его душу.
(Источник - Чарушин Е. И. Художественные произведения о мире животных; http://www.kotmurr.spb.ru/library/charushin/index.html)
***
