[ Обновленные темы · Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Литературный форум » Я памятник себе воздвиг нерукотворный » Постмодернизм (середина ХХв) » Нолькен И.С. - русский писатель, критик, офицер, юрист (Забытые имена)
Нолькен И.С. - русский писатель, критик, офицер, юрист
Nikolay Дата: Пятница, 08 Июл 2011, 21:45 | Сообщение # 1
Долгожитель форума
Группа: Заблокированные
Сообщений: 8926
Награды: 168
Репутация: 248
НОЛЬКЕН ИВАН СТАНИСЛАВОВИЧ
(Барон фон Нолькен Иван Станиславович)
(28 апреля 1866 года, Ставропольский уезд — 1943 год, предположительно Рига)

- русский писатель - эмигрант, публицист, музыкальный и литературный критик, офицер, военный следователь и судья.

Иван Станиславович фон Нолькен родился в 1866г. Образование: Павловское военное училище (1889), Военно-юридическая академия. Офицер лейб-гвардейского Волынского полка. В период Великой войны участвовал в боях за Варшаву и Гродно. Военный следователь. Во ВСЮР с 1918г. Скончался в 1943г. Похоронен на православном Покровском кладбище в Риге. Автор произведений: «В доме, в корпусе и в училище» (1889), "Графиня Дюмонтэль", "Роман пианиста", "Строптивый генерал-адьютант", «Живые и мертвые», «Быль и быт» (1931).
***

Нолькен офицер
Образование: Владимирский Киевский кадетский корпус (1884), 1-е военное Павловское училище (1886, 1-й разряд, подпоручиком со ст. 7.08.1885 г. в 18-й стрелковый батальон), Военно-юридическая академия (1-й разряд).

Чины: вступил в службу (28.08.1884), подпоручик со ст. 7.08.1885 (11.08.1886), переименован в подпоручики гвардии (16.09.1887), поручик гвардии (ст. 30.08.1890), штабс-капитан гвардии (ст. 28.05.1894), переименован в капитаны (8.06.1895), подполковник (ст. 5.04.1898), полковник "за отличие по службе" со ст. 14.04.1902 (1902), генерал-майор "за отличие по службе" со ст. 6.12.1910 (1910).

Прохождение службы: в 18-м стрелковом батальоне (1886-?), кандидат на военно-судебную должность (8.06.1895-3.04.1898), военный следователь Приамурского военного округа (3.04.1898-31.05.1901), помощник военного прокурора Виленского военно-окружного суда (31.05.1901-17.06.1905), помощник военного прокурора Петербургского военно-окружного суда (17.06.1905-18.01.1906), военный следователь Петербургского военно-окружного суда (18.01.1906-10.08.1908), в запасе (10.08.1908-28.05.1909), помощник военного прокурора Московского военно-окружного суда (28.05.1909-16.09.1910), военный судья Виленского военно-окружного суда (16.09.1910-18.03.1911), военный судья Московского военно-окружного суда (18.03.1911-28.03.1913), в отставке (28.03.1913), инспектор головных и тыловых эвакуационных пунктов и госпиталей Западного фронта (до 10.07.1916-после ??.07.1916), военный судья Казанского военно-окружного суда (??.07.1916-1917).
Награды: С3 (1899), А3 (1906), В3 (1912)
(Источник – Русская императорская армия; http://www.regiment.ru/bio/N/114.htm)
***

Барон фон Нолькен Иван Станиславович
(28.04.1866 – 1943)
Еванг.-лютеранского вероисповедания. Сын Ген-майора в отставке Станислава Ивановича Нолькена. Образование получил во Владимирском Киевском кадетском корпусе. Окончил 1-е военное Павловское училище. Выпущен в л-гв. Волынский полк. Подпоручик (ст. 07.08.1885). Поручик (ст. 11.08.1890). Штабс-Капитан (ст. 28.05.1894). Окончил Александровскую военно-юридическую академию (по 1-му разряду). Капитан (ст. 08.06.1895). Кандидат на военно-судную должность (08.06.1895-03.04.1898). Военный следователь (03.04.1898-31.05.1901). Подполковник (ст. 05.04.1898). Помощник военного прокурора Виленского военно-окружного суда (31.05.1901-17.06.1905). Полковник (ст. 14.04.1902). Помощник военного прокурора Петербургского военно-окружного суда (17.06.1905-18.01.1906). Военный следователь Петербургского ВО (18.01.1906-28.05.1909; в запасе - 10.08.1908-28.05.1909). Помощник военного прокурора Московского военно-окружного суда (28.05.1909-16.09.1910). Военный судья Виленского военно-окружного суда (16.09.1910-18.03.1911). Ген-майор (пр. 1910; ст. 06.12.1910; за отличие). Военный судья Московского военно-окружного суда (18.03.1911-01.1913). Уволен от службы с мундиром и пенсией 28.03.1913. После начала мировой войны возвращен на службу тем же чином (на 10.07.1916 ст. в чине не установлено). Инспектор головных и тыловых эвакуац. пунктов и госпиталей Западного фронта. На 10.07.1916 в том же чине и должности. Военный судья Казанского военно-окружного суда (с 07.1916). Участник Белого движения в составе ВСЮР. В эмиграции в Латвии. Проживал в Риге. После аннексии прибалтийских республик СССР (1940) допрашивался органами НКВД, но арестован не был. Умер в Риге. Похоронен на Рижском Покровском кладбище.

Награды: ордена Св. Станислава 3-й ст. (1899); Св. Анны 3-й ст. (1906).
Сочинения: «В доме, в корпусе и в училище» (1889), "Графиня Дюмонтэль", "Роман пианиста", "Строптивый генерал-адьютант", «Живые и мертвые», «Быль и быт» (1931).
(Источник - Русская армия в Первой мировой войне; http://www.grwar.ru/persons/persons.html?id=5256&PHPSESSID=1444a73b4ddc4288666f659fc1961c7)
***

Иван Нолькен
(Критико-биографический очерк Александра Филей)

Иван Станиславович фон Нолькен (родился 28 апреля 1866 года в Ставропольском уезда — умер предположительно в 1943 году, место (скорее всего, Рига) и обстоятельства смерти доподлинно неизвестны) — чиновник, многолетний деятель российской судебной системы, военный, представитель известного прибалтийско-немецкого баронского рода, русский писатель немецкого происхождения, проживавший в Риге после революционных событий в России.

Семья
Отец, Станислав Иванович фон Нолькен (1823 - 1895), владелец родового поместья Костюковка, расположенного в Гомельском уезде Могилёвской губернии, всю жизнь сознательно посвятил военной карьере, находясь на действительной службе в российской армии; он дослужился до высокого звания генерал-майора. Поместье в Могилёвской губернии были пожалованы отцу будущего писателя в 1855 году за верность и преданность на службе короне Российской империи. Удалившись от дел, Станислав фон Нолькен поселился в имении Костюковка в 1870 году, получив два десятилетия заслуженного отдыха. В 17 лет он стал рядовым Томского егерского полка, после чего в 1843 году удостоился чина подпоручика, а через четыре года он становится поручиком. В 1849 году в чине есаула Станислава Ивановича Нолькена переводят в Первый Кавказский казачий батальон, в результате чего несколько лет ему пришлось принимать активное участие в непрерывных боевых действиях, которые вела российская армия против восставших мятежных горцев. За проявленные качества в бою против жителей Кавказа в долине реки Белый Нолькен-старший в 1851 году удостоился ордена Святой Анны 3-ей степени с мечами и бантом. Буквально через два года в рамках затяжной кавказской кампании Нолькен участвовал в кровопролитном сражении у станицы Лабенской. В 1858 году Нолькен-старший по приказу военного командования назначен сперва командиром одного из горских казачьих полков, а потом и командиром одной из бригад Кубанского казачьего полка. 1 августа 1861 году он со вверенными ему силами даёт решающий бой горцам, в результате которого наносит им сокрушительное поражение; за выигранное сражение Станислав Нолькен удостаивается золотой шашки с посвящением «за храбрость». После заключения перемирия в послевоенный период Станислав Нолькен участвует в строительстве новых хорошо обустроенных станиц на завоёванной в ходе военных действиях территории. Его супруга, Эмилия фон Эссен, мать братьев Нолькен (Карла и нашего героя, Ивана) также происходила из знатного прибалтийско-немецкого рода.

Старший брат латвийского писателя-автобиографиста, Карл Станиславович Нолькен, с детства страстно мечтавший о военно-политических достижениях, последовал по стопам отца. В раннем возрасте, будучи прикомандированным к военно-торговому флоту, он участвовал в нескольких исследовательских экспедициях к побережью североамериканского континента, о чём с удовольствием вспоминал в будущем. В 1898 году он к удивлению для самого себя бы назначен полицмейстером Санкт-Петербурга. В 1903 году он по приказу начальства переведён в Варшаву, где он заступает на более высокую и ответственную должность обер-полицмейстера, а в марте 1905 года террорист-анархист, обиженный за беспощадное отношение Карла Нолькена к проявлениям народной вольницы, совершает неудавшуюся попытку покушения на высокий полицейский чин: автобиографический мотив неудачного рижского покушения на судью Лаврентьева, персонажа романа «Зарево», отчасти отображает фактическую подоплёку описанной попытки террористической расправы над братом писателя. Вскоре после службы в Варшаве Карл, продемонстрировавшие лучшие качества на посту судьи, получает новое перспективное назначение на должность генерал-губернатора Томска, а затем, с 1908 по 1910 год он занимает пост губернатора Могилёвской губернии, то есть административно-территориальной единицы, на которой располагается фамильное поместье баронов Нолькенов. Судьба Карла была печальной: судя по косвенным документальным свидетельствам, он был расстрелян по приказу местных органов советской власти после 1917 года. На это указывает информация о том, что в документах департамента, в обязанности которого входило осуществление надзора над представителями дворянского класса, фигурирует Иван фон Нолькен, который назвал себя «братом расстрелянного губернатора»; такая формулировка наводит на мысль о неблагоприятном исходе в отношении Карла, поскольку, согласно архивным данным, он был единственным губернатором по фамилии Нолькен в Российской империи перед Первой мировой войной.

Образование
В 1884 году Иван Нолькен получает образование во Владимирском Киевском кадетском корпусе; далее следует поступление в Павловское военное училище, которое молодой человек с успехом оканчивает в 1886 году (по первому разряду). 7 августа 1885 году Нолькен удостаивается звания подпоручика. Сразу после окончания Павловского училища он по распределению попадает в Восемнадцатый стрелковый батальон. Позже Нолькен, испытывавший непреодолимую тягу к изучению права, поступает в престижную Военную юридическую академию; перед ним маячат очертания будущей карьеры, связанной с перспективным направлением в области военной юриспруденции. 16 сентября 1887 года он переименован в подпоручики лейб-гвардии Волынского полка, который квартировался в Варшаве.

Литературный дебют
Первый литературный опыт молодого военного состоялся именно в этом городе в 1889 году. Иван Нолькен, происходивший из литературно образованной семье и с ранних лет приобщившийся к разностороннему чтению, оттого и сам испытывавший тягу к литературным сочинениям, за свои деньги издал небольшой сборник рассказов под названием «В доме, в корпусе, в училище» (псевдоним Никольцев). Он был посвящён ближайшему армейскому окружению Нолькена, а также его бывшим сокурскникам по Павловскому военному училищу, родственникам и многочисленным знакомым. Тираж этого дебютного опуса достигал 1000 экземпляров, за которые автором было заплачено 600 рублей. Несмотря на то, что Нолькен скрыл себя под псевдонимом «Никольцев», вопрос авторства этой книги вскоре стал секретом Полишинеля. Публикация этой книги вызвала массу негативных откликов близких Нолькену людей, которые выразили ему свою обиду и разочарование по поводу того, что в сборнике было отражено слишком много личного и даже интимного, что имело отношение к биографическим прототипам главных героев авторского повествования. В первую очередь известен критический отзыв отца молодого литератора Станислава Нолькена: «Знаешь что, твоя книга прямо невозможна. В ней столько эротики, что ее нельзя дать в руки порядочной девушке». Через короткое время директор Павловского училища генерал Рыкачёв, ознакомившийся с прозаическим сочинением «некоего Никольцева», созвал экстренное офицерское собрание, на котором громогласно выступил с сокрушительным посрамлением автора: «Среди бывших питомцев нашего славного училища нашелся негодяй, который не постыдился изобразить своё родное училище в весьма непривлекательных красках». Официальная литературная критика также оставила по поводу книги в лучшем случае снисходительно-пренебрежительные отзывы за одним только заслуживающим внимания исключением: некий критик из литературной газеты «Дон», выходившей в Воронеже, опубликовал хвалебный комментарий, в котором удостоил книгу сравнения с нашумевшей «Бурсой» Николая Помяловского. Однако Иван Нолькен прекрасно знал автора положительного отзыва, находился с ним в дружеских отношениях, так что его позиция не стала для него открытием.

Положительный отзыв
Однако в итоге ожидания автора и его юношеского творческого самолюбия оказались удовлетворены: дебютный литературный труд Нолькена-таки удостоился искреннего положительного отклика. Его автором был литературный обозреватель Модест Ильич Чайковский, брат прославленного композитора, который, хоть и отметил малоопытность и незрелость авторского мировосприятия, но похвалил некоторые сценки из жизни закрытых учебных заведений, которые местами отличались излишней и не всегда оправданной скабрёзностью, грубостью и реалистичностью, но зато «вполне удались». Иван Нолькен чрезвычайно дорожил этим хвалебным отзывом, нередко вспоминал о нём, уже серьёзно занимаясь литературной деятельностью в период создания монументальной автобиографической дилогии, состоящей из романов «Зарево» и «В Курляндском замке», а также в своём исповедально-рефлексивном романе «Живые и мёртвые».

Нолькен решил отправить большую часть своего литературного сочинения в родную деревню Ставропольского уезда, однако крестьяне (в большинстве своём не овладевшими азами грамоты) поместья Нолькенов вырвали страницы из книги и использовали в создании «цигарок»-самокруток. Об этом автор сам не без подкупающей читателя тонкой иронии поведал в своём автобиографическом труде более позднего периода.

Работа в московском отделении Русского музыкального общества
Иван Нолькен с юных лет (благодаря разумному подходу со стороны родителей и родственников) обладал утончённым музыкальным вкусом, занимал должность сопредседателя московского отделения Русского музыкального общества, что позволяло ему поддерживать тесные культурные контакты с ведущими композиторами, исполнителями и музыкальными критиками дореволюционной эпохи. Он был близким советником и единомышленником таких мэтров российской эстрады, как Фёдор Шаляпин и Леонид Собинов; сдружился с виртуозным композитором Сергеем Рахманиновым, очень много и плодотворно общался с пианистом Эдуардом Фреем. В поздних воспоминаниях в период эмиграции (в который и были написаны все примечательные литературные произведения Нолькена) он зафиксировал в своей непринуждённой иронично-бытовой форме некоторые случаи из жизни своих друзей и знакомых, имевших прямое отношение к музыке.

Этапы военной и юридической карьеры
В то же время помимо интенсивной деятельности в области «продюссирования» и курирования событий музыкальной культуры России Нолькен продолжал продвигаться по военно-юридической карьерной лестнице, которая являлась определяющим для будущего романиста-мемуариста. Вот перечень его продвижений по карьерной лестнице, прослеженных вплоть до судьбоносного 1917 года: военный следователь Приамурского военного округа (с 3.04.1898 по 31.05.1901), помощник военного прокурора Военно-окружного суда в губернском городе Вильно (с 31 мая 1901 года по 17 июня 1905 год); далее он становится помощником военного прокурора Военно-окружного суда в Санкт-Петербурге (с 17.06.1905 года по 18.01.1906 года). Далее он занимает должность военного следователя в этом же судебном ведомстве (с 18 января 1906 года до 10 августа 1908). С 10 августа 1908 года до 28 мая 1909 он находится в запасе. После девятимесячного пребывания в резерве Нолькен становится помощником военного прокурора Московского военно-окружного суда (с 28 мая 1909 года по 16 сентября 1910 года). Далее Нолькен возвращается на старое место работы (Виленский военно-окружной суд) в более высоком чине военного судьи, где работает с 16 сентября 1910 года по 18 марта 1911 года. 18 марта 1910 года его переводят на пост военного судьи в Московский суд, в котором он работает три года, после чего 28 марта 1913 года он уходит в отставку.

В связи с началом военных действий Первой мировой войны Иван Нолькен, руководствуясь чувством искреннего патриотизма отправляется на фронт русско-германского противостояния, где принимает участие в боевых действиях и в итоге получает назначение на высокий и ответственный пост инспектора головных и тыловых эвакуационных пунктов и госпиталей Западного фронта, который занимает до 10 июля 1916 года. Известно, что Иван Станиславович Нолькен особо отличился в боях против кайзеровской армии, которые происходили под Гродно и Варшавой, тогда он проявил свою храбрость и самоотверженность, что отмечается во всех доступных биографических источниках, связанных с личностью писателя. В военных условиях Иван Нолькен занимает пост военного судьи Казанского военно-окружного суда (до Февральской революции 1917 года). В связи с Октябрьской революцией и последовавшими вслед за ней метаморфозами он снова зачислен в ряды Белой армии и принимает участие в боевых действиях с лейб-гвардейскими формированиями своего родного Волынского полка.

Отношение к революционным событиям
Приход к власти Временного правительства барон фон Нолькен встретил крайне отрицательно, восприняв в штыки все преступные начинания присяжного поверенного Керенского, отметив всеобщее ощущение необъятного катастрофизма, который заключён во всех действиях новой власти. В своём мемуарном сборнике «Быль и быт», опубликованным в Риге в 1931 году, Нолькен в своей традиционной трезво-иронической манере (сформировавшейся ещё в период той «интимной книги», написанной в 1889 году) несколькими выпуклыми штрихами написал портрет А. Ф. Керенского. Можно отметить, что автор также без особого воодушевления встретил последовавшую вскоре Октябрьскую революцию; своего подчёркнуто негативного отношения к новой политэкономической модели существования общества он никогда не скрывал. В этой же книге Нолькен с острой критикой обрушился на советскую систему внутренних дел, отозвавшись о создателях новой модели следующим образом: «Все эти Дзержинские, Менжинские, Ягоды и прочие знаменитые палачи современности, по-моему, душевно больные люди. Конечно, здоровая часть человечества обязана употребить все старания, чтобы подобных людей обезвредить, лучше всего изъять из обращения, но относиться к ним можно лишь как к больным, представляющим громадную опасность для всех, с кем им приходится соприкасаться». Естественно, подобные радикальные суждения, которые высказывал барон Иван фон Нолькен в своём мемуарно-философском произведении романной формации, не могли прибавить ему популярности среди сотрудников народного комиссариата внутренних дел Советской России.

Стоит отметить, что в сочинении «Быль и быт» И. С. Нолькен полушутя-полусерьёзно озвучивает любопытный футурологический прогноз, согласно которому в отдалённой перспективе «человечеству удастся путем хирургического вмешательства или каких-либо прививок излечивать не только физические недуги, но и недуги душевные, в корне изменяя наклонности и психику человека». Такие сравнительно щадящие меры Нолькен задумывал для будущего человечества в противовес общепринятым массовым расправам и репрессиям, яркий пример которых был у барона-скитальца перед глазами. И далее автор продолжал: «Подобная мечта, конечно, химера, но то, что сегодня считается химерой, завтра может сделаться достижением человеческого ума, человеческой культуры». Занимая попеременно посты служебного следователя и военного офицера, Нолькен был непосредственным очевидцем кровавых действ в рамках суматошного военного времени, он находился в центре бушующего водоворота беспрецедентной мировой бойни, которая порождала вокруг себя вселенский хаос, безжалостно и с садистским удовольствием разрушая старый, привычный уклад, перемалывая в своих жерновах человеческие жизни и судьбы, так что человеку, пережившему эту масштабную катастрофу, не суждено было вернуться в прошлое.

С начала 1920-ых Нолькен безвыездно проживал в столице Латвийской республике, Риге, где по зову сердца и ума вернулся к занятиям литературным творчеством. Именно в период латвийской миграции он создал свои основные автобиографические беллетристические произведения, которые обеспечили ему славу незаурядного писателя-романиста и интерес со стороны исследователей-филологов, который неизменно пробуждается в последние годы. Во второй половине 1940 года в возрасте 74 лет Иван Станиславович Нолькен был допрошен следователями НКВД, однако в связи с преклонными годами никто его не арестовал.
Александр Филей
(Источник – Русские Латвии; http://www.russkije.lv/ru/lib/read/ivan-nolken.html)
***

П.С. ГЛУШАКОВ
Проблемы типологии и функционирования историко-биографического жанра в литературе русского зарубежья
(Отрывок из статьи)

<…> Беллетристика Русского Зарубежья в Латвии как раз и представлена в основном этим последним и, видимо, наиболее распространенным типом историко-биографического жанра. Показательным материалом этого может служить историческая беллетристика популярного рижского автора Ивана Станиславовича фон Нолькена (род. в 1866), в особенности, его произведения из книг "Строптивый Генерал-адъютант" и "Быль и быт", которые никак жанрово специально не выделены, но тяготеют к форме беллетризованного очерка. Обе книги, что весьма примечательно, имеют подзаголовки: первая - "Из прошлого", вторая - "Из минувших лет", которые указывают на фрагментарность и несистемность историко-биографической фактологии и личностное участие автора. Степень присутствия автора в разных текстах неодинакова, но в той или иной мере образ автора (сливающийся с самим Нолькеном) присутствует везде. Это совсем не случайно, так как для прозаика история - это то, что в какой-то мере повлияло на него самого, если не личностно (хотя часто именно так), то по принципу "рода". Нолькен непременно подчеркивает в своем авторском образе, что он является представителем древнего дворянского баронского рода. История рода (родословных, известных семей, династий) - это, по прозаику, сама история как таковая. Угасание же рода - конец истории. Биография здесь становится маркером "хода времени": молодость, зрелость и старость (или как версия: предки - потомки - последние "из рода") интегрирует семантику развития исторической реальности: начала - расцвета и затухания самого исторического процесса.

Беллетризованный очерк "Министр-Громовержец" формально подан как беспристрастный рассказ о жизни александровского вельможи: "Граф Виктор Никитич Панин (1801 - 1874 гг.) получил широкую известность, как председатель Редакционной комиссии по крестьянской реформе в царствование императора Александра II. В шестидесятых годах он стоял во главе министерства юстиции" (Нолькен, без года, 9).
Обезличенное и сухое повествование и, на первый взгляд, бесхитростная история жизни неяркой и не первостепенного значения исторической личности "преодолевается" двумя основными изобразительными мотивами. Оба этих мотива имеют сугубо литературные истоки и задействуют интертекстуальные и аллюзивно-стилистические регистры художественной прозы.

Первый мотив - пушкинский. Принадлежащий поэту эпиграф "Все мгновенно, все пройдет; / Что пройдет, то будет мило" семантизирует "преходящую" основу быта, его быстротечность. Само же название текста - "Министр-Громовержец" - в таком прочтении получает иную интенцию. Вместо "любопытной безделицы" и варианта "очерка нравов" несколько самодурствующего министра, эдакого "александровского Зевса", перед нами эпизод из вечной как жизнь истории "человеческой комедии", тщетной и пустоватой жизни "чиновной души". Чего только стоит такой "семейный" эпизод, "милый" и "идиллический": "В стене у письменного стола было проделано окошечко с полочкой и занавеской (уменьшительные суффиксы здесь, видимо, показательны и ироничны; вообще, стилистическая нюансировка имеет большое значение в прозе Нолькена. - П. Г.). Если жена или кто-либо из домашних хотели видеть графа, они должны были положить на упомянутую полочку записку со своей фамилией. От времени до времени граф отрывался от текущей работы, отдергивал занавеску и смотрел, нет ли на полочке записки. Если записка лежала, он звонил" (Нолькен, без года, 9).

Или такой прямо-таки "трогательный" финал очерка: "Панин, не взирая на своё олимпийство, нежно любил жену и, когда она уезжала весной на долгое время за границу, искренне тосковал по ней.

Однажды, когда занятия в министерстве близились к концу, он вызвал к себе в кабинет директора департамента Топильского и спросил его:
- У вас имеется летнее пальто на шёлковой подкладке?
У Топильского такого пальто не было, но "на всякий случай, учуяв для себя нечто приятное, он ответил утвердительно.
Так вот что, - вдохновенно проговорил граф, - после присутствия мы поедем кататься на Стрелку. Вы сядете рядом со мной, я отверну полу вашего пальто, буду гладить шёлк и думать, что катаюсь с женой моей.
И поехали.
Топильский, конечно, был в пальто на шёлковой подкладке, которое едва успел экстренно купить в модном магазине Мори.
Происходило это идиллическое катанье в прекрасный весенний день, когда острова только что покрылись свежей зеленью, птички живым щебетаньем веселили душу, а тёплые лучи солнца нежно и ласково щекотали кожу.
Молча катались сановники по островам. Мечтательно поглаживая шёлковую подкладку пальто своего спутника, министр думал о своей жене, стараясь вообразить себе, что рядом с ним сидит "она", его счастие, его верная подруга, а не старый типичный петербургский чиновник. Какая идиллия!" (Нолькен, без года, 13-14)

Думается, это последнее слово у писателя весьма значимо: оно, видимо, аллюзивно указывает на вариант "современной идиллии", на опору и внимание к "чужому слову". Такими "аллюзивными векторами" (не текстами, а именно только намеками) для Нолькена являются Гоголь и Салтыков-Щедрин.
Гоголевский сюжет о бедном Акакии Акакиевиче травестирован в эпизод с начальником департамента, который, благодаря прихоти Панина, оказался без шубы и шапки мерзнуть на ветру, а "щедринское начало" "разлито" по всему тексту. Сам главный персонаж весьма напоминает щедринского Органчика, бездушную механическую куклу. Отсюда, возможно, мотив статуарности, самодурствующего волюнтаризма и "громоверженности", редуцированной в колокольный удар, пустой звон: "Если графу Панину нужен был курьер, он звонил в серебряный колокольчик, который стоял на его письменном столе. По этому звонку курьер с молниеносной быстротой обязан был вырасти у порога кабинета и, подобно каменному изваянию, замереть в выжидательной позе.

Однажды курьер на несколько секунд замешкался. Тогда граф вызвал к себе директора департамента Топильского и, не повышая голоса, внимательно объявил ему:
- У нас, в министерстве, кажется, глухие: не слышат моего звонка. Командируйте чиновника в Валдай. Пусть он там приобретёт хороший колокол и привезёт его сюда.
Это распоряжение, конечно, было немедленно исполнено. Основательных размеров колокол привесили к потолку над письменным столом министра, а к языку его прикрепили длинный шёлковый шнур, конец которого венчался пышной кистью, болтавшейся наравне с головой сидевшего за столом.
Когда граф хотел вызвать курьера, он дёргал несколько раз за шнур колокола, и по всему министерству раздавался мощный трезвон произведения искусных валдайских мастеров.
Панин очень мало считался со своими подчинёнными. В его глазах чиновники, подобно мебели, составляли лишь неотъемлемую принадлежность каждого государственного учреждения, не больше" (Нолькен, без года, 12).

Уже отмеченный "исторический" принцип присутствия авторского голоса в тексте достаточно интересен при анализе рассказа "Строптивый Генерал-адъютант", повествующем о непростой судьбе "провинциального Наполеона" (добровольно удалившегося из столицы сына фельдмаршала) Федора Ивановича Паскевича: "Имение моих родителей, где жила наша семья, находилось в двенадцати верстах от г. Гомеля. Все мы хорошо знали князя Фёдора Ивановича и княгиню Ирину Ивановну, были знакомы домами и очень интересовались жизнью этих русских магнатов.
Нечего говорить, что для нас, детей, гомельский замок со своим великолепным, хотя и небольшим, английским парком, представлялся чем-то сказочным.
Действительно, летняя резиденция Паскевичей являлась не только интереснейшим образцом архитектурного искусства, но поражала также своей роскошью и благоустройством.
Особенно хорош был замок. Пожалуй, его несколько портила пристроенная впоследствии уже фельдмаршалом квадратная башня с часами наверху и флагштоком, на котором поднимался флаг, когда хозяева находились в замке.
Когда я впервые встретился с князем, мне было лет восемь, а князю за пятьдесят. Это был старик с совершенно почти голым черепом и в высшей степени характерным и породистым лицом, на котором особенно выделялся нос: очень большой, редких размеров. Говорил князь громко, отчётливо, слегка грассируя. Тембр голоса его имел совершенно своеобразный носовой оттенок. Этот голос я помню до сих пор" (Нолькен 1929, 8-9).

Автор восхищается бытом как квинтэссенцией "земного существования", "провинциальной идиллией" прежней и навсегда потерянной России (традиционная интенция эмигрантского мироощущения): "Можно себе представить какое впечатление произвел роскошный ужин и вся обстановка на скромного провинциала, особенно если он попадал в замок впервые" (Нолькен 1929, 16).

Подобная "изгнанническая интенционность", скорбный взгляд на биографию как проекцию жизни заявлена у Нолькена довольно однозначно. Вдова Паскевича доживает свои дни у бывшей горничной, приютившей ее из жалости и умирает в канун написания очерка (в 1923 году). История "продолжения" в знаке современности, а биография моделирует "план судьбы". Биографизм становится интегратором времени, личность уходит исторической сцены, история кончается.

Социальная составляющая биографического мифа Нолькена определенно идиллична. Идиллия эта, носящая сентиментально-ностальгирующий характер, опирается на утопические представления автора об идеальном мироустройстве.
Нолькен рисует картины жизни во времена Паскевича как "последние благостные времена" жизни вообще; со смертью персонажа эти времена заканчиваются. Таким образом, создается миф о сегментированном времени, "личностном времени", разрушается эпическая "текучесть времени". На смену времени (истории) приходят времена (отрывки воспоминаний, эпизоды из биографии). Отсюда опора на анекдот: "Во времена торжества Государь, обходя и осматривая памятник, во всеуслышание обмолвился крылатым словом:
- Как жаль, что дети не всегда идут по стопам своих родителей.
- Совершенно верно, Ваше Императорское Величество, - громко отчеканил князь Паскевич, бросив многозначительный взгляд в сторону императора и саркастически улыбнувшись.
- Дурак, - прозвучал грассирующий голос царя-освободителя. С этим решающим соловом, разрушавшим всю комбинацию примирения, император повернулся спиной к строптивому генералу, не пожелавшему принять на свой счёт замечание государя и позволившему себе намекнуть на то, что Александру II следует идти по стопам своего родителя, то есть Николая I" (Нолькен 1929, 5-6). <…>
П.С. ГЛУШАКОВ, доктор филологии, г. Рига
(Источник - http://www.riku.ru/coll/coll8.html)
***
Редактор журнала "Азов литературный"
 
Литературный форум » Я памятник себе воздвиг нерукотворный » Постмодернизм (середина ХХв) » Нолькен И.С. - русский писатель, критик, офицер, юрист (Забытые имена)
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:
Издательство "Союз писателей" © 2024. Все права защищены.