| Nikolay | Дата: Понедельник, 19 Сен 2011, 11:30 | Сообщение # 1 |
 Долгожитель форума
Группа: Заблокированные
Сообщений: 8926
Статус:  | 
АЛЕШКОВСКИЙ ЮЗ
(Иосиф Ефимович Алешковский,
иногда Юз Ефремович Алешковский)
(Родился 21 сентября 1929, Красноярск, РСФСР)
— известный русский писатель, поэт, бард, публицист, драматург и сценарист, лауреат Пушкинской премии (2001); один из основателей своеобразного «русского авангарда ГУЛАГа».
Эмигрировал из СССР в 1979 году, живёт преимущественно в США.
Биография
Иосиф Алешковский родился 21 сентября 1929 года в Красноярске. Вскоре семья переехала в Москву, где мальчик поступил в школу. Во время Великой Отечественной войны семья уехала в эвакуацию.
В 1947 году Алешковского призвали на службу в Вооруженные силы. Он служил во флоте, затем за нарушение дисциплины был приговорён к четырём годам заключения. С 1950 по 1953 годы отбывал наказание в лагере. После освобождения работает шофёром на целине и на стройке.
В 1955 году Алешковский возвратился в Москву и начал зарабатывать себе на жизнь литературным трудом.
С 1959 года начал писать песни на свои стихи (по другим данным, сочинял песни уже в 1953 году). Алешковский официально считался автором детских книг и сценариев для кино и телевидения, а неофициально выступал как исполнитель собственных песен, из которых наибольшее распространение получила песня «Товарищ Сталин, вы большой учёный».
После публикации текстов «лагерных» песен Алешковского в альманахе «Метрополь» писатель был вынужден эмигрировать — в 1979 году он уехал в Австрию, а затем переехал в США, где живёт и сейчас.
В 1991 году был одним из создателей неформального объединения «БаГаЖъ», куда ещё входили А. Г. Битов, Б. А. Ахмадулина и М. М. Жванецкий.
В 1995 году в США записал с Андреем Макаревичем диск «Окурочек».
Творчество
«Свои романы Алешковский, мастер языка, пишет от лица рассказчиков, происходящих из низших социальных слоёв. При этом в сатирическом изображении советской действительности часто вмешиваются фантастика и гротеск.»
(В. Казак)
Проза
«Два билета на электричку» (1964)
«Чёрно-бурая лиса» (1967)
«Николай Николаевич» (написана 1970, изд. 1980) благодаря приему — повествованию от лица молодого вора, который после освобождения из лагеря работает в биологическом институте, раскрывает глупость лысенковской псевдонауки
«Кыш, Двапортфеля и целая неделя» (1970)
«Кенгуру» (1974—1975, изд. 1981) своего рода плутовской роман, в котором старый вор рассказывает обо всем, что он пережил во время одного процесса в поздние сталинские времена; в события романа втягивается и сам Сталин
«Кыш и я в Крыму» (1975)
«Маскировка» (1978, изд. 1980) — вся советская действительность представляется маскировкой
«Рука» (1977-80, изд. 1980) — роман развивает тему коммунизма как «современного проявления абсолютного сатанизма»
«Карусель» (1979) показывает советского рабочего, который приходит к выводу, что при советском антисемитизме единственным выходом для евреев является эмиграция из СССР
«Синенький скромный платочек» (1982), повесть написана в форме монолога в письмах от лица душевнобольного ветерана войны
«Смерть в Москве» (1985),
«Блошиное танго» (1986),
«Руру» (1989),
«Перстень в футляре» (1992)
«Предпоследняя жизнь. Записки везунчика» (2009)
Песни
«Антипартийный был я человек…» — Песня Молотова (Юз Алешковский, Г.Плисецкий)
«Белого света не видел…» — Песня слепого
«Вот приеду я на БАМ…» — Брезентовая палаточка
«Из колымского белого ада…» — Окурочек
«Птицы не летали там, где мы шагали…» — Песня свободы
«Пусть на вахте обыщут нас начисто…» — Советская лесбийская
«Смотрю на небо просветленным взором…» — Советская пасхальная
«Товарищ Сталин, вы большой ученый…» — Песня о Сталине
«Эрнесто Че Гевара Гавану покидал…»[2] — Эрнесто Че Гевара
«Я отбывал в Сибири наказанье…» — Личное свидание
Сценарная работа в кино
Вот моя деревня (1972)
Происшествие (1974)
Кыш и Двапортфеля (1974)
Что с тобой происходит? (1975)
(Источник – Википедия; http://ru.wikipedia.org/wiki/Алешковский,_Юз )
***
Юз Алешковский
(Извлечение из книги Лейдерман Н. Современная русская литература - 1950-1990-е годы (Том 2, 1968-1990))
<…> В русской словесности 1960 - 1980-х годов не найти более карнавального писателя, чем Юз Алешковский (р. 1929). Поэтика телесного низа, "трущобный натурализм", эксцентричность сюжета и стиля, опора на площадное слово, кощунственная профанация официальных догматов и символов веры, комические гротески и вообще "исключительная свобода образов и их сочетаний свобода от всех речевых норм, от всей установленной речевой иерархии" (Бахтин) словом, все важнейшие компоненты карнавальной традиции, вплоть до пафоса противостояния "односторонней и хмурой официальной серьезности", проступают в прозе Алешковского с исключительной четкостью и, главное совершенно органично, естественно и не натужно. В контексте карнавализации вполне рядовыми выглядят те качества поэтики Алешковского, которые сначала вызывали шоковое неприятие, а затем шквал аплодисментов: допустим, интенсивное использование "благородных кристаллов мата, единственной природной и принадлежной части русского языка, сохранившейся в советском языке" (А. Битов). Другое дело, что мат у Алешковского приобретает значение особого рода антистиля: сталкиваясь с версиями официального, советского языка (литературными, бюрократическими, политическими или утопическими), он пародирует, снижает, подрывает и в конечном счете отменяет власть советского идеологического мифа над сознанием героя. Как пишет А. Архангельский: "принципиальная неканоничность авторской позиции и показная "нелитературность" Алешковского - все это звенья одной цепи, ибо перед нами автор, заведомо настроенный враждебно по отношению к любому мифу историческому ли, философскому ли, языковому ли - независимо от его "идеологического наполнения" и потому расшатывающий литературные прикрытия мифологизированного сознания"*76.
Герой прозы Алешковского вполне типичен для литературы "шестидесятников". С одной стороны, это "простой человек", народный нонконформист, носитель грубой правды о жизни. С другой - это, как правило, прямая жертва советской системы, не питающая иллюзий насчет ее сущности. Однако в героях-повествователях таких повестей Алешковского, как "Николай Николаевич" или "Кенгуру", нет ничего жертвенного, страдальческого, что напоминало бы о солженицынском Иване Денисовиче или шаламовских зэках. Герои Алешковского победительно уверены в себе и наступательно энергичны, чем вызывают ассоциацию со "звездными мальчиками" молодежной прозы. Герой Алешковского, как и многие "оттепельные" персонажи, отчаянно и весело бьется с "сукоединой" системой вроде бы за сущую мелочь - за свое человеческое достоинство. Но парадоксальные законы карнавальной традиции так преломляют эту типичную для "шестидесятников" коллизию, что у Алешковского человек чувствует себя в полной мере человеком лишь в ситуации крайнего унижения и расчеловечивания: ставши подопытным животным для научных экспериментов ("Николай Николаевич") или убедившись в том, что он и есть "моральный урод всех времен и народов" ("Кенгуру"), упившись до потери человеческого облика и претерпев изнасилование от собственной же жены ("Маскировка") или оказавшись в дурдме ("Синенький скромный платочек"). . .
Наконец, у Алешковского все пронизано неистовым антирежимным пафосом, но опять-таки формы, в которые отливается этот сквозной подтекст всей шестидесятнической литературы, подсказаны логикой карнавализации. Это, во-первых, фейерверки пародийно снижающих перифразов коммунистического дискурса типа: "Гражданин генсек, маршал брезидент Прежнев Юрий Андропович!", "У Крупской от коллективизации глаза полезли на лоб" или "Враг коварно перешел границу у реки и сорвал строительство БАМа. Смерть китайским оккупантам! Не все коту масленица! Головокружение будет за нами!" Во-вторых, и это, пожалуй, важнее - у Алешковского заидеологизированная действительность приобретает свойства абсурдистской фантасмагории: чего стоит только показательный процесс по делу о зверском изнасиловании и убийстве старейшей кенгуру в Московском зоопарке в ночь с 14 июля 1789 года на 5 января 1905 года ("Кенгуру"). Эти гротески не лишены известного эпического размаха: все персонажи Алешковского - люди в высшей степени исторические. Так, Николай Николаевич из одноименной повести попадает в круговерть борьбы с "вейсманизмом-морганизмом", Фан Фаныч из "Кенгуру" играет немалую, хотя и теневую, роль в отмене нэпа, встречается с Гитлером, влияет на ход Ялтинской конференции, выступает подсудимым на юбилейном показательном процессе, водит знакомство с Н. Г. Чернышевским; алкаши из "Маскировки" творят историю застоя; Леонид Ильич Байкин из "Синенького скромного платочка" имеет самое прямое отношение к могиле неизвестного солдата в Александровском парке; трагикомическую картину октябрьского переворота воссоздает Фрол Власыч Гусев, имевший личные беседы с Разумом Возмущенным, который, как водится, был в Смертный Бой идти готов, а заодно ограбил бедного ветеринара ("Рука"); наконец, пьяный участковый из "Ру-ру" произносит пророчество о грядущей эре "перестройки и гласности". . .
Все десятилетия советской истории неизменно рисуются Алешковским как псевдожизнь, как маскировка реальных и нормальных качеств бытия - отсюда и фантазмы, и гротеск, и абсурд. В серьезно-смеховом мире Алешковского есть только одна, но зато освященная древней традицией, сила, неподконтрольная историческому маразму, а значит, свободная по своей сути - это величественные и простые законы природного существования, жизнь Плоти, в буквальном смысле "большого родового народного тела, для которого рождение и смерть не абсолютные начало и конец, но лишь моменты его непрерывного роста и обновления" (Бахтин). В этом главный художественный смысл щедрой "поэтики телесного низа" в прозе Алешковского, причина победительной жизнестойкости таких героев этой прозы, как, например, бывший вор-карманник, затем донор спермы и половой гигант Николай Николаевич: его правда - правда природной нормы бытия, и потому его цинизм нравственнее официальной морали его грубость целомудреннее, чем государственное хамство. У Алешковского вообще довольно часто встречаются ситуации конфликта плоти и разума - скажем, бунт левой ноги Сталина против своего владельца ("Кенгуру"). Но всегда и неизменно именно плоть торжествует в этом споре, именно физиология оказывается последним прибежищем истинной мудрости.
Однако, как известно, философия карнавальности предполагает невозможность последнего слова о мире, принципиальную незавершенность и незавершимость истины, претерпевающей череду непрерывных метаморфоз. Именно такие качества определяют глубинную близость этой поэтики к эстетике постмодернизма, акцентирующей незавершимость диалога с хаосом. У Алешковского же семантика карнавальности претерпевает радикальную трансформацию. Алешковский по природе своего таланта моралист, твердо знающий истину и передающий это уверенное знание своим любимым героям, которые в патетические моменты, иной раз даже утрачивая характерность речи, вещают непосредственно голосом автора. Примечательно, что у Алешковского диалогичность всегда носит сугубо формальный характер: это либо обращение к условному и, главное, согласно молчащему собеседнику ("Николай Николаевич", "Кенгуру", "Маскировка"), либо налицо действительное столкновение двух правд и позиций, но при этом одна из них обязательно окружена искренним авторским сочувствием, а другая столь же явно дискредитируется и осмеивается. Так, к примеру, происходит в "Синеньком скромном платочке", где "скорбная повесть" жизни Леонида Ильича Байкина перемежается письмами и обращениями Влиуля, соседа Байкина по дурдомовской палате, который считает себя Лениным и довольно точно воспроизводит мифологизированный ленинский стиль ("Пора уже сказать нефтяным шейхам всех мастей: шагом марш из-под дивана. . . "; "Передайте привет Кастро-Кадаффи. Это глыба. Матерый человечище"). Монологичность художественных конструкций Алешковского сказывается и в том, как всякий образ, всякое сюжетное построение обычно доводится до символа, до однозначной аллегории, так или иначе иллюстрирующей антитезу мудрой Натуры и патологичной Системы. "Белеет Ленин одинокий, замаскированный, а на самом деле под грунтовкой и побелкой Сталин. Да!" Интересно, что фактически все несчастья и страдания героев объясняются у Алешковского исключительно социальными причинами, а именно сатанинской властью "гунявой и бездушной Системы". Даже когда в "Маскировке" жена, уставшая от беспросветного пьянства мужа, "отхарит" его, спящего на скамеечке, искусственным членом, то Алешковский так выстроит сцену, что будет ясно: на самом деле герой, он же народ, изнасилован коммунистической системой. Недаром пока страдалец Федя спит, не замечая коварных происков супруги, ему снится сон про птицу-тройку, в которой коренник - Маркс, пристяжные - Энгельс и Ленин, а кучер - Сталин. Недаром первое, что Федя слышит, проснувшись, это: "От Ленина до ануса пострадавшего - восемь метров. . . от Маркса-Энгельса - сорок"; недаром и материал, из которого изготовлен искусственный член, именуется не как-нибудь, а "политбюроном". И так далее. Таких социально-политических "ребусов" в прозе Алешковского более чем достаточно.
Все это ощутимо стискивает границы карнавальной игры и карнавального мироощущения. Карнавализация не приводит к деиерархизации картины мира: одна иерархия, официальная, сменяется на другую, неофициальную, одна утопия вытесняет другую. В сущности, именно "телесный низ" служит у Алешковского основанием для художественной утопии - утопии не одолимой никаким режимом человеческой природы. Она, эта утопия Алешковского, как правило, и торжествует в финале каждого его произведения. Причем характерно, что и эта утопия носит мифологический характер, претендует на универсальность и вневременную масштабность.
Особенно заметна такая редукция карнавальной семантики на центральном образе всей прозы Алешковского - образе народа. Вроде бы подлинно амбивалентный народный герой, грешник и плут, смеющийся над миром и над собой, претерпевающий унижения и умеющий даже в самых беспросветных ситуациях оставаться в полной мере живым - к финалу произведения непременно обретает у Алешковского Главную Истину, изначально известную автору, и становится однозначным (и весьма плоским) праведником. Так уже было в "Николае Николаевиче", где бывший урка вдруг открывал в себе страсть к сапожному делу и вступал в "новую жизнь", как положено, благословленный мудрым старцем-академиком: "Умница! Умница! У нас и сапожники-то все перевелись! Набойку набить по-человечески не могут. Задрочились за шестьдесят лет. Иди, Коля, сапожничать. Благословляю".
Несколько более сложная картина в "Синеньком скромном платочке", одной из лучших работ Алешковского. Герой этой повести, по воле тяжких обстоятельств из Петра Вдовушкина ставший Леней Байкиным, несмотря на смену имени, в сущности неизменен от начала до конца. От фронтового окопчика и до "застойной" психушки он твердо ненавидит "советскую крысиную власть" с ее вождями и комиссарами и свято верит в ЖИЗНЬ, неотменимую, изуродованную, горькую и величественную (художественным эквивалентом этой философской темы становится в повести музыкальный мотив - песня о "синеньком скромном платочке"). Жизнь Вдовушкина- Байкина превращается в необычное - земное житие праведника, неутомимо сражающегося с бесом, чья харя постоянно выглядывает из-за плеча очередного парт- и совфункционера (потому-то Байкин и именует их всех одинаково - Втупякиными); а муки он терпит во имя грешных ценностей людского бытия, сам, лишающийся постепенно всего, что смысл и оправдание этого бытия составляет, - дома, жены, детей, даже собственной биографии. . .
Но "Синенький скромный платочек" - это как раз то исключение, которое подтверждает правило. Не случайно в "Маскировке", "Руке", "Ру-ру", написанных, как и "Платочек", на рубеже 1970 - 1980-х годов, вновь торжествует схематизм лубка: и здесь мужики с партбилетами в кармане, исправно служившие привычно ненавидимой ими власти, вдруг, под занавес, превращаются в таких бунтарей, таких диссидентов. Эта метаморфоза никак не поддается оправданию даже карнавальной художественной логикой. Да, утопизм изначально присутствует в карнавальной поэтике*78, но, становясь художественной доминантой этой поэтики, он явственно упрощает ее семантику.
Характерно, что из всех карнавализованных жанров поэтика Алешковского наибольшее влияние испытала со стороны анекдо та (что, кстати, характерно и для Войновича, Искандера, Жванецкого). Собственно, и главные, и боковые сюжетные линии многих книг Алешковского по сути своей анекдотичны. Известно, что одна из ветвей романа вырастает из анекдотической традиции. Однако у Алешковского происходит следующее: анекдот обрастает подробностями и ответвлениями, удлиняется иной раз до неудобочитаемого состояния (случай "Кенгуру"), но, увы, так и не становится романом. Почему? Вероятно потому, что художественная философия, которой руководствуется Алешковский, не охватывает многообразной сложности мира. Получающаяся в итоге картина мира оказывается однокачественной, плоскостной, а не объемной - и потому не романной.
Отталкиваясь от бахтинской антитезы "эпос-роман", вернее будет сказать, что Алешковский во всем своем творчестве, начиная с легендарных, впитанных фольклором песен ("Товарищ Сталин, вы большой ученый. . . ", "Окурочек"), создал необычный, "смеховой" эпос советской истории. В принципе по своему масштабу этот эпос сравним с "Красным Колесом" Солженицына. Так сходятся крайности жанрово-стилевого процесса 1970- 1980-х годов. Если все и особенно позднее творчество Солженицына несет на себе отчетливую печать "леденящей окаменелой серьезности" (Бахтин), то Алешковский строит художественный мир, который вполне может быть признан карнавальным, "низовым" двойником прозы Солженицына. Но и в случае Солженицына, и в случае Алешковского осуществляется единая стратегия монологизма. Отсюда и поглощение карнавализации утопичностью, и превращение игрового стиля в условно-аллегорический, и доминирование эпической модели над романной.<…>
(Источник - http://www.modernlib.ru/books....ead )
***
ПЕСНЯ О СТАЛИНЕ
(Товарищ Сталин, Вы большой ученый...)
(Песня Юза Алешковского)
На просторах родины чудесной,
Закаляясь в битвах и труде,
Мы сложили радостную песню
О великом друге и вожде.
(— первый куплет «Песни о Сталине» (слова А. Суркова, муз. М. Блантера); образец «большого стиля» советской поэзии)
Товарищ Сталин - Вы большой ученый,
В языкознаньи знаете вы толк,
А я простой советский заключенный
И мне товарищ - серый брянский волк.
За что сижу, воистину, не знаю,
Но прокуроры, видимо, правы.
Сижу я нынче в Туруханском крае,
Где при царе сидели в ссылке вы.
В чужих грехах мы сходу сознавались
Этапом шли навстречу злой судьбе
Мы верили вам так, товарищ Сталин,
Как может быть не верили себе
Итак сижу я в Туруханском крае,
Где конвоиры словно псы грубы,
Я это все, конечно, понимаю,
Как обостренье классовой борьбы.
То дождь, то снег, то мошкара над нами,
А мы в тайге с утра и до утра,
Вы здесь из искры разводили пламя,
Спасибо Вам, я греюсь у костра.
Вам тяжелей, вы обо всех на свете
Заботитесь в ночной тоскливый час
Шагаете в кремлевском кабинете,
Дымите трубкой, не смыкая глаз
И мы нелегкий крест несем задаром
Морозом дымным и в тоске дождей
Мы как деревья валимся на нары,
Не ведая бессонницы вождей
Вчера мы хоронили двух марксистов,
Тела одели ярким кумачом.
Один из них был правым уклонистом,
Другой, как оказалось, ни при чем.
Он перед тем как навсегда скончаться
Вам завещал последние слова.
Велел в евонном деле разобраться
И тихо вскрикнул: Сталин – голова!
Живите ж тыщу лет, товарищ Сталин,
И пусть в тайге придется сдохнуть мне
Я верю будет чугуна и стали
На душу населения вполне.
1959
**
ОКУРОЧЕК
Из колымского белого ада
Шли мы в зону в морозном дыму.
Я заметил окурочек с красной помадой
И рванулся из строя к нему.
Баб не видел я года четыре,
Только мне, наконец, повезло.
Ах, окурочек, может быть, с Ту-104
Диким ветром тебя занесло.
И жену удавивший татарин,
И активный один педераст
Всю дорогу до зоны шагая, вздыхали,
Не сводили с окурочка глаз.
С кем ты, стерва, любовь свою крутишь?
С кем дымишь сигареткой одной?
Ты во Внукове спьяну билета не купишь,
Чтоб хотя б пролететь надо мной.
В честь твою заряжал я попойки
И французским поил коньяком,
Сам пьянел от того, как курила ты «Тройку»
С золотым на конце ободком.
Проиграл тот окурочек в карты я,
Хоть дороже был тыщи рублей.
Даже здесь не видать мне счастливого фарта
Из-за грусти по даме червей.
Проиграл я и шмутки, и сменку,
Сахарок за два года вперед.
Вот сижу я на нарах, обнявши коленки,
Так как не в чем идти на развод.
Пропадал я за этот окурочек,
Никого не кляня, не виня,
Но зато господа из влиятельных урок
За размах уважали меня.
Шел я в карцер босыми ногами,
Как Христос, и спокоен, и тих.
Десять суток кровавыми красил губами
Я концы самокруток своих.
— Негодяй, ты на воле растратил
Много тыщ на блистательных дам!
— Это да, — говорю, — гражданин надзиратель,
Только зря, — говорю, — гражданин надзиратель! -
Рукавичкой вы мне по губам.
1965
***
Алешковский, Юз (псевд. Иосифа Ефимовича Алешковского) (р. 1929) — Рус. сов. прозаик, поэт и кинодраматург, более известный произв. др. жанров. Род. в Красноярске, в сталинские времена был репрессирован, сидел в тюрьме и лагерях как «антисоветчик» в 1949—53 гг (хотя впервые сел в тюрьму не за «политику»). Начал лит. деятельность как диссидент (для заработка А. писал произв. дет. лит-ры и киносценарии); в 1979 г., после скандала с лит. альманахом «Метрополь» выехал в США и был лишен сов. гражданства.
Вскоре после освобождения А., в нач. 1960-х гг., в «самиздате» появилась сатирическая повесть «Николай Николаевич» (1990), написанная от лица уголовника, попавшего на работу в лабораторию генетики, где ведутся опыты по искусственному оплодотворению, и примечательная обильным и весьма уместным использованием ненормативной лексики. В подобном ключе выдержана и повесть «Маскировка» (1990), вначале также ходившая в «самиздате», — о работе бригады коммунистического труда, осн. целью к-рой является маскировка секретного объекта; чл. бригады обязаны ежедневно напиваться до потери сознания, чтобы возможное наблюдение с иностр. спутников не обнаружило отличия этого объекта от др. населенных пунктов. Обе повести впервые в СССР вышли вместе под одной обложкой в сб. «Николай Николаевич. Маскировка» (1990).
Элементы сатирической НФ содержатся также в р-зах «Призрак в белом халате», «Руки», «Чертова невеста», «Кенгуру» (все — 1991).
Вл. Б.
(Источник - http://slovo.ws/bio/rus/Aleshkovski_Yuz/01.html )
***
Юз Алешковский (настоящее имя – Иосиф Ефимович Алешковский) - писатель.
Родился в Красноярске, в семье служащего. Детство прошло в Москве. В 1950, во время службы на Тихоокеанском флоте, «за нарушение воинской дисциплины» был осужден на четыре года заключения, где написал первую песню Птицы не летали /Там, где мы шагали. Вернувшись в 1955 в Москву, работал шофером, строителем. В 1970-е написал первые детские книги Кыш, Двапортфеля и целая неделя (1970) и Кыш и я в Крыму (1975), а также сценарии детских фильмов Кыш и Двапортфеля и Вот моя деревня. Автор писал о важных событиях в жизни первоклассника Алеши Сероглазова – покупка собаки, ссора с другом и т.п., и то, что автором-повествователем был ребенок, определяло интонацию повестей. Начиная с 1950-х Алешковский стал известен как автор и исполнитель не разрешенных официально песен Советская пасхальная, Лесбийская, Личное свидание, Окурочек и др. Строки из его песни Товарищ Сталин, вы большой ученый разошлись на афоризмы, например, «Вы здесь из искры раздували пламя / Спасибо вам, я греюсь у костра». После 1968 писатель прекратил сотрудничество с советскими издательствами и стал писать песни и прозу, которые могли распространяться только в самиздате. Персонажами его произведений являлись люди, бывшие «персонами нон-грата» в официальной литературе, причем автор не скрывал своей к ним симпатии. Главный герой повести Николай Николаевич (1970, опубликована 1980 в США) – московский вор, принятый на работу в научно-исследовательский институт в качестве донора спермы. В этом произведении впервые проявилась одна из особенностей прозаической манеры Алешковского: близость к сказовой традиции, связанной в русской литературе 20 в. с М.Зощенко. Главной же особенностью всех его произведений стало введение в художественные тексты «нецензурных» слов и выражений. Русский мат, используемый без пропусков и отточий, делает невозможным цитирование его текстов. Объяснение подобного словоупотребления Алешковский вложил в уста героя романа Рука (1977, опубликован 1980 в США): «...русский мат спасителен для меня лично в той зловонной камере, в которую попал наш могучий, свободный, великий и прочая и прочая язык. Загоняют его в передовые статьи, в постановления, в протоколы допросов, в мертвые доклады на собраниях, съездах, митингах и конференциях, где он постепенно превращается в доходягу, потерявшего достоинство и здоровье, вышибают из него Дух!» Роман Рука написан в форме монолога сотрудника КГБ, мстящего за убитых большевиками родителей. Месть является единственной причиной, по которой главный герой делает карьеру в карательных органах, становится телохранителем Сталина, а кончает душевной опустошенностью. Форма монолога присуща произведениям Алешковского. Так, в его повести Маскировка (1978, опубликована 1980 в США) повествование ведется от имени трудящегося, который работает на подземном военном заводе. Пьянство, грубость семейных отношений и тому подобные проявления сатирически представлены в повести как маскировка тайной оборонной работы. А.Битов назвал это произведение «преувеличенной метафорой». Повесть написана в разговорном, простонародном тоне, который является своеобразной самохарактеристикой главного героя. Произведениям Алешковского присущи как юмор, так и феерические сюжеты. Примером такого сюжетного построения является повесть Кенгуру (1975), главный герой которой невольно становится участником засекреченной операции КГБ, из-за чего попадает в тюрьму по обвинению в изнасиловании кенгуру в зоопарке. В 1979 несколько песен Алешковского вошли в бесцензурный литературный альманах «Метрополь», выпущенный в СССР в самиздате, а затем опубликованный в США. После этого писатель эмигрировал в США и поселился в университетском центре штата Коннектикут. Его произведения были переведены и изданы в США и Западной Европе, он начал сотрудничать с радио «Свобода». Уже в эмиграции была создана повесть Синенький скромный платочек (1980), написанная в форме письма, в котором бывший солдат Великой Отечественной войны обращается к «генсеку маршалу брезиденту Прежневу Юрию Андроповичу». Короткие рассказы-монологи составляют Книгу последних слов (1984) – сборник вымышленных судебных речей, в которых подсудимые объясняют подоплеку собственных преступлений. Судебная хроника ярко контрастирует с насыщенной живыми образами и выражениями речью персонажей. В повести Смерть в Москве (1985), описывая смерть Л.Мехлиса, Алешковский отступает от формы сказового монолога и напрямую выражает свое положительное отношение к «удалению из Бытия бесполезного и отблуждавшего свое человека». Публикация произведений Алешковского в России стала возможна в 1990. Действие произведений, написанных им в годы эмиграции, – повестей Руру (1989) и Перстень в футляре (1992), стихов и др. – происходит в России, их персонажи принадлежат к привычным для автора социальным слоям. По мнению критика А.Архангельского, Алешковский – прозаик, «заведомо настроенный враждебно по отношению к любому мифу – историческому ли, философскому ли, языковому ли – независимо от его «идеологического наполнения» и потому расшатывающий литературные прикрытия мифологизированного сознания».
(Источник - http://www.liveinternet.ru/users/kakula/post110668531/ )
***
Алешко́вский Юз
(Иосиф Ефимович) (р. 1929), русский писатель. С 1979 в эмиграции (США). Повести: «Николай Николаевич» (фантастический, о воре, доноре спермы, 1970, опубликовано в 1980), «Маскировка» (1980); романы: «Рука» (о телохранителе Сталина, 1980), «Кенгуру» (авантюрный, о поздней сталинской эпохе, 1981), «Карусель» (об антисемитизме в СССР, 1983), сборник «Книга последних слов» (15 исповедей подсудимых, 1984). Насыщенный просторечной и нецензурной лексикой сказ комедийно и гротескно раскрывает контраст между пропагандистским мифом о советском образе жизни и неприглядной реальностью. Книга «Смерть в Москве» (о Л. З. Мехлисе, 1985). С 1990 публикуется в СССР. Самиздатовские пародийно-лирические песни («Товарищ Сталин, вы большой учёный»).
* * *
АЛЕШКО́ВСКИЙ Юз (наст. имя Иосиф Ефимович) (р. 1929), русский писатель.
С 1979 в эмиграции. Начинал как автор книг для детей («Два билета на электричку», 1965, «Кыш, Два портфеля и целая неделя»,1970) и исполнитель собственных песен («Товарищ Сталин, вы большой ученый» и др.). В сатирической прозе, первоначально распространявшейся в самиздате (повесть «Николай Николаевич», 1970, роман «Кенгуру», 1974—75 и др.) — изображение маргинальных типов из низших социальных слоев; элементы гротеска, фантастики, употребление ненормативной лексики. Пафос разоблачения коммунизма (роман «Рука», 1977—80), антисемитизма («Карусель», 1983) и т. д. Другие книги: «Синенький скромный платочек» (1982), «Смерть в Москве» (1985), «Блошиное танго» (1986).
Энциклопедический словарь. 2009.
(Источник - http://dic.academic.ru/dic.nsf/es/4331/Алешковский )
***
Maler Natan
Товарищ Сталин Вы, большой учёный.
50 лет песни Юза Алешковского (Иосиф Ефимович Алешковский)
Юз Алешковский, детский писатель, автор сценариев к детским фильмам, прозаик, поэт, предвестник появления авторской песни, родился 21 августа 1929 года.
Товарищ Сталин - вы большой ученый,
В языкознанье знаете вы толк.
А я - простой советский заключенный,
И мой товарищ - серый брянский волк.
Это четверостишие можно считать визитной карточкой Алешковского, хотя долгое время, когда имя автора было под запретом, песня считалась народной и была одним из типичных образцов так называемой «тюремной поэзии». А о тюремной жизни Алешковский знал не понаслышке… Он родился 21 августа 1929 года в Красноярске. Его настоящие имя и отчество – Иосиф Ефимович. Вскоре после его рождения семья перебралась в Москву. Но с началом войны пришлось возвращаться в прифронтовую полосу, где отец мальчика работал на оборонном предприятии.
В 1947 году молодого человека призывают в армию, однако благополучно отслужить не удалось: за нарушение дисциплины в 1950 году его приговорили к четырем годам заключения, где он и вкусил всю «прелесть» лагерной жизни. Там же родилась его первая песня «Птицы не летали там, где мы шагали».
Вернувшись в Москву, Алешковский вначале устроился шофером, затем строителем. Потом начал писать детские книги и сценарии для детских фильмов: «Кыш и Двапортфеля», «Вот моя деревня», «Два билета на электричку», «Черно-бурая лиса». В 50-х годах в Союзе появилось такое уникальное явление, как авторская песня, начали оформляться ее основные направления. Юз Алешковский сочинял, в основном, лагерно-тюремные песни. Не разрешенные официально, они широко расходились в магнитофонных записях: «Советская пасхальная», «Лесбийская», «Личное свидание», «Окурочек».
(Источник - http://mason.rpod.ru/130317.html )
***
"Сегодня, как всегда, сердечно славословя Бога и Случай за едва ли повторимое счастье существования, я горько жалуюсь и горько слезы лью, но, как бы то ни было, строк печальных не смываю; жену, детей, друзей и Пушкина люблю, а перед Свободой благоговею..."
Юз Алешковский
***
Редактор журнала "Азов литературный"
|
| |
| |
