| Nikolay | Дата: Пятница, 07 Окт 2011, 10:30 | Сообщение # 1 |
 Долгожитель форума
Группа: Заблокированные
Сообщений: 8926
Статус:  | 
ТРАНСТРЁМЕР ТОМАС (ТУМАС)
(Родился 15 апреля 1931 года)
- знаменитый шведский поэт, переводчик, музыкант и публицист, один из крупнейших поэтов современности, лауреат Нобелевской премии по литературе 2011 года, один из основателей шведского сюрреализма.
Краткая биография
По основной профессии — врач-психолог; работал в этом качестве сначала в тюрьме для несовершеннолетних, позже — с лицами, получившими тяжкие (порой неизлечимые) увечья на рабочих местах.
Профессиональный пианист. После тяжёлого инсульта в начале 1990-х, из-за которого у него отнялась правая часть тела, речь и способность владеть пером, научился писать левой рукой и даже стал исполнять музыку для «левой руки» на фортепиано, зачастую написанную специально для него современными западными композиторами.
Почти всю жизнь провел в городе Вестерос. Сейчас живёт вместе с женой Моникой в Стокгольме.
Творчество
Транстрёмер — лауреат всех основных (кроме Нобелевской) премий, присуждаемых скандинавами. В частности, самой престижной Поэтической Премии Издательства Бонниер (Albert Bonniers F?rlag) за 1983 г. В 1981 г. он получил и самую престижную европейскую поэтическую Премию Петрарки, присуждаемую немцами. Транстрёмер — автор 12 книг стихов и прозы (последнюю тоже можно отнести к разряду поэтической; в связи с ней, а также с жанром автобиографии, в котором эта проза написана, «Воспоминания видят меня» (Minnena ser mig), 1993, можно вспомнить, например, «Шум времени» Мандельштама). Стихи Транстрёмера удивительно сбалансированы по отношению к той необычайно густой метафорике, которая всегда как бы «хочет» нарушить этот баланс. (Здесь нужно отметить, что Транстрёмер, до своих собственных поэтических публикаций, стал известен как переводчик на шведский поэзии некоторых французских сюрреалистов; например, А. Бретона). Баланс этот достигается за счет четкой метрической структуры (подчеркнуто традиционной метрики) и «визуально» традиционной схемы стиха (катрены, дистихи, и т. д.). Именно этот баланс — между почти неуёмно-барочной, вечно динамичной метафорикой стиха и абсолютным контролем над его формой, стремящейся к точности, даже лаконичности — и создает ощущение, с одной стороны, постоянного напряжения, конфликта, а, с другой, уже как бы и достигнутого спокойствия, взвешенности, отстраненности, тишины, в которые и приходит «чудо» («чудо» — это именно то, что «должно быть», а не «может случиться» — очень важная концепция, или даже философская категория, в поэзии Транстрёмера).
На русский язык Транстрёмера переводили несколько раз: нерифмованным стихом (А. Афиногенова, Т. Бек, Ю. Гурман, А. Прокопьев) и рифмованным (И. Кутик). О последнем подходе (о переводе нерифмованного стиха Транстрёмера рифмованным по-русски) — много дискутировали как в России, так и в Швеции (в частности, публично поддержавший этот подход Кутика Иосиф Бродский), хотя рифмованные версии И. Кутика были заранее авторизованы самим автором именно как подход к его стихам, которые не являются верлибрами, а строфы и движение стиха сохраняют у Транстрёмера конвенциональность традиционной, рифмованной поэзии.
Транстрёмер также известен как автор экспериментальных хайку, довольно далеко отстоящих от канонических текстов в традиции жанра. Книга «Великая тайна», вышедшая в 2004 году, за исключением пяти текстов, представляет как раз образцы хайку Транстрёмера. На русском языке эти тексты публиковались в переводе Анатолия Кудрявицкого, который также публиковал свои переводы этих стихов на английский.
Книги
Hemligheter p? v?gen (1958)
?stersj?ar (1974)
Minnena ser mig (1993)
Den stora g?tan (2004)
Stigar (1973)
M?rkerseende (1970)
17 dikter (1954)
Sanningbarri?ren (1978)
F?r levande och d?da (1989)
Klanger och sp?r (1966)
Den halvf?rdiga himlen (1962)
Det vilda torget (1983)
Переводы на русский
Транстрёмер Томас. Запрещенные крылья. 19 стихотворений / Пер. с швед. И. Кутика. Рис. И. Вулоха. Посл. Г. Айги. — Газета «Сегодня», # 85, 7 мая, 1994.
Транстрёмер Томас. Стихи / Пер. с швед. Т. Бек, Е. Гулыги, В. Тихомирова — Современная шведская поэзия. М.: Прогресс, 1979, с. 237—246.
Транстрёмер Томас. Гоголь. Сон Балакирева. Стихи./ Пер. с швед. И. Кутика
Транстрёмер Тумас. Избранное: Стихотворения / Пер. с швед. А. Афиногеновой и А. Прокопьева. — М.: ОГИ, 2002. — На шведском языке с параллельным русским текстом. — 288 с.
Транстрёмер Тумас. Траурная гондола: Стихи / Пер. с швед. Ю. Гурмана. — М.: International Informatization Academy, 1997. — 36 с.
Транстрёмер Томас. Стихи / Пер. с швед. И. Кутика. Вступ. ст. Г. Айги. — Иностр. лит., 1995, N3, с. 168—175.
Транстрёмер Томас. Стихи и хайку в переводе А. Кудрявицкого (в журн. «Дети Ра» № 4, 2008)
Транстрёмер Томас. Стихи / Пер. с швед. И. Кутика — Строфы Века-2: Антология мировой поэзии в русских переводах XX века/Сост. Евг. Витковский. М.: Полифакт, 1998, с. 1090—1091. ISBN 5-89356-005-1
Транстрёмер Томас. Стихи / Пер. с швед. И. Кутика — Илья Кутик. Шведские поэты: Переводы и варианты. М., 1992, с. 54-60. ISBN 5-7664-0023-3
(Источник - People.SU; http://www.people.su/109276 )
***
Обладателем Нобелевской премии по литературе за 2011 год стал 80-летний шведский поэт Томас Транстремер (Tomas Transtroemer), сообщается на официальном сайте Нобелевского комитета.
"Его концентрированные, ясные образы дали нам свежий взгляд на мир", - гласит формулировка академиков.
Транстремер - крупнейший шведский поэт XX века. Его произведения переведены на 50 языков мира. Стихи поэта богаты метафорами и неповторимыми образами природы и повседневной жизни. Автор 12 книг стихов и прозы.
До присуждения Нобелевской премии, был лауреатом всех основных премий, присуждаемых скандинавами. Основная профессия Транстремера - врач-психолог. В этом качестве он работал в тюрьме для несовершеннолетних, а также с лицами, получившими тяжкие увечья. Является профессиональным пианистом. В 1990 году перенес инсульт, из-за которого у него отнялась правая часть тела, речь и способность владеть пером. Затем научился писать левой рукой и даже стал играть на фортепиано произведения для левой руки, которые специально ради него писали западные композиторы.
Транстремер было одним из фаворитов у букмекеров. Высокие шансы на победу также имели сирийско-ливийский поэт Адонис (Adonis), он же Али Ахмад Саид Асбар, японский романист и переводчик Харуки Мураками (Haruki Murakami), индиец Виджайдан Детхи (Vijaydan Detha), американский писатель и драматург Кормака Маккарти (Cormac McCarthy), американский поэт и музыкант Боб Дилан (Bob Dylan) и другие.
***
Тумас Транстрёмер (версия №2)
Стаффан Сёдерблум, перевод Галины Палагута («ТОПОС», 10/12/01)
(Из книги "Стихотворная речь. Поэтика" Издательство Albert Bonniers 1996 г.)
(Извлечения)
Тумас Транстрёмер (Tomas Transtromer) - шведский поэт, один из крупнейших поэтов современности. Родился в 1931 году в Стокгольме. Психолог по профессии.
Первая книга Транстрёмера под названием "17 стихотворений" появилась в 1954 году. С тех пор вышло еще десять стихотворных сборников и автобиографическая проза поэта.
По мнению исследователей, Тумас Транстрёмер является наиболее влиятельным в мире шведским автором после Э.Сведенборга и П.Стриндберга: его творчество, "на медждународном уровне, приобрело такое же значение" (К.Эспмарк, член Шведской Академии). Поэт удостоился ряда крупных премий, в том числе Премии Петрарки (Италия, 1981), Большой Премии Северного Совета (1989), Северной Премии Шведской Академии (1991). Произведения Транстрёмера переведены на 44 языка. В России его стихи печатались в переводах А.Афиногеновой, Т.Бек, Е.Булыги, И.Кутика, В.Тихомирова, Ю.Гурмана).
В конце 2001 года выйдет специальный номер журнала "Старое литературное обозрение", посвященный Тумасу Транстрёмеру.
Когда мы читаем, то обычно приближаемся к тексту, но что, если прочесть его издали?.. Да, именно так. Читая стихи Тумаса Транстрёмера издали, видишь то, что иначе осталось бы незамеченным - своеобразный феномен перемещения. Не только хронологического, что само собой разумеется. Перемещение другого рода… словно бы тебя подняли из одного места в лесу и опустили на совершенно другое в том же лесу. Лес все тот же, но стороны света располагаются иначе, и тени от деревьев падают под другим углом.
Тот же лес.
Места, удаленные друг от друга.
Такое перемещение.
<…> Это - "просцениум". В стихах Транстрёмера он присутствует повсюду, в бесчисленных вариантах. Сообщение - или другой язык. И когда этот другой язык сталкивается с его собственным, рождается метафора. Метафора - это головокружение речи, это удивительная, самоочевидная, всякий раз новая непостижимость, это звук и след, эхо, оставшееся от того, другого языка. Рождается стихотворение. Оно вмещает в себя небывалое расстояние между здесь и где-то там и неслыханную стремительность, с которой это расстояние внезапно преодолевается внутри самого стихотворения. Перемещение происходит в пределах этой дистанции.
***
Даже в стихах о парашютном прыжке из сна, прелюдии к "Семнадцати стихотворениям", с которых начался литературный путь Транстрёмера, уже присутствует "просцениум".
Отверженный звук трубы
бронзового века
висит над бездной
У Транстрёмера это одно из первых свидетельств другого языка, столь же мощного, как и звук трубы из бронзового века. (Спустя некоторое время этот инструмент снова появится в книге "Звуки и следы".
В тишине он слышит приближение ответа.
Издалека. Как будто приглушенный детский голос…
С горы доносится мычание.
Перебранка сросшихся звуков.
Хриплый зов трубы железного века.
Или, может, его собственной души.
<…>
***
Еще одна сцена, из другого источника - шестой части "Восточных морей" - "бабушкина история, пока еще не забытая"… Контуры жизни в шхерах, столь безыскусной, что и рассказывать о ней можно лишь просто и правдиво. Вот что происходит, когда бабушка умирает:
Я помню ее. Я прижался к ней,
и в мгновение смерти (мгновение перехода?) она послала мысль,
и я - пятилетний - понял, что происходит,
за полчаса до того, как они позвонили.
<…> Читая Транстрёмера, часто останавливаешься перед вопросом: как следует это понимать?
Как понимать "шагаем рядом" и "мертва уже тридцать лет"?
Нельзя ли исправить текст и прочесть: "мне кажется, что мы шагаем рядом" или "я вспоминаю ее, когда бреду в одиночестве, и воспоминание так живо, словно она идет рядом со мной"?
Нет.
Он так не написал.
Он написал так, как оно есть. (В сборнике "Живым и мертвым" есть похожий вариант о "забытом капитане": когда сентябрьской ночью Т.Т. возвращается домой, И. выбирается из могилы, в которой покоился сорок лет, и составляет ему компанию. Они идут вместе. "Вначале он был абсолютно пуст, всего лишь имя, / но его мысли плыли быстрее, чем бежало время, / и они догнали нас." В стихотворении это мысли забытого капитана, облеченные в слова Транстрёмера.)
Поэтому: все так, как оно есть.
Перед нами "открытый текст" о чем-то другом, нездешнем, что слышит тот, кто слушает. Далее в "Восточных морях" читаем:
Ты долго идешь и слушаешь, и достигаешь точки, где открываются границы, или скорее, все становится границами. Открытая местность погружена во мрак.
Повсюду потоки людей, они льются из слабо освещенных зданий. Все гудит.
Смерть не стала здесь разделительной чертой. Странник долго вслушивался, и вдруг его одиночество наполнилось людьми, выходящими из зданий какого-то города на открытое пространство, площадь или - улицу.
Тема улицы.
Толпа, людской поток на улице - одни из центральных образов Транстрёмера. Анонимность, одновременность общего движения.
Улица может быть счастливым местом, как зимней ночью после свидания в "Незаконченном небе":
Радость ускоряла его шаг.
Город катился под ногами.
Пробегающие улыбки -
все улыбались за поднятыми воротниками.
Так непринужденно!
И вопросительные знаки запели о Божьем бытии.
Так казалось ему.
Радостное место, с сильным, ярким лучом света в темноте, снегопаде и музыке.
Но вот стихи о "переходе" из "Барьера истины", здесь все иначе.
И вдруг я понимаю, что улица смотрит на меня.
Ее взор так мутен, что самое солнце
становится серым клубком в черном пространстве.
Но в это мгновенье я сияю! Улица смотрит на меня.
И снова произошло перемещение - между "так казалось ему" и "улица смотрит на меня", между двумя разными фактами. Написано: в это мгновенье я сияю, но стихотворением управляет нечто другое - тусклый взгляд перехода… мгновение перехода. Эта улица спускается вниз, в нижний мир, который смотрит на нас, отмечая каждого. Нечто подобное происходит и в финале "семинара сновидений" в "Дикой площади"
Лица и фигуры в перегруппировке.
Мы движемся по улице среди людей,
залитых солнечным светом.
Но столько же или даже больше тех,
которых мы не видим, -
в темных домах,
вырастающих по обе стороны.
Иногда один из них подходит к окну
и бросает сверху взгляд на нас.
Здесь тоже сияем "мы" - на улице, залитой солнечным светом. И здесь тоже есть темная сторона, заполненная домами, в которых живет "столько же или даже больше". Это те, кто наблюдает за нами, бросая мимолетные взгляды на улицу. "Мы" их не видим, но текст знает, что они там.
Кто "они", в этих темных домах?
Кто "мы"?
***
И все же он заходит еще дальше. К примеру, в череде образов "подземного мира". Снова "17 стихотворений", пара строчек из "элегии": "Это - подземный мир. / Застывший лес, застывшая гладь воды/ и рука орхидеи, торчащая из почвы".
Рука орхидеи.
Этот образ - иносказание, красивое и "традиционное". Цветок похож на что-то другое, оставаясь цветком. Мимо существа, протягивающего к нам руку из-под земли, мы проходим быстро. Оставив его мерцать в слове, текст переводит свое внимание в другую сторону.
И все-таки: нижний мир.
В "Звуках и следах" образ возвращается - в виде травы:
Когда мы идем домой, земля вся обращается в слух.
Подземный мир прислушивается к нам сквозь стебли травы.
Здесь подземелье внезапно начинает слышать нас самих…Нечто, бывшее в нем "рукой орхидеи" высвобождается из иносказания, как второй "субъект".
Следующий вариант этого образа возникает в "Тропинках", в "октябрьских зарисовках": яркая осенняя листва - это сигнал для другого берега, словно кто-то хочет, чтобы его забрали отсюда. И далее:
По дороге домой я вижу черные сыроежки, пробившиеся сквозь травяной ковер.
Это взывают о помощи пальцы того,
кто безмолвно рыдает там, во мраке.
<…> В "Барьере истины" мы находим один из его портретов: "…существо зигзагом извивается вдоль Границы. Или словно кто-то стучит в стену, - тот, кто принадлежит другому миру, но остается здесь, стучит, хочет вернуться. Поздно! Не успел вниз, не успел вверх, не успел на корабль…" Что это - неизвестно, но его задача всегда одна и та же: поддерживать открытую связь между миром мертвых и миром живых.)
Поэтому: пальцы подземного существа похожи на черные сыроежки.
Вот что происходит в перемещении.
Нечто иное становится видимым, беря верх над остальным.
Несомненно, наблюдение в этих стихах принадлежит Транстрёмеру - это он смотрит, слушает, находит и подбирает слова. И в то же время, предмет его созерцания все определенней приобретает свойства другого внимания, другого взгляда. Взгляда, обращенного на него. Перемещение делает его самого частью метафоры - чем-то увиденным, рассмотренным и услышанным… Объектом внимания иного. Или: названным на языке иного.
***
А вот еще один из вариантов: непосредственность пребывания в нижнем мире. Здесь тоже можно начать с "Семнадцати стихотворений", вспомнив известные строчки: "Бодрствуя во мраке, слышишь, как созвездия топчутся в своих стойлах / высоко над кроной." Бесконечное расстояние в черном, холодном пространстве, похожем на подземелье. Мы словно находимся в подземном мире, и если раньше он прослушивал нас сквозь стебли травы, то теперь мы слышим топот - над нами. И дальше перемещение ведет нас к строфе из "Дикой площади":
Лежу на кровати, раскинув руки.
Я - надежно закрепленный якорь, который держит
огромную тень, плывущую надо мной, -
то неведомое, большое, от чего я лишь часть, и что, конечно, важнее меня.
Он сам является связью с тем, что, конечно, важнее меня, - с огромной смутной тенью, брезжащей в темноте. Еще глубже он опускается, идентифицируя пограничное существо в "Тропинках" - в стихотворении о "взгляде сквозь землю": здесь он, едва освещенный проблесками света, действительно находится под землей.
Белое солнце выплывает из смога.
Свет сочится, протекая
под город, в глубину,
до моих подземных глаз, смотрящих вверх (…)
Снова перемещение. В стихотворении о "переходе" имело место отдельное, особое состояние - в это мгновенье я сияю. Но здесь - ничего подобного. Никаких признаков сияния, никакого "этого мгновенья". Произошла "перегруппировка": "Кости умерших невозможно отличить от костей живущих." Образ Т.Т. более не виден, он растворился в необъятной массе живых и мертвых. Взгляд улицы есть взгляд самого стихотворения; голос, который повествует, - голос подземелья.
Однако и это еще не конец, следует новое перемещение, в "Дикой площади".
Иконы зарывают в землю ликами кверху,
и по земле громыхают
колеса и сапоги, тысяча ног,
десять тысяч тяжелых шагов усомнившихся.
Разумеется, все это можно отнести к области психологии, прочесть как признаки некоего душевного состояния: депрессии, эйфории, скорби и так далее. Но это не лучший способ. Ведь поэт берет эти образы извне своего эго. Создавая картину, он находится на далеком расстоянии от того "неведомого, большого". Происходит движение самого текста, следующего по вектору перемещения: "Он растет, он занимает мое место." (Поэт же, в сущности, лишь дает "частную версию переживания" нижнего мира. Стихотворение об "имени" в "Ночном зрении", где он засыпает в автомобиле и просыпается с приходом темноты, не помня, кто он такой. В панике он мечется, "как кот в мешке"… ведь кота в мешке убивают? До тех пор, пока:
Наконец, жизнь возвращается ко мне.
Мое имя является, словно ангел.
За стенами - позывные трубы (как в увертюре к "Леоноре"),
и спасительные шаги быстро-быстро спускаются вниз
по невозможно длинной лестнице.
Это я! Это я!
<…>
***
Прервемся в составлении списка. Метафора множится в разнообразии отражений, как уже говорилось. "Просцениум" присутствует едва ли не на каждой странице книг Тумаса Транстрёмера. Равно как и перемещение в пространстве стиха. Что же нам делать с этим… с этой мистикой?
Как относиться к ней?
<…> Дело в том, что его стихи верят в эти таинства. Нам же остается довольствоваться тем, что его стихам ведома другая речь, молчаливая речь "иного". Как бы мы потом не назвали это "иное" - мертвыми, природой, Богом - его значение не сравнится с тем фактом, что именно эта речь превращает стихи в поэзию. Поэзию, которая есть язык, а не просто слова. Как следы косули на снегу: "Первозданное не имеет слов." Не слова, но язык. Дикое и неведомое в нас: "Мы ощутим под крыльями ветер смерти/ и станем яростней и нежней, чем здесь."
Поэзия - это "дикая" речь.
Она зарождается далеко отсюда.
***
Снова вернемся к списку и к последним книгам Транстрёмера, где перемещение в сторону открытой границы достигло весьма отдаленных пределов… "Поздняя осень, начало романа" в "Барьерах истины" - назад к теме пограничного существа. Лирический герой стихотворения лежит в темноте, один в доме на острове в шхерах - "не знаю, сплю я или бодрствую". И:
Слышится непрерывный звук, рассеянный барабанный бой. Каким-то предметом шторм снова и снова ударяет в нечто, что крепко держит земля. Если ночь - это не только отсутствие света, если ночь - действительно что-то, то это тот самый звук. Звук одинокого сердца в стетоскопе, он пульсирует, замирает на мгновение, возвращается снова. Как будто существо зигзагом извивается вдоль Границы. Или словно кто-то стучит в стену - тот, кто принадлежит другому миру, но остается здесь, стучит, хочет вернуться. Поздно! Не успел вниз, не успел вверх, не успел на корабль… Тот мир - это и этот мир тоже.
"Просцениум": темнота под созвездиями, которые топчутся в своих стойлах; якорь, закрепленный в большом, неведомом; существо; один из мертвых - совсем рядом…с ничьим временем. Граница открыта, и рождается стихотворение, начало текста, который больше того, что написано. Тот мир и этот - единый мир, "мир в перегруппировке", и в сборнике "Живым и мертвым" мы находим еще одну картину такой перегруппировки, загадочную и пророческую:
Я получил в наследство темный лес, в который хожу редко.
Но настанет день, когда мертвые и живые поменяются местами.
И тогда лес придет в движение. Мы не лишены надежды.
Настанет день, когда мертвые и живые поменяются местами… что это означает, в самом-то деле? Я этого не знаю, так же, как и того, что это означает вне стихотворения, например, в Библии. Но темный лес, приходящий в движение, - это "одичавший" образ улицы, сутолоки, столпотворения живых и мертвых. И вот еще один вариант этого образа, стихотворение о "письме" из "Дикой площади".
Однажды я отвечу. Однажды, когда я умру и наконец смогу сосредоточиться. Или по крайней мере, буду так далеко отсюда, что смогу вновь найти самого себя.
Действительно, все это нелегко вывернуть на лицевую сторону. Умру и наконец смогу сосредоточиться… Гримаса безумно уставшего? Отвращение к жизни? Да нет, вряд ли. Скорее, обозначение места, откуда в стихах Транстрёмера всегда приходит ответ, - издалека, из такой дали, где человек другой: он сам.
Настолько далеко отсюда.
А насколько это далеко?
Географически это может быть огромное расстояние, другой континент. Например, в Оклахоме: "почти без памяти и без профессии/ я могу, наконец, погрузиться в свое средоточие".
Это может быть совсем рядом: "когда так глубоко падаешь в болезнь,/ что прожитые дни становятся мерцающими точками,/ холодным и ничтожным роем у горизонта".
И всегда - по обратную сторону стены.
Стены?
О стене он писал в сборнике "Живым и мертвым", в стихотворении "Вермеер", ближе к финалу:
Проходить сквозь стены тяжело, от этого заболеваешь,
но это неизбежно.
Мир един. Но стены…
И стена - часть тебя самого.
Можно знать об этом или не знать, но это так для всех,
кроме маленьких детей. Для них - нет стены.
Можно знать об этом или не знать. Стена находится в нас… стена, пронизываемая движением, от которого до нас доносится слабый звук, шаги спешащей толпы, (где один из спешащих - ты сам: "Снаружи тянется и уходит вдаль улица, на которой замирают мои шаги"). Стена, сквозь которую по ночам проникает лицо, и там, с обратной стороны, можно услышать звуки собственной жизни: "Время - это не прямая линия, но скорее лабиринт, и если приникнуть к стене в нужном месте, то можно услышать торопливые шаги и голоса, можно услышать себя самого, проходящего мимо по другую сторону."
Стена - это часть нас самих.
И мир - един.
Пройти через стену значит совершить неслыханное перемещение, оставаясь при этом в мире.
Что же это за место, куда мы перемещаемся?
В темные дома, где кто-то подходит к окну и "бросает сверху взгляд на нас"?
В часть мира, принадлежащую мертвым, "так далеко отсюда"?
В то "неведомое", от чего мы лишь часть и что важнее нас?
Да.
Я думаю, что перемещение ведет туда.
И здесь, в поздних стихах Транстрёмера, оно осуществилось.
Я думаю, что некоторые из этих стихотворений возникли где-то очень далеко "отсюда", по другую сторону стены.
Сравним. То, что в 1983 году он называет в "Дикой площади" "взглядом зимы", - это все еще образ, отражение того, что приходит откуда-то:
И вдруг меня охватывает холод, явившийся издалека.
Взгляд чернеет
и застывает, как зарубка на стволе.
Холод издалека. (Автобиографическую расшифровку этим строчкам он дал в цикле "Воспоминания смотрят на меня". Зимой, когда ему пятнадцать лет, его охватывает отчаянье: "Я попал в луч прожектора, посылающего мрак вместо света". Он оказывается в неизведанной стране болезни и ужаса - без религии, но с музыкой для одинокого покаяния. С приближением весны отчаянье слабеет, отодвигается на обочину. "И все же я узнал его. Возможно, мой главный опыт. Но он закончился. Я думал, что это был Ад, но это было Чистилище." Чистилище или: стена, прохождение сквозь стену… хотя в данном случае это к автобиографии не относится.) Вернемся к "взгляду зимы": его охватывает холод, пришедший издалека, словно кто-то ставит черную метку на дереве, которое будет срублено. Это дважды иносказание: нечто похоже на холод издалека, который, в свою очередь, напоминает зарубку на стволе. И образ находится все еще "по эту сторону стены". В то время как то, что происходит в сборнике "Живым и мертвым", 1989 - в стихотворении о "загадочной семейной истории", о человеке, который подвергся колдовству и умер сто семьдесят лет назад, - это происходит по другую сторону.
Грядущее раскрывается, он смотрит
в самовращающийся калейдоскоп,
видит размытые очертания лиц,
принадлежащих будущей родне.
По ошибке его взгляд встречается со мной,
когда я брожу здесь,
среди величественных зданий Вашингтона,
где лишь каждая вторая колонна держит свод.
Снова взгляд, но слова стихотворения возникают далеко отсюда, за границей речи самого Транстрёмера. Они приближаются к нему "здесь"; похожее место - в "Дикой площади": летняя ночь на острове в шхерах, сияющее солнце, ничье время, и: "Я стою в густом лесу и смотрю издали на свой дом с дымчато-голубыми стенами. Словно бы я только что умер и вижу его с новой точки зрения." Да, именно так.
Место по другую сторону стены, где мир и собственная жизнь становятся видны с новой точки зрения - со стороны мертвых, со стороны иного.
Место, где рождается стихотворение. Где иное говорит в нем.
***
Мир един - это в равной степени мир палачей и войн, и некоторые стихи Транстрёмера могут быть датированы в связи с событиями мировой политики. Одно из таких стихотворений - "По реке" в "Ночном зрении".
Беседуя с современниками я видел слышал за их лицами
поток
что бежал и бежал и тащил за собой покорных и непокорных.
И существо с заклеенными глазами
стремилось на пороги и бросалось
в поток стремглав бесстрашно
от неуемной жажды простоты.
Все яростней вода бурлит
там где река сужается срываясь
с порогов - где я остановился отдохнуть
пройдя сквозь пересохший лес
июньским вечером: Транзистор передает
последние известия: Косыгин, Эбан.
Какие-то мысли буравят сознанье.
Какие-то люди, унесенные ветром.
И водяные глыбы под мостом
летят. Вот бревна показались. Их поток
промчал торпедами вперед. А там, другие
плывут, беспомощно вращаясь, поперек,
а те - уткнулись в берега речные,
стучат и бьются в каменный висок,
нагромождаясь, как тела нагие,
и замирают в грохоте…
с висячего моста я слышал видел
в туче мошкары
в компании мальчишек. Их велосипеды
утонули в траве - только рога
торчали.
<…> Я и Данте - так, представляется, мог бы сказать Транстрёмер, - наш взгляд на вещи.
Такое толкование возможно.
Но: этого не достаточно.
Нечто большее происходит в этом стихотворении. Оно как бы стремится умолкнуть. Речь готова вот-вот прерваться. А именно: в первой части стихотворение само "течет", как вода в реке. Его не так просто уловить, оно течет по извилистому руслу.
<…> Наверное, можно сказать так: лишь рифмованный стих мог сделать этот образ видимым.
Когда стихотворение достигает этой точки, транспортируется к ней, рифма и ритм пропадают. Терцины уходят, и стихотворение вновь возвращается к языку, который готов умолкнуть, восстановив свой способ речи. И вновь возникает метафора, полная игры и "бессмысленности", метафора, которую язык видит…Она появляется внезапно, принося невероятное облегчение: велосипеды мальчиков - "только рога/ торчали".
Стихотворение готово.
Оно не умолкло.
Мир остается единым.
***
Перемещение из одного места в лесу в другое в том же лесу, - так написал я, используя понятный для меня образ. Сам Транстрёмер говорит о прохождении сквозь стену, которая является частью каждого из нас.
Кому же принадлежит безмолвная речь, все более ощутимая в этом перемещении?
Ему самому?
Или тому неведомому, "что, конечно, важнее меня"?
Кому?
Оставим этот вопрос.
Поскольку было сказано: это знают сами стихи.
Ясное небо к стене прислонилось челом.
Словно молитву творит пустоте.
И пустота обращает к нам лик свой,
шепчет:
"Я не пуста, я открыта".
Остальное - частная жизнь.
(Стихотворения даны в подстрочном переводе (прим. переводчика))
(Источник – Топос; http://new.topos.ru/articles/0112/03_02.shtml?pr )
***
Апрель и молчание
Весна пустынна.
Бархатно-тёмная канава
ползёт рядом со мной
без отражений.
Единственное что светится -
жёлтые цветы.
Тень несёт меня
словно скрипку
в чёрном футляре.
Единственное что я хочу сказать
блестит вне пределов досягаемости
как серебро
у ростовщика.
***
(Источник - http://forum.ge/?s=62a1d1017fafa9ebf68d344c63ab6b8b&showtopic=33831225 )
***
За свободный европейский стих
Нобелевского лауреата Тумаса Транстрёмера увековечил в своих стихах Иосиф Бродский
(«Известия», 6 октября 2011)
Объявление итогов голосования по литературной Нобелевской премии было встречено долгими аплодисментами и настоящим ликованием: заждавшиеся шведы получили «своего» лауреата. В нынешнем выборе сошлось многое: Нобелевскую премию давно не давали шведским авторам, долго игнорировали поэзию. К тому же последнее время побеждали неожиданные кандидаты, но не участники того условного списка, который каждый год обсуждается в прессе и в блогах и в который как раз входил Тумас Транстрёмер. Наконец, академики решили немного отдохнуть от политики. Награди они, к примеру, сирийского поэта Адониса, это было бы расценено именно как политический шаг. Стихи Тумаса Транстрёмера скорее принадлежат к той литературе, что больше говорит о постижении мира не внешнего, но внутреннего.
Секретарю Шведской академии Петеру Энглунду было легко представить лауреата: «Он пишет о главных вопросах: о смерти, о памяти, об истории. Это один из самых переводимых современных европейских поэтов». Действительно, интеллектуальная, «высоколобая» поэзия Транстрёмера востребована. Может быть, секрет в том, что помимо поэтического, музыкального дара у Транстрёмера есть еще и помогающий найти дорогу к читателю бэкграунд: по образованию он — психолог. В детстве будущий поэт увлекался археологией, естественными науками, музыкой, но остановился на психологии. Работал в научных институтах и в колонии для малолетних правонарушителей. Поэзией он увлекся еще в школе. И первый же его сборник 1954 года принес ему популярность.
Один из частых его образов — чтение по людским лицам. Он, словно психолог, «считывает», объясняет своих героев. Причем его выводы, будучи иногда и нелицеприятными, обязательно несут в себе положительный эстетический заряд. Поэт помогает читателю добывать эмоцию и мысль из повседневности, из всего того, что нас окружает, будь то осень за окном, чашка кофе на столе, созерцание картины или звуки музыки:
«Засунув руки в карманы Гайдна,
я подражаю тому, кто спокойно смотрит на мир.
Я поднимаю флаг Гайдна, что означает:
«Мы не сдаемся. Но хотим мира»».
Одно из самых известных его стихотворений рисует заурядную сценку: герой бреется перед открытым окном, на жужжание бритвы вдруг накладывается грохот удаляющегося вертолета, во всем этом шуме вдруг слышится повелевающий голос: «Не закрывай глаза! Ты видишь это в последний раз!». За это уникальное сочетание созерцательности и убедительности Тумаса Транстрёмера оценят даже читатели, не жалующие свободный, то есть нерифмованный стих.
Правда, сейчас добыть переводы Тумаса Транстрёмера на русский не так просто. Его книга-билингва «Избранное», в которой представлено по несколько стихов из 11 сборников, вышедшая в 2002 году, давно разошлась и нуждается в переиздании.
Переводчик Алексей Прокопьев рассказал «Известиям», как во время единственного визита Тумаса Транстрёмера в Москву они гуляли в Коломенском: «Это было самое яркое впечатление от встреч с ним. Общаться было затруднительно, он ведь парализован, но тем не менее мы прекрасно понимали друг друга, говорили через его жену, понимающую его без слов, с помощью жестов». Тогда, в 2001-м, этот визит Транстрёмера и его супруги Моники был задуман русским другом и единомышленником, поэтом Геннадием Айги.
Поэзию Транстрёмера ценил и Иосиф Бродский, в одном из стихотворений он описал поэта, который после инсульта мог играть на рояле только одной рукой: «И рука, приделанная к фортепиано, / постепенно отделывается от тела…».
(Источник – Известия; http://www.izvestia.ru/news/503180 )
***
Редактор журнала "Азов литературный"
|
| |
| |
