| ойген | Дата: Суббота, 29 Окт 2011, 17:59 | Сообщение # 1 |
 Житель форума
Группа: МСТС "Озарение"
Сообщений: 555
Статус:  | Мосинцев, Александр Фёдорович (1938-2010)
Русский поэт, один из самых известных ставропольских поэтов второй половины XX - начала XXI века. Член Союза писателей СССР и России.
Родился в 1938 году в ставропольском селе Китаевское (Новоселицкий район Ставропольского края). Окончил школу в Пятигорске, горный техникум во Владикавказе. Работал в Сибири буровым рабочим и горным мастером, много лет трудился на автопредприятиях Кавминвод.
"Я стал писать стихи, как только пошел в школу. Сначала подражал Пушкину. Однажды учительница говорит: «Мосинцев, принеси мне свои стихи!». Я испугался: как глянет — а там ошибка на ошибке. Боже упаси! И вот, чтобы быть честным, я сжег тетрадь. — «Где стихи?». — Я говорю: «Я их сжег».
Маяковский писал: «Я поэт! Тем и интересен». Но представьте себе ставропольское село, где после войны ничего живого не было. Горе горькое. И, естественно, я не мог вообразить, что буду заниматься литературной работой… Да что вы! Мать, Анастасия Тихоновна, развелась с отцом, и, естественно, мне хотелось получить какую-нибудь крепкую специальность, ведь я у матери остался один. Так получилось, что после школы, — а школу я заканчивал здесь, в Пятигорске (мы в 1952 году переехали сюда), — я подался в горный техникум в Орджоникидзе. Мне сказали, что горняки больше всех зарабатывают. Съездили туда с ребятами, которые учились в нашей 11-й школе, сдали документы, нас приняли. И стали мы учиться.
После техникума многие ушли в армию, а я какое-то время работал горным мастером. Поначалу здесь, в Тырныаузе. А потом товарищ мне написал, что в Красноярском крае имеется поселок Дзержинский, там большой комбинат, как в Лермонтове. Ну и, дескать, работа тебе найдется. Я и поехал туда".
Александр Мосинцев
Литературная деятельность
В 1972 году окончил очное отделение Литературного института им. Горького. В разное время на Ставрополье вышли его поэтические сборники: «Заречье», «Просторная осень», «Сентябрьское утро», «Провинциальные мотивы», «Присуха» и другие, в московском издательстве «Современник» – «Пора новолуния» и «Арбузный мед». В 2000 году выступил редактором и переводчиком (совместно с Алексеем Ещенко и Осипом Черкасовым) русской секции двуязычного издания "Антология астурийской поэзии", первого подобного издания в истории испанско-русских культурных связей.
Много лет жил в Пятигорске, возглавлял Независимую ассоциацию писателей Кавминвод. Работал журналистом в газетах "Молодой ленинец", "Кавказский край", "Бизнес КМВ", "Лик Кавказа" и многих других. Лауреат премии Союза журналистов Ставрополья им.Г.Лопатина, премии Губернатора Ставропольского края им.А.Губина. За особые заслуги перед отечественной литературой награждён медалью им. М. Ю. Лермонтова.
Светлейший храм его души (Статья в журнале "Мужской характер")
Александр Федорович Мосинцев – член Союза писателей России. Родился в 1938 году в ставропольском селе Китаевка. Окончил школу в Пятигорске, горный техникум во Владикавказе. Работал в Сибири буровым рабочим и горным мастером, много лет трудился на автопредприятиях Кавминвод. В 1972 году окончил очное отделение Литературного института им. Горького. В разное время на Ставрополье вышли его поэтические сборники: «Заречье», «Просторная осень», «Сентябрьское утро», «Провинциальные мотивы», «Присуха», в московском издательстве «Современник» – «Пора новолуния» и «Арбузный мед». Живет в Пятигорске. Председатель Независимой ассоциации писателей Кавминвод.
Высокий лоб, у глаз глубокие морщины, чуть согнутые от нелегкой жизни плечи и крепкие мозолистые руки... Руки человека рабочего, простого, скромного. Привыкшие к топору или мотыге, привыкшие к труду. Да и сам он весь какой-то угловатый, ершистый, с острым и насмешливым словцом, внимательным прищуром. Неудобный он, непаркетный.
А между тем, привычнее всего этим рукам перо: Александр Мосинцев – один из самых талантливых поэтов Ставрополья. И живет в нем душа нежнейшая, необъятная, тонкая. Иначе, как рождались бы его стихи – такие пронзительные, щемящие и одновременно глубокие, что перехватывает дыхание? Его слова нанизываются бусинами на янтарные четки мыслей, и нет среди них ни одного лишнего, ненужного, праздного. Все ясно, четко, выстраданно.
Как любит он Россию – свою провинциальную горькую Родину! Как сопереживает ее бедам, как чувствует ее боль! Она живет в его стихах расхристанной простоволосой женщиной, на чьем прекрасном лице любовь и страдание оставили неумолимые следы избранности – духовной просветленности, внутренней силы и доброты.
В его стихах возрождается из праха Русь – былинная, древняя, вечная, чей тяжелый скифско-славянский лик отражается в глазах ее потомков.
Здесь есть и Россия сегодняшняя, раздираемая сомнениями и противоречиями, оболганная, обкраденная, неправедно несчастная. Пропадающая, но не пропащая, ибо чисты ее родники, плодородна земля и крепки люди, чья ненависть и любовь переплавляются в очистительный огонь вдохновенного слова, которое рождается в умах настоящих поэтов.
Е. Куджева
Путь к вершине (статья из журнала "Мужской характер")
Однажды в Москве при встрече с редактором крупного издательства мой собеседник, узнав, что я из Пятигорска, заметил: «У вас на Ставрополье только и есть, что поэт Александр Мосинцев да еще Раиса Котовская была, а прозы, почитай, и не было вовсе!»
«Это вы зря, — обидевшись, ответила я, — таланты у нас есть, просто столицу мало интересует, что происходит на «задворках» империи. Москва имеет привычку забывать, что лучшими умами она прирастает из глубинки».
«Ну-ну…» — иронично покачал головой визави.
Отсчитывая километры обратного пути в южную «губернию», я вспоминала слова нобелевского лауреата:
Если суждено в империи родиться,
Лучше жить в глухой провинции у моря…
Нет у нас на Ставрополье моря, а дороже нашей «глухой» провинции не встретишь земли.
«Мосинцев, Мосинцев», — твердил мне стук колес.
«Вот гляди ж ты, — думала я, — живет себе вдали от столицы, дружбу с вельможами не водит, а те знают его, помнят, признают»…
И захотелось мне осмыслить этот жизненный феномен.
Долго я подступала к статье об А. Мосинцеве, колебалась: не по Сеньке шапка, не подниму я эту глыбу. Читала и перечитывала его стихи, пока не поняла, что перед временем и собой надо быть в ответе. Обречено ли мое слово о поэте на объективность или непостижимое очарование его творчества не удастся втиснуть в прокрустово ложе женской логики, но писать о нем надо сейчас, чтобы сам поэт мог засвидетельствовать правду о себе или опровергнуть ее.
Гийом Аполлинер, определяя образ поэта, поднимал его миссию до пророчества, говоря: «Существуют люди-холмы, они выше своих собратьев, видят будущее издалека, лучше, чем свою современность, и точней, чем свое былое».
Творец всегда опережает время, в котором живет. Так было всегда, и лучшие произведения мировой литературы тому порукой.
Нынче что-то с нами случилось, глухими стали сердца у людей, не слышат они ни чужой боли, ни призыва. Живем подменами подлинного искусства, все тише звучит голос совести, дурновкусие царит на страницах периодики. Чистый родник русского слова замутнен сленгом, степом, иностранщиной, а порой и откровенной нецензурщиной, отчего в душах россиян зреет внутренний протест. Мы выросли из младокапитализма и не в состоянии больше тянуть «пустышку» массовой культуры. Наши западные «отцы», навязавшие нам ценности «общества потребления», недооценили масштаб русской мысли и глубинность российской корневой системы.
Судьбу отечественной словесности всегда решала не «пена, плавающая на поверхности», а те могучие невидимые силы, которые таятся у нее внутри. Резерв этих сил столь велик, что хватит еще не на одно поколение — вот почему Россия не знает страха, она спокойно и уверенно осознает свой неисчерпаемый потенциал.
К такой корневой структуре поэтического древа относится творчество Александра Мосинцева.
Изумительно народная, почвенная, исконная сила наполняет строки его программного стихотворения:
Я рожден в понизовом краю хуторов,
Где сады, будто слухи, темны и туманны,
Где у самой черты пустырей и дворов
Перепелочный бой да густые бурьяны.
Азиатская вязь ивняковых плетней
И в разводах акаций — беленые хаты.
Боже мой, Боже мой, что я знаю о ней,
О земле, на которой родился когда-то?
Александр Мосинцев принадлежит поколению, прошедшему через все иллюзии эпохи социализма, через все ее взлеты и падения. Его юность пронеслась, как ветер, под парусами великих мечтаний и свершений, где каждый стремился стать героем. Сталинские соколы, ворошиловские стрелки, арктические первопроходцы, целинники были кумирами. Таким должен был быть каждый.
Окончив горный техникум, А. Мосинцев уезжает за романтикой в Сибирь. Там, под холодным небом Родины, он познал труд, любовь и горечь первых разочарований. Работал буровым мастером на горно-обогатительном комбинате бок о бок с бывшими политическими заключенными.
Мосинцев пишет:
В стране, не знававшей идиллий,
Иной намечался расклад.
Под Борском «Лагзак» упразднили,
Отдав горнякам комбинат.
Это были инженеры, экономисты, хозяйственники, те, кто когда-то являлся «цветом» нации, а после реабилитации в период хрущевской оттепели не покинул комбинат, понимая, как стране нужен молибден. Несгибаемость характера этих людей, несправедливость, с которой обошлось с ними государство, дали толчок к осознанию чудовищности сталинского режима. Вот почему так близок и понятен А. Мосинцеву его земляк А. Солженицын.
И хоть «комиссарил» Александр Мосинцев, ведя «Комсомольский прожектор» в местной газете, но первые трещины сомнения залегли в его душе. Нет, он никогда не диссиденствовал, но вольнодумцем был всегда. Листая подборки его давних стихотворений, я не нашла среди них ни одного верноподданнического. С гордостью о Родине и человеке — да, но без ложного пафоса. В нем всегда уживались правда и любовь.
Много позже А. Мосинцев напишет поэму «Поезд юности», в которой отобразит годы своего становления.
Потом была учеба в Литературном институте им. Горького, первая слава и признание. Он не остался в «калашном ряду» московских издательств, а вернулся в родной край.
Вернулся на Ставрополье, чтобы стать одним из его лучших поэтов.
Бывает. Редко, но бывает,
Когда у света на краю
Вдруг слово разом обретает
Величие и власть свою.
В глухой провинции, в столице
Без понужденья, все смелей
К нему идут, чтоб причаститься,
Как будто к совести своей…
Гармония его стиха, свежесть слога, точность выражения чувств поражают каждого, кто соприкасается с творчеством Мосинцева. Он весь пророс поэзией — от античности (стихи о Катулле), сквозь золотой век русской поэзии Державина и Пушкина, через «серебряников» эпохи символизма, впитав в себя свободу «шестидесятников» и «семидесятников», до интеллектуальных изысков нового века. Все в нем!
Четкость, логичность, композиционная стройность — за всем этим стоит профессионализм, Мосинцев очень требователен к собственной поэзии.
У него нет смешанных по стилистике форм — все строго выверено гармонией и опытом. Лишь художественная образность и тонировка деталей придает его стихам ощущение легкости, как будто мастеру ничего не стоит так точно и выпукло отобразить ту или иную картину действительности, и только специалисту виден титанический труд поэта. Формула «Знание, мастерство, талант» является уникальным соединением, рождающим произведение искусства.
Очарованный непостижимым разнообразием жизненных форм, глядит он и не может наглядеться на «деревья в зелени до пят», на золотые дали. Великолепная палитра красок отражает колориты сверкающей красотой земли. В его стихах оттенки каждого мига жизни сплавляют, сплетают в нерасторжимое целое словесную живопись. По чудесному наитию вторгается он в область тонких энергий, пронизывая ими весь стих.
То, что мы сейчас называем метафизикой, присутствует в его поэзии без названия. Сверхчеловеческая интуиция поэта дает доступ за грань сущего, в инобытие. Благоговение, с которым он пишет о природе, позволяет поэту отображать «точку» бытия как целостную вселенскую ипостась:
…И даже в дальнем захолустье,
Где мир ослеп до забытья,
Промыт дождями каждый кустик
Ликующего бытия.
Композиционная структура его стихотворений, их ритмика, строй фразы наполнены такой мощной энергетикой, что она порой не умещается на бумаге, а с первых же слов врывается в сознание читателя, овладевая и подчиняя его себе. Такова его уникальная по силе восприятия «Присуха».
…Оглохший месяц грянет провиденьем
Из голубой бездонной высоты.
Каким величьем и каким смятеньем
Наполнят душу женские черты!
…
Худые волки свадьбу б нам отвыли,
Чтоб на рассвете передать молве,
Как губы ныли, волосы дымили
И путались в целованной траве…
Утонченный психологизм, пронизывающий творчество Мосинцева, доводит его метафору до совершенной формы ничем не связанной свободы слова. Особая чуткость стиха, острая боль и потрясение картиной разнузданности общества, выпавшего из поля самобытности русской культуры, слепое подражание западным идеалам вызывают протест в душе поэта.
…Здесь жизнь заламывалась круто.
Не потому ли в тишине
Былых времен вражда и смута
Больней откликнется во мне?
В угрюмости ожесточенья
Во имя лучших дел и дней
Легко ль давалось отреченье
Земле мятущейся моей?
В жизни Мосинцев относится к категории «неудобных» людей, под чьим пристальным взглядом и способностью «зреть в корень» становится неуютно. Кто ж без греха?!
Да и сам-то он грешен; ошибки и заблуждения, широкая амплитуда «раскачки», поиски «in vinо veritas», верность и предательство — все, чем наполнена наша земная жизнь, присуще ему. Все круги страданий, через которые продирается наша душа, как сквозь чертополох, к заливному лугу, пройдены им. Однако сильная воля дает ему право оставаться личностью крупной. Масштаб его таланта, как камень преткновения, пресекает любые попытки обструкции.
Он бунтарь и ослушник с крутым нравом. Порывистый, скорый на руку, неистовый, легковерный и одновременно мнительный, с вечным зовом Родины в крови. Все, что присуще непостижимости русского характера, заключено в нем. Но в том-то и загадка поэта Мосинцева, что душа его мятущаяся парадоксально наполнена пронзительной нежностью и способностью к тишине. И обусловлено это силой сострадания, сопереживания и горчайшими испытаниями личной жизни.
В одной из статей о творчестве Александра Мосинцева была высказана опрометчивая фраза о том, что формат его творчества преобладает над личностью самого поэта. Категорически неверное суждение!
Так писать о поэте может только тот, кто совершенно не знает его лично и не понимает природу его таланта, забывая, что «на голом месте и трава не растет».
Являясь преданным пушкинистом, А. Мосинцев обладает широчайшим диапазоном знания литературы и феноменальной поэтической памятью.
На стихах Мосинцева лежит особая печать, отражающая свойства его собственной души, и несет она в себе порой уникальное прозрение конкретного характера.
…От боли и до радости — полшага.
Бездомно озираясь под мостом,
По шпалам бродит глупая дворняга
С обрубленным за доброту хвостом.
Одной фразой выводит поэт философскую концепцию тирании жизненного пространства.
Вершиной его творчества принято считать поэму «Скифская невеста», которая, безусловно, великолепна. Руссо в своих исследованиях писал:
«Бросьте взгляд на все нации мира, изучите все истории; среди стольких бесчеловечных и причудливых культов, среди чудовищного разнообразия нравов и характеров вы всюду найдете неодолимую тягу к справедливости. Всюду те же принципы морали, всюду те же понятия добра и зла».
Отображая варварские нравы Юга России, его традиции и обряды, Мосинцев провозглашает те же гуманистические идеалы.
Мучительная полоса равнодушия или непонимания труда поэта — тяжелое испытание. Многие поэты сломались в период охлаждения читательского интереса к их творчеству. У Александра Мосинцева нет таких потерь. Он глубинно и абсолютно точно осознает свою миссию.
Война трясла Кавказ надменный,
А над столичным естеством
Витала одурь мысли пленной
И самозванцев торжество.
И вновь рождалось, как преданье,
В ознобном хаосе всего
Мучительное пониманье
Предназначенья своего.
Это горестное осознание собственного предназначения и открытое приятие его проявляются в смирении, с каким он воспринимает суровую явь своей судьбы.
Порой складывается впечатление, что поэта мало заботит дальнейшая жизнь его стихов. Он издал небольшим тиражом несколько сборников, о которых, надо отдать должное, не умолкает молва, но эти книги, к великому сожалению, нынче являются библиографической редкостью.
Здесь уместно вспомнить притчу Эзопа: «Однажды к львице пришла лиса: — Ты царица зверей, — сказала она, — а родила лишь одного детеныша. Смотри: у меня их десять! — Да, — ответила львица, — у меня один детеныш. Но ведь это лев!»
Можно было бы улыбнуться этому сравнению, если б не было так грустно. На деле становится стыдно, что у Ставропольского края не находится средств для издания достойным тиражом двухтомника поэта — члена Союза писателей России, за особые заслуги перед отечественной литературой награжденного медалью им. М. Ю. Лермонтова, лауреата губернаторской премии. Вот уж поистине: «Лицом к лицу — лица не увидать…»
Знакомый художник поведал мне одну поучительную историю. Он несколько лет прожил в Америке. Однажды в небольшом городке штата Вирджиния его заинтересовал дом в викторианском стиле, и он решил его нарисовать. Расположившись с мольбертом у кромки узкой проезжей дороги, за которой стоял особняк, он принялся за эскиз. Через некоторое время к нему подошел полицейский и, вежливо став за его спиной, стал наблюдать за работой. Потом спросил:
— Вы богаты и знамениты?
— Нет, — ответил художник, — я гастарбайтер из России.
— Значит, вы очень увлеченный и талантливый человек, если можете себе позволить четвертый час рисовать этот дом, в то время как могли бы заработать кучу денег.
На следующий день уже другой полицейский, стоя на перекрестке, направлял проезжающие машины в объезд: «чтоб не мешали художнику рисовать». И так продолжалось два дня, пока работа не была закончена.
Я не склонна идеализировать американский подход к искусству, но каждый раз, заглядывая в равнодушные глаза российского чиновника, я вспоминаю вирджинийского полицейского.
Сейчас архиважно сохранить авторство Мосинцева, закрепить его имя не в коммерческом, а в напечатанном по госзаказу издании, иначе не избежать компиляции. Растащат его стихи по цитатам, перефразируют, перелицуют, и уже какие-нибудь другие «поэты» будут стяжать славу провидцев. Горько писать эти строки, но еще горше натыкаться на явный или скрытый плагиат у наших «уважаемых» или малоизвестных авторов.
А пока наш чиновник думает, ставропольского поэта Александра Мосинцева с огромной признательностью, приравнивая его стихи к лучшим образцам русского слова, печатают в центральных российских альманахах «Академия поэзии», «Дом Ростовых», «Наш современник» и других. Официальные же организации Ставрополья, имеющие прямое отношение к пропаганде литературного творчества и отвечающие за духовное развитие нации, хранят молчание.
Странно как-то получается: когда наши «заклятые друзья» на Западе, приравнивая перо к штыку, призвали поощрять литераторов, чье творчество направлено на развал «империи зла — СССР», общественные организации Старого и Нового Света откликнулись финансовой помощью, выдавая гранты писакам по принципу «чем хуже, тем лучше».
Они знали, что делали, памятуя древний постулат: «Разделить и разграбить государство — полдела, чтобы победить его народ, надо отнять у него культуру».
Значит, на такое дело деньги нашлись, а на восстановление отечественной литературы их нет?
Россиянам есть о чем призадуматься: стремясь к экономическому процветанию страны, нельзя забывать уроки новейшей истории, иначе можно утратить главное — наследие человеческого разума, заключенного в Слове, или осуществить его подмену на пустопорожние словеса.
«Не верьте, что стихи пишутся чернилами, они всегда пишутся кровью, и есть неведомый закон, по которому рано или поздно, пройдя «веков завистливую даль», широкое признание обязательно приходит к истинному творцу, ибо: «Бог сохраняет все, особенно слова терпенья и любви, как собственный свой голос».
Все более отдаленно звучит голос рубцовской «Тихой Родины», которой так созвучна поэзия Александра Мосинцева. Уходит несказанный свет подлинной любви к своей неповторимой земле. На смену ей идет громыхающий, респектабельный век.
Только без этого тихого света Родины, без ее свежих пажитей, без орла, парящего в сияющем безмолвии небес, нет человека. Шепот, а не крик есть истинное проявление чувства, а без него в душе один лишь холод и запустение.
Через год у поэта юбилей, и мы свято верим, что отцы ставропольской культуры наконец-то прозреют и учредят гранты на издание лучших произведений литературы, а потом раздадут их не «своим», а достойным.
Александр Мосинцев — подлинный поэт, человек-вершина, творчеством которого будем гордиться не только мы с вами, но и вся российская литература как одним из лучших своих достижений.
Зоя Разумовская
Тайна поэта Александра Мосинцева (статья в газете "Ставропольская правда")
Любой человек с рождения несет в себе некую загадочность, тайну. И сам пытается раскрыть ее, понять, в чем его удивительность. Особенно настойчивы в этом поэты, «божии дудки», как называл их Сократ. Один из них – Александр Мосинцев.
Последний раз я слышал его голос, находясь на Бештау в монастыре в конце апреля: «Вадька, где ты? Почти в Пятигорске? Тогда хватай мотор и мчись ко мне. Мы тут начали отмечать Первомай и грядущий День Победы…». И далее после паузы он, запинаясь, сказал: «Я с утра почему-то тебя вспоминаю. Скажу, меня графоманы одолели, грустно мне. Пожалуйста, приезжай!». Каюсь, не поехал, а ведь надо было… если бы знал, что его ждет!
Уже после Первомая мне неожиданно позвонила его ученица Светлана Седых, сообщила, что Александр Федорович находится в реанимации. А через два дня его не стало. Хоронили Мосинцева восьмого мая, на холмах нового кладбища. Он не дожил до своего дня рождения считанные дни.
Батюшки святы, вот это дела!
Из забытья, отболев немотою,
Языками хвалятся колокола,
Медь их гудит над листвой золотою.
Я пришел из провинциальной осени
Звону внимать, проникаться виной.
Господи, сколько мы дорог наелозили,
А для души не ищи – ни одной…
Это Мосинцев, который стал, что признают многие читатели, да и критики Ставрополья, одним из лучших поэтов России.
Александр Федорович родился 1 июня 1938 года в селе Китаевском Новоселицкого района, школу окончил в Пятигорске, горный техникум во Владикавказе. Работал мастером на Сорском молибденовом комбинате в Сибири. А стихи начал писать в четвертом классе, но никому их не показывал.
Много позже, став уже известным поэтом, он вспоминал: «В нашей крестьянской семье высоко ценили грамотность, но собственных книг в доме не было, кроме Библии и «Тараса Бульбы» Гоголя. Но все же их оказалось достаточно, чтобы обучить меня навыкам чтения. К нему меня подстрекал дядя Семен, знаток Писания. Так что через год я уже записался в сельскую библиотеку, и первой прочитанной книгой оказался «Дон Кихот» Сервантеса с прекрасными иллюстрациями».
В начале пятидесятых годов Саша с матерью переехал в Пятигорск, и в «Пятигорской правде» состоялись первые публикации его юношеских стихов, на которые обратила внимание замечательный человек, критик Наталья Владимировна Капиева. Она была членом бюро писательской организации края, членом правления Союза писателей СССР. Вокруг нее кучковались все пишущие Кавминвод, и однажды она рекомендовала несколько своих учеников на краевой семинар молодых. Альманах «Ставрополье» был тогда настоящим разведчиком талантов, широко печатал их, как и газета «Молодой ленинец». Благословенные были времена, которые я ныне вспоминаю со слезами на глазах. Наши старшие товарищи по перу, «деды», как мы их называли, К. Черный, М. Усов, Н. Капиева, А. Попов, С. Бабаевский и другие, всячески помогали нам, поддерживали. И так появились талантливые литераторы Володя Гнеушев, Иван Кашпуров, Игорь Романов и потянули за собой сверстников – Андрея Губина, Александра Екимцева, Виктора Колесникова… Лучшим «деды» писали рекомендации на учебу в Литературном институте им. Горького, на высшие литературные курсы.
В 1966 году Мосинцев поехал учиться в Литературный институт. Позже вспоминал Саша: «И если Сибирь, признанная кузница кадров, и армия формировали меня как человека, то институт, а затем краевая писательская организация, где я работал на должности ответственного секретаря альманаха «Ставрополье», многое сделали для моей творческой биографии».
Вот тогда я плотно задружил с Поэтом. Мы с ним часто ездили по краю, выступали перед читателями. Это определило круг тем, на которые мы писали, и нашу гражданскую позицию. Одна за другой выходят книги А. Мосинцева – «Заречье» (1972) «Просторная осень» (1977), «Пора новолуния» (1973), «Арбузный мед» (1981) и поэтический сборник в Москве, в издательстве «Современник». Он становится известным на всю Россию, переезжает в свой любимый Пятигорск, где занимает место наставницы Натальи Капиевой. Порой в ущерб собственному творчеству он неустанно читал горы рукописей, отбирал лучшие, редактировал, рекомендовал для печати. Действительно, часто одолевали графоманы, к которым он был нетерпим и суров. И грусть его часто посещала… Он писал о ней так:
А может, и не стоит сожалеть,
Прими, как есть, заботы возрастные
И радуйся, что Бог дал уцелеть
В такой непредсказуемой России.
Перед тем как написать все то, что я написал выше, я перечитал лучшие стихи Мосинцева, задумался: «Какую же тайну унес с собой мой талантливый друг и товарищ по перу?». Не знаю. Он там, где время остановилось, где нет ни болезней, ни печали… Но он остался в памяти живых.
Вадим ЧЕРНОВ
***
От посулов чужих,
от хулы и вранья,
От пророков и от пророчества
Бережет на земле неуютной меня
Одиночество.
Я от века не жду
ни наград, ни услуг –
Полной мерой дары мне дарованы.
И бессилье ночей
и угрюмость разлук
Сентябриной-тоской зацелованы.
Разбежались глаза от осенних щедрот,
Снова осень под выдохи белые,
Отряхая листву,
на колени берет
Мою голову очумелую.
Только тень по лицу,
только свет в небесах,
А на сердце такая сумятица.
Вот и жизнь через век, как мужская слеза,
Как скупая слезинка прокатится.
И когда упадет,
растворяясь во мгле,
Над холодной постылостью тления,
Станут лучшим моим завещаньем земле
И ошибки мои
и прозрения.
***
Храни, Господь, и властных и подвластных,
В своих молитвах горних помяни
Всех тех, кто потаенно или гласно
Отправлен нынче в сторону Чечни.
Так повелось, что на земле острожной,
Где вольному заказаны пути,
В потерянности злой и безнадежной
Ни радости, ни правды не найти.
И вот уже под знаменем ислама,
Сформировав мятежные полки,
По зову самовольного имама
Грозят России всей боевики.
Чтоб, оглушив чумою и проказой,
Перетряхнув в державе закрома,
Вставала над ославленным Кавказом
Угрюмая гунибская зима.
В ней гиблый дух столетия былого,
Ошметки снега, порох и туман.
Каким безумцам захотелось снова
Втянуть в религиозный спор славян?
Но будущего нет у мысли вздорной,
Она представит всем один итог –
Бред лазаретный, оголь злобы черной,
Пожарища и трупы у дорог,
Ни в грош не ставя ни Коран, ни Мекку,
Ожесточенье возведя в закон,
Чтоб передать уже иному веку
Разбой кровавых нынешних времен.
***
За Моздоком трава зеленым-зелена
И воронии гнезда на стынущих вязах,
А в душе у меня прорастает война,
Где и сам я, как все, безнадежно завязан.
У меня никого нет на этой земле –
Ни друзей, ни знакомых, и все-таки еду:
Там худые мальчишки, в боях обозлев,
Добывают кому-то престиж и победу.
Сколько их полегло, лопоухих ребят,
У чеченских селений, объятых пожаром,
Чтоб какая-то гнида, не зная утрат,
Загорала потом где-нибудь на Канарах.
Дорогие мои, наших слез не собрать,
Понабрякли от них гулевые просторы.
Отчего ж мы судьбу доверяем опять
Самозваным вождям, прощелыгам и ворам?
За Моздоком — окопы, кое-где — зеленя,
Запах дикой тоски и войны оголтелой,
Упаси нас, Господь, как от судного дня,
От свободы с кровавым ее беспределом.
Источники:
Антропологическая проблематика в исторических и литературных источниках Ставрополья. Хрестоматия. Часть 1: поэзия. Ставрополь, 2009.
Ставропольский край. Наши писатели и их произведения
Е. Куджева. Светлейший храм его души // Мужской характер
В. Чернов. Тайна поэта Александра Мосинцева // Ставропольская правда
З. Разумовская. Путь к вершине // Мужской характер
Eвгeния Poмaнoвa
Сборник "Перекрестье серебряных путей" ; Галерея "Уголок Ойген"
Сообщение отредактировал ойген - Суббота, 29 Окт 2011, 18:18 |
| |
| |
